Книга4, Часть1 Птенцы возвращаются в гнездо, гл. 1

               
 Книга 1, Возвращение к истоку
  Часть 1, Птенцы возвращаются в гнездо               

                ГЛАВА 1


Они прибыли ближе к полудню в одном скромном автомобиле – женщины Пазильо строго следили за тем, чтобы пустая роскошь и шик не входили в плоть и кровь наследников. Да на роскошь их, собственно, не особо-то и хватало. Деньги не ограничивались лишь на учёбу. Георгий вёл машину уверенно, вспоминая – шаг за шагом – путь к поместью. Эйфория переполняла его. Хотя Замостин изрядно расстроился, и коттеджи  и особняки всех мастей заполонили величественные пространства вкруг Старицы (теперь уже не кажущиеся такими величественными), но вплотную к поместью стройки не подступали, почтительно обходя угол, словно на поместье до сих пор лежало клеймо проклятия. И потому оно впечатляло с прежней силой. Георгий не переставал поражаться тому, как хорошо он запомнил всё, что связано с усадьбой.

Неразлучная, почти что семейная, троица - Фернандес, Чиллито и Бертран – уже нетерпеливо мерили площадку перед центральным въездом, ведя нервную беседу с двумя («Всего лишь двумя!» - отметил Георгий) охранниками, тоже не первой молодости. Фе писал в своё время, что несколько неприкаянных из обслуги «дома свиданий» так и прилепились к этим местам и их скромному очарованию. Его же личные слуги патрулируют парк и ведут хозяйство. И, конечно же, находятся в великолепной форме, как и их «кровный» хозяин Фернандес.

…Они вышли в тёплое и сухое, весёлое Замостинское лето. Пока молодёжь, немного смущаясь и посмеиваясь, с любопытством оглядывалась, Георгий и Фернандес стояли друг против друга в неловком молчании.

- Что ж, Гера, ты по-прежнему великолепен! – сказал, наконец, Фе. – Что, я сильно сдал, ты не узнаёшь меня?

- Напротив, Фе, удивлён, насколько ты хорошо выглядишь! Замостинский уединённый климат идёт на пользу, чего не скажешь, верно, о перенаселённой Европе.

Прежнее обращение «Фе» растопило неловкость, и они обнялись, дружески, тепло.

- Ну, что же стоять на пороге? Скорее в дом! Мы готовились к встрече! Почему вас только трое, где малышка Мари?

- Присоединится позже. Если завтра не будет звонка, отправлюсь к поезду её встречать.

Дом надвигался на них торжественной громадой, и невозможно было не проникнуться великолепием этой гармоничной и мощной цитадели. Георгий старался не думать о том, что Фернандесу, чтобы его сохранить, пришлось сделать из него бордель для высокопоставленных «голубых». Но к моменту совершеннолетия детей, конечно, в усадьбе не осталось ни единой детали, которая могла бы напоминать о сём, мягко говоря, небанальном периоде его жизни.
 
«Что ж, грехом больше, грехом меньше – этой земле, обильно политой кровью и в прямом и переносном смысле, не привыкать. Зло к злу не прилипнет. А дети Мендесов к злу не причастны. Значит, от них отскочит. Знали бы папарацци, что сейчас тут происходит поистине эпохальное событие – прибытие наследников одного из величайших злодеев века! Им не дали бы проходу, они стали бы героями дня – а кем ещё в наше время становиться злодеям?! Наш век почитает их почти что за тёмных богов, ибо они являются поставщиками самых изысканных и сильных сенсаций…» - Так думал Георгий всю дорогу к Полицам.

Виктор и Элеонор, конечно, не могли – по малости лет – запомнить дом и округу так хорошо, во всех деталях, как это могли сделать цепкие глаза и память художника. Дети-наследники просто с любопытством осматривались. Умело законсервированное до лучших времён поместье казалось им, видимо, содержимым некоей консервной банки: пока закрыто, несёт сияние загадки, очарование предвкушения, аппетитную тайну, и может храниться почти вечно. Но как только вскрыл – надо бы поскорее съесть это некрасивое месиво, пока не испортилось.

Фернандес с молодо блестящими глазами крепко пожал изящную руку Виктора-младшего, с безупречным поклоном приложился к ручке Элеонор, вызвав очаровательную улыбку. И они отправились в путь по «местам былой славы».
Фернандес не спешил, дабы прибывшие полнее прониклись праздничностью момента. Он ввёл их через малый вход в левое боковое крыло – ныне единственное жилое, где прежде обитала чета Пазильо и самые приближенные новообретённые: Георгий, Эксель, Бет Спенсер…

Пожалуй, Фернандес вызывал наибольший интерес всех без исключения. Фернандес относился к тем людям, которые умели в любой ситуации и при любой обеспеченности оставаться идеально чистоплотными, изысканно элегантными, с изящными манерами. Виктор с изумлением отмечал гладкую кожу, подтянутую, крепкую фигуру, отсутствие грубых морщин – только мелкие по причине исключительной улыбчивости. «Не иначе, пользуется самыми эксклюзивными средствами против старения кожи», - решили Мендесы. Только волосы Фернандес не сумел уберечь, и среди изящных волнистых прядей появилось несколько серебристых полосок, которые он не закрашивал ввиду приземлённости и неприличности сего действия, и его седины были поистине аристократичны.

Большая яркая гостиная выглядела уютной – её размеры изрядно уменьшились из-за того, что её заставили мебелью на все случаи жизни. Это Фернандес постарался обустроить её максимально для весёлой компании молодёжи. Она была ярко освещена. На титаническом дубовом столе сиял, под стать столу, невероятных размеров русский самовар, рядом ютился самовар помельче. Лучились плошки с мёдом разных сортов, на необъятном блюде аппетитно пахли уложенные стройными пирамидками пирожки-крохи, к которым Фернандес и Чиллито пристрастились последние годы по причине русской кухарки Антонины, внучки Алевтины – одной из нянек детей Мендесов.

Виктор и Элеонор переглянулись, но Элеонор не стала капризничать и категорически отказываться, утверждая, что «пирожки вредны для фигуры». Ни к чему сразу, с места в карьер, обижать управляющего. К тому же, что греха таить, все успели проголодаться. Элеонор с брезгливостью стряхнула с кресла чёрно-рыжую, плебейского вида кошку. Кошка обижено мявкнула и лениво потрусила на другое кресло, в уголке.

- Развелись вот, - виновато развёл руками Чиллито.

- Откуда? Ведь у мамы не было кошек.

- Случается, подбрасывают. Один год, правда, они нас выручали: крыс развелось – тьма! Так они всех переловили.

- Они? Сколько же их?

Чиллито хитро завёл очи горе и зашевелил губами, подсчитывая: - Кажется, десятка полтора. Впрочем, можете сами подсчитать – подтягивайтесь на ферму ко времени дойки…

- Дойки кого? Крыс или кошек?

- Дойки коз, - не смутился подколу Фернандес.

Виктор хохотнул. Элеонор шутливо скривилась: - Это удовольствие больше для Мари. Уверена, она найдёт общий язык с козами. А далеко идти?

- Э… близко. Вы не пугайтесь, - спохватился Фернандес. - На задворках пришлось развести еще и кур, и огород с пасекой. Пасека у нас роскошная, мы даже половину продали недавно, и очень выгодно.
 
- Не испугаемся. Это даже экзотично.

- Для начала я хочу представить вам кое-кого из наших, так сказать, компаньонов, - Фернандес именно так и выразился, и Мендесы не сразу поняли, о ком речь, ибо не сразу компаньонов увидели. При словах Фернандеса от дальней стены, с кушетки, отделились три бледных человека. Если бы они не шелохнулись, Виктор так, возможно, и не заметил бы их, а если бы не щетина, Виктор с трудом мог бы определить их пол. Все трое были одеты в комбинезоны: один - василькового цвета и два – сизого, и в серые футболки, с одинаково выбритыми головами и в маленьких шапочках. «Ну, точно мусорщики или арестанты», - сморщился Виктор. «А кто они, собственно, есть?»

- Знакомьтесь. Антон, Гален, Кристин, - сказал Фернандес, - Подайте им руку, поздоровайтесь.

Кровники по очереди делали шаг вперёд и терпеливо дожидались, пока Виктор и Элеонор решатся протянуть им руки и пожать. Кровники сопровождали крепкое и уверенное пожатие словами «Добро пожаловать в Полицы, мы счастливы видеть вас!» Виктор обратил внимание на то, что Герфил ловко уклонился от церемонии представления, и тихонько беседовал с Бертраном, делая вид, что ему нет никакого дела до слуг-зомби. Фернандес его не неволил.

- Смелее, мой друг, - сказал Фернандес Виктору, улыбаясь. – Я умышленно велел им с тобою поздороваться. Ты должен к ним привыкнуть.

Когда подошла очередь Кристина, самого старшего и самого крупного, Виктор с содроганием отметил, насколько изуродованы беспрестанными проколами его вены. Таких узловатых вен, таких шрамов, таких бугристых и уродливых рук Виктор не видел даже у наркоманов со стажем, которых он изучал в клинике. «Что, если у него всё тело такое?» - невольно пришла мысль. – «Да, ему досталось…» Виктор глянул ему в глаза – и содрогнулся вторично, ибо, несмотря на улыбку, он не обнаружил в этих глазах ни эмоций, адекватных произнесённым словам, ни каких-либо других эмоций и чувств, включая искренний интерес. «Даже дрессированные собачки испытывают больше чувств, служа своему хозяину».

Зато Фернандес заметил чувства молодого Мендеса – и кивнул ему, словно отвечая на невысказанные вопросы.

Затем кровники подошли к Элеонор, и каждый склонился перед ней в низком поклоне: - Счастлив служить вам, госпожа!

Изящная рука Элеонор удостоилась лёгкого, мягкого поцелуя – она едва удержалась, чтобы не отдёрнуть руку. Её испуг был понятен Фернандесу и Виктору, и совершенно безразличен слугам.

- Мальчики, перед вами Виктор и Элеонор Мендесы собственной персоной! – торжественно возвестил Фернандес. - Прошу вас служить им так же, как служили мне все эти годы. Ты не возражаешь, Вики, если Кристин останется у стола, а Антон и Гален отправятся заниматься своими делами в огород? У тебя ещё будет время с ними пообщаться. Кроме них есть еще двое возвращенных, и это чрезвычайно удачно сложилось – но мы стараемся как можно больше загружать их работой. Вы еще познакомитесь, их имена Саша и Вейки.

Чиллито подмигнул Фернандесу и хмыкнул, а Гален и Антон ровным и энергичным шагом направились к двери. Дверь открылась и закрылась за ними совершенно бесшумно.

- Они всегда такие… размеренные? – растерянно спросила Элеонор. Видно, первая в жизни встреча с кровниками впечатлила её куда сильнее, чем прочих.

- Всегда. И это хорошо. Всегда знаешь наперёд, что от них ожидать. И это же делает их скучными. Ибо всё, что они делают и говорят, вложил в них именно ты.

Кристин снова стушевался, отошёл в дальний угол и там затих в ожидании распоряжений.

Тем временем Чиллито и Бертран, не обращая внимания на Фернандеса, расселись за столом, Бертран разлил крепкий ароматный чай и сам с удовольствием придвинул к себе крендельки и плошку с засахаренным белым мёдом. Бертран, казалось, почти не изменился – такой же утончённый, изящный и гибкий, с ухоженными волосами и ногтями, которые, против обыкновения, по случаю приезда гостей не были покрыты цветным лаком. Герфил подумал, что он наверняка продолжает заниматься танцами для сохранения фигуры и пользуется всевозможными средствами ухода за кожей лица и тела, хотя морщинки, пусть и сглаженные, Герфил всё же обнаружил вокруг глаз и на лбу.

Заметив, что его разглядывают, Бертран взмахнул густыми ресницами и демонстративно положил свою ладонь на широкую ладонь Фернандеса. Георгий усмехнулся и отвёл взгляд. Эти взгляды не ускользнули от внимания Фернандеса и Чиллито. Герфил подумал, что ему сложно будет сохранять нейтралитет и оставаться вне «семейных» отношений и доверительных разговоров. И вряд ли от внимания въедливого Фе ускользнёт его безнадёжная привязанность к воспитаннику.

- С чем? – только спросила Элеонор с зависшей над огромным блюдом рукой.

- Эти, длинненькие – с капустой и яйцами. А эти, тупоносые – с грибами. А эти, круглые – с творогом, а те – с яблоками! – с готовностью объяснил Чиллито. – А вон те крендельки, посыпанные маком, которые бесцеремонно заграбастал Берти, ни с чем. Как сказала бы Тоня, «с таком». Зато на меду. Печёт специально для Берти.

- Очень калорийно! – вздохнула Элеонор. – Впрочем, Берти такой стройный, будто бы на него никакое тесто на меду не действует.

- Такая конституция, - вставил Бертран сдержанно.

- Может быть, эти особые пирожки и мне можно? Невозможно отказаться - такой дух!

- А вы и не отказывайтесь. Тоня сегодня полдня у плиты. К вечеру обещает утку.

Элеонор в шутливом ужасе воздела глаза и всплеснула руками: - Пожалуйста, оставим утку на завтра. Тем более, после пирожков. Мы, собственно, не так уж голодны, привыкли налегке. Лучше лечь спать пораньше и пораньше проснуться. По дорожкам можно делать пробежку?

- Разумеется, они расчищаются, и за парком мы следим. Если выглянете с другого конца, то увидите моих ребят за работой: убирают мусор, стригут траву, пропалывают цветники и многое другое. Неделю назад провели опрыскивание сада и теплиц. Я старался сохранить парк, как мог. Старые деревья я не трогал, ведь они помнят хозяев. А вот цветники пришлось обновлять. И далеко не все газоны успевали стричь вовремя – как-то немного не до них было, так что «диких лужаек» прибавилось. Оно и лучше для коз и для пчёл, - сказал Фернандес. – Дом вообще в полном порядке и чистоте. Кое-что, конечно, пришлось продать – несущественное или устаревшее, из бытовых агрегатов. Например, сменили холодильники, компьютеры. Ну, Гера знает, я отчитывался. Планировка парка тоже сохранена. Даже спортивный комплекс функционирует, там вполне современные тренажёры. Только прохладно.

- Далеко не самое страшное, - улыбнулась Элеонор. – Тренажёры – это меня радует.

– Дом тоже полностью не отапливается, - поспешил продолжить Фернандес, – дороговато, и бассейн спущен, и счета почти пустые – но ничего, перебиваемся натуральным хозяйством. Тонина семья помогает в земле копаться – сами мы, как видите, не слишком-то приспособлены к крестьянскому труду. Доктор Ганничек – ну, Гера помнит, он сейчас заведует клиникой – предлагал сдать часть дома в аренду под санаторий, и мэр напирал – но мы ни-ни, ни в какую, отстояли, выжили! А нам тогда, что же, говорю, в санитары подаваться? Вы представляете себе меня в качестве санитара? – это Фернандес сделал попытку пошутить.

«Я как раз очень хорошо себе это представляю», - подумал Георгий. – «Очень хорошо».

- Но ведь вы работаете, - сказал Георгий, скорее, для того, чтобы довести эту информация до сведения питомцев, чем для того, чтобы сгладить печальную шутку.

- Разумеется. Берти выпускает детские книги, Чил подрабатывает на компе, ну, а мне хватает управления поместьем, чтобы не скучать! Я научился экономить! – И Фернандес оглядел присутствующих с гордостью.

Элеонор и Виктор дружно с любопытством посмотрели на Бертрана. Интересно, что за детские книжки мог писать красивый гей, никогда не имевший собственных детишек? Их сомнения уловили Фернандес и Герфил.

- Бертран собирает и обрабатывает народные гростийские сказки и байки, и переводит их на другие языки, - сказал Георгий. – Пишет по ним пьесы, киносценарии и стилизованные поэмы.

- А также он собрал за эти годы неплохую коллекцию гростийского фольклора по областям, – подхватил Фернандес. – Представьте себе, на его сценарии есть спрос, работы пользуются успехом. Всё же он по образованию филолог. Столичные мэтры давно приглашали его в Цепич – отказался.

- Здесь спокойнее, - невозмутимо пояснил немногословный Бертран.

«Похоже, по-настоящему надёжный кусок хлеба имеет здесь по иронии судьбы  Бертран, бывший зомби со стёртой памятью, фантом без прошлого», - заметил Герфил. – «Остальные же, легальные, с длинным-длинным прошлым, – это обломки рухнувшей империи, не имеющие ценности ни для кого. Реликвии сами в себе и для себя. Вне поместья они – ничто».

Фернандес и Чиллито были явно счастливы, что удалось дожить до смены начальства: глядишь, молодые снимут с них тяжёлое бремя ответственности и распорядятся по-своему, наведут свои порядки и дадут им, наконец, отдохнуть.

- Вы надолго сюда?

- В принципе, можно побыть до самого начала учебного года. Если это возможно.

- То есть, как это может быть невозможно? Это ваш дом.

- Фернандес, далеко не всякому удастся то, что удалось вам! Мама и папа были за вами как за каменной стеной, – призналась восхищённая Элеонор. – Я обязательно займусь изучением отчётов – думаю, они являют собой безупречный детективный роман! Вы просто финансовый гений!

- И ещё, заметьте, неплохой юрист! – добавил польщённый Фернандес. – Пришлось учиться заочно.

- Не неплохой, а самый что ни на есть увёртливый, - вмешался Чиллито. – Просто супер-пройдоха!

- Но самым сложным было не это, - сказал Фернандес, помедлив. – Самым сложным было убедить… своих друзей вовремя закрыть клуб.

- А я, пожалуй, съем! – вдруг сказал Виктор, молча уминавший пирожки, и все лица недоумённо обернулись к нему.

- Утку! – пояснил он. – Аппетит, как говорится, во время еды крепчает. А ради этих пирожков сюда точно стоило ехать. Антонине можно выразить личный респект?

- Конечно, - засуетился Фернандес. – Мы все выразим Тоне свой респект, но чуть позже – сейчас она с мужем на подворье, задаёт корм животным. А вечером я приглашу их на ужин. Вы не возражаете? Но если есть желание, Бертран проводит вас на задворки, так сказать, нашей… э… империи немедленно.

Отправиться немедленно на задворки империи согласились все.

Вот часовня-гномик в остроугольном «колпачке», Виктор и Элеонор, приветствуя, с трепетом погладили её по шершавому боку, автоматически, скороговоркой пробубнили молитву. В детстве их не слишком утруждали богослужениями и прочими церемониалами, но торжественность и строгая красота часовни до сих пор впечатляли. Фернандес вёл их по кратчайшей аллее – платановой. Платаны возмужали и теперь бросали на гравийную дорогу густую тень. И в этой тени оказалось даже несколько прохладно. Слева за деревьями проблёскивала река Старица, справа – клумбы и лужайки. Увитая розами арка и гостевой домик оказались несколько в стороне, спортивный куб – ещё дальше, зато пасека – совсем рядом, и Элеонор поёжилась, услышав густой органный гул.

Но Фернандес вовремя вырулил на боковую тропку и повёл по направлению к гостевому домику. Загон и зимний хлев для коз, а также курятник были устроены между внешней оградой и домиком – Фернандес сказал, что Антонине и её мужу так удобнее и сподручнее. Все постройки впечатляли надёжностью и ухоженностью. А гостевой домик оказался выше всяких похвал. Он напоминал двухэтажный бревенчатый терем в народном гростийском духе, обшитый изукрашенными резьбой и выжигом полированными планками. Дом был длинный, с двумя входами и двумя крылечками. Слева, пояснил Фернандес, обустроили общежитие для оставшихся слуг. Справа было жилище Антонины с мужем.

Антонина в этот миг вывешивала на дворе бельё на длинной верёвке. «И когда она всё успевает?» - подумалось всем сразу. Увидев делегацию, Антонина охнула и едва не уронила байковую клетчатую рубаху.

- Тоня, знакомься, прибыли долгожданные хозяева дома! Виктор и Элеонор, собственными, так сказать, персонами.

- Ох! А как мы-то вас ждали, как ждали, буквально все глаза проглядели! – сказала Антонина скороговоркой, пожимая руки отпрыскам Мендеса. – Думали, не дождёмся! Радость-то какая! Красавцы, красавцы, как мы ждали-то…

После этой тирады полнокровная, пухлая Антонина так смутилась, что покраснела и больше не могла заставить себя поднять свои светло-серые глаза. Она только нервно жамкала край цветастого передника, пунцовела и отдувала со лба русую прядку, слушая восторги младших Мендесов, которые, на пару с мифическим Хозяином, были для неё так же неизведанны и непонятны, как и недоступные ангелы на небе. Как она с такой детской простотой выжила среди кровников?

- Хорошо, Тоня, мы больше не беспокоим тебя. Мы можем пройти к Фёдору? Он на ферме?

- Он на выпасе. Если он не спрячется в кустах… - Антонина ещё больше смутилась и закрыла лицо рукавом.

- Выпас – это где?

- За оградой, в котловине.

- Мария бы сейчас непременно рванула туда. Она обожает знакомиться.

- Надеюсь, вечером ты поучаствуешь в чаепитии с благоверным?

- Ох, даже и не знаю, что сказать. Он ведь у меня такой нелюдим, такой нелюдим…

- Больше не настаиваю, - Фернандес нахмурился. – Но познакомиться с хозяевами нужно.

- Фе, - вмешался Георгий. – Дадим всему идти своим чередом. Придёт время – и познакомимся. Дай им привыкнуть к нам.

Они неспешно возвращались по той же великолепной тенистой аллее, параллельной реке – платаны и клёны, тронутые беспорядочными солнечными мазками-бликами.

Завернули к реке и спустились по шаткой, наполовину сопревшей лесенке к круглому мостику над Старицей, постояли, любуясь золотыми нитями солнца и изумрудными прядями водорослей.

Георгий вдруг с грустью вспомнил, как в последнюю осень в Полицах бродил по этой любимой аллее. Гростийская осень, гениальный авангардный художник, всегда была долгой и удивительно красочной, давая вволю налюбоваться своими живописными фантазиями, прежде чем начинать забеливать холст. Теперь уже не то. Мелкий гравий дорожки потерял цвет, стал грязным, аллея, словно пятнистая шкура, испещрена выбоинами, которые в долгий осенний дождь наполнятся водой, и будут печально взирать на редких прохожих водянистыми глазами. Деревья станут похожими на нахохлившихся птиц во время линьки…

- Все русские так скованны и тушуются перед новыми людьми? – спросила Элеонор Фернандеса. – А что с её мужем-мизантропом?

Фернандес пожал плечами: - Антонина появилась у нас к концу существования клуба. У неё был не такой уж широкий круг знакомств. Целый день – выматывающая работа на кухне, а затем - общение с тремя стариками и несколькими слугами, не умеющими говорить самостоятельно. Это -  вынужденная интроверсия. Ну, а её муж Фёдор всегда был угрюм по природе: он инвалид. Бедняга попал в автокатастрофу и теперь  хромает и сильно заикается, а потому практически избегает разговаривать с кем-либо. Зато работяга: лучше десять раз сделает, чем один раз разболтает о предположительном результате. Вот и сейчас – спрятался с козами в котловине за оградой. Не любит новых людей. Так что работа здесь для обоих – сущий рай.

- Кстати, Фернандес, - сказал Виктор. – Мне было бы чрезвычайно интересно изучить ваших слуг. Вы позволите, конечно?

- Конечно. Только к чему спешка? Такие серьёзные разговоры в первые часы приезда…

- На самом деле, у нас не так уж и много времени. Не успеешь оглянуться – как возвращаться в университет. Нам и так пришлось буквально вымаливать каникулы. Потому и спешка. Не терпится попробовать хоть что-то.

- Хоть что-то? Но это не новый автомобиль, - Фернандес произнёс это тихо, но Виктору в голосе его почудился металл. - Очень попрошу не слишком… э… налегать, их осталось всего пятеро, и мы привыкли к ним. Сейчас, конечно, спокойней стало, но когда погиб ваш отец… им пришлось тяжко, они еле выжили – не спасла даже предшествовавшая переадресация. Из этого я сделал вывод, что настоящий «отец» всегда кладёт на обе лопатки «приёмного», - Фе натянуто улыбнулся, не зная, как воспримет младший Мендес его остроту. Виктор остроту оценил и улыбнулся, сгладив напряжение.

- Думаю, можно не волноваться на этот счёт: экспериментировать я приступлю ещё оч-чень не скоро, и постараюсь быть бережным, - поспешил заверить он.

- А может, лучше раньше, чем позже, не дожидаясь, пока они ещё больше постареют? Дарованное им здоровье не означает, что они бессмертны, возраст берёт своё, - продолжал размышлять вслух Фернандес.

- Наверное, вы правы. Ваши слуги поистине бесценны для науки, и то, что вы сохранили их – это великолепно. Дом можно отстроить заново, лабораторию придётся создавать с нуля, а вот готовый экспериментальный материал… - Виктор сказал так, и едва не покраснел.

«Ему ещё рано перенимать манеру и методы отца», - подумали Фернандес и Герфил одновременно, а глаза Элеонор удивлённо расширились. Виктор почувствовал недоумение сестры и едва заметную снисходительность Фернандеса, и, покашляв нарочито, перевёл разговор.

- Фернандес, вы сказали, отец погиб, нисколько в том не сомневаясь. Почему же его продолжали искать ещё долгие годы, предполагая и инсценировку, и похищение, и много всякого другого?

- Думаю, сведущему это несложно было определить – по гибели его «кровников».

– А вам не приходило в голову, что отец сделал это умышленно, чтобы сбить со следа?

- Приходило и это. Но потом отпало. Кровники были ему необходимы, как защита, а опушка близ сторожки в Царапаничах являла собою настоящую бойню. Кроме того, Виктор Олегович за пятнадцать лет, так или иначе, дал бы о себе знать – не мне, так вам. И ещё. Гибель кровников была достаточно мучительной. Видите ли… простите, если я слишком жесток…

- Ничего, нормально, Фе, продолжайте. Я уверен в себе.

- Надеюсь. Так вот, «кровники» прошли через все симптомы, которые сопровождали Хозяина. Просто они намного крепче и связаны с жизнью через беспрекословный приказ: сначала – выполни, а потом – умри. У них хватило сил и энергии прикончить убийц Мендесов, буквально растерзав их на мельчайшие кусочки, но затем, по мере того, как жизнь покидала Хозяина, они погибали: у них проявились стигматы – следы пулевых ранений, разодранные костяшки пальцев и ногтей, содранная кожа на лице, воспалённый мочевой пузырь и… и кое-что другое. Но, в отличие от Хозяина, для которого выстрелы оказались фатальны, «кровники» сопротивлялись смерти.

- Сопротивлялись смерти или, напротив, возможности жить? То есть, я хотел сказать, может быть, наоборот – они заставляли свои крепкие тела умереть, и оттого – эти мучения? – перебил Виктор, и Фе подивился здравому вопросу.
 
- Обе версии верны. «Кровников» изучал Альгис…

- Мой дедушка?

- Да, Виктор. Изучать Альгису, собственно, было нечего – федеральные власти позаботились о том, чтобы уничтожить «улики» - горы трупов и само тело твоего отца. Если оно там было. Ведь кровники могли его спрятать, похоронить.

- Похоронить? Кто-нибудь исследовал местность с собаками?

- Разумеется, нет. Мокрый снег, раскисшая земля. Потом – ледяная корка, кровавые ручьи, вмёрзшие в лёд. Застывшее  месиво из грязи и тел. По-вашему, собаке под силу тут что-либо найти?

- По-моему, найти под силу, и не только собаке. Если захотеть.

- Значит, не захотели.

- Стало быть, изыскания дедушки – чисто теоретические?

- По-видимому, да.

- Продолжайте, Фе.

- Альгис осматривал моих «кровников». Он видел стигматы, Вик. И сделал однозначные выводы. Я писал об этом Гере.

- Каков он был, мой дед, Фе? – Виктор был по-настоящему взволнован.

- Удивительный. Суровый, немногословный, крепкий, словом – монолит. Казалось, что его не удивляет то, что произошло, что он ожидал этого или чего-то в этом роде. А ведь он потерял не только единственного сына, но и любимую женщину, Бет Спенсер, и пережил крах своей организации. Виктор был похож на отца чертами лица, формой черепа, только Альгис к тому времени стал совершенно лысым, и ещё - глаза…

- Что – глаза?

- Глаза его были очень светлыми. Светло-серыми и прозрачными. И грустными.

- Почему же дед ушёл отсюда? Почему он не нашёл нас? Почему не дал о себе знать?
– Виктор в отчаянии едва не схватил Фернандеса за плечи, с трудом удержавшись. – Почему вы его отпустили, Фернандес?

- Он был здесь недолго. И он сказал, что рано.

- Что – рано?

- Рано искать с вами встречи. Опасность к тому моменту не миновала.

- А потом… потом с ним что-то случилось.

- Не падайте духом, молодой хозяин. Такой энергичный, деятельный и предусмотрительный человек, как Олег Быстров, не мог тихо прозябать в бездеятельности. Наверняка он воссоздал ВАЗУ под другим девизом и другой крышей, нашел преемника, или сам перегружен работой.

- Вдруг дед объявится теперь? Он ведь мог вычислить, когда мы должны сюда прибыть.

Внезапно мобильник Элеонор выдал заливистую соловьиную трель, она поспешно схватилась за него и отстала для разговора.

- Кто это был, Эля? – недовольно спросил Виктор.

- Исидор. Мы договаривались встретиться.

- Ты хочешь сказать, что уедешь?

- Напротив, это Ис приедет сюда.

- Ты ему рассказала, где мы? Не спросив разрешения у нас? – изумился Виктор. – Это легкомыслие!

- Что такого страшного? Мы же не на конспиративной квартире. И этот дом наш, всё равно рано или поздно об этом все узнают.

- Лучше поздно, - пробормотал Виктор.

- Почему?

- Потому что этот дом станет новой лабораторией, и незачем это афишировать.

- Ты забыл, что мы помолвлены. Ис станет полноправным членом семьи.

- Станет или не станет – трудно загадывать. Всякое случается. Позвони ему и откажись от встречи.

- Я ещё не успела выйти замуж, а ты уже занялся разводом, - хмыкнула Элеонор. -  Поздно, он уже взял билеты и в выходные будет тут, если никаких неожиданных проволочек и экстренных дел: его могут пригласить на соревнования. Так что придётся тебе смириться, братик. Или помолиться, чтобы соревнование следовало за соревнованием. Кстати, ты не хочешь зайти в нашу часовенку? Она выглядит почти совсем новенькой.

Фернандес поспешил оставить их в часовне наедине с прошлым и со своими ангелами. Виктор и Элеонор пробыли в часовне почти до вечера – молились, вспоминали…

Конечно, от утки на ужин дружно отказались все, зато вволю напились чая с молоком. Элеонор отказалась даже от творога, зато Виктор продолжил подъедать ватрушки. Затем они отправились в кабинет, чтобы обследовать «деловое хозяйство» Фернандеса. Комп вполне на уровне, принтер, всё, что нужно.

- Вики, – сказала Элеонор. – Не отложить ли нам дела на завтра? Мы не отдохнули с дороги, мы ещё не успели проникнуться, так сказать, духом дома, и, как сказала бы Мари, ещё не умилостивили духов и домовых, а ты уже собираешься ринуться с места в карьер.

- Время дорого, но ты права. Пожалуй, лучше раньше встать. Но завтра – лени бой!

Виктор почему-то не рискнул оставить драгоценные дискеты в кабинете Фернандеса и унёс с собой. И после принятия душа так и уснул, сжимая коробку с дискетами под подушкой, в неудобной позе…

…И Виктор и Элеонор уснули в этот день, конечно же, быстро, со спокойной душой и чистой совестью, дарующих крепкий и здоровый сон. Фернандес, наверное, задал бы вопрос: будет ли совесть так же чиста, и так же невинна душа, когда эти детки начнут свои исследования? Но Фернандес чувствовал себя на редкость умиротворённым: главное - он выдержал, он дожил, он сдал имущество в целости и сохранности, он увидел Герфила, и его не спишут со счетов – только если он захочет сам. А он, пожалуй, подумает, не сорваться ли с привязи и не отправиться ли в «свадебное путешествие» с Бертраном? Возможно, вернуться домой, в Испанию. Его жизнь, похоже, намерена начаться заново!

А Георгий-Герфил долго ворочался в постели, вставал, ходил по комнате, той самой, в которой жил раньше, снова ложился – и так до рассвета. Словно химеры прошлого вновь окружили его. Не передать, как он скучал по этому дому, по Елене и Фернандесу. Эту тоску не мог заглушить даже страх, тот самый страх, который преследовал его во время побега в Испанию и долгое время по прибытии, пока к ним шли неутешительные вести из Замостина. Но из-за этого страха он долго не решался вновь связаться с Фернандесом, не решался попробовать сделать запрос или начать поиски Мендесов. Из-за этого страха ему долго снились кошмары…

Так он вспоминал, и рисовал мысленные картины безоблачной жизни в странном доме, и первую – после пробуждения – влюблённость в мудрого Фернандеса, пока с дальних окраин парка не донеслось бодрое кукареканье.
 
Герфил встал и подошёл к широкому окну почти на всю стену – в этом доме любили, когда лилось много дневного света, когда в комнату заглядывали деревья и луна со звёздами. И увидел, что Элеонор и Виктор в спортивной одежде уже разминаются на бассейновой площадке, готовясь к утренней пробежке, чтобы «отработать» вчерашний перехлёст с пирожками.

«Фернандес и Антонина, пожалуй, закормят моих питомцев русскими печёностями», - усмехнулся Герфил. – «Присоединиться, разве, к ним?» Он испытывал удивительную лень и расслабление. «Невольный отпуск. Не страшно. Люди время от времени зарабатывают себе отпуск. Почему бы и мне не отдохнуть? Дурной симптом. А может, я просто боюсь выйти из комнаты и оказаться вдруг нос к носу с Фернандесом? Рано или поздно это произойдёт. Объяснение неминуемо».

Герфил небрежно, наскоро постелил постель, побрился, принял душ, оделся и покинул комнату, словно никогда и не уезжал отсюда. Он вышел в широкий холл, в который выходили, кроме его, ещё пара дверей: дверь в «квартирку» четы Пазильо и дверь в комнатку Бет Спенсер. Стены холла оказались сплошь завешаны лубочными картинками и листками старых книг и рукописей, закованных ламинатами в броню, а также всевозможными куклами в национальных одеждах. «Часть коллекции Бертрана», - понял он.
 
Герфил залюбовался одной куколкой в прозрачной коробочке, свисающей с потолка и показавшейся ему более «человеческой». Маленькая колдунья с копной соломенных волос в многослойных клетчатых юбках провинции Доровичи и в окружении оберегов - бус из злаковых зёрен, похожих на зубы, цветочного венка и башмачков  из жгучего красного перца. В каждой ручке у неё было по букету из разнообразных лекарственных горных трав. Она лукаво подмигивала ему одним глазом и улыбалась так, словно знала одну только ей известную тайну, но, конечно, никогда и никому её не расскажет.

Бертран подошёл неслышно, и Герфил подскочил от неожиданности, услышав позади негромкий голос: - Эта кукла не такая ценная, как остальные, ей всего 23 года, и она куплена на ярмарке в местечке Бузичи. Зато она принадлежала Хозяйке дома…

Герфил медленно обернулся. Тихий красавчик Бертран был ему симпатичен. В другом месте и в другое время, наверное, он мог бы стать топ-моделью: высокий, стройный, с чёткими, яркими и миловидными чертами лица, которые не нуждались в дополнительных ухищрениях, чтобы стать ещё привлекательней, ибо привлекательнее, похоже, стать невозможно. Напротив. Бертран немного стеснялся своей красоты и пытался исправить «оплошность природы»: носил смешные и некрасивые очки, которые он всё время поправлял, жёваный пуловер, разношенные тапочки и растрёпанные вихры, но лишь становился более забавным и трогательным. Чем-то он напоминал Герфилу Гарри Поттера, но не повзрослевшего и возмужавшего, а разом вдруг постаревшего. А может, всё это были домыслы неуёмного романтика Георгия Филина, и Бертран просто расслабился в глуши, и увлёкся этнографией, забыв о прочем.
Пожалуй, он найдёт общий язык с Мари. А с ним?

Герфил попытался улыбнуться: - Правда?

- Правда. Фе в первые же дни велел нам и слугам собрать все раритеты и убрать их в укромное место. Этим местом оказался… Как ты думаешь, что?

- Что? Подвал?

- Подвал. Но не дома, а спортивного куба. Самая скрытая зона поместья. В числе раритетов оказалась и эта кукла. Её подарил Хозяйке доктор Штоф. Ты помнишь его?

Герфил обратил внимание на то, что Мендесов называют в этом доме «Хозяевами», а не по именам. Так – по званию, а не по имени – называют Всевышнего Творца. Хозяева жизни…

Герфил кивнул: - Помню. Его смерть была самой ужасной, Фе мне сразу же сообщил о ней. Этот человек не заслужил такой кончины. Я вообще многое помню, нет нужды лишний раз напоминать мне о событиях тех лет. Я тоже многому был очевидцем, Берти.

- Хорошо, запомню. И в случае необходимости обращусь к тебе за информацией. Кстати, завтрак уже готов, и всех ждут в гостиной. Идём?

Они прошли по короткому, широкому коридору и вошли в гостиную. В гостиной уже суетились молчаливый слуга – один из кровников Фернандеса, и Антонина. Она смущённо, но добродушно улыбнулась Герфилу, и тот кивнул ей.

«Интересно, за кого считает она меня? Чувствует ли она, что я – не предмет для проявления кокетства и соблазнения со стороны привлекательной женщины? А она, несомненно, привлекательна и абсолютно несовместна при этом с расхожим современным идеалом красоты: эти широкие, крепкие бёдра и деревенские ноги, крепко стоящие на земле, а не порхающие наркотической походкой. Стоящая безо всяких ухищрений грудь – не большая и не маленькая, а гармонично соразмерная. Естественный здоровый цвет лица – Георгий отвык от такой естественности в Европе. Наивные и лучистые глаза, толстая русая коса, лежащая короной на затылке… Стоп, стоп, стоп, я разглядываю её, как возможную модель, но не как возможный объект ухаживаний. А ведь она может подумать наоборот…»

И тут его мобильник бодро заиграл Моцарта. Телефонный звонок прервал размышления Герфила, и он поспешно схватился за трубку, как за спасительную соломинку, не дожидаясь, как обычно, окончания пассажа любимой сороковой симфонии: - Алло? Да. Да. Да… Когда поезд на Замостин? В два? Я понял, девочка. Да, обязательно.

- Это Мари, - пояснил он Бертрану. – Через минуту садится на самолёт, чтобы лететь в Цепич. С ума сойти, не прошло и суток, как она прибывает. Это что-то значит. Может быть, девочка взрослеет? Но мы успеем позавтракать, верно? О, вот и остальная команда!

Раскрасневшиеся, свежие и оживлённые, в гостиную вошли Виктор и Элеонор в сопровождении Фернандеса и Чиллито.