Ночная дорога

                1
    На вечернем небе горел закат. Лиловые тени ложились на землю.  Прохладный ветер трепал макушки трав, пахнущих свежестью и мёдом. Где-то поблизости стрекотали кузнечики, готовясь ко сну, и гудели майские жуки. Пофыркивала лошадь, идущая неторопкой рысцой, повозка постукивала колёсами. Дорога вилась полями и перелесками.
   В повозке сидели двое, изредка переговариваясь, шутили, разморённые благодушием вечера. Василий и Дарья ездили к престарелой дарьиной тётке в гости, в село, и теперь, получив порцию наставлений о пути жизненном и гостинцы для детей, возвращались домой.

    Настроение у обоих было хорошее, но когда телега подъехала к лесу, темнеющему кронами , Дарья стала беспокойной. Закат догорел. Ночь, обретая власть, красила своими тёмными красками стволы деревьев, тушевала тенями, делая контуры еле различиными, утопающими в своём бесчисленном множестве. В лесу тишина. Только где-то в сумрачной глубине ухнет филин, или треснет ветка под лапой оступившегося зверя.
– Нам бы у тётки остаться, Вась, – сказала Дарья, нервно царапая борт телеги.
– Чтой-то с тобой, ты чего какая смурная, всё ведь хорошо было.
Дарья огляделась по сторонам.
– Страшно.
– Чего страшно? Волков  что-ли  испугалась? – ухмыльнулся Василий. – Нужны мы им. Скоро деревня наша, ехать-то всего ничего.
   Дарья озиралась, вглядываясь в чёрную непролазь, и мерещилось ей, что сотни зелёных хищных глаз наблюдают за ними, бегут по пятам, чудился леший, вылезший из под корней самой большой и старой ели в лесу, на которой сидят вороны, чудились колдуны и ведьмы с огромными клыками и длинными  ногтями, прыгающие через костры на своих ночных шабашах или рыскающие в чащах, ища души человеческие, чтобы их сгубить.

– Вспомнилось мне, Вась…И  сердце тянет.
– Чего вспомнилось-то Дашка? – Василий был смущён и раздосадован резкой переменой в настроении жены.
– А то, помнишь с Иванычем-то поссорились из-за межи ?
– Ну?
– Не знаешь будто, о чём мужики потом судачили? Напился он пьяный, вышел в проулок, а мимо его дома Илюшка Архипов шёл. Подошел он к Илюшке, тот было поздоровался,  а Иваныч молчит и глядит мутными глазами. Убью, говорит,  злым голосом, и негромко так сказал, не горланил на показ, и пошел в избу. Это и страшно. Про тебя говорил-то. Я было и забыла с того времени, а как к лесу подъехали – жуть взяла.
– Да ладно тебе, Даш. Правда наша, нечего на чужое зариться. А что касаемо того – не посмеет. Брешет. Храбрым он сроду не бывал. Поссорились, поругались, дал я ему пару раз.  Куда уж он супротив меня - то.
- Не хвались ты, Васька, беду своей хвальбой накличешь!
Телегу с шумом подкидывает.
- Пррр! – кричит Василий.– Ах ты корень, под такую мать!  Слезу колесо посмотрю.
Дарья, поправив платок, щёлкает кнутом по лошадиному крупу, пуская лошадь трусцой.
- Ну ты уж совсем, – Василий с иронией смотрит на Дарью.– А если колесо дорогой отвалится? Не доедем никуда.
Она не отвечает.
Вдруг Дарья начинает причитать и жмётся к мужу:
- Убьёт он нас, Васенька, ой страшно! Ночь какая тёмная, ветер поднялся, будто воет, ой недобро, – плачет…
Лошадка запрядала ушами, похрапывая, избоченя шею посмотрела на хозяев своим лиловым глазом, будто тоже выражая свою озабоченность и о чём- то предупреждая.
- Прр !
Стали.
Василий вглядывается в дорогу.
- Там что-то лежит никак?
- Вася, не уходи!
- Будя, пойду посмотрю.
Она слезает с телеги за мужем и пришибленно идёт за ним, шепча молитвы, беспрестанно оглядываясь, чувствуя как леденой холод и страх сковывают её движения .
– Убьёт нас Иваныч! Убьё-ё-ёт.
– Деревцо упало, надо убирать, – будто не слыша её говорит Василий.
Настроение жены стало передаваться ему.
– Или срубили и кинули, – говорит  про себя, но не показывает испуга от догадки, закравшейся в сердце.
Дарья обнимает его,  прижимается мокрыми щеками к его плечу. Они стоят на лесной дороге , не видя лиц друг друга, только чувствуя живое тепло, согревающее душу. А над ними, в безбрежном антрацитовом небе горят  звезды.   
Василий утирает ей слёзы:
- Ничего, Даш, ну не плачь. Что ж ты так- то. Ничего не случилось, живы мы и здоровы. Давай дерево уберём и поедем.
Кобылка, раздувая ноздри и качая гривой, набирала ход, колёса постукивали, в такт им поскрипывала ось.
Лес, окутанный густым и непролазным сумраком был молчалив и покоен. Где-то в сумрачной глубине ухнул филин, щёлкнула ветка от чьего-то неосторожного шага.
                2
      Лет через тридцать было гулянье в деревне, по случаю престольного праздника.
    Дарья сидела на скамейке и смотрела на резвящихся внуков.
     – Как козлята, – подумала она и улыбнулась.
   Василия уже у тому времени не стало.
   Подошел дед с клюшкой, и покряхтывая, присел рядом. Молчали.
  – Дарья Дмитриевна, праздник какой хороший.
 – Да, Виктор Иванович, день чудный, жаль Вася не дожил, не видит как внуки подрастают, – её лицо подёрнулось грустью.
Иваныч нервничал, силился что то сказать:
– Дарья Дмитриевна…
– А?
– Повиниться хочу перед тобой.
– В чём виниться- то? - Дарья смутилась.
– Помнишь  ночью через лес вы с Васькой ехали?
– Ну? – Дарья оживилась, неожиданная и смутная дагадка обожгла ей душу.
– Обозлился я тогда на него. Вы на гости уезжали – момента лучше не придумаешь. Кинул дерево поперёк дороги, а сам поодаль за другим спрятался,  да вас поджидал. Решил за обиду отомстить и положить из ружья вас обоих. Верно тебе сердце вещало. Зол, уверен был, но как ты плакать стала, как меня поминать начала – самому жутко сделалось, аж руки затряслись. Пересилил себя, да ружьё вскинул, а вы стали в обнимку и стоите не шевелитесь – сердце ёкнуло, жаль вас стало, до того жаль... Руки сами опустились. Несколько раз ещё целился и не смог на курок нажать. Вы и уехали. Меня холодный пот прошиб, перекрестился я и домой побрёл.
    Дарья не ответила. Она, запелёнутыми глазами, смотрела вдаль, вспоминив, как стояли они обнявшись, как Вася бережно утирал ей слёзы, как в его сильном объятии она успокоилась. Вспомнила себя и его, молодых и счастливых. Утёрла бегущую  слезу.
Догорал закат, весёлые шумели детские голоса. В траве стрекотали кузнечики, предвещая ночь.