Гончаров. Обломов. Чехов. Одиночество

                И.А.  Гончаров.  Обломов.
       К проблеме «лишнего» человека в русской литературе Х1Х века

Образ Обломова в одноименном романе И.А. Гончарова замыкает галерею «лишних» человек, начало которой традиционно видели в Онегине, но со временем иногда стали включать в нее и Чацкого.

Проблема «лишнего» человека в литературе Х1Х века в советском литературоведении трактовалась как драма незаурядного молодого русского дворянина, не нашедшего себе применения в условиях николаевской России (Николай 1 правил с 1825 по– 1855 гг.). Образ Обломова развенчивает это объяснение.

Герой романа И. А. Гончарова «Обломов» по натуре – мечтатель, подобно Печорину, герою М.Ю. Лермонтова, в молодости. Любимая поза Обломова – лежать на диване. Чем он занят? «Его поглотила любимая мысль: он думал о маленькой колонии друзей, которые поселятся в деревеньках и фермах, в пятнадцати-двадцати верстах вокруг его деревни, как попеременно будут каждый день съезжаться друг к другу в гости, обедать, ужинать, танцевать, ему видятся всё ясные дни, ясные лица. Без забот и морщин, смеющиеся, круглые, с ярким румянцем, с двойным подбородком и неувядающим аппетитом, будет вечное лето, вечное веселье, сладкая еда да сладкая лень… (Собр. соч. в 8 т., М., 1979. С. 79).

В центре его мечтаний – дворянская усадьба среди типичной русской природы. «Ему представилось, как он сидит в летний вечер на террасе за чайным столом под непроницаемым для солнца навесом деревьев, с длинной трубкой, и лениво втягивает в себя дым, задумчиво наслаждаясь открывающимся из-за деревьев видом, прохладой, тишиной, а вдали желтеют поля, солнце опускается за знакомый березняк и румянит гладкий, как зеркало, пруд, с полей восходит пар, становится прохладно, наступают сумерки, крестьяне толпами идут домой».

В центре его семьи – жена. «Праздная дворня сидит у ворот, там слышатся веселые голоса, хохот, балалайка, девки играют в горелки, кругом его самого резвятся малютки, лезут к нему на колени, вешаются ему на шею, за самоваром сидит…царица всего окружающего, его божество…женина! Жена! (с. 78). Обломов очень остро переживает свои мечтания. «Лицо Обломова вдруг облилось румянцем счастья, мечта была так ярка, жива, поэтична, что он мгновенно повернулся лицом к подушке. Он вдруг почувствовал смутное желание любви, тихого счастья, вдруг зажаждал полей и холмов своей родины, своего дома, жены и детей… Полежав ничком минут пять, он медленно опять повернулся на спину. Лицо его сияло кротким, трогательным чувством: он был счастлив» (79).

Он лежит в петербургской квартире. С улицы то и дело доносятся крики продавцов угля и ли картошки, стук топоров и крики рабочих. «Когда же настанет райское, желанное житье! - думал он. – Лежать бы теперь на траве под деревом да глядеть сквозь ветки на солнышко и считать, сколько птичек пребывает на ветках» (с. 79).
Тихая семейная жизнь на лоне русской природы, которой так боится Печорин, – идеал Обломова. Он не беден, у него триста Захаров, а точнее – 350 душ (считались только лица мужского пола). Так почему бы не осуществить заветное и такое естественное и, на первый взгляд, вполне доступное желание? Ответом на этот вопрос является объемный роман Гончарова.


При мысли о свадьбе Обломов приходит в ужас. «Счастье, счастье! Как ты хрупко как ненадежно! Покрывало венец, любовь, любовь! А деньги где? А жить чем? И тебя надо купить, любовь, чистое, законное благо» (с. 330).

Илье Ильичу трудно встать с дивана. Не потому, что он болен. Просто он привык лежать. Ему ведь не надо трудиться. А триста Захаров на что? Обломову вообще трудно двигаться, весь день быть на ногах и не прилечь соснуть, а тем более ехать куда-то. А главное - ему трудно составить план преобразования имения. Не потому, что он не образован. Он получил хорошее образование.

«Вы проходили настоящие науки, - говорит ему канцелярский чиновник с пятью классами образования, которого Обломов призвал на помощь. «Послушайте. – доверчиво, почти шепотом, хотя беседа шла дома, говорил ему Обломов. _ Я не знаю, что такое барщина, что такое сельский труд, что значит бедный мужик, что богатый, не знаю, что значит четверть ржи или овса, что она стоит, в каком месяце что сеют и жнут, когда и что продают, богат я или беден, буду я через год сыт или буду нищий – я ничего не знаю!» (с. 364). Доверительный шепот означает, видимо, понимание Обломовым, что в таком признании есть что-то недостойное.
Так кто же он такой? У него есть ответ: «Я барин и делать ничего не умею» (с. 365). Его знакомый Тарантьев говорит, что даже спать Обломову помогает слуга Захар. В Обломовку поехал улаживать дела Затертый, мастер по высасыванию денег из помещичьих имений, и скоро богатый помещик оказался на грани нищеты.

Его любимая Ольга Ильинская поняла, что бесполезно ждать преображения от человека, которого она полюбила первой любовью, который кроток и честен, нежен, как голубь, у которого возвышенные чувства и тонкий поэтический вкус, но который лишен силы воли. Она говорит ему жесткие, но справедливые слова: «Я думала, что оживлю тебя – а ты уж давно умер» (с. 373). Она рисует возможную будущую жизнь с Обломовым: «Мы стали бы жить изо дня в день, ждать Рождества, потом масленицы, ездить в гости, танцевать и не думать ни о чем, ложились бы спать и благодарили Бога, что день скоро прошел, а утром просыпались бы с желанием, чтоб сегодня походило на завтра». Ольга строго спрашивает: «Разве это жизнь?» О себе она прямо заявляет: «Я зачахну, умру» (с. 374).

Сделать это признание ей было очень непросто. Она вопросительно, полными слез глазами взглянула на него. «Обломовщина!» - прошептал он (с. 376). (Автор этого термина - Андрей Штольц).

В одну из ясных, сознательных минут своей жизни он сам вдруг ощутил ущербность своего бытия. «Ему грустно и больно стало за свою неразвитость, остановку в росте нравственных сил… В робкой душе его вырабатывалось мучительное сознание, что многие стороны его натуры не пробуждались совсем, другие были чуть-чуть тронуты, и ни одна не разработана до конца. А между тем он болезненно чувствовал, что в нем зарыто, как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало, может быть, давно умершее, или лежит оно, как золото в недрах горы, и давно бы пора этому золоту стать ходячей монетой.

Но глубоко и тяжело завален клад дрянью, наносным сором. Как будто кто-то украл и закопал в собственной его душе принесенные ему в дар миром и жизнью сокровища. Что-то помешало ему ринуться на поприще жизни и лететь по нему на всех парусах ума и воли. Какой-то тайный враг наложил на него тяжелую руку в начале пути и далеко отбросил от прямого человеческого назначения. И уж не выбраться ему, кажется, из глуши и дичи на прямую тропинку. Лес кругом его и в душе его всё чаще и темнее, тропинка зарастает более и более, светлое сознание просыпается всё реже и только на мгновение будит спящие силы. Ум и воля давно парализованы и, кажется, безвозвратно» (с.99).

Тайная исповедь доставляет ему жгучие муки. В надежде избавиться от них он спрашивает: кто виноват? «Он всеми силами старался свергнуть с себя бремя этих упреков, найти виновного вне себя и на него обратить жало их. Но на кого?» (с. 99 – 100). По традиции только одно имя приходит ему в голову: это Захар. Во всем виноват слуга. Особенность русского барства была в том, что рабство было неотъемлемой чертой самого барства. Укорять в чем-либо раба означало метание стрелы в самого себя. Потому и нет в романе следующего вопроса6 что делать? Ведь от Захара не убежишь. Без него Обломов и часа не может прожить.

Никогда еще в русской литература вопрос «кто виноват?» не был так близок к правильному ответу. Да, виною – крепостное право, обеспечивающее помещика трудом крестьян. Десятая глава первой части романа – окно в мир воспоминаний и чаяний - посвящена родительской семье и детству, которое затянулось на всю жизнь. В ней и содержится ответ на его вопрос.

Обломов вырос и сформировался в типичной дворянской усадьбе, расположенной недалеко от деревни. Вся забота обитателей дворянского гнезда заключалась в пище. «Забота о пище была первая и главная жизненная забота в Обломовке. Какие телята утучнялись там к годовым праздникам! Какая птица воспитывалась! Сколько тонких соображений, сколько занятий и забот в ухаживанье за нею! Индейки и цыплята, назначаемые к именинам и другим торжественным дням, прикармливались орехами, гусей лишали моциона, заставляли висеть в мешке неподвижно за несколько дней до праздника, чтоб они заплыли жиром. Какие запасы были там варений, солений, печений! Какие меды, какие квасы варились, какие пироги пеклись в Обломовке! (с. 113). «Главною заботою была кухня и обед. об обеде совещались целым домом» (с. 113) послеобеденный сон охватывал всех, и дом был похож на сонное царство. По пробуждении все устремлялись за стол к чаю, и чай едва мог утолить жажду. Затем все помышления направлялись к ужину.

«Ни одна мелочь, ни одна черта не ускользает от пытливого внимания ребенка, неизгладимо врезывается в душу картина домашнего быта, напитывается мягкий ум живыми примерами и бессознательно чертит программу своей жизни по жизни, его окружающей» (С. 112). Его родители не ставили перед собой вопросов о смысле жизни. они воспринимали ее такой как есть. Если у других людей в другом месте тело сгорало от внутреннего огня – от страстей, то обломовцы носили свои мягкие тела без морщин и недугов.

«Они сносили труд как наказание, наложенное еще на праотцев наших, но любить не могли. Они никогда не смущали себя никакими туманными или нравственными вопросами: оттого всегда и цвели здоровьем и весельем, оттого там жили долго… Оттого и говорят, что прежде был крепче народ» (с. 125). Три главные акта жизни наблюдал Илюша: родины, свадьба и похороны. Каждый из них сопровождался сбором родни, церковным обрядом и пиром. Были и подразделения: крестины, именины, заговенья, разговенья и разные семейные праздники. И всё всегда по всем правилам.

Главная задача в воспитании ребенка – выходить его здоровеньким. А когда нянька уже не нужна – подыскивали невесту. И жизнь повторялась. В детстве Илюше как здоровому и резвому мальчику хотелось сделать что-нибудь самому, но это встречало резкое противодействие со стороны старших: «А Васька, а Ванька, а Захар на что?» (с. 144). Потом он и сам нашел, что покойнее покрикивать: «Эй, Васька, Ванька, подай то, дай другое! (с. 144).

Не совсем все же недорослем он рос – его возили на учебу к «немцу» Штольцу в соседнее село, в пансион. Но под любым предлогом уклонялись от этих поездок: здоровье не купишь! И всё же чему-то научился Илюша и поехал в Петербург. Получив высшее образование, он даже начинал служить там же – до первой оплошности, после которой вышел в отставку. Зачем служить? Разве не на что жить? Так неумение надевать чулки привело к неумению жить, по словам Андрея Штольца.

Праздность и сытость не могут не повлиять на нравственное состояние. Не случайно при воображаемой идиллической сцене семейной трапезы Обломов мысленно восклицает о той, которая возглавляет застолье: «Женщина! (сначала) и лишь потом: «Жена!» (с. 78). Любимая картина счастливого покоя сопровождается образом женщины: «А тут тебе на траву то обед, то завтрак принесет какая-нибудь краснощекая прислужница с голыми, круглыми и мягкими локтями и с загорелой шеей, потупляет, плутовка, взгляд и улыбается… (с.70). Или в другой сцене послеобеденного чая на траве в березовой роще, когда мимо господ идут мужики с поля с косами на плечах и толпа босоногих баб… «Одна из них, с загорелой шеей, с голыми локтями, с робко опущенными, но лукавыми глазами, чуть-чуть, для виду только, обороняется от барской ласки, а сама счастлива…тс! Жена чтоб не увидела, Боже сохрани!» (с. 182).

Эти же локти привлекли его внимание ко вдове Пшеницыной – хозяйке его квартиры на Выборгской стороне. «Чиновница, а локти хоть бы графине какой-нибудь, еще с ямочками!» - подумал Обломов (с. 309). В беседе с ней он видит «высокую, крепкую, как полдушка дивана, никогда не волнующуюся грудь» (с. 302).
Пшеницына полюбила его как барина. «Он барин, он сияет и блещет! Притом он так добр: как мягко он ходит, делает движения, дотронется до руки – как бархат, а тронет, бывало, муж, как ударит!» (с. 309). И он любит ее как барин. Для него в ней «воплощался идеал того необозримого, как океан, и ненарушимого покоя жизни, картина которого неизгладимо легла на его душу в детстве под отеческой кровлей» (с. 388).

«Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется буйный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся на столе, и белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он никогда не узнает, как это делается…» (с. 388).

Что касается Агафьи Матвеевны, то «о любви и в ум ему не приходило» (с. 88). «Он охотно останавливал глаза на ее полной шее и круглых локтях», но без нее ему не было скучно. «Он смотрел на нее с легким волнением, но глаза не блистали у него, не наполнялись слезами, не рвался дух на высоту, на подвигни. Ему только хотелось сесть на диван и не спускать глаз с ее локтей» (с. 391). Поэтому нельзя назвать семьей их брачный союз, который и заключил-то Обломов, чтобы избежать оскорблений Тарантьева и шантажа братца Пшеницыной. После смерти Обломова его законная вдова не считает себя вправе пользоваться доходом с его имения, всё отдавая сыну Обломова, словно ее ребенок ей и не принадлежит. Он и воспитывается у Штольца.

Не сумел помещик Обломов создать семью, хотя в ней видел весь смысл своего существования. А ведь на какой высокой ноте развивались его отношения с Ольгой Ильинской! Сколько энергии чувства было затрачено, сколько спето и выслушано, прочитано и обсуждено. Сколько мыслей высказано и выслушано.

Приверженность высоким идеалам высказывает Обломов в беседе с
единственным другом, другом детства Андреем Штольцем. «Не нравится
мне эта ваша петербургская жизнь! Вечная беготня взапуски, вечная игра
дрянных страстишек, особенности жадности, перебивания друг у друга,
сплетни, пересуды, щелчки друг другу, это оглядыванье с головы до ног, послушаешь, о чем говорят, так голова закружится, одуреешь. Скука, скука, скука! Где же тут человек? Где его целостность? Куда он скрылся, как разменялся на всякую мелочь?» (с. 176).

Обломов знает, что Андрей укоряет его привычкой дневного сна, и парирует удар: «всё это мертвецы, спящие люди, хуже меня, эти члены света и общества! Что водит их в жизни? Вот они не лежат, а снуют, как мухи, взад и вперед, а что толку?... смирно и глубокомысленно сидят - за картами. Нечего сказать, славная задача жизни! отличный пример для ищущего движения ума! Разве это не мертвецы? Разве не спят они всю жизнь сидя?» (с. 176).

Он винит молодежь в пустой перетасовке дней, в том, что если «сойдутся, то перепьются и подерутся, точно дикие» (с. 177). Привычные застолья не сопровождаются ни весельем, ни радушием. «Ни искреннего смеха, ни проблеска симпатии!» (с. 177). Одни пересуды и борьба самолюбий. «Что ж это за жизнь? Я не хочу ее» (с. 177). Он делает справедливый вывод: «дела-то своего нет, они и разбросались на все стороны, не направились ни на что. Под этой всеобъемлемостью кроется пустота, отсутствие симпатий ко всему! А избрать скромную, трудовую тропинку и идти по ней, прорывать глубокую колею – это скучно и незаметно» (с. 178).

Правоту этих рассуждений Штольц и не опровергает. Он ведь и сам высоко ценит чистоту намерений своего друга и «часто, отрываясь от дел или из светской толпы, с вечера, с бала ехал посидеть на широком диване Обломова и в ленивой беседе отвести и успокоить встревоженную или усталую душу, и всегда испытывал то успокоительное чувство, какое испытывает человек, приходя из великолепных зал под собственный скромный кров или возвратясь от красот южной природы в березовую рощу, где гулял еще ребенком» (с. 168). Не случайно именно с Обломовым познала первое чувство любви незаурядная Ольга, не говоря уже об Агафье которая только с Обломовым и прожила несколько лет подлинной жизни.

Обломов укоряет современных ему писателей в самолюбии и требует человечности в изображении и вора, и падшей женщины. Он говорит журналисту: «Вы думаете, для мысли не надо сердца? Нет, она оплодотворяется любовью. Протяните руку падшему человеку, чтоб поднять его, или горько плачьте над ним, если он гибнет, но не глумитесь… Человека, человека давайте мне! Любите его…» Он требует помнить, что в любом «негодном сосуде присутствовало высшее начало»: «А как вы извергнете его из круга человечества, из лона природы, из милосердия Божия?» (с. 30).
Но и он не избег роли искусителя, и не только с Агафьей, спрашивая ее, что если
он ее поцелует, но и с Ольгой. Она даже рискнула приехать к нему, холостому мужчине, на квартиру после его долгого отсутствия, опасаясь за его здоровье. Этого поступка Обломов испугался больше Ольги – таков был риск для ее репутации. Больше того - общаясь с ней в атмосфере высокого накала страсти, «охмеляющего счастья» (с. 289), однажды он сказал Ольге: «Иногда любовь не ждет, не рассчитывает… Женщина вся в огне, в трепете, испытывает разом муку и такие радости, каких»… (с. 290) и не договаривает. Но продолжает: «Женщина жертвует всем: спокойствием, молвой, уважением и находит награду в любви… она ей заменяет всё… Да, то ужасный путь, и много надо любви, чтоб женщине пойти по нем вслед за мужчиной, гибнуть и всё любить» (с. 290). Далее он рисует разные формы проявления пренебрежения такой женщиной в свете.

Ольга отказалась идти этим путем. Она обосновала это тем, что на том пути обычно любящие расстаются. Но чтобы доказать, как она любит Обломова, она «быстро и жарко обвила его шею руками, поцеловала, потом вся вспыхнула, прижала лицо к его груди…» (с. 291). Фактически Обломов добился своего. Этого поступка Ольга будет стыдиться как самого страшного преступления.

Судьбы Онегина, Печорина и Обломова показывают, что одни и те же социальные условия – крепостничество, то есть владение человеческими душами – приводит к одинаковым результатам: к развитию безнравственных качеств и как следствие - к невозможности создания семьи. Пассивность Онегина, агрессивность Печорина утвердила их в гордыни. Аморфность Обломова лишила его воли. Все эти начала не способствуют ни развитию личности носителей этих качеств, ни соединению любящих сердец.

Обломов – это разоблачение всех «лишних» героев, не способных к созидательной деятельности, поскольку она не была обязательной для них.

                А.П. ЧЕХОВ. ПРОБЛЕМА ВЕРЫ 

     Чехова при жизни обвиняли в безыдейности. Он с этим не соглашался. Свой рассказ «Студент» он назвал любимым, поэтому стоит присмотреться к нему.  Рассказ посвящен  событиям Страстной пятницы – пятницы Великой недели - последней недели перед Пасхой по православному вероисповеданию.

Герой рассказа – студент духовной академии Иван Великопольский – в этот день охотился с ружьем  и вечером  возвращался домой, голодный и озябший, а потому недовольный и пейзажем, и историей России. Он встретился с двумя женщинами  в поле у костра, разведенного, видимо, работниками, которые в тот момент поили лошадей у реки, разговорился на темы дня и почувствовал душевное облегчение. Ему показалось, что не так плохо на свете и все лучшее впереди. Ему показалось также, что он пережил опыт духовного общения, ощутив связь времен и духовных событий.

    На первый взгляд может показаться, что перемена состояния прямо связана с темой беседы Ивана с вдовами, Василисой и ее дочерью. Он говорил с ними о событиях почти двухтысячелетней давности – о предательстве Иисуса Христа его народом и его учениками, из которых один донес на Него, другой отрекся, а прочие (кроме Иоанна) в испуге бежали. Он рассказывал, как Петр страдал от того, что видел мучения Христа, а еще больше от того, что тут же трижды отрекся от своего Учителя. «В Евангелии сказано: «И исшед вон, плакася горько». Воображаю: тихий-тихий темный-темный сад, и в тишине едва слышатся глухие рыдания…»

    Характерно, что Иван делает упор на переживаниях апостола, не восстанавливая подлинной картины его отречения. А она запечатлена в Евангелии от Матфея во всей последовательности и присутствует у всех четвероевангелистах.

    Сначала Петр следовал за Иисусом, которого вели к первосвященнику, но на расстоянии, издали. Во дворе первосвященника он сел с работниками.  Тут одна служанка сказала, что и он был с Иисусом Галилеянином. Петр испугался слов женщины, простой служанки, и сказал: «Не знаю, что говоришь». И отошел к воротам, то есть подальше от места мучения Учителя и поближе к выходу. Но там другая служанка сказала – и не ему, а стоящим рядом с ней: «И этот был с Иисусом Назореем». Ее указание людям на Петра произвело на него еще больший эффект, и он на этот раз не просто, а с клятвою отвергся – он не знает Этого Человека. Но окружающие приблизились к Петру, создавая угрозу его захвата, и высказали серьезный довод в пользу подозрения служанок, указав, что его обличает речь – особенное произношение галилеян. И тогда он начал усиленно клясться и божиться, что не знает этого человека. Так Петр удалялся от Христа духовно, душевно и физически: неверием в Него как в Бога, трусостью и бегством.

    По-человечески всё это очень легко оправдывается: страшно. Но ведь на Петре была особенная благодать. Он первый исповедал Иисуса Христом, Сыном Бога Живого, то есть он первый признал в учителе Спасителя. Господь сказал, что это открыто было Петру свыше (Евангелие от Матфея, 16 – 16) и что на этом исповедании, то есть на вере в Господа как Сына Божия, будет основана Его Церковь, священники которой получат ключи Царствия Небесного. Под этим имеется в виду благодать священника, дающая ему власть отпускать грехи на исповеди.

    Петр уверял Господа, что пойдет за Него на смерть, и получил предупреждение: «Прежде чем пропоет петух, трижды отречешься от Меня» (Евангелие от Матфея, 23 – 34). Когда Петр произносил слова третьего отречения, закричал петух, и апостол вспомнил слова Христа и не мог не восстановить в памяти всех обстоятельств того момента, когда слова пророчества были произнесены. Петр убедился, что мучимый и содержимый в неволе - Бог. И все же не мог кинуться на мучителей или к ногам Иисуса. Не смог разделить Его участь. Он вышел за ворота.

    Но об этом Иван не рассказал. Для него было важным другое: ему надо было не анализировать предательство, а вызвать сочувствие, так как сам он нуждался именно в нем, а не в исследовании какого-то бы ни было состояния. Им двигали душевные, а не духовные мотивы. Это видно из того, что при встрече с женщинами первые его слова были не приветствие, а жалоба на холод: «Вот вам и зима пришла назад». Только после этого он произнес: «Здравствуйте!» Так вежливость была приглушена желанием пожаловаться и получить утешение.

    Он знал тех, кому жаловался. То были две вдовы, мать и дочь, содержащие огороды.
    Первая реакция старой женщины на появление прохожего – испуг: «Василиса вздрогнула». Страх - это естественная реакция слабого человека на внезапное событие. Менее естественно реагирует Лукерья, «деревенская баба, забитая мужем». Она молчит. Выражение ее лица «странное, как у глухонемой», что означает еще большую ее слабость. У этих слабых женщин Иван неосознанно ищет поддержки.

    После первых слов последовала беседа, о которой ничего не сообщается. Об этом одно слово: «Поговорили». Но очевидно, что эта беседа не отвлекла Ивана от его состояния, и он неожиданно заговорил на евангельскую тему, уподобив ночь предательства Христа сегодняшней, той ночи, в которой он  вел беседу. Для женщин это не было неожиданностью: они знали собеседника, сына дьячка и студента духовной академии. Но для читателя это полная неожиданность.

    Начинается рассказ с описания охоты на вальдшнепа, выстрел по которому «прозвучал в весеннем воздухе раскатисто и весело», при хорошей, тихой, то есть безветренной, погоде. Потом стемнело, подул холодный, пронизывающий ветер, и в лесу стало «неуютно, глухо и нелюдимо». Переменилось и настроение Ивана. «Казалось, что этот внезапно наступивший холод нарушил во всем порядок и согласие, что самой природе жутко». Это ощущение совершенно справедливое. Любой верующий человек переживает это же всегда в Страстную пятницу независимо от погоды.

Но мысли студента шли иным путем. Он не  вспомнил о том, какой это день в жизни Христа и Православной Церкви, а вспомнил  Рюрика, положившего начало Русскому государству, Ивана Грозного и жестокого Петра 1, укрепивших его. Он думал, что и при них было то же самое: «бедность, голод,.. невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнета – все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдет еще тысяча лет, жизнь не станет лучше». Свое ощущение голода и озноб он перенес на всю историю целой страны и, в сущности, обвинил ее правителей. И не понял этого. Для него на первом плане стояли его собственные дискомфортные ощущения.

    «Точно так же в холодную ночь грелся у костра апостол Петр, - сказал студент, протягивая к огню руки». Этим самым он прямо уподобил себя апостолу. «Значит, и тогда было холодно», - говорил он. - «Ах, какая то была страшная ночь, бабушка! До чрезвычайности унылая, длинная ночь!» В сущности, он продолжает жаловаться на свое собственное состояние, ссылаясь на страдания Петра.

Не понял студент, что не он настроил женщин на воспоминание о евангельских событиях, а они, простые русские бабы, согрели его сначала своим приветом (словами: «Бог с тобой. Богатым быть», сказанными деликатно, с улыбкой), а потом теплом костра. Согревшись физически и оттаяв душевно, Иван вспомнил об апостоле. Чуть позже он так и скажет: «Около костра стоял Петр и тоже грелся, как вот я теперь». Библейская начитанность сказалась в нем лишь при виде костра и в присутствии русских женщин, вчера слышавших в церкви чтение двенадцати отрывков из Евангелий, повествующих о страданиях Христа. Тогда Иван пересказал историю отречения Петра.

    «Студент вздохнул и задумался. Василиса вдруг всхлипнула, слезы, крупные, изобильные, потекли у нее по щекам, и она заслонила рукавом лицо от огня, как бы стыдясь своих слез, а Лукерья, глядя неподвижно на студента, покраснела, и выражение у нее стало тяжелым, напряженным, как у человека, который сдерживает сильную боль».

    Студент пошел своей дорогой и думал: «если она заплакала, то, значит, всё, происходившее в ту страшную ночь с Петром, имеет и к ней какое-то отношение…» «Он продолжал думать о том, что так давно происшедшее имеет отношение и к обеим женщинам, и к нему самому, и ко всем людям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра». Такой странный вывод. Разве Василиса отрекалась от Христа? Почему она «всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра»? В рассказе нет свидетельства ее отступничества от Господа или другой параллели с апостолом Петром. А вот между студентом и апостолом есть прямая связь. Она идет через сознательное авторское уподобление ситуации: ночь, холод, костер, работники, две женщины, беседы. Есть связь и скрытая, неосознанная писателем. Она заключена в фактическом отступничестве Ивана от русских религиозных и национальных традиций.

    В пересказе Ивана главным героем Евангельской истории в этот момент является не Господь, а Петр. О нем студент говорит много и подробно. «Бедный Петр истомился душой, ослабел, веки у него отяжелели, и он никак не мог побороть сна. Спал». Но не выспался. Позже «Петр, изнеможенный, замученный тоской и тревогой… не выспавшийся, предчувствуя, что вот-вот на земле произойдет что-то ужасное, шел вслед» Иисусу. На первом месте в описании состояния студента – его физиологические (не выспался) и душевные ощущения. И только в самом конце фразы сказано о том, что на земле скоро произойдет нечто ужасное.

    «Пришли к первосвященнику. Иисуса стали допрашивать» – здесь у рассказчика не возникает никаких эмоций относительно того, что Бога унижают и мучают. Внимание направлено на окружение: «Работники тем временем развели среди двора огонь, потому что было холодно, и грелись. С ними около костра стоял Петр и тоже грелся, как вот я теперь».

    Осмыслено ли героями рассказа это уподобление Петра студенту? Ведь именно оно так тронуло слушательниц. Возникшее сострадание студент объясняет так: «Прошлое связано с настоящим непрерывною цепью событий… И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой». Здесь ощущение единства времени. Но в действительности не время связывает людей, а способность к сопереживанию. Что же тронуло женщин? Не страдания Иисуса Христа, оставленного учениками и народом, голодного и холодного, избитого и оплеванного, не на этом было сосредоточено их внимание, а на душевных муках отрекшегося ученика. Именно его они неосознанно представили себе на месте Ивана и прониклись сочувствием, ощутив полное одиночество человека и его бессилие преодолеть это состояние.

Они сами, вероятно, переживали в своей жизни подобное и могли понять других в такой ситуации. Василиса долго жила в людях в качестве подневольной - мамки и няньки, а ее дочь была забита своим мужем. Они знали на опыте состояние безысходности и беспомощности. Рассказывал одинокий человек, и слушали одинокие люди. Чувство одиночества объединило их. Это единение согрело душу молодого человека. В этом ничего духовного нет. Это обычное душевное переживание, объединяющее людей по горизонтали, если так можно выразиться.  Но Иван этого не осознал.

    «Он думал о том, что правда и красота, направлявшие человеческую жизнь там, в саду и во дворе первосвященника, продолжались непрерывно до сего дня и, по-видимому, всегда составляли главное в человеческой жизни и вообще на земле…» Какая же правда и красота были в жизни Петра там в то время? Там  тогда человеческую жизнь Петра направляли чувства страха и неверия, трусость и предательство. Этим нельзя жить. Этим нельзя восхищаться. Этому нельзя сострадать. А главное и вечное в человеческой жизни в жизни вообще – это даже не муки Господа, а Его воскресение. Вот в чем смысл Его страданий и суть православия. Воскресение Бога славит Православная церковь еженедельно и особенно – в Пасху.

Но об этом в рассказе - ни слова. А много и подробно говорится о событиях пятницы – главном дне для католиков. Для них же именно Петр является наместником Бога на земле, заместителем которого является папа Римский. Главный храм католиков – собор Петра в Италии.

    Рассказ написан русским человеком, выросшим в православной семье. Но не случайно Чехов признавался, что старательно вытравливал в себе раба, – скорее всего, раба Божьего. Он забыл, что в день Страстной пятницы православные не охотятся, да еще с ружьем. В этот день они почти не выходят из храма, так как это единственный день в году, когда в каждом приходском храме совершаются три Богослужения. С утра - чтение Царских часов в течение двух часов, чуть позже – вынос Плащаницы также в течение двух часов. Еще чуть позже – чин Погребения, длящийся минимум четыре часа. После этого народ расходится по домам, чтобы впервые за день принять пищу.

    Студентам духовной академии, как и учащимся семинарии, великим постом не положено покидать свои учебные заведения и церкви. В такой день Иван никак не мог оказаться дома да еще на охоте. И отец Ивана дьячок никак не мог быть дома в такой день, хотя бы и больной. Наоборот - именно для исцеления все страждущие недугами стекаются в церковь в ее великие дни, тем более церковнослужители.

Поведение Великопольского – это действия Ивана, родства не помнящего. Так официально именовались в России бродяги, обычно преступники, отказывавшиеся назвать свое имя. Иван в буквальном смысле слова бродит вне церкви, будущий священнослужитель, предназначенный приносить Богу бескровную жертву, стреляет из ружья с целью убить. Ощутив дискомфорт, он не вспомнил любимую русскую пословицу: «Господь терпел, и нам велел». Он вообще не задумался о том дне. Что это как не отречение? Пусть не оформленное, не заявленное, но осуществленное в поведении и мыслях, а также и в словах. Ведь даже рассказывая о Петре, он так и не дотянулся до темы страданий Христа. Так что не бедной старухе, а ему необходимо «всем своим  существом» прочувствовать всё, что произошло с апостолом Петром.

    Не случайно и то, чем утешился студент. «Чувство молодости, здоровья, силы, - ему было только двадцать два года, - и невыразимо сладкое ожидание счастья, неведомого, таинственного счастья овладевали им». Он нашел утешение в себе самом, в своей молодости и своем здоровье. На основании этого ощущения родилось другое: «жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла». На этой оптимистической ноте заканчивается рассказ, создавая впечатление у читателя, что героем найден смысл жизни. Так в чем же он? В возникновении ощущения. Герою показалось, что он нашел смысл жизни. Этим ощущением он и успокоился.

    Важная роль ощущения наблюдается нередко в рассказах Чехова. Например, в рассказе «На подводе» учительницей Марией Васильевной тоже овладело ощущение. Ей вдруг показалось, что вернулась ее счастливая беззаботная, обеспеченная  юность. «Она живо, с поразительной ясностью…представила себе отца, мать, брата, квартиру в Москве…чувство радости и счастья вдруг охватило ее, от восторга она сжала себе виски ладонями и окликнула нежно, с мольбой: «Мама!» И заплакала неизвестно отчего». «Она вообразила счастье, какого никогда не было, и казалось ей, что и на небе, и всюду в окнах и на деревьях светится ее счастье, ее торжество. И вдруг всё исчезло. Марья Васильевна, дрожа, коченея от холода, села в телегу». В этом рассказе ощущение исчезло. Вернулась реальность. А в рассказе «Студент» этого не произошло. Он оборван на переживании  комфортабельного ощущения. Почему?

Марья Васильевна была стара и бедна, и потому ее будущее бесперспективно. Студент молод и здоров, с большой вероятностью хорошей перспективы. Возможно, эта вероятность и определила счастливый конец. В таком случае позиция автора близка к позиции статистика, определяющего долю вероятности того или иного события, то есть максимально объективна. В таком случае ощущения студента в финале рассказа никакого отношения не имеют к тому, о чем в нем повествовалось.

    Симптоматично имя героя – Иван, самое распространенное русское имя, символ нации. Не менее символична и его фамилия: Великопольский от слов «великое поле», что может быть воспринято как символ Руси. Когда-то северная Русь граничила на юге с огромным пространством, именовавшемся Диким Полем, где хозяйничали кочевые племена. Позже это Поле вошло в состав России, представляющей собой как бы единое Большое поле. То, что эта фамилия, - изобретение, очевидно. Традиционные русские фамилии известны. Но это авторское изобретение, не соответствующее действительности. В семинариях и духовных академиях практиковалось искусственное построение фамилий, но те фамилии отражали реалии церковного быта. Чаще всего они происходили от названия церкви, в которой предстояло служить выпускнику духовной школы: Благовещенский, Успенский, Архангельский, Рождественский, Никольский и тому подобное. Получивший такую фамилию навсегда сохранял память о своем первом месте служения Богу, которое часто оставалось единственным. В рассказе Чехова фамилия героя иносказательно указывает на национальность, усиливая значение имени. Это обязывает более внимательно отнестись ко всему, о чем заявлено в тексте.

    Совершенно не свойственно семинаристу, не говоря уже о студенте духовной академии, предаваться мечтательности и воображению. Об этом единодушно предостерегают отцы Церкви. Они настойчиво учат молиться безвидно, без образов. Ими познано на практике, что вслед за малейшей работой воображения идет искушение в виде навязчивых нечистых представлений. Нереально для русского православного священника или монаха самому впасть в чувственное воображение, да еще предлагать это другим, как делает герой Чехова: «Воображаю: тихий-тихий темный-темный сад…»

Вслед за этой  образной картиной – звуковые образы: « в тишине едва слышатся  глухие рыдания». Именно сильное чувственное переживание страданий Иисуса Христа приводит иногда к тому, что у человека, упорно сосредоточившегося на зрительном представлении ран на теле распятого Господа, появляются так называемые стигмы: кровавые язвы. Они возникают иногда именно у католиков и  притом там, где изображены на Распятии: на ладони. Тогда как в действительности гвоздями были пробиты не ладони, а запястья, что подтверждается Туринской плащаницей. Это доказывает, что стигмы являются производными не духовного (по Откровению), а душевного состояния. Не случайно термином «стигма» обозначаются различные кожные язвенные заболевания, возникающие на почве истерии.

    Иван дает такую характеристику Петру: «Он страстно, без памяти любил Иисуса». Ничего более неправославного нельзя вообразить. Православие строго воспрещает всякую страсть. Оно учит спокойному отношению ко всему происходящему. Это спокойствие не означает равнодушия, а является свидетельством подлинной веры в Бога, доверительного отношения к Его правосудию и милосердию, к Его бесконечной и непознаваемой человеком премудрости, направленной на спасение человеческой души. Любить без памяти – безрассудно. О таких случаях говорят: «ревность не по разуму», имея в виду под ревностью большое усердие.

    Возникает вопрос: а как же изображать апостола Петра? - Так, как это сделано в православной литературе: в ней делается акцент на раскаянии Петра. Он так страдал от своего отречения, что слезы его текли непрестанно и проделали на лице глубокие морщины. Перед верующими ставится вопрос, могут ли они так каяться. При такой постановке вопроса не нужны ни темный сад, ни звуки плача. Внимание сосредотачивается на переживаниях духовного, а не душевного свойства, на состоянии своей души, а не чьей-либо. Делается акцент и на том, что за троекратным отречением и раскаянием Петра последовало его прощение, трижды подтвержденное Господом: “Паси овцы мои” (об этом – в Евангелии от Иоанна).

    В русской православной традиции нет отдельного почитания апостола Петра. Он почитается вместе с апостолом Павлом. По окончании летнего (после Троицы) поста празднуется память Петра и Павла в один день. Пишутся парные иконы с изображением обоих святых, создаются храмы в честь Петра и Павла одновременно. Старейший собор в Санкт-Петербурге - Петропавловский. В Москве три старинных Петропавловских храма ХУ11 и ХУ111 веков. Такой подход объясняется тем, что в глазах православных эти два апостола олицетворяют два пути к вере. Апостол Петр прошел путь от тесного общения со Христом до отречения. Апостол Павел шел обратным путем: от  гонений на христиан до самого горячего служения Господу. (Высокопетровский монастырь в Москве назван в честь первого московского митрополита Петра).

    В России очень почитают и Петра, и Павла. Многие мальчики получают эти имена. Фамилии Петров и Павлов распространены наравне с фамилией Иванов. Петр 1 назвал новую, создаваемую им столицу России в честь апостола Петра Санкт-Петербургом. Апостол Петр обычно изображается с ключами от рая в руках. Так высоко стоит он в представлении верующих.

    Во время господства атеизма в СССР русские люди любили этот рассказ Чехова за упоминание о Страстной пятнице и событиях, связанных с ней, закрывая глаза на все остальное. Слово «Иисус» было запретным плодом. Многим тогда казалось пророческим, что Чехов назвал свой рассказ «Студент», а не «Семинарист». С таким названием рассказ был бы запрещен навсегда. (Интересно, что первое название звучало так: «Вечером»). Но ведь Чехов не мог предвидеть советских реалий. Он дал такое название, которое обезличивает духовное содержание учебных занятий Ивана. Не исключено, что это сделано и под влиянием западной, католической и протестантской, традиции, в соответствии с которой богословие изучается не в монастырских, а в университетских стенах. Теперь же надо открывать глаза на всю ту пищу, которая преподносится  как духовная. Очень опасно, когда она таковой не является.

    Главная тема произведений Чехова – одиночество человека. Писатель тщательно исследовал это состояние в самых разных проявлениях, в самых разных обстоятельствах. Он видел самое сильное мучение для человека именно в ощущении одиночества, но не понимал причину этого состояния и не видел способа избавления от него. Эта тема чрезвычайно важна вообще и особенно в наше время всеобщего разобщения вследствие духовного обнищания.

    В данном рассказе одиноки все – от Ивана и вдов до апостола Петра и Христа. Безутешным остался Петр. Самым утешенным оказался Иван. За один день он пережил хорошее настроение днем, мрачное – вечером, затем – задумчивость, сменившуюся  ожиданием счастья. При этом ничего не изменилось вокруг него: тот же холод, та же тьма. Это свидетельствует о зыбкости настроения человека, о непредсказуемости возникновения тех или иных ощущений и об очень большой роли этих ощущений в жизни человека. Главной опасностью представляется необоснованное возникновение ощущений и придание им излишней значимости вплоть до  общеисторических обобщений прошлого и будущего. Ясно, что это возможно лишь при отсутствии определенного мировоззрения, православного или материалистического: ни холоден, ни горяч.

    Вспоминается беседа Базарова с Аркадием в романе Тургенева «Отцы и дети», когда молодой Кирсанов с удивлением услышал от своего старшего друга, что принципов нет, а есть ощущения. Смену ощущений Ивана читатель пережил вместе с ним, найдя пищу для размышлений о необходимости твердой мировоззренческой позиции и  для героя, и для автора, а еще больше о том, что здесь объективно отразилась бездуховность русской интеллигенции конца девятнадцатого века и позже. В течение ста лет никем не было указано на то, что здесь описано. Это свидетельство полной удаленности русской интеллигенции от своих духовных корней.

    Чехов, видимо, считал, что указал на связь времен благодаря религии, тогда как в действительности он описывает благотворное действие душевного контакта и очень сильную роль ощущения. Любимым для автора этот рассказ был, наверное, именно потому, что герои нашли контакт в переживаниях. Очень немногие герои Чехова могут этим похвалиться. Как писатель-психолог Чехов должен был забить тревогу по поводу такой роли ощущения в состоянии человека. Но этого не произошло. Значит, автором это не было осмыслено. Значит, изучая этот рассказ, как и другие  произведения Чехова, необходимо отделять объективное его содержание от субъективного авторского осмысления.

    До сих пор проблема отделения объективно выраженной картины жизни  от авторского ее толкования касалась только Льва Толстого. Надо распространить ее и на творчество Чехова.
         
                Одиночество
«Людей, одиноких по натуре, которые, как рак-отшельник или улитка, стараются уйти в свою скорлупу, на этом свете немало. Быть может, тут явление атавизма, возвращение к тому времени, когда предок человека не был еще общественным животным и жил одиноко в своей берлоге, а может быть, это просто одна из разновидностей человеческого характера, - кто знает?» Так рассуждает ветеринарный врач Иван Иваныч Чимша-Гималайский в сарае старосты Прокофия, где вместе с учителем гимназии Буркиным остановился на ночлег во время охоты (рассказ «Человек в футляре»).

Поводом к этим размышлениям послужила Мавра, жена старосты, «здоровая и неглупая», которая за всю жизнь «не была дальше своего родного села, никогда не видела ни города, ни железной дороги, а в последние десять лет всё сидела за печью и только по ночам выходила на улицу».

Буркин сказал, «что такие люди, как Мавра, явление нередкое», и привел пример, рассказав об учителе греческого языка Беликове. Этот человек всю жизнь провел, заслонившись от веяний жизни одеждой и инструкциями. Он всегда был одет в теплое пальто и калоши, ходил с поднятым воротником и с ватой в ушах. В его спальне  был полог, он спал, укрывшись одеялом с головой. Греческий язык был для него защитой от современной, слишком живой жизни. Ему понравилась девушка, но она каталась на велосипеде и громко смеялась, ее брат ходил в вышитой сорочке и носил какие-то книги, а в довершение всего спустил с лестницы Беликова, когда тот пришел к нему объясниться по поводу их поведения. Самое ужасное для Беликова – стать посмешищем. Этого он не вынес и умер. «Когда он лежал в гробу, выражение у него было кроткое, приятное, даже веселое, точно он был рад, что, наконец, его положили в футляр, из которого он уже никогда не выйдет. Да, он достиг своего идеала». Значит, его идеалом было – остаться наедине с самим собой, подобно крестьянке Мавре, несмотря на всю разницу в образовании и социальном положении.
 
Но главное не в Беликове, а в окружающих. Они заражены, как считают, его страхом. Они тоже боятся: как бы чего не вышло. После его смерти, которую они встретили с большим удовольствием, в городе ничего не изменилось, потому что остались многие другие, подобные умершему.
 
«Мы, учителя, боялись его. И даже директор боялся. Вот подите же, наши учителя народ всё мыслящий, глубоко порядочный, воспитанный на Тургеневе и Щедрине, однако же, этот человечек, ходивший всегда в калошах и с зонтиком, держал в руках всю гимназию целых пятнадцать лет! Да что гимназию? Весь город!» Беликов не обладал никакой административной властью. Подчиниться его требованиям можно было лишь при условии невольного признания его правоты. «Духовенство стеснялось при нем кушать скоромное и играть в карты». Очевидно, подразумевается вкушение скоромного в постный день.

Буркин продолжает: «Под влиянием таких людей, как Беликов, за последние десять – пятнадцать лет в нашем городе стали бояться всего. Боятся громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боятся помогать бедным, учить грамоте…» Перечень опасений показывает, что у обитателей города, включая учителей гимназии, не было критериев общения друг с другом. Что значит: громко говорить? Наверное, не в прямом смысле: кричать во весь голос, а в переносном: открыто заявлять о своей позиции в том или ином вопросе. Не случайно об этом сказано прежде всего.

Почему рискованно переписываться, знакомиться, читать книги и учить грамоте? Вероятно, потому что за этим могла скрываться антиправительственная деятельность. За помощью бедным могла скрываться вербовка путем подкупа. Подозрение могла вызывать любая активная деятельность в атмосфере объявленных свобод по реформам Александра 11. Чем больше свобод, – тем больше контроля со стороны государства. Этого не могли не понимать. Этого-то и опасались.

В сущности, обитатели города разделяли убеждение Беликова, что их жизнь не запрещена по закону, но и не разрешена вполне. А это далеко отстоит от атавизма или от особенностей человеческого характера. Здесь кроется неудовлетворение политическими условиями жизни.

Слушатель Иван Иваныч продолжил тему, указав как на «футляр» на то, что «мы живем в городе в духоте, в тесноте, пишем ненужные бумаги, играем в винт…проводим всю жизнь среди бездельников, сутяг, глупых, праздных женщин, говорим и слушаем разный вздор». Охотники – Буркин и Иван Иваныч – не бездельники. Всё высказанное следует отнести к их городскому окружению. Значит, это протест против среды? Но следует продолжение. «Видеть и слышать, как лгут, и тебя же называют дураком за то, что терпишь эту ложь, сносить обиды, унижения, не сметь открыто заявить, что ты на стороне честных, свободных людей, и самому лгать, улыбаться, и всё это из-за куска хлеба, из-за теплого угла, из-за какого-нибудь чинишка, которому грош цена, - нет, больше так жить невозможно!» - восклицает Иван Иваныч.

Так мотив добровольного самоограничения в быту (отказ от чтения, знакомств и прочего) перерастает в обличение общественных нравов и добровольного холопства. Рассказ о Беликове привел слушателя к мысли о себе самом, о собственном лицемерии из-за куска хлеба. А разве не того же опасался Беликов? Главная его забота: как бы не кончилось «тем, что прикажут подать в отставку». Этого не заметил Буркин. Он сказал Иван Иванычу: «Ну, уж это вы из другой оперы…» и вскоре уснул. А его собеседник долго не мог уснуть, так как, на наш взгляд, он нащупал самый больной нерв человека в современном ему обществе: отсутствие гарантий безопасности. Именно это влекло Беликова к разрешающим документам и к стремлению построить жизнь в соответствии с ними.

Беликов боится не проступка, а осуждения. «Грех не беда, молва нехороша», по словам Лизы из пьесы Грибоедова «Горе от ума».
«Постное есть вредно, а скоромное нельзя, так как, пожалуй, скажут, что Беликов не исполняет постов, и он ел судака на коровьем масле, - пища не постная, но и нельзя сказать, что скоромная. Женской прислуги он не держал, чтобы о нем не подумали дурно». Он боится доноса. А смерть принял оттого, что сам решил выступить с доносом на Коваленко, предупредил его, и тот спустил его с лестницы. Беликов реализует в своем поведении свои страхи. Он делает то, чего боится в отношении к себе: боится доноса – и доносит. (Его действия прямо противоположны заповеди: не делай другому, чего не хочешь себе).

Но ведь он боялся не только невольно нарушить общественный порядок, но и непредсказуемого поведения слуги, который мог его зарезать, внезапного нападения воров. Это говорит об одиночестве человека не только в обществе, но и в мире, понятом максимально широко.

Человек одинок вообще и всегда. Это его трагедия. Вот о чем, в сущности, вопиет несчастный Беликов.
Святые отцы учат, что такое ощущение является следствием оставленности человека Богом и что возникает оно вследствие добровольного отступления человека от Бога. В России это отступление усилилось с притоком разночинной интеллигенции после 60-х годов Х1Х века. Буркин хвалится чтением Тургенева и Щедрина. Вспомним, что героем первого является Базаров с его утверждением господства ощущений и отрицанием мировоззрения, а сущностью содержания произведений Щедрина является едкий смех над всем и всеми. Тут уж нет места вере.

Этой проблемы – проблемы полного одиночества человека - нет ни у одного из русских классиков, предшествовавших Чехову. То были дворяне, и писали они о дворянах, чья жизнь была определена с рождения. Общий строй русской жизни тоже был определен весьма основательно. Об этом хорошо сказал престарелый слуга Фирс в пьесе Чехова «Вишневый сад»: «Раньше были господа при мужиках, мужики при господах, а теперь всё враздробь». Раньше – это до отмены крепостного права и введения реформ в общественной жизни. В новых условиях жизни социальный статус не имеет значения. На первый план вышла личность каждого человека – как крестьянина, освобожденного лично, так и дворянина. Раньше нормы поведения были жестко соотнесены с сословным и социальным положением человека. Теперь права личности на определенное поведение надо доказывать и подкреплять. Чем? Понятными и привычными остались религиозные требования, в частности, в области соблюдения поста. В остальном приходилось руководствоваться постановлениями, принятыми в отношении той или иной сферы жизни и деятельности.

Человек оказался наедине со многими неизвестными в новых условиях жизни, и определяющим стал принцип прецедента. Это обязывало осматриваться и замечать, кто как поступает, и следовать самому безопасному варианту. Так реализовывалась самозащита в условиях полного одиночества как юридического, так и эмоционального. Этим объясняется ориентация горожан на мнение Беликова как на человека, наиболее чуткого к опасности.

Чехов, изображая героев, занимает их же позицию. Это проявляется в том, что они, как правило, изображены с их собственной точки зрения. Хоть сколько-нибудь чувствующие и мыслящие герои изображены автором сочувственно до такой степени, что авторская позиция сливается с позицией героя.

Авторское сочувствие распространяется только на лирические ситуации.
Описывая одинокого героя, писатель никогда не сможет создать роман, требующий воссоздания всяческих связей человека – семейных, родовых, общественных. У одинокого их нет. Нет и романа в творчестве Чехова.

                Главная тема

Именно одиночество является основной, главной темой всех произведений Чехова. Можно перечислить его известные произведения и легко убедиться в этом. Чехов описал всевозможные ситуации взаимоотношений героев: оба в браке («Дама с собачкой»), оба свободны («Дом с мезонином»), один в браке, другой свободен («О любви»). Есть брак – и нет семьи («Анна на шее»). И везде герой одинок.
«Скучная история» - о старом человеке, которого не спасают от одиночества ни научные достижения, ни чин, ни семья, ни друзья. Он начинает мечтать о какой-то общей идее, забыв, что общим делом именуется литургия, наверное, знакомая ему с детства. Мы-то знаем, что на смену литургии пришло другое общее дело: коммунизм. Не о нем ли уж задумывается профессор?

«Палата № 6» - жуткая история о безвольном человеке, пострадавшем за свое бездействие, о бесправии, о беззащитности и о полном одиночестве.

«Учитель словесности» - повесть о появлении в жизни счастливого семьянина комплекса неудовольствия, мятежного настроения, бунта против спокойного течения сытой размеренной жизни. Его раздражает его двухэтажный дом и горшки со сметаной. Ему хочется других ощущений. Почему? Этот вопрос не ставится. Но герой уже почувствовал свое одиночество. Он должен скрывать свое состояние неудовлетворенности, и от этой раздвоенной жизни  он боится сойти с ума.

В центре повести «Дом с мезонином» находится модная тогда проблема: теория «малых дел». Ими занимается Лидия Волчанинова - обучением крестьянских детей, устройством аптечек и прочего. Художник-повествователь против этого. Он считает, что необходимы университеты, а не сельские школы, что нужно закаливание организма, а не аптеки, что нужно весь физический труд разделить на всех жителей городов, и тогда не будет  угнетающего воздействия черной работы. Но его никто не слушает. Его любимую девушку увозят от него навсегда. Одинока и Лидия. Не устроена ее личная жизнь.

В повести «Моя жизнь» совершается необыкновенное: изгнанный за строптивость из дома герой, одинокий и голодный, вдруг находит счастье в браке с красивой, талантливой и богатой девушкой. Но это длилось одно лето. Жена уехала, брак расторгнут. Умерла в родах сестра героя, оставив ему незаконнорожденную девочку. Любящая его девушка не может быть рядом с ним, так как он нарушил привычные нормы жизни: сын архитектора стал простым работником по найму. Изгой.

Проблемой одиночества озабочена учительница в рассказе «На подводе». Она размышляет о том, почему она одна и так горек ее быт, и почему одинок ее сосед барин в своем богатом доме, и почему они не могут быть вместе. Она не видит причин.

«Крыжовник» и «Ионыч» – о преуспевших, которые добились того, к чему стремились. Герой первого из этих рассказов стал владельцем собственной усадьбы с крыжовником, а герой второго – богатым врачом, владельцем нескольких домов. Они вполне довольны. Они не понимают, что изолированы от жизни окружающих. Они не осознают своего одиночества. Это и является источником их состояния полной удовлетворенности.

Герои рассказа «О любви» расстаются навсегда после признания друг другу в любви.

В рассказе «Случай из практики» страдающая от душевного одиночества богатая девушка считает себя физически больной. Врач понял ее состояние и предлагает ей отказаться от всего, что имеет.

Если героиня рассказа «Попрыгунья» осталась в итоге одна, то она же в том и виновата.
Но в рассказах «Душечка», «Дама с собачкой» - речь идет о женщинах, способных к состраданию и сопереживанию, но от этого не ставших счастливыми.

«Архиерей» и «Невеста» - совершенно разные по сюжету рассказы, но и они о полном одиночестве, от которого не спасает ничто: ни вера, своеобразно понятая героями Чехова, ни участие родных, ни брак.

Герои делятся на тех, кто это осознал, и тех, кто уверен, что не нуждается ни в чьем участии. Последних меньшинство. Среди них доктор Старцев, ставший Ионычем, Чимша-Гималайский Николай Иванович, обладатель усадьбы с крыжовником, полученной за счет жены, сведенной в могилу.

Для осознавших своё одиночество жизнь стала пыткой. Среди них профессор из «Скучной истории» и доктор Рагин из «Палаты 6».

Почему ни у кого из русских писателей до Чехова не возникала проблема одиночества? Ответ кажется парадоксальным: потому что они жили и писали до отмены крепостного права. Как только крестьяне получили личную свободу, и распалась крестьянская община, та община, которая существовала не только в крепостных деревнях, та община, на которой держался весь сельский мир в России, крестьянство перестало быть единым целым и потеряло свойство быть опорой в философских, политических и нравственных построениях русских мыслителей. После 1881 года, когда закончилась реформа отмены крепостного права, произошло социальное расслоение крестьян. С тех пор стало невозможным взывать к народу в целом: он распался на личности. Этот факт немедленно отразился на литературе. Все исследователи констатируют исчезновение в это время крупного жанра: романа.
Никто не зафиксировал появление тотального чувства незащищенности и страха у героев Чехова.

Несомненно, оно явилось следствием террора - парадоксальной реакции революционной молодежи на царские освободительные реформы, столь справедливые и долгожданные, и ответной реакции со стороны власти.  «Громкие» убийства стали обычным явлением. Революционеры охотились на людей, занимавших крупные посты. Первым их жертвой пал великий князь Сергей Александрович, губернатор Москвы. При взрывах могли гибнуть и гибли и простые люди, как погиб кучер великого князя. Вера Засулич стреляла в градоначальника Петербурга Трепова, С. Кравчинский убил шефа жандармов Мезенцева, А. Гриневицкий убил императора Александра 11. Так члены революционной организации «Народная воля» осуществляли провозглашенную ими тактику индивидуального террора.

Атмосфера страха усиленно нагнеталась. Стоит ли напоминать, что постепенно террор стал не индивидуальным, а массовым, что жертвой террора пала сама Царская Семья, как и множество мучеников, что террор как политика укрепился в СССР, создав атмосферу всеобщих подозрений и доносов, до середины ХХ века.

Главным следствием крестьянской реформы стал выход на историческую арену народа не как исполнителя воли царя или полководца, а как активного творца событий. История показала несостоятельность народа в этой роли, ставшего марионеткой в руках «вождей»-убийц. При мысли об этом сразу вспоминаются слезы святого митрополита Московского Филарета, писавшего по просьбе царя Александра 11 указ о вольности крестьян. Владыка Филарет видел и неизбежность этого шага, и все пагубные его последствия.

Для общей характеристики времени напомним, что два последних десятилетия Х1Х века, начавшиеся убийством императора Александра 11 в марте 1881 года, прошли под знаком поворота правительства императора Александра 111 к политике «твердой власти». Было принято «Положение о мерах к охране государственного порядка и общественного спокойствия», по которому в отдельных местностях вводилось «положение чрезвычайной охраны», столицы были объявлены в «состоянии усиленной охраны», были приняты «временные меры относительно периодической печати». В 1884 году была проведена реформа, отменившая автономию университетов, в 1885 году был опубликован рескрипт о правах дворянства и его первенствующем положении в обществе. Все эти меры были приняты в связи с усилением террора революционеров. Вступление на престол в 1894 году нового императора – Николая 11 ничего не изменило. Царь объявил о своем намерении «охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как …незабвенный покойный родитель».

Чехов гениально ощутил всеобщий страх населения и одиночество человека. Ему каждый раз казалось, что причина кроется в том или ином конкретном человеке. По исследованию литературоведа Громова, создавшего картотеку чеховских героев, в рассказах Чехова поместилось население уездного города во всем разнообразии его обитателей. И, кроме пожирателя крыжовника, ни одного счастливого! Да что о счастье! Ни малейшего внимания к ближнему. Вот Буркин и Чимша-Гималайский дружно беседуют, но последний оставил на ночь на столе трубку, раздражающий запах от которой всю ночь не давал уснуть его собеседнику, и он не мог понять, в чем дело.

Одиночество от неуверенности в окружающих или уверенность в их нелояльности вызывает раздражительность, а кажется, что она вызывается невинными вещами: белой сметаной, чайным застольем, видом довольных людей («Учитель словесности»), людей работающих («Дом с мезонином»). Чего боится Беликов? Доноса. Почему он так боится доноса? Потому что сам доносит. Значит, он боится собственного поведения. Но он не может осудить себя. Вот в чем его беда. Как можно взглянуть на себя со стороны? Встать на объективную точку зрения. Для этого надо опереться на нечто вне себя. А как на нее встать, если нет опоры, если встать не на что. Нет веры. Нет народной общины как коллективного носителя веры.

В произведениях Чехова не поставлена проблема ответственности. Чехова интересует только один человек сам по себе. Его счастье любой ценой. Разрушить другую семью? Вторгнуться в чужую семью? Нет проблем: об этом «Дама с собачкой», «О любви». Автору очень жаль любовников, а не семью. Это авторская позиция. Это критерий, утверждающий эгоизм. В рассказе «Учитель словесности» - прекрасная семья, и вдруг у героя возникает непреодолимое отвращение к ней, как к семье за чаем у Чимши. Это уже отвращение к жизни.

Герои эгоистичны. Эгоисту плохо. Причина - его эгоизм. Но причину своего некомфортного состояния он ищет вне себя, а не в собственном эгоизме. Аня в пьесе «Вишневый сад» обещает насадить сад, лучше прежнего. Но именно по ее вине старый слуга Фирс остался в заколоченном доме: она не сделала нескольких шагов в соседнюю комнату, чтобы убедиться, что Фирса не отправили в больницу. Какая после этого цена ее слов? А между тем на основе этих ее обещаний Аню делают представительницей будущего – преобразовательницей России.

Чехов настойчиво фиксирует внимание читателя на ощущении неблагополучия. Через сто лет после него мы видим полную обоснованность этого ощущения. В ХХ веке Россия прошла путь истребления собственного населения, народа, дерзнувшего заявить о себе как о творце истории и о создании на земле рая без Бога. Свою тревогу писатель объяснил недостоинством каждого, отдельно взятого человека, что в принципе соответствует действительности. Однако нация формируется не из недостатков каждого ее человека, а из достоинств. Главным отличительным признаком русских было признание того, что жизнь определяется нравственными законами, существующими объективно, а не только в сознании людей. Коллективным разумом была вера, православие. Как только она была отменена, на передний план выступили неблаговидные качества каждой отдельной личности. Но Чехов, видимо, успешно вытравил в себе «раба» (Божиего?) и не увидел причины грядущей катастрофы России.