История одной репатриации. часть 1. работа

               
                5-я НЕДЕЛЯ
   
                Профессиональная работа.
                Илья Берган


          Илья Берган, он же отказник (серувник – ивр., рефьюзник – англ).

          В Союзе сидел за антисоветскую пропаганду. Приехал из Москвы в начале семидесятых.  Революционер по натуре, он и в Израиле принимал активное участие в митингах и демонстрациях. Издавал журналы, участвовал в политической жизни.

           За деньгами на издательское дело и прочие дела ездил в Штаты. Время от времени разводился и женился. К моменту нашей встречи он был женат на канадке, которая работала редактором газеты “Jerusalem Post”, и жил с ней в Рехавии – престижном районе Иерусалима. Это была очень высокая полная женщина, значительно моложе своего мужа и в два раза  крупнее его. У него был кабинет, и он начал писать книгу о годах отказа.

           Для написания книги, ему нужны были помощники, а еще лучше, помощницы. Но так, чтобы не тратиться. И он нашел способ.

           Согласно принятому тогда новому закону, репатрианты-академаи,(те, у кого высшее образование) если находили работу по специальности, первый год получали зарплату не от работодателя, а от министерства абсорбции.

           Берган сразу уловил выгоду и пошел в бюро по трудоустройству, где толкался безработный люд. Находил нужного специалиста, - как правило, это был филолог со знанием нескольких языков, - после чего регистрировал малое предприятие.  Человек работал на него, а деньги платило министерство абсорбции.  И так - целый год. Потом министерство прекращало платить, а Берган увольнял своего работника. После чего опять шел в Лишкат Аводу (Бюро по трудоустройству), находил нужного ему человека, и история повторялась.

            Точно так Берган нашел меня.

            И я стала переводить статьи по иудаизму, печатать под диктовку его книгу и тут же редактировать ее.   
    
            Работы было много, но я была счастлива, - еще бы, не всем так везло, чтобы через полгода – работа по специальности. И лезла из кожи вон, чтобы наше малое предприятие жило и процветало.

            Через год (см. выше) он объявил, что обстоятельства вынуждают его закрыть предприятие. Чтобы смягчить удар, пригласил в ресторан.

            Мы заняли столик на открытой веранде кафе с потрясающим видом на холмы Эйн Керема. Нам принесли меню, и Берган тут же доверительно сообщил, что взял с собой несколько бутылок пива. «Чтобы дешевле», -  сказал он.

            Мне не хотелось пива, есть тоже расхотелось.

            Зарплату за один месяц, который оказался тринадцатым, он не заплатил.

            Берган не был приятным человеком. Но благодаря ему я восстановила переводческие навыки, научилась вслепую печатать, освоила компьютер. Перевела книгу с английского на русский. Все это мне позволило чуть позже устроиться на работу в контору патентного поверенного.

   
                ПРОШЕЛ ГОД
                Еще о работе. Англосаксы.


             Она была рыжая, худая, с длинным висячим носом. Каждый день приходила на работу в новом костюме. Они отличались в основном по цвету, но, по сути, были одинаковые – застиранные тренировочные штаны и рубашка. А может это были домашние пижамы. В Израиле пижамы бывают довольно презентабельные и даже годятся для выхода в магазин.

            Главная секретарша и главная, даже талантливая, на мой взгляд, интриганка. На самом деле работников в контору патентного поверенного принимала она. 

            Очевидно, Джереми – молодой руководитель и совладелец конторы – очень нуждался в таком специалисте, как я, и с небольшим испытательным сроком взял меня, невзирая на поджатые губы своей секретарши.

            Это была время, когда в Израиле появились так называемые технологические теплицы. Что-то вроде приютов для приехавших из Союза изобретателей. Они располагали небольшими фондами для проведения скромных исследований и для завязывания нужных связей с организациями, которые могли помочь в освоении полезных разработок и их патентной защите.

            И переводчик, да еще знающий патентное дело, был очень кстати в этот момент. Таким образом, я стала связующим звеном между русскоязычными изобретателями и англоязычными патентными поверенными.

            Эстер, так звали главную секретаршу, говорила о себе и других сотрудниках конторы с гордостью: – Мы – англосаксы.

            И, действительно, все работники конторы – патентные эксперты, адвокаты, совладельцы, канцелярские работники, - приехали, кто из Лондона, кто из Штатов, кто-то из Австралии, а кто из ЮАР. Евреи, избравшие Израиль своей второй родиной (а может - первой). Приветливые люди, зачастую узкие, но хорошие специалисты, занятые работой по уши.
 
           Рыжая Эстер приехала из Америки лет двадцать тому назад. Со свойственной ей энергией она быстро обзавелась мужем-марокканцем, который, как говорили, ее поколачивал (а может, она его), и двумя детьми, для которых английский язык был уже вторым.

            Я была единственная не англо-саксонка. Меня почему-то определили в штат канцелярии, но поскольку моя работа считалась квалифицированной, за час работы я получала вдвое больше работников канцелярии.

           Это было начало.

           А потом все поехало вниз.

           Начальница канцелярии, добилась, чтобы мне платили за час столько же, сколько остальным канцеляристам.

          «Вы же находитесь в штате канцелярии», - объяснил мне главный начальник. Он выглядел смущенным.   

           Я не простаивала ни минуты: когда не было письменных переводов или встреч в конференц-зале, в которых я участвовала в качестве устного переводчика, я подшивала бумаги в папки и складывала их на полки. Это я делала не очень хорошо – и Эстер бегала жаловаться.

            Каморка, где хранились патентные файлы, граничила с кабинетом начальника, стенка была тонкая, и один раз я услышала, что-то вроде этого,  -  «Вот, посмотри, Джереми, куда она подшила эту бумагу, и это, между прочим, уже не первый раз».
 
            Она говорила как бы с неохотой, слова роняла небрежно.

             Я выбрала удобный момент и попросила ее говорить сначала мне о моих ошибках, а к начальнику уже бежать потом. И получила высокомерный ответ: «Очень мне надо».

             Наше общение велось на английском, на котором я говорила далеко не так хорошо, как остальные сотрудники, доставляя тем самым удовольствие своей непосредственной начальнице. Она тут же громко и с большим воодушевлением поправляла меня.   

            Прошло еще немного времени. Русских изобретателей стало меньше, соответственно меньше переводов, зато больше канцелярской работы, в которой я по-прежнему не блистала.

            Однажды меня вызвал к себе Джереми, - «Вы не очень хорошо справляетесь со своей работой, я вынужден снизить вам зарплату», - он казался смущенным.
           Через несколько дней я сказала, что увольняюсь.

           Они устроили проводы. Собрались в конференц-зале за круглым полированным столом. Кто-то принес торт. Пили чай, после чего вручили мне подарок. Потом встал Джереми, и со смущением произнес прощальную речь.  Его смущение казалось искренним. Он недоумевал, почему я ухожу.

           А я, почувствовав себя свободной и почти счастливой, зашла в ювелирный магазин на улице Яффо, и купила перстень с крупной бирюзой. Такой я давно хотела.


                СПУСТЯ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
                (страничка из дневника)
                Нетания


           - Кай, я буду очень скучать по тебе, - сказала я по-английски, - другого языка мой внук не знал. – Еще немного и ты сможешь приезжать к бабе Люде уже сам, - добавила и взяла его за руку, чтобы перейти дорогу.

            - К этому времени, ты, скорее всего, умрешь, - пытаясь вырвать свою руку, баском ответил шестилетний внук.

            - В Израиле в темноте маленькие дети ходят только за руку.
Что ты сказал? – с некоторым опозданием отреагировала я.

            - Думаю, к этому времени, ты уже умрешь, – твердо и четко повторил те же слова шотландский внук. - Но, если ты будешь делать каждый день зарядку, будешь еще жить долго, - обнадежил он.

            Мы возвращались с прогулки вокруг озера, которое находилось рядом с нашим домом. Было темно, вода поблескивала, лягушки квакали, тропинка - узкая, и мы какое-то время шли гуськом. Впереди внук, за ним я, за мной собака. Я шла следом за огоньками на его кроссовках и думала о том, что шотландские дети отличаются от израильских.

           Не такие избалованные, более дисциплинированные, и поэтому, более зажатые, по этой же причине, если выпадает возможность – более хулиганистые.

           А израильские, хотя и избалованные, -  в основном, заботой и вниманием взрослых, хотя им и больше разрешают, - наверное, именно это делает их более ответственными за свое поведение. Им не надо хулиганить, чтобы обратить на себя внимание. Отношения между взрослыми и детьми более гармоничные.   

      Впрочем, эти умозаключения основаны лишь в результате наблюдения за семьями моих детей, которые живут в разных странах.


                (Продолжение следует)