Романтики смутного времени

РОМАНТИКИ СМУТНОГО ВРЕМЕНИ
Размышления о повести журналиста Виктора Крюкова «Лучник».
Удивительное дело, закрыв последнюю страницу книги о древнем Курске «Лучник», я невольно задался вопросом: что это – документальное повествование или художественный вымысел? Потом перечитал произведение. И больше не стал задаваться вопросом о жанровых особенностях объемного труда – не в смысле количества страниц, а по сути проделанной моим, несомненно, талантливым коллегой исследовательской и литературной работы.
В.Крюков, безусловно, выступает здесь не только как писатель, но и как ученый-историк, знающий истинную цену фактам и легендам, правде и вымыслам, молве и летописным источникам, традициям и обрядам. И неслучайно повесть «Лучник» - это настоящий кладезь образных выражений, летучих фраз, присказок, ярких сравнений, старомодных слов, сочных шуток-прибауток… Здесь все дышит Русью средних веков, смутного времени.
 Ни одной скучной страницы. Все мчится, скачет, летит, стреляет, говорит, поет, веселится, печалится, мечтает, любит – словом, живет!.
И вместе с автором заглядывая в глубь веков, понимаешь, что война в жизни Российского государства в той или иной форме присутствует постоянно. Так уж, знать, написано на судьбе его. А то, что изображено в повести, - всего лишь один из эпизодов неспокойной российской истории. Разноликая Русь здесь развернута своим историческим профилем, где душа и дух едины. И яснее понимаешь, что Русь возникла и возмужала на скрещении многих культур и народов. О кровосмешении, к примеру, русского и татарского люда В.Крюков в своей повести сказал кратко, буквально одним мазком, но емко, сославшись на рассказ одного из героев: «Жил такой татарин в Курске – Аркан. От русского не отличишь, но в церковь не ходил. Зато дети его крещенными были, один даже в казаки записался».
Война в «Лучнике», безусловно, величина самоценная. Но она скорее здесь проходит лишь мощным фоном на жизненном пространстве юго-западных рубежей не так давно объединенной Руси. И Курская крепость играла тогда огромную роль. Все эти бесконечные стычки с крымскими татарами, другими степняками и польскими завоевателями дают автору прекрасную возможность попытаться воссоздать образ наших далеких предков: как они жили, чем занимались, промышляли, с кем и как дружили, кого и почему сторонились, с кем, как и за что сражались, чем дорожили, как любили и берегли Русь… Это была непростая реальность, сложный мир – и духовный, и чисто человеческий.
Автор, житель, в общем-то, городской, технарь по образованию, сумел окунуться в самые глубины русского характера, русского духа, русского народного языка. Восхитился этим языком и вложил в уста своих героев. Показал жизнь на всех ее высотах – от низших помыслов до вершинных поступков.
И еще что важно – книга в лучшем смысле слова патриотична. Причем патриотизм (слово, к сожалению, почти вышло из моды в последние годы, стало, вроде, как бы не уместным) не навязывается автором, а вплетается в ткань повествования тоже художественными средствами. Скажем, даже в том, как перекликаются дозорные на сторожевых вышках Курской крепости, звучит патриотическая нотка: «Славен город Курск!» - неслось с одной вышки. – Во истину славен!» - звучало в ответ с другой вышки.
Писатель разбил свое повествование на главки. Их ровно три десятка. Они компактны. Легко читаются. Почти в каждой из них – ссылки на летописные или хроникальные источники, переводы древних, уже давно вышедших из употребления слов и оборотов речи. В чем, несомненно, – дань уважения к современнику, в руки которого может попасть эта книга. Кстати, читать эти сноски – тоже удовольствие. И немалое, потому что в них очень много познавательного и даже поучительного.
В принципе, автор вполне мог адаптировать устаревшие слова и обороты речи к современному языку. Мог. Но он – писатель, и ему важно, чтобы герои далеких лет говорили, хотя бы приближенно, словами своего времени. И ему это удалось сделать непринужденно, корректно и профессионально, то есть научно обоснованно. Каждая главка буквально искрится самобытными, остроумными диалогами, афоризмами, частушками, песнями, шутками-прибаутками:
Не рушь чужую память – добра не будет;
Наши в поле не робеют и на печи не дрожат;
Счастью не верь, беды не пугайся;
 Вольному – воля, смелому – поле;
Ты умирать готовься, ан жить надейся;
Богу молись, да и черта не обижай;
Не скор Господь, да меток;
В пузе солома, а шапка с заломом;
Прав медведь, что корову задрал, неправа корова, что в лес забрела;
Не учи хромать, у кого ноги болят;
Тело – в тесноту, душа – на простор (о могиле под «терновым одеяльцем»);
Голодная собака сильнее сытого волка;
Чтоб струна внутри ослабла… (глоток водки после кровавой схватки со степняками, чтобы снять напряжение)…
Как всегда, в переломные моменты истории под ее жернова чаще всего попадают молодые. И в этой повести в центре событий находится юный воин – Ваня (Ваньша), крестьянский сын, помятый на охоте медведем, и оставшийся после схватки с диким зверем сиротой (косолапый не дал шанса выжить отцу подростка). С ним и его ближайшим окружением писатель сводит нас уже в первой главе «Славен город Курск». И сразу, одной фразой обозначает суть своего главного героя: «Телом слаб, а духом крепок», - припечатал воевода. И чуть позже: «Пусть на ногу не скор (после встречи с медведем хромым стал – В.К.), зато в дури всякой не замечен». А еще воеводе льстит, что подросток, появившийся в крепости, в «воинские люди хочет».
И чтобы закрепить первое впечатление о герое, автор дает слово духовному наставнику Вани монаху Аввакуму: «Отрок сей вельми в деле воинском сноровистый, из лука бьет без промаха и попадаться ему под руку не след, потому как сам Сумбул Анофриев за него горой»…
Да и как не ценить такого воина: он и вестовой, и оруженосец, и разведчик, и лучник бесподобный, и страха не ведает, к тому же зоркий, смекалистый, вежливый, добрый, знает, как обработать и лечить рану, умеет степь слышать и различать топот копыт своих и вражеских лошадей,  лишнего слова не скажет. Для него дружба не знает сносу, не ведает границ. Добрый ум, детская непосредственность, богатое воображение (иногда зашкаливает), раскрепощенное общение даже с бывалыми воинами (сам урядник Аким-Мордобой иногда внимал советам Ваньки, хотя лично оберегал мальца от подробностей «лютости военной» и пьянства).
И в то же время – «душой младенец беззаботный», как писал о себе первый московский ополченец в июле 1812 года поэт Сергей Глинка. Вот таким предстает в повести «Лучник»  главный ее герой Ванька – Яблочко (прозвище - за меткость в стрельбе из лука).
Именно на образе Вани и его окружения строится вся интрига повести. Она, в принципе, не перенасыщена действующими лицами. Их всего-то десятка полтора. Но каких! Кроме Вани, его легендарный дед Кузьма-Кудеяр, приятель Гринька и его дед Косолап,  известный на всю округу кузнец Никишка, монах Аввакум, воеводы Иван Полев (первый из курских «градоначальников») и Иван Волынский, урядник Аким, сотники Сумбул Онофриев и Иван Анненков, невеста Ваньки Настя… И несколько эпизодических героев – подъячий из Москвы, Странник, стрельцы, татары… И, конечно же, особняком стоит «слуга и спутник» главного героя верный пес Падым.
Примечательно, что портреты основных героев, включая и собаку, красуются в конце книги. Их мастерски и с большой выдумкой, даже с долей доброй иронии нарисовал сам автор повести В.Крюков, в чем, несомненно, проявилось еще одно дарование мастера пера и карандаша. Причем в рисунках легко угадываются черты коллег писателя по журналистскому и художническому цехам – галериста Олега Радина, журналиста Василия Воробьева, художника Владимира Парашечкина (к сожалению, уже ушедшего из жизни).
Впрочем, это не единственное «прикладное творчество» в этой повести. В.Крюков показал себя здесь и как искусный сказитель, сочинитель выразительных частушек, казачьих песен. К примеру, вот такой:
Государь своим боярам
Строгий отдавал наказ,
Строгий отдавал наказ
Город строить тот же час.
На Тускари – на реке,
На высоком на холме,
На высоком на холме,
В порубежной стороне…
Мы легко узнаем в повести не только слободу Стрелецкую с Николаевской церковью (она, к счастью, стоит и поныне), но и о том, какие нравы царили и в слободе, и в крепости, в казачьих отрядах, почему стрельцы не жаловали казаков, особенно после кулачных боев на Святки и на Масленицу…
А через рассказ монаха Аввакума прослеживаем судьбу Курска от времен Феодосия Печерского и князя Игоря до смутного времени, которое, по сути, и отражено в повести «Лучник».
Автор не на секунду не забывает, что поветь его историческая, основанная на реальных событиях и в большинстве своем с реальными героями, что отражено в сносках. И писатель нигде не сбивается - ни в образном ряде, ни в диалогах, ни в стилизованности речи героев, ни в описании природы или животного мира, удаленного от нас на четыре столетия, стараясь быть точным во всем, воспроизводя картину «разбойного времени» без утайки ее самых суровых сторон. Скажем, после кровавой схватки с татарами головы неверных выставляли на стене Курской крепости, дабы другим неповадно было вторгаться в пределы Руси с южных ее рубежей и убивать невинных крестьян и посадских людей, уводя в рабство детей и девушек, матерей и сестер.
При этом остается на позициях гуманизма. Показывая, как порой жестоки были уроки мужества Ваньки, он как бы размышляет вместе с главным героем повести. «Поубивал многих,- сокрушался Ваньша. – И жалел потом: у каждого – матери, сестры, жены, дети…»
А с другой стороны, писатель вступается за своего героя  - его деревню вырезали степняки, сестру и мать в полон взяли, пока они с отцом на медведя ходили… Убивать людей самому было куда страшнее, чем смотреть. На медведя в одиночку – проще. Впрочем, Ванька по малолетству, даже когда зайца подстрелил первый раз, долго втихомолку плакал на печке. Истово молился, бил поклоны перед иконой… Дед Кузьма часто говорил: «Зверя без нужды убить – и то грех, а уж человека…». То есть автор во многом солидарен со своим героем. Ведь когда человек в шаге от смерти, то жизнь начинает выстраиваться по более глубоким, высоким и строгим правилам, чем в годы затишья.
Несомненное достоинство книги еще и в том, что В.Крюков о самых сложных проблемах в истории Отечества старается говорить устами героев. Их языком - простым, ясным, образным, свободным от примесей «телевизионно-интернетовской» шелухи. Исконно русским языком, благодаря которому в значительной мере повесть читается легко, на едином дыхании.
Всего лишь один образчик такого общения. Вот какой «философский» разговор состоялся на Белгородской дороге между урядником Акимом и сотником Сумбулом.
Урядник: Нас (русских – В.К.) некому пожалеть. На Руси всегда земли много, всем хватит. Зачем еще воевать за новые земли. И мучиться на службе царской, как мы с тобой…Неужто для нас землицы мирной не найдется?
Сотник: Ежели бросим земли порубежные – то скоро усохнет Русь до единой Москвы, а там и она падет…Чего уж тут – наше дело такое. Может, когда и помянут нас добрым словом внуки и правнуки. А забудут – невелика беда, если их житье легче нашего  станет.
Ведь в этом простом диалоге казаков – вековые проблемы России. И как тут не вспомнить Ф.Достоевского: «Широк русский человек. Я бы сузил». А еще тут мы четко видим, что не ради славы, а ради доброй памяти и лучшей доли для потомков проливали кровь свою наши предки.
При чтении повести тебя не покидает ощущение, будто автор сам стоял в дозорах на опасных путях, бросался в атаки, оберегал детей и девушек от татарского полона, ходил на медведя, хоронил друзей, павших в стычках со степняками и поляками… Вместе с Ваньшей слышал, как вдали от казачьего табора степь заговорила особым языком: заунывно перекликались волки, тявкали лисы, ветер шумел в верхушках холмов, какая-то мелкая живность шебуршала в траве, рыба плеснулась в соседнем озерке, просвистел воздух в крыльях совы-мышатницы…
Писатель каждым поворотом мысли пытается подсказать нам, что это было не только тревожное, но и героическое время, не только кровь лилась на древней курской земле, но и душа воспаряла при виде немыслимых красот лесостепной полосы и природной щедрости…
Известный российский литературовед Лев Аннинский как-то заметил: «Русские – мечтатели вселенского масштаба». Что ж, то, как ведут себя герои повести «Лучник» в разных обстоятельствах, лишний раз показывает, что они были романтиками смутного времени. И, тем не менее, близки и нам, перешагнувшим в третье тысячелетие.