Я встретил перерожденца

Вокзал. Зона для курения. 20 минут до электрички. Жду. Подходит человек в отголосках советского прошлого — стертые брюки в полоску, туфли-ботинки, рабочие, цвета ленинградской грязи, серо-голубая бумажная куртка на огромных пуговицах и утепленная кепка с торчащей подкладкой.

Он нездоровым движением бьет двумя пальцами по губам и смотрит на меня. Ближе, ближе. Киваю, достаю сигарету. Даю прикурить спичками, рук не касается. Я присмотрелся — старик. Щетина торчит из ушей, из ноздрей, вокруг рта желтая. Зубов почти не осталось, а те, что все-таки держатся, напоминают ободранный край стола из ДСП. Ладони в коросте, там, где обычно лежит сигарета, как будто мертвые. Сначала я не понял, отчего ноготь его указательного пальца такой черный и обгоревший, сломанный, но затем увидел, как он срывает пепел с сигареты, нервно затягиваясь вновь и вновь.

Заговорил. Раз десять сказал, что электричка отправляется. Едет, говорит, до деревни, гуляет там, живет. Меня заинтересовал этот человек, и я дал ему базовые сведения о себе: Москвич, еду до общежития и что-то еще. Он зацепился за мой родной город и начал вспоминать всех актеров театра и кино, которых видел за свою жизнь. После каждого имени называл кладбище. Да, Москва — это одно огромное кладбище, подумал я и остановил его вопросом: «В чем смысл жить?». Тут я понял, он уже не мыслит, его способность думать ушла, развеялась прахом погибших идолов прошлого, остались лишь искорки тухнущего костра — имена. Ответил: «Нет, нет, нет. Мне 60. Дожить бы до мая. В мае всегда парад. А Ленина видел?». Больше всего в этот момент его беспокоил Ленин, ведь он не знал, лежит ли тот еще в своем мавзолее, а если нет, то где? Где его кладбище? Я попытался уйти, но он увязался за мной, и мы зашли в поезд.

Стоим в тамбуре. Попросил еще сигарету и спички. Я отдал. Затем меня ждала еще сотня позабытых моим поколением имен, но не мной. Стоял, слушал. А он спрашивал: «Можно ли пойти гулять от красной площади и увидеть дома, где жили наши актеры?» — Да, говорю, можно, «А красная площадь еще есть?» — Да, отвечаю, есть. Не верит. «А где же Москва, далеко? 750 км? Это только на самолете. А на самолете загран паспорт нужен, не добраться». В какой-то момент все повторявшийся вопрос о месте упокоя вождя революции сменился следующей пластинкой — «Люди мертвы, а фильмы есть? Невозможно». В попытках подумать он вспомнил еще много имен. В конце концов я устал и собрался уйти в вагон под предлогом больного сердца, сесть. Он посмотрел на меня светло-голубыми глазами, покрытыми пеленой и помочился под себя.

Сел на первую свободную скамейку, напротив женщина, глядит на меня, улыбается. Глупая. Достаю Вуди Аллена, открываю — пьеса «Смерть». С моих губ срывается смешок, как в тот раз с «Шлюхой духа». Интересные совпадения. Даже слишком. Или лишок здесь создает оттенки? О да, и еще какие. И какие? Другие, не мои. Уставший и обездвиженный я погрузился в абсурд без перьев.