Точный расчет

Я дернул тумблер шлюза и вошел в переходник. Дверь за спиной закрылась автоматически, а через минуту я почувствовал, как скафандр пружинит, старательно компенсируя давление поступающего воздуха. Мигнул зеленый сигнал, и я получил доступ непосредственно в «раздевалку».

Она не спешила меня встречать, хотя, конечно, уже знала о моем прибытии. Ее деликатность позволила мне не только снять скафандр, но и «сменить белье» – специальный легкий костюм вроде тренировочного, плотно сидящий на теле. Таким образом, я смог предстать перед ней в приличном, светском виде.

Я нашел ее в гостиной. Полутемная общая комната, рассчитанная на то, чтобы несколько человек могли комфортно разместиться для отдыха, была удручающе велика для нее одной. Ее невысокая стройная фигура терялась на фоне панорамного окна с поднятыми ставнями, распахнутого прямо в черное небо, висящее над близким горизонтом.

– Здравствуйте, Мэри, – сказал я, потому что изображать гостеприимную хозяйку и завязывать беседу она явно не собиралась.

– Кто вы такой? – спросила она – не враждебно, но довольно холодно.

– Не все ли равно, лишь бы не инспекция, – улыбнулся я как можно дружелюбнее.

Дежурная шутка, жалобно звякнув, разбилась о ледяной взгляд Мэри. Ладно.

– Я вижу, вы в растерянности. Разве вас не предупредили? Я ваш напарник. Меня зовут Дэниэл.

– Программа не предусматривает второго сотрудника, – с сомнением сказала она. – Что вам тут делать, толкаться в оранжерее бок о бок со мной?

– Я не биолог. Моя задача – изучить некоторые любопытные скачки излучения в этом секторе. У вас нет необходимого оборудования, поэтому я привез свое, – я кивнул в сторону окна, подразумевая, что снаружи припаркован мой флайер. – Обычное дело, Мэри. Две самостоятельные экспедиции внезапно решили объединить в одну: Центр никогда не упустит шанса сэкономить. Ваш отдел просто сдал вас в аренду моему ведомству, – пояснил я и спохватился: – Простите, это было невежливо.

– Ерунда, – отмахнулась она, делая шаг мне навстречу: хороший знак.

– Вы можете связаться с Центром и проверить. А заодно – высказать им все, что они заслуживают за свою безалаберность, – немного свободнее предложил я.

– Не могу, – досадливо поморщилась Мэри. – Связи нет со вчерашнего дня. А жаль: совет дельный.

Таким образом, ледок был сломан, она поверила, что я имею полное право находиться на станции вместе с ней.

– И правда, досадно: я бы тоже не прочь сказать руководству пару ласковых слов. Они даже не удосужились выслать корабль – посадили меня на проходящий лайнер, а потом капитан просто скинул меня над астероидом.

– Так вот почему я не слышала двигателей, – с облегчением сказала Мэри, мимоходом объясняя свою подозрительность.

Понятно, что слышать она ничего не могла: снаружи, за обшивкой, вакуум. Но тормозные двигатели лайнера, зависшего над поверхностью жалкой карликовой планетки, создали бы вибрации, которые ни с чем не перепутаешь. Легкий флайер – это совсем другое дело. Нет ничего удивительного, что я подкрался незамеченным.

– Ну их к черту, этих офисных скряг, лучше давайте займемся вашим обустройством, – решила Мэри. – Сейчас я вам тут все покажу.

Она щелкнула пальцами и гостиная осветилась мягким светом.

Ничего особенного здесь не было: небогатый комплект спортивных снарядов, несколько диванчиков и кресел, пара разнокалиберных столов для игр и общей трапезы да мини кухня в уголке. Казенный уют, стандартный. Чего нельзя было сказать о хозяйке этого салона.

Она довольно хороша собой, отметил я. Светлые глаза и розовые губы мягких очертаний, как это бывает у едва повзрослевших девочек. Не красавица, но лицо приятное и милое. Вот волосы у нее были роскошные – тяжелая, теплого цвета корицы, волна, почти скрывающая… хм… ту часть тела, которую скрывать было не обязательно. Да и вообще, по части форм у Мэри, несомненно, был повод для гордости.

– Что там с вашим оборудованием? Здесь есть несколько помещений, которые могли бы вам подойти. Но я заняла своими кадушками почти все свободное место – мне тоже нужно излучение.

– Я не покушаюсь на ваши плантации. Я буду работать снаружи. Мне требуется абсолютно чистый эфир, а в лаборатории имеется какое-никакое, но все-таки экранирование.

– Имеется, конечно, – согласилась Мэри, – я ведь ставлю эксперименты, исходя из условий будущей колонии, а она будет жить под куполом, – она бросила взгляд за окно: над кривым горизонтом как раз начала всплывать планета, которой вскоре предстояло стать домом для полумиллиона человек.

– Я и приборы думаю хранить в раздевалке, – сказал я, предупреждая следующий вопрос, и она кивнула – какой смысл таскать их далеко, проще держать у двери.

– Тогда пойдемте выбирать вам комнату, – пригласила Мэри. Она показала на проем, ведущий в жилой отсек: коридорчик с выстроившимися в ряд дверями спален. – Их тут четыре, вот эта – моя. Остальные в вашем распоряжении.

Я выбрал комнату по соседству с ней.

***

Поначалу все шло хорошо. На третий день мы перешли на ты.

Она занималась своими кустиками, я – добросовестно проводил снаружи по нескольку часов в день с приборами. После обеда мы обычно устраивались в гостиной, разворачивали на экранах документацию и молча корпели над своими графиками и отчетами. А по вечерам отдыхали.

Мэри оказалась интересной собеседницей, за несколько вечеров мы с ней перебрали множество самых разных тем. Ей были не чужды и чувство юмора и некоторая доля безобидного кокетства. Иногда на нее нападала охота приготовить что-нибудь этакое. В такие вечера я обычно подтаскивал стул поближе к тесной кухонной стойке и развлекал ее байками. Рассказывая, я любовался ею, беззастенчиво пользуясь тем, что она сосредоточилась над утварью: колдовала, изобретая какой-нибудь сногсшибательный соус из протеинового порошка или сложное блюдо из консервов.

Словом, мы неплохо поладили.

Однако вскоре я заметил, что с ней происходит что-то неладное. Мэри стала неразговорчивой, хмурой, все чаще задерживалась в оранжерее, а когда там не оставалось совсем никаких дел, она наскоро съедала что-нибудь и уходила к себе. Она не выказывала никакой неприязни ко мне лично, была вежлива и корректна, поэтому я не считал допустимым приставать с расспросами. Вечера стали скучными и тихими, но деловые и соседские отношения между нами остались ровными, а требовать от коллеги большего никто не в праве.

Однажды я задержался на поверхности дольше нужного, а когда вернулся, увидел ее в гостиной, с бумажной книгой в руках. Верхний свет был выключен, и она сидела, поджав ноги, в уголке, в островке света.

– Что это у тебя?

– Да так, старый роман, ничего интересного, – мне показалось, что она хочет уйти, но Мэри осталась: возможно, ее удержало чувство такта.

– Ты сегодня долго.

– Дурацкий регистратор барахлит. Выдает такие данные, словно эта чертова звезда пьяна и пытается сплясать джайв.

– Может, это не регистратор виноват? – предположила Мэри, слабо улыбнувшись.

– А что же еще? Такой безумной чехарды просто не может быть. Тут есть пульсирующая атмосфера, как у нашего Плутона, но она слишком разрежена, чтобы давать подобные искажения. Да и от солнца мы еще очень далеко, все газы пока заморожены в состоянии осадков на камнях. Или ты тоже отметила нечто странное, Мэри?

– В саду? Нет, я же только фиксирую реакции и динамику у растений. Когда утверждали мою программу исследований, никто и не думал, что излучение может быть неравномерным. А потом, видимо, решили оставить план без изменений: изучать-то все равно надо. Тем более что видимый спектр звезды стабилен.

– Узнаю наше руководство, – согласился я, направляясь к буфету. Мэри сегодня не была настроена меня баловать, поэтому я стал перебирать упаковки, стараясь найти что-нибудь повкуснее.

– Не из-за этих ли колебаний связи все еще нет, как думаешь?

– Скорее всего. Я осматривал передатчик, он исправен. Сигнал не проходит из-за внешних помех.

– Да ведь такого почти не случается. Какие могут быть помехи для межпланетарного передатчика.

– Поверь мне, заглушить можно любые волны, было бы желание, – рассеянно возразил я.

– Чье желание?

Ее голос звучал по-настоящему испуганно, и я удивленно обернулся:

– Что? Да нет, это просто фигура речи. Я хотел сказать: мы ведь практически ничего не знаем об этом излучении, о его свойствах. Поисковикам, открывшим эту систему, оно ничем не мешало, но нас с тобой затем сюда и отправили: убедиться. Ну, вот мы и убедились – теперь мешает, еще как, – я улыбнулся, но она не приняла шутливого тона, в ее глазах оставалась тревога. – Мэри, да что с тобой? Ты какая-то сама не своя в последнее время. Ты здорова?

– Да, спасибо. – Она поежилась и неуверенно пробормотала: – Просто странно все это.

– Брось. Подумаешь, связи нет. Случается. Нас все равно заберут в срок. Системы жизнеобеспечения работают, еды и воды сколько угодно. С нами ничего не может случиться.

Она молча кивнула, соглашаясь, и я понял, что мой оптимизм был растрачен попусту. Доев то, что было в тарелке, я заварил нам кофе. Мэри подняла голову от книги и улыбнулась, когда я протянул ей чашку. Тогда я, не спрашивая разрешения, опустился рядом с креслом на теплое покрытие и прислонился спиной к подлокотнику.

Я не видел ее лица, но явного недовольства нарушением границ она не выразила, и поэтому я мягко потребовал:

– Давай, Мэри, выкладывай, что у тебя стряслось.

– Ничего, все хорошо, – ответила она. Я почувствовал по ее голосу, что это не протест, а факт: она не ставила меня на место – просто проинформировала, что никаких конкретных, видимых неприятностей у нее нет.

Я не настаивал, несколько минут висела тишина. Видимо, мое терпение было правильной тактикой, потому что Мэри вдруг спросила, запинаясь:

– Дэниэл… у тебя ни разу не возникало такого чувства, что здесь… есть еще кто-то… кроме нас с тобой?

– Что еще за глупости?

– Знаю, что глупости, – я услышал, как она тяжело вздохнула.

– Кто здесь может быть? Это совершенно мертвый булыжник, здесь даже космотрофы не выживут, им тут есть нечего.

Я нарочно упомянул про космотрофов – нечто вроде микроорганизмов, путешествующих с солнечными ветрами и способных усваивать все, от стекла до ядерных отходов. Кислородные миры они, к счастью, не жалуют. Поэтому у Земли и у каждой колонии есть искусственный спутник, куда вывозят всевозможные отходы. Горсточка космотрофов – и мир имеет экологичную бездонную помойку. Как астробиолог, Мэри лучше моего знала их повадки, и такой пример должен был ее утешить.

– Да, да.

Она опустила руку и погладила мое плечо.

– Дэниэл, ты только никому не рассказывай, ладно? Меня же сразу в запас спишут. Астронавт-исследователь с галлюцинациями – это ж курам на смех.

Ого, а вот это уже серьезно.

– И что ты видишь, Мэри?

– Ну-ка, отставь свой вкрадчиво-ласковый тон! Тоже мне, психотерапевт нашелся, – возмутилась она, но тут же остыла. – Ничего я не вижу, Дэниэл. Просто мне страшно. Я готова поклясться, что все время ощущаю чье-то присутствие. И этот страх, беспричинный, глупый страх… Словно прямо у меня перед глазами какая-то опасность, но я не могу ее увидеть, угадать, – она снова вздохнула. – Учти: меня не нужно утешать или убеждать – я понимаю, что мои опасения беспочвенны, нереальны. Но постоянная тревога ужасно давит, мешает работать. Если бы не ты, я бы, наверное, сошла с ума.

Что я мог сказать? Я поднялся и протянул к ней руки. Она скользнула в мои объятия и замерла, прижавшись к моей груди. Я крепко прижал ее к себе и молча погладил, хоть она и не просила утешения. Мэри положила голову мне на плечо, а я старался не шевелиться, боясь спугнуть ее несвоевременным движением.

А потом я почувствовал, как она напряглась. В миг, внезапно, сразу вся – словно одеревенела.

– Что случилось, Мэри?

Она рванулась, но моя реакция была куда быстрее.

– Отпусти меня! – выкрикнула она, упираясь кулачками в мою грудь.

Я чуть расслабил руки, внимательно наблюдая за ней. Она попыталась вырваться, толкнула меня в грудь правой рукой, одновременно стараясь высвободить левую, которую я перехватил.

Поняв, что это бесполезно, она заметалась на привязи моих рук. И тут я вколол ей препарат, который уже несколько дней держал наготове.

Очнулась она уже в медотсеке. Привязанная к хирургической кровати, раздетая и накрытая простыней: всполошившийся робот-диагност требовал доступа к ее кожным покровам, и я не мешал ему кромсать одежду. А привязывал ее я.

Увидев, что она пришла в себя, я подошел и склонился над ней.

– Как ты себя чувствуешь, Мэри?

Она дернулась от меня, насколько позволяли фиксаторы.

– Отпусти меня.

– Не могу, Мэри. Ты опасна.

– Нет… нет, со мной все в порядке, Дэниэл, – ласково и убедительно сказала она, но это не возымело никакого эффекта.

– Почему ты испугалась меня? Тебе что-то привиделось?

– Ничего… Ничего, Дэниэл! Я не знаю, почему повела себя так.

Она старалась меня обмануть. Мне стало даже жаль ее. Она была так напугана и совсем не умела лгать.

– Послушай, Дэниэл. Я знаю, кто я, знаю, где я нахожусь и зачем я здесь. Я не представляю никакой опасности, – умоляюще сказала Мэри.

– Ты набросилась на меня с кулаками, – возразил я. – А если в следующий раз ты разгромишь оранжерею?

– Да говорю тебе – я осознаю действительность! У меня нет никаких видений и голосов!

– Тогда объясни, чем я тебе настолько не угодил?

Объяснять она не желала. Хотя я видел: ей есть, что сказать, но она хочет оставить это при себе. Пытается перехитрить меня.

– Мэри… Мэри, я думаю, что у тебя синдром Робинзона. Ты просто не вынесла одиночества на пустом астероиде, оторванности от мира. Это бывает…

–Наверное, ты прав, Дэниэл, – с готовностью согласилась Мэри. Она бы навесила на себя любой ярлык, лишь бы я перестал подозревать ее в буйном помешательстве и освободил.

Синдром Робинзона – довольно частый и хорошо изученный гость на изолированных станциях. Это не острое состояние, и диагност в один миг мог бы подобрать лекарства.

В данный момент Мэри не беспокоило, что о лечении останутся записи, которые закроют ей дорогу в космос – надолго, если не навсегда. У нее имелись более насущные проблемы: я и ремни.

Многофункциональная кровать медотсека была достаточно широка, и я присел рядом с Мэри.

– Я уже проверил: в аптечке нет легких лекарств, снимающих тревогу, – огорченно сказал я. Мэри обожгла меня ненавидящим взглядом, она мне не верила, но ничего не могла сделать. – Тут есть два выхода, Мэри. Либо я держу тебя на успокоительных, пока не придет звездолет…

– Нет! Не надо!

Конечно, эта идея привела ее в ужас: пребывать в бессознательном состоянии и целиком в моей власти… Впрочем, ее положение и сейчас было немногим лучше.

– Мне эта мысль тоже не нравится, – согласился я, скользя взглядом по вытянутому под простыней телу Мэри. – Тогда тебе нужна какая-то встряска. Нечто, что докажет твоему сознанию, что ты не одна, – я хорошо вжился в роль банального мерзавца, которому нужно хоть какое-то оправдание своего грязного поведения. В моем случае игра с совестью становилась совсем уж запутанной: я притворялся подонком, который притворяется заботливым другом. Тогда как ни тем, ни другим я не был.

Она поняла. Поняла, что я имею в виду. И что я не шучу.

– Нет, Дэниэл, только не это!

Я не слушал ее. Откинув край простыни, я пробежался пальцами по ее обнаженной коже.

– А что еще с тобой делать, Мэри?

Она пыталась отодвинуться, но ремни держали надежно. Я улегся рядом с ней. Отыскав ее грудь, я прижался к ее бедру и не спеша, медленно потянулся, заставляя ее почувствовать, что уже готов, и ничто меня не остановит. Я даже не пытался быть деликатным. Никаких игр в демократию. Хочу, могу, получу.

– Дэниэл, ну, пожалуйста…

Я опустил руку и беззастенчиво вторгся в то горячее, сокровенное, потаенное, что никогда не было предназначено для меня. Все, что я мог сделать, входя туда – это осквернить и испачкать. Она тихо застонала, я заметил слезинку на ее щеке.

– Я не хочу, не надо, – в последний раз сказала она, перед тем, как я начал ее целовать.

– Это не имеет никакого значения, Мэри.

***

– Вот, собственно, и все, мистер Картрайт.

Картрайт пошевелился в кресле, которое было ему немного тесновато, и возмущенно переспросил:

– Все? Как это – все? Вы рассказали мне, как переспали с моей женой, и считаете, что этого достаточно?

– А чего вам еще, Картрайт? – Дэниэл затушил давно тлевшую сигару и холодно взглянул на магната. – Мне кажется, все и так ясно.

– Если бы мне все было ясно, я не задавал бы вопросов. Извольте дать полный отчет, – отчеканил Картрайт, напоминая Дэниэлу, кто в этом кабинете хозяин.

– После того, как исследовательская станция Б-172\К перестала отправлять контрольные сигналы, туда был направлен спасательный корабль. По прибытии обнаружилось, что станция разгерметизирована вследствие обширного механического повреждения, а научный сотрудник Мэри Картрайт мертва. Найдена в общем отсеке с бластером в руках, – скучным голосом сказал Дэниэл. – Такова официальная версия, мистер Картрайт.

– Это мне известно. Но я хочу знать, как вы все это провернули, – возразил Картрайт. – Бедняжка Мэри, – мерзко хохотнул он: то ли искренне, то ли скрывая под маской цинизма беспокойство (вряд ли раскаяние), – надеюсь, она хоть получила удовольствие напоследок.

– Мы покинули медотсек спустя три с половиной часа. А отвязал я ее через двадцать минут, – ровно ответил Дэниэл. – Можете не сомневаться – она получила удовольствие. Это-то ее и убило.

– То есть?

– Мэри была воспитана в строгих правилах неохристианской церкви, – пояснил Дэниэл. – Это очень консервативная конфессия, вам ли об этом рассказывать, мистер Картрайт, когда вы занимаете столь высокий пост в иерархии этого культа. Мэри никогда не знала ничего, кроме того, чему ее учили. А именно: нужно терпеть секс ради счастья материнства. Удовольствие от секса разрешено мужчинам, а для женщины почитается греховным. Она никогда и не искала наслаждения в супружеской постели, не так ли, мистер Картрайт? Вы первый предали бы ее анафеме за одну только мысль об этом. А тут: какой-то чужак принуждает ее, запуганную и беспомощную, к телесной близости. Насилие она бы еще могла как-нибудь пережить. Ее добил тот факт, что ей понравилось происходящее.

– Неужели? – ядовито, с оттенком ревности вставил Картрайт.

– Конечно, – пожал плечами Дэниэл. – Моя работа требует наличия самых разных талантов. Принуждение потребовалось только в самом начале. Хотите подробностей?

Картрайт сердито отмахнулся, и Дэниэл продолжил:

– А, кроме того, она ведь была действительно преданна вам, мистер Картрайт, хоть вы и не баловали ее. Поэтому, когда я недвусмысленно выразил желание повторить нашу забаву, она предпочла смерть. Она как безумная схватила бластер и прожгла огромную дыру в иллюминаторе. Истерика, конечно… но лишь бы не попадаться мне в руки. Мэри просто не вынесла чувства вины: перед своей верой и лично перед вами.

– Откуда вам столько известно об интимных подробностях моей жизни? – недобро нахмурился Картрайт.

– Если я берусь за дело, я должен знать о своей жертве все, – невозмутимо сказал Дэниэл.

– Ну, хорошо… Но зачем были такие сложности? Неужели нельзя было… ну, не знаю, отравить ее, что ли?

– Мистер Картрайт, если вас устраивал легкий путь, то почему вы не наняли первого попавшегося головореза? Это было бы куда дешевле, чем приглашать меня. Вы ведь заплатили мне за профессионализм, не так ли?

За сутки до своего появления я испортил связь. Потом я установил в раздевалке маленький излучатель. Инфразвук, мистер Картрайт, воздействует на человеческий мозг чертовски неприятным образом. Я мог бы за минуту привести Мэри в состояние неконтролируемой паники. Но я дозировал излучение, изматывая ее по капле. Выходя наружу, я выключал передатчик. И включал снова, когда возвращался. Таким образом, у нее выработался рефлекс – она боялась моего общества, хоть и не понимала этого.

Разумеется, я мог бы и отравить ее, чего уж проще. Но вы забываете – на любой станции есть черный ящик. Мое присутствие было зафиксировано. Уходя со станции, я немного испортил внешний кожух ящика – это выглядело естественно – и оставил рядом геологический вибронож. Когда приземлился спасательный звездолет, нож сработал и расплавил все в радиусе полутора метров, включая информационные носители черного ящика.

Мэри была молода, это была ее третья экспедиция, и первая – в одно лицо. Я рассчитывал, что комиссия подумает – безалаберная девчонка, бросавшая инструменты, где попало, что и привело к несчастному случаю.

Так оно и вышло. Разумеется, бластер тоже подсунул я: положил на стол, на котором чуть позже принялся раздевать ее во второй раз. В состоянии аффекта она и не подумала о том, откуда в гостиной взялось оружие. Никто не узнает, что пришлось пережить вашей жене перед смертью, мистер Картрайт, – уверенно заключил Дэниэл.

Картрайт заметно повеселел: хоть он и знал о безупречной репутации нанятого специалиста, но все-таки нервничал. Рассказ Дэниэла успокоил его и внушил уверенность, что до правды никто не докопается. Теперь его ум заняли более праздные вопросы.

– Дэниэл, а вы-то как выжили, когда Мэри разгерметизировала станцию? Ведь не в скафандре же вы ее собирались… кхм…

– Вы невнимательно слушали, Картрайт. Я ведь упоминал: Мэри поддалась панике только после того, как я в первый раз ее обнял. Она прижалась к моей груди и… поняла, что не слышит моего дыхания и сердцебиения. Поняла, что ее кошмар реален – ее держит в руках не живое существо. Я уж не знаю, чего она там себе вообразила, находясь под действием инфразвука: что я монстр, зомби, привидение. Это меня не интересовало, главное – сработало. Я могу проявлять любые человеческие качества, но я в них не нуждаюсь.

– Вы хотите сказать, что вы…

– Андроид, мистер Картрайт, – закончил Дэниэл, и только самое чуткое ухо могло бы уловить в его голосе насмешку: до того потрясенным выглядел его заказчик.

– Андроид-киллер? Но ведь это технически невозможно! Законы роботехники...

– Все возможно в этой старой Вселенной, – философски заметил собеседник.

– Но вы выдаете себя за человека, будучи вещью, имуществом! Как вам это удается? Документы…

– Поосторожнее со своим любопытством, Картрайт, – с оттенком угрозы предупредил Дэниэл. – Уж вам-то известны мои возможности.

– Да, да, конечно, – торопливо согласился тот. – Это всего лишь удивление. Уверяю вас, я даже в мыслях не имел что-либо выяснять о ваших делах.

– Вот и прекрасно, – отозвался Дэниэл. – Полагаю, нашу беседу можно считать оконченной?

Ожидавшая в приемной жгучая брюнетка с блестящими черными глазами поднялась навстречу открывшейся двери кабинета. Картрайт, почтительно провожавший своего посетителя до выхода, бросил взгляд на тугие короткие одежды, призванные не скрыть, а выставить напоказ все щедрые дары, которыми природа наделила эту редкую и, судя по всему, горячую красавицу.

– Вы ко мне? – машинально спросил он, забыв, что секретарь предупредил бы его о посетительнице.

– К огромному сожалению, нет, – проворковала девушка, ничуть не смущаясь его откровенного взгляда. – Я сопровождаю Дэниэла.

– Какой везучий молодой человек, – несколько растерянно заметил Картрайт, пытаясь сообразить, что могло связывать эту живую красотку с искусной подделкой под человека. – Очень жаль: я был бы весьма рад такой гостье как вы.

– Боюсь, что такая гостья как я, могла бы вас порядком скомпрометировать, – улыбаясь, заметила брюнетка, но тон ее голоса скорее поощрял, чем укорял. – Разве вы не в трауре, мистер Картрайт? Мои соболезнования.

– Да, конечно, благодарю вас, – окончательно смутившись, пробормотал Картрайт. Ох, да ну их всех к черту! – Спасибо, Дэниэл, с вами приятно работать. Всего доброго.

Дэниэл коротко кивнул, уже не глядя на него. Он взял под руку свою спутницу, и они направились в сторону лифтов.

– Довольна? – ворчливо спросил он. – Ну, вот зачем тебе обязательно нужно было увязаться со мной?

– О чем вы говорили? – ответила она вопросом на вопрос.

– О выполненном задании, о чем же еще. Он еще вздумал меня поучать, дескать, к чему эти многоходовки, мог бы просто отравить ее.

– Представляю, что ты ему ответил, – расхохоталась девушка. – Я профессионал, мистер Картрайт, я рассчитываю свои операции с максимальной точностью, – напыщенно, с преувеличенным пафосом продекламировала она.

– Вроде того, – улыбнулся Дэниэл. – Знаешь, я рассказал ему почти чистую правду.

***

На самом деле я мог бы обставить самоубийство столь же правдоподобно, как и несчастный случай. Правда, шумихи в этом случае было бы куда больше. Мэри, к слову, выбрала один из самых мучительных способов: она решила повеситься.

Тот взгляд, который она бросила на меня, уходя в оранжерею с куском шпагата в кармане… полный боли, нежности и решимости… Увидев этот пронзительный, словно кричащий, измученный взгляд, я внезапно понял: за те короткие мирные дни, что мы провели вместе в работе, беседах и молчании, она успела полюбить меня. И никакие мои последующие действия не смогли этого отменить. Мэри любила меня и не могла с этим жить.

Изыски с бластером преследовали одну конкретную цель: я не хотел, чтобы найденное тело подвергали вскрытию и исследованию. Картина произошедшего должна была представляться абсолютно ясной, чтобы никому и в голову не пришло потрошить покойницу.

На станции имелся биореактор и небольшие запасы искусственной плоти. Все это предназначалось для оранжерейных экспериментов Мэри.

Перенастроить реактор с растительных параметров на человеческие удалось часа за полтора. Еще два часа ушло на изготовление куклы – точной копии Мэри, вплоть до отпечатков пальцев и ДНК. Точность точностью, но существуют тесты для определения клонов, поэтому и был разыгран целый спектакль: перестраховка в моем деле – залог выживания.

Едва кукла очнулась, я разрушил иллюминатор выстрелом и вложил бластер ей в руки: она погибла, и все признаки на ее теле соответствовали причине смерти. А уж стереть из памяти реактора данные о последних манипуляциях было делом одной минуты.

Безутешный мистер Картрайт получил останки своей супруги нетронутыми.

***

– Старый боров, – с ненавистью пробормотала Мэри, словно подслушав мои мысли.

Она зло тряхнула переливающимися сережками, на лоб ей упала смоляная прядь, которую она раздраженно смахнула. Так я и знал: ни к чему ей было появляться здесь, одно ненужное расстройство.

– Скажи мне, Дэниэл, а в искусстве шантажа ты также хорош, как в убийстве?

– Зачем тебе это? – поинтересовался я. – Старый боров заплатил мне достаточно, чтобы мы могли бездельничать лет десять.

– Чтобы ему жизнь медом не казалась, – упрямо ответила Мэри. – Ты хоть отдаешь себе отчет, что мне пришлось пережить по его милости?

Еще бы я не знал. Кто как не я придумал этот план, в котором смешались одиночество, ужас, отвращение: все самые сильные и мрачные эмоции, которые я обрушил на голову бедной Мэри?

– Пусть бы теперь поплясал, как блоха на сковородке, – не успокаивалась она.

Когда это она успела стать такой мстительной? Подобное поведение было немыслимо для прежней Мэри, прекратившей свое существование несколько недель назад, но отлично сочеталось с новым образом, в который она себя облекла.

Ох, мистер Картрайт, как бы не вышло так, что вы открыли свой персональный ящик Пандоры, подписывая контракт на устранение своей кроткой жены. Как бы вам не сойти в могилу раньше срока, если она вздумает экспериментировать с вашей жизнью так же, как со своими цветочками и фасолью. Теперь у нее есть совершенный и безотказный инструмент.

А ведь, пожалуй, не обстоятельства так сильно изменили ее. Они только выявили скрытый, подавленный воспитанием, темперамент. Я до сих пор ежусь, вспоминая, с каким деловым и хладнокровным лицом она мастерила себе петлю. Она не могла смириться со случившимся и должна была хоть что-то предпринять. У нее был выбор, но поднимать руку на меня, своего врага, Мэри не пожелала. Вот так и вышло, что охотник угодил в собственную ловушку. Я рассказал ей все, и финал моей как по нотам разыгранной трагедии достался клону.

Стараясь отвлечь ее, я наклонился и прошептал ей на ухо:

– Убийство, шантаж, подлог… Я хорош в любых непристойных делах, детка.

– Что касается непристойности, то об этом мне известно еще с нашей первой ночи на станции, – рассмеялась Мэри, но я все-таки уловил легкую краску стыда на ее щеках.

Моя маленькая целомудренная Мэри. Ничего, у нас достаточно времени, я сумею научить тебя не стыдиться любви.

Я не знаю, люблю ли ее или, может быть, просто бесконечно благодарен за ее любовь, словно бездомный пес, изголодавшийся по ласке. Я ведь, в сущности, очень одинокое создание.

Не удержавшись, я поцеловал ее в щеку, и она на секунду прижалась к моему плечу, возвращая нежный жест.

Я способен имитировать любые человеческие проявления, хоть и не нуждаюсь в этом. Но некоторые из них делают меня по-настоящему счастливым.