Список

       Сорокин Владимир Иванович с утра был не в духе. Из-за какой-то мелочи поругался с женой,  из-за чего-то нагрубил старой матери.  Он работал над докторской диссертацией, работа двигалась плохо, медленно. Приходилось каждый день ходить в свой институт. На кафедре было много организационной работы. Её надо было тоже выполнять, а кроме него – некому. Заведующий кафедрой куда-то уехал, то ли он всё ещё в командировке, то ли уже отпуск начался. Владимир Иванович его замещал. А тут ещё вступительные экзамены… Его назначили председателем приёмной комиссии, и он должен принимать экзамены по математике. Не хотел. В прошлом году решил – всё! Последний раз!  Но  позвонил проректор, сказал: «Я на тебя надеюсь. Не подведи!»  Стало неудобно, согласился. Сам себя ругал:  слюнтяй!  Интеллигент паршивый!
Сегодня в десять первый экзамен. Надо прийти пораньше. Не заходил несколько дней в деканат. Неужели опять пришлют этот чёртовый список?
  Долго стоял на автобусной остановке. Посмотрел на часы. Опаздывает. Что делать? Бежать на трамвай? Трамвайная остановка за углом. Дошёл до угла, обернулся: автобус! Как мальчишка, бегом – назад. Проехав полпути, автобус встал. Водитель открыл все двери: идите!  Протолкался к кондуктору:
– В чём дело? Почему стоим?
Кондуктор лениво ответил:
– Пробка.  Не видите, что ли?
Владимир Иванович выскочил, бегом – на другую улицу, начал «голосовать». Машины
деловито проезжали мимо. 
           Было уже десять, когда он переступил порог института.  На его столе лежали бумаги. Читать уже некогда. Поспешно сунул их в портфель и побежал на экзамен.     Первым отвечал приятный черноглазый паренёк, Лёва Эпштейн. На билет ответил, показывая глубокие  знания. Преподаватель достал из портфеля бумаги. Есть или нет списка? Вот он!   Список приходил из ректората  и составлялся по  указаниям райкома партии. Около каждой фамилии стоял свой значок. Чёрного цвета крестик означал: не принимать ни в коем случае. Красная галочка – это ставленник райкомов, горкома или обкома партии. Тем даже «тройку»  ставить не рекомендовалось, ; не пройдут по конкурсу. У фамилии Эпштейн, как и около  других еврейских фамилий, стоял маленький чёрный крестик.
Тяжело вздохнув,  тихо сказал:
 - Ну, вот ещё этот пример решите!
Лёва Эпштейн долго сидел, писал, зачёркивал, потом сказал  уверенно:
 – Этот пример не имеет решения, – в глазах его был блеск удовлетворения от решения трудной задачи  и заведующий кафедрой залюбовался юношей: «Мне бы его на кафедру!»  Но список  ректората жёг руки, и указания коммунистической партии надо выполнять. Эти указания являются приказами. А приказы не обсуждаются, а выполняются. И  Сорокин, виновато глядя в пол, избегая горящего взгляда юноши, сухо выдавил из себя:
 - Придёте в следующий раз.  В будущем году.
Лёва молча взял экзаменационный листок и, пытаясь заглянуть в глаза экзаменатору, дрожащим от волнения голосом спросил:
– Разве не так? Разве этот пример имеет решение?
Доценту было стыдно и горько. Хотелось крикнуть:
– Ты прав, юноша! Ты молодец, умница! Получай «пятёрку».
И ещё что-то очень хорошее и тёплое сказать бы этому смышлёному пареньку. Но он тяжело выдавил из себя:
– До свидания.  До будущего года.
Медленно открыл дверь квартиры, прошел  в свою комнату.
Оживленная, улыбающаяся жена накрывала на стол – готовила ужин. Веселым голосом позвала:
–Ужинать!
Он не ответил. Жена зашла в комнату и игриво пропела:
– Что ты хмуришься, Володя,  всюду видишь тьму?



 Хмурое молчание. Потом  сквозь зубы:
– Я не хочу есть.
– Что значит – не хочу? Пойдем! Все горячее.  Что случилось?
Не глядя на жену, сказал:
– Буду уходить!
– Не поняла: куда, от кого, когда? Прошу уточнить.
– Куда – не знаю еще, когда – тоже не знаю, от кого – знаю! Из нашего института, от партийного руководства. Не хочу больше участвовать в этом "избиении младенцев".
– Но это произойдет не скоро, а ужин ждет тебя сейчас, уже. Надо идти, а то все остынет.
Жена подошла, нежно обняла Владимира Ивановича, поцеловала в лысую макушку.
За столом участливо сказала:
– Ну, рассказывай, что у тебя произошло.
– Опять этот дурацкий список! И я "зарезал" умного парня! Понимаешь, по глазам вижу:
умница. Больше здесь не останусь. Завтра пойду в "Корабелку" к Сергею Ерошину, он
звал.
– Володенька, ешь котлету. А насчет Ерошина – надо подумать как следует. Ведь там те
же положения и те же требования. Ты и там должен будешь им подчиняться. Так уж луч-
ше оставайся здесь. Пиши свою докторскую и не занимайся экзаменами. Где твой шеф?
Пусть он сам разбирается со списками. Успокойся и не вспоминай об этом.
– Интересно, что будет в стране через  десять-пянадцать лет. Набирают болванов, тупиц
– родственников этих йкомовцев. Кто же будет двигать вперед нашу науку?
– А "их" это не интересует. "Они" живут сегодняшним днем. Надо сынка или племянника
"сунуть" в институт – вот и "суют".  А что будет с отечественной наукой – "им" все равно.
Поэтому и ты  успокойся, ужинай, а  с завтрашнего  дня садись вплотную  за диссертацию.
И забудь об этих вступительных экзаменах, отборах и указаниях "сверху".
Владимир Иванович  продолжал  молчать,  но после ужина поцеловал жену,  сказал ей спасибо и ушел в спальню.