День рожденья тети

Вот уже вторая неделя пошла, как я не слышу шагов у себя над головой. Не слышу  характерного покашливания, звука передвигаемых стульев. До меня не доносятся обрывки  мелодии Брамса (венгерский танец №1) с  ветхого  проигрывателя семидесятых годов.  Тишина наверху затянулась.

Эта мысль неожиданно посетила меня сегодня утром, когда я, разбуженная беспощадными трелями будильника из телефона, лежала, глядя в потолок.  Происходит что-то странное, нехорошее.

Дом у нас, хоть и относится к старому жилищному фонду Санкт-Петербурга, но построен был уже в начале двадцатого века. Возводился он специально  по заказу  сестричества при близлежащем храме. Сестры намеревались жить  тихо, и звукоизоляция им была  по определению не нужна. Они на ней и  сэкономили. Сестричеству не суждено было въехать в построенный для них дом, началась революция. Храм давно снесен,  а все последовавшие поколения жильцов расплачивались за экономию строительных материалов невероятной слышимостью. Передвижения моего соседа сверху  обычно доносились до меня с той или иной степенью четкости. Наверху двигали мебель, открывали и закрывали дверь ванной со скрипучими петлями, кашляли. Там была жизнь.

Я всегда знала, что у соседа все более или менее в порядке.
Виктор Маркович, блокадник, ветеран, бывший главный инженер какой-то знаменитой строительной организации. В молодости он объездил всю страну, побывал на Севере, на Дальнем Востоке и даже в странах Восточного блока и в Африке. Теперь доживал свою жизнь на пенсии.  С сестрой съезжаться не хотел. Семью, жену и сына, потерял  давно при трагических обстоятельствах, о которых не любил распространяться. Я встретила его однажды  на  лестничной площадке между вторым и третьим этажами. Старик сидел на подоконнике, прислонившись к стеклу, рука на левой половине груди, дышал тяжело. Седая щетина, потертый старомодный плащ выдавали одиночество пожилого человека. Рядом стояла пятикилограммовая сетка с картошкой из ближайшего супермаркета.


 В нашем доме нет лифта и подниматься наверх с грузом иной раз нелегко и мне. Я предложила свою помощь, подхватила картошку, и мы тихонько, ступенька за ступенькой, поднялись на площадку четвертого этажа. На этом пути к нам присоединился молодой человек в очках, который назвался представителем управляющей компании и всю дорогу, поддерживая Виктора Марковича за локоть, спрашивал у нас, нет ли каких жалоб на управляющую компанию. Я сказала, переводя дыхание, что если еще раз заделают окошки в подвал, где ютятся бездомные коты, я заделаю окна в их офисе. Он как-то странно посмотрел на меня, промолчал, у  дверей раскланялся и стал звонить в соседнюю квартиру.

 «Скорую»  вызывать Виктор Маркович тогда отказался. Я сварила ему пять картофелин, намяла пюре, попеняла за то, что берет лишний груз, не рассчитывает силы. Мы разговорились, и с тех пор я присматривала за соседом.

-Мало кто догадывается, Ниночка, что в каждом старике сохраняется тот ребенок, которым он однажды пришел этот мир и впервые осознал себя.- сказал мне однажды Виктор Маркович пока я варила для нас кофе у него на кухне. – Вот почему старики смотрят на мир детскими глазами.
Я усмехнулась после этих слов: известно, как дружат старый да малый. Свою двоюродную бабушку .чья квартира досталась мне по наследству, я едва помнила. Родители звали ее тетей Олей. У нее было консерваторское образование. Безуспешные попытки тети Оли обучить меня игре на фортепиано  в те давние дни проложили между нами пропасть. Я  сопротивлялась отчаянно. Кто бы мог подумать тогда, что рядом с этим ненавистным фортепиано  и фотографическими портретами предков я буду проводить дни своей беззаботной зрелости в качестве феминистки, фрилансерки, интровертки и спасательницы бездомных кошек. Незамужней и бездетной тридцати лет от роду!
Неделю назад я позвонила Виктору Марковичу в дверь как обычно, чтобы занести буханку хлеба, кефир и  два кило картошки, как обещала. Но он не открыл на звонок. Я подергала ветхую дверь, обитую дерматином, и убедилась  - по тому, как двигались половинки двери, что она заперта не изнутри, а снаружи. В соседней квартире слева никто не жил, соседи справа недолюбливали Виктора Марковича, и на мой вопрос  вечно хмурая блондинка Ирина, кутаясь в белый купальный халат и моргая  непривычно белесыми ресницами на намазанном кремом лице, ответила
- Откуда я знаю?  Вы смеетесь? В больнице может быть. Или у родственников  Я не слежу за ним. Своих дел по горло.
Она захлопнула дверь, лязгнув замком новейшей конструкции. Виктор Маркович так и не  пришел ко мне  за своей картошкой. Не позвонил. Это было очень на него не похоже.
Я немного успокоилась. Заставила себя успокоиться.  Невозможно за все переживать. Действительно, пожилой человек может и в больницу попасть. Для блокадников имеются льготы. К тому же, у Виктора Марковича была сестра. Правда жила она в Выборге и была  тоже немолода.
Но сегодня тревога взяла верх. То ли потому, что прошло уже несколько дней, то ли потому, что накануне своего исчезновения сосед попросил меня сходить в магазин, ему нездоровилось, но  явно он не собирался никуда уезжать. Существенным был и тот факт, что я потратила в тот раз свои деньги, и хоть сумма  была небольшая, но он всегда был очень щепетилен в отношении денег, не допускал и копеечного долга.
 Возможно, тревога усиливалась по какой-то иной причине. Впрочем, разбираться со своими ощущениями было некогда. Дедлайн сдачи сайта для интернет-магазина нижнего белья «Розариум» прошел два дня назад. Мне грозила потеря и без того небольшого заработка дизайнера на удаленке. Надо было сдавать работу  срочно, сегодня же. Садиться за компьютер. Работать.
Я пошла в кухню, залила воду в джезву, насыпала сверху кофе и поставила на плиту. За окном каркали вороны из дворового сквера. Бесцветное небо было зябким и пустым.
И все-таки странно, что он не позвонил мне из больницы. Он знал мой номер и пользовался им иногда. Но сейчас телефон у  него был отключен. Вежливый  женский голос сообщал, что абонент находится вне зоны действия сети. Внезапно над головой у меня послышался звук передвигаемого чего-то тяжелого – мебели или ящика, наполненного каким-то содержимым. Кухня Виктора Марковича со старомодным буфетом и низеньким холодильником «Саратов» находилась точно над моей кухней. Планировка квартир у нас была одинаковой.
Кофе на плите горкой вылез из джезвы, подобно лаве из вулкана, и с шипением залил плиту. Я выключила газ, схватила связку ключей с ключницы в прихожей и, шагая  через две ступеньки лестницы, взлетела наверх. Звонок резко прозвучал за закрытой дверью. Я подождала и нажала еще раз. Мне показалось, что за дверью было какое-то шевеление. Но дверь так  никто и не открыл.
Когда я спускалась вниз, к себе на третий этаж, навстречу мне поднималась Ирина. Как всегда, хмурая, с печатью недовольства жизнью на лице, с большим  полиэтиленовым  («брендовым» как она выражается) пакетом  в одной руке и ключами в другой. Наши взгляды встретились. Но она быстро отвела глаза. Она всегда такая. Испуганная или безразличная, впрочем, не буду судить. Судить людей – грех. Осуди грех, но не человека. Господи, помилуй!
Когда я входила к себе, мобильный  зачирикал пташьим многоголосием,. Это был  уже не будильник. Звонила Света, директор магазина «Розариум». Свете было двадцать лет. Она была яркая блондинка с силиконовыми  модными губами, и магазин ей  был подарен неким, как она выражалась, другом, то ли депутатом, то ли из администрации города.  Света хотела сделать сайт к магазину.  Она закончила одиннадцать классов сельской школы где-то в шахтерском поселке на Урале и теперь  числилась студенткой института управления и экономики. И изо всех сил занималась своим, как она говорила, «проектом»
- Мы получили ваши эскизы, эти… макеты, картинки, - должна сказать, что это неплохо, неплохо, - в голосе звучала снисходительность, потом она помолчала секунды три - да но вот одна просьбочка, - Света очень любила уменьшительные суффиксы,- нельзя ли сделать , чтобы кнопочка «купить»  была цвета морской волны?
- Света, я бы рада, но на фоне ярко-красного это будет не очень хорошо, скажу прямо, это будет даже довольно…нецелесообразно. - Я воздержалась, чтобы не сказать нелепо, клиента нельзя обижать -. Вы же утвердили предварительные варианты, и цвет вам нравился. Еще помните, я предлагала черный, белый и беж - самые популярные цвета для белья, тогда бы кнопка любого  другого яркого оттенка смотрелась бы нормально, привлекала внимание. Но это ведь именно  вы настояли, чтобы был ярко-красный фон, что, мол, и магазин называется  «Розариум», и  выглядит красный цвет сексуально и все такое, помните? И вот теперь кнопка цвета морской волны ну никак не пойдет, эти цвета тяжело сочетаются. Эта пестрота может смутить посетителей вашего сайта, вы потеряете покупателей, понимаете меня?
Сколько ни стараюсь с клиентом все заранее оговорить, никогда не получается. Люди считают,  что могут в последний момент все  изменить. И изменить на какой-нибудь авангард вроде «морской волны» на кроваво-красном фоне. Слишком интеллектуальная безвкусица для магазина дамских трусиков. И если такая фигня не будет привлекать посетителей, то будет виноват дизайнер, копирайтер, верстальщик, кто угодно, только не они сами. Ведь они «заплатили деньги».
- Вы не слышите меня, - надменно произнесла Света - цвет морской волны – это любимый цвет Алексея Владиленовича , у него яхта, понимаете, на которой он проводит все время, и он спонсирует магазин и сайт тоже, У него личный бренд цвета морской волны! Ну, неужели так трудно понять.  Какая вам разница, какой цвет. –  в голосе у нее послышалась дрожь праведной обиды, и еще что-то. Наверное, презрение к моим профессиональным «загонам», которые не значат ведь ничего, если заказчик «платит». – Это ведь  такой пустяк, я не понимаю.
Света выучила слова макет и стиль, с довольно большим трудом, но на этом ее познания в вопросе заканчивались. Впрочем, слова личный бренд были ей более близки. Я вздохнула и подумала, что вот  и этот сайт я не смогу присоединить к своему портфолио. Ведь будущие заказчики  по моим работам не смогут отличить, где мое, а где Светино, и подумают, что это именно  у меня, а не у кого-то другого,  отсутствует вкус и чувство меры.
-  Ладно, - сказала я, - но  вместе со всеми остальными  правками, которые вы набросали мне за последнее два дня, это будет стоить дополнительных денег. А вы еще не оплатили предыдущие этапы работы.
Наверху послышались шаги. Я нажала на кнопку отбоя, игнорируя голос Светы в трубке,- к тому времени она перешла на ультразвук -, и подбежала к входной двери. У меня над головой хлопнула дверь, и я приникла к дверному глазку. Сначала были слышны звуки двух пар ног спускающихся по лестнице, потом на промежуточной площадке появились двое: мужчина, гладко выбритый брюнет лет тридцати с лишком в распахнутой куртке, из-под которой виднелся галстук и безукоризненно-выглаженная светлая рубашка, женщина средних лет в сером пальто и туфлях на низком каблуке. Рассмотреть подробно их в глазок я, разумеется, не могла
- Нет, здесь, конечно, требуется большой ремонт, - сказала женщина, - если уменьшить цену, то можно было бы согласиться, а за такую цену невыгодно.
- Да вы ознакомьтесь сначала с предложениями на рынке, --возразил мужчина – мы просим очень дешево, просто демпинговая цена…
Дальше не было слышно, потому что они уже спускались на второй этаж.  Женщина что-то раздраженно возражала. Их бубнеж постепенно стих. Хлопнула далеко внизу парадная дверь.
У меня ослабели колени, задрожали руки. Надо было действовать. Через час я уже сидела напротив дознавателя в нашем районном отделе полиции, предварительно прорвавшись через дежурную часть и  устроив  там разнос с криком и обещаниями обратиться в прокуратуру, встать пикетом на Невском проспекте, собрать пресс-конференцию и привлечь внимание общественности всеми доступными способами. Полицейские сначала отказывались  брать показания. Но потом вышел какой-то чин, тучный и краснолицый, и, выслушав меня, велел взять заявление.
- Итак, Нина Евгеньевна, вы не знаете, в какой одежде был Виктор Маркович Демин, которого вы разыскиваете, когда он вышел из дому - переспросил меня серьезный молодой человек в форме. Он представился Дмитрием, а в погонах я совсем не разбираюсь.
- Как же я могу помнить, если это  только мой сосед, мы не родственники, и последний раз я его видела у него дома, он был в домашней одежде, а потом мы разговаривали  только по телефону, - сказала я, стараясь, чтобы в моем голосе не звучало раздражения.
За соседним столом у окна женщина в форме допрашивала тщедушного юношу в яркой оранжевой куртке в наушниках. У юноши вчера на дискотеке украли планшет.
- Я требую, чтобы преступники были найдены, и чтобы вещь была мне возвращена, - едва ли не со слезами в голосе повторял потерпевший после каждой припомненной подробности своего пребывания на дискотеке.
- Мы сделаем все, что можем, - устало отвечала женщина. У нее были взъерошенные коротко остриженные волосы и поблекшая краска на лице.
- Вы обязаны найти, - вторил юноша дрожащим от возмущения голосом, и воспоминания подробностей продолжались.
- Вы поймите, его квартиру уже продают, понимаете. Это преступление. Человек пропал, ни слуху, ни духу,  пропал внезапно, в справочном скорой помощи не числится, в поликлинике тоже никаких записей нет. Надо хотя бы наложить арест на имущество. Вдруг он вернется, а квартиры нет.
- Наложить арест можно только после того, как мы станем располагать неопровержимыми свидетельствами совершенного преступления. В настоящий момент, кроме ваших предчувствий и подозрений мы ничем не располагаем. Он может оказаться у родственников. Как, кстати, зовут его сестру?
- Ирина, отчество , вероятно, Марковна. А вот фамилию не знаю, так как она была замужем. Проживает в Выборге.
- Вот видите. – сказал Дмитрий. – Может быть, он сейчас у этой сестры. Может быть, они решили съехаться, а эту квартиру продать. А мы наложим на нее арест. Сами посудите.
Я знала, что Виктор Маркович очень не любил разговоров о том, что ему лучше было бы съехаться с сестрой, так как на одной территории они быстро начинали ссориться. У них была  бытовая несовместимость характеров, несмотря на хорошие в целом отношения. С тех пор, как оба потеряли свои семьи, они два раза предпринимали попытки съехаться, и все неудачные. К тому же, он обязательно позвонил бы.
Но я промолчала, понимая, что все это тоже будет отнесено к разряду «предчувствий» и «подозрений». Посмотрела на  недавно оштукатуренную стену за спиной Дмитрия,  увешанную плакатами против терроризма. Над головой Дмитрия террорист в вязаной шапочке под видом обыкновенного человека оставлял в трамвае сумку со взрывным устройством и удалялся на цыпочках, воровато оглядываясь. Этот комикс развивался на всех остальных плакатиках, призываавших граждан к бдительности.
- Я требую, я гражданин Российской Федерации, меня ограбили – опять заладил юноша за соседним столом. Его оранжевая куртка была ярким акцентом на фоне серого кабинета и серого ноябрьского неба за окном.

- Да погодите вы, -  раздраженно прервал его Дмитрий, резко развернувшись в сторону окна – есть дела поважнее вашего планшета, тут человек пропал. - Он указал на меня взглядом и продолжил что-то записывать.

Парень уважительно покосился в мою сторону. В этот момент, в который раз уже, защебетал мобильник, и на экране высветилось Светино имя. Я сбросила звонок. «Оплатите первую часть работы, продолжим разговор. Жду подтверждения из банка» - эту фразу я отправила быстро, отыскав ее в шаблонах, пока Дмитрий собирался с мыслями после упрека, брошенного юноше с наушниками, и дописывал протокол.
- Мы будем держать вас в курсе, звоните, спрашивайте. Если узнаете что-то новое, сообщайте, - закончил он нашу беседу стандартной фразой.
По дороге домой я зашла в супермаркет на углу  за кефиром и хлебом. Далее дорога  пролегала мимо мусорных баков, возле которых  обычно грудами лежали старые вещи, которые или не помещались в узкое отверстие бака, или просто были выложены в надежде, что кому-то пригодятся. Там встречались книги, одежда, посуда. Часто в неплохом состоянии. Старомодные вещи, за которые обычно держатся  люди, роившие долгую жизнь, полную событий, которые ушли в прошлое, оставив после себя только вещи. Но эти вещи  выбрасываются  наследниками в надежде построить какую-то новую жизнь, где не будет места этим докучливым воспоминаниям и подробностям.. Жизнь  с евроремонтом и без всякого хлама. Гипсокартон и ламинат для многих – символ обновления, счастья.
 
Помойка с вещами, составлявшими  некогда чью-то жизнь, всегда грустное зрелище. Мой взгляд упал на   допотопный проигрыватель марки «Вега»  и пачку виниловых дисков. На верхнем  диске была поблекшая обложка с надписью «Брамс. Избранные произведения. Симфонический оркестр Ленинградского радио и телевидения». У меня перехватило дыхание. Я узнала этот проигрыватель. И этот диск, благодаря которому знала наизусть уже венгерский танец №1! Подбежав к помойке, я принялась складывать диски поверх проигрывателя, и понесла все это к себе. Потом вернулась и за два раза собрала в  мешок из ИКЕА все остальное – вазочки, книги, альбом с фотографиями, коробочку с коллекцией значков. Слезы наворачивались на глаза. В последнюю ходку на лестнице мне повстречалась баба Нюра с пятого этажа, ровесница Виктора Марковича, которая когда-то  давно, после войны ходила с ним вместе в одну школу.
- Слышь, Нина, вернулся уже Маркович с обследования? Ты ж заходишь к нему. Хочу узнать, как это делается, может и мне туда записаться, ноги совсем не ходят.
- Какое обследование?- ошеломленно произнесла я
- Ну, какое, не знаю какое, но видела своими глазами - приехали на машине, на «скорой», такие все в новых синих этих костюмах, двое мужчин и женщина, ведут его под ручки, так вежливо, я и говорю: Витька, ты куда собрался, в больницу, что ли? Нет, говорит, Нюра, это мне обследование от отдела соцобеспечения, назначили, как блокаднику. Я и говорю, а мне, мне-то когда? Мне тоже надо обследование. Сколько ни прошу, все только обещают и ничего не делают. Так они  мне даже не дали договорить. Позвоним вам, мол, ждите. Да не позвонили. Вот я и думаю, почему одним все, другим ничего. Как добиться обследования, у меня и колени уж не гнутся, и ноги не ходят, и спина болит. Я тоже блокадница, но мне никто не звонит. Так всегда: одним все, другим ничего. Может, ты чего знаешь?
Я машинально поднялась с  последним узлом одежды Виктора Марковича к себе наверх. Зазвонил стационарный телефон. Давно пора бы его отключить и не платить деньги. Но по этому телефону звонят иногда бабушкины подруги, по привычке. Не могу отключить.
- Здравствуйте – произнес на том конце провода старческий  женский голос с идеальным  питерским произношением. – Могу я поговорить с Ниной, внучатой племянницей Ольги Иосифовны Тарновской?
- Это я, - отвечаю.
- Нина, я помню Вашу бабушку очень хорошо. Я безмерно ей благодарна за многое, чему она меня научила. Я жила выше этажом, и ходила к ней заниматься музыкой…
- Вы Ирина Марковна! – вскрикнула я, лихорадочно соображая, как дальше продолжить разговор, чтобы не травмировать ее и не испугать, одновременно выяснив все, что нужно.
- Да, вы правы  - сказала она, и голос ее задрожал – я сестра Виктора. Вы знаете, он почему-то перестал отвечать на телефонные звонки. Возможно, он обиделся на меня, что я сказала в последний раз ему…впрочем, это неважно...
Я промолчала, думая, как сказать ей все осторожно.
- А вчера в почтовом ящике нашла странную записку. Мятый клочок бумаги, в клеточку, из школьной тетрадки такой, знаете. На нем карандашом, ничего не разобрать, только поняла несколько слов «я в красном пути… не выпускают.. позвони Нине…». Очень странная записка. Я подумала, возможно, Нина – это вы. Первое, что мне пришло в голову. Я знаю, что вы ему помогаете. Есть еще две Нины, наших дальние родственницы, вернее, одна родственница, а другая бывшая сослуживица Виктора, но уже очень пожилые…
- Ирина Марковна, как Вас найти в Выборге? Я выезжаю сейчас же. Скажите адрес и номер телефона, и умоляю, не отвечайте на звонки, не подходите к двери и никому не открывайте. Я позвоню вам условным звонком, три коротких, один длинный, запомните? Три коротких, один длинный. И назовусь. Только после этого открывайте. Вы меня поняли? Не пугайтесь, все будет хорошо.
Старинный финский город Выборг. Подъезд дома в стиле «модерн» начала девятнадцатого века. Замазанный цементом камин, чугунное, местами утраченное, литье лестничных пролетов, остатки ярких витражей. В другое время я обратила бы внимание на всю эту разбитую красоту, но сейчас было не до того.
Дверь квартиры с указанным номером была опечатана. Белая бумажка со штампом соединяла створки двери. У меня внутри все похолодело.  Я вышла на улицу и тут же набрала Дмитрия из полиции, изложив ему последние новости.
- Понял, - сказал Дмитрий, - все записал. Сейчас доложу. Но вам  - тут в его голосе послышались властные нотки, -надо немедленно прекратить эти разъезды. Возвращайтесь домой и занимайтесь своими делами.
«Ага, щас, - подумала я, нажимая на кнопку отбоя, так я тебя и послушала, доблестный защитник. Вас послушать – так лучше сразу в гроб. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих».
Прежде всего, что такое – красный путь? Похоже на название  колхоза. Через минуту Яндекс выдал мне, что действительно есть такой совхоз (вернее – был), а при нем поселок городского типа с тем же названием. Сведения были крайне скудны, и стало ясно, что необходимо ехать туда и на местности смотреть, не подскажет ли что-нибудь разгадку. Ехать надо было в другой район Ленинградской области, куда автобусы из Выборга не ходили, а следовало  сперва возвращаться в Питер и  потом уже двигаться по адресу обратно в область, и  даже не с Финляндского, а совсем с другого вокзала. Ясно, по здравому смыслу в моей ситуации  лучше было взять такси. Обналичив последние деньги с карты (Светочка так ничего и не перечислила), я стала ловить извозчика.
Через сорок минут  такси  остановилось в незнакомом месте. Я вышла.  Машина развернулась и укатила обратно, водитель даже не попытался найти пассажиров в обратный путь. В этом странном месте не видно был людей. На фоне ноябрьской серой полуденной хмари и черных остовов деревьев виднелись слева силуэты стандартных панельных пятиэтажек, выстроенных в казарменный ряд вдоль дороги. Справа была заброшенная железнодорожная станция –  домик с мезонином и башенкой, некогда выкрашенный в красно-кирпичный цвет, и грязно- белыми наличниками окон. Теперь краска почти везде облезла, а окна были заколочены рядами поперечных досок, кое-где оторванными. За домиком была видна обвалившаяся местами платформа. Та линия за платформой, где предположительно должны были проходить рельсы, была густо покрыта рослым кустарником, чьи тонкие ветки слегка раскачивались сейчас на ветру. Только синий указатель с надписью «Красный путь» бодро высился на обочине.
Спросить дорогу было не у кого, да я и не знала, что собственно , спрашивать. Где здесь это?…  Как пройти… Куда пройти? Что я ищу? Неожиданно со стороны оставленной позади рощицы послышались шаги. Скрип резиновых сапог и еще чего-то, как тут же выяснилось колес старой сумки-тележки. Из сумки торчали поленья  и куски досок. Шел человек, видимо, женщина,  раз голова была закутана в шерстяной платок. Еще она была одета в грязную, некогда розовую дутую куртку и такие же грязные джинсы, на ногах  были стоптанные сапоги-дутики неопределенного цвета.
- Скажите, пожалуйста, где здесь почта?- это было все, что я смогла придумать.
- Пошта? Щего? – шарахнулась она от меня.- Нет тут никакой пошты, уж лет пять как нет.
- А что тут есть?  - Нашлась я как продолжить разговор.
- Тут только панщионат – во рту у нее совсем, почти, не было зубов, хоть на вид она была лет  сорока, не больше. Несмотря на обветренное морщинистое лицо еще далеко не старуха.
- А где он, пансионат?
- А тебе защем? – подозрительно сощурилась она в ответ. - На шмурика ты, вроде, не похожа, ишо.
-На кого не похожа?..
- Ладно, проехали. – Што те надо то?
- Мне нужно на почту или где-нибудь купить конверт.
- Пошта только в панщионате.
- Так, где этот пансионат, можете показать? – сказала я, доставая сотенную, и изображая большое желание купить конверт где угодно.
Тетка бросила цепкий взгляд на бумажку с колесницей Большого Театра и сказала
- Иди прямо, на углу шверни, потом наишкошок по пуштырю да мимо частных домов, там и увидишь, - она попыталась выхватить у меня эту бумажку.
- А проводить не можете? - -Сказала я, уворачиваясь, и пряча бумажку в карман.
- Проводить дороже будет, - быстро и твердо сказала она. Я достала вторую сотенную
- Проводить не меньше пятихатки, и так, штобы меня не видел никто, буду идти в стороне, пыняла?
- Согласна, сказала я, лихорадочно подсчитывая в уме, хватит ли мне налички на такси обратно.
- Деньги вперед, - сказала она, приосаниваясь и одергивая засаленную куртку.
- Не пойдет -  ответила я. – Идем, все после.
- Откуда жнать, што ты меня не продинамишь?
Мы уже шли по улицам странного поселка, состоящего частью из деревянных ветхих домишек, многие из которых, судя по заколоченным окнам, были покинуты обитателями, частью из панельных домов с обшарпанными стенами, линия которых шла на заднем плане по обеим сторонам улицы. Часть квартир тоже не была обитаема, что узнавалось уже по выбитым оконным стеклам. Люди почти не попадались, поселок был словно выезжающим срочно  в неведомые края. Мы проходили мимо обитого вагонкой павильона «Универсам. Продукты. 24 часа». Неожиданно мне пришла в голову идея
- Зайдем? – предложила я своей новой знакомой, кивнув ей в сторону «универсама».
Та пожала плечами, неопределенно что-то промычав и пошла за мной. В тесном душном помещении павильона, среди наваленных повсюду упаковок готовых продуктов, за холодильником с разноцветными напитками, у окна я боковым зрением заметила высокий столик-стойку. «Повезло», - мелькнуло в голове.
Я попросила продавца, на вид выходца с Кавказа, который так  впился в меня глазами, что стало даже жутко, открыть нам бутылку  десертного вина, дать пластиковые стаканчики и нарезать на бумажную тарелку кружок краковской колбасы. Все это я понесла на столик. По счастью в магазине можно было платить картой. У моей собеседницы по мере совершения всех этих действий, раз от разу все больше загорались глаза, даже румянец выступил на изможденном лице. Она с готовностью проследовала за мной, грохоча своей тележкой и задевая ею мешки и пакеты, наваленные повсюду в магазине.
- Ты хорошая девушка, вапшето, - сказала Алена (так звали мою новую знакомую) после того, как бутылка была ополовинена почти исключительно ее усилиями и руки у нее перестали трястись, – не ходи в панщионат, на кой он тебе сдался… -  Она добавила к сказанному весьма крепкое выражение.
- Понимаешь, Алена, -  очень надо, - доверительным тоном сказала я.
- Женя, - так я представилась ей - слушай сюда,  - она наклонилась ко мне и прошептала - ты оттуда не выйдешь, - ее серые глаза были многозначительно вытаращены  на меня.
- Да ладно, Алена, че ты пугаешь? – я засмеялась обесценивающим смехом в надежде разговорить ее.
- Я не пугаю, - язык у нее еле ворочался. А кирдык тебе будет, - она повела ладонью линию в районе собственной шеи. – Это для шмуриков панщионат.
Боясь спугнуть это неожиданное доверие, я сделала вид, что пропустила ее слова мимо ушей, хотя, эти сведения имели, несомненно, ключевое значение.  Мужчина за прилавком то и дело бросал на нас цепкие взгляды и явно рислушивался.
Я долила еще вина, и продолжила задушевный разговор, из которого узнала, что Алена – сирота детдомовская, что ей лет всего тридцать пять, живет она в полуразвалившемся деревянном бараке, откуда все уже давно выехали, что у нее был когда-то ребенок, девочка, которую отобрали.
Слово за слово удалось вытянуть из нее  и жуткие подробности об этом пансионате в здании бывшей больницы при совхозе «Красный путь», тоже бывшем здесь некогда. Если перевести все сказанное с ее своеобразного языка на общепринятый, то получалось, что пансионат был для пожилых одиноких людей или инвалидов, большинство из которых были обладателями недвижимости, а некоторые просто оказались на руках у родственников, не желающих обременять себя уходом. Долгое время они там не проводили, но под благовидным предлогом и с правильным  диагнозом в медицинских документах покидали сей мир через некоторое время.  Некоторые успевали до кончины сочетаться браком со счастливыми  малознакомыми наследниками их имущества. Территория тщательно охранялась, был даже перехват  звонков и смс сообщений.
- Я там убираюш по вечерам – вдруг поведала Алена, - но передавать ничего не буду, швоя рубашка ближе к телу. – В ее тоне слышалось какое-то торжество. Похоже, Алена на собственном опыте усвоила этот суровый жизненный закон и была счастлива  предоставленной возможности применить его к кому-нибудь другому, оказавшись в иной роли и на другой стороне. Впрочем, у кого же повернется язык ее осуждать!
Сообщение о перехвате связи было очень кстати. Я написала сообщение «Нашла подругу Иру и брата Витю.  Электрички и такси не ходят. Вернуться не могу. Целую, Нина» Надеюсь,  там, куда я отправляла, догадаются.
- Забыла поздравить с днем рождения тетю,  - сказала я, укладывая мобильный в клатч, а  клатч в рюкзак. Алена внимательно следила за мной. Насколько внимательно  вообще может следить человек, выпивший уже довольно много спиртного. Взгляд у нее стремительно приобретал  характерную остекленелость.
Мне стоило большого труда проводить ее домой, в полуразвалившееся здание на окраине, в убогую комнатушку, уложить на продавленный диван и растопить кирпичную плиту теми дровами, которые она и везла из рощицы при вокзале, других вокруг не было. За окном кухни  было видно здание из белого кирпича, довольно крепкое, с окнами, задернутыми жалюзи. Здание было обнесено высокой стеной. Неподалеку были припаркованы несколько новеньких автомобилей дорогих марок. Пока я разглядывала это необычное на фоне местной разрухи сооружение, к воротам подъехал микроавтобус с красным крестом на боку. Из него вышли двое мужчин в синих форменных костюмах и женщина. Потом, заботливо поддерживая, вывели маленькую пожилую женщину в норковой шубе. Они скрылись за воротами.
Стремительно опускались сумерки, небо синело, зажигались фонари. Надо было действовать. Я спрятала свою куртку в рюкзак и переоделась в висевший на гвозде ватник. Голову обмотала темно-синим палантином, который прихватила давеча с собой на случай похолодания. Палантин оказался очень кстати, дополнив ватник и позволив мне преобразиться. Осторожно ступая по грязи, обошла здание с противоположной стороны и, конечно же, обнаружила там хозяйственный вход. На звонок вышел здоровенный мужчина средних лет с весьма неинтеллектуальным лицом, в форме охранного агентства.
- Я от Алены, -  сказала я как можно менее членораздельно, изображая легкое пошатывание.
- Опять нажралась, - догадался охранник и выругался
- Она заболела, почему сразу нажралась – сказала я еще менее членораздельно, но с возмущением в голосе и стала медленно поворачиваться от двери.
- Как всегда вовремя, когда хозяин велел все отдраить, перед комиссией. Кого сейчас искать? Одни сортиры отмыть полдня надо…
- Если грубите, сами и мойте, - ответила я
- Нет, погоди,  давай за свою подружку отрабатывай, - он схватил меня за руку.
- Почему сразу я????
- Давай-давай, отрабатывай, -  он с затащил меня  внутрь двора, где по счастью, было темно.
Я немного повозмущавшись для виду, изобразила согласие, вынужденное, и он привел меня в комнату с кафельными стенами, где стоял  фанерный гардероб  шестидесятых годов и множество ведер с намазанными на боку краской буквами и цифрами, а также швабры с тряпками в углу.
- Сейчас придет Семеновна и все скажет, - дожидайся, - скомандовал он. Похоже, с такими как Алена здесь не церемонились.
Не дожидаясь Семеновны, я накинула халат и пластиковые шлепки, которые обнаружила в шкафу, спрятала за шкафом рюкзак, рассовав по карманам гаджеты, кошелек, записную книжку и электрошокер, налила в ведро воды из низко расположенного для этих целей  специального крана, взяла швабру с тряпкой и отправилась по коридору первого этажа. Коридор был довольно унылый, со множеством выходящих дверей, большинство из которых были заперты, что я усчановила, слегка нажимая на ручки. Под потолком противно звенели лампы дневного света. Густо пахло откуда-то вареной капустой и еще чем-то противным. Из одной двери пробивался свет и слышался голос, один. Видимо человек говорил по телефону.
Я остановилась, тихонько поставила ведро, встала в позу человека моющего пол шваброй, готовая изображать из себя  усердную поломойку, если в коридоре появится кто-то из обитателей этого странного места.
- Конечно, сегодня надо это сделать, сегодня… Что непонятно-то?- доносился до меня баритон с  сильным провинциальным акцентом. - Завтра комиссия, проверка. Надо срочно убрать этих.. Ну,  Петренко, Соломину, Деминых, обоих, брата и сестру, всех, кто права качает, тем более, что все оформлено уже.  .Нельзя допускать их до комиссии. Все истории болезни готовы. Пора закончить. С крематорием договорились. Оставить совсем маразматиков только, которые не производят шум, ну, ты меня понимаешь… И все…
Я замерла, вслушиваясь. Неожиданно и совершенно некстати послышался  громкий щебет птиц. Света, будь она неладно. Я выхватила телефон из кармана, нажала кнопку, но было уже поздно. В проеме двери показался мужик в новеньком щегольском костюме и галстуке,  поверх которых был накинут белый медицинский халат. Лицо мужика, гладкое, тщательно выбритое, со вторым подбородком, в больших очках с толстой оправой показалось мне смутно знакомым. Я мучительно старалась, и  не могла вспомнить, где я его видела. Я стояла и несколько секунд оторопело смотрела на него.
- Не выходите, пожалуйста, из кабинета, пол мокрый, - спохватилась я и стала усиленно натирать шваброй плитку. Досадуя, что не добавила нетрезвого акцента в свою реплику. Прозвучало слишком интеллигентно. Лицо опустила к полу.
- Кто такая? – спросил мужик голосом, не предвещавшим ничего хорошего.
-Да я это… вместо Алены.. заболела она, а меня ваш этот охранник заставил убирать, говорит комиссия, а мне какое дело – затараторила я, стараясь не поднимать лицо. В этот момент я вспомнила, где его видела.
-Смотри на меня! Кто такая, спрашиваю? – повторил мужик, переходя с баритона на фальцет. И я уже была уверена, что это представитель управляющей компани, который помогал мне довести Виктора Марковича до двери. Только не это! Он ведь тоже может меня узнать!
Неожиданно он схватил меня за руку  и втолкнул в помещение, которое оказалось большим залом с рядами длинных столов, медицинскими каталками и стенами, до потолка сстояшими из  больших  выдвижных ящиков. На некоторых столах что-то лежало, накрытое белыми простынями. Это был морг!
Я полезла за электрошокером, в то время, как мужик выкручивал мне вторую руку. Неожиданно завыла сирена, и она выла довольно долго. Мужик замер на минуту, и тут я, наконец, достала электрошокер. Представитель управляющей компании в белом халате рухнул на пол. С улицы послышалась какая-то речь, усиленная репродуктором, а в коридоре раздался топот множества  ног.
Виктора Марковича и его сестру я нашла довольно быстро. Они находились в соседних боксах, где на дверях были надписи «Изолятор». По зданию бегали люди в черном, в балаклавах на лице и с автоматами на плече дулом вниз. То и дело кого-то сопровождали, прицепив к себе наручником. Мы сидели в боксе втроем, и ждали, когда о нас вспомнят, и можно будет ехать домой. Они рассказывали, как все было. Оказывается, записку Виктора Марковича из здания вынесла одна из медсестер, которая жила в Выборге и дежурила раз в трое суток. Не все люди здесь плохие. Некоторым просто негде работать.Ирину Марковну  тоже забрала «скорая», но они ворвались в квартиру и вкололи ей какой-то укол. Вообще условия содержания в пансионате были не плохими, средними, так как часто наведывались проверочные комиссии. Судя по всему, в преступной схеме участвовали работники отделов соцобеспечения, они и поставляли информацию об одиноких беспомощных людях.
Дверь открылась и вошел Дмитрий.
- Вот вы где, - сказал он грозным голосом, - я же ясно, кажется, велел вам оставаться дома.
Он помолчал, и добавил уже совсем другим тоном
- Если честно, ваша смска все решила. Мы ведь долго не могли понять, где именно все располагается. У них ведь официальные документы в порядке, и установить, куда бесследно исчезают люди, которыми никто не интересуется, было довольно сложно. Вы помогли. Спасибо вам, Нина.
И тут я расплакалась. Даже не знаю, как так получилось,но сорвалась. Было трудно поверить, что все закончилось благополучно. Когда мы уже садились в машину Дмитрия, я попросила немного подождать и пошла в сторону барака. Надо было проведать Алену, оставить свои координаты, ведь она теряла единственный заработок. Кажется, помочь ей уже невозможно. Но надо попробовать. Всегда есть надежда.
февраль 2019



 
-