Грустная история одного ТТ - 2-6

     «ТТ-2/6» – триангуляционный теодолит, которым измеряют горизонтальные и вертикальные углы, первые – с точностью 2 секунды, вторые – с точностью 6 секунд. В те, давно прошедшие времена, когда произошла эта грустная история, подходили к завершению геодезические работы по созданию плановой опоры на территории огромной страны – СССР. В основном, эти грандиозные по объёму работы осуществлялись методом триангуляции.
     Вся территория страны была разделена на квадраты со сторонами примерно 400 километров, по периметру которых образовали цепи треугольников со сторонами от 20 до 30 километров. В вершинах треугольников закладывались центры – бетонные монолиты с металлическим штырём, на котором был нанесён небольшой крест. Определялись координаты точки пересечения линий этого креста с высокой точностью. Над центром строили сигналы, чаще деревянные, с площадкой для измерений углов, и визирным цилиндром над крышей, высотой от трёх (просто пирамиды) до сорока пяти метров. Это была сеть триангуляции 1-го класса.
        Пространство внутри квадратов заполнялось треугольниками меньшего размера со сторонами 13-20 километров. Это называлось сетью триангуляции 2-го класса. Примерно в середине треугольников 2-го класса располагали пункты триангуляции 3-го класса. В некоторых вершинах квадратов (сеть 1-го класса) на расстоянии не более 200 километров друг от друга создавали, так называемые, базисные линии, длины которых измеряли с очень высокой точностью. Все горизонтальные углы в сети измеряли высокоточными теодолитами. 
       Вы же помните, наверное, из курса школьной геометрии и тригонометрии – для того, чтобы вычислить значения всех шести параметров треугольника (три стороны и три угла), надо знать, хотя бы, три из них. Вот, после выполнения полевых наблюдений (измерений углов и длин базисных линий) и производились вычисления координат. Это очень трудоёмкая работа, тем более, что в те года ещё не было электронно-вычислительных машин и тем более – компьютеров.
      Простите меня, что я напрягла вас специальными вопросами, но без сделанных мной простеньких пояснений, вам трудно будет понять ту грустную историю, которую я собираюсь вам рассказать.
     Летом 1959-го года, после окончания пятого курса геодезического ВУЗа (мы учились тогда пять с половиной лет) на второй производственной практике я работала помощником наблюдателя. Мы наблюдали (измеряли) углы с пунктов триангуляции 2-го и 3-его классов в степях Казахстана между городами Караганда и Павлодар теодолитом «ТТ-2/6». Этот прибор был тяжёлым и громоздким и состоял из двух частей. В деревянном ящике, представлявшим собой куб, со сторонами больше половины метра надёжно крепилась подставка инструмента. В другом, тоже деревянном прямоугольном ящике, длинной более трёх четвертей метра, так же надёжно, крепилась зрительная труба. Ящики были сделаны из толстых досок прочного дерева. Весил каждый ящик не менее десяти килограмм – точно уже не помню. Сейчас такие инструменты не используются – другие теперь технологии: лазеры, GРS…
    В нашей бригаде было четыре человека: наблюдатель, его звали Борис Константинович, я – помощник наблюдателя, повариха и рабочий. Недалеко от нас работала ещё одна такая же бригада. Обе бригады обслуживала одна грузовая машина с водителем, перевозя нас с пункта на пункт вместе с нашими палатками, инструментами, 10-ти вёдерными бочками питьевой воды и т.д. Воду мы запасали, набирая в редко встречающихся степных колодцах или в колодцах крошечных населённых пунктов, которые изредка попадались нам на пути. Иногда, обе бригады ставили свои палатки рядом, около пункта триангуляции 2-го класса, одна из бригад выполняла наблюдения с этого пункта, другая – с расположенных поблизости пунктов  3-его класса, используя машину.
       Степи между Карагандой и Павлодаром совсем не везде плоские, как стол. Часто встречаются холмистые участки или одинокие высокие холмы среди ровной степи. Есть там и небольшой горный массив – Баянские (Баянаульские) горы. «Баянаул» – монгольское слово. Оно означает – богатые, счастливые горы, ещё их называют второй Швейцарией. Когда едешь в сторону Баянаула на машине, горы возникают неожиданно – прямо среди ровной степи. Горные остроконечные вершины, поросшие горными соснами, скалы, глубокие ущелья, по дну которых мчатся бурные ручьи (или маленькие речки?), берущие начало от горных ключей, голубые озёра – красота! Но всё это в миниатюре. С востока на запад горный массив простирается всего на сорок – сорок пять километров, с севера на юг – в два раза меньше. Высочайшая вершина – всего 1026 метров над уровнем моря. У самого подножья гор – небольшой одноэтажный городок, районный центр Баянаул – по крайней мере,  таким он был в 1959-ом году.
       К моему сожалению, мы выполняли наблюдения только с одного пункта, расположенного в Баянских горах. Этот пункт 3-его класса – трёхгранная пирамида – был построен на округлой вершине на западе горного массива вблизи Баянаула.  Мы подъехали к подножию горы на машине, а потом долго поднимались по крутой тропе на вершину. Мужчины (наблюдатель, рабочий и водитель) с трудом тащили в гору тяжёлые ящики с инструментом. У меня через плечо висела полевая сумка, а в руке я несла тяжелый бидон с питьевой водой…
        Вид с вершины горы открывался изумительный. Слева и справа простирались зелёные горы с вкраплениями разноцветных скал, а прямо перед нами, внизу – абсолютно круглое, голубое-голубое озеро. Справа берега озера не были скалистыми, видна была жёлтая полоса песка, зелёный луг, и несколько маленьких белых домиков. За озером до самого горизонта – горы, горы… Смотреть на это можно было до бесконечности, но время поджимало – надо было выполнить программу наблюдений (это два-три часа) и до темноты спуститься к машине… Но, это было ближе к концу сезона – где то в середине августа или даже в начале сентября…
      Борис Константинович в начале мая умудрился сломать ногу и бюллетенил, поэтому бригада выехала в поле и начала наблюдения только в середине июня,  Я с начала мая занималась на базе партии вычислительными работами.
       Июнь прошёл благополучно. Мы успешно выполнили и даже немного перевыполнили план наблюдений. Оплата труда у нас была сдельной. Существовали нормы выработки, сколько и каких пунктов надо отнаблюдать, чтобы получить полный оклад. При перевыполнении нормы платили больше, при недовыполнении – меньше. А вот в июле начались разные неприятности.
       Июнь был жарким и в начале июля начались степные пожары. Горели сухие травы. Степной ветер раздувал огонь и гнал его с большой скоростью. Дым не позволял вести наблюдения – не было видимости. Это продолжалось три дня. У наших коллег сгорела одна палатка – не сумели отстоять. У нас всё обошлось благополучно. Мы своевременно заметили приближающуюся полосу огня и стали тушить горящую травы всеми возможными способами. На наше счастье трава была ещё невысокой, и мы топтали огонь сапогами, сбивали мокрыми тряпками. Свой маленький лагерь мы отстояли – огонь нас обошёл. Потом похолодало, прошли дожди. Пожары прекратились, но несколько дней были туманы, и не было видимости на пункты наблюдения 
       Наконец, погода наладилась. Мы закончили наблюдения на пункте 2-го класса, на котором нас застали пожары и туманы и переехали на следующий пункт, тоже 2-го класса. Он располагался на вершине крупного холма, вокруг которого теснилось множество холмов меньшего размера. Палатки мы поставили в уютной лощине между холмами (в Казахстане такие лощины называли – сай).
     Получилось так, что от палаток не было видно самой вершины холма с сигналом. В общем-то, ничего плохого в этом не было. Быстро спустили из кузова машины на землю инструменты, наши вещи, бочки с водой, поставили палатки. Мужчины взяли инструменты и отправились к сигналу, чтобы поднять инструменты на сигнал и посмотреть – по всем ли направлениям есть видимость. Подъём на сигнал инструментов ответственное дело. Обычно, спускают с сигнала канат, предварительно закреплённый на наблюдательной площадке. Привязывают ящик с инструментом. К канату привязывают ещё одну верёвку (оттяжку). Двое тянут канат (с ящиком) вверх, а один внизу оттягивает канат, чтобы ящик с инструментом не бился о конструкции сигнала. Скоро мужчины вернулись. Оказалось, что нет видимости на два из восьми сигналов, на которые должны вестись наблюдения. Такое бывает. Надо ехать к этим сигналам и наращивать (поднимать выше) визирные цилиндры.
      Мужчины быстро собрались и уехали, а меня попросили помочь поварихе приготовить обед, сказав, что через час-полтора они вернуться. Ну, как обычно. Обед был вовремя готов. Готовила повариха в кухонной палатке на двух примусах, заправленных бензином. Прошло два часа, потом – три. Мы с поварихой забеспокоились. Я решила подняться к сигналу…
        На бревне нижнего венца сигнала сидел Борис Константинович и курил. Его лицо было каким-то чёрным. Перед ним лежали ящики с инструментом.  Я спросила: «Что случилось?» Борис Константинович как то странно на меня посмотрел и нецензурно выругался – послал меня «на три буквы». Я опешила. В нашей бригаде, как, впрочем, и в соседней, не было принято использовать ненормативную лексику. По крайней мере, я никогда этого не слышала. Я повернулась и быстро ушла. Повариха, молча, выслушала меня и предложила пообедать. Она была очень спокойной и, очевидно, мудрой женщиной средних лет. Мы поели, повариха помыла посуду и посоветовала мне ещё раз подняться к сигналу. Я и сама уже об этом подумывала, так как Борис Константинович не появлялся и машины с рабочем не было.
       На этот раз наш «ТТ 2/6» стоял на штативе. Борис Константинович опять сидел и курил, но лицо у него было уже другое. Он извинился и стал рассказывать мне, что произошло. Я слушала, не перебивая и сочувствуя.
     А дело было так. Благополучно подняв на нужную высоту визирные цилиндры, бригада возвращалась в лагерь. Чтобы сократить путь, было решено подъехать к сигналу с другой стороны холма. Совсем на подъезде к холму, где был наш пункт, водитель не заметил солончак и на всей скорости въехал в него. Машина забуксовала и остановилась. Колёса моментально до половины завязли в солёной грязи. Помощи ждать было неоткуда, надо было самим выбираться на твёрдую землю. Методика была известна и не один раз использована. Но дело было требовало много времени и сил. Водитель с рабочим остались вызволять машину из солончакового плена, а Борис Константинович отправился пешком к сигналу.
     Сигнал был десятиметровый со шведской лестницей (просто перекладины) для подъёма на одном из четырёх несущих столбов. Внутреннюю лестницу с перилами строят только при сооружении сигналов выше десяти метров. Борис Константинович поднялся на сигнал с биноклем, но было не очень хорошо видно, а ему хотелось наверняка убедиться в наличии видимости, пока машина не уехала в другую бригаду.  Ящики с инструментом стояли внизу на земле. 
     Молодой, уверенный в своих силах мужчина, решил один поднять инструмент на сигнал по шведской лестнице, грубо нарушая все правила техники безопасности. На ящиках с инструментами, кроме прочной ручки, были лямки, как у рюкзака, что бы переносить их при острой необходимости на спине. Зрительную трубу Борис Константинович поднял на сигнал благополучно. А при подъёме подставки произошла неприятность. Уже на самом верху, перед последней перекладиной шведской лестницы у Бориса Константиновича не хватило сил, руки сорвались и он повис на перекладине вниз головой. Ноги дрожали. Тяжеленный ящик тянул вниз. Вот-вот колени разогнутся и это верная смерть.
       Борис Константинович мысленно прощался со своим крошечным сыном, которого он ещё даже не видел. Перед отъездом в поле он отправил беременную жену (на девятом месяце) к её маме в Москву. Неделю назад начальник партии привёз письмо от жены с известием о благополучном появлении на свет мальчика. Вдруг, Борис Константинович вспомнил, что в кармане штормовки есть нож. С большим трудом он достал нож и перерезал лямки. Ящик с инструментом грохнулся вниз с десятиметровой высоты. Освободившись от тяжёлой ноши, с большим трудом на дрожащих ногах он  спустился на землю, сел на бревно в основании сигнала, дрожащими руками достал сигарету, закурил и с ужасом подумал о том, что подставка, скорей всего, безнадёжно испорчена. Вот в этот, совсем неподходящий момент, я и пришла в первый раз к сигналу и попала под «горячую руку».
      Борис Константинович, перекурив и немного отдышавшись, открыл ящик с подставкой теодолита, вынул подставку (она была прочно закреплена внутри ящика) и установил её на штатив. Внешний осмотр инструмента его порадовал – всё, было, кажется, в порядке, только в одном окуляре, с помощью которого берут отсчёты по вертикальному кругу, слегка треснуло увеличительное стекло. «Ну, с этим можно работать!» – сказал он себе, и стал делать поверки (проверку точности работы инструмента). Инструмент был полностью исправен и, даже (О! Чудо!), эксцентриситет – несовпадение осей вращения двух горизонтальных кругов вращения подставки (они называются лимб и алидада) – стал, почти, нулевой, а до падения был на пределе допуска. Обрадованный благополучным исходом неприятного происшествия, Борис Константинович закурил, сев на нижнее бревно сигнала, и увидел, что я, опять, поднялась к сигналу…
       Мы убрали подставку в ящик и спустились к палаткам. Уже приехала машина, которую, в конце концов, водитель с рабочим вытащили из солончака. Мужчины с удовольствием пообедали, водитель сел в машину и уехал ко второй бригаде, где его уже заждались.
       Инструмент работал прекрасно. Мы успешно наблюдали программы и с пунктов 2-го класса, и с пунктов 3-его. В конце августа (было уже не жарко) мы двумя бригадами встали лагерем у пункта триангуляции 2-го класса, который находился на вершине пологого холма. Дело было к вечеру. Наблюдатели решили, что наша бригада будет вести наблюдения с данного сигнала, а другая – с расположенных поблизости пирамид – пунктов 3-его класса. Коллеги поехали на рекогносцировку. Наш сигнал был намного выше десяти метров, с внутренней лестницей для подъёма на площадку, с которой ведутся наблюдения, и сделан из толстых брёвен. 
     Пока поварихи готовили ужин, мы отнесли наш инструмент к сигналу, подняли его на сигнал, установили  на стационарный штатив.  Борис Константинович проверил, по всем ли направлением есть видимость – всё было прекрасно. Сделав необходимые предварительные наблюдения и натянув брезентовые тенты от ветра, там, где это не мешало наблюдениям, мы, согласно инструкции, закрыли инструмент чехлом и спустились к палаткам, так как солнышко было уже низко над горизонтом и вести высокоточные наблюдения было нельзя.  Вернулись с рекогносцировки наши коллеги, довольные результатом.  Поужинали, недолго посидели-поговорили и разошлись все по своим палаткам спать.
         Встали, как всегда, очень рано, наверное, в шестом часу (В июне, начале июля вставали ещё раньше), выпили по стакану горячего, сладкого чая. Коллеги  уехали к своим пунктам, взяв с собой термос с чаем и бутерброды, а мы отправились на сигнал. Видимость была прекрасная. Часам к десяти мы отнаблюдали половину программы. Солнышко поднялось достаточно высоко и, не смотря на лёгкую, высокую облачность, появились колебания восходящих от земли потоков тёплого воздуха – продолжать наблюдения стало нельзя. Мы, как положено, зачехлили инструмент, предварительно сняв и положив в ящик зрительную трубу, и спустились вниз. Плотно позавтракали, посидели и Борис Константинович скомандовал: «Всем спать. Вечерняя видимость начнётся при высокой облачности рано, и мы с тобой» – обратился он ко мне – «часика в три поднимемся на сигнал и сегодня же закончим программу наблюдений на этом пункте».   
      Я проснулась от сильного грохота и какого-то воя. Автоматически взглянула на часы – было около четырёх часов дня. Тут же я услышала, истошный крик нашего рабочего: «Сигнал упал!» Я выскочила из своей палатки, наверное, одновременно с Борисом Константиновичем. Сигнал лежал на земле. Со страшной силой дул порывистый ветер.
     Все побежали к сигналу. Ветер подгонял в спину. Крыша сигнала, расколотая на части, лежала в нескольких метрах от сигнала. Наблюдательная площадка была сломана, подставка теодолита в чехле валялась на земле. Борис Константинович поднял подставку и развязал чехол. Лимб и алидада подставки от сильного удара из плоских кругов превратились в трёхмерную фигуру. Инструмент был безнадёжно испорчен.
    Стараясь перекричать вой ветра, Борис Константинович крикнул мне: «Беги скорей к своей палатке, проверь, хорошо ли закрыт ящик с нашими документами, как бы ветер не порвал палатки!» Я побежала вниз. Встречный ветер дул с такой силой, что я просто легла на него и перебирала ногами.
      Ветер прекратился так же внезапно и резко, как начался. Палатки он не успел порвать и, даже, не сорвал с их мест – они были поставлены на совесть.  Наша повариха рыдала и приговаривала: «Какое счастье, ведь вы проспали свою смерть. Слава Богу...» Конечно, если бы мы с Борисом Константиновичем в три часа поднялись на сигнал и начали наблюдения, шансов остаться в живых у нас не было. Думать об этом не хотелось. А наш «ТТ 2/6» было мне очень жалко… Вины нашей в гибели инструмента не было – мы всё делали по инструкции…
      Вскоре приехали удивлённые коллеги. Они вели наблюдения на очередном пункте 3-го класса. Выполнив почти половину программы, наблюдатель, вдруг, потерял наш сигнал – вот, только что был, и исчез. На совете двух бригад было принято решение, что нам надо срочно ехать в Караганду на базу экспедиции, сдать по акту испорченный инструмент и получить другой. Наблюдатели составили акт, все присутствующие его подписали. Быстро поужинали, собрались и поехали по степи на запад. Скоро стемнело. Я дремала, водитель и Борис Константинович  меняли друг друга за рулём.
     Рано утром мы приехали на базу экспедиции, сдали по акту наш многострадальный «ТТ 2/6»,  получили новый инструмент и быстренько сделали необходимые поверки – теодолит работал прекрасно. Пообедав  в ближайшей столовой, отправились мы в обратный путь и уже в темноте благополучно добрались до нашего маленького полевого лагеря.
    В сентябре погода благоприятствовала успешной работе. День стал короче, но перерыв между утренней и вечерней видимостями сократился – солнце уже не так нагревало землю и восходящие воздушные потоки нам почти не мешали. В начале октября похолодало, ночами температура воздуха опускалась ниже нуля, и в бочках с водой появлялся ледок.
   Все не вылезали из телогреек, мёрзли руки во время наблюдений и у меня и у наблюдателя – работать в перчатках не получалось. Повариха наливала нам в большой термос сладкий чай, что бы мы хоть чаем грелись, работая на продуваемой всеми ветрами площадке сигнала.  Вечерами грелись у костра, а в спальные мешки забирались в одежде, подложив под свой мешок телогрейку и укрывшись сверху мешка тёплым одеялом. Но работалось хорошо. План наблюдений был значительно перевыполнен.
    К середине октября все наблюдения на объекте были успешно завершены, и мы благополучно вернулись на базу партии в Караганду. Я стала собираться домой, моя производственная практика закончилась. При расчёте я обнаружила, что из моего заработка удержали некоторую сумму. Главный инженер мне сказал, что это за разбитый теодолит, мол, будет разбираться комиссия и, возможно, мне потом пришлют эти деньги почтой. Вот такая получилась ложка дёгтя в бочке мёда!  Конечно, я ничего не получила. Но за практику мне поставили «отлично», и на том спасибо.
    Как же хорошо было снова очутиться дома! Занятия в институте на шестом курсе начинались с 15 ноября. Собственно лекций уже не было, началась работа над дипломным проектом. На заработанные, на практике деньги я купила маме и бабушке подарки, себе какие-то обновки и первый в нашей семье пылесос. Тогда пылесосы были далеко не в каждой семье.