лето в новороссийске часть вторая

          Л Е Т О   В   Н О В О Р О С С И Й С К Е
                (ч а с т ь    в т о р а я)



Центральная и самая красивая улица города, улица Советов,
до революции называлась Серебряковская, в честь освободителя юга
России от турецкого ига и одного из основателей города адмирала
Лазаря Серебрякова.

Адмирал был, что называется, наш человек, из южных краев,
до начала своей службы на флоте он звался Казаром Маркосовичем
Артацагорцяном.

И независимо от названия улица эта  всегда оставалась самой
многолюдной в городе.

Близость моря, архитектура, магазины все это было тому
причиной.

Появляться на ней с Томниковым было делом непростым.
Его останавливали на каждом шагу хорошо знакомые, и не очень
знакомые люди тоже.

Дотошно рассказывали о своих больных коленях, о
мучавшем их кашле, гастрите или еще о чем-нибудь более интимном.

Все это он внимательно выслушивал и давал советы, низко
пригнувшись к  уху уличного пациента .

Часто его окружало сразу несколько страдальцев.

И тогда я смело мог заниматься своими делами, потому что
такие пресс-конференции затягивались надолго.

Найти его было просто, ищи толпу и в центре ее согнутую
навстречу скорбящим фигуру.

Когда время поджимало я суетливо проталкивался к нему
и озабоченно говорил что-нибудь наподобие:

-Анатолий Макарович, Анатолий Макарович, вы не забыли, что
вас ждут в операционной?

К тому времени маститый Анатолий Макарович утро начинал в
"операционных" с новороссийского ледяного "Абрау".

В  "Седьмом небе" на перевале, в "Бригантине" на Цемдолине
или в ресторане кемпинга, только построенного на берегу озера
Абрау-Дюрсо.

Это в  двух шагах от комбината шампанских вин с тем же
названием, куда мы ездили на моей машине.

С Томниковым никаких орудовцев, так раньше назывались
гаишники, я не боялся.

Орудовцы, их жены и дети, тоже люди и тоже болеют.

А в пору нашей молодости мы пили исключительно вино,
белое крепленое своего, Новороссийского винзавода.

Помнится мне портвейн 33-ий номер, по классификации
виноделов "мужественное вино" и "Анапа".



Город оставался раскаленным и вечерами, и даже ближе к
ночи, если отсутствовал спасительный ветерок.

Поэтому всегда было многолюдно в летнем ресторане
"Ветерок" Ленинского сада, который посетители называли
"Сквознячок". 

Стен у него не было, вместо них ромбическая решетка из
деревянной рейки.

В нем мы и заседали раза два, а то и три в неделю, под 
какой-нибудь портвейн с копеечным салатом из помидор.


Еще мальчишкой лет 13-ти я застал то время, когда все
способное самостоятельно передвигаться население Новороссийска
вечерами устремлялось в центр, "в город".

Похоже, что такая тяга у населения к открытому и
свободному общению проявилась сразу же после окончания войны.

Это была реакция на немецкий плен, на необходимость
прятаться в горах, иначе не выживешь, на рытье  землянок на
Мысхако под Колдуном.

Центральная улица Советов после войны стала много шире,
чем была до войны, образовавшись их двух  параллельных улиц,
старой  улицы Советов и улицы Скобликова.

Бомбежки превратили внутренние стороны этих соседних
улиц в сплошные руины, а внешние стороны  затронули чуть меньше.

В мирное время руины разобрали, на их месте разбили
бульвар и засадили его розами.

Розы были южных пород, низкорослые, неказистые, слабо
пахнущие, больше похожие на обыкновенный шиповник нашей
средней полосы. Поэтому их никто и не обрывал.

Позже, в восьмидесятые годы, бульвар этот продолжили в обе 
стороны до тогдашних пригородов Новороссийска, Цемдолины на север 
и Куниковки на юг.

Протяженность его выросла до нескольких километров.
Гуляющая по Советов вечерами публика, а здесь был весь город,
зачастую целыми семьями, с детьми, освоила только одну сторону
улицы, ту, которая ближе к морю.

Здесь несколько магазинов, кинотеатр, ресторан, гостиница.
И была освещена она тусклыми и редкими фонарями.

Два встречных плотных людских потока неторопливо
двигались по ней.

Вторая сторона - за розовым газоном - была неосвещена и
абсолютно необитаема в темное время суток.

А на освещенной стороне весь город - шкодливые, шмыгающие
туда-сюда подростки, по большей части уже разогретые винцом молодые
люди.

Девушки с напряженными выжидательными лицами, семейные
с детьми разного возраста, пожилые люди, целые семьи.

Шествие проходило от "Микояна", крохотного садика в самом
центре города, с танцплощадкой, вотчины военных моряков, до
Ленинского.

Это городской сад тоже с танцплощадкой и деревянной
будкой с розливным местным "Мысхако".

Здесь причащалась только непритязательная молодежь и
непросвещенные приезжие.

Протяженность местного терренкура в одну сторону около
полутора километров, туда и обратно проходили все, даже очень
пожилые люди, несмотря на крутой подъем последней части пути.

Те кто помоложе продолжали ежедневную прогулку по
слабоосвещенной части маршрута до заброшенного парка Демьяна
Бедного, начинавшегося от самой береговой кромки моря.

Жители города знали друг друга в лицо, по фамилиям, по
именам, по кличкам и, конечно, национальную принадлежность каждой
семьи тоже.

При этом никаким национализмом в послевоенном городе
даже не пахло.

Да и как иначе, если в один двор выходили двери квартир
армян, греков, а в следующем дворе последние сто лет жили семьи
русских и евреев. 

Это был ежевечерний карнавал по-новороссийски, участники
которого были одновременно и его зрителями.

Старшие вели себя степенно,  как на демонстрации, не меняя
диспозиции во время движения, пацаны мельтешили под  ногами,
иногда получая от них назидательные беззлобные подзатыльники.

Тогда многие жители города были знакомы, да и не будучи
знакомыми, всё равно все знали всех в лицо.

В ту пору бытовало выражение - я знаю этого человека по
городу.

В этой встречной демонстрации большинство здоровалось,
многие перекидывались дружескими кивками, кто-то успевал
переговорить друг с другом.

Интересовались и делились новостями, семейными и по
работе.

Здесь всегда можно было встретить нужного вам человека,
решить какую-то важную или неотложную проблему.

Ведь телефонных автоматов в городе не было, только на
главпочте две-три кабинки с часто неработающими аппаратами.

А о квартирных никто и не мечтал.

Такая вот мобильная связь, доморощенный интернет на ногах.

Позже, когда мать жестоко страдала от гипертонии, моя сестра
Лариска ночью, уж два-три раза в неделю точно, вызывала скорую
помощь по телефону из отделения милиции, которое располагалось
напротив нас.

Сестра нажимала тревожную кнопку и дежурный старшина,
дядя Саша, гроза городских мальчишек, заспанный, никогда ей не
отказывал, а только чертыхаясь, открывал дверь:

-Что, опять у Мани приступ? О-хо-хо, грехи наши тяжкие, ну,
давай, заходи, звони, бедолага.   



Наконец, пришла телеграмма от Е.Н., она приезжала через два
дня, а никакой гостиницы я так и не нашел, потому что, если сказать
честно, и  не искал.

Я сказал Герасимовичу, что послезавтра приезжает моя
учительница, что она давно заочно влюблена в наш город и с юных
лет мечтала недели две провести здесь, на море.

Сообразительный Федор ни о чем не стал расспрашивать,
а только сказал, чтобы я вез ее прямо к нам домой и тут же погнал
меня на базар с длинным списком продуктов и двумя пустыми
авоськами.

А потом за водкой и шампанским в 15-ый магазин, что в
одном квартале от нашего дома.

В Новороссийске вообще единицей  городских расстояний
были  кварталы. 

Ися в Москве, мать и моя тетка Валя на работе, поэтому
кулинарную часть полностью взял на себя Герасимович.

В день прибытия Е.Н. он растолкал меня еще затемно и я
отправился пешком на вокзал.

На маленькой привокзальной площади стояла одна
единственная машина, с водителем которой я вынужден был
договариваться о цене, не имея в кармане ни копейки.
 
Едва увидев в тамбуре Е.Н., машущую белой рукой  за
спиной проводницы вагона я понял, что здорово отвык от нее за
это короткое время.

Я не мог себе представить, как буду целовать ее при таком
количестве народа на перроне.

А в такси, какие могут быть объятия, клятвы и поцелуи
при водителе, пожилом уставшего вида человеке, годившемся мне
в деды?

И больше всего мне было, конечно, неловко за мою
неудачу с гостиницей.

Но, делать нечего, пришлось рассказать Е.Н. обо всем
и о предложении Федора Герасимовича тоже.

Она, конечно, расстроилась и, согласившись на свой
визит вежливости, попросила водителя прежде всего остановиться
возле гостиницы.

На переговоры она отправилась одна.

Минут через десять, улыбающаяся, она вышла помахивая
листком бумажки в одной руке.

Картинно опершись другой о стойку навеса над крыльцом
спросила:

-Скажи, пожалуйста, улица Грибоедова дом пять, это далеко
от твоего дома?

-Квартал из трех домов по Гончарова до пересечения с
Грибоедова, повернуть на нее направо и дальше вверх по левой стороне
Грибоедова третий дом, всего пять минут, а что?

-А то, что мы будем с тобой жить в пяти минутах ходьбы от
твоего дома.

Я не понял, почему я должен жить в пяти минутах от своего
дома, в котором живу уже сейчас.

Она рассказала, что в доме приезжих ее, конечно, отвратило
все.

Но она смогла договорится с какой-то служащей, симпатичной 
теткой о комнате, которую сняла для нас двоих в доме на соседней с
моей улице, куда мы и продолжили путь в той же машине.

Все это было здорово, но мне не давала покоя мысль о том,
что через десять минут мы приедем на Грибоедова и я, как последний
фармазон, альфонс, сутенер или как там еще их называют, вынужден
буду признаться в том, что у меня нет денег, чтобы расплатиться с
водителем.

Страдал я зря, потому что, когда наша машина остановилась,
Е.Н. уже держала в руках свой коричневый тисненой кожи знакомый
мне кошелек и как-то так по-семейному, одновременно разговаривая
со мной, расплатилась, как будто это были наши общие деньги.

Водитель по просьбе Е.Н. дал сигнал, на который выглянула
из-за калитки девушка.

Она  прочитала протянутый ей Е.Н. листок, приветливо
улыбнулась, распахнула калитку и пригласила в дом.
 
Показала комнату и сказала, что прямо сейчас поставит греть
бак с водой, чтобы мы помылись с дороги.

Но нас ждал Герасимович и, не желая его обидеть, Е.Н.
попросила отложить  мытье на часок.

У нас дома Герасимович поздравил ее с прибытием в
Новороссийск, пожелал хорошего полноценного отдыха в нашем
гостеприимном краю.

Долго распинался про целебную грязь в лимане и про
Черное море, в которое не окунулся, по его давнему собственному
признанию ни единого раза в жизни.

Выразил желание и готовность сопровождать ее повсюду,
куда бы она ни пожелала.

За столом он вел себя галантно и старался почаще  наполнять
ее стакан теплым шампанским, ведь холодильника в то время не было
не только в нашем новороссийском доме, но и в московском тоже.

По тому, что он сел к ней неизуродованной стороной лица,
по тому, как он непривычно цыкал на меня, как гоголем выступал с
тостами, видно было, что Е.Н. ему пришлась по душе, или, как говорят
у нас, положил на нее глаз.

Я думаю  она сама почувствовала это сразу.

Когда же опытный ловелас узнал о том, что Е.Н. уже нашла
себе жилье, он, разгоряченный шампанским  и водкой не смог скрыть
своего  разочарования по поводу упущенного и тут же отыгрался
на мне:

-Что же ты такой негостеприимный, Котя? Разве так встречают
дорогих гостей?

-Нет, никуда не годится нынешнее молодое поколение, Елена
Николаевна,- отдалял этот греховодник с богатым опытом меня от неё 
и приближал тем самым её к своему, "взрослому" поколению.

Хорошо еще, что в доме не было музыки, а то бы наш
Герасимович исполнил свой коронный танцевальный номер, который
я имел удовольствие иногда наблюдать во время застолий в Москве.
 

Когда он, смолоду завзятый танцор, изрядно подпивший, но
превосходно державшийся на ногах, широко и размашисто вел в туре
вальса самую молодую участницу застолья модным еще в начале века
способом, отстранясь от неё, и касаясь ее талии только внешней
стороной большого пальца правой руки.

Ися, никогда не танцевавшая, не то что беззлобно, а  даже
с симпатией всегда  комментировала   шопотом эти его па:

-Смотри как выкозюливает, старый б...дун.

Те же  слова она произносила деланно негодуя, но тайно
любуясь им, невысоким, но статным и крепким в свои шестьдесят, а
потом и семьдесят лет.

Это когда он после ежеутреннего душа перед зеркалом в 
рост человека тщательно разделял на косой пробор свои влажные
светлые, почти нетронутые сединой волосы.

В ответ Федор лукаво улыбался своей кривой из-за военного
шрама гримасой, мол, это еще как сказать.

Он знал, что нравится ей и ему нравилось ощущать на себе
ее ревнивый взгляд.

В конце концов все устроилось, Е.Н. поблагодарила за встречу,
тепло попрощалась с Герасимовичем и мы с ней отправились на
улицу Грибоедова.

Здесь, в маленькой, метров восьми комнатке уже была
застелена кровать свежим, хорошо накрахмаленным и тщательно
выглаженным бельем с двумя большими фигурно устроенными
подушками.

А молодая хозяйка дома второй раз ставила греть бак с водой.

Мы условились, что ровно через два часа я буду у нее.
Как я провел эти мучительных два часа я не берусь описывать.

Так же, впрочем, как и остальные, когда мы остались совсем
одни.

Ближе к двенадцати ночи, едва держась на неверных ногах,
я стал одеваться.

Е.Н. сквозь сон удивленно смотрела на меня:

-Ты хочешь прогуляться перед тем как лечь, милый? Но я так
устала, дорога, шампанское и все такое. Ложись и ты,- почти неслышно
прошептала она без сил, положила поверх простыни, которой была
укрыта, свою руку ладонью вверх и попыталась протянуть ее в мою
сторону.

От выразительного рельефа ее тела, которое в лунном свете
делала серебристо-мраморным хрустящая белая простынь, от покорно
и благодарно блестевших глаз мое сердце снова сжалось.

Дыханье перехватило, но  мне пришлось разочаровать мою
учительницу, потому что я не представлял, как я скажу своим, что не
буду ночевать дома.

И не одну ночь, а все то время, что она будет в Новороссийске.


Трудно представить, что она могла пережить, оказавшись
одной, ночью, в чужой постели, чужом доме и абсолютно незнакомом ей
городе.

Конечно,  она была, разочарована, потеряна, но и я не мог
переступить через себя, и я ничего не  мог с собой поделать.

Еще и из-за таких прозаических причин, как туалет и
многие другие интимные подробности жизнедеятельности здорового
человеческого организма, о которых не очень-то хочется здесь
разглагольствовать.
          

         продолжение: http://www.proza.ru/2019/02/28/470