Прекрасная Звезда. Ч. 5. Велком ту Ленинград!

На фотографии – Te Vega у причала Ленинградского Морского вокзала. Отдыхает перед следующей дорогой. Нашей.


Глава 5. Велком ту Ленинград!


Сначала долго вытаскивали вещи: рюкзаки, баулы, сумки, кофры… – много! – и укладывали на большую телегу, подвезённую грузчиками. Улыбались друг другу, что-то восклицали... Молодой человек испанского вида и темперамента снимал на камеру безостановочно. «Я нормально выгляжу? – спросила Ирка. – Даже в зеркало с утра не посмотрела…»

– А кто переводчик? – спросил Петрович. – Есть переводчик? У меня идея хорошая возникла.

– Я могу, – улыбнулась симпатичная рыжая кудрявая американка. – Меня зовут Мэри. Есть ещё переводчики – Люда и Катя из Москвы. Но я могу! Где идея?

– Добро пожаловать, Мэри! – обрадовался Петрович. – Идея вот где. У вас ведь вещи для яхты отдельно упакованы? – Мэри кивнула. – А раз так, то не перегрузить ли всё яхтенное в машину и не отправить ли в одно место на хранение? Не таскать же вам всё с собой туда-сюда?

Мэри перевела, и американцы радостно закивали: хорошая, мол, идея.

– А где такое место, Петрович? – тревожно спросила Ирка. – Я стесняюсь поинтересоваться.

– В мастерню Крет отвезёт, там никто не тронет… В углу сложим.

Ирка закатила глаза, потом выдохнула с облегчением: «Я боялась, что он на мансарду предложит, – шепнула мне. – Нас в любой момент могут попереть оттуда…»


У автобуса посчитались – вроде все помещаемся. Погрузили всё яхтенное к Вите Крету в «Буханку».

– Не волнуйся, Петрович, – сказал Витя, – всё будет путём, в целости и сохранности.

– Через пять минут отъезжаем! – крикнули Волков и Мэри, каждый на своём.


«Посмотри направо, – подошёл ко мне Вова. – Какая колоритная барышня. Из индейцев, не меньше…»

Чёрные длинные косы, тёмные глаза, плавные движения… Она стояла вдалеке от всех в окружении русских подростков, разговаривала, жестикулируя.

– На каком языке, интересно, они говорят? – удивилась я.

– В том-то и дело, что ни на каком не говорят, – сказал Вова, – они глухонемые. В смысле, ребята наши глухонемые.

Они понимали друг друга совершенно. Руками задавали вопросы, руками отвечали. Изумлённая, я подошла ближе – как это?!

Девушка заметила меня:
– Меня зовут Луис Кессел. Ты говоришь по-английски?


– Ну что, познакомилась с дочерью прерий? – спросил Вова, когда все разместились в автобусе.

– Она не дочь прерий. В ней японская и еврейская кровь, представляешь? Она профессиональная рассказчица, сторитейлор, она так сказала... Из Северной Каролины. Сказала, что с детства знает язык глухонемых. Оказывается, американские и русские глухонемые могут разговаривать, у них общая основа жестов…

 – Ты хочешь сказать, что она тебе всё это рассказала, а ты без переводчика поняла?! – Вова здорово удивился. – За несколько минут?!

– Ага. Почти всё поняла. Что не поняла, домыслила. Сама не ожидала, – я была рада, что набрала очков в его глазах. – А ещё она сказала, что на лодке будет боцманом. Боузн. Это ведь боцман, я правильно помню?

– Правильно помнишь. Если, конечно, правильно… – Вова крякнул. – Эмансипация, однако. Барышня-боузн, идрит-ангидрит…

Заплакал ребёнок – откуда ребёнок-то? Оглянулись. На заднем сиденье сидели мужчина и женщина с детьми. Две девочки, одна лет четырёх, вторая – совсем маленькая, с соской. Не заметили их в суматохе.

– А это кто такие? – спросил Вова у Петровича, сидящего перед нами. – Тоже в экипаже?

– А это, Владимир, наш капитан Грэг с семьёй. Чем ты слушаешь-то, Владимир?! Дети будут на борту. Поэтому пойдём прижимаясь к берегам, насколько возможно. Не по центру пойдём, северным путём. Только что Волков рассказывал… Чем ты слушаешь-то?

«Из-за тебя всё…» – сделав страшное лицо, шепнул мне Вова и погрозил пальцем.


                ***


В консерватории, перекусив бутербродами с лимонадом, долго слушали речь представителя консерватории – как всё у неё, у консерватории, развивалось в нашей стране. Американцы слушали с интересом, даже вопросы задавали, и мы успокоились. Слава богу, и перекусили, и туалет нашли… – и пусть всё идёт, как идёт.

Хозяев квартир было сразу видно – люди присматривались, встречались глазами с американцами, улыбались, нервничали. Выбирали себе постояльцев на целую неделю.

– Ребята, пошли в сторонку, – сказал Волков, вместе с Леной Григорьевой подойдя к нам. – У нас проблема. Решить нужно прямо сейчас, и мы тут все, кто может решить…
Москвичей приехало больше, чем планировалось. Вернее, некоторые москвичи приехали раньше, чем мы рассчитывали. Стало быть, волонтёров оказалось меньше, чем надо. Надо людей срочно пристроить.

– Больше оказалось, меньше оказалось… Не психуй, Серёга, – сказал Петрович. – У меня идея хорошая возникла.

– У меня одной дежавю? – нехорошо засмеялась Ирка, подтвердив умение пользоваться французским языком. – Опять у него идея хорошая возникла. Я стесняюсь поинтересоваться, не к нам ли ты собираешься их пристроить?

На мансарде, где они жили, не было ни ванной, ни телефона, ни плиты. И, как известно, выгнать могли в любой момент… «Ты как это себе представляешь, Петрович?!»

– Но мы-то живём! – сказал Петрович. – И другие смогут. А что, есть альтернативные предложения?

Ирка опять закатила глаза:
– Ладно. Делай, что хочешь, Петрович. Три человека смогут спать, скажем, комфортно. Больше ничего комфортного не обещаю. Мы на полу поночуем неделю. Всё, ребята, я на работу.

– Обиделась? – спросил Волков.

– Кто? Ирка?! На меня?! Да ты с ума сошёл… – успокоил Петрович.



                ***


Забегая вперёд. Несколько месяцев спустя, уже вернувшись из плавания, мы узнали много интересных историй, произошедших с американцами и их радушными хозяевами за время "постоя" в Ленинграде.
Вот одна из них.

В сердце Денниса Питтса, с которым я вскоре окажусь в одной вахте, поселились гостеприимные Оля и Витя Азанчевские, которые, в свою очередь, очень скоро превратятся в наших ближайших друзей. Серёга Волков тогда был их соседом по дому.

– Тут такое дело, ребята, – сказал Волков за полгода до плавания, – очень на вас рассчитываю… Нескоро ещё, летом. Нужно приютить американцев, ищу надёжных людей.

У Оли с Витей был семилетний сынишка Андрюша и маленькая двухкомнатная квартира. А ещё у них было правильное отношение к жизни и дружбе, и Волков это знал.

В июле, за пару дней до прибытия американцев, Волков объявился вновь: «Не забыли?»

Оля вздрогнула: – А когда надо? Ты где был всё это время?! Мы думали, рассосалось…

– Поздно думать, – сказал Волков. – Послезавтра утром в Консерваторию приезжайте. Вам одного человека нужно взять, сами выберете. Ещё одна жертва есть, чтоб вам не грустно было – Кондракова согласилась взять одного... Вместе и приезжайте. – Кондракова тоже была соседкой.

Денег не было, продуктов не было: – Чем кормить-то будем целую неделю, Витя?!

Оля побежала к соседям, одолжила муки. «Что ты так дёргаешься? – спросила Кондракова. – Я, лично, проще отношусь…»

Дома разморозила фарш, налепила пельменей. Ладно, думала, может, и обойдётся. Волков сказал, они целыми днями будут по городу гулять, кормить нужно только завтраком и ужином… Мыла квартиру, волнуясь как сумасшедшая, – никогда ведь с иностранцами дела не имели раньше…

– Олечка, – сказал Витя утром, – только ты выбирай дяденьку. С ними проще...

В Консерватории очень долго ждали – велено было явиться заранее. Кондракова, дунувшая с утра винца для куражу, вообще не волновалась. Через час ожидания Оля устала нервничать. Будь что будет.

Американцы, шумные и разноцветные, непривычные советскому глазу, даже испугали сначала: «Они совершенно другие, – думала Оля в тоске. – Куда я ввязалась?..» Даже сосредоточиться не могла, чтоб выбрать кого-нибудь…

– А я выбрала! – Кондракова за руку подвела к Оле миниатюрную улыбающуюся девушку. – Она одна не из Америки, мне сказали. Ирландка. Спроси её, может она хочет, чтобы кто-нибудь из её друзей по соседству жил?

Оля перевела, поражаясь, как можно было так забыть английский...
Девушка показала рукой: – Вон мой друг! Деннис!

Деннис уже был прежде в Советском Союзе, приезжал по бизнесу в Москву, так он сказал.

– Вы говорите по-русски? – с надеждой спросила Оля.

– Да, – сказал Деннис, а через минуту Оля поняла, что именно это конкретное слово он и говорит по-русски...

Денниса поселили в одной комнате с маленьким Андрюшей.
– Плиз, – сказала Оля. – Будь как дома.
– Здрасьте, дядя Деннис, – сказал воспитанный мальчик Андрюша.

Деннис отказался от всех экскурсий. Сказал, что хочет жить всю неделю, будто он член семьи. Такая у него задумка. Так ему интересно.

Пошли в магазин, а в магазине – толпа, очереди... Так у нас было тогда.

– Стой здесь, – Оля поставила его в конец одной очереди. – Я пошла в другой отдел, там недолго. Вот здесь стой, – и несколько раз показала рукой, где стоять.
Деннис успокоил всем видом: – Окэй, понял.

Через двадцать минут Оля нашла его на том же месте, где оставила. Он стоял, не шевелясь, всем мешая, и улыбался. Очередь двигалась, огибая его и поругивая…

Показывали фотографии, развлекая: «А вот наша дача… Можем, кстати, съездить…»

– Супер! – обрадовался Деннис. – Саммахаус!

Витя позвонил другу семьи Петьке: «Разбавь нас! Поехали с нами в Орехово…» – и друг семьи, отложив все свои дела, согласился. Тогда умели дружить по-настоящему...

– Мать честная, что делать-то?! – вдруг затормозил, опомнившись, Петька, когда нагруженные рюкзаками и авоськами все вместе подходили к метро. И Витя тоже опомнился. Петька работал в очень закрытом НИИ, очень закрытом... – любой контакт с иностранцами должен был досконально проверяться конторой.

– Разделяемся по-быстрому, – шепнул Петька.

Деннис с удивлением смотрел, как Петька садится в соседний вагон метро, не глядя в сторону остальных. «Всё в порядке, Деннис, – успокаивал Витя. – Смотри, какое у нас метро красивое».

На вокзале покупали билеты в разных кассах, на платформе разошлись подальше друг от друга. Петька, стоя на перроне, не отрываясь, читал газету. В электричке снова ехали в разных вагонах. Деннис вопросов не задавал, но смотрел в глаза новых друзей внимательно.

Через час, оказавшись на лесной тропинке в цветах и поющих птицах, наконец, объединились – и аж обнялись все... «Я понял, – серьёзно сказал Деннис. – Кэй Джи Би?»


                ***


Я смотрела на свой родной город их глазами – восторженно-детскими, наивными даже… – и видела Ленинград заново, и сама заново поражалась красе его...

В Эрмитаже, задрав головы и открыв рты, по пять минут стояли возле каждого серо-бурого гобелена – их проходилось силком уводить, так им было интересно… а раньше я всегда проходила мимо этих огромных скучных гобеленов, не замечая…

Ахая от восторга, плашмя ложились на центральной лестнице, чтобы как следует рассмотреть расписной потолок, шокируя воспитанную советскую публику. Мы молча стояли рядом, пока они лежали и ахали...

Я видела – и запомнила на всю жизнь! – как одна из них, Мэгги, бойкая, весёлая, стриженая, похожая на мальчика, начала разговор со смотрительницей зала, очень пожилой и, как и положено смотрительнице, ответственно-чопорной; метнувшись за помощью к переводчице, Мэгги говорила со старушкой минут десять, растопив и ответственность её, и чопорность… и в конце разговора вдруг взяла её сухую руку и поцеловала. И все стояли и ждали её, Мэгги, понимая, что они говорят о чём-то важном… И старая женщина смотрела Мэгги вслед, когда мы уходили, и сдерживала слёзы. О чём они говорили?..

Между экскурсиями мы кормились в каких-то ведомственных столовых, найденных и оплаченных спонсором. Заранее ездили оговаривать меню, чтобы повкуснее всё организовать. И чтобы обязательно русская кухня: борщ, скажем, или кислые щи. Винегрет с селёдочкой. Блинчики, фаршированные печёночным фаршем... И не понимали, почему они, абсолютно точно голодные, со значением и тревогой переглядываются за столом и совершенно не выглядят голодными:
– Это что, капуста варёная в супе?! Как интересно... А это что? Ливер?! Вы едите ливер?! Как интересно…

«Дикие люди, дети гор, – смеялся Вова. – Ну, нет у нас ваших хот-догов, идрит-ангидрит…»

Много позже мы узнали, что никакой капусты, тем более кислой, американцы сроду не ели. Для них кислая капуста – как для нас, скажем, тина болотная. Из капусты они едят разве что цветную, и то в сыром виде... А селёдку у них можно купить только на Брайтоне, и совершенно понятно, кто её там покупает, на Брайтоне-то... Про блинчики с ливером тоже, потом узнав и осознав, с дрожью вспоминали: это ж отрава в чистом виде для американского организма. Понятно, что еда не главное в жизни, но болотную тину неохота жевать... Как они всё это, бедные, пережили? Стоически пережили. А нам и невдомёк было.



                ***


– Я понимаю, что тебе не до меня, но это и тебя касается. – Игорь кормил меня поздно вечером, уставшую и взбудораженную, чем-то своим вкусным. – Я завтра в ночь уезжаю в поездку, вернусь восемнадцатого. У тебя уже есть ясность по датам? А то колбасу вашу нужно вывезти, и желательно, пока я в городе. Завтра сможете машину прислать? Ты меня хоть слышишь?

Te Vega должна прийти шестнадцатого, то есть послезавтра, соображала я. Значит, колбасу со всем остальным нужно везти к нам домой, а потом перевозить на лодку, когда Волков скажет. Наш отход назначен на девятнадцатое июля, не раньше. Это если никакого форс-мажора не случится…

 – Всё пока складывается, Игорь. Будет завтра машина, сделаем… Спасибо тебе. Это хорошо, что вернёшься к девятнадцатому… Как это у тебя так вкусно всё получается?!

«Господи… – вдруг дёрнулось моё солнечное сплетение, – это что, уже через день я её увижу? Прекрасную Звезду?!»

Ну, да. Послезавтра материализуется, дождались…


                ***


К причалу Ленинградского Морского вокзала медленно подходила лодка. И хотя лодка с тёмными подтёками на бортах, идущая под двигателем, не очень была похожа на ту шхуну с парусами, что являлась мне в моих мечтах и миражах, клянусь, я поняла: она, Te Vega, судьбоносна. Я посмотрела на стоящих рядом и поймала момент истины. Док молчал, влажнея глазами. Капитан Грэг замер с младшей дочерью на руках, светло и нежно улыбаясь…

Нас, встречающих, было немного: все наши из второго экипажа, за малым исключением, и ещё люди, которые разберут по домам приплывших американцев.
Посторонних, просто интересующихся – совсем мало, хоть и выходной день был. Ну, и пограничники.

– Петрович опаздывает, – волновалась Ирка. – Уже сейчас пришвартуются…

– Велком ту Ленинград! – закричал Волков, и все ожили: запрыгали наши американцы на причале, улюлюкая; народ на подходящей лодке, сначала молча держащийся за ванты, всматривающийся в нас, тоже закричал приветствия…

– Интересно, – сказала я доку, – что чувствуют люди, которые только что пришли из океана?

И Вова, обняв меня за плечи, показал пальцем в небо: – Радуга…

Это хороший знак, подумала я, когда радуга во всё небо…



Продолжение http://www.proza.ru/2019/03/03/2113