Третье воскресенье июня

                Мансур Суруш
                Третье воскресенье июня
                (рассказ)
                «В каждой бездне есть своя бездна»
               
                Ральф Уолдо Эмерсон 
               
                (американский эссеист)

Вернувшись из командировки, Некруз решил на другой день повидаться со своим бывшим однокурсником Аброром, все годы их совместной учебы избиравшемся старостой группы, будучи уверенный, что тот, как заядлый огородник, в субботу сидит дома и копается у себя в палисаднике. Благо и жили они на одной улице, расположенной на окраине города, правда, в разных концах. И Некруз не ошибся в своих предположениях. Аброр как всегда встретил его радушно и тут же обрушился с вопросом:

- Куда же ты пропал? Как будто сквозь землю провалился...

Не успел Некруз вымолвить и слова, как Аброр скороговоркой продолжил:

- На той неделе съехались почти все наши однокурсники. Спрашивали тебя, жалели, что не пришёл на встречу. Я обзвонился, но твой мобильник твердил только одно: «Абонент находится вне зоны обслуживания»...

С этими словами он жестом пригласил Некруза присесть на топчан, который стоял рядом в тени виноградной лозы, обвивавшей навес из железных труб. Прямо над головой висели упругие изумрудные гроздья.

- Да, ты прав, меня не было в городе, - подтвердил Некруз, рассеянно оглядывая ухоженный двор, - я был в командировке.

И тут же задал встречный вопрос:

- Ну и как прошла встреча?

Аброр, удобнее устроившись на топчане, неспешно разлил чай в пиалы и только потом с удовлетворением сказал:

- Как всегда, хорошо. Вспоминали усопших. Прогулялись в городском парке, потом посидели в чайхане «Рохат». С грустью отмечали, что время идёт и вспять его повернуть нельзя.

Некруз живо представил, как его друзья студенческой поры отмечали желанную встречу, преисполненную ностальгией по весёлым и шумным, но безвозвратно ушедшим годам юности. Дело в том, что однокурсники Некруза по сложившейся традиции ежегодно в оговоренный день собирались в столице, хотя уже много лет как они, окончив институт, разъехались и осели кто где. Их связывали приятельские отношения, дружба, но больше, конечно, воспоминания, желание по старой памяти пройтись по знакомым улицам и площадям, воскресить в мыслях события давно минувших дней. Всем им уже перевалило за сорок, у всех были семьи, подросшие дети. Иногда некоторые из отпрысков сопровождали маму или папу в их поездке к однокурсникам. И удивлялись, когда иные облысевшие и обрюзгшие дяди, и вместе с ними пытающиеся скрыть под макияжем следы улетучивающейся молодости тёти, весело и непринуждённо общались между собой, запросто обращались друг к другу со словами «мальчики» и «девочки».

Глядя на своих однокурсников, Некруз нередко думал о том, как метко подметил поэт: «А годы летят, наши годы, как птицы, летят, и некогда нам оглянуться назад». Честно говоря, он не видел смысла в таких мимолётных встречах и коротких посиделках. У каждого была своя жизнь, свои заботы и хлопоты, свои взгляды на происходящие вокруг события, но не было каких-то важных общих интересов, отчего встречи исчерпывались одними лишь воспоминаниями, а о чём-либо другом поговорить не получалось.

- И где же ты был? - прервал его думы Аброр.

- В Казахстане, - ответил Некруз, отпивая зелёный чай, который оказался как нельзя кстати в этот жаркий час, несмотря на то, что было ещё рано.
В эту минуту друзья увидели, как на высокую деревянную ограду с шумом опустилась пара майнушек - индийских скворцов. Эти прожорливые и смекалистые птицы являются настоящей «грозой» для садов и виноградников. Если не преградить им путь, то урожаю будет нанесён ощутимый урон. Зная это, предприимчивый Аброр достал из кармана невесть откуда у него взявшийся милицейский свисток и так дунул в него, что раздался оглушительный свист. Да такой, что у Некруза зазвенело в ушах, а насмерть напуганные птицы опрометью взлетели и скрылись с глаз. Аброр ещё раз осмотрелся, чтобы убедиться, что больше залётных нахлебников нет, и вновь повернулся к Некрузу.

- Ну и как там, у наших друзей - казахов? - спросил он, на этот раз просто так, чтобы поддержать разговор, в душе сожалея, что его оторвали от любимого занятия.

Некруз задумался, словно вспоминая что-то, и ответил:

- Да всё у них хорошо, живут не тужат, работают, ты же знаешь, что Господь Бог щедро наделил казахскую землю всеми несметными богатствами. Всё бы и у меня сложилось нормально, если бы не одно «но»...

- Что ещё за «но»? - с неподдельным любопытством перебил Аброр.

Некруз подлил в пиалу свежего чая из термоса и продолжил:

- В Алматы я встретил одного своего знакомого, с которым после института служил в армии. Вот он на радостях чуть не силком повёз меня к своим родичам - в дальний аул в бескрайних степях.

- А что тут такого? Казахи - гостеприимный народ, как и все восточные люди, - с явной долей разочарованности отозвался Аброр, полагавший, что за интригующим «но» скрывается нечто необычное.

- Верно, - согласно кивнул головой Некруз - И всё бы хорошо, но там я опростоволосился, можно сказать, осрамился. И перед кем бы ты думал? Перед мальчишкой, у которого молоко на губах не обсохло.

- Что так? - Аброр внимательно посмотрел на Некруза, которого знал много лет и был уверен, что он всегда может выйти сухим из воды.

Некруз покраснел, быть может, точь-в-точь как тогда в казахской юрте, и стал рассказывать:

- Дело вот в чём. Племянник моего друга, мальчонка лет девяти-десяти, спросил меня, знаю ли я свою шеджеру - родословную. Я сказал, что знаю, и назвал до третьего колена. А этот пацанёнок без запинки перечислил всех своих пращуров, даже упомянул какого-то прапрапрадеда - батыра. И потом с таким укором посмотрел на меня, что я готов был провалиться сквозь землю...

Аброру стало смешно, но, задумавшись, он серьёзным тоном сказал:

- Представляю, в каком положении ты оказался, дружище. Но ты думаешь, что я превзошёл тебя и достаточно хорошо знаю свою родословную? Откуда?! Сведения на этот счёт у меня самые скудные.

Некруз, обрадованный тем, что его подчас язвительный друг не стал подтрунивать над ним, сказал, как будто оправдываясь:

- Меня тоже понять нетрудно. Отец мой, покойный Мазбут Хаёт, вырос в детдоме и мало что помнил о своих корнях. Да и с матерью на эту тему мы никогда не говорили. Хотя мне известно, что в некоторых семьях при рождении ребёнка имя и дату его появления на свет записывают на страницах Корана, который потом переходит от поколения к поколению.

Аброр с видом знатока хмыкнул и сказал:

- Кто-кто, но казахи в этом деле - отличный пример. Я и раньше слышал, что каждый казах в обязательном порядке должен знать назубок свою шеджеру и свой жус - племя. В противном случае его перестанут уважать. Знание корней, истории своего происхождения - это своего рода семейный архив, родовой портрет.

Друзья помолчали немного, прислушиваясь к щебету пташек, затем Некруз с некоторой грустью произнёс:

- Ты прав, Аброр. Я бы тоже хотел составить нашу родословную. Но, наверное, уже поздно. Маме моей, ты знаешь, уже много лет, памяти почти нет. А больше нам с Гулпари некого и спросить о наших предках.

Гулпари была старше Некруза и работала библиотекарем в одной из школ.

- Кстати, - оживился Аброр. - Как Гулпари? Я давненько её не видел. А ведь мы выросли на одной улице, в одной школе учились, правда, она на три класса была старше.

- У неё всё хорошо, - ответил Некруз. - Но мы тоже видимся редко. Она живёт со своей семьей в другом конце города. Не так часто, как ей хотелось бы, навещает маму.

В это время у Аброра зазвонил мобильник, и он, отойдя в сторону, с кем-то стал говорить о каких-то саженцах и семенах. Некруз подумал, что пора уже уходить. Тут подошёл Аброр и сказал:

- Ты говоришь, что не знаешь, как составить твою родословную. Так ведь это очень просто и никогда не поздно.

Некруз с интересом слушал и стал ждать, что ещё скажет его друг. А Аброр невозмутимо продолжал говорить:

- Тебе же ведомо, насколько продвинулась наука. Тебе нужно сдать образцы ДНК  и ждать результатов анализов, всего-то. Я даже знаю одну такую фирму, которая как раз и занимается этим.

Некруз улыбнулся и на ходу, направляясь в сторону калитки, отмёл это предложение:

- Спасибо за совет, мой друг. Но я думаю, что это несерьёзное дело. Небось, и времени потребуется много, да ещё и в копеечку влетит.

- Зато игра стоит свеч, - поспешно возразил Аброр. - У тебя на руках будет генетический паспорт, будешь знать всё о своём происхождении, дедах и бабушках. Загляни ко мне завтра, подробно всё обсудим и я дам тебе координаты фирмы, которая снискала себе большую известность.

Уже взявшись за ручку дверцы, Некруз обернулся и сказал:

- Нет, завтра не смогу.

- Но почему, ведь завтра выходной? - глядя вслед товарищу, спросил Аброр.
Некруз опустил голову и тихо сказал:

- Да, выходной, но завтра третье воскресенье июня…

- Ну и что, что третье, - удивлённо заметил Аброр.

- В этот день, - пояснил Некруз, - во многих странах мира отмечают День отца. У нас нет такого праздника, но я уже двенадцатый год, как не стало моего отца, хожу на его могилу, чтобы помянуть и возложить цветы.

Аброр подошёл к Некрузу, пожал ему руку на прощанье и сказал:

- Помню твоего отца. Хороший был человек. Царствие ему небесное.
Некруз ушёл и напрочь забыл о разговоре с Аброром. Но спустя время он снова стал думать о том, как из разрозненных фрагментов выстроить семейное древо. Но сколько он не ломал голову, не знал, как подступиться к этому делу, оказавшемуся непростым, с чего начать. Тогда он всё же решил сдать для анализа образцы ДНК. Попытка, как говорится, не пытка, а деньги - что песок в руках. Сегодня они есть, а завтра их нет. С помощью Аброра он вышел на фирму, известную своими успехами в установлении генеалогической связи, у которой, как оказалось, было много заказчиков. «А что ты думал, - пояснил Аброр, - сейчас весь мир помешан на этом. Все хотят знать свой генетический код, какого они роду-племени, белой кости или из черни».

Забор образцов был сделан быстро, осталось только ждать, что покажут результаты анализов, в них Некруз всё ещё не особенно верил. Через полтора месяца в его электронном почтовом ящике появилось письмо с результатами исследовательских работ специалистов. Там среди прочего была схема, разобраться в которой Некрузу сходу было трудно. Чуть позже он узнал, что это сантиморган, то есть единица измерения степени генеалогической близости. Но под ним было написано нечто, прочитав которое Некруз был озадачен. В послании говорилось, что результаты показали отсутствие у него генеалогической связи.
«Что за чушь?! - подумал он. - Напортачили, как пить дать. Жаль, что деньги выброшены на ветер».

Не на шутку разозлённый, Некруз решил обратиться в другую фирму, чтобы разоблачить и посрамить «лжеучёных», пришедших к такому нелепому выводу. Но пригвоздить к позорному столбу ему никого не удалось. Потому что новые результаты были один к одному с предыдущим. Открытие, что Мазбут Хаёт не его отец, потрясло Некруза до глубины души. Сомнение, как червь гложило его нутро, он потерял покой. Некруз не мог, не хотел в это верить. Тогда он пошёл к сестре и, ничего не говоря ей о результатах анализа, попросил её тоже пройти такой тест. «Зачем?» - изумилась Гулпари. «Чтобы составить нашу шеджеру, расходы оплачу я», - пояснил Некруз, пряча глаза. Гулпари подумала, что своим отказом может обидеть брата и дала согласие. «Ради забавы», - сказала она примирительно и попросила сообщить ей координаты фирмы.
Для Некруза начались томительные дни ожидания. Если у Гулпари окажутся такие же данные, как и у него, тогда можно с уверенностью сказать, что ДНК - это бред сивой кобылы, просто ерунда и что этим занимаются мошенники, чтобы выколачивать деньги у доверчивых людей. А если нет? Тогда что же? И случилось то, чего так опасался Некруз. Почти через два месяца пришёл ответ на запрос Гулпари. Результаты однозначно подтверждали степень родства Гулпари с её отцом, Мазбутом Хаётом. Значит, и его результаты не подлежат сомнению. И, стало быть, Мазбут Хаёт и впрямь не его родитель. От этой мысли у Некруза всё похолодело внутри. Он очень любил Мазбута Хаёта, свято чтил его память. Сильная привязанность у них была взаимной до последней минуты жизни Мазбута Хаёта. А теперь получается, что человек, вырастивший его и не чаявший в нём души, для него совершенно чужой. Но кто же тогда его настоящий, биологический родитель? Подозревать мать в измене мужу, значит оскорбить её. Этого Некруз себе позволить не мог. Но кто же тогда знает эту тайну? Только она сама. Но разве он осмелится к ней обратиться с вопросом о настоящем своём отце? Нет, не отважится, так её можно обидеть, сделать ей больно. Но он должен знать истину, знать, кому обязан своей жизнью, чья кровь течёт в его жилах.

Дни складывались в недели, недели - в месяцы, а Некруз всё не решался начать с матерью разговор, вызвать на откровенность, боясь, что она оскорбится. Ему было тяжело, даже перед женой он не мог излить душу, всё ещё надеясь, что это мистификация или сон. «И зачем только надо было проходить этот пресловутый тест?» - измученный сомнениями думал он. Но письмо в электронной почте всё время всплывало перед его глазами, словно вися над его изголовьем как дамоклов меч. Письмо это для него стало тяжёлым ударом, внутри у него будто что-то оборвалось. Всё то, в чём он был уверен всю свою жизнь, оказалось неправдой.

Однажды, когда они с мамой сидели по обыкновению и пили чай, Некруз, набравшись храбрости, словно шагнув в бездну, внезапно тихо спросил:
- Мама, прости меня, но скажи правду, только правду: кто мой настоящий отец?
Старая Норбиби в этот момент как раз подносила пиалу к выцветшим губам, чтобы сделать глоток, но тут она замерла, пристально взглянула на сына, её подбородок и морщинистые руки мелко задрожали, чуть не выронив пиалу. Некрузу стало жалко её, он не хотел огорчать мать, которая выглядела так, как будто исподтишка получила удар в спину. Но он не мог уже позволить себе, чтобы она умерла, оставив его вопрос без ответа. Так как знал, что потом до конца дней будет жалеть об этом.

- Почему ты задал такой странный вопрос? - стараясь казаться спокойной, Норбиби взглянула на сына. - Почему ты усомнился, что Мазбут Хаёт - твой отец?

Затем, пытаясь обернуть в шутку неожиданный разговор, она с укоризной добавила:

- Ты же вылитый Мазбут. Так что не могу удовлетворить твоё любопытство. И как такое могло взбрести тебе в голову?

- У меня есть на то основания, - холодным взглядом посмотрев на мать, ответил Некруз, понимая, что Рубикон уже перейдён. Тут он вспомнил, что к ним домой частенько заглядывал приятель главы семейства, следователь районной милиции Мирлатиф, которого мать всегда встречала приветливо, соблюдая все приличия, как и подобает гостеприимной хозяйке и благовоспитанной женщине. Вспомнил Некруз и то, что всякий раз высокий подтянутый гость гладил его по голове и спрашивал, не надо ли чего, не обижает ли кто.

Некруз глубоко вздохнул и спросил в упор:

- Уж не Мирлатиф ли это, сыщик, который к нам заходил?

Когда Некруз произнёс это имя, у матери широко открылись глаза. С дрожью в голосе, слегка качнувшись вперёд, она тихо сказала:

- Как тебе удалось это выяснить?

Некруз, не поднимая глаз, ответил:

- По результатам ДНК. Есть такая наука - генная инженерия.
Норбиби убрала прядь седых волос со лба и с сожалением молвила:

- Наука, говоришь. Плохая эта наука. Она может испортить жизни многим добрым людям и разрушить много семей.

- Но она даёт возможность людям узнать правду.

Старуха ещё раз пристально взглянула на сына своими близорукими глазами и только теперь заметила, что у него начали серебриться виски.

- Ты хочешь знать правду, сынок? - сказала она своим скрипучим голосом. - Тогда я открою тебе её. Хотя и надеялась унести эту тайну с собой в могилу.
Некруз тяжко вздохнул. Улетучивалась его последняя надежда на то, что все его домыслы и подозрения навеяны больным воображением и не имеют под собой никакой почвы. «Уж лучше знать правду, чем всю жизнь оставаться в неведении, хотя, как знать, что лучше», - подумал он и приготовился слушать.

- Да, я грешница, - продолжила старуха, понимая, что если она сейчас не выплеснет всё, что хранила в тайниках свой памяти, не выложит всю правду, потом из неё даже клещами невозможно будет вытянуть и слова. - Да, я согрешила когда-то. Но это я сделала ради спасения твоего…

Она хотела сказать «отца», но тут же поправилась:

- Ради спасения Мазбута Хаёта.

- Ради спасения? - удивлённо вскинул брови Некруз, который помнил покойного как тихого, бескорыстного и богобоязненного человека.

- Да, ради спасения своего мужа и сохранения нашей семьи, - ответила Норбиби твёрдым голосом человека, который не сомневается в правильности совершённого им поступка, даже если это был проступок.

…В тот день Некруз услышал душещипательную историю, можно сказать, человеческую драму, которую поведала ему, словно припёртая к стенке, его старая сгорбившаяся мать, ломая себе руки. Мазбут Хаёт, незлобивый и неприметный человек, работал шофёром-дальнобойщиком и на своей многотонной фуре возил сельхозпродукты, на которые щедра таджикская земля, в российские города, чаще всего сибирские.

Дома давно привыкли к его частым, нередко затягивающимся добровольным отлучкам. Поэтому Норбиби не удивилась, когда он, как-то вернувшись с работы, сказал, что завтра утром с первыми петухами отправляется в очередной рейс. Но уже ближе к вечеру пришло ошеломляющее, как метеор с неба, известие, что Мазбута Хаёта задержали на границе. Под обшивкой потолка в машине таможенники обнаружили хитроумно вделанный тайник с большой партией наркотиков. Такой же тайник с опасным грузом с помощью автогена был вскрыт и в коленчатом вале. Больше всех этому удивился сам Мазбут Хаёт. И вспомнил, что за день до отъезда завгар Маннон Крыса, прозванный так за непомерную прижимистость и склонность к стяжательству, отпустил его домой и сказал, что машину осмотрит бригада ремонтников. «Дорога дальняя, - пояснил он. - Мало ли что. Техника, брат, как женщина, любит внимание». На этот резонный довод любой водитель согласится охотно. Всякий раз за день до отправки появлялись ремонтники и возились с его машиной. По приезде на место его неизменно встречала группа рабочих, молодые здоровые ребята, которые, завидев усталого водителя, загадочно перемигивались. «Мы сами всё разгрузим, - говорил бригадир, чуть ли не силком провожая Мазбута Хаёта, - а ты иди, отдыхай».

Ничего не подозревавший Мазбут Хаёт и на этот раз привычно крутил баранку, напевая себе что-то под нос. Завидев пограничников, он всё также продолжал напевать. И вот тебе на! Поймали, что называется, с поличным. «Уж не дело ли это Крысы и его дружков?» - мелькнула догадка у растерянного Мазбута Хаёта, но доказать ничего было невозможно, так как все улики были налицо и против него. После тщательного обыска один из таможенников, не первый год знавший Мазбута Хаёта, покачал головой. Мол, сколько веревочке не виться… Опасный груз конфисковали, а самого Мазбута Хаёта посадили в следственный изолятор. Против него возбудили уголовное дело, а следствие вести было поручено этому самому Мирлатифу. Охваченная ужасом, Норбиби металась как раненая птица и не знала, что делать. Уж кому-кому, а ей-то было известно, что Мазбут Хаёт не был способен на такое преступление, которое, как она была уверена, на него «навесили». Даже когда их семейный бюджет трещал по швам, Мазбут Хаёт никогда не ездил «налево». Кто-то посоветовал отчаявшейся женщине пойти к следователю и попросить его сделать что-то для смягчения наказания, ведь Мазбуту Хаёту грозил большой срок. Подумав, Норбиби вняла совету и, придя к следователю в его кабинет, даже готова была встать перед ним на колени, если бы не плачущая малышка Гулпари на руках. Мирлатиф посмотрел на дородную молодуху, и в глазах его загорелись бесовские огоньки. «Мой муж не виноват, клянусь Аллахом, уж я-то его знаю, - запричитала Норбиби, - он богобоязненный человек и ни за что не согласился бы перевозить тайно что-то, что несёт людям несчастье. Помогите, Бога ради, найдите тех, кто подсунул ему этот груз». Не сводя с неё глаз, следователь сказал: «Да я и сам думаю, что этого бедолагу Мазбута кто-то подставил. Ну какой из него контрабандист? Скорее всего, это случайность и оговор. Следствие ещё только на начальной стадии, всё пока в моих руках, можно как-то уладить дело».

Видя, с какой надеждой взирает на него, Мирлатиф вкрадчиво добавил: «Но ради этого, красавица, не мешало бы задобрить, то есть поощрить следователя. А?» Делая вид, что не понимает намёка следователя, Норбиби стыдливо отпустила очи. Слеза прокатилась по её побледневшей щеке и упала на головку Гулпари. «Приходи завтра, - продолжал бесстыдно Мирлатиф, достав сигарету и прикурив. - Но только без ребёнка. Есть одно укромное место, там всё и обговорим». Норбиби встала и пошла к двери. «От тебя ничего не убудет, - донеслось ей вдогонку. - Да и знать никто не будет». Норбиби хлопнула дверью и зло процедила сквозь зубы: «Мразь, а не человек. Правильно говорят: коза думает о душе, а мясник о сале».

Тихий и неприметный Мазбут Хаёт в одночасье прославился на всю округу. В махалле, где он жил, поднялся настоящий тарарам, который не утихал много дней кряду. Кругом только и было разговоров о нём.

- А таким честным прикидывался. А он, оказывается, вот с кем в одну дуду дудит - с контрабандистами, - говорили одни.

- Ничего, разберутся. Наверняка их там целая шайка орудовала. Ведь кто-то поставлял ему эти гадости, - строили догадки другие.

- С Мазбутом Хаётом, - говорил кто-то с сомнением, - мы часто встречались на пятничной молитве в мечети. Человек, который так усердно молится Богу, никогда не возьмёт грех на душу. Ведь от наркотиков столько бед.

- Срок, наверное, получит немалый. Контрабанда наркотиками карается строго. В Китае за это приговаривают даже к смертной казни, - умничал кто-то.

- Пусть, это, может, устрашит и одернет других от таких поступков.
Благодаря «цыганской почте», которая всегда работает исправно, обрывки этих разговоров достигали и ушей Норбиби. Ей тяжко было слышать всю эту напраслину, но что она могла поделать против худой стоустной молвы. Она держалась из последних сил, с горьким стоицизмом, хотя это было непросто.
Прошло несколько дней, Норбиби вся измучилась от безысходности и отчаяния. «Мазбут - детдомовец, круглый сирота, никого, кроме меня, у него нет, - думала она непрестанно. - Кто же поможет ему, если не я? А что я могу, земля тверда, а небо высоко». Она понимала, что если Мазбута осудят и разлука затянется, жизнь для неё потеряет смысл.

Долго шла борьба в душе, хоть и гордой, но сломленной навалившимся горем безутешной женщины. «Всё ещё пока в моих руках…» - то и дело ей слышался льстивый шепоток с хрипотцой следователя. Наконец, она решилась. «Не разверзнутся ведь хляби небесные, - думала она. - Зато, Бог даст, Мазбута отпустят, и заживём мы как прежде».

Через неделю она, оставив малышку у соседей, кляня себя за то, что увязнет в болоте греха, в состоянии какой-то прострации переступила порог кабинета Мирлатифа. Он сразу вскочил с кресла, как будто его подтолкнула какая-то невидимая пружина. Под его взглядом ей казалось, что она превратилась в кролика, оказывавшегося перед удавом.

Вскоре после этого к следствию подключили ещё несколько человек из прокуратуры, невиновность Мазбута Хаёта была доказана. Маннон Крыса и его подручные были уличены и сознались, что давно занимаются незаконным оборотом наркотиков. За отсутствием улик Мазбута Хаёта отпустили и он, возблагодарив Всевышнего, вернулся домой.

Норбиби со слезами радости на глазах кинулась ему на шею. Муж, ликуя в душе, не заметил, что Норбиби чем-то озадачена. А для этого у неё был повод. После проведённой ночи с Мирлатифом, она, видя, что груди округлились, с ужасом почувствовала, что понесла. Мужу она, конечно же, рассказала, что по совету доброжелателей ходила к следователю и просила его о помощи. Мазбут Хаёт вспомнил, что Мирлатиф в ходе следствия и впрямь старался облегчить его участь, по простоте души полагал, что он это делает из добрых побуждений. Растроганный, через пару дней он зашёл к Мирлатифу, поблагодарил и даже пригласил к себе в гости. Они стали вроде приятелями, и Мирлатиф иногда стал захаживать к нему домой. Он и раньше пытался склонить Норбиби к прелюбодеянию, но она всячески уклонялась и твердила про себя: «Это больше никогда не повторится, тем более, что ты мизинца моего Мазбута не стоишь. А отдайся воле – будешь в неволе». А Мирлатиф всё не унимался, приходя домой к Мазбуту, украдкой подмигивал Норбиби, но она, нахмурившись, отворачивалась и думала: «Кобелём и помрёшь». При этом внешне она держалась спокойно, хотя внутренне была на взводе. Мирлатиф, хоть и был опытным следователем, не догадывался, что мысли о случившемся угнетают её, давят на психику, что ей тяжело хранить эту тайну в душе, которая замутнилась по воле рока, как река, слившаяся с грязным потоком. После непродолжительной болезни Мирлатиф скончался за два года до Мазбута Хаёта. На его похороны Мазбут тогда взял и Некруза. После этого каждый раз, бывая на кладбище, Некруз оглядывался на могилу Мирлатифа, которая находилась недалеко от ворот.

И вспоминал слова, оброненные одним человеком, когда они в день похорон возвращались с кладбища.

Болтун и пустослов, всем уши прожужжал
И вздохнул, умирая: «Как много б я ещё сказал».

Шедшие рядом люди, в том числе Мазбут Хаёт, с удивлением обернулись на того человека. Понизив голос, тот с улыбкой пояснил:

- Лучшей поминальной надписи на надгробии покойного Мирлатифа не было бы.
Все промолчали, хотя многим была известна склонность, не подобающая сыщику, к краснобайству, рисовке и фривольности.

- Да, теперь ты узнал всю правду, да, я согрешила, один-единственный раз в своей жизни, - заключила свою исповедь Норбиби. - Исключительно ради спасения мужа, думаю, что милостивый Аллах простит меня за это. На этот шаг меня толкнули безысходность, окружение, оказавшееся таким навязчивым, грубым, беспощадным. А когда родился ты, радости твоего… радости Мазбута Хаёта не было конца. И когда он умирал, ты в то время был на занятиях, то всё время смотрел на дверь и всё шептал: «Некруз, где Некруз? Пусть он мне закроет глаза, мой дорогой единственный сын». С твоим именем на устах он и ушёл в мир иной.

Наступила гнетущая тишина.

- Я думала, что унесу эту тайну с собой в могилу, и никто никогда не узнает. Ты первый, сынок, кому я открылась.Не считая покойного…
– Как?! Он знал?! – побледнел Некруз.

– Да, – едва слышно прошептала Норбиби. – Я так измучилась, что боялась, что сердце не выдержит, лопнет. Нет муки хуже, чем угрызения совести. И я рассказала ему всё. Как было, по совести. Ведь не похоть же меня подтолкнула на измену.

– И что же он? – глубоко вдохнув, спросил Некруз.

– Я это сделала перед очередным его рейсом, – всё также тихо продолжила Норбиби. – Я считала, что так будет лучше. Пусть в пути, в одиночестве он всё обдумывает. А потом поступит по своему усмотрению. Я была готова ко всему, пусть хоть поедом ест, но другого выхода я не видела. Сил не было видеть, как он тебя холит. Не знала как смирить взбунтовавшуюся совесть.

Норбиби замолчала, словно уйдя в свои мысли.

– Что же было дальше? – не выдержал Некруз.

Норбиби, словно очнувшись, подняла голову и сказала:

– Он вернулся спустя полмесяца, и привёз тебе кучу подарков, как обещал перед отъездом. Видя, как ты обрадовался игрушками, он погладил тебя по головушке и тихо молвил:

–  «Я долго думал, Норбиби. На всё воля Аллаха. Если дитя появилось на свет, значит это дар Божий. Каждый человек рождается для счастья. Некруз ни в чём не виноват».

Вот что сказал тогда, вернувшись из командировки этот святой человек. А остальное, ты, должно быть, помнишь сам. Дай Бог каждому ребёнку такого отца, каким был твой…мой муж»
Опять наступила тишина.

А потом Норбиби беспомощно и трогательно прошептала:

- Может, это и к лучшему, что я призналась тогда. Теперь и ты узнал всю правду, выбор отныне за тобой.

Потом Некруз, словно обращаясь к себе, сказал вполголоса:

- Но ведь можно же было сделать аборт, чтобы избавиться от меня, пригульного…
Услышав эти слова, Норбиби ещё больше склонила голову, плечи её мелко задрожали, перехватило горло, она не могла вымолвить и слова.

Не произнеся ни слова, Некруз встал и быстро вышел из комнаты, затем, словно спасаясь от самого себя, бросился вперёд. Настолько он был потрясён непричёсанной правдой, рассказанной матерью, монологом её души, когда понял весь трагизм крика её сердца.

Больше на эту тему они с матерью не разговаривали. Отношения у них были такие же, как и всегда. Правильно говорят, что человеческие отношения похожи на нитку. Когда она рвётся, завязываются новые узлы, отчего она становится крепче. Теперь Некруза с матерью объединяла не только кровь, но и общая тайна, которую они должны были хранить во имя памяти человека, которого оба любили и уважали.

Незаметно прошёл год. Наступило лето. В третье воскресенье июня Некруз встал пораньше и, как всегда в последние годы, пошёл на кладбище. В руках у него был букет цветов. Вот и знакомые ворота. Войдя в них, Некруз по извилистой тропинке стал подниматься на холм. Взгляд его упал на могилу с покосившейся оградой. Это было последнее пристанище капитана милиции Мирлатифа. Некруз замедлил шаг, о чём-то раздумывая. Потом махнул рукой и решительно двинулся вперёд, на ходу отворачиваясь от редких встречных прохожих, чтобы те не видели его запретных мужских слёз. Ещё издали заприметив могилу Мазбута Хаёта, он ускорил шаг. Могила была ухоженной, потому что Некруз регулярно платил деньги кладбищенскому сторожу, чтобы он присматривал за ней. Подойдя вплотную, Некруз букет бережно положил у изголовья. Потом склонил колено и тихо прошептал, веря, что Мазбут Хаёт слышит его: «Это я, отец. Дороже не было тебя и никогда уже не будет».
               
               
                Февраль 2019 года.