Анатолий Рыжик. Адова дорога

Воспоминания офицера -ветерана Войск ПВО страны


Если б у меня кто-то спросил о том, когда мне было очень тяжело с Машей и какие воспоминания у меня связаны с этим, то я бы не задумываясь, ответил - поездка зимой 1973 года в Кронштадт. В жизни у меня было много сложных и порой очень тяжелых поездок, но эта…
Передать невозможно сложность дороги в такой ситуации, но я попытаюсь.
Поезд Череповец – Ленинград отправлялся с вокзала в 23часа 50 минут. Из дивизиона мы выехали в 18.00. На улице - 25°С. Уже темно.
В тесной кабине ЗИЛ – 157 находимся вчетвером: солдат - водитель, старший машины (офицер - который погонит её обратно) и я, с Машей, завернутой в ватное одеяло. Огромный чемодан привязан к седлу платформы ТЗМ.
До парома едем около трёх часов. Кабина продувается насквозь, стёкла замёрзли и никакой видимости, хотя, обогрев включён на всю мощь.
Машулю я закутал и завязал в пелёнки и одеяла как мог. Закрыл личико, боясь обморожения байковой пелёнкой. Периодически откидываю уголок одеяла и смотрю, как бы она не задохнулась.
ЗИЛ – 157 прыгает по сугробам, принуждая стучать нас головой по кабине и её стёклам. Машину мне дали только до парома, она боевая, без документов. По городу на ней ездить нельзя, тем более что у водителя есть только права тракториста.
Наконец добрались до долгожданного парома, а на него нет очереди и вообще рядом нет ни одной машины. Значит попутки, на которой мне с Машей можно было бы подняться по противоположному крутому скату берега реки в город и проехать до остановки автобуса - нет.
Нет и мужиков, на которых я рассчитывал.  Которые за бутылку сработали бы как «чемоданный рикша» дотащив мой багаж до автобусной остановки. О такси, которого возле парома никогда не бывает, я даже не мечтал…
Нет никого!
Следовательно, мне необходимо с Машей и чемоданом сделать марш-бросок в гору и пройти около двух километров, чтобы сесть на автобус.
«Всё в норме, справлюсь и потяжелее бывало…» - подумал я и ошибся. Из-за специфики груза возможность моего перемещения оказалась крайне неудобной.
Маша завёрнутая в зимнее одеяло представляла собой куль, который можно обхватить только двумя руками. Чемодан я привязал к себе запасной (взятой для дочери) простынёй, перекинув его через плечо. Он при каждом шаге бил по ногам и подкашивал меня. Я был силён, но порой мне казалось, что лопается сердце. Мороз, а по мне ручьями пот. Сдернул шапку с головы и повалил пар. Не рассказываю о том, как вела себя Маша, потому что этого не помню. Может быть, я просто не мог обращать на неё внимания, может по какой-то другой причине. Но то, что сильных криков, которые бы я услышал не было - это точно.
Может быть, Маша чувствовала, как мне тяжело и терпела. До остановки автобуса я добрался в полуобморочном состоянии.
Ввиду позднего времени автобусы ходили редко, и нам с Машей пришлось ждать его на усиливающемся к ночи морозе более получаса.
На вокзале Череповца мне показалось, что мы попали в рай: тепло, в переполненном зале ожидания нам уступили место…   
Последующая дорога мне не запомнилась, значит, всё было нормально, а в Ленинграде (на вокзале) нас встретил Папа. Сдав свой бесценный груз моим родителям, я переночевал в Кронштадте, а ранним утром поехал в   Череповецкие леса.
Результат поездки - в очередной раз я обморозил ноги.
Но вернулся в дивизион уверенным в завтрашнем дне: Маша в надёжных руках родителей. Ей тепло и покормят как надо. О ней там побеспокоятся.
 Анна прислала письмо: пробудет в госпитале не менее двадцати суток и только тогда вернётся домой, то есть следует ожидать её только под Новый год.
Я всё больше убеждался в том, что жениться надо только после полного медицинского обследования будущей жены, но об этом ей не написал …


                Юбилей

Теперь-то я отпуск получил, как и положено лейтенанту – в конце декабря.  Анну выписали из госпиталя перед самым Новым годом.
Место нашей встречи мы с Анной совместили с местом встречи с дочерью, с моими родителями и с Новым годом - в Кронштадте.
Хорошая традиция встречать в семье Новый год у меня выполнялась. Этому способствовала моя служба, с которой командиры не отпускали в отпуск до последнего - постоянно во мне нуждались.
А когда нельзя было больше тянуть – перед самым Новым годом – уже не отпускали, а отправляли в отпуск.
Вот и в тот раз получалась семейная встреча Нового года. Правильно говорят: «Нет худа без добра».
В дату рождества Христова - Маше исполнился год. Папа изобразил её шаржем на ватмане.               
 Январь 1974 года в Кронштадтской квартире был теплым, комфортным и безмятежным, но всё когда-то кончается и отпуск тоже. …
Вот это-то «но» и обозначает полосу жизни серого цвета, которая у приличных людей (конечно я имею ввиду нас), шла сразу же за светлой жизненной полосой. Она не угнетала, даже не давила. Более того – она для нас была совсем не серой, как я сказал, а была другой. Со своими радостями и трудностями. Она была очередной частью нашей жизни, её продолжением.
            
                ***
Приезд в Череповец вернул нам стальной привкус во рту (вдуваемый трубами металлургического завода) и возможности обморожения тела: температура на улице доходила до - 50°С!
До дивизиона добрались нормально. Втроём легче, да и в город мы приехали утром. Когда мы зашли в свою комнату, то обомлели: в ведрах замёрзла вода!
Анна пошла с Машей к соседям греться, а я начал всеми возможными способами прогревать комнату. Забил окно ватным одеялом и всеми имеющимися у нас ненужными вещами.  Поставил на обогревание комнаты два калорифера.
Увы! Результат был недостаточен - на вторые сутки температура была поднята только до +14°. Спать приходилось под кучей вещей и моей меховой формой, а утром термометр показывал всего +8°.
Панических настроений у нас не появилось, а вот злость из-за того, что ничего не можем сделать - была. Не раз мы вспоминали свой благородный поступок, когда отдали хорошую штатно-должностную квартиру Саяпиным, но не со злостью на них, а с грустным сожалением о содеянном.
Став комбатом – четвёртым по штатной значимости в дивизионе офицером, я не мог переехать в нормальную квартиру по одной простой причине – свободных не появлялось.
Что-то всё-таки надо было делать – иначе….
Я решил подключить шестикиловаттную электрическую печь с ЗРК прямо к электролинии передач. Такая (со слегка перекошенными столбами) линия шла из деревни к домам офицеров городка. Надо было протянуть мощный кабель от неё в комнату и поставить печь. Мне это сделать разрешили. Солдаты – электрики залезли на столб, подключили и протянули электрический кабель через дырку, выбитую в стекле форточки. Печь была с наддувом и производила точно такой же звук, как производит самолет, выруливая не взлётную площадку (кто служил в войсках знает её мощь и вой). В комнате стало значительно теплее, но нечего не было слышно: не звука телевизора, не друг друга, не крика Машули.
Была ещё проблема: через два часа «рёва» печь поднимала температуру в комнате до + 25°, причем, высушивая воздух так, что першило во рту. Выключаешь её и снова через два часа +15°С. 
Кое-как приспособились.
И всё же Машу уберечь не смогли: в начале марта она заболела воспалением легких и её вместе с Анной положили в больницу в Череповце.
Факт воспаления лёгких зафиксировала фельдшер медпункта Починок. Она связалась с городской больницей и оттуда сказали, что Машу надо срочно везти к ним.
Уже было поздно - где-то около девяти вечера. К парому до 24.00 мы могли не успеть, но мы знали, что паром должен всегда стоять на нашей стороне реки Шексны и на нём должен находиться дежурный механик. Это делалось для того, чтобы в экстремальных ситуациях спасать людей, отрезанных от Череповца рекой.
Зимой сообщение осуществлялось по льду, по специально проложенной дороге.
К моменту нашей поездки с больной Машей движение парома уже осуществлялась по летнему расписанию через Шексну, зимняя переправа по льду закрылась.
К этому времени наконец-то в хозяйственное отделение дивизиона выдали положенную по штату машину ГАЗ – 66. Машина высокой проходимости - она часто выручала жителей городка.
Вот и в этот раз на ней повезли Машу. В кузов я посадил двух солдат моей батареи с лопатами – вдруг машина по дороге где-то засядет в снегу.
Такую предосторожность приходилось делать всегда при серьезных проблемах. Были случаи, когда людей, у которых случались приступы или травмы, не довозили до парома из-за плохой дороги. Иногда это заканчивалось трагически. 
К парому подъехали около часа ночи. Как мы и ожидали, паром стоял на нашей стороне реки. На нём был капитан, был и механик. Но возникла серьёзная проблема: оба были пьяны, причём если капитан терпимо, то механик - мертвецки.
На мой вопрос, что теперь будем делать, капитан ответил: подождём, пока проспится механик, так как без него он не сумеет запустить дизеля.
Так получилось, что я пару месяцев до этого выезда изучил принцип работы дизельных электростанций ДЭС – 100. Мне это понадобилось, так как в штат моей батареи входили три единицы.
Я спустился в трюм и посмотрел на дизельные электростанции парома. Смогу ли я их запустить? Дизеля были здорово похожи на те, которые изучал я, к тому же  Машу срочно надо переправлять через реку, но….
Я отлично представлял ответственность и что со мной сделают, если я «угроблю» дизельные электростанции парома.
Вот тут-то я вспомнил, что из двух солдат, которых я взял с лопатами для сопровождения машины, есть дизелист!
Солдат посмотрел дизеля парома и уверил меня, что всё сделает как надо.
Мы смогли уговорить капитана разрешить нам запуск дизелей, причём надо отдать ему должное - без особых усилий.
Солдат-дизелист сделал всё как надо: проверил готовность и запустил агрегат в штатном варианте от аккумуляторов. Вывел на режим – поехали!
  Машу привезли в больницу, когда уже была середина ночи.