История с Фотографиями

     То, что Воропаев будет уходить, известно было всем и каждому почти с самого первого дня его работы в НИЛиК. Светлая голова, хорошие знания, полученные в институте, расположение начальства плюс связи папы, работающего в профильном министерстве не один год и не на самом последнем месте.
     И вот, кажется, этот день подошел. Ну, пусть не подошел вплотную, но стал уже виден невооруженным глазом. И, если самих химиков, т.е. лаборантов, а в особенности, тех лаборантов, которые относились непосредственно к лаборатории Воропаева, все треволнения касались, хоть и косвенно, но все-таки касались, то уж нас, обслугу институтского значения, то есть слесарей-механиков, слесарей-КИПовцев, столяров-плотников, водителей и прочих, затрагивали чисто номинально. Т.е. разговоры ходят, собаки лают, а караван идет…
     Была создана, абсолютно неофициально, так сказать на общественных началах, комиссия по подготовке. Подготовке чего никто толком сказать не мог, но все-таки именно подготовке. Хотя, честно говоря, толком никто даже не мог сказать, куда именно переходит Воропаев: в аналогичный профильный институт, в главк или же в министерство, а сам он лишь улыбался и молчал.
     Заговорили о банкете. Этот банкет намечался на пятничный вечер в конце месяца. Проводить его собирались в ведомственной столовой. Готовить должны были свои же повара плюс три человека, приглашенные со стороны.
     Была организована целая подготовительная бригада. Половина этой бригады занималась продуктами, получением, доставкой, предварительной обработкой, а вторая половина, второе звено чисто организационными мероприятиями в столовой. Следовало все разложить, развесить, убрать.  Занавески, шторы, скатерти, где будут вилки с ложкамии, а где трибуна, где взять стулья и какие будут стоять столы.
     Конечно же, все делалось на общественных началах. Другими словами, работали все в рабочее время и отдельно денег никто им не платил. Люди как бы выполняли свои рабочие обязанности.
     Ожидались гости и из главка, и из министерства и все должно было пройти на самом высоком уровне.
     И вот тут-то и прозвучало пожелание Воропаева увековечить все мероприятие в памяти народной. Т.е. создать некое общее фотополотно, на котором бы уместились все участники события.
     Стали прикидывать и подсчитывать списки приглашенных, стали сокращать и укорачивать перечни и реестры, но все-равно оказывалось слишком много народа, слишком большое количество людей, которое вряд ли могло поместиться как на одной фотографии, так вообще в нашей столовой.
     Я, конечно, пока шли все эти расчеты и подсчеты, пока проводились теоретические выкладки и прикидывалось количество гостей, знать ничего об этом не знал и слыхом не слыхивал. Больше того я даже и подумать не мог, что могу иметь какое-то отношение ко всем этим хлопотам. Но когда устроители окончательно убедились, что одной общей фотографией обойтись, практически, невозможно, решили фотографировать всех прибывших на торжество индивидуально, и если не всех, то хотя бы какую-то часть гостей, в процессе гуляний, а перед уходом вручить всем фотографии, как свидетельство проведенного мероприятия.
     Это на словах получается как-то заумно и тоскливо. На самом деле, подобные вещи бывают на банкетах и прочих подобных мероприятиях крайне редко, но, если бывают, то очень оживляют происходящее.
     В любом деле о трудностях не следует вообще ничего говорить заранее, пока не начнутся попытки самых простых действий. Стоит лишь только сделать самые малые шажочки, как появляются сложности и препятствия небывалых масштабов и размеров.
     Как только определились с фотографиями, возник вопрос о том, кто будет фотографировать. В институте имелась фотолаборатория с DURST-овским оборудованием. Но эта лаборатория была закрыта на надежнейшие запоры, человек с ключами находился в отъезде, причем чуть ли не за границей, штатного фотографа не было, девочка в одиночестве представлявшая собой редакционно-издательскую группу, фотографировать не умела. А нанимать стороннего фотографа на срочную работу в ночное время выливалось уже в слишком большие расходы.
     Вот тогда-то организаторы обратились ко мне.
     Сначала они просто пригласили меня на торжество. Но было понятно, что я зачем-то понадобился, и все торжество выльется в выполнение какой-то работы или даже работ, и я срочно отказался.
     Тогда мне объяснили, что конкретно следовало сделать. Однако, одному человеку, как для упрощения мне сказали, фотографировать и изготавливать снимки не под силу. И я опять отказался.
     И тогда последовало конкретное задание. Следовало ждать, когда мне принесут отснятые фотопленки. Эти пленки нужно было обработать наиболее качественно и быстро и напечатать фотографии. За это мне заплатят тридцать шесть рублей.
     Меня на моем месте обеспечат любыми химикатами в необходимом количестве, институт-то ведь был исследовательский да еще и химический.
     Делать любимое дело в экстремальных условиях?
     Да ради Бога! Это была мечта!
     Я, собственно, уже готов был ухватиться за выполнение, но решил все-таки сначала все обдумать.
     Работал я слесарем КИПиА и никаких дел по своим обязанностям с фотографией не имел. Но вот уже несколько лет я увлекался фотографией, занимался фотопечатью каждую свободную минуту и на рабочем месте даже организовал некое подобие фотолаборатории. У меня была химическая посуда, кое-какая аппаратура, некоторые инструменты и приспособления, но вот работать при нехватке времени мне раньше никогда не приходилось, поэтому никаких вытяжек, сушилок и прочего не имелось.
     Можно было сушить искусственно – спиртом. Уже промытую обработанную фотопленку минут на пять заливают семидесятипроцентным раствором C2H5(OH). Спирт физически замещает собой воду в пленке, а при пятиминутной просушке он испаряется. И всё. Ваша пленка абсолютно сухая.
     Ну, я и попросил два литра (с запасом) чистого спирта, благо, в институте спирта было море разливанное, и достать литр другой любому химику проблем не составляло.
     Это вызвало некоторое недоумение:
     - Мы даем тебе две бутылки водки по 0,75 л, неужели думаешь, что этого тебе будет мало?
     Я попытался раскрыть тайны ускоренной просушки пленки, но, как мне показалось, меня поняли не очень. Собственно, и слушали мои объяснения не очень.
     Забот хватало и никому не было дела до меня и моего спирта.
     Наступил день X.
     Ко мне в комнату натащили каких-то нарезок, салатов, ковшик тушеного мяса с картошкой, газировки, три или четыре бутылки водки. Мои коллеги, уходя домой только облизывались, глядя на это изобилие.
     В отделении я остался один. Работали шесть переносных глянцевателей, пока еще вхолостую, но готовые в любой момент начать сушить фотографии. Я потихоньку разговлялся, но старался не переусердствовать, помня о предстоящей вскоре большой работе.
     Долго ждать не пришлось. Принесли одну пленку, затем вторую. Было немного страшновато, про ускоренную сушку я читал, но на практике сушить таким образом ни разу не пробовал.
     Но все прошло без задоринки.
     Я шлепал снимок за снимком. Готовые фотографии только слегка пощелкивали, отскакивая от разогретых пластин глянцевателей.
     Мне не поверят, но порой я из-за работы забывал выпить или бросить в рот кольцо колбаски, чтобы зажевать спиртное.
     Часа через три или чуть больше, я отдал все изготовленное. Народ был просто счастлив, фотографии получились хорошие, мне даже выдали в качестве премии на десятку больше условленной суммы, чтобы я смог взять такси. А в те далекие счастливые времена за десятирублевую бумажку с изображением Владимира Ильича можно было легко проехать через всю столицу, еще и шоферу на чай оставалось.
     Я сложил остатки выпивки и закуски в два здоровенных пакета, слегка прибрал за собой и отправился ловить такси в Балашиху.
     Так закончилась первая половина моей истории о фотографиях и выпивке. Собственно про фотографии я больше ничего не знаю.

                *  *  *
     Почти в самом центре столицы издавна жила семья простых торговых работников. Согласитесь, что звучит очень престижно и важно: торговые работники. Сразу же представляешь маму в дорогой шубе или хотя бы в дорогом пальто из английского драпа с роскошным меховым воротником и в облаке дорогих французских духов типа Шанель №5. А папу с трудом садящимся в черную волгу, в шляпе, очках и обязательно с толстым кожаным портфелем.
     Увы! Наши торговые работники были совсем из другого теста. Работали они действительно в престижном гастрономе на Ленинском проспекте, но папа был бригадиром грузчиков, вечно ходил в стеганой фуфайке и растоптанных старых туристических ботинках. А мама была рядовой продавщицей в рыбном отделе и от нее постоянно пахло какой-то рыбой.
     Нет, конечно они были не из самых заброшенных и занюханных низов, но и до верхних руководящих работников в шубах и с портфелями им было тоже весьма далеко.
     Эдакое среднее торговое звено.
     И были в семье два ребенка: мальчик и девочка, брат и сестра. Про сестру я вам ничего не скажу, просто потому, что сам про нее ничего не знаю, а про мальчика известно следующее. Звали его Петя и был он из себя, как эдакая мышка-норушка. Какой-то серой наружности, нос торчит и постоянно подергивается, будто постоянно всё обнюхивает. Хорошо, что никогда в жизни ему не приходило в голову отращивать усы. А то бы сходство с серой мышью было полным.
     Был Петя средним учеником. Таким середнячком без особых достижений. Из отметок чаще бывали четверки, чуть реже тройки, двойки тоже иногда, но значительно реже. Учителя почти не замечали есть он сегодня на занятиях или отсутствует. Так и проходил мальчишка 10 лет учеником-невидимкой.
     А после школы вдруг совсем неожиданно для всех взял да и поступил в Плехановский институт народного хозяйства. Причем поступил честно, без всякого блата и телефонных звонков. Да и откуда возьмется блат у папы-грузчика или у мамы из селедочного отдела.
     Уж чему и как парень обучался в этом институте, но окончил он его своевременно, без отчислений и академок, ровно через пять лет после поступления. Окончил и чуть ли не на следующий день пошел работать продавцом в мебельный магазин.
     В магазине работалось хорошо. Самому мебель толкать и двигать практически не приходилось. Как-никак всё-таки дипломированный специалист. И специалист не откуда-нибудь, а из Плехановки! Фирма всё-таки. Чтобы двигать и перемещать мебель были рабочие и разнорабочие, а Петю очень быстро заметили и даже уже через год немножко повысили.
     Да, между нами девочками, стали у него и деньжата появляться. Сами знаете, где торговля, там деньги, без денег торговли не бывает, а деньги всегда к рукам липнут. Стали и у Пети какие-то денежки к рукам прилипать да в карманах оседать.
     Так продолжалось пять лет с лишним. Но, как пел Владимир Семёнович, «…сколь веревочка не вейся, все рано совьешься в кнут». Заинтересовались соответствующие органы и этим магазином и раздали всем сестрам по серьгам, всем старцам по ставцам… Давали всем по-разному, но вроде бы поровну. Пете досталась пятерочка. То есть дали ему пять лет общего режима и говорили, что легко отделался, мол, по молодости мало получил.
     Вернулся наш герой из мест не столь отдаленных и заскучал. Дома делать нечего. В торговлю не берут, а на другую работу идти не хочется. И правда, возраст за тридцать, не пойдешь ведь учеником на завод. И кушать хочется, а без денег никто кормить не соглашается.
     Родители его к тому времени ушли уже в мир иной. Сестра давно выскочила замуж и просто затерялась где-то в московских лабиринтах. Да и понятно, зачем ей сдался неработающий брат-уголовник. Хорошо еще квартира родительская сохранилась.
Устроился он в какой-то ЖЭК мастером, но через год, или около того, уволился.
     Снова устроился, уже рабочим и опять уволился. Потом устроился, но с нового места очень быстро уволили. Так и потянулось: устраивается и увольняется, устраивается и увольняется… Всё дело в том, что стал Петя попивать. Он еще в школе попробовал красненькое и стал в старших классах частенько прикладываться к различным напиткам темно вишневого цвета. Пока в институте учился, он еще держался, а уж в магазине и дня не проходило, чтобы ребята не отметили какую-то выгодную сделку или доходную операцию. И тут у них в большом почете были коньячные звездочки, причем чем больше, тем лучше.
     А когда он на свободу вышел, то желание выпить еще больше стало, а звезды «Самтреста» и «Арарата» стали далекими и практически недосягаемыми. Пришлось перейти на употребление самых разных спиртных напитков, а порой даже на заменители.
     И прошло так около восьми лет. Петя женился, в жены взял одинокую продавщицу из винного отдела одного из ближайших гастрономов. Хоть он и выпивал, но жена особо не ворчала, поскольку и сама в свободное время не прочь была пропустить рюмашку другую.
     Всё бы ничего, да опять влетел наш друг в яму безработицы. Нет! В стране безработицы, как таковой не было, за исключением Пети. Ну, как-то так всё получалось, то увидят, что сидел и не берут, то ему самому работа не нравится, то нужно идти и договариваться, а он на грудь дозу принял, а то вообще после вчерашнего ходить не может.
     И если в первый раз из этого провала он сам со временем как-то выкарабкался, то теперь выбраться ему помогла жена. Точнее она его просто вытащила из этого болота. А Петя действительно стал привыкать бездельничать. Утром все на работу, а он лежит отсыпается после вчерашнего. Потом встанет, перекусит чем Бог послал, а, вернее, что жена оставила, и идет на улицу, встречает дружков-приятелей и уже все вместе они обязательно найдут, что выпить. Когда стащат что-нибудь на рынке, когда подработают по мелочи где-нибудь, а когда просто кто-то угостит.
Жена и не выдержала в конце концов. Надо же, мужику к сорока годам, а он как ребенок малый, на кусок хлеба не зарабатывает.
     Написала она письмо в районную комиссию по занятости населения. Были такие комиссии раньше в райисполкомах и горисполкомах, следившие за тем, чтобы в районе не было неработающих. В такой комиссии могли и наказать, даже выселить из города злостного тунеядца, а могли подсказать местечко, где можно устроиться на работу и даже могли обязать начальника этой рабочей точки трудоустроить человека.
Вот в этой комиссии покрутили-повертели письмецо от петиной жены, пораскинули мозгами, полистали папочки со списками подходящих вакансий в районе и замечательный выход из создавшегося положения нашли: устроили Петю работать дворником в наш НИЛиК. А что, работа нужная, как раз для бывшего Зека малообразованного.
     И все оказались довольны. Жена была довольна, что ее желание выполнили, и муж теперь при деле и хоть немного, а будет в дом денежку приносить. Институт был доволен, что быстро и без хлопот нашли недостающего работника. Комиссия при райисполкоме была довольна, что ликвидировали еще одного бездельника и поставили галочку в необходимом отчете.
     Но больше всех был доволен сам Петя. У него в жизни ничего почти не поменялось, а приставать к нему перестали. Он выходил утром во двор института, махал метелкой, создавая видимость бурной деятельности. Чуть попозже к нему подходил кто-нибудь из рабочих, слесарей, электриков, плотников, давал ему деньги и Петя бежал в ближайший гастроном, где работала его жена.
     Жена, как работник магазина, могла взять спиртное в любое время, как урочное, так не особенно урочное. Что она для Пети и делала. За это ей доставалось десять, пятнадцать или двадцать копеек. Петя уносил бутылку заказчику, где ему наливали, как гонцу, пятьдесят грамм. Это называлось «за ноги».
     И шло так примерно с полгода. Но вечного в нашей жизни ничего не бывает. Спустили то ли из главка, то ли из министерства комиссию по проверке работы с кадрами. Комиссии разные бывают, а раньше их присылали чаще и было их гораздо больше. И обнаруживает эта комиссия ужасное нарушение. Имеется в институте дипломированный специалист, человек закончивший престижный ВУЗ, но работает он почему-то рядовым дворником.
     Подумать только! Человек с высшим образованием работает дворником и даже не на механизированном участке. Это ведь безобразие и нарушение. И получает Отдел кадров предписание: нарушение устранить!
     Однако, устранить это нарушение не так-то уж и просто. Уволить просто так человека нельзя, нарушений за ним никаких не значится, а перевести на другую должность тоже нельзя, так как нет в институте подходящих должностей. У Пети торговый диплом, а торговать здесь абсолютно нечем.
     В конце концов устроили Петю в отдел оборудования инженером по новой лабораторной технике. То, что Петя в этой самой лабораторной технике разбирался, как парижская модистка в метрической резьбе, уже никого не интересовало.
     Перевели, сделали инженером и определили, каким именно оборудованием он будет теперь заниматься. Только поручать ему стали исключительно погрузочно-разгрузочные работы. А остальное время он как и раньше бегал в магазин, добывая напитки для жаждущих работников.

                *  *  *
     Понедельник начался как обычно. Я пришел на работу чуть-чуть пораньше, чтобы уничтожить, в случае необходимости, все следы своей пятничной деятельности. В воскресенье я напитков не употреблял, поэтому здоровье было вполне нормальное.
     Первым делом следовало спрятать спирт, который остался после ополаскивания фотопленки перед сушкой. Неиспользованную часть я унёс домой, а в бутылках оставалось около литра, которым я, собственно, и промывал пленку. Просто так бросать его на столе или на полке было нельзя. Конечно, его вообще, как легко воспламеняемую летучую жидкость, следовало хранить в специальной посуде в проветриваемом помещении и прочая, и прочая, как указано в соответствующих бумагах. Кто интересуется, может посмотреть соответствующие приказы и распоряжения по институту. Но нам держать у себя подобные вещи вообще не полагалось, а значит правила хранения изначально очень грубо нарушены, а, следовательно, никто проверять их не будет, закрывая глаза на эти нарушения. Так скажите мне, кто, где и когда осложняет свою жизнь выполнением абсолютно всех правил, заведомо зная, что проверять эти правила никто никогда не будет?
     Я убрал спирт в шкафчик под ключ, подмел пол, протер столы, вынес мусорные корзины, набитые рваной испорченной бумагой, и ушел к ребятам в общую среднюю комнату.
     Народ был в нормальном понедельничном состоянии. Во-первых, понедельник сам по себе день тяжелый, во-вторых, жизнь давила каждого индивидуума с обычной силой всеми недоделанными делами и хлопотами ушедшей недели, в-третьих, добавились новые заботы пришедшей седмицы. Ко всему прочему давали себя знать последствия промелькнувших выходных.
     Больше всего мучился Валентин. Мы с ним были в хороших отношениях, он меня снабжал «Пегасом» на пять копеек дешевле, чем в табачных киосках. А когда я брал у него блок, то вообще сигареты шли по 20 копеек, то есть дешевле государственных даже на десять копеек.
     Правда, ни пачки, ни блоки были не запечатанные, а иногда табак в сигаретах был слегка заплесневевший, но ведь и в киосках от таких сигарет никто не застрахован. А что пачки распечатанные, так ведь все равно открывать их будешь.
     Жена Валентина, дородная здоровенная бабища, женившая когда-то его на себе по молодости, как сам Валентин рассказывал однажды под хмельком, работала на табачной фабрике «Дукат», которая находилась рядом с нашим институтом, за забором. Отсюда и было его сигаретное изобилие. Причем сигареты он продавал и не только мне. Остальные наши киповцы также покупали у него блок другой, а вот чтобы курить здесь на работе все стреляли у него же по сигаретке. Валентин кривился, скрипел, но всем давал, принося каждый день из дома для курения четыре, а то и пять полных пачек «Пегаса».
     А сейчас я сидел и с сочувствием наблюдал, как Валентин обзванивает институтские лаборатории, выпрашивая у знакомых женщин (химиков, лаборантов, даже у некоторых сестёр-хозяек) сто, сто пятьдесят или двести граммов этилового спирта.
     Спирта не было ни у кого.
     Во-первых, это был понедельник, начало недели и химикаты, а спирт и был таким же химикатом, как бромистый калий или хлористый натрий, для работы на этой неделе только должны получить после обеда.
     Во-вторых, это был конец месяца, а в конце любого месяца стараются все остатки спирта ликвидировать по разным причинам.
     И в-третьих, только что прошедший воропаевский банкет истощил запасы спирта во всем институте, а не только в его лаборатории. Все-таки этиловый спирт это была общепринятая валюта, все поголовно это понимали и все этим спокойно пользовались.
     Институтский телефонный справочник, затрепанная серо-желтая брошюрка с комментариями и дополнениями сделанными от руки, шариковой ручкой завершилась и Валентин, покрутив ее в руках, снова открыл на первой странице.
     Наконец, мне надоело смотреть на эти нескончаемые мучения. К тому же в комнату то и дело заглядывали Сергей Маляшин, он же Серега Малек, Сергей Зайцев, он же Серега Заяц. Причины у них были разные, но цель одна и та же. Хотели проверить, не нашел ли Букашка (это от фамилии Валентина Букашин) источник, облегчающий понедельничную жизнь.
     - Валь, а Валь? А у меня есть с пятницы спиртяшка…
     - Есть, есть! Хорошая весть! – фальшиво пропел Букашка, особо не обращая внимание на мои слова, - я вот сейчас Тамарке позвоню на третий этаж… Я ей, кажется, сегодня не звонил… А у нее не может не быть. А если у нее есть… Есть, есть… Что ты сказал?
     - Говорю, мне для фотографии воропаевцы в пятницу давали, так этот спирт у меня и остался…
     - Как это остался? И ты его никуда не дел за выходные?
     - Да, видишь ли, я этим спиртом пленку промывал…
     - И что?
     - Да, в принципе, ничего…
     Я вытащил сигарету из Валькиной пачки и покрутил ее в пальцах, разминая…
     - По идее, перед спиртом пленка промывалась полчаса в проточной воде, а еще до этого химически обрабатывалась. Изначально в пленке содержатся соли серебра, которые ядовиты для человека. Но после всех обработок и промывок вряд ли в спирт попали значительные дозы этих солей. На глаз, конечно, не увидишь, что там есть, чего нет. Я этот спирт пить не стал, у меня и без того хватало, а ты – не знаю… Хочешь – пей, мне не жалко!
     - Ну-ка, давай, неси!
     Я принес из своей комнаты пресловутый напиток.
     Как-то рассказывали, что на Литейно-Механическом заводе, есть в нашем городе такой монстр, вернее, после всех горбачевско-ельцинских пертурбаций можно уверенно говорить был, начальнику одного из цехов понадобилось в личном кабинете полы подремонтировать. Он собрал из цеха самых рукастых работников. По стечению обстоятельств они же оказались и самыми пьющими. В общем восемь человек были закрыты на ключ в кабинете с обещанием, что их выпустят только после завершения работы.
     Дело было тоже в понедельник. Поначалу худо-бедно работа как-то делалась, но ближе к заветным 11 часам, а дело происходило в те времена, когда спиртным торговали лишь с 11 часов, всё окончательно застопорилось.
     И тут одна золотая голова вспомнила, что в сейфе начальника обычно графин со спиртом стоит. И если этот сейф «кувырнуть», то потом можно спирт сцедить через уголок дверцы.
     Литейно-механический – завод выдержанный и закаленный. Там вовсю пьют фракцию этилового спирта. Это такой напиток цвета красного кирпича с запахом высококачественной резины. И никакие привкусы и послевкусия народ не останавливают. Поэтому извлечь напиток из сейфа было делом десяти минут.
     Допив последние капли и прожевав остатки домашних бутербродов, работяги начали благодушествовать. Вернулась любовь к жизни и хорошее настроение. Более здраво пошел мыслительный процесс.
     - Мужики, а вообще-то у него всегда в сейфе хранился флакон с дихлорэтаном. И если мы роняли сейф, то он наверняка тоже вылился.
     - А я видел, что в пятницу ему со склада четыреххлористый углерод приносили, целую бутылку.
     - А это что такое?
     - Точно не знаю, типа растворителя. Но для здоровья очень неполезное!
     Мало сказать – неполезное. Такой довесок к этиловому спирту, как четыреххлористый углерод разбавленный дихлорэтаном, в лучшем случае лишит зрения, а что произойдет непосредственно с желудком, то, кажется, в медицинской литературе не описано.
     Не сговариваясь, народ потянулся к телефонному аппарату.
     На счастье телефон работал.
     Народ на улицах нашего городка замирал в растерянности, когда среди белого дня по улицам райцентра к ведущему предприятию неслась кавалькада ревущих карет «Скорой Помощи».
     Жертв в тот раз не оказалось. Но восемь человек, восемь работников градообразующего предприятия несколько дней с тщательно промытыми желудками занимали койко-места в центральной поликлинике города.
     Оба Сереги, Володька Денис, фамилия Денисенко, и Виктор Малой, от Мальцева, уже сидели в комнате Валентина. Я поставил на стол полуторалитровую бутыль из-под Тархуна. В бутыли не хватало граммов двести – двести пятьдесят.
     Все с вожделением смотрели на напиток. Как говорится, «и хочется, и колется, и мамка не велит».
     - А что сделать? Как проверить, можно пить или нельзя? – это Малец, он всегда был любознательным.
     - А добровольца найти и посмотреть, что с ним будет… - Володька Денисенко, самый спокойный и рассудительный из всех.
     - Или… - что хотел сказать Заяц, так и осталось неизвестным. В комнату уже третий раз за утро заглянул Петя. Его дверь, дверь в отдел оборудования, была в конце коридорчика, как бы с торца коридора. Он, наверное тысячу раз за день проходил мимо наших комнат, но в сами комнаты старался не заходить. Только, если имелась какая-то веская, какая-то основательная причина для посещения. Иначе, если заметит его приход наш начальник, начальник отделения КИПиА Васин, то не поздоровится и тому, к кому он пришел, и самому Пете.
     - Валя! Вот доброволец! – Заяц и мимикой, и жестами рук старался направить Букашкина вслед за уже скрывшимся Петей.
     - А чего? А что я? – никак не хотел понять Валентин. – А я ему кто?
     - Да налей ему пятьдесят граммов, он сроду не отказывался, - махнул рукой Заяц. Но Петя уже скрылся у себя в отделе.
     - А почему я? – до Букахи наконец-то стала доходить мысль Зайца провести испытание на Пете.
     - А ты здесь хозяин, помещение твое, сигареты твои да и спирт почти что твой!
     Спорить было трудно.
     - Да?
     - Да!
     - И что будем ждать?
     - Значит будем ждать!..
     Но ждать пришлось совсем не долго. Стукнула дверь, раздался голос: «Я понял, Анатолий Васильевич!», и в коридоре показалась фигура Пети.
     Коридор был совсем короткий, всего-то метров десять-двенадцать, а ноги у Пети длинные – шаг, другой ступил и вот он уже спускается по лестнице во двор института.
     - Петя! Петя! – вполголоса, но просто кричит ему в след Букашин. Не выдержав, Валентин срывается с места и выскакивает в коридор.
     - Чего тебе? – оборачивается Петя, не ожидавший, что его позовут.
     - Иди сюда, - Валентин возвращается на свое место в комнате. Он спокоен, он уравновешенный хозяин производственного помещения. Он поворачивается к вошедшему в комнату Пете:
     - Выпить хочешь?
     Петя удивлен, он даже очень удивлен. И несколько растерян. Никогда еще ни с того ни с сего никто не предлагал ему выпить за здорово живешь.
     - А чего надо? – Петя понимает, что за всё в жизни нужно платить. Вот только какая цена будет у этой нежданной выпивки?! – Чего сделать надо, спрашиваю?!
     - Да, ничего. Вот сидим, смотрим, мучается человек. Ты ведь мучаешься?
     - Кто? Я? Нет, не мучаюсь. Хотя да, немного мучаюсь…
     - Вот и думаем надо помочь человеку, чтобы не мучился!..
     Петя колеблется. Выпить конечно хочется и хочется сильно, но и чувствуется какой-то подвох. И мучений-то особых, когда всё на свете променяешь на то, чтобы освободиться от проклятой алкогольной абстиненции, в общем-то нет. Хотя, конечно, выпить бы неплохо и упустить эту дармовую выпивку совсем неохота.
     - Так чего за это хотите? – Петя старается напрямик, чтоб не тянуть кота за хвост…
     - Дело, друг Петя в следующем! – Букахе тоже надоело ходить вокруг да около и он решил идти напрямую.
     – Ты слышал, что в пятницу был банкет?
     - Конечно! Кто же не слышал!
     - А слышал, что на банкете всем присутствующим фотки вручали?
     - Какие фотки?
     - Ну, что они на банкете были. Фотки с этого банкета…
     - Да что-то краем уха слыхал вроде…
     - Так вот это у нас спирт с этого банкета!
     - Фотографический спирт что ли?
     - Какой фотографический! Спирт обыкновенный, Этиловый. Ц-два-аш-пять-с-аш. Но этим спиртом пленку промывали, чтобы она быстрей сохла. Понял?
     - Что ж тут не понять? Вы хотите посмотреть, что со мной будет, если я фотографического спирта выпью!
     - Какого еще фотографического!
     - Ладно! Хватит мозги компостировать. Давай наливай!
     Валентин наливает в стакан на сантиметр прозрачной жидкости из бутыли с этикеткой «Тархун».
     - Да, это что ты налил? Я этими каплями и в рот не попаду, лей еще столько же и зажевать чего-нибудь дай!
     Петя махнул полстакана спирта на одном дыхании, откусил чуть-чуть от хлебной корочки, которую дали ему на закуску.
     - Ладно, я пошел. Это вы бездельники сидите тут, ничего не делаете, а нам сидеть некогда. Без нас и институт остановиться может.
     И он отправился во двор выполнять порученное ему задание.
     - Ну и что? Можно пить этот спирт или нельзя? С этим Петей хрен узнаешь! – бушевал Букашин, - а вдруг ему во дворе плохо станет, а мы здесь и не узнаем ничего!
     Петя появился минут через пятнадцать. Он вошел деловой походкой и сразу же в комнату Валентина.
     - Давай, наливай еще! А то не понять то ли хуже мне становится, то ли лучше… И понимаешь, глаза слезятся, особенно, когда их руками трешь и на груди чешется и что-то вроде рисунка появляется.
     Валентин нехотя плеснул в стакан. Петя порывался потребовать добавки, но его быстренько отправили на улицу.
     Сообща решили, что напиток годен к употреблению. Но только собрались наливать, как опять появился Петя.
     - Мне совсем плохо становится! Требую, чтобы налили еще!
     Ему плеснули чуть-чуть для очистки совести и отправили во двор.
     Он спускался по лестнице теперь медленно и долго, причем постоянно ругался под нос. Все-таки память держала, что если будет шуметь, то может нарваться на нашего начальника и тогда ему не поздоровится, поэтому все монологи были даже не в полголоса, а несколько тише. Он ругался на то, что его накачали неведомым фотоспиртом, что над ним проводят совершенно бесплатные опыты и еще очень много подобных глупостей.
     На этом историю с банкетом и с банкетными фотографиями можно считать законченной. Спирт мои коллеги, убедившись на Пете, что никакого необычного яда в нем не содержится, выпили моментально. Никаких особых последствий это мероприятие не имело.
     И последнее, о чем я хотел сказать. Вскоре в районе Тишинской площади и Тишинского рынка поползли слухи, что в Москве с рук продается отравленная фотоводка. Внешне она ничем от обычной водки не отличается, но после употребления очень сильно слезятся глаза, особенно на ветру, а на теле из красной сыпи формируется изображение той местности, где эту водку пили.