Источник рода

(психотерапевтическая сказка)

За дела добрые, на благо людям и во имя Создателя, дан был Роду источник. Был он чист и светел, воды его были глубоки и живительны. Ценил Род тот Источник, оберегал его, охранял. А Источник давал Роду все, что пожелается. И цвел вокруг того Источника оазис пышной зеленью и благоухающими цветами. Плоды с деревьев его придавали и Родичам, и путникам сил. И жил Род богато и счастливо. И длилось так долго. Но Род множился и разрастался: нарождались дети, вливались новые родичи. И разъезжались, расходились по миру, познавая его и себя, неся людям свои знания. И все реже и реже стали они возвращаться к Источнику. Что случилось в ту далекую пору – никто уже и не вспомнит, но некогда дававший своим Хранителям силу и богатство Источник начал иссякать, каменные стенки его обвалились, оазис засох, поглощенный зыбучими песками.
Обеднел Род и познал нужду. Проклиная и понукая друг друга, родичи разбежались вовсе и каждый тянул свою лямку, потом и кровью зарабатывая нелегкий хлеб. Но никто не пожелал найти способ вернуть Источник к жизни, а Роду – богатство.


- Как же я устала жить в этой беспросветной нищете! Крутишься, крутишься, крутишься, как белка в колесе, а воз и ныне там. – Жанна, разгоряченная темой, бросила в сердцах полотенце на стол. – Две, три работы тянешь, а едва концы с концами сводишь. Только покажется, что выползаешь на какой-то стабильный достаток и тут – бах! – или подорожание, или непредвиденные расходы. Третий год новые сапоги на зиму купить не могу; про демисезонные вообще молчу: молнию поменяла – и ладно. Жизнь так и проходит от зарплаты до зарплаты. Деньги, как вода в песок утекают.
Маринка – лучшая подруга – зачарованно и с пониманием смотрела на Жанну.
- Ну, что ты молчишь? – пристыдила ее автор монолога. – А еще подруга называется.
- Жан, ну, что я могу тебе сказать? – стала оправдываться Маринка. – Если бы я знала, что делать – я бы с тобой поделилась секретом.
- Да, ладно, прости, - выпустив пар, ответила Жанна, - погорячилась. Ты-то тут причем? Сама ж такая же.
Обе затихли. Марина доедала кусок ею же принесенного торта. Жанна сидела, подперев голову одной рукой, а другой – бесцельно помешивая давно остывший чай.
- А пойдем завтра за грибами?! – предложила вдруг, ни с того, ни с сего, Маринка.
Жанна посмотрела на подругу так, будто та предложила полететь на Луну ближайшим рейсом.
- А ты места грибные знаешь? – поинтересовалась она.
- Я сама там не была, но соседка очень подробно объяснила куда ехать и идти. Они там столько насобирали, что еле до дома донесли. Если хочешь, позвоню – уточню. – С готовностью охотничьей собаки предложила подруга.
- Давай! И правда: что тут сидеть? – согласилась Жанна. – Звони, уточняй. А еще лучше – запиши, чтобы не забыть и не заблудиться. Я пока все приготовлю.

Заблудиться – они все-таки заблудились. Но это было потом. А утром, с первыми петухами, как говориться, они при полной экипировке, с рюкзаками и корзинками шли к метро, чтобы с первой электричкой оказаться на вокзале, а оттуда отчалить на грибную охоту.
Им повезло. День был будний и в вагоне электропоезда, следующего в область, кроме пары десятков таких же грибников, никого не было.
Кто-то дремал, пытаясь досмотреть прерванный ранним подъемом сон. Кто-то, наоборот, делился байками с попутчиками. Жанна с Маринкой чутко прислушивались к объявлениям о станциях прибытия. По старой, доброй традиции из-за сетки громкой связи тихо и невнятно щебетало женским голосом, не давая расслабиться.
- Интересно, - глядя на пассажиров-грибников, поинтересовалась Маринка, - а эти, - она кивнула в сторону «коллег», - как узнают какая станция, если заняты каждый своими делами? Они ж даже не слушают объявления.
- У них уже рефлекс, Марин, - констатировала Жанна. – Это мы с тобой с Марса свалились за грибами. А у них уже все отработано и карта с навигатором в голове, и компас, и сводка погоды, в виде ноющего колена, и, как пробки в Яндексе, грибные места отмечены. Вот они и не парятся. Кстати, следующая - наша, судя по твоим записям.
Точно. Подъезжая к платформе, ее название они прочли без труда на будке с кассой. Там же красовалось расписание поездов в обе стороны, каким-то чудным образом не раскрашенное любителями граффити и народно-прикладного творчества.
- Ну, куда дальше, Сусанин? – приободрившись утренним холодком, Жанна заглянула через плечо подруги в «экскурсионный путеводитель».
- Сейчас по переходу на ту сторону, - махнула рукой Марина, - потом по тропинке и в лес.
- Пошли: грибы сами в корзинки не наберутся, - пошутила Жанна, и подруги двинулись в сторону перехода.
Поначалу шли через полосу величавых, как мачты, сосен, с хорошо утоптанным настом пожухлой хвои – дышали хвойным духом. Потом среди сосен стали попадаться березки-осинки и в воздухе помимо ноток смолы и прелости появились горьковатые запахи березы.
- Я нашла! – радостно сообщила Маринка. – Сыроежка, - гордая первым трофеем, она уложила гриб на дно корзинки с таким видом, будто это слиток золота.
- О, я – тоже, да не один, - поддалась ее настроению Жанна, - смотри: целое семейство лисичек.
Место, и правда, оказалось грибным. Азарт разгорался и подстегивал – корзины быстро наполнялись.
Время близилось к обеду. Желудки обеих напомнили, что завтрак был давно, а прогулка на свежем воздухе способствует здоровому аппетиту. Найдя сухое бревнышко, пообедали бутербродами, отварной картошкой и вареными яйцами, запили чаем вприкуску с печеньем.
- Ну, что, еще по корзиночке и домой? – игриво предложила Жанна.
- А давай! – поддержала подруга. – Когда еще сюда попадем? На всю жизнь не наберем, но зимой будет что вспомнить.
И собрав мусор в освободившийся от трапезы целлофановый пакет, подхватив корзинки, подружки продолжили свою охоту.
- Марин? – окликнула подругу Жанна. – У меня обе корзинки с верхом. Осталось только в рюкзак собирать.
- Так и собирай. Смотри сколько их тут, - не отрываясь от сбора лесного урожая, посоветовала напарница.
Глянув на небо и по своим ощущениям, Жанна предположила, что время около четырех часов дня и еще пару часов можно позволить себе расслабиться на природе. Достав из кармана ветровки мобильник, убедилась в правильности чуйки – электронный циферблат показывал 15.49 – заметив при этом, что значок интернета неактивен, а телефонная связь неустойчивая. « Значит, лучше от этого места сильно не углубляться, - подумала она. – Случись что, даже МЧС не вызовешь».
- Марин?
- А?
- Далеко от этого места не пойдем. Здесь пособираем и ай-да на станцию. И так далеко забрели: телефон плохо ловит, да и с железки гудков давно не слышно.
- Так, перерыв же был – вот и не слышно, - отозвалась Маринка.
- Может быть, может быть – успокаивала себя Жанна, - но экспериментировать не стоит, да и время уже поджимает. Не заметишь, как завечереет.
- Я воль, мин херц! – отрапортовала подруга и вернулась к своему занятию.

******

- Ну, вот, полакомились дарами леса, - съязвила Жанна, когда выяснилось, что ни она, ни подруга не могут вспомнить какой дорогой шли и в какую сторону теперь возвращаться. – Ты хоть на карте маршрут смотрела, когда у соседей дорогу до злачных мест спрашивала?
- Нет, - по щекам Маринки текли самые настоящие слезы.
- Не дрейфь – прорвемся. И утри нюни, - решительно скомандовала Жанна. – Та-ак! – она поглядела на небо сквозь макушки деревьев, определив положение светила. – Солнце садиться на западе. Электричка с вокзала идет в направлении восток, северо-восток. Значит нам – туда, - она махнула рукой на запад.
- Точно! – Маринкины слезы высохли. Слова подруги внушали уверенность в благополучном исходе. – Какая же ты, Жан, умница! Да ты и в школе была всегда такая находчивая.
- Пошли, - небрежно бросила Жанна и, подхватив корзинки с добычей, обе бодро зашагали в выбранном направлении.
Приближение сумерек в лесу чувствуется острее, усиливаясь пусть и не очень заметным, но туманом. Пройдя около полукилометра, женщины наткнулись на начинавшуюся топь.
- Погоди, - Марина поставила корзинки на землю, - но ведь никакого болота не было, когда мы шли сюда.
- Сама вижу, - огрызнулась Жанна. – Может, мы его стороной обошли? – предположила она.
- Какой стороной? Правой или левой?
Вопрос был хороший, но явно риторический. И обе это понимали. Решили пойти вправо, если не найдут обход там, то вернутся и попробуют пройти слева. В первом случае обнаружили еще большую топь. Во втором – непроходимый бурелом.
- Как мы сюда-то попали? – бубнила Марина. – Ведь все время по ровненькому шли.
- Не знаю. Как-то попали или где-то умудрились через болото по сухому проскочить, - ответила ей задумчивая Жанна. – Может покричать? Ааа-ууу!
Лес ответил треском мертвых стволов и сучьев, да а капелла предвечерних птичьих голосов. За спиной что-то прошуршало, но, обернувшись, подруги никого не увидели.
- Пойдем вперед, - предложила Жанна. – Там, кажется река. Слышишь?
- Слышу и что? – силилась понять ход мысли подруги Маринка.
- Что, что – пойдем вдоль русла. Мы когда сюда на электричке ехали, то переезжали по мосту речку. Так и выйдем к людям.
- Так мы до ночи не успеем. Смеркается уже.
- Пройдем сколько успеем до темноты, а завтра продолжим. – Жанна была настроена решительно.
- Как завтра? А ночевать где будем? – растерялась Маринка.
- В лесу. Найдем место сухое и переночуем. У тебя спички есть? – Жанна уже планировала их ночлег.
- Есть, с прошлого пикника так и остались в куртке, - Маринка «сдалась» на милость победителя.
- Следи, чтобы не потерялись и не намокли. Пошли, - без перехода скомандовала Жанна.
Женщины двинулись вперед, оставляя за спиной болото, которое отрезало им путь к железной дороге. Плеск воды стал явственнее, а вскоре они вышли на берег широкого оврага, по дну которого и правда текла река.
- Интересно, - рассуждала Маринка, - а рыба тут есть?
- Проверять будешь? – ехидно спросила подруга. – Грибов ты уже набрала. Осталось только рыбы наловить. Но рыба есть – круги по воде расходятся.
Кряхтя и помогая друг другу спустились по склону и пошли вдоль берега в наступающих сумерках. Когда ноги стали цеплять невидимые глазу корни и коряги, решили остановиться.
- Стоп машина! – Жанна поставила свои корзинки на землю. - Надо бы веточек набрать на костер. Темновато, конечно, но попробовать стоит.
Маринка тоже поставила свои корзинки, сняла с плеч рюкзак и бросила его рядом. Огляделась. Русло реки уходило вперед и изгибалось вправо, а берег поднимался на заросший лесом пригорок.
- Смотри! – почему-то шепотом позвала подругу Маринка. – Смотри, смотри, там, на пригорке огонек за деревьями мелькает. – Она трясла одной рукой Жанну за плечо, другой – показывала в сторону огонька. – Вдруг, там жилье, или туристы какие-нибудь? Пойдем, посмотрим.
- А вдруг маньяки, бомжи или беглые зэки? – охладила ее пыл Жанна. – Нарвемся еще на приключения.
- А мы тихонько пойдем, - предложила Маринка.
- Тихо-тихо, как два танка, – передразнила ее Жанна, но согласилась сходить на разведку.
- Грибы возьмем или здесь оставим? – забеспокоилась об урожае Маринка.
- Оставим здесь. Утром вернемся. Пошли.
Шли, ступая как можно тише.
- Только бы не погас, - причитала за спиной Жанны Маринка.
Жанна молчала, сосредоточившись на шагах. Когда до огонька осталось метров сто, стало понятно, что это жилище: избушка, точнее – небольшой домик.
- Странно,- удивилась Жанна отсутствию лая собаки, - в лесу и без охраны? Если это лесник, то – глупо. Если отшельник, то – слишком смело.
Заглянули в окошко. В избе было чисто, горели свеча и лампада. Была видна кровать с накрахмаленным подзором, диван с салфеточками и фотографиями на полке, стол с цветастой скатертью.
- Вроде, не маньяки и не бомжи. И уж точно не зэки, - прошептала Жанна. – Пошли.
Поднялись на крыльцо, постучали в дверь. Ни ответа, ни шагов не услышали.
- Постучи по-громче, - предложила из-за спины Маринка. – Вдруг, хозяин уснул.
Жанна постучала в дверь сильнее. Для верности еще и в окошко постучала. Опять тишина.
- Давай, вдвоем? – предложила Маринка и они в четыре руки забарабанили в запертую дверь, не забывая для звонкости и пущего шума окно. Сначала раздались шаркающие шаги, потом старческий голос:
- Кого там леший носит? Вот я вам счас! Чего по ночам шорохаетесь?
Обрадованные ответом живой души, подруги наперебой попытались рассказать свою нехитрую историю потери. В итоге, Жанна ткнула подругу в бок локтем, от чего та замолчала и далее переговоры повела в одиночку.
- Пустите нас, пожалуйста! Мы – грибники. Мы – заблудились. Нас двое. Нам бы переночевать.
- Заблудились они, - ворчал из-за двери голос. – Вот я вас счас ухватом-то!
- Не надо ухватом, - взмолилась Жанна. – Мы – мирные. Нам бы только переночевать. Мы можем и в сенях посидеть.
В небольшом оконце сеней появился тусклый свет, потом тюлевая шторка приподнялась. За окном, внутри избушки со свечой в старом подсвечнике стояла пожилая женщина.
- Двое, говорите?
- Двое, двое.
- Погодь.
Шторка вернулась на место, а свет померк. У двери послышалась возня и звук отодвигаемого засова. Дверь приоткрылась. Хозяйка дома недовольно оглядела незваных гостей.
- Точно – двое. Ну, че стоите? Заходите, коль пришли, - скомандовала она. – Носит тут всяких по лесам. Спать не дают.
- Вы уж нас простите, бабушка, - стали извиняться подруги, - заблудились мы. Пошли за грибами и заблудились. Мы ж городские – чего с нас взять?
- А где ж грибы? - недоверчиво спросила хозяйка избушки. – Ни корзинок, ни торб, вроде, нет.
- А мы их там, на берегу оставили, - объяснила Маринка.
- Утром, посветлу и заберем, - подтвердила Жанна. – Мы ж не знали на кого нарвемся. Без корзинок оно сподручнее ноги уносить.
- Ишь, сообразительные какие, - ворчала хозяйка.
- Бабушка, нам бы до утра перекантоваться: утром пойдем дорогу к людям искать. – Обе застыли с мольбой на лицах.
- Проходите в дом-то – не стойте истуканами в сенях. Холоду напустите, - смягчилась бабуля. – Вон туда, на свет идите. Там тепло – погреетесь.
Подруги двинулись через темные сени на полоску света из-под двери. Хозяйка закрыла входную дверь и заперла засов.
В избе было тепло. Мягкий свет лампады дополнял уют и простой быт жильцов. Точнее жилицы. По всему было видно, что бабуля живет здесь одна и очень давно.
- Че встали в проходе? – раздался за спинами гостей ее ворчливый голос. – Обувку вашу сымайте и вона на лавку садитесь. Счас чаю вам согрею.
Жанна с Маринкой быстро сбросили резиновые сапоги и, как были в носках, повинуясь хозяйке, прошлепали к лавке.
- Тепло у вас, - попыталась задобрить хозяйку Маринка. – И уютно.
Обе оглядывались по сторонам, изучая нехитрую обстановку. Высокую кровать со шторкой в изголовье вместо ширмы и диван, как в старых фильмах, с полочкой они уже видели в окно, как и стол со скатертью. Лавка была покрыта вязаным покрывалом. Пол в доме в разных направлениях был застелен дорожками домашнего плетения. На стенах висели в маленьких рамочках картинки и пожелтевшие фото. В углу деловито устроилась небольшая печка с плитой и со шторкой под потолком и торчащими из-под нее валенками. Рядом над ведром на табурете висел рукомойник, а возле него небольшой шкафчик с красным крестом – аптечка. На плите тихо посвистывал закопченный чайник. Хозяйка ушла в сени, гремела там посудой, что-то открывала и закрывала, кряхтела и тихо ворчала. Откуда-то появился кот. Важно прошествовал через комнату, вспрыгнул на кровать и замер статуей, наблюдая своими светящимися глазами за гостями.
- И как она здесь одна живет? – спросила шепотом подругу Маринка. – Страшно же ведь. Не поговорить ни с кем, ни на помощь позвать.
- Не знаю, - так же шепотом ответила Жанна. – Устала, наверное, от людей, вот и поселилась одна.
- Чего шепчетесь-то? – вернулась из сеней хозяйка, нагруженная какой-то снедью. – А ну-к, помогите.
- Ой, да не надо! Зачем же вы так? Нам бы только переночевать, - наперебой запричитали подружки, но помогли разложить на столе принесенное: пряники, баночку варенья, масло и хлеб.
- Не надо им, - передразнила хозяйка, - поди ж ты, с обеда маковой-то росинки во рту не было?
- Не было, – призналась Марина.
- Вот и так-то, - укоризненно ответила бабуля, принесла чашки, заварной чайник и сняла с плиты дышащий паром чайник с кипятком. – Наливайте чай, я с вами попью, раз уж лечь не дали.
Второго предложения Жанне и Маринке не надо было: одна резала хлеб и намазывала его маслом, вторая – разливала чай по большим красным в белый горох чашкам.
- У моей бабушки были такие же, - между прочим, заметила Марина. – Почему-то чай из них был самым вкусным. Особенно зимой. Я любила вприкуску с шоколадными конфетами «Мишка на севере» чай пить. Бабушка всегда запасала их для меня.
- Любила, значит, очень – по-доброму отозвалась хозяйка дома.
- Любила…. – Маринка нырнула в свои детские воспоминания.
- Бабуль, - глядя поверх чашки обратилась Жанна, - как вас хоть зовут?
- Лукерьей Ильиничной нарекли, - ответила бабуля, не отрываясь от созерцания коричнево-золотистого напитка. – Да народ давно уже Бабой Ягой кличет.
- Как это? – удивилась Маринка.
- А вот так, - Лукерья Ильинична подняла на нее глаза.
- За что?
- А за то. Живу одна, в лесу, в избушке. Кот, вон, иногда приходит: посидит, посмотрит глазищами лупатыми и снова пропадет куда-то по своим делам. А я так одна и останусь.
- А родных у вас нет? - с сочувствием поинтересовалась Жанна.
- Есть. Каждая живая душа в лесу – родная. А людей…. Муж давно помер. Лесником он был. Его руками дом построен. А дети… Разъехались кто куда. Давно уже. Никто не вернулся и весточки не прислал.
- Как же так? – возмутилась Маринка.
- Пей чай – за полночь уже, спать давно пора, - оборвала ее расспросы Жанна.
- А меня Марина зовут, а ее – Жанна, - опомнилась вдруг подруга.
- Да ты и сама пей, - Баба Яга указала кивком Жанне на чашку. – Я вам в той комнате постелю. Дочкины там кровати. Они уехали, а кровати так и остались. Только перестилаю хожу. Раньше ждала, что приедут, на чистом уложу. А потом в привычку вошло. Даже кот на те кровати ни разу не залез, а я стелю накрахмаленное.
Только тут подруги заметили по откинутому в сторону углу, что за плюшевым настенным ковром – дверь.
- Я перед вашим приходом ходила им спокойной ночи пожелать, - призналась хозяйка. – Днем полог прикрыт и не вспоминаю. А по ночам все думаю о них. Приду, сяду на кровать, представлю, что они в них лежат – поговорю, расскажу, как скучает сердце материнское. Полегче станет и сама спать пойду.
Жанна с Маринкой от такого откровения притихли, своих матерей вспомнили. Даже про чай забыли. Чашки на стол поставили, глаза опустили.
- Приедут ваши дочки, может даже, с внуками приедут, - вдруг спохватилась Жанна. – Времена сейчас тяжелые.
- Приедут, - как-то пространно ответила бабуля, - а времена они всегда нелегкие.

Маринка уже давно сопела и видела свои сны. А может и нет? А Жанна все ворочалась с боку на бок. Встала. Тихонько прошла в комнату хозяйки, где чай пили. Села у окошка. Луна освещала высокие сосны и кустарник вокруг дома, посеребрив все до чего дотянулась. Жанну не покидало ощущение нереальности и очень загадочного болота, которого не было и вдруг появилось. А еще того, что место ей было не чужое, как из далекого детского сна.
- Не спится? – Жанна вздрогнула от неожиданности. Напротив нее за столом сидела бабуля. – Оно и понятно, к корням вернулась. Так бывает.
Жанна непонимающими ничего глазами смотрела на Лукерью Ильиничну.
- Не признала? Так ты ж меня никогда не видела. Как твоя мать уехала отсюда – так и не виделась я с ней боле. Сердцем только и знала, что жива. Да ты не смотри так на меня. Никакой тайны тут нет. У тебя на шее родинка, как у нее – крылышком. Муж покойный все шутил, глядя на нее: «Это чтоб из отчего дома легче улетать было». Вот и улетела. Он ее так и называл – крылышко мое.
На шее у Жанны и правда красовалась родинка в виде крылышка. Именно красовалась, потому что Жанна ею гордилась и носила, как дорогое украшение. Точно такая же и у мамы была. На том же месте.
- Неспроста вас сегодня заблукало-то. Родные места учуяли и ко мне привели. Лес помог. – Бабуля ласково и загадочно смотрела Жанне в глаза. – Вон, и этот пришел, - кивнула она на кота.
Только тут Жанна поняла, что весь их разговор гладит сладко урчащего кота, жмущегося к ней всем телом.
- Он только по особым случаям приходит. Где его леший носит – не знаю, но без надобности не придет. Последний раз уж и не помню, когда появлялся. – И без перехода и паузы продолжила. – Значит, она тебя Жанной назвала?
- Не она, папа. – Жанна разом преодолела свое удивление. – Он маму тоже называл «крылышко мое». Папа летчиком был, испытателем. Говорил, что ее крылышко – это талисман для него. Много раз в тяжелой ситуации, когда самолет отказывал, стоило папе вспомнить эту родинку – как происходило чудо: все системы включались и самолет благополучно приземлялся. А когда родилась я с такой же родинкой, папа сказал, что двойной талисман его точно от всего убережет и жить ему до ста лет. И жил бы…. – Жанна тяжело вздохнула. Бабуля молчала, давая вновь обретенной внучке выговориться. – Перед испытанием новой машины папа всегда целовал маму в эту родинку. В тот день он этого не сделал. Накануне они сильно поругались. Впервые в жизни. К нам в гарнизон тогда приехал новый начальник. Сам в годах, а жена – молодая. Я потом поняла, почему ее наши женщины называли Эллочка-людоедка. Многим у нас она горя принесла. Не стесняясь заигрывала с офицерами. И на папу глаз тоже положила. Но он оказался стойким: игнорировал ее знаки внимания. А за день до папиного полета эта Эллочка вдруг пришла к нам. Сказала, что хочет с мамой поговорить: мама, мол, доктор хороший, а ей совет нужен. Попросилась подождать, пока мама с дежурства придет. Я уроки в своей комнате делала и не слышала, как Эллочка ушла. А вечером мама обнаружила какую-то ее вещь у папы под подушкой. И они поругались. Мама ушла ночевать в госпиталь. А утром был полет, из которого папа не вернулся. Уже после похорон я смогла рассказать маме про визит этой… - Жанна замолчала, невольно стиснув зубы от злости на Эллочку и досады на себя, что тогда не остановила раздор родителей – до сих пор себя винила в этом. – Да и она сама призналась. Мама ее тогда молча выслушала, только и сказала: «Пошла вон!» Потом мы уехали из гарнизона к папиным родителям. А через пару месяцев, мамина подруга нашла маме место в московской больнице. Квартиру нам дали. Жизнь наладилась уже по-новому. Но мама долго ни с кем не знакомилась и ни чьих ухаживаний не принимала. Я школу, помню, окончила, поступила в институт, когда в ее жизни появился военврач. Хороший дядька такой: столько горячих точек прошел, под грохот взрывов оперировал, а чувство юмора и жизнелюбия не потерял. Они с мамой куда-то в Краснодарский край уехали, к нему на родину.
- Давно ее не видела? – спросила Лукерья Ильинична.
- Давно, уже и не сосчитать сколько. Боюсь я к ней ехать, - призналась Жанна.
- Это почему же? – не поняла бабуля.
- Виновата я перед ней. В гибели папы. Ведь если бы…
- Ни в чем ты не виновата, дочка, - перебила ее хозяйка дома. – Это я тебе не только, как твоя родная бабушка говорю, но и как человек, поживший и повидавший на этом свете многое. Это ее урок был. Она мужу не поверила, а не ты. Вот и случилось, что случилось. А к матери съезди, обязательно.
- Теперь-то съезжу, - пообещала Жанна. – Расскажу, как тебя встретила.
- Это уж ты там дальше сама решишь, что сказывать, а сейчас главное – то, зачем тебя лес ко мне привел.
- А разве не за тем, чтобы мы встретились? – удивилась Жанна.
- И чтоб встретились тоже. А как без этого-то? – Лукерья Ильинична впервые улыбнулась. Поднялась, прошаркала к плите, под которой еще аллели угли, подкинула немного щепочек, поставила греться на чугунный круг закопченный чайник. Из баночек-коробочек что-то сыпала в утробу заварного чайника и шептала. Когда вода закипела, залила кипятком сбор и вернулась с ним и двумя чашками к столу. – У нас с тобой сейчас очень важное дело будет.
- А что за дело-то? – в Жанне разгоралось любопытство.
- Счас скажу, - бабушка разлила отвар по чашкам. – Ты, поди ж, устала с копейки на копейку перебиваться и беды горькие глотать? Бьешься, бьешься, а все, как рыба об лед?
- Да, - Жанна никак не могла привыкнуть к прозорливости бабушки. – А, ты откуда знаешь?
- А чего ж мне не знать, коль ты кровь от крови? Давно это началось. Не нами. Вот только закончить нам выпало, чтобы больше в тех муках не жить. Нам с тобой предстоит, дочка, Источник Рода к жизни вернуть. Ты пей отвар-то, пей: полезный он, лечебный, да и сил прибавляет.
Жанна отпила глоток, другой. «Странный чай, - подумала она. – Вкус и знакомый и незнакомый. И, вроде, горький, а горечь какая-то и не горькая, а терпкая и сладостью оканчивается».
- Ты только мне доверься и голос слушай, - перед глазами Жанны все поплыло. – Ты – Рода Обновительница. В тебе – Сила.
Когда туман рассеялся, Жанна с бабушкой стояли возле колодца. Был он метра три с половиной, а то и четыре в диаметре. Каменная кладка его местами пообвалилась и песок вполз через эти проемы вглубь. То там, то тут вокруг колодца из песчаных барханов торчали давно засохшие стволы каких-то деревьев. Видимо, ветер сам засыпал их песком, а потом, разгулявшись, срывал песчаные шапки, обнажая мертвость.
- Бабушка, что это? – Жанна силилась связать себя с этим странным местом.
- Это – Источник нашего Рода, - ответила та, ласково поглаживая каменную кладку.
- А что с ним случилось? Почему он сейчас, ну, такой?
- Потому, что забыли о нем, бросили, перестали возвращаться, впали во грех, сомнения, склоки. Много дров наломали. Все. Вот только исправлять тебе одной, дочка.
- Почему мне? – не понимала Жанна.
- Потому что сама вызвалась. Мы еще там, - бабуля ткнула вверх пальцем, - выбираем свою судьбу, своих родителей и Род. А приходя в мир, все забываем и только чудом или во снах наша память возвращается к нам снова.
- Значит, я сплю?
- И да, и нет.
- Как это?
- Ты сейчас между сном и явью. По-другому сюда не попасть.
- Что я должна делать? – Жанне очень хотелось понять свою роль во всем этом.
- Подойди ближе, положи руки на камни, - позвала бабушка и показала своим примером. – Закрой глаза и слушай внутри себя, сердце свое.
Жанна, сначала осторожно, только кончиками пальцев прикоснулась к камням. Почувствовав, как через пальцы тонкими иголочками начало просачиваться что-то новое, свежее, приятное, как весенний ветерок со сладко-терпкими нотками нарождающейся жизни, она положила обе ладони на камни и неведомая сила хлынула в нее мощным потоком, смывая, сметая все боли и тяжести. Она запрокинула голову, вдохнула обновленными легкими сладкий, прогретый солнцем, воздух. Сердце вдруг стало огромным, оно распахнулось, согревая мир любовью, которой полнилось много лет.
Когда Жанна открыла глаза, вокруг нее и колодца стояло много людей. В разных одеждах, разных эпох, мужчины и женщины. Они были ей незнакомы, но не были чужими. И все они смотрели на нее.
- Это твой Род, - сказала бабушка. – Они пришли помочь тебе. Посмотри в колодец.
Жанна опустила глаза и увидела, что разрушенная кладка восстановлена, а колодец, вместо песка, наполнен вязкой жидкостью золотисто-оранжевого цвета.
- Что это? Золото? – спросила Жанна.
- Золото.
- А почему жидкое?
- Чтобы удобно было его черпать, - пояснила Лукерья Ильинична.
- А почему именно золото? – не могла взять в толк Жанна.
- Так повелось. Ведь, как говорят? Золотые руки, сердце из золота, на вес золота, золотой человек, что ни слово – то золото. Оно разным бывает, а смысл один.
- А куда делся песок?
- А нет его больше. Ты смогла своим сердцем его в золото обратить.
- И что теперь будет?
- Хорошо теперь будет. Всем хорошо будет. Все наладится.
Люди вокруг нее вознесли руки вверх и запели. Дружно запели. Жанна не понимала слов, но пела вместе с ними. Это была песнь радости и благодарности. На каком-то древнем, давно забытом языке. А потом все подходили и черпали из источника кто, сколько хотел, а золота в нем не уменьшалось. И было так светло, так легко на душе, как будто сняли с нее оковы вековые.

Утро встретило Жанну и Маринку многоголосным щебетанием лесных пернатых. Обе сладко потягивались, ощущая прилив сил с каждой минутой. С кроватей вскочили, как по команде. Быстро оделись, умылись из древнего, как мир рукомойника. На столе их ожидало молоко и свежий, пышный хлеб. Хозяйки не было. Она вернулась в дом, когда завтрак подходил к концу.
- Выспались? – спросила Лукерья Ильинична.
- Да, - ответили хором.
- Ну и хорошо. Значит, обратная дорога легче будет.
- А вы нам ее покажете? - поинтересовалась Маринка.
- От чего ж не показать? Покажу. Чай, не секрет. Я по ней в село за молоком да продуктами хожу. Тут недалеко. Тропа хорошая – не заблудитесь.
Подруги быстро обулись в свои сапоги.
- Мы только за грибами до реки сбегаем и вернемся, - Маринка застегнула ветровку.
- Не надо никуда бежать. Вон они, ваши грибы, у крыльца стоят.
Корзинки и рюкзаки, и правда, стояли в двух шагах от крыльца.
- Ну, зачем ты эту тяжесть таскала, бабушка? – протяжно-извиняющимся голосом сказала Жанна. – Мы и сами могли.
- Ничего-ничего, вам их еще до станции нести, а мне хоть какая-то прогулка, - ласково отозвалась Лукерья Ильинична.
Тропа, как и обещала бабушка, оказалась хорошо протоптанной. Легко дошли до села, наслаждаясь запахами леса и пением птиц. В селе толи спали еще, толи уже все на работах были, но дворы были пустые. У одной из калиток женщина разметала листву с дорожки.
- Доброе утро, - закричали подружки еще издали, боясь, что сельчанка сейчас тоже исчезнет, как и остальные жители.
- Утро доброе, - ответила та, немного удивленная утренним гостьям.
- Далеко ли до станции? – поинтересовалась Жанна.
- С полкилометра будет. Это откуда же вы такие с грибами здесь взялись?
- В лесу набрали. Их там видимо-невидимо, - радостно сообщила Маринка и рассказала вкратце их грибную историю.
- Вот, у бабули в лесной избушке переночевали и….
- У бабули? У какой бабули? – немного испуганно спросила сельчанка.
- Ну, там, в лесу. Вы ее еще Бабой Ягой зовете, - не понимая в чем дело, ответила Маринка.
- Лукерья Ильинична, - поправила ее Жанна.
- Ну, да. Она самая.
Сельчанка во все глаза смотрела на обеих, не зная, то ли бредят, то ли еще что.
- Нет там никакой бабули, - осторожно выговаривая каждое слово, сказала женщина.
- Как нет? Мы же там…
Жанна бросила свои корзинки, скинула рюкзак и побежала в ту сторону, откуда они только что пришли. За забором последнего дома остановилась, как вкопанная. На месте тропинки, по которой они с Маринкой пришли в село, росла крапива, да кусты малины. Ни вправо, ни влево - никакой тропинки тоже не было. Жанна растерянная вернулась к подруге.
- Нет ее, уж лет десять, как нет. – Стала осторожно рассказывать женщина. – Ходила она сюда, в село, за продуктами. А как-то пришла ко мне и говорит: «Я, мол, через два дня помру – так ты приди, сделай, что полагается, денег я тебе на столе оставлю. А похороните меня, в дом больше не ходите – нечего там искать». Пришла я через два дня и, правда, лежит бездыханная. Похоронили, честь по чести, вот только родным не могли сообщить – ни документов никаких, ни карточек. Мужики думали через эту - как ее? - передачу найти кого. А, где там. Кот у нее был. С виду кот и кот. А стоило нашим в дом сунутся после похорон, так он так разодрал, расцарапал всех, что в больницу ехать пришлось – швы ставить. И после никого туда не пускал. Мы и перестали ходить в ту сторону. А ведь у нее дочери были. Вот только в день похорон, когда гроб уже присыпали, военный вдруг пожаловал. Летчик. Долго на могиле сидел. Наш сторож там между делом помогает, за могилками смотрит: где оградку поправит, где подкрасит. Вот он слышал, как тот военный, уходя, сказал: «Низкий тебе поклон, мать, за талисман. Прости, что я таким нерадивым оказался. Но что было, то было. За то ни зла, ни обиды нет. Покойся с миром». Как и куда ушел – никто не видел. Больше никого за все время и не было.
- Где кладбище? - растерянно спросила Жанна.
- Да вон, - махнула сельчанка рукой, - за той рощей. Ты ее могилку сразу узнаешь. С мужем она похоронена. Там на памятнике две березки. Он лесником был, лес любил, вот она ему такой памятник и поставила.
Не говоря ни слова больше, Жанна побрела к кладбищу, забыв про подругу. Маринка осталась стоять с корзинками у калитки.

В электричке ехали молча. Маринка смотрела в окно и на заходивших пассажиров. Жанна бесцельно пялилась в пол.
- Это была моя бабушка, родная, - вдруг как-то без прелюдий сказала она. – Мама все собиралась к ней поехать, да отец против был. А когда его не стало, побоялась.
- Чего? – участливо спросила Маринка, пытаясь понять, с чем таким они сегодня столкнулись.
- Боялась, что осудят: мол, пока с мужем была – родители не нужны были, а как одна осталась – прибежала. А она папу берегла. Не хотела старые раны бередить. Мама была у него уже вторая, вторая жена. Первая ушла, когда он в госпитале оказался. Испытывал новый самолет. Поздно понял, что надо катапультироваться из падающей машины. Парашют не успел раскрыться. Повредился сильно – врачи думали парализованным останется. Вот тогда его теща настояла, чтобы дочь подала на развод. А папа встал, вопреки всем встал. Даже потом все комиссии прошел и доказал, что может летать. Вернулся в отряд. Пришел к жене. А нет жены, его встретила теща: уходи, говорит, нет ее для тебя больше, не страдай и ей жизнь не ломай. Он, когда маму мою встретил и к свадьбе шло, честно признался: что хочешь делай, а к теще не поеду и тебя не пущу. Любила мама его очень, потому и не ездила. Иногда письма бабушке начинала писать, да потом рвала и выкидывала. Ну, а потом – я тебе уже рассказывала.
- А кто на могилу к Бабе… к Лукерье Ильиничне приходил? – не унималась Маринка.
- Он, видно, и приходил. Прощения просил, – устало ответила Жанна.
- Так ведь его ж давно в живых не было. Как же тогда?
Жанна подняла глаза и внимательно посмотрела на подругу.
- А не знаю я, Марин, не знаю. Вот как-то так. Многого мы еще не знаем об этом мире, чтобы объяснить. Мы с тобой тоже ночевали в доме, чай пили, в чистых постелях спали, разговаривали с ней, а ее нет. Ну, ладно бы, одной из нас привиделось. Но ведь обе же одно и то же видели и слышали.
- Ну, да. Даже грибы принесла с берега.
- Вот-вот. Пошли, выходить скоро, - электричка подъезжала к вокзалу.
- А что же теперь будет? – Маринка пыхтела сзади со своими корзинками, цепляясь ими за сиденья.
- Хорошо теперь будет, - вспомнила вдруг слова бабушки Жанна и заулыбалась. – Всем будет хорошо. Все наладиться. – И почувствовала, как бабушкины руки обнимают ее.