5. 2 благословите, а не клените

      «...многогрешней  бл(а)г(о)-с(ло)в(и)те и|хъ, а не клените...»

        Первая и краткая остановка в древнем Ростове не оставила нам исторических свидетельств. Не вызывает сомнения, что древняя столица князя Константина Всеволодовича, основателя города, не могла не привлечь внимание христианского просветителя. Именно при Константине стало складываться книжное собрание, включавшее в себя 14 пергаментных рукописей и единственный список «Слова о полку Игореве» (список, впрочем, будет обнаружен много позднее описываемых событий). Книги здесь не только переписывались, но и иллюстрировались. Велик Ростов! Велик и презамечателен своей древней памятью.

       В Ростове, размещались Архиерейская кафедра Владык Ярославских и Архиерейский дом, и миновать их не представлялось возможным. Здесь же находилась митрополичья кафедра архимандрита Варлаама (Старорушкина). В Ростов Варлаам был рукоположен в 1620 году из Архимандритов Углицкого Николо-Улейминского монастыря, где пастырствовал до нового назначения. А Углич – святой и трагический укрыв для монархов российских! Сан архимандрита подчеркивал особую церковную и государственную значимость обители.

       С ним Киприан Старорушанин хотел обсудить и посоветоваться о предстоящих трудах на новом поприще. Варлаам и Киприан родом из Старой Руссы, отсюда и созвучны их фамилии, принятые при посвящении в сан. Не только это земляческое родство объединяло двух святителей – родство душ, посвятивших жизнь служению - вот, что сближало старцев. Для Киприана это духовное единение, единомыслие имело глубочайший, сакральный смысл. Душа бессмертна! Она греховна, но на Руси даже такую душу «отдать» значило или посвятить всего себя, всю свою жизнь служению тому, кто тебе всего ближе и важнее, что дороже жизни. Или умереть. А вот «потерять» душу означало лишить себя жизни для окружающих.

       Заблудшие, как потерявшиеся в глухом лесу дети, они не потеряны и не отвержены, их всегда можно вернуть в лоно истинной веры. Отверженный – значит униженный, но его унижение следует не от презрения к нему окружающих, а от утраты им благословения и правды фаворского света, утраты и потери истинных ориентиров. Но значит ли это что язычники и неверующие бездуховны и должны быть отвергнуты? Для православия это чудовищно, дико и немыслимо.

       Для Киприана, интеллектуала, душа - ключевое понятие православной антропологии, включавшие в себя все проблемы творения Человека, наследования греха и  бессмертия: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою». Человек «стал душой живою» не потому что его «создал», а потому что «вдунул». Дыхание же еще и основа речи, а это то, что связывает людей.

       Другое дело отвергнутые, то есть изгнанные обществом, извергнутые им, как чужие, как нечто постороннее, мешающие и травмирующие его, и здоровые организмы окружающих. Отвергнутые постоянно несут в себе зловонный заряд губительной отравы. И потому эти сорняки должны быть лишены прав на произрастание на благодатной почве. Пусть ветер, а лучше буря неприятия унесет их в край пустынный, и чем быстрее и дальше, тем лучше! 

       Таковыми на Руси были еретики и католики – отступники не по заблуждению искреннему, но по воле своей. Подлой воле. Последнему из настоятелей Ярославского Спасо-Преображенского монастыря архимандриту Иоилю, принадлежит провидческое для потомков суждение: «Подлыми людьми по справедливости называться должны те, которые худые дела делают, но у нас по какому-то рассуждению вкралось мнение почитать подлыми тех, кои находятся в низком состоянии».

       От встречи с архимандритом Киприан ждал живого, то есть духовного общения. Им было, что обсудить. Великие трудности ожидали Киприана в далекой Передней Сибири. Трудов не боялся митрополит, за его спиной стояла царская и патриаршая власть. Могущественная и непререкаемая. Но собак много, а блох несоизмеримо.

       Опыт Варлаама был известен и оценен Филаретом еще до постановки на служение в Ростове. Он принял участие в восстановлении Николо-Улейминского монастыря в Угличе, разрушенного в 1612 году при осаде войсками полковника Яна Петра Павла Сапеги. Тогда  последние защитники укрылись от врагов в стенах Никольского собора, рухнувшего в результате подкопа и похоронившего под своими стенами сотни людей. До «московского разорения» Николо-Улейминский монастырь находился в цветущем состоянии, благодаря пожертвованиям углицких князей.

       Теперь же привелось Варлааму поднимать из разрухи Спасо-Преображенский монастырь. Строилась новая - толщиной до 3-х метров и более 10 метров высотой -крепостная стена, пострадавшая во время польской осады, Москва придавала особое значение монастырю в Ярославле.

       Митрополитом Ростовским и Ярославским  1606 году был Филарет Никитич Романов, ныне патриарх и великий государь. И это придавало, для ставленника патриарха, особое значение визиту. От патриарха Киприан вез подарки особого предназначения.  Ростовский архимандрит ожидал Киприана в Ярославле.


       От Ростова до Ярославля 55 верст. Но так расстояния на Руси не считали, понятий пространство и время не различали, а говорили – «в дву днищ» пути (конного, санного, тележного, пешего). Зимняя дорога, проложенная к Волге, хорошо накатана и обустроена.

       В попутном направлении двигались отдельные всадники со срочными донесениями и указами. Навстречу, вздымая морозную снежную пыль, проносились конные отряды вооруженных казаков. Торговые люди с обозами, сопровождаемые охраной из боевых холопов, степенно продвигались на север. А оттуда двигались караваны с Поморья – везли к столу жителей столицы мороженую рыбу и оленину, товары «аглиские и галанские». Тянулись крестьянские сани, нагруженные неприхотливыми припасами к рынкам города. Были и отдельные путники, гонимые судьбой.

       Видя столь великий караван, – охрана впереди идущая извещала о том, непонятливые могли узнать силу нагаек конников – путники уступали дорогу преосвященному, кланялись «большим обычаем».

       Шепецкий Ям место отдыха, ремонта и замены лошадей, стоянка товарных обозов и вольных ямщиков, с постоялыми дворами и трактирами. Недавно еще места подозрительные и мрачные. Малые сельца Семёновское да Вышеславское с деревнями, приписанными к Шепецкому Яму, славились охотниками, готовыми рядиться на подвоз любых товаров хоть на край света. Но слава та была дурная, темными и грязными откликами слыла, как черная, вонючая речка Шопша, что протекает в тех местах. Московский князь Иван Васильевич в своей грамоте прямо писал местному стряпчему, чтобы он не брал тех охотников... Но не тем запомнится на Руси это обжитое место.

        Шепецкому Яму случилось два дня быть столицей Русского государства, когда через Шопшу проходило 20-тысячное ополчение Минина и Пожарского, вышедшее из Ярославля. Двигаясь по дороге на Москву 29 июля 1612 года, войска остановились на отдых в близлежащих деревнях и селах вдоль реки. Пока войска пополнялись отрядами местных жителей, были писаны учительные грамоты митрополита Ефрема. В них он  призывал крепко стоять за веру, не принимать «Маринкина сына на царство», за единение с Москвой, за независимость Русского государства от посягательств польских властей. И переменилось отношение к шопшинцам.

       Здесь челядь, выехавшая накануне, ожидала путников. Хорошо ямские жители встретили митрополита, если бы не возникли проблемы с провиантом. Обед, поданный владыке, оказался хуже не придумаешь. Скотина голодная есть не станет! Велико терпение владыки, но не в мирУ, и оно истощилось.

        Досталось дворцовому повару, узнал он силу пастырского гнева и прочность древнего посоха, украшенного восточным яхонтом. Велено было сечь повара кнутом на конюшне. На другой день сбежал повар, не выдержал инок тягот послушания. А может от обиды. Так ведь старец Филарет не первый раз приходил к Киприану, к  архипастырю, на подьячего Гришку Бахтеева с жалобой: «пьет и бражничает, а хлебные запасы покупает оплошно». И повар тут не причем! Вот и ныне купленный в Ярославле хлеб был настолько «худ, что не годится ни на семена, ни на емена».

        Архиепископ в своей первой отписке из Ярославля патриарху Филарету немало сокрушался по поводу поведения своей свиты. Позднее были и другие не менее скорбные сообщения к Москве. Кое-кто из свиты оказались с норовом. Одни посчитали для себя служение в Сибири унижением, ссылкой, иным поддержка мнилась на Москве, и потому покидать ее и ехать в край каторжный не хотели. Сколько Киприан выговорил патриарху о недостатке послушания среди служителей, не говоря о мирянах.

        А то тот не знал! Да, и для Киприана не было секретом, что в Сибирь ехали  преимущественно священнослужители и монахи, которых по различным причинам патриарху Филарету видеть «на Москве» не хотелось.

        Беглый повар Фетка Васильев объявился на Москве и  попал на допрос. При расспросах показал, что «де он в Ярославле разнемогся», а из «денежново» жалованья, полученного в Москве «восмь рублев и платья» у него забрал митрополит. Веры ему дьяки Болотников да Федор Опраксин при Казанском дворце не дали, и в грамоте князь Воротынский спрашивал: «отпустил лы ты тово повара Федку от себя или он от тебя з дороги збежал». Гневлив, но отходчив владыка, и повар избежал суровой ссылки в Сибирь – недуги (от кнута?) прошли, то дело привычное, а «восмь рублев» зачтены были и не востребованы к возврату. Милостив Бог!

        Вот и старец Серапион - из «лутчих», рекомендован был патриархом! - успев получить «годовое жалованье и кормовые, и прогонные денги» «на Москве ухоронился». В гневе отписал о том владыка к Москве и потребовал сыскать «вора» и приставом пригнать к Верхотурью. Что и было исполнено – поймали и отправили. Что с ним делать отдали на волю архипастыря. Не простой был «старчик». Не повезло ему на церковном поприще, но придет время и он окажет немалое влияние на становление сибирской «украины». И оправдает рекомендацию патриарха.

        Четверо певчих дьяков (вершник, путник, нижник и демественник) - а это элита церковной иерархии - так и не выехали с Москвы и в Ярославль не прибыли. Должно заметить, что «певчие дьяки», особенно из элитных (царских и патриарших) хоровых «станиц», нередко отличались развязным поведением.

        Позднее, уже в Сибири «элита» препровожденная приставами к его преосвященству освоилась, и проявилась в прямом воровстве из ризницы церковной утвари. Славные представители патриарших хоровых «станиц» приступили к своим обязанностям лишь после того, как одного из них пригрозили сослать в глушь, в Мангазею, другого в Кецкой городок.

        Охрана ввиду твердости неумолимого взора ставленника «великого государя» непотребно вести себя не смела. Боялись несгибаемого, как его посох, владыки. «Пешеходный» посох, в обиходе называемый архиерейской палкой, и впрямь был прочен, многие могли оценить это его качество на своих спинах и головах. С виновными разбор был короткий: на правеж поставить дело быстрое, и назад возврата не будет. Переломают суставы на дыбе или упекут в монастырь к Студеному морю. Да и не с чего буянить, когда во всем стрелец «обеспечен бых». Жалование выплачено сполна и ехали стрельцы с семьями. Грех так не служить.

        Вскоре после Шопши миновали село Погост-на-Луте с деревянными церквями Николая Чудотворца и Сергия Радонежского, с тянущими к нему деревнями.

        Его Преосвященство расположился в достаточно просторной и утепленной изнутри медвежьими шкурами кибитке. От холода спасала подвешенная на цепях печка. В ногах, укрытых войлоком, лежали разогретые на печи камни. Напротив него сидел старец Филарет, ближайший помощник и грамотный сподвижник митрополита. Рядом расположился игумен Герман, прибывший с владыкой из Волоколамского Иосифова монастыря.

        Киприан, суровый  и всегда отстраненный от мирской суеты, держал всех на расстоянии вытянутой руки. Со старцами же был достаточно откровенен и прибегал в беседе без принятого тогда выспреннего тона. Они знакомы не один десяток лет и доверяли, настолько, насколько это возможно для находящихся на столь разном уровне людей. Говоря, владыка внимательно смотрел в лицо, улавливая ответную реакцию собеседника.

        Старец Филарет был умен и обладал хорошей памятью, мог своевременно напомнить о второстепенных, но могущих стать наиважнейшими по прошествии упущенного времени, делах. Делал он это тактично, и за это был ценим владыкой. С его способностями, он мог бы высоко подняться в церковной иерархии, но предпочел оставаться в тени своего учителя. Удобный человек старец Филарет.

        Кроме того, он вел переписку, память наказную, денежную и расходную. Грамота духовная, ставленая и отпускная, книги отказные, расходные - вот круг его обязанностей при митрополите. Он же готовил отписки, зачитывал грамоты, хорошо знал строительное дело (чертил планы и срисовывал узлы храмовых построек). С ним Киприан мог обсуждать детали насущных проблем.

        Это была беседа умных и озабоченных предстоящей миссией людей. Киприан испытывал потребность  поделиться своими мыслями. Множество задач поставил перед  ним Патриарх. В силу характерной для всех клириков многолетней привычки подготовить собеседника к теме, настроить его к согласному «пению», он начал с воспоминаний о Патриархе, перебирая, извлекая из памяти, известные факты и слухи о непростой судьбе этого человека:

        -Переменчива сановная судьба. Еще задолго до того, как нынешний великий государь и Патриарх, встал на стезю монашеского послушания, наслышаны о нем и его братьях были не только московские жильцы.

        Привыкший к громкому чтению проповедей в храме Киприан притушил, вел речь без пафоса, и от того она звучала проникновенно, подчеркивая уважение к  московскому «государю». Помолчав, продолжил:

        -Батюшка его,  Никита Романович, преставился еще до Годунова, а был в первых у царя Ивана и царствовавшем после него Федоре Иоанновиче. На смертном одре взял он клятву с Годунова, что будет тот заботиться о сыновьях его и дочерях – Никитичах. Их так и звали в народе – Никитичи.

        -Их пятеро братьев – старец Филарет поднял вверх руку, сжал пальцы. - И разжать его могла только угнездившаяся на ладони язва.

        -Опасные мысли у тебя Филарет. Уж не полагаешь ли, что Никитичи  зачинщики бед, начиная с Грозного. Тут другое, брат, людская молва приписывает много подлого в адрес царя Бориса. Подозрительно выгодны смерти всех, кто стоял на его пути к власти.
 
        Киприан достал из сундучка книжицу, заботливо обернутую в ткань. Положил на левую ладонь, точно взвешивая, и не открывая страниц, поднял глаза на собеседников:

        -Это труд Иосифа Волоцкого. Читали?

        -Не единожды, владыко.

        -В трудное для Русской Церкви время Господь подвигнул преподобного Иосифа как ревностного поборника и защитника церковного и государственного единства в борьбе с ересями и нестроениями.

        Митрополит известен был, как «книжник», и сейчас он с удовольствием встал в  привычную менторскую позу:

        -Он один из вдохновителей учения о Святой Руси как преемнице и хранительнице древнего Вселенского благочестия: «И как в древности Русская земля всех превзошла своим нечестием, так сейчас... она всех превзошла благочестием», — прочел Киприан, открыв в «Просветителе» главу «Сказании», - обратите внимание на эту преамбулу: «церковного и государственного единства». Это и сегодня суть нашего нестроения  на Святой Руси. Трудные времена великой смуты миновали. Власть на местах превзошла своим нечестием как в былые времена, и забыла божии истины. Народ заблудился в неверии: «когда же увидим, что неверные и еретики хотят прельстить православных, тогда подобает не только ненавидеть их или осуждать, но и проклинать, и наносить им раны, освящая тем свою руку».

        -Затем и отправились мы в темную Азию. Однако, владыко, как замечает Иосиф, убивать богохульников монахи и священники все же не должны, оставляя это право светским властям, - подал голос игумен, - и проклинать значит изгонять их и извергать из себя, как скверну плевельную…

        -Вот тебе первый ответ на действия царя Бориса. А все начинается со слова и словом же заканчивается. Приверженцы ереси представляются православными христианами и сохраняют наружное благочестие, но это только на первый взгляд. Пред людьми, твердыми в вере, они являют себя строгими ревнителями Православия, обличают и проклинают лжеучения. Втайне же они совершают свои сквернодействия. И потому в тринадцатом слове Иосиф со ссылкой на Иоанна Златоуста допускает насилие в отношении богохульников.

        -Но тогда в руках наших должны быть не только дома и церкви божьи, но и суд. Я так думаю, владыко, - высказал свое мнение Филарет, - власть и церковь должны идти, знаменуя своим супружеством, вечное шествие рука об руку, с пением тропаря: «Исаие, ликуй…».
-Верно сказано! И это второй ответ. Правда и право, вера и власть, должны соединиться воедино, иначе горе воистину слышащим, паче ж зрящим. Умолять, обличать, со всем долготерпением и прещать, а ежели не слушают в противлении пастырского слова, то казнить без пощады. Власть права, если опирается на истину, а истина и  правдива и права только, когда основана на искреннюю веру, заповеданную нам от предков наших.

        Киприан, из наставлений патриарха знал о религиозном падении нрава в Передней Сибири. Для него важно было еще раз подчеркнуть для соратников превосходство веры над властью:

        -До возвращения из плена Филарета Никитича святитель Ефрем встал у кормила обуреваемой церкви в качестве местоблюстителя патриаршего престола, Имя этого подвижника и святителя незаслуженно остаётся «в тени». А он имел утешение первым подписать грамоту об избрании на царство юного Михаила, и, впоследствии,  поучать нового царя охранять Православную Церковь, Русское государство, почитать чин духовный и любить свой народ. Затем и мы отправились в Тоболеск.  Чтобы остановить моровую язву, заткнуть клоаку зловонную, чернокнижие и неверие извергающую, убо расползаются они по всей Руси.

        «Все христианские царства пришли к концу и соединились в едином царстве нашего Государя. По пророческим книгам, это есть Российское Царство: ибо два Рима (Рим и Константинополь) пали, а третий (Москва) стоит, а четвертому не бывать», -процитировал Киприан старца Спасо-Елеазаровской обители Филофея, возвеличившего значение Руси как последнего оплота Православия на земле

        Ему было известно, что многие живут некрестьянским обычаем, крестов не носят, постных дней не «хронят». Служивые казаки с «поганскими женами скверныя деют» а попы в церквах им молитву творят и венчают без знамен (а значит, не платят знаменные деньги!). Не по крестьянскому это закону.

        Но не могли не знать  на Руси, что такое положение дел, по сути, не считалось грехом у казаков. На Дону издревле повелось и по-другому казаки и не представляли своей жизни. У казака жена была во всяком городе, куда его забрасывала судьба. Более того, если он ехал по поручению круга, то в обеспечение оставлял жену в залог на время. В течении этого времени новый владелец мог ею распоряжаться, а ежели не будет она выкуплена, то мог продать или так же заложить ее другому. А в Сибири казаков было много и они опора власти. И воеводы им потакали. И иные неправды творились, а власти и им не могли препятствовать.

        Патриарх велел достоверно узнать настоящее положение сибирской земли, чтобы «всякие нужды, притеснения и всякие недостатки были ведомы и государь бы с патриархом начали промышлять, чтобы во всем поправить, как лучше". И чтобы сильные и богатые, те, что крест целовали,  не сбавляли с себя государственных тягостей, а на мелких и убогих людей не накладывали лишних.