52. Одурение

Хорошо, что бабы на периферии не красятся. Весь бы в помаде был от её поцелуев. Я уже глину в носилки наложил, когда она показалась. Был бы я её возраста, можно было бы и жениться на такой. Она потом стала бы, как мама, как все бабы того возраста – полной и бесформенной. Но пока так классно смотрелась! Картины бы с такой писать!
-- Надька! Ты что так долго?
-- Вроде не очень. А что?
-- Сглазила, накаркала. Идёшь тут своими формами дразнишь. Как и говорила, припекло меня. Теперь без рук могу носилки нести. Что делать будем?
-- Прямо здесь? А если увидит кто? Пойдём, ту яму посмотрим.
-- Ты, правда, здесь согласилась бы?
-- Правда. Сама не знаю почему. А ты, правда, хочешь?
От её готовности и покорности у меня, в самом деле, напряжение началось. Я только делал кладку, а устал, как молотобоец. Возможно, сказывалось излишество совокуплений. Как только я чувствовал способность заняться им, Надя давала такую возможность. То ли она всё время хотела её, то ли успевала подготовиться, то ли смазкой являлась сперма предыдущих сношений, только было ощущение её постоянной абсолютной готовности к этому в любое время. Даже у Паши при излишествах половые губы бывали мокрыми. У Нади такого не было ни до, ни после близости. Она не бегала после сношения выпустить сперму. Было впечатление, что так и носила её в себе. Видимо, действительно, очень хотела ребёнка. Но я воспринимал её, как игрушку для взрослых, как развлечение от скуки. С ней напрочь забывал про Пашу.
-- Может, до дому дотерпишь?
-- Дотерплю, конечно. Я тут тебе облегчение придумал. Как руки устанут, расслабь их и на плечах неси.
Видел как-то старики сено на сенных носилках носили. Дед бабке верёвку с петлями на ручки сделал. Она верёвку на плечи положит, и так несут. Овод бабке на лицо сел. Она рукой его согнала. А в это время носилки верёвкой на плечах висели. Вот и Надьке я такую верёвку привязал.
-- Первый раз руки чуть не отпали. А теперь шутя донесла. У тебя прошло, что ли?
-- Нет. Глину замочим. Пока намокает и успокоишь.
Ни слова против! Даже удивительно!
-- Не сильно я тебя измозолил?
-- Терпимо.
-- А что не отказываешь?
-- Так ведь ты хочешь. Раз уж взялась ублажать, то и отказывать не буду.
-- Тогда пошли ещё и за песком сразу сходим.
-- Обиделся?
-- Пожалел.
-- Меня?
-- А тут ещё кто-то есть?
Надя подошла ко мне и, положив голову на моё плечо, прижалась как-то, прислонилась. Я невольно погладил её спину. Хотел поцеловать, поднял её голову от плеча, а у неё слёзы текут.
-- Ну, что ты?
-- Так пожалел, что и не сказать. Никто ведь не жалеет, кроме матери твоей. Пошли, а то совсем расклеюсь.
Слёзы воротом кофточки промокнула. Я взял носилки за боковину. Надя по тропинке впереди идёт. Вышли на дорогу.
-- Надь! Иди рядом!
-- Тихо иду?
-- Дразнишь сильно. Вдруг не выдержу.
-- Надсмехаешься?
-- В самом деле. Вишь, как прёт? Хоть бы никто не встретился.
Надя посмотрела на бугор у моих ног.
-- Может, там найдём место подходящее?
Когда-то для чего-то на край посёлка строители навозили огромную гору песка. Весь посёлок теперь там его брал. Лет на сто хватит кучи, если так его разбирать будут. Песок чистый, будто просеянный. Я из глубины влажный песок по краям разложил, а в средину сухой насыпал. Надя на песчаный бархан забралась и осматривает места вокруг. Ветер ей волосы и платье так красиво сдувает! А у неё ещё груди, как у девушки торчат. Рисовать бы её и рисовать! Глаза отвести невозможно! Чуть бы лицо покрасивее – кинодива, не меньше.
-- Саш! Там за кучей кусты есть, если невтерпёж.
-- Что, я маньяк, что ли? Пошли уж.
Не пойму, что творится. Я её впереди поставил, чтобы дорогу видела и не запиналась. Сам сзади иду. Невольно на неё смотреть приходится. Запнулся пару раз.
-- Саша! Устал? Что запинаешься?
-- Я не запинаюсь. Это у меня якорь за дорогу цепляется.
Она с десяток шагов сделала, прежде, чем на неё смех напал. Хохотала так, что идти не смогла. Остановились, носилки на землю поставили. Она успокоиться не может. Я её к себе прижал, ладонью по спине похлопываю. Стоим около носилок, почти обнявшись.
-- Ну, насмешил! Пошли, пока якорь в землю не воткнулся. Я то мне тебя не сдвинуть будет.
Я носилки поближе к себе взял. Ей полегче будет, а краем площадки якорь прижимаю. Донесли. Она сразу в баню пошла. Без слов к полку встала.
Только закончили и успокоились, мама в баню влетает. Пригляделась к полутьме, я за каменкой со стороны стены наплывы раствора снимаю. Надя с противоположной стороны раствор с пола счищает.
-- Как вы тут?
-- Завтра кончим. А что?
-- Так. Может, помощь нужна?
-- Сами управляемся. Как каменка?
-- Красота! Хоть на выставку отправляй!
-- Мам! Свари что-нибудь, а то Наде я передышек не дал. Голодная она.
-- Да нет…. Да я….
-- Молчи уж! Как лошадь пашет. Откуда только сил столько?
Мама, удовлетворённая виденным, ушла. Почистив каменку и пол, мы сели рядом на нижнюю ступеньку полка.
-- Ты, правда, жалеешь меня? Или смеёшься?
-- Жалею, конечно. Не надо?
-- Не привычно. Саш! А ты меня замуж взял бы?
-- Не знаю. Боюсь, не выживу.
-- Почему?
-- Мне тебя всё время хочется. Умер бы на тебе от измождения. Сама не замечаешь?
-- Опять смеёшься. Я серьёзно.
-- И я серьёзно. Да и не поймут нас. Возраст сильно разный. Опасно с тобой.
-- Почему?
-- Я в море уйду, а ты в запой. Даже поддержать некому будет.
-- Я бы пить бросила. А хоть любовницей возьмёшь?
-- А ты сейчас кто?
-- Б…ь, наверно. Мы же только начали.
-- А в чём разница?
-- Любовница, это вторая жена, только без регистрации. А б…ь может сегодня с одним, а завтра с другим. Сам же говорил, сколько у меня мужиков видел.
-- Так это когда было?
-- Было же! Даже не знаю, кто тогда детей сделал. Ты сегодня ко мне на сеновал придёшь?
-- А надо? За день не намозолили?
-- Мне с тобой так хорошо, что умирать буду, но тебе не откажу. Приходи, если не противна.
-- Договорились. Пошли. Мама, наверно, ужин уже сделала. Неудобно как-то. Пошли! А то сил на ночь не хватит. Поешь хорошо, чтобы до утра хватило.
Она покорно пошла сзади. Я вёл её за руку, как буксир баржу.
Отмываться пришлось долго. Сажа плохо отмывается. Вроде работали вместе, я весь в глине, а на ней ни пятнышка. Мама рассказывала что-то про свои дела. Мы молчали. Надя раз от разу замирала с ложкой на полдороге. Оживала, когда я строго поглядывал на неё.
-- Мам! Устал немного. Пойду к себе. Вы тут долго не болтайте. Она тоже устала.
Я поднялся на сеновал, поставил таймер на телефоне на два часа. Но разбудил меня не телефон, а объятия Нади.
-- Мама обоих убьёт, если увидит.
-- Она разрешила спать вместе. Лишь бы на людях не позорились. А то застанут в кустах, как дядя Паша сегодня. Он ведь нас видел. Саш! Пойдём ко мне, а то тут и пискнуть стыдно будет. А ты же меня так с ума сводишь, что я удержаться не могу.
-- Я? Ты с мужем так же стонала.
-- Не так. Я ему немного подыгрывала, чтобы его стимулировать. А с тобой само получается. Пошли, а то зацепишься якорем за что-нибудь.
Она сбегала домой за большой бутылкой травяного чая, и мы забрались на её сеновал. У неё не только матрас был ватный, но и одеяло тоже.
Во время первой передышки сбегала вниз опорожнить мочевой пузырь.
-- А что перед сеновалом не опросталась?
-- Спешила, чтобы якорь за меня зацепился.
Вся ночь прошла в периодических близостях. После двух моих оргазмов, Надя уговаривала отдохнуть, чтобы сил хватило на следующий раз. Я соглашался. Вздремнув час-полтора, у нас снова начиналось сражение. Мне кажется, за ночь мы начинали около десятка раз. Наверно, в её чае было что-то стимулирующее. Такого состояния я у себя не помню.
Встали около десяти часов. Заглянул домой. На столе лежала записка: «Корми Надю хорошо. Ей и днём усталости хватает». Я привёл её в дом, показал записку и, наложив каши с маслом, заставил съесть. Видно было, что сильно проголодалась.
К обеду мы закончили кладку и даже трубу на крышу вывели.
Кроме жалости и похоти у меня к ней ничего не было. Очень хотелось, чтобы сердце ёкало, как при виде её до того злополучного дня праздника или как от Паши сейчас. Но сердце молчало. Только якорь периодически поднимался. Стоило сказать: Надь! как она без лишних слов принимала нужную позу. Даже трусы не одевала, чтобы всегда быть готовой.
Я принялся сушить кладку. До вечера не сделал и половины требуемого количества топок.
-- Саш! У меня хлеб кончился. Подождёшь?
-- А пошли вместе.
Я переоделся в парадную форму, протёр значки и медаль, и мы пошли под руку в магазин. Надя надела простую тёмно-синюю юбку и белоснежную кофту. На ноги – туфли на невысоком каблуке. Перед выходом из дома мы поцеловались. Оглаживая её ягодицы, не обнаружил трусов.
-- Ты их не носишь?
-- Ношу. А вдруг тебе потребуется? Пока снимаю….
-- Серьёзно?
Она только нежнее прижалась к моему боку. Не зря мама любит её. Надя никогда не спорит, всегда старается подхватить, угодить. Никто никогда не слышал, чтобы она ругалась с кем-то. Всегда красиво одета, даже если идёт грузить навоз. С очаровательной истинно женской фигурой, она не была красавицей лицом.
Разговаривая, мы не спешно прошлись до хлебного магазина. Хлеба не было. Пошли в магазин родителей. Мама всегда оставляла для своих покупателей хлеб. Припасла она и для Нади. С этим хлебом мы прошли домой по другой улице. Считай, половина посёлка теперь будет говорить о нас. Навстречу прошла Тоня. Эта лицом красивая, а фигурой не очень. Я думал, у неё глаза выпадут, так на нас смотрела.
-- Очень красивая девочка! Все думали, что ей ты ребёнка сделал. Никто не додумался месяцы посчитать.
Последняя сушащая топка каменки. После выдержки её можно будет топить по-настоящему. Печка растопилась, ещё не успев выдать тепло. Заглянула Надя.
-- Надь!
Поцеловав, она покорно встаёт к полку.
-- Саш! Каменка переложена. Теперь ты ко мне приходить не будешь?
-- Ночью приду.
-- А днём?
-- Я ещё не надоел?
-- Нет. Давай придумаем ещё что-нибудь. Отремонтируй мне лаз на сеновал, а то спину обдирает. Давай завтра в лес сходим. Ещё грибы есть и черники полно.
-- Давай. У тебя корзины есть?
-- Есть.
-- Ты чем на жизнь зарабатываешь?
-- Вяжу. Твоя мама мне шерсть даёт, а потом продаёт. Мне хватает. Всё равно другой работы нет.
-- А что у них в магазине не работаешь?
-- Не расторопная я и невнимательная. Боюсь их подставить. Зато я им в огороде поливаю и пропалываю. Это я при тебе расслабилась.
Наносили в баню воды. В котле за время сушки убыло на полведра. Заполнили бак холодной воды. Ремонт лаза занял совсем немного времени.
-- Надь!
Она без подсказки ложится на заправленную постель.
-- Я тебе не надоел?
-- Я скажу, если что.
Пришли к нам домой, начистили картошки, свёклы, очистили старый кочан капусты. Последний. Потом будет только свежая. Позвонил маме.
-- Можно, Надя борщ сварит?
-- Я только рада буду.
-- Давай борщ по-флотски сделаем.
-- Если ты рецепт знаешь.
Борщ получился исключительным. С молодой капустой был бы ещё вкуснее. К приходу родителей он настоится, будет ещё лучше. Сделали макароны по-флотски. Надя принесла травяной сбор для чая. Чайник ещё не успел закипеть, как пришли родители. Закутанные телогрейками борщ и макароны были ещё достаточно горячим. Папа попросил добавки. Борщ добавили, а макаронов не осталось. Папа над чаем полчаса сидел – не входит. Мама обняла Надю.
-- Ты прежде таким борщом не угощала.
-- Это Саша делал. Я только помогала.
-- Как у вас вместе здорово получается! Жену бы ему такую.
Надя смутилась покраснела.
-- Что ты? Он тебя обижает?
-- Нет.
-- Тогда что?
-- Несбыточные мечты только душу ранят.
-- А почему несбыточные? Возьмите и поженитесь. Завтра в сельсовет сходили, а послезавтра штамп в паспорте. Мы с отцом так и сделали. Живу, как в сказке.
-- Пока он учиться кончит, я старой стану.
-- Вы, главное, постарайтесь внука родить.
Надя, прижав ладони к лицу, выскочила из дома.
-- Отблагодарила за вкусный ужин! Беги за ней, приласкай! Не видит баба никакой ласки ни от кого. Да не ты! Сашино это дело!