Усталость металла

                УСТАЛОСТЬ  МЕТАЛЛА.
Ватага босоногих мальчишек с закатанными штанами, спешат на стадион, несутся по пыльной дороге, горячая пыль сзади жёлтым облаком висит, наполняет пыль отвороты штанин и чубы стриженых голов. Мальчики удаляются, облако падает по ширине всей улицы, пыль медленно оседает, ждёт, когда её снова кто-то разбудит.
Все на стадион!.. У киоска в церковном сквере рядом со стадионом, каждая рука вымытую бутылку держит, в карманах одна пыль; за две пустые стекляшки одну полную с шипучей сладкой водой дают. Ситро самое прелестное умывание предстоящего волнения и пыльного горла. Пустое стекло превращается в пол-литровое ожидание; затем, другую полную бутылку делят на двоих, жаждущие глаза ногтём пальца меряют положенную половину. …Наконец, последняя бутылка вертится по кругу, каждому всего по глотку достаётся. Кирилл выливает в горло удовольствие пустого дна, прошипели дразнящие пузырьки, двенадцать копеек Кириллу в глубокий карман упали. Бутылок больше нет. 
 Слышно, кричит кто-то: - Быстрее Ёсюф уже на месте! - Все бегут на стадион, Ёсюф подпирает штангу ворот, выставил выпирающий живот, значит, матч начался. Два футбольных тайма он смотрит, не отходя от штанги. Соперничающие команды меняют ворота, Иосиф своё место заколдованным держит, ждёт победные голы.      

Никто точно не помнит, как семейство Иосифа появилось в селе. После бессарабской голодовки осталось много выморочных дворов с пустыми домами. Один такой не самый хороший двор недолго горевал пустотой в середине села, заброшенным стоял дом возле стадиона за ручьём. Дом отдали приехавшему с семьёй механику Иосифу Унгарцу. Механик знает моторы, местный язык не знает, говорит только по-русски, не так как на Донбассе или в Харькове говорят, понять можно откуда приехал, откуда-то из присоединенных земель. Направили его по партийной линии, по продвижению технического совершенства во вновь созданные колхозы. Иосиф Аронович набрал в бригаду труд-продвижения заводскую молодёжь, вернувшуюся из деятельной послевоенной повинности, связанной с малолетством и разрушительной войной. Заводы Харькова и Донбасса зародили в юных воображениях направленность технического мышления. Железные узлы ударными поступательными усилиями вытеснил из молодых мозгов живое тягловое напряжение, державшееся триста поколений подряд, вместо волов и лошадей автомобили и трактора в полях заработали. Измазанные технические работники, внедряли в колхозах снятые с трофейных катеров горячие дизеля.  Из неподвижного бетонного основания моторы крутили переход единоличной отсталости в электричество и совместный труд. Отцы заносчивой молодёжи - измотанные боярскими оброками селяне - уставали от быстрых перемен, без одобрения смотрели на последние совершенства; не понимали, сторониться громоздкого железа и огня, или дальше трепетно хвалить откормленный скот и долгие традиций крестьянской простоты. Они считали: что обода колёс в телегах, обручи на бочках, острые мотыги и лопаты, достаточное наличие железа на земле.
 Для них привычная простодушность - лучшая форма земной жизни. Из четырёх сельских колхозов сделали один.   
 Утром, бригада технического оснащения села, собиралась во дворе начальника, угадывали, какой наряд придёт из общей конторы, потом рассыпались по фермам и полеводческим отделениям  хозяйства. Зимой, механизаторы ждали наряд в тепле, из шумящей Иосифовной кухни выглядывали, когда хозяин с правления вернётся. Дом обогревался тремя паяльными лампами, выплёвывающие горящие струи в отверстиях перевёрнутой железной бочки. Два чёрных от копоти чайника, беспрерывно кипели на поверхности алой жести, вода варилась для обычных  нужд, тех, кто хотел пить чай, не было. Чай пить не хотели, на дне бочки ставили кувшин принесенного вина, по очереди носили. Очередь, приучала технического руководителя вместо чая, пить подогретое раннее вино, закусывать шкварками, салом, и запечёнными жирными, пахнущие поросятником, кривыми кишками. В отмерянный час, после наряда и скорого завтрака, Иосиф заверял жену и сына спящие в спальне с приоткрытой дверью, что вернётся только вечером; наполненные бензином лампы оставались плевать удушливое пламя. В доме было тепло, везде закопчено, грязно, и всегда не прибрано. Иосиф Аронович шёл на самый отягощённый колхозный участок, заодно с воспитанниками гайки крутил; пока ни исправятся горячие неполадки, не отходил от шумного, голосящего новый строй промасленного мотора.
Давно, Иосиф был таким же молодым, как и его нынешние воспитанники, которых учит любить моторы. До войны было время,  он заболел какой-то долгой болезнью. Иногда ему становилось невыносимо тяжело, тогда он намеревался придумать двигатель из мышечных ударов, он хотел колотящееся в железном скелете сердце и беспрерывно ползущих по трубкам муравьёв превратить в существа ожившего железа. Обратил внимание, что обычная ручная работа постепенно поглощает все недуги, уводит болезнь из живых жил. Лёгкие упражнения и настои, рекомендованные против неизвестной беды, всего только, сомнениям помогали. Мышечный труд в мастерской отца, где ремонтировали военную технику, работа на малой гидротехнической станции у перегороженной речки, возле глубокой заводи, где он летом купался, несли выздоравливающее восприятие, имели нужное воздаяние, окончательно изгнали недуг из организма. Видно, при приложении чувственных усилий, трудовая польза, имела решающее значение для выздоравливания опечаленного тела. Потом он всё забыл, некоторое время в иршавской сборной по футболу вторым вратарём играл, пристрастился к игре, любил мячи ловить.
 В новом месте, на выровненном скреперами новом стадионе, Иосиф не пропускал ни одного футбольного матча, не потому, что был когда-то вторым вратарём, и не за то, что лично планировал стадион возле своего дома сразу за ручьём, а потому что почти вся футбольная команда состояла из его воспитанников. Делать крученые удары и неожиданные выпады опыт иной причастности. Все два футбольных тайма, смотрел стоя, упёршись на штанге ворот, беспрерывно кричал указания своим механикам, железным горлом требовал голы забивать. Иногда футбол ударял и Иосифа, он привык обниматься с летящим мячом, потому озорно поругивал кривые ноги игроков, заводящие голы в свои ворота.
Опоздавшие на матч мальчики, рассыпались по свободным скамейкам, ситро купалось в животах, довольны, что Иосиф на своём месте, а они не пропустили первый гол. Втеснившиеся на скамейках, торопили  запоздалые минуты и ещё не усевшихся товарищей, кричали: - Падайте быстрее! Разве не видно - Иосиф  штангу подпёр!   
На работе, команда механиков ловила иные технические приёмы, закрепляли слесарные напоминания. После исправления поломки, устранения шумного раздрая цилиндров, Иосиф Аронович отпускал мотористов домой, сам оставался дежурить работу моторных узлов и генераторного тока, выуживал остаточные неполадки коренных шатунов. Тут же засыпал на бревенчатой кушетке. Мазут заканчивался, дизель глох, он просыпался от тишины утра, уверенный, что до вечера, электричество рогатой ферме больше не понадобится. Шёл на ранний наряд нового дня.
Его сын Исаак, по годам не намного уходил, от самого младшего из воспитанников. Младший механик фамилию имел - Волчёк. Когда подрос, стал Василии Афанасьевичем - руководителем колхозного трудпроцесса. Село давно электрифицированным стало, и инженер - механик Волчёк перерос устаревшие технические знания Иосифа Ароновича. Изработанный моторист уехал с женой так же тихо и неожиданно, как когда-то появился в невзрачном заброшенном доме. Уехал на родину, чтобы пенсией подправлять старый двор отца, где тогдашние промышленные начинания научили его иметь технические навыки и нужное здоровье, сын уезжать не захотел.  Волчёк остался в колхозе беречь техническую школу Иосифа, потому все говорили: Волчёк Иосифом стал. Хотя, не совсем так.   
 Женатый сын Иосифа Ароновича, работатал в потребсоюзе района, работал рассыльным перевозчиком продуктов местного производства. Тяжёлым мотоциклом с объёмным боковым прицепом, развозил по магазинам района внутрицеховые товары. Иногда, когда Исаак снабжал буфет и магазины села, в котором познал своё взросление, где сделался семейным человеком, он гостил у Волчка. В отличие от его всегда занятого отца, младший воспитанник Волчёк, имел время для отдыха, не грязнил руки мазутом, ни спал рядом с устаревшими моторами. Настала иная установка, по-другому рядилась руководящая механика системы.
 Каждое поколение улучшает обстановку и ухудшает себя.
  Друзья пили пиво, пели песни и называли годы, в которых живёт нынешнее начальство: самым длинным удовольствием, самого удачного строя текущего периода. Своим образом жизни, начальники показывали, как смена строя должна непременно влиять на их истинное удовольствие. Инженеры учились у районных партсекретарей, те у обласных, и так до самого развала. Сам по себе строй, не имеет лица, о нём нужно судить по тайно выползшим людям. В старом селе голодовки нет, выморочных домов ни одного не осталось, честолюбцев тоже не осталось, все  спешат повыше забраться. 
  Дома в сёлах остались прежними, как и раньше, не закрывались на замки. Велосипеды, мопеды, мотоциклы оставляли на улице без всякого присмотра, малая сельская собственность не нуждались в запорах и пробоях. Всякая домашняя живность беззаботно бродила весь день по травянистым улицам, стадиону, и нераспаханным углам бывшего луга, в грязной речке плавали выкупанные гуси и утки. Беспашенной земли осталось совсем мало. Колхозные люди вынуждено соблюдали стеснённые возможности, ждали быстрое наступление коммунизма, при котором отпадут все остатки принуждения, хотя в любом колхозе всегда найдутся работники, для которых принуждение самое удачное стечение сельской жизни.   
Сынок инженера Волчка, малый Волчёк, забрался на мотоцикл дяди Исаака, бренчал губами работу боковых цилиндров и хвастался, говорил ребятам махалы, которые окружили тяжёлый мотоцикл, что сейчас пока отец и дядя Исак поют песни, он гоняет колёса по каменным брусчаткам города Харькова. Малый, о наличии других городов пока не слышал.
- А что там под брезентом в коляске? - спросил Бобочка, - набитый коротыш, младше остальных и старше Волчка, у него три брата старшеклассники, потому смело ходит по махале и по всем улицам села, курит окурки, никто не смеет у него копейки отбирать. 
Из-под брезента, действительно пахло чем-то особенным. Ребятня окружила коляску, все стали пронюхиваться, хотели знать что под покрывалом. Ваня Модуль дольше всех держал нос над накидкой, перед тем как поднять голову ещё раз звучно вдохнул материю и сказал:
- Там колбаса и сыр!
Волчёк был горд, что управляет таким насыщенным мотоциклом, гордо сидел в седле с резиновой лукой. Он нажал вздутую чёрную кнопку на руле, и пузырчатым ртом продудел всей толпе предупредительный сигнал: - Ппиииииппп! - Ему показалось, что от протяжности его сигнала, все испугались и расступились, повисли над растрескавшейся летней землёй. Из высокого неба три брата-сокола так же сигналят земле, клекочут соколы, скрипят клювами, выглядывают малых птенцов.
- Давай посмотрим, угадал ли Модуль, - предложил Петя Панч, он был выше многих, к тому же родственник, поэтому первым принялся отстёгивать накидку, Вова Буря надул губы и тоже помогал неожиданному открытию коптящего колбасой дня. Волчёк часто замигал веками, не знал, продолжать ли гордиться тем, что самый младший тут сидит за старшего, или обидеться на старших. Откинули скрипучую материю и все увидели то, что сразу захотелось распробовать: ржаное печенье в коробках, ящики с бутылками лимонада, пиво, буханки сыра, колбаса, перчённый чесночный шпик ударил в нос, леденцовые петушки блестели от радости взглядов. Самые несдержанные стали облизываться, принялись чесать носы. Панч взял бутылку лимонада и посмотрел через неё на солнце.
- Я скажу дяде Исааку… – Волчёк глядел в сторону калитки.
- Предатель! – заключил Вова; и все согласились с ним. Только Лёша Пельтек несогласным стоял в стороне, он не разделил Вовино заключение.               
 - Скажу отцу!.. уже тише, сказал малый наездник вкусного мотоцикла.
Все приуныли, даже отошли в сторону, насуплено глядели на раскрытую коляску. Волчёк тут же снова вырос, его отца боятся, приподнялся над кожаным сидением. 
Атаман махалы Мачи Кирилл подошёл к Волчку и стал шептать на ухо секрет: - Понимаешь Малый, - он положил руку на малое плечо, - мы в воскресенье с каракуртскими албанцами, на развалинах  хутора, будем играть в войну, ты тоже будешь с нами воевать; если не подкрепимся колбасками и печеньем, не будет у нас надёжной крепости, можем не выиграть войну.
Волчёк обрадовался, что его берут на войну с албанцами, начинал понимать, как военный успех будет зависеть от подкрепления, посмотрел на всех, увидел, что Лёша мигает, попеременно прикрывает глаза.
- Ладно, - сказал Малый, - только по одному петушку и одному  рыжику каждому.
- Нет, сейчас не надо, будем кушать перед боем, - утвердил своё решение Кирилл, - нужны кошёлки.
Модуль и Бобочка побежали за кошёлками. Кирилл, продолжал объяснять, какую военную тактику он придумал, назначил Волчка своим заместителем, сказал, что разрешит ему смотреть в бинокль. Все завистливо поглядывали на Малого, только Лёшка ухмылялся, он в школе с первого класса отличник, а Волчёк ещё не ходит в школу, умиляется боевому обещанию.
Принесли кошёлки, Кирилл тут же начал давать указания, чего сколько накладывать, что именно понадобится для победы над каракуртскими албанцами. По пыльной дороге застучали деревянные колёса одинокой дроги полной бидонами обрата. Кирилл дал команду замаскировать объект, сосредоточиться на  провозимые минные снаряды. Все застыли как листья на акациях. Трезвый молоковоз знал шалости пацанвы, стегнул вилами волов и пока не удалился, всё время поглядывал назад, убеждался, что не откроют шалопаи плотные крышки. Он помнил, сколько открытых бидонов обнаружил на прошлой неделе, когда чуть протрезвел после угощении в сепараторном цехе;  хулиганы литры обрата из полных бидонов вычерпали.   
Назначенный беспрерывно смотреть в щелку ворот Бобочка, дымил подобранным окурком и давал сигнал рукой: вялая ладонь отмечала, что никто не идёт. Отбросили покрывало и продолжили запасаться, наполнили мягкие плетёные корзины,  два военных расчёта унесли груз, как снаряжение предстоящего боя. Панч и Буря застегнули накидку, замедленно, боком отходили от мотоцикла, криво убыстрили шаги; наконец, понеслись, побежали догонять полные корзины. Улица опустела, Волчку почему-то стало страшно, он тоже ушёл прятаться за преющим навозным увалом в огороде.         
Отец и дядя Исаак долго прощались во дворе, потом ещё дольше стояли у мотоколяски, слышны были голоса, не разобрать обнаружилось ли вскрытие. Наконец, бренчания цилиндров с задором удалились. Малый вышел из засады, сразу стал складывать пальчики, высчитывал, сколько дней осталось до начала войны.
Играли в лапту и чилик, про корзины все нареченно не вспоминали, ожидали начало военных событий. Проезжает каруца наполненная дисками пахучей макухи, с маслоцеха подсолнечного едет. Выждали, пока возничий успокоит развороты головы, и бесшумно одновременно каждый, выхватил из кузова каруцы по тёплому пулемётному диску макухи, тут же принялись грызть съедобную обойму.
  Воскресенье всё же пришло, Волчка никто рано не будил, он сам проснулся и выбежал в ещё серую улицу, решил, что пора начинать подкрепление. Выстучал Бобочку, знал, одна корзина в сиреневых кустах за домом спрятана.
- Давай неси, набираться силы будем, - потребовал он у сонного наблюдателя. Было видно, что назначенный заместитель атамана озабочен предварительной подготовкой, кажется  ещё немного и начнёт из бинокля обследовать местность.
Бобочка сопит как сытый заяц, не понимает, что хочет от него Малый, трёт сонные глаза, вспоминает, куда вчерашние окурки спрятал. Кошёлка давно пуста. 
- Корзину неси! - Волчёк уточнил, что игра уже началась, - пора подкрепляться.      
Бобочка беззаботно почесал голый пуп, не знал никакой корзины:
- Собаки разворошили кошёлку, давнооо, сразу всё скушали собаки, и кошки потом доедали.
Волчку стало грустно, что такую вкусную корзину скушали собаки и кошки.
- Где вторая? – спросил он обиженно, ему совсем невесело от того что кошки вылизали леденцовые петушки, которые не распробовал.
- У Мачи, …может у Модуля, - Бобочка задрал руки в ещё мутное небо, подтягивается, видно, что не выспался. Радость утра стала сомнениями наполняться. 
Пошли торопить Мачи, Бобочка курил окурок «Прибоя», надеялся, вдруг что-то ещё остались, зашли во двор, лаял пёс на цепи, разбудил всех. Кирилл недовольным вышел, не понимает, что малышня тут хочет, стал покашливать, папиросы у него целые и в пачке, скрытно курит. Зевает:
-  Войййнна отммменятся, албанцы не захотели с нами играть. Иссспугались!..
- Тогда петушки и колбаски будем кушать без подготовки, - предложил сдавленно Волчёк. Бобочка без надобности глядел в удалённую щель ворот, ему после выкуренного до самой гильзы бычка, хотелось вылизать красный леденцовый петушок.
- Мои старики обна…аааружили военный запас, вместе с помоями вскормили всё свиньям, - продолжал зевать Кирилл, давал понять, что ничего не осталось, - если бы коварные свиньи, хотя бы последние бутылки ни съели, их можно было бы по 12 копеек сдать… - и больше ничего не захотел стеклянным голосом говорить Мачи Кирилл. Влепил каждому малюку по подзатыльнику, и лениво зашуршал тапочками, поплёлся досыпать утро.
Волчёк окончательно приуныл, знает, третьей корзины нет, шёл домой медленно как селезень, наглотавшийся перебродивших виноградных выжимок, шёл разочарованным, огорчённым шёл, расстроился от досады, чуть не плачет, спотыкается. Ему казалось, что албанцы выглядывают из развалин хутора, ждут начало войны. Разуверился в рассыпанной махале, не обнаруживал победу дня. Плохо быть малым среди больших.
 …И сандалии очень сильно жали ему ноги.