Дорога в тайге

Очерк "Дорога в тайге" опубликован в книге Ильи Васильевича Маслова
 "Большая жизнь", изданной Хакасским книжным издательством "АБАКАН" в 1955 году.

     *****

     ДОРОГА В ТАЙГЕ

     (О строителях Южсиба)

     В лиловой предвечерней дымке тонут белые здания Абакана. Наша машина уходит на юг. Смотрим на удаляющийся город, на далёкие горы, зубчатой грядой тянущиеся вдаль. Где-то у их подножья плещется тяжёлыми водами седой, могучий Енисей.
     Тишина, покой. Тёплые лучи солнца золотят холмистую степь. Цветным ковром раскинулись вокруг поспевающие хлеба. Дремлет пшеница, наливая соками увесистый колос. Стеной стоят зелёные подсолнухи. Их махровые жёлтые головы слегка поникли к земле.
    
     Мы едем на строительство Южно-сибирской железнодорожной магистрали. Там я никогда не был, но знаю,  это — большое строительство. О нём записано в решениях девятнадцатого съезда партии.
     Трёхтонный грузовик, плавно покачиваясь с боку на бок, ныряет с одного увала на другой. Большинство моих спутников — железнодорожники, одетые в летнюю форму с зелёными кантами; на плечах — погоны со звёздочками. Из отрывистых разговоров узнаю: это инженеры и, техники — командный состав. Едут они в какой-то далёкий и неведомый мне Биркчул. Завтра там состоится «День инженера и техника».

     В нескольких километрах от Абакана подъезжаем к полотну железной дороги. Она уходит на юго-запад, к Саянским хребтам. 
     — Вот и Южсиб, абакано-аскизский участок, — говорит сидящий справа от меня седой инженер. — Он готов, но в эксплуатацию ещё не сдан.
     — А движение есть?
     — Да, да! Рабочие поезда уже ходят.
     И как бы в подтверждение его слов вдали показались клубы чёрного дыма. С каждой минутой они увеличивались.
    
     Сосед оказался словоохотливым собеседником. Мы познакомились.
     — Осипов, Александр Леонтьевич, — отрекомендовался он. — Начальник гражданских сооружений хабзасского участка.
     Александр Леонтьевич уже не первый год работает на Южсибе. Раньше строил трассы Акмолинск — Павлодар, Барнаул — Сталинск. Открывал путь первому поезду из Карталов на Акмолинск. В годы Великой Отечественной войны восстанавливал дороги в прифронтовой полосе. О том, как он работал, красноречиво говорила широкая полоска орденских колодочек.
     — Видите дым? — указал инженер. — Это идёт рабочий поезд. Скоро здесь помчатся голубые экспрессы. На вагонах будет написано «Абакан — Магнитогорск». И вы сможете сойти на любой станции, где вам заблагорассудится: и в Кемеровской области, и в Алтайском крае, и на просторах Казахстана.

     Мы разговорились о народнохозяйственном значении дороги, какую роль сыграет она в экономической жизни страны, и в частности Хакасии.
     — Безусловно, огромнейшую, — с жаром сказал инженер. — Во-первых, центральная сибирская магистраль почти наполовину разгрузится от мощного грузового потока; во-вторых, Южсиб явится широкой тропинкой к кладовым неисчерпаемых богатств, которые таятся в недрах Южной Сибири, Алтая, Южного Урала и Северного Казахстана. С проведением дороги на службу народному хозяйству будут поставлены различные ресурсы: уголь, руды, лес, гранит, высококачественные глины. Саянский мрамор по своей прочности и красоте не уступает всемирно известному итальянскому мрамору «каррара». Он пойдёт на облицовку дворцов...

     На широких просторах задымят трубы фабрик и заводов. Откроются новые прииски, шахты, рудники. И если мы с вами будем проезжать здесь через два-три десятка лет, — не узнаем край. Там, где сейчас глухая тайга, поднимутся города с красивыми многоэтажными зданиями, театрами, дворцами культуры, стадионами, школами, институтами. Жизнь забьёт ключом!

     Пассажиры с большим вниманием слушали инженера.
     — Вы думаете царское правительство не пыталось провести железную дорогу по Южной Сибири? Пыталось! Было снаряжено несколько экспедиций для исследования трассы, но всё безрезультатно. Я недавно читал отчёт одной такой экспедиции. Она работала между Барнаулом и Кузнецком, ныне Сталинском, ещё в 1912 году. В этом отчёте между прочим записано так: «Глухая тайга с массой поваленных ветром деревьев, с травами выше человеческого роста, без топора летом и осенью непроходима. Нет ни дорог, ни даже троп». И значит, по их мнению, выходило: дорогу построить нельзя. А мы вот строим! И уже, можно сказать, построили. Абакан — Сталинск — это последний участок, вернее звено Южно¬сибирской магистрали, строительство которого будет завершено к концу пятой пятилетки...

     Солнце опустилось за горы. Стали сгущаться сумерки. На небе выступили яркие крупные звёзды. С отрогов Саян повеяло холодом. Машина шла быстро.
     Районное село Аскиз проехали ночью. Улицы были пустынны и лишь у клуба толпилось много молодёжи. Остался позади и мост через речку. Вдали показалось множество огней — это станция Аскиз. Возле высокого здания остановились.
     — Здесь и заночуем, — сказал инженер. — А завтра утречком двинемся дальше. Между прочим, все здешние дома строил я. Завтра увидите их.
     Мы поднялись на второй этаж гостиницы. Нам дали уютную комнату на троих. Принесли чай; он был кстати после дороги.

     Утро выдалось пасмурным. Накрапывал редкий дождь.
     — Пойдемте на вокзал, — сказал инженер.
     Пока шли, инженер рассказывал, в каких трудных условиях ему приходилось ставить первые дома. До 1949 года здесь лежала унылая степь. Лишь на пригорках свистели суслики, да в знойном безоблачном небе парили орлы. Теперь раскинулся большой посёлок с жилыми каменными и деревянными домами. Есть школа, поликлиника, детский сад. Закладываются депо, склады, различные помещения. В будущем на этих местах расположится большая станция.

     В конце посёлка у железнодорожных путей собрался народ. Подошли и мы с инженером. Я оглядывался по сторонам: где же вокзал? Инженер понял мое недоумение и, добродушно усмехаясь, сказал:
     — Его ещё нет. Вокзал будет здесь, где мы стоим.
     Подали мотовоз. К нему были прицеплены две теплушки, похожие на выкрашенные в темно оранжевый цвет коробки. В них поставили скамейки. Цепляясь за высокие поручни, пассажиры по одному влезали в вагоны. Смех, шутки.
     Тронулись. Назад поплыли одинокие деревья, кусты, зелёные откосы.
     Мотовоз шёл со скоростью почти пассажирского поезда. Временами давал сигналы. Далеко за станцией машинист вдруг замедлил ход и затем остановил машину. Послышались частые гудки.
     — В чём дело? Почему остановка?
     — Колхозное стадо путь переходит.

     Вновь тронулся наш маленький состав. Мчится он на запад, к синеющим на горизонте горам. До Казановки едем равниной, затем справа и слева начинают постепенно подниматься горы, круглые и гладкие, как караваи. Так и хочется протянуть к ним руки, бережно взять на ладони и нести.
     Входим в узкую долину. По ней прозрачно-голубоватой лентой вьётся Аскиз. Началась вековая дремучая тайга. Она настолько густа, что местами кажется тёмной. Крутые склоны гор и вершины их, похожие на гребни, покрыты могучим хвойным лесом. Глубокие распадки уходят в туманную даль. Над горами клубятся облака.
     Я сижу на скамье против полуоткрытой двери. Рядом — безусый гармонист тихо растягивает меха. Баян грустит. Но вот девичьи голоса затянули песню:

Мы покоряем пространство и время,
Мы — молодые хозяева земли.

     Вольной птицей летит она над тайгой, долинами, ущельями, поднимается к заоблачной выси и тает где-то за далёкими горами. Я думаю: слыхали эти места когда- нибудь песню? Нет! Из века в век они были необжитыми, дикими. Но пришел человек — и зазвенела его могучая, радостная песня. С нею он врезался в тайгу, в горы, и метр за метром покоряет нелюдимую «природу, преобразует её.

     На станцию Биркчул приехали в полдень. Собственно, здесь пока тоже нет станции. На берегу петляющего Аскиза раскинулся небольшой посёлок. Его разделяет на две части высокая железнодорожная насыпь. Кругом штабелями навалены шпалы, доски, лес; построены временные авторемонтные мастерские, гараж. Имеются столовая, магазины, клуб, школа. На окне парикмахерской написано: «Шестимесячная завивка. Маникюр». На крыше клуба установлен репродуктор. По утрам Москва передаёт физзарядку, и голос диктора разносится далеко по тайге.

     У конторы стояла запряженная лошадь. На телеге сидел седой хакас и покуривал длинную с узорами трубку. Я спросил его, что означает — «биркчул».
     — По-хакасски это — «непроходимая речка». Раньше, когда ещё жил мой дед, люди здесь мало ходили. Зверей боялись. Тут много было аба — медведей. И лесу много. Один, рядом другой — так, — и он показал на пальцах, какой густой был лес. — Нельзя пройти. Поэтому так назвали.
     — А сейчас звери есть?
     — Есть! Но меньше. Человек пришёл, дорогу строит, лес рубит. Все звери дальше айда-пошёл. Шум много стал, боится...

     И он рассказал случай, как медведь захотел отведать свежей говядины и пришёл к строителям.
     Было это весной, только сошёл снег. Из берлоги поднялся большой бурый медведь и разгуливал по тайге в поисках пищи. После зимней спячки он изрядно отощал, и был рад каждой найденной кедровой шишке, грибу, малиновому кусту с прошлогодней высохшей ягодой. Спускаясь с гор, набрёл на лошадей, задрал одну из них; но прибежали люди с ружьями и убили его.

     Старик — заядлый охотник. Привозил на базар дичь, продал и накупил себе разных охотничьих припасов.
     — Из нашего улуса тут много людей работает, — похвалился он. — Как же, стройка большая, работы много... хакасы не хотят остаться в стороне; они тоже хотят строить железную дорогу.

     В клубе в этот день было многолюдно. Раз в месяц политотдел строительства собирает всех инженеров и техников и проводит с ними совещание. На них обычно обсуждается какой-нибудь производственный вопрос,  затем читается лекция, демонстрируется кинокартина или выступает художественная самодеятельность. Это мероприятие и называется — «День инженера и техника».
     На этот раз для строителей была прочитана лекция «Советская литература и ее значение в борьбе за мир».  Главный инженер восстановительного поезда поделился  опытом планирования работ. Его доклад вызвал оживлённые прения.
     В заключение выступил коллектив художественной самодеятельности станции Аскиз.
     Вечер окончен. Снова подошёл мотовоз, чтобы отвезти  приезжих.

2

     Густой туман цеплялся за острые верхушки деревьев и медленно вползал на крутые склоны. А над горами плыли пепельные облака. Местами они сливались с туманом. Затем он рассеялся, облака скрылись за каменной грядой. По долине скользнули первые лучи солнца, окрашивая в розовый цвет зелёную хвою деревьев на восточных склонах гор.
 
     Начиналось утро. Строители просыпались, быстро завтракали и спешили на работу. Напротив столовой остановился мотовоз с платформами. Машинист давал гудки, — торопитесь, мол, а то опоздаете. Со всех сторон к нему спешили люди: кто с лопатой на плече, кто с ломом, кто с деталями к машинам. Ровно в семь утра мотовоз должен отправиться на станцию Хабзас, в головную колонну, где идёт отсыпка насыпи и укладка пути.
     Я смотрю на строителей. В большинстве своем это — молодёжь, сильные, крепкие парни и девушки. Они весело разговаривают, громко смеются, порой шалят как дети. Лица и руки их загорели на солнце.

     Едем на запад. Слева — стеной горы, покрытые лесом, справа — речка. Она то близко подходит к насыпи и весело шумит по камням, то прячется в непролазной тайге. Восточные склоны гор, освещённые солнцем, кажутся изумрудно-золотистыми, западные – темно зелёным бархатом. Дорога круто вьётся между гор, и порой создаётся впечатление, что дальше некуда будет ехать, мотовоз упрётся в одну из них и машинист скажет: «Слезайте, путь окончен». Но вот до горы остаётся буквально несколько метров, мотовоз неожиданно поворачивает и узкой долиной мчится дальше.
     В иных местах он останавливался и с платформ прыгали люди с топорами и пилами. Взвалив на спину ящик с инструментом, они шли к строившимся недалеко от насыпи домам.

     Будущая станция Хабзас. Здесь рельсовый путь кончается, дальше идёт грунтовая дорога. По ней сейчас ходят автомашины до Портала. Стоит он почти на вершине стыка двух хребтов — Абаканского и Кузнецкого Алатау.
     На широкой, искусственно сооружённой площадке, прижавшейся к горе, лежат в три ряда рельсы, высится подъёмный кран. Кругом горы. Они поднимаются почти отвесно. У подножья их шумит быстроструйный Аскиз. На берегах реки началась закладка большого пристанционного посёлка. Расчищаются площадки для двух, четырех и восьмиквартирных домов, служебных помещений — вокзала, складов, пакгаузов, водокачки.

     В карьере работают экскаваторы — один, другой, третий. Подходим к ближнему. На кабине написано: «Э—505—1090». Ажурная стрела поворачивается к откосу, и ковш, зачерпнув добрую порцию земли, выносит её из карьера и высыпает в кузов самосвала. Несколько точных и умелых бросков — и машина полна. На загрузку её требовались буквально секунды.
     — Кто работает? — спросил я у своего спутника.
     — Василий Шендрик, — ответил он. — Их три брата... Это младший.

     О братьях-экскаваторщиках я слышал ещё в первый день приезда. Слава об их трудовой доблести идёт по всему строительству. В блокноте появляется запись: «Братья: Иосиф, Иван, Василий». Слово Иосиф подчеркнуто. Это значит, что с ним предстоит беседа, и я очень сожалею, что сейчас не смена старшего брата. Долго любуемся стремительной, чёткой работой Василия Шендрика.
     Идём дальше.

     Вот трасса. Здесь в будущем пройдёт дорога. Трасса неширокая, всего не-сколько метров, очищена от леса. Бульдозеры выкорчевали пни. По месту будущей дороги расставлены в два ряда вехи (реперы). Между ними ляжет высокий навал земли — насыпь... Один за другим из карьера идут самосвалы. Кузовы их наполнены землёй. По насыпи они доходят до края и освобождаются от балласта. Когда земляной вал достигнет требуемой высоты, он тщательно выравнивается бульдозерами-планировщиками и на него кладутся рельсы.

     Укладка их механизирована. Производится она специальной машиной — путеукладчиком. К месту подаются вагоны со звеньями (рельсы, пришитые костылями к шпалам). Затем подъёмный кран берёт эти звенья с платформы и кладёт на насыпь, концы рельсов скрепляются — и путь готов.
     Мой спутник — маленький, коренастый инженер лесного хозяйства. Шагаем по тайге, по трассе будущей дороги. Над головами сомкнулись могучие кроны лиственниц. Сквозь густо переплетённые ветви не видно неба. Вокруг тишина. Лишь изредка её нарушит вспорхнувшая неожиданно птица да где-нибудь среди валежника промелькнёт полосатый бурундук.

     Но вот В лесной тишине послышалась работа дизеля. Берём левее. Звуки всё слышней.
     — Это бригада Викторова работает, — говорит инженер. — Вы знаете его?
     — Давно.
     — Хорошо работает?
     — Очень. Инициатор соревнования экскаваторщиков. В его бригаде — одни комсомольцы. И сам он комсомолец. Соревнуется с бригадой Иосифа Шендрика, со своим бывшим учителем.
     — И кто же держит первенство?
     — Попеременно: то один, то другой.

     Викторова не было, он дежурил ночью и сейчас отдыхает.
     — Ничего, вечером к нему зайдём.
     — А удобно будет?
     — Удобно, он простой человек.
     У крутого склона стояли два компрессора. От них на гору тянулись толстые трубы. Компрессоры трещали, как  пулемёты, подавая сжатый воздух к перфораторам. На горе шла пробивка шурфов. Через несколько дней этот откос взлетит на воздух, и здесь будет строиться дорога.

     Поднимаемся на гору, к взрывникам. Оттуда далеко видны окрестности. Горы громоздятся друг на друга и уходят в туманную даль. Вид очаровывал своей величественностью и красотой. Инженер сёл на обросший травой камень, сиял кепку, рукой провел по волосам.
     — Какая прелесть! — сказал он.
     Лицо его озарила радостная улыбка. В эту минуту, казалось, он был самым счастливым человеком.
     — Люблю тайгу, горы. Вот так бы сидел часами.

     К нам подошёл молодой человек в полосатой матросской тельняшке, с белесым чубом под серой кепкой. Его телосложению позавидовал бы любой спортсмен.
     — Мастер взрывных работ Обушенко, — отрекомендовался он.
     Зашел разговор о работе.
     — Ничего, дела идут успешно, — и мастер присел на пень. — Половину шурфов уже пробили.
     — А где же вы учились? — спросил инженер.
     — У Павла Францевича Снарского.
     — Ого, это же знаменитый мастер, его имя известно всей стране. О нём написана даже книжка.

     — У него учился, — с гордостью добавил Обушенко.
     — А где последнее время работали?
     — На Волге, в Жигулях. Куйбышевгидрострой. У подножья горы Могутовой... Потом сюда послали.
     — Когда у вас взрыв будет? Хотелось посмотреть.
     — У нас не скоро. А вы сходите к Николаю Наумовичу, у него должны взрывать сегодня. Он тут недалеко, за горой.

     Мы поспешили на участок к Николаю Наумовичу Павлову.
     За мостом через Аскиз нас нагнала автомашина, наполненная чистым влажным гравием. Она шла на Портал. Мы попросили шофёра подвести нас.
     Движение по дороге на Портал — как на большой шоссейной магистрали. Поминутно мчались машины; одни шли навстречу, другие обгоняли. Местами дорога была так узка, что невозможно разъехаться. В таком случае шофёр порожняка давал задний ход и где-нибудь в нише горы пережидал встречного товарища.
     В Портал везли самый разнообразный груз: железо, бетон, известь, трубы, машины, детали к ним, горючее, песок, стандартные дома, овощи, продукты. Там развернулись большие земляные работы.

     Строительство дороги ведётся с двух сторон: от Сталинска и Абакана. Это самый трудный участок на Южсибе. Старые инженеры-строители говорят, что им впервые приходится строить такую трудную дорогу. Она пройдёт по очень пересечённой местности. Чтобы проложить стальной путь, нужно спустить сотни горных откосов, мостами перепрыгнуть через множество речек и на подушках насыпей проскочить через болота и топи. И сюда дана лучшая техника: экскаваторы, тракторы, подъёмные краны, самосвалы, грейдеры, компрессоры.
     Я проехал по всей трассе Абаканского участка и нигде не видел грабарок, тачек, кирок. А не так давно они считались «совершенными» орудиями труда на железнодорожном строительстве.

     Чтобы посмотреть взрыв, забрались на гору. Перед взором зелёным океаном разливалась тайга. Цепи гор походили на огромные застывшие волны, словно здесь когда-то бушевал земной океан и поверхность его, не успев успокоиться, застыла. Блестело солнце. Даль была подёрнута голубой дымкой.
     В руках у нас бинокли.
     — Вот сюда смотрите, — говорил инженер. — Пять минут осталось.
     Время приближалось. И вдруг над тайгой высоким чёрным султаном поднялся дым. В воздух полетели глыбы, камни, деревья: огромнейшей силы взрыв потряс воздух. По горам прокатилось эхо. Дым медленно рассеивался.

     Спустились к месту взрыва. Под ногами — поваленные деревья, камни, щебень. Взрывной волной срезало почти половину горы. Сегодня же придут сюда бульдозеры, самосвалы, и начнётся расчистка трассы.
     Взрывники — смелый народ. Ежедневно они имеют дело с опасным материалом. Малейшая неосторожность — и можно погибнуть. Но они приучили себя к пунктуальной точности, к такой щепетильности и аккуратности в своём деле, что исключаются всякие неожиданные случаи.

     Николай Наумович — старый и опытный мастер-взрывник. Более десяти лет он проработал на строительстве Московского метрополитена. В войну побывал на берегах Ангары, Байкала, Амура, всюду выполняя особые задания строительных организаций. Восемь лет носит почётное звание отличника-железнодорожника. Летом сорок девятого приехал на Южсиб.

     На обратном пути, не доходя двух километров до головной колонны, у крутого откоса горы увидели бульдозер. Тут же, на просеке, в перспективе которой развёртывалась панорама строительных работ, были видны экскаваторы, высокий земляной вал и снующие по нему самосвалы. В нескольких метрах от нас возвышались наваленные кучей брёвна. Местность представляла такой вид, будто здесь недавно прошёл жаркий бой. Всё поле усеяно воронками ям, кучами земли, глубокими колеями от тракторных гусениц. То тут, то там валялись пни, стволы поваленных деревьев.
     — Здорово кто-то поработал.
     — Это мы сейчас узнаем. Пойдёмте вон туда, — и инженер указал на дымок, курившийся на противоположной стороне просеки.

3

     Молодой сосняк на кромке просеки скрывал от нас людей, но голоса их были слышны хорошо. За сосняком нам представилась такая картина: на небольшой поляне сидел на поваленном дереве худощавый мужчина в комбинезоне и кепке, курил самокрутку и что-то рассказывал. Вокруг него расположилось несколько молодых людей.
     — А другой случай был у нас под Витебском, — говорил рассказчик, — перед тем, как меня ранить. Так там с перепугу немец залез даже в печную трубу. Залез, а вылезти не может...

     Ребята покатывались со смеху, а на его лице не было и тени улыбки, — он спокойно курил цигарку.
     — Это Иван Юрин, водитель бульдозера, — сказал инженер.
     Мы подошли, познакомились. Бульдозерист подал руку.
     — Вот... небольшой перекур сделали, — как бы оправдываясь, сказал он.
     — И воспоминаниями занялись, — присаживаясь на дерево рядом с Юриным, в тон ему добавил инженер.
     — Да, есть маленько, — улыбнувшись, согласился водитель.
     — Тебе есть о чем рассказать им, — и инженер кивнул головой на молодёжь. — Вот у кого жизнь сложилась по-боевому, — обратился он ко мне, потом посмотрел на Юрина, снова на меня и продолжал: — Человек был на фронте с первого и до последнего дня войны. Всё время на передовой. Что называется в пекло лез. Имеет четыре боевых ранения, благодарности от маршала... А теперь атакует тайгу, утюжит полотно. И как работает, вы бы посмотрели! Звенит всё!
     — Ну, уж, расхвалили! — смутился Юрин.

     Он бросил окурок, полез в накладной карман комбинезона за кисетом и стал вновь закуривать.
     — Разве я не правду говорю? Всё — правда.
     — Давно работаете здесь? — обратился я к нему.
     — С весны этого года. Как наш поезд сюда пришёл. А вообще на Южсибе с пятьдесят первого. Сперва на тракторе, потом мотористом на электростанции...
     — А где приходилось воевать?
     — Больше всего на Северо-Западном и в Прибалтике.
     — Танкистом?
     Юрин насмешливо улыбнулся.

     — Если бы танкистом, так я бы ещё и сейчас служил. На сверхсрочную бы остался. В том и беда, что не танкистом.
     — А ушли в армию с какой работы?
     — Ушёл-то я трактористом, думал, что в армии зачислят в танковую часть, но вышло не так. Послали в лыжный батальон. Всю зиму сдерживали мы натиск врага под Старой Руссой. Когда наши части перешли в наступление и прорвали оборону противника, меня в это время ранило. Несколько месяцев пролежал в госпитале. Потом послали на курсы младших лейтенантов. После курсов, командовал взводом пехоты...

     — А как твои ноги сейчас? — спросил инженер.
     — Ничего, не жалуюсь пока. Правда, иногда побаливают... Меня ранило в Берлине в последний день войны, сразу в обе ноги. Осколками снаряда. Больше года лечился. Приехал домой на костылях.
     Юрин встал.
     — Ну, ребята, передохнули, теперь пойдёмте кончать делянку.
     Все пошли к машинам.

     Юрин работал красиво, мастерски. Послушно подчинялась ему тяжелая неповоротливая машина. Вокруг каждого пня он с трёх сторон подрезал корни, потом поддевал его острым ножом и с землёй выворачивал на бок. Гусеничный трактор зацеплял пень стальным тросом и оттаскивал в сторону.
     Вечером другого дня я пошёл в клуб и встретил там Юрина. Вначале не узнал его — так хорошо он был одет. Юрин заметил мой пристальный взгляд и подошёл.
     — Люблю ходить в кино, сказал он. — Помню, было мне, примерно, лет двенадцать. В наше село однажды привезли кинокартину «Чапаев». Так я, поверите ли, все три сеанса просмотрел подряд. Всю картину наизусть запомнил...

4

     Планировщик — самая массовая профессия на строительстве. Им может быть всякий, умеющий держать лопату. Но он должен иметь силу и сноровку в своём деле. Вот подходит самосвал с грунтом, сбрасывает землю и уходит. Образовавшуюся после него горку можно разбрасывать и пять, и десять минут. Всё зависит от рабочего.
Мы спросили прораба: кто из планировщиков работает лучше всех. Не задумываясь, он ответил:
     — Евдокия Бучина.
    
     И стал рассказывать, что в её звено входят Леонид Поповецкий, Иван Сургутов, шофёр Пётр Гладилин, и что они за смену выполняют по две нормы.
     Во время разговора к нам подошла рослая, румяная девушка с застенчивыми серыми глазами — Бучина.
     Дуся Бучина и Нина Шишкина были задушевными подругами. Родились и выросли они в селе Гагарихе, на Алтае. Хаты их стояли рядом. Вместе они и в школу бегали, вместе и руки отогревали у горячей печки, тёрли друг другу щёки, уши. Матери работали на ферме. Летом, когда из степи пригоняли коров, девочки, взявшись за руки, бежали на ферму — они любили возиться с телятами, помогали родителям в работе. Вскоре и сами стали доярками.

     Хороши летние вечера на Алтае! Сколько в них прелести, обворожительной мягкости красок! А после, когда погаснут вечерние зори-пожарища, наступит тихая бархатная ночь; в такое время где-нибудь на краю села соберутся девушки и запоют какую-нибудь трогательную пес¬ню; и льётся она, как тихая и широкая река, в далёкие и необъятные просторы. Хорошо слушать такие песни! На крыльях радости поднимается от них сердце, а лицо озаряется теплой счастливой улыбкой.
     Лучшей песенницей на селе была Нина. Без неё не обходилась ни одна районная олимпиада художественной самодеятельности.

     Однажды в село приехал пожилой человек в форме железнодорожника. На другой день прошёл слух о том, что он вербует людей на строительство Южсиба. Нина первой пришла к нему в правление колхоза. А дома неожиданно объявила:
     — Мама, я еду дорогу строить.
     — Это ещё как отец посмотрит, — сказала мать.
     — Папа отпустит, он поймёт меня.
     Узнала об этом и Дуся.
     — Я тоже поеду.

     Через неделю Нина уезжала на стройку, а Дуся осталась дома, — её не пустила мать. Сколько слёз было!
     — Был бы жив папа, он бы слова не сказал, — говорила она матери. — Всё равно уеду. Вот посмотришь!
     С первых же дней Дуся завязала крепкую переписку с подругой.
     «Если бы ты знала, как у нас хорошо, — писала Нина. — Строим мы дорогу Барнаул — Сталинск. Скоро окончим этот участок и поедем в другое место, за Абакан.. Там тоже будем строить дорогу... Дуся, у нас очень весело. Каждый вечер собираемся в клуб, танцуем. Скажу тебе по секрету: тут есть интересные ребята. Я с одним познакомилась, зовут его...» — и дальше шли глубоко интимные девичьи дела.

     Приехала Нина в отпуск домой, и многие не узнали её. На ней было всё новое, с иголочки: и платье, и ботинки, и демисезонное пальто. Девушки молча смотрели и вздыхали. «Вот бы нам!».
     Обратно Шишкина уезжала уже не одна, — с ней было много подруг, в числе их и Дуся. Наконец, её желание сбылось! Она с большой радостью ехала на стройку.
Нина работала планировщицей и хотела, чтобы рядом с ней трудилась и подруга. Но в конторе, когда Дуся оформляла документы, комендант сказал:
     — Мне нужен человек. Оставьте Бучину на хозяйственных работах.
     Девушка не возражала. Притом она не знала, что значит быть па хозяйственных работах. Вообще Дуся была трудолюбивой, исполнительной и не боялась никакой черновой работы.
      
     Утром комендант заставил её дрова колоть, печи топить в холостяцкой комнате, снег отметать от ступенек бараков. Ту же работу пришлось выполнять и на другой день. Бучина пришла в контору. За столом сидел начальник участка, усатый пожилой инженер, в прошлом рабочий. Девушка не волновалась, не кричала, а спокойно сказала:
     — Я приехала сюда не воду греть. И не полы мыть. Меня не за тем колхоз посылал. Я приехала железную дорогу строить. Вот. И давайте мне любую работу, но только не эту...
     — Минуточку, в чём дело? — спросил начальник.

     Но тут вмешался в разговор комендант:
     — Бучину я взял на хозяйственные работы. Уборщицей. Но она, как видите, возражает...
     — И правильно делает. — Начальник посмотрел на Дусю, на её разрумянившееся лицо. — Такую боевую девушку и вы поставили уборщицей? — обратился он к коменданту. — Ай, ай! Как вам не стыдно! И она права. Действительно, колхоз прислал её к нам дорогу строить, но не полы мыть. На очистку трассы пойдете? — обратился он к девушке.
     — Пойду.
     — Отдайте  приказ. И выдайте ей тёплую одежду. Всё, как положено.

     Работать на Трассе было интересно. Дуся попала в бригаду раскорчёвщиков на валке леса. На трелёвке работали тракторы. Жужжали электропилы. Гулко падали деревья на мерзлую землю. Горели костры. В мутном морозном небе плавало желтое солнце. Люди, согреваясь у костров, хлопали рукавицами, притопывали, смеялись, шутили.
     Вначале Дуся думала, что не вытерпит день на морозе. Но за работой, оказывается, бывало так жарко, что девушка сбрасывала с себя фуфайку. Однажды прораб увидел, что она работает в одном свитере, строго сказал:
     — Оденься... и чтобы этого больше не было.

     Как-то вечером, вернувшись с трассы, Дуся зашла в столовую, поужинала, взяла в буфете хлеба, масла и направилась домой. Вдруг сзади послышались шаги. Оглянулась. Думала, что Нина, но нет, её догонял высокий мужчина в поярковой дошке. Это был комендант. С некоторых пор она стала замечать, что комендант засматривается на неё.
     — Ну, как дела, товарищ Бучина? — спросил он официальным тоном, когда поравнялся с девушкой. — Всё на трассе?
     — Да.
     — Конечно, на трассе лучше: и воздух там свежей, и воду не надо греть, и полов опять же нет, чтобы мыть...

     Он говорил таким тоном, что трудно было понять, серьёзно или шутит. Дуся сурово взглянула на него и прибавила шаг.
     — Товарищ Бучина! Дуся... Куда вы торопитесь?
     — Мне некогда, — бросила она и побежала.
     — Подождите, я что-то скажу...
     — Не нуждаюсь!
     Девушка вбежала на крыльцо и быстро захлопнула за собой дверь.

     В марте подруги переехали на Биркчул. Теперь их обеих поставили на планировку полотна. Нина была звеньевой. Но недавно она стала чувствовать себя плохо (видимо, сказывалось высокогорье), взяла отпуск и уехала домой. Дуся осталась возглавлять звено.
     — Вы переписываетесь с Ниной?
     — А как же! Она должна скоро приехать.
     Было уже шесть часов вечера. Планировщики собирались домой. Бучина взяла узелок с остатками продуктов, перекинула через плечо вязаную кофту.
     До Биркчула доехали быстро. Хотя и было ещё светло, но у клуба уже толпилась молодёжь. Сегодня шла кинокартина «Незабываемый 1919-й».

 5

     Иосиф Шендрик сидел за книгой. Над столом горела электролампа с абажуром. Подавая руку, он сказал:
     — Вот, готовлюсь в партию.
     Он казался гораздо моложе своих тридцати пяти лет. На чистом загорелом лице ни одной морщинки. Русые, выцветшие волосы зачёсаны назад. Серые глаза спокойны и пытливы. Под голубой майкой угадывалась развитая мускулатура.
     Я повёл речь о его бригаде. Сказал между прочим, что на строительстве её считают передовой.
     Иосиф посмотрел на меня. Потом с доброй застенчивой улыбкой проговорил:
     — Всё это верно. Но лично я не доволен своими успехами.
     — Почему?

     После долгого молчания он сказал:
     — Мне кажется, успехи нашей бригады были бы ещё большими, если бы наша администрация внимательно прислушивалась к голосу рабочих. А то что получается? Нам дается норма: за смену вынуть двести восемьдесят кубометров земли. А мы вынимаем четыреста-пятьсот. Почти вдвое больше. Но самосвалы, закрепленные за нашим экскаватором, не успевают отвозить вынутый грунт. Получается простой машины. Когда я, например, в своей смене работаю, экскаватор почти половину времени простаивает. А разве это можно допускать, когда дорога каждая минута?
     — А вы просили, чтобы вам добавили транспорт?
     — Просил. И не только просил — требовал, но... — и оп пожал плечами, —- никаких результатов. У нас так считают: если ты перевыполняешь норму — всё в порядке, хорошо работаешь. Тебя — на доску почёта. А какое хорошо, если я имею полную возможность выполнять по три нормы.

     Говорил он спокойно, уверенно. Хотя и не показывал виду, но чувствовалось, что очень переживает за производство, видит узкие места, всем сердцем стремится изжить недостатки, но ему никто не помогает в этом.
     Ещё до встречи с Иосифом я слышал, что жизнь его сложилась тяжело. Рас-сказывали, что он с братьями беспризорничал, терял их, несколько лет не знал, где они находятся. Но всё же разыскал.
     — Вы где родились? — спросил я.
     — На Украине.
     — А воспитывались в детском доме?

     — Да... на Урале... Вам непонятно, почему так получилось? Видите ли, в чем дело. В начале тридцатых годов родители переехали в Нижний Тагил. Отец вскоре заболел и умер. Мы остались с матерью. Она тоже часто прихварывала и не могла работать. Пришлось пойти на улицу. Потом и мать умерла. Мы остались сиротами. Пошли беспризорничать... Однажды поздней осенью сидели мы в подвале. А уже вот-вот морозы ударят. Шёл холодный дождь, нельзя было на улицу показаться. Все мы — оборванные, грязные, голодные. Хотелось есть. Но ещё больше — прикорнуть к тёплому и уснуть. Братишка Вася сидел рядом со мной. Стал плакать: «Есть хочу. Дай корочку». А у нас — ни крошки. Я выскочил и побежал на «добычу». Бегу по улице. У общежития студентов сел на тротуар и запел. Пою, пристукиваю ложками, а у самого слёзы катятся по щекам. Так мне было горько и обидно... Выбежали студенты. Окружили. Кто хлеб суёт, кто мелочь. И даже, помню, кто-то на плечи накинул пиджак... А потом определили в детский сад. Обмыли, одели и посадили за парту. «Учитесь». И мы стали учиться. Но тут опять произошла неприятная история...

     Иосиф оборвал рассказ и посмотрел на меня, видимо, обдумывая, стоит ли об этом говорить.
     — А именно? — спросил я.
     — Мы растерялись. Произошло это так. Из детприёмника, когда стали нас расформировывать по возрастному составу, меня отправили в один детский дом, а братьев — в другой. И несколько лет мы ничего не знали друг о друге. Между прочим, по моей просьбе, директор разыскивал их, но безуспешно. И совершенно случайно я напал на их след. А дело было так. Как-то в наш детский дом поступила новая воспитательница. Я уже тогда кончал школу фабрично-заводского обучения. Она услышала мою фамилию и спрашивает: «У тебя, случаем, нет братьев?» — «Есть, но я не знаю, где они. Потерялись». — «А как их звать?» Я сказал. «Так я их знаю. Они, — говорит, — в таком-то детском доме»... Вскоре мы снова собрались до кучи. Я окончил ФЗО. Братья тоже получили образование, но специальность приобрести им помешала война...

     — Вы были на фронте?
     — Нет. Во время войны я работал экскаваторщиком на двух больших стройках.
     Я попросил Иосифа рассказать, как он стал экскаваторщиком.
     — Я никогда не думал, что буду управлять землеройной машиной, ответил он. — Про других пишут: с детства он имел склонность быть тем-то и тем-то. Или, помню, про одного летчика писали: «спал и во сне видел самолеты». Ничего подобного со мной не случилось — ни самолеты, ни экскаваторы мне не снились. А машинистом я стал так. Окончил ФЗО и работал слесарем более двух лет. Зарабатывал хорошо. Жил в достатке. Женился. И вздумалось мне поездить, посмотреть белый свет. Известно, молод был, зелен. Ну, и поехал. Сперва в Москву, оттуда — в Куйбышев, потом — в Пензу, Свердловск. Тут, и выдохся, — опустел мой кошелёк. Устроился землекопом. Работаю. Жена бранится, что проездились. Я молчу, знаю — виноват. По соседству с нами работал экскаватор. Управлял им седенький старичок. Однажды он стал ремонтировать машину и попросил меня помочь. Понравилось ему, как я работаю. «Оставайся, — говорит, — у меня помощником». Остался. Работаю. Проходит неделя, вторая, месяц. Экскаватор часто ломается — старенький был. Надоело мне ремонтировать его, и я бросил, ушёл от старика... Как-то встречает он меня и говорит: «Эх, ты, ёжик! Чуть трудность — и сразу пых-пых! Разве так делает уважающий себя человек? Я хотел дать тебе хорошую специальность, а ты... Экскаватор — машина умная, сложная. И нужная. Придёт время, экскаваторщик будет первой фигурой среди строителей. И если у тебя есть хоть немного рабочей гордости — подумай об этом». Я задумался над словами старичка. И решил: буду экскаваторщиком!

     — А братья, когда получили эту специальность?
     — Уже после войны. Постлали их на курсы. Я тоже учился.
     Беседа затянулась, и когда Иосиф вышел на улицу проводить меня, посёлок спал. Было тепло, тихо. Из-за горы показались огни — шёл балластер. С шумом он проследовал по высокой насыпи и скрылся в темноте.
     — Отправился на Хабзас, — сказал Иосиф.
     — Кто сегодня в ночной смене работает? — спросил я.
     — Василий, самый младший. Вот, между прочим, странный человек. Как работник — хороший: трудолюбивый, исполнительный, напористый. А вот в личной жизни — совсем другое. До сих пор живёт один. Заработка ему не хватает, хотя и не пьёт. На свой внешний вид — никакого внимания. Просто я не знаю... Про Ивана говорить не приходится. Это — другой складки человек.

     У самого Иосифа дружная, хорошая семья. Маргарита Андреевна, жена, весь день занята хозяйством, детьми. В этом году она посадила здесь огород: картошку, капусту, лук, помидоры, и сейчас усердно ухаживает за ними дочь Люба. Люба окончила семь классов. Она во всём помогает матери. Есть ещё два сына. Один готовится осенью идти в школу, другой только поднялся нa ноги и не даёт покою ни отцу, ни матери: обо всём ему хочется знать, всё потрогать своими руками.

6

     Большим авторитетом на строительстве пользуется молодой экскаваторщик-комсомолец Василий Викторов, ему 22 года. Это небольшого роста русый паренёк круглым и нежным как у девушки лицом. На верхней губе чуть-чуть пробивается белесый пушок, намекая, что а этом месте когда-нибудь будут пшеничного цвета усы. А глаза синие-синие, как весеннее небо, промытое бирюзовыми дождями. Он охотно рассказывает о своей жизни, не утаивая даже некоторых интимных подробностей. Родился и вырос на Алтае, в крестьянской семье, зять работает в колхозе. Есть у него братья и сёстры, кончил семилетку и поехал на строительство дороги.

     Поставили его пильщиком. Но так как эта работа не лёгких, а силёнок было маловато, Викторов попросил перевести его на другую. Долго думали, куда определить. Ростом он был мал.
     — Лучше всего ему будет на почте, — решили, — пусть газеты и письма разносит адресатам. Ноги у него крепкие.
     Так и сделали. Нацепил Викторов на плечо большую кожаную сумку и с очередным мотовозом поехал на участок, где работал Иосиф Шендрик. В разговорах он часто слышал это имя, и теперь решил посмотреть, как работает знатный экскаваторщик.

     Разнёс корреспонденцию, сел на краю карьера и стал наблюдать за машиной... Долго смотрел. Даже в глазах больно стало. Но уходить не хотелось. Ему очень нравилось, как экскаватор «хапал» землю, поднимал её, как пушинку, и легонько высыпал на самосвал. Чувствовалось, что машина обладает неимоверной силой. А вот ловкость и сноровка в её движениях, думал он, объясняется, наверное, умением человека переставлять рычаги. И как ему, Викторову, хотелось сесть вместо этого человека и самому управлять машиной!
     Он стал приходить каждый день. Разнесёт почту — и сюда.
     — Что это за парень тут сидит? — спросил однажды у Иосифа Шендрика прораб участка.
     — Это Вася Викторов, письмоносец.

     Прораб ещё раз посмотрел на него, заметил, как он пристально следит за работой машины, и подумал: «Видать, жадный до техники. Вон как уставился, глаз не сводит».
     Частенько подмечал прораб письмоносца у машины и однажды решил:
     — А ну, друг, пойди сюда, — поманил он как-то Васю. — Что, умная машина?
     — Очень даже.
     — Хотелось бы работать на такой?
     Вася смутился. Затем посмотрел в глаза прорабу:
     — Подучиться бы вот только. Эх, и работал бы!..
     Прораб подумал.
     — Тогда зайди ко мне в контору.

     Так определилось дальнейшее направление жизни юноши. Вскоре Вася уехал на курсы экскаваторщиков в г. Яхрому, Московской области. Хотя документы были в порядке и выдержал он испытания по всем предметам, однако его не хотели принимать — мал ростом. Инструкция не позволяла принимать таких. Вася кое-как упросил директора оставить его на курсах.
     — Ну, так и быть. Только учись хорошо.
     — Постараюсь.
     И он действительно, старался. Ночи просиживал за учебниками. Курсы окончил с отличием.

     Сейчас Василий Викторов возглавляет комсомольско- молодёжную бригаду. Она — инициатор социалистического соревнования экскаваторщиков строительства за досрочную сдачу дороги в эксплуатацию. В прошлом году комсомольцы вынули 105 тысяч кубометров грунта, Соревнуется Виктор с бригадой Иосифа Шендрика. Два знатных экскаваторщика работают с большим напряжением. Один месяц победителем выходит Шендрик, другой — Викторов.
     Центральный Комитет комсомола наградил Викторова почётной грамотой.

7

     Часто бывает так: живут два человека, живут на одном месте год, два. И даже, может быть, встречаются в гостях у общих знакомых. И вдруг разъехались. Куда? Ни тот, ни другой не знает. Проходит много времени и неожиданно они вновь встречаются.
     Так недавно произошло и у меня. Приехал я на станцию Биркчул, прихожу в клуб. Смотрю, в первом ряду сидит бородатый человек, лет пятидесяти, в кителе. Всматриваюсь, черты лица знакомые, а признать не могу. Подхожу.
     — Вы, случаем, не капитан Шейкин?
     — Да.
     — Скажите на милость, какая встреча!
     И начались расспросы. После совещания капитан пригласил к себе.

     С Алексеем Андреевичем Шейкиным я познакомился впервые семь лет назад на одной из новостроек страны. Родом он с Харьковщины, с хутора со звучным названием — Мирная Долина. Четырнадцати лет Алексей Андреевич остался сиротой и ушел работать на транспорт. С тех пор, вот уже без малого тридцать пять лет, он беспрерывно трудится на железных дорогах. Начал с ремонтного рабочего, теперь — капитан-инженер. Его жизнь настолько красочна, что о ней можно написать книгу. И в ней автор... между прочим... может дать такое лирическое отступление.

     Необозримы просторы нашей страны. От одного конца до другого — тысячи километров. Чтобы быстро покрыть это расстояние, нужен хороший транспорт, нужны хорошие дороги.
     Вот он и строил эти дороги: на Украине и Дальнем Востоке, в Средней Азии и в Сибири. Строил всюду, куда посылала его партия. Теперь по воле партии и народа наша страна превратилась в великую железнодорожную державу. И Алексей Андреевич бесконечно горд тем, что в эти большие и нужные дела он также внёс свою частицу труда.

     Надежда Васильевна, жена Шейкина, встретила нас радушно. Пригласила пройти в просторную и светлую комнату с двумя окнами на юг. В ней стояла высокая этажерка с книгами и кровать. На стенах висело много вышивок. На одном полотне грациозно плавали лебеди, на другом — росли грибы под деревом. Рукоделие — любимое занятие Надежды Васильевны. Она часу не может сидеть без дела, всё что-нибудь вышивает.
     — Нравится вам здесь?
     — Мне везде нравится, — ответила хозяйка, хлопоча у круглого стола. — Я уже привыкла к частым переездам. У нас интересно получается: пять сыновей и дочь, и все родились в разных концах страны. Другие всю жизнь живут на одном месте, а мы ездим и ездим.

     — И дороги строим, чтобы люди тоже ездили, —- смеясь, заметил Алексей Андреевич, и серьезно продолжал: — Если бы сложить все дороги, которые я провёл, пожалуй, суток не хватило бы, чтобы проехать по ним. А сколько жилых домов построил — счёту нет.
     Не раз приходилось мне видеть капитана в рабочей обстановке. Он очень энергичен, деловит, вопросы решает быстро. Требователен, не спустит лодырю, подбодрит и похвалит того, кто трудится честно и добросовестно.

     На другой день было воскресенье, решили совершить прогулку. Алексей Андреевич повесил через плечо полевой бинокль, взял за руку сынишку Славика, и мы пошли по полотну железной дороги.
     — Километр пути можно проехать за одну минуту. Это при сравнительно средней скорости, — рассказывал Алексей Андреевич. — Но как много времени и труда требуется для того, чтобы построить этот километр! Зато там, где пройдёт дорога, жизнь бьёт ключом. Дороги я сравнил бы с артериями. Перестанут работать артерии — замрёт жизнь в организме. Не будет железных дорог — всё нарушится: и развитие экономики, и передвижение, и связь. Отсутствие транспорта может парализовать такой большой организм, как государство, даже целый континент...

     — Вы строили много дорог, с какой из них можно сравнить Южсиб?
     — По рельефу? До сих пор самыми трудными по строительству считались дороги Дальнего Востока. Но если скальные работы на них принять за единицу, то здесь попадаются такие участки, где скальных работ в два-три раза больше. Теперь судите сами, легко ли прокладывать такую дорогу. На всём протяжении Южсиба, начиная от Магнитогорска и кончая Абаканом, участок Биркчул — Бискамжа самый трудный. Такой пересечённой местности ещё не встречалось. И сюда на строительство дороги брошена самая лучшая техника.

     Мы долго шли по полотну. Алексей. Андреевич молча поднимал костыли и клал их на видное место. После, когда возвращались домой, он подобрал их, завернул в газету и принёс домой.
     — Такую ценность разбрасывают, — сказал он. — На каждом шагу говорю им: берегите, это государственное добро. Так нет! Придётся завтра на пятиминутке поговорить. Кое-кому крепко внушить...
     У дома увидели ехавших по дороге празднично одетых хакасов. Правил лошадью тот старик, с которым я разговаривал. Поравнявшись с нами, он поздоровался. 
     — В Казановку поехали. Знаете сколько до неё будут ехать? — спросил меня Алексей Андреевич. — Не меньше четырех часов или все пять. А будь железная дорога, потребовалось бы не больше сорока минут.

8

     Комсомолец Николай Чаптыков окончил семилетку и решил ехать в Абакан, поступить на какие-нибудь курсы, но отец посоветовал:
     — Сынок, иди лучше на строительство железной дороги. Видел, что за нашим селом, Аскизом, делается? Большая станция строится... Будь я помоложе, тоже пошёл бы.
     Сын молчал. Он и сам об этом уже не раз думал, но у него не было никакой специальности. А отец расценил его молчание, как нежелание, и сказал:
     — Нехорошо стоять в стороне от такого дела. Если ты не хочешь, я сам пойду к начальнику дороги и попрошусь на работу. Скажу: возьмите меня хотя бы сторожем.

     Николай обиделся.
     — Зачем, отец, агитируешь меня? Прямо зло берёт. Все это я прекрасно понимаю. Но туда идти — надо иметь специальность, а у меня ее нет.
     — Погоди, я поговорю с Александром Леонтьичем, инженером. Он на станции дома строит. Может, возьмёт тебя.
     Инженер Осипов внимательно выслушал просьбу отца, похлопал его по плечу и весело сказал:
     — Пожалуйста, работа найдется. Присылай сына.

     На другой день Николай стоял на площадке восьмиквартирного дома и обтёсывал брёвна. Без привычки быстро уставали руки, топор шёл как-то вкось. Бригадир учил:
     — Вот так надо держать топор. Свободно. Легко отпускать. Так затёс делать... Так выемку.
     Неискушённый строитель внимательно следил за движениями бригадира.               
     Оказывается, не так уж трудно, как он думал. Стоит только присмотреться, понять. А в дальнейшем выработается и навык в работе.
     После ученичества ему дали вначале четвёртый раз¬ряд, потом пятый. Он не отставал от хороших мастеров, старался всё делать так, как они. Тщательно присматривался к их приёмам.
 
     Однажды отец встретил инженера Осипова и спросил:
     — Ну, как мой сын?
     — Молодец! Мы его на доску почёта занесём.
     — А я всё беспокоился, что ему трудно будет. Молодой ведь...
     — Зато напористый, горячий.
     Трудовая слава Николая росла из месяца в месяц. На участке он стал лучшим плотником. Его избрали членом комитета комсомола. Он аккуратно выполнял все поручения.
    
     Когда строительство восьмиквартирных домов закончилось, Николай попросил перевести его в бригаду каменщиком. Ему хотелось овладеть ещё одной специальностью.
     Молодого рабочего поставили подручным к знатному на Южсибе каменщику Алексею Дмитриевичу Маркелову.
     — Хваткий парень, — сказал однажды про него Маркелов. — Крепко берётся за дело и все перенимает быстро.
     Порекомендовал он послать Николая на курсы. Шесть месяцев был Чаптыков в Свердловске, слушал лекции знатных каменщиков страны, инженеров, техников. На Урале прошёл практику. Приехал оттуда и возглавил бригаду каменщиков. Теперь он соревнуется со своим бывшим учителем — Маркеловым.

     Недавно Чаптыкову дали новую светлую квартиру в том доме, который он сам строил. В квартиру переехала вся семья — отец, мать, две сестры и брат. Отец придирчиво осмотрел дом, чердак, заглянул в подполье и сказал:
     — Хорошо строишь, сынок. Пойду завтра к твоему начальнику и скажу: примите меня в бригаду сына.
     Николай ответил:
     — Тебе, отец, трудно будет у меня.
     — Почему?
     — Требовать буду строго. Боюсь, не понравится.
     Отец засмеялся.
     — Молодец! Наш, чаптыковский, род весь был таким строгим. — Немного подумал и добавил: — В нём были и охотники, и скотоводы, и хлеборобы. А вот рабочих — не было. — И он с гордостью посмотрел на сына. — Ты первый. Хвалю!

9

     Станция Югачи... Это пока посёлок на колёсах. Здесь нет домов. Строители живут в вагонах... Стоят «домики» на рельсах, в три ряда. К каждому вагону подставлены ступеньки с перилами, у колёс — поленницы дров.
     От вагона к вагону натянуты веревки, на них сушится белье. У одних вагонов стоят из горбылей маленькие сарайчики и в них хрюкают поросята, у других — решётчатые будки, в которых кудахчат куры. Всё так, как бывает у обжитого дома. На столбе установлен громкоговоритель, он не умолкает целый день, передает последние известия, музыку. С наступлением темноты посёлок озаряется электрическим светом.

     Строители возвращаются домой засветло. Старательно умываются, переодеваются и идут в столовую, буфет, после кто в клуб, кто в биллиардную, которая разместилась в центре посёлка, в походной палатке. Иные отдыхают на ступеньках своего «дома».
     В большом вагоне-клубе сегодня демонстрируется фильм «Кубанские казаки».     Любителей посмотреть кинокартину много, и билеты распродаются быстро. А завтра киномеханик обещает показать новый фильм «Аттестат зрелости».
     При клубе имеется и красный уголок. В нём можно почитать свежие газеты, журналы, сыграть в домино, шахматы, шашки, послушать лекцию, беседу.
     В поселке есть даже гостиница на четыре места, медпункт, парикмахерская. Повсюду - чистота, уют. Чувствуется, что забота о человеке здесь стоит на первом месте.

     По соседству с Югачами раскинулся большой yлyс - Казановка. Mногие его жители работают на строительстве дороги. Председатель сельского Совета назвал мне несколько фамилий колхозников, которые по договору с управлением строительства, трудятся на укладке пути. Потом повел показывать семилетнюю школу. Она стоит недалеко от строящейся станции, на горке, откуда весь посёлок виден, как на ладони. Стал рассказывать, что большинство учителей — местные жители, некогда окончившие эту школу, а затем педагогический институт в Абакане.    Сам он тоже когда-то учился в этой семилетке, был на фронте, работал счетоводом в колхозе, теперь - председатель.

     Вскоре его позвали в Совет. Я ушёл к станции ожидать мотовоз.
     Мне было интересно понаблюдать за жизнью улуса.
     Вот по улице проехал на новом велосипеде молодой хакас в костюме и кепке.
С гор по зелёным откосам спускаются к улусу стада коров, отары овец.
Над новыми тесовыми крышами домов поднимаются голубые дымки.
     Через переезд прошёл большой грузовик с лесом и остановился у скотных дворов.
     На площадке перед детским домом пионеры поднимают флаг.
    
     Я смотрел на всё это и думал: как неузнаваемо изменилась жизнь! Не знаю, сколько лет стоит этот улус. Но знаю твёрдо: раньше жизнь в нём была совсем не такая. И мне вспомнились слова из недавно прочитанной книги. Принадлежат они сибирскому писателю С. Елпатьевскому, проезжавшему в 1904 году по Абаканской степи:
     «Всё могилы, могилы... На сотни вёрст нескончаемой вереницей тянутся десятки тысяч могильников. Степь тиха и пуста, только саянский орёл медленно плавает в синей выси безоблачного неба, да Енисей глухо плещет сонной волной... Тихо и пусто кругом».

     Такой была Хакасская степь. Но пришла советская власть и нарушила вековую тишину. Поднялся народ на борьбу за свое счастье. Русский и хакас взялись за переделку жизни на новых, социалистических началах. В степи и тайге была проложена первая железная дорога Ачинск — Абакан.

     Появились высокопроизводительные машины: тракторы, комбайны, дизели. Пришла культура — с большими, светлыми школами, библиотеками, клубами, электричеством, радио. Дети хакасов сели за парты и получили букварь на родном языке.
     И чтобы сделать ещё больший бросок вперёд, к коммунизму, поднять экономику края и поставить всё его богатства на службу народу, — теперь строится вторая железная дорога: Южно-сибирская магистраль.

     Июль, 1953

     *****