Гибель ХХ армейского корпуса. ч. 4

Гибель ХХ армейского корпуса.

(Окончание. Предыдущая глава:http://www.proza.ru/2019/02/13/761)

Остается рассказать о последних сражениях отдельных героических частей и подразделений ХХ-го армейского корпуса.
Дело в том, что никакого грандиозного «корпусного» сражения, в котором бы приняли участия все дивизии и полки входившие в состав ХХ-го корпуса в те горькие дни февраля 1915 года не было.
 
Германские войска, окружившие наш корпус в Августовских лесах,  по частям громили его колонну.
Свой последний, и поистине героический,  бой принял арьергард остатков войск корпуса, под командованием  начальника штаба 27-й пехотной дивизии полковника В.Н. фон Дрейера.
Без всякого серьезного боя рано утром 8 февраля 1915 года удалось «проскользнуть» к своим войскам в крепости Гродна   частям авангарда под командованием генерал-майора Российского.
 
Вот, что пишет об этом, бывший тогда начальником штаба 10-й армии генерал-майор барон А.П. фон Будберг:
«Последняя попытка пробиться была сделана ночью на 8-е февраля в юго-западном направлении. Головные полки первой бригады 29 дивизии ночным движением прошли через незанятый здесь немцами промежуток и благополучно прибыли в Гродно, остальные части ночью оторвались от головной бригады и вышли на участок, занятый 2-й нем. дивизией подошедшей сюда 4 Февраля со стороны Августова.
По рассказу поручика Алексеева, вышедшего из немецкого окружения с первой бригадой 29 дивизии, очень смышленого и расторопного офицера, - при лучшей организации ночного прорыва по пути этой бригады могла уйти большая часть войск XX корпуса и даже весь корпус.
 
Прежде всего, движение началось очень поздно, около полуночи; в колонне было очень много лишних повозок; по пути не оставляли маяков, что и привело к разрыву и движению 2-й бригады 29 дивизии, а за нею и остальных частей по неверному направлению.
Несомненно, что командир корпуса и его штаб совершенно не разбирались в опасности положения и не понимали, что при данных условиях надо было спасать только личный состав и бросить всю матерьяльную часть и все обозы; вместо этого было приказано вести с собой всю артиллерию /более 150 орудий/, все парки, походный кухни и т.п., что невероятно удлинило походную колонну, чрезвычайно затруднило движение по лесной дороге и сорвало всю операцию, которая по выбранному направлению в промежуток, совершенно не занятый немцами, могла окончиться полным успехом.
 
Если бы бросили всю матерьяльную часть до орудий включительно и наладили бы, как следует, ночной марш, то, по мнению поручика Алексеева, в оставшуюся и счастливо обнаруженную лазейку мог уйти весь корпус, т.е. весь личный состав пехоты, артиллерии и приданных к ним частей.
По расчету времени и расстояний, при выступлении головы колонны с наступлением полной темноты и при движении только людей с пулеметами и патронными двуколками, такой исключительно благополучный исход был более чем вероятен - вся колонна могла выйти из окружения еще до рассвета.
Не нашлось только военачальника, который до этого додумался и на это решился…»

К сожалению, генерал А.П. Будберг полностью прав в оценке действий командира ХХ –го корпуса генерала от артиллерии П.И. Булгакова и его штаба.
Они так и не смогли объективно оценить весь трагизм положения войск своего корпуса и пытались сохранить все его обозы, парки и артиллерию, приказав тащить многие сотни повозок, с этим имуществом,  по единственной разбитой лесной дороге, порой  под немецким обстрелом.
Ничего хорошего из этого способа «прорыва» не получилось и вся эта, основная часть войск корпуса, была вынуждена принимать бой в самых невыгодных для себя условиях, в ходе которого  наши войска были полностью разгромлены, а их остатки - захвачены в плен.
 
Генерал А.П. Будберг так описывает эти события:
«С рассветом начался последний отчаянный бой. Остававшиеся в XX корпусе одиннадцать полков 27, 28, 29 и 53 дивизий, скученные в районе д.д. Млынек-Любиново, были окружены со всех сторон четырьмя немецкими дивизиями /31-я с востока на фронте Сопоцкин-Голынка, 2-я с юга на фонте Бартники и к западу от этой деревни; 76-я дивизия с запада против фронта д.д. Млынек, Любиново, а 42-я с севера против деревни Любинова и к востоку от этой деревни.
За немецкой пехотой развернулось сплошное кольцо немецких тяжелых и легких батарей.
 
Несмотря на все это, XX корпус отчаянно бился; наша артиллерия, стоявшая на открытых позициях и поражаемая со всех сторон, отбивалась во все стороны, несла огромные потери, но стреляла до последнего патрона.
Наша пехота, сметаемая огнем немецких орудий, пулеметов и винтовок, вела атаку за атакой, делала героические усилия прорваться в южном и восточном направлении и покрыла убитыми и ранеными все доступы к занятым немцами позициям.
После полудня значительная часть наших батарей была разбита и уничтожена, уцелевшие орудия не имели уже патронов; не было патронов и у пехоты; силы сопротивления были исчерпаны до последнего предела.
Белых флагов не было, но неравный бой постепенно затих.
 
Судьба XX корпуса свершилась, но доблестные войска четырех погибших дивизий честно и геройски до последней минуты выполнили свой воинский долг. Их вины в постигшем их горьком несчастии не было».
(Будберг А.П. «Третья Восточно-Прусская катострофа 25.01.-08.02.1915 г.»)


Разумеется, никакой «вины» войск ХХ  корпуса, костяком которого были три КАДРОВЫЕ, первоочередные,  пехотные дивизии (27, 28 и 29) и одна второочередная (53-я) пехотная дивизия – не было.
ВСЯ вина за их гибель лежит на командовании ХХ корпуса, «разменявшего» жизни и судьбы своих подчиненных на попытку сохранить всякое военное имущество и тыловое барахло.
Все оно, в результате этих бездумных решений,  досталось победителям (немцам)…

Обстоятельные воспоминания о гибели ХХ армейского корпуса оставил командир 108-го Саратовского полка полковник В.Е. Белолипецкий, написавший книгу «Зимние действия пехотного полка в Августовских лесах. 1915 год».
Он тщательно анализирует все возможные варианты, и делает вывод, что возможности для спасения были, но их не реализовало командование корпуса:
«Мог ли 20-й корпус выйти из окружения 21 (8) февраля? Авангард корпуса, 113-й и 114-й полки, благополучно, без встречи с немцами, если не считать мелких стычек у д. Жабицке, прошел мимо д. Курьянки, где были замечены немцы, и достиг крепости Гродно.
113-й полк прошел вдоль р. Бобр—по правому ее берегу, а 114-й полк переправился через р. Бобр у д. Рогожин.
Вслед за авангардом могли также выйти и главные силы, но для этого надо было с особым вниманием организовать ночное движение для прорыва.
 
Во-первых, для передачи приказа, который намечал правильный порядок движения, надо было созвать начальников авангарда и главных сил в штаб корпуса, который находился очень близко от войск, около 1 км, не больше, и во всяком случае разослать приказ с доверенными лицами, чтобы не случилось рокового промаха — неполучения приказа в 108-м полку.
Построение колонны корпуса в лесу надо было начать как можно раньше, еще до наступления темноты, под непосредственным наблюдением командира корпуса и его штаба.
Прорыв на д. Жабицке надо было начать после поверки, что все части заняли свои места. При этих условиях не могло бы случиться того, что артиллерия забила дорогу пехоте главных сил, и голова колонны, 108-й полк, из-за этого не могла следовать непосредственно за авангардом, как правильно требовалось приказом по корпусу.

При соблюдении этих, в сущности, элементарных правил всякого ночного марша в предвидении столкновения с противником большая часть корпуса к рассвету оказалась бы вне кольца немцев, в районе восточнее д. Курьянки и в тылу заслона немцев к стороне крепости Гродно.
Весь тыл 31-й и 2-й германских дивизий к стороне этой крепости прикрывался в этот день 1-й кавалерийской дивизией; насколько этот заслон был слаб, показывает свободное движение 113-го полка.
 
Трудно было выйти арьергарду, но при должном порядке движения и он к рассвету должен был пройти ф. Млынок и хотя бы частично вырваться из окружения.
Еще легче можно было выйти из окружения, если бы прорыв был предпринят 20 (7) февраля, после неудачи наступления на д. Марковцы и Копчаны.
Для выполнения этого простого плана, на этот раз верно задуманного командиром 20-го корпуса, надо было проявить энергичную деятельность всему командному составу корпуса и в первую голову его командиру.
 
Но ген. Булгаков не был способен на это. Он был артиллерист старого закала — «пушкарь», который всю жизнь знал только свою стрельбу и тактику считал для артиллерии делом лишним и посторонним. Его вынесла наверх 25-я пехотная дивизия, во главе которой он выступил на войну.
Командный состав этой дивизии и большинство призванных из запаса рядовых имели боевой опыт русско-японской войны, и дивизия с первого же боя 17 августа 1914 г. выделилась своими высокими боевыми качествами, а командир ее получил скоро повышение и стал командиром корпуса.

 О слабой помощи ему в боевой работе от начальника штаба корпуса уже приходилось упоминать. Вся работа командира корпуса и его штаба в подготовке прорыва свелась к составлению одного приказа. Печальный опыт 20-го корпуса лишний раз доказывает, что для успеха прорыва одной отдачи приказа недостаточно».

Будет интересно посмотреть на то, как командование корпуса организовывало этот, последний прорыв.
Какие приказы при этом были отданы и меры приняты?!
В дневнике начальника 29 пехотной дивизии генерал-лейтенанта А. Н.  Розеншильд фон Паулина «Гибель ХХ корпуса в Августовских лесах», есть подробный рассказ об этом:
«На 7 февраля опять никаких распоряжений не последовало…
Утром штаб корпуса перешел в лес к югу от Липин. Саперы выстроили ему отличные шалаши, снабдив их мебелью, вместо того, чтобы возводить мосты через реку Волокушек.
Около 10 часов утра немцы атаковали арьергард полк. Ребенко у Грушки. Находившийся в центре 210 пехотный полк не оказал сопротивления; полк. Ребенко был ранен и части без приказаний отошли назад на Липины.
Начальником арьергарда после этого был назначен начальник штаба 27 пехотной дивизии полк. Дрейер, которому приказано было прикрывать оба направления на Грушки и на Рудавку…

Вся оборона тыла сосредоточилась, таким образом,  у Липин, а огромная поляна, находившаяся к северу от ф. Млынек, вся сплошь заставленная артиллерией, парками и обозами совершенно не охранялась с запада и со стороны деревни Грушки…
Таким образом положение было тяжелое.
 
Около 3 часов дня, узнав от начальника штаба корпуса, ген-м. Шемякина, совершавшего свою гигиеническую прогулку, что никаких дальнейших предположений не имеется, начальник 29 пехотной дивизии (генерал Розеншильд фон Паулин, в этой книге, пишет о себе в третьем лице – мой комментарий) отправился в штаб корпуса сделать последний решительный доклад, а в случае неудачи принять самостоятельные меры касательно вверенной ему дивизии.
 
Там в шалаше застал он начальствующих лиц.
Испросив слова и очертив обстановку, он предложил принять немедленно решение пробиваться, для чего воспользоваться темнотой ночи и внезапностью, так как для дневного боя не хватит сил.
Бросить все обозы, переправиться у деревни Волькуш и у дв. Марковский мост по местам уже знакомым и следовать затем в общем направлении на Сторожинце оврагами, минуя населенные пункты, пользуясь надежными проводниками из местных жителей.
В пунктах переправ построить немедленно еще по одному хотя бы пешеходному мосту. Движение для сосредоточения начинать тотчас же как стемнеет.
Генерал от артиллерии Булгаков обратился к ген-м. Хольмсену, которому он более всего доверял.
Последний согласился с идеей о необходимости прорыва в ту же ночь, но считал лучшим направление на Жабицке-Курьянки и притом движение всех частей одной колонной.
С ним немедленно согласился сам ген. Булгаков, а также генералы Федоров и Джонсон.
После этого ген. Булгаков начал при помощи полк. Лилье диктовать приказ, который несомненно станет историческим, как глубоко печальный для нашей армии.
Начальник штаба ген-м. Шемякин, все время отсутствовал.
Через некоторое время полк. Лилье вышел и командир корпуса продолжал диктовать самолично, не допуская никаких замечаний и поправок.
 
Приказ гласил следующее:
1. Войскам корпуса прорываться на Гродно.
2. Авангард ген-м. Чижова - 113, 114 и 116 пехотные полки. Частям авангарда, находящимся в соприкосновении с противником, оставить на месте сторожевое охранение, под прикрытием которого стянуться к ф. Млынек, откуда в 12 ч. ночи 8 февраля выступить на Жабицке-Курьянки и далее на Гродно.
3. Главные силы, ген-м. Хольмсен: а) полк. Белолипецкий - оставшиеся части 27 пехотной дивизии и 116 пехотный полк (от 116 пехотного полка осталось 30 чел. со знаменем) и б) полк. Миглевский - 209 пехотный полк.
Оставив сторожевое охранение к стороне противника, сосредоточиться к ф. Млынек и следовать вплотную за авангардом.
4. Артиллерия и парки, ген-м. Фолимонов, - прикрытие 2 роты 211 пехотного полка - вытянуться к ф. Млынек и следовать вплотную за главными силами.
5. Арьергард, полк. Дрейер, все оставшиеся части 110, 112, 210, 211 и 212 пехотные полки с находящейся при них артиллерией - прикрывать отход частей корпуса на ф. Млынек.
6. Все повозки обоза и пустые зарядные ящики и патронные двуколки уничтожить.
Приказ этот с первого слова до последнего представляет собой пренебрежение к основным требованиям тактики и полевого устава.
 
Все ошибки его слишком наглядны, но надо все-таки отметить главнейшие:
А) При тех исключительных условиях обстановки, при которых находился корпус, нельзя было скрывать от войск о полном окружении и необходимо было призвать всех к последнему героическому усилию.
Б) Все начальники дивизий, наиболее опытные люди с их штабами были совершенно устранены от руководства операцией.
В) Выбор направления на Жабицке-Курьянки для ночного движения был совершенно неправилен, ибо он был наиболее кружной, войскам совершенно неизвестный; у ф. Млынек был только один мост и, в случае его порчи, все движение прерывалось бы, так как брода тут не существовало и, наконец, было известно, что Липск занят большими силами немцев, прибывших из Августова.
Г) Движение одной походной колонной было при наличном составе войск недопустимо. Одна артиллерийская колонна должна была занять в глубину не менее 9 верст.
Д) Сосредоточение всех войск к одной переправе в лесу, без указания даже порядка и очереди подхода должно было вызвать большой беспорядок и нарушение всех предположений, что и произошло.
Е) Пути для движения следовало наметить минуя населенные пункты, которые ночью всегда сильно заняты.
Ж) В прикрытие к огромной колонне артиллерии назначено всего 2 роты, что равносильно тому, что вся артиллерия заранее обрекалась на верную гибель, что и случилось.
З) Ни на кого не была возложена обязанность устанавливать в известном порядке подходящие к ф. Млынек войска, вследствие чего еще в сумерки артиллерия и парки заняли единственную дорогу в 4 ряда и образовали плотную пробку.
Сюда же хлынули и разные повозки обоза, которые по-прежнему никто не хотел уничтожать.
И) Никто не наблюдал за порядком на самой переправе и там царил хаос…

…Вдруг совершенно внезапно со стороны д. Липин раздался сильнейший взрыв ружейного огня и пули начали свистеть над головами.
Бросившись со своим штабом навстречу отступавшим и задержавши их, начальник 29 пехотной дивизии не заметил, как штаб корпуса внезапно исчез, не оставив даже маяка для указания своего нового места нахождения.
Быстро стемнело. Невольно пришла в голову мысль - какое счастье, что успели хоть принять решение…»

Читая про весь этот бардак, удивляешься: отчего же так бездарно действовали хваленые царские «высокопревосходительства»?! 
Сложно что либо добавить к этому выводу генерала А. Н.  Розеншильд фон Паулина:  «Приказ этот с первого слова до последнего представляет собой пренебрежение к основным требованиям тактики и полевого устава».
Ни заместителей, ни ответственных, ни контроля исполнения – нет.
 
Надеяться, что 20 тысяч изможденных многодневными маршами и боями, голодных человек смогут пройти мимо немецких дивизий одной (!!!) ПОХОДНОЙ  колонной мог только очень наивный человек.
С немцами так воевать было нельзя.
И наказание, в виде разгрома и пленения остатков ХХ корпуса,  последовало незамедлительно.

Начальник 29 пехотной дивизии генерал-лейтенант А. Розеншильд фон Паулин вспоминал:
«Наступал последний акт кровавой драмы. Десятидневный поход от р. Ангерапа до р. Волкушка при труднопроходимых дорогах, почти отсутствии всякой пищи и крова, ночлегах преимущественно на снегу и в грязи с не просыхающей, постоянно мокрой обувью и одеждой, в постоянных боях, ночных движениях и пр. - все это переутомило войска до крайних пределов. Многие действовали бессознательно, как автоматы, слабовольные же разболтались вконец…

На ф. Млынек ген. Булгаков объявил, что штаб корпуса пойдет непосредственно за авангардом и приказал штабу 29 пехотной дивизии и прочим штабам следовать вплотную за ним. Никаких заместителей назначено не было…

Необходимо было пробиться. Поэтому, бросив коней, стали пробираться вдоль фронта, чтобы найти выход. Но куда не подходили, всюду освещались ракетами и обстреливались ружейным и бомбометным огнем. Между тем, надо было торопиться, до рассвета оставалось часа полтора.
Было принято решение пробираться в лес, там укрыться в течение дня, а ночью пройти сквозь сторожевое охранение немцев и выйти к Гродно. Проводник повел на известный ему брод через р. Волькушек.
Перешли по пояс в ледяной воде и двинулись дальше перебежками. В это время стало светать; нарвались сначала на офицерский разъезд немцев, а затем шагах в 300 увидели наступающие германские цепи… Судьба штаба дивизии была решена…

Что касается загадочного случая со штабом корпуса при движении от переправ у деревни ф. Млынка, то оказалось следующее.
 
Командир корпуса, ген. от артиллерии Булгаков, когда перешли мост, слез с коня и сел в находившийся вблизи дороги окоп.
Чины штаба не могли за темнотой его разыскать. С рассветом же все перебрались дальше и расположились в другом окопе. К ним присоединились прочие начальники со своими штабами.
Около полудня подошедшие к этим окопам немцы взяли командира корпуса и всех начальников с их штабами в плен.
От арьергарда полк. Дрейера к полудню уже не осталось ничего, а сам он счастливо пробрался к Неману».

Как видим, командование ХХ армейского корпуса, в лице самого генерала Булгакова, его приближенных генералов и «чинов штаба», вместо того, чтобы лично возглавить свои войска и повести их в этот «последний и решительный» бой, сдались немцам в плен самым позорным образом.
В момент последних, отчаянных усилий своих частей прорваться, они просто сели в какие-то придорожные окопы и смирно сидели в них, пока не были обнаружены там немецкими разъездами, забиравшими в плен остатки разгромленных наших войск.
 
Честно говоря, даже наличие этих «придорожных окопов», в которых царские генералы и «чины штабов» ожидали своей участи, вызывает большие сомнения.
Кто (да и зачем?) стал бы тогда, зимней ночью, под немецким обстрелом, откапывать эти окопы, раз приказ требовал идти на прорыв?! Для этого занятия у наших изможденных солдат не было ни сил, ни времени.
 
Скорее всего, генерал Булгаков укрылся от немецкого обстрела в обычной придорожной дренажной канаве, а этому примеру последовало и его окружение.
Все эти генералы и прочие «чины штабов», разумеется, были вооружены личным оружием: пистолетами или револьверами, однако никто из них, при этом, не вступил в последний  бой с германцами, показав другим офицерам пример мужества и презрения к смерти.
Просто покорно сдались каким-то ландверным немецким пехотинцам…

«Более 30 000 пленных, 11 генералов, 200 орудий, бесчисленное количество пулеметов и военных припасов досталось в руки германских войск», — так подвел итоги разгрома  ХХ армейского корпуса  немецкий историк Розеншильд.

Надо бы, для сравнения, отметить, что германские части в ходе ликвидации остатков частей ХХ корпуса тоже понесли потери среди своего генералитета.
Командир 108-го Саратовского полка полковник В.Е. Белолипецкий в книге «Зимние действия пехотного полка в Августовских лесах. 1915 год», так вспоминал об этом:

«На ночь начальник арьергарда одну батарею поставил по-взводно прямо в стрелковые окопы в наиболее опасных местах для придания устойчивости своей истомленной пехоте. Благодаря этой мере были удачно отбиты две ночные атаки.
Эти орудия, по заявлениям немцев, наносили им большие потери.
Здесь был убит командир 42-й пех. дивизии, державшийся в передовых частях наступавших».

Подчеркнем, что этот командир 42-й германской дивизии, участвовавшей в разгроме последних боеспособных русских частей, не сидел где-то в тыловом окопе, чтобы оттуда по телефону «руководить» завершением победоносного, для немцев сражения, а непосредственно находился в передовых частях немецких войск, где и принял славную (для любого уважающего себя генерала) смерть в бою, во главе своих боевых товарищей.


Давайте теперь посмотрим, что вспоминал об этом последнем прорыве наших войск, его непосредственный участник, командир батальона 106-го Уфимского полка капитан А.А. Успенский:
«…Все приказы и распоряжения штаба корпуса передавались только устно, многое не доходило до нас, младших начальников. Полной ориентировки о нашем положении не было, но по последним тяжелым боям с огромными потерями убитыми и ранеными, а главное, по невозможности пополнить патроны, мы сознавали, что можем вырваться из кольца свежих немецких дивизий только благодаря искусному маневрированию.
 
Мы, например, знали, что начальник 29-й дивизии генерал-лейтенант Розеншильд-Паулин на последнем совещании у командира корпуса в лесу предложил бросить все обозы, а полковник Белолипецкий (командующий нашей дивизией) предложил, зарыв и побросав в реку замки и панорамы от орудий, бросить артиллерию и пробиваться ночью лесами и оврагами, через немецкое сторожевое охранение у Бартники, но этот план, к сожалению, был отвергнут командиром 20-го корпуса.
 
Приказано, несмотря на исключительно трудную обстановку, обыкновенным походным порядком идти по одной дороге (!) на Жабицке - Курьянки и прорваться на Гродно.
Для этого, предварительно, всем полкам и артиллерии приказано стянуться к фольварку Млынек, откуда двинуться в таком порядке: авангарду, то есть 113-му, 114-му и 115-му полкам в двенадцать часов ночи (на 8 февраля); за авангардом - главным силам, то есть трем полкам нашей 27-й дивизии под командой полковника Белолипецкого, 116-му Малоярославскому полку (от него осталось только сорок человек со знаменем!) и 209-му полку; за ними - артиллерии и паркам (генерал Филимонов).
Арьергарду же (начальник штаба 27-й дивизии полковник Дрейер): 110-му, 112-му, 210-му, 211-му и 212-му полкам с их артиллерий - прикрывать отход частей корпуса на фольварк Млынек.
 
…именно в таком порядке и двинулся 20-й корпус (жалкие его остатки) с фольварка Млынек навстречу своей судьбе!

…В двенадцать часов ночи на 8 февраля наш авангард -- 1-я бригада 29-й пехотной дивизии под командой своего доблестного командира генерал-майора Российского двинулась из фольварка Млынек.
Он удачно изменил свой маршрут, вместо Жабицке - Курьянки на Бартники, и без дорог, оврагами и лесами, бросив коней и повозки, благополучно прошел мимо немцев!
8 февраля утром эта счастливая бригада была уже в Гродно!
 
   Главные же силы, к сожалению, пошли обыкновенными дорогами на Жабицке.
Кольцо немецких дивизий из армий Эйхгорна, Фалка и Лицмана с двух флангов, при преследующей нас сзади армии Белова, в это время уже замкнулось: все дороги, пересекающие шоссе Липск - Сопоцкин на Гродно, были немцами заняты.
Таким образом, настал последний роковой час страшной трагедии 20-го корпуса!»
(А.А. Успенский «На войне»)

Подчеркнем, что и капитан Успенский подтверждает, что шанс спастись у войск ХХ корпуса, даже в той, тяжелейшей обстановке,  был, но из-за упрямства и твердолобой позиции командира корпуса, использовать его не удалось.

Успенский довольно подробно описал последний бой своего полка, входившего в состав колонны главных сил корпуса:
«Я помню, как в ночь на 4 февраля остатки нашего полка (сто семьдесят восемь нижних чинов при одиннадцати офицерах) тихо двигались в лесу, в общей колонне главных сил. Отдельные выстрелы с флангов, а иногда с тылу, сопровождали нас. На эти выстрелы уже никто не обращал внимания…
Вот и мостик через реку Волькуши у фольварка Млынек. Я вижу командира 27-й артиллерийской бригады генерала Филимонова, стоящего у мостика. Он поджидает свои батареи.
На вопрос последнего проезжающего через мост командира полка: "Как, ваше превосходительство, думаете, пройдем мы здесь или нет?" - генерал в ответ молча осеняет его большим крестным знамением!
 
   Кончается лес... И вот, как только стали видны просветы опушки, сразу застучали немецкие пулеметы; и спереди и с флангов засвистели пулеметные струи, и на разные тона запели ружейные пули. Падают убитые и раненые, но мы продолжаем движение, только теснее смыкаемся в своей полковой колонне.
   Опушка леса... и сразу забухали немецкие гаубицы, заскрежетали и завыли, разрываясь в воздухе, шрапнели и гранаты. Быстро-быстро, теряя убитых и раненых, мы переходим в боевое расположение и, выйдя из опушки на большую широкую поляну, окруженную холмами, цепями продолжаем наступление.
Огонь немецкой артиллерии и пехоты усиливается, и уже буквально со всех сторон...
 
Кольцо противника все уже сжимается, но вот наша артиллерия заняла позицию на холмах опушки леса, сзади нас, и открыла свой огонь тоже во все стороны! Часть их снарядов летит через наши головы.
 Мы почти бежим по болотистой равнине с кочками, наивно думая, скорее достигнув впередилежащего леса, вырваться из объятий смерти, но навстречу нам, стреляя на ходу, уже идут немецкие цепи, их пулеметы вырывают у нас целые ряды убитых и раненых, а немецкие батареи с расстояния семьсот шагов, потом четыреста шагов беглым огнем гранатой на удар и, наконец, дождем картечи, встречают наше безумное, без патронов наступление по болоту!..
 
Все части наши перемешались. Некоторые из нас громко, нервно кричат все время: "Уфимцы, сюда!", "Камские, ко мне!"
Как в калейдоскопе, промелькнула где-то в стороне мчавшаяся в атаку сотня казаков (прикрытие штаба корпуса). Видно было, как раненые и убитые казаки и их лошади отставали и падали на землю.
   Артиллеристы, когда расстреляны были все снаряды, пристреливали лошадей, бросали в реку Волькуши или в болото замки и панорамы от орудий и присоединялись к нашим цепям, пытаясь, как и мы, прорваться, но уже было поздно: кольцо сжалось!
Со штыками наперевес бросились немцы на нас...
 
   Лично я, барахтаясь по пояс в болоте, и теряя последние силы от возобновившейся боли контуженой головы, не успел вынуть револьвер, как немцы вырвали его у меня из рук, окружили нас, офицеров, и отделили от наших нижних чинов.»

Отметим очень характерный момент: капитан Успенский тут ПОДЧЕРКИВАЕТ, что он не СДАЛСЯ в плен, а был ЗАХВАЧЕН в плен немцами, причем до этого он был тяжело контужен осколком в голову (с потерей сознания и рвотой).
Добровольная СДАЧА в плен, для боевых офицеров, всегда была тяжелым позором.
 
К сожалению,  многие царские генералы не слишком-то считались с этими традициями,  и запросто сдавались в плен немцам, чуть ли не целыми взводами, как в Новогеоргиевске, где германскому ландверу сдалось сразу 23 генерала. 
Всего же, за годы Первой Мировой войны, в плен сдалось 73 царских генерала.
(Для сравнения, на этой войне погибло 35 царских генералов. Стало быть, на 10 убитых генералов в плен сдавался 21 генерал).

А вот с пленением германских генералов, на той войне у нас было значительно хуже. Если я не ошибаюсь, единственного немецкого генерала в плен удалось захватить в 1916 году, ночью, во время партизанского рейда казаков по немецким тылам.
Так и этот, ЗАХВАЧЕННЫЙ в плен  немецкий генерал, так переживал свой позор, что покончил с собой при первой же возможности (перерезал бритвой себе горло).

Это к вопросу о причинах поражений царской армии в годы Первой мировой войны.
Кажется, Наполеону принадлежит фраза о  том, что стадо баранов во главе со львом может оказаться сильнее стаи львов, во главе которых стоит баран…

 
Напоследок о том, что вспоминал, об агонии  частей ХХ корпуса, командир 108 Саратовского полка В.Е. Белолипецкий:
 «…Охваченные с фланга и тыла остатки 115-го и 116-го полков отдельными кучками были взяты в плен…
Дольше всех продержался арьергард корпуса. Он был сформирован 20 (7) февраля под командой начальника штаба 27-й дивизии, в составе десяти рот 112-го полка (около 1200 человек), четырех рот 110-го и четырех рот 210-го полков (всего в восьми ротах около 800 человек), 8 пулеметов и 8 батарей. К 14 часам арьергард расположился на поляне у д. Липины, откуда все парки и обозы вместе со штабом корпуса ушли в лес южнее этой деревни…
 
С 10 час., когда закончилась борьба у ф. Млынок, все расположение арьергарда и особенно его артиллерии простреливалось сильным огнем гаубичных батарей от д. Рубцово.
Огонь их направлялся также на лес к северу-востоку от ф. Млынок, где столпились люди разных полков, орудия, парки и обозы, и наносил им большие потери.
Около 13 часов большинство орудий арьергарда замолкло: не было патронов, многие орудия были разбиты, ящики взорваны и номера ранены или убиты; оставшиеся в живых искали укрытия в лесу среди пехоты.
Начальник арьергарда сделал последнюю попытку отогнать ближе всего подошедших с запада немцев. Во главе последних двух рот резерва он бросился в атаку. Но не прошли роты и 200 шагов, как были встречены в упор ружейным и пулеметным огнем и бросились назад.
Еще с полчаса продолжался огонь, преимущественно со стороны немцев. Огонь арьергарда постепенно замолкал, и, не получая ответа, немцы около 14 часов прекратили стрельбу и начали забирать в плен отдельные кучки бойцов арьергарда.
 
Начальник арьергарда, под которым была убита одна лошадь и ранена другая, вместе со своим начальником штаба (офицером штаба корпуса) и четырьмя рядовыми пробился в Августовские леса, откуда они 8 марта (23 февраля) вышли навстречу наступавшим войскам 2-го русского корпуса.
Около 10 часов утра 21 (8) февраля в окрестностях ф. Млынок огонь с той и другой стороны прекратился и настала жуткая тишина.
 
Выйдя из окопа на открытое место, командир 108-го полка осмотрел в бинокль окружающую местность. У ф. Млынок, на дороге из этого фольварка в д. Жабицке, виднелись стоявшие или медленно двигающиеся отдельные кучки русских солдат, прекративших всякое сопротивление и, очевидно, забираемых немцами в плен.
 
Около командира полка осталась небольшая кучка солдат знаменного взвода.
С этими людьми он попытался двинуться на юго-запад, но скоро попал под ружейный и пулеметный огонь из д. Старожинцы. Приказав всем пробираться поодиночке в крепость Гродно, командир полка с адъютантом, начальником связи, знаменщиком и одним из посыльных направился в лесок, чтобы зарыть полковое знамя.
Отделив полотнище от древка, зарыли их отдельно и тщательно измерили расстояние от линии окопов и опушки леса, чтобы можно было потом, вернувшись на это место, найти их.
Командир полка решил не сдаваться в плен, а попытаться выбраться с оставшимися при нем людьми из окружения и присоединиться к своим войскам.
 
Люди, составлявшие 108-й пехотный Саратовский полк, всего около 800 человек, разделились на отдельные группы, в разных местах были взяты в плен. Пулеметная команда не могла выбраться из походной колонны артиллерии и погибла на дороге из д. Волкуш к ф. Млынок.
Небольшая группа солдат разных рот во главе с унтер-офицером Красногоровым укрывалась до ночи в лесу близ дороги из ф. Млынок в д. Жабицке и с наступлением темноты выбралась мимо д. Курьянки на шоссе в крепость Гродно. На рассвете 22 (9) февраля эта группа, не встретив немцев, подошла к одному из фортов крепости и, таким образом, вышла из немецкого кольца...»

Обратите внимание, что бывший командир 108-го полка В.Е. Белолипецкий, чьи воспоминания были изданы у нас в 1940 году, посчитал своим долгом подчеркнуть, что он, в той тяжелейшей обстановке, «решил не сдаваться в плен», а с группой солдат и офицеров сумел прорваться и выбраться к своим.

Надо сказать, что командование 10-й армии предприняло таки, хотя и очень запоздалую и вялую, попытку прийти на выручку гибнувшим дивизиям ХХ армейского корпуса.
Вот что пишет об этой попытке  В.Е. Белолипецкий:
 «Около 13 часов 21 (8) февраля оставшиеся на поле сражения услышали вдруг загоревшуюся сильную артиллерийскую, пулеметную и ружейную стрельбу в стороне крепости Гродно. Ветер с той стороны так отчетливо доносил шум горячего боя, что, казалось, он идет в 2—3 км. Ясно было, что гарнизон крепости предпринял запоздалую попытку выручить 20-й корпус.
Не поверив пришедшему в крепость Гродно мальчику-разведчику, командующий 10-й армией в течение ночи получил другие сведения, что 20-й корпус продолжает еще вести бой с окружающими его германскими войсками, и рано утром 21 (8) февраля приказал наличным частям 2-го и 15-го корпусов выбить противника из м. Сопоцкин и Липск, а 26-му корпусу одновременно наступать из-за р. Бобр с юга на м. Липск «с целью выручить своих геройски продолжающих борьбу товарищей 20-го корпуса».
 
Крепостной артиллерии было приказано открыть огонь с 8 часов утра по расположению противника на путях наступления 2-го и 15то корпусов.
Начало наступления было назначено в 10 часов. Все предприятие, однако, свелось к наступлению трех полков 15-го корпуса в направлении шоссе на м. Липск, правда как раз в том направлении, в котором хотел пробиться 20-й корпус.
2-й корпус после усиленного ночного перехода очень поздно вышел за линию фортов, и не успели его передовые части развернуться, как был получен приказ отойти за форты, вследствие неудачи 15-го корпуса.
 
На это решение командующего 10-й армией также повлияло совершенно фантастическое донесение начальника отряда, стоявшего на левом берегу р. Немана против м. Гожи, что против него наступает целый корпус, почему он ушел за реку и сжег мост…
 
Немцы направили против русских 31-ю дивизию, которая должна была удерживать д. Голынка, и 2-ю дивизию с десятью ротами и семью батареями 76-й дивизии в район Гродно-августовского шоссе. У д. Голынка собралась сильная артиллерийская группа в 5 тяжелых и 6 легких батарей, в расстоянии 4—6 км от полосы наступления полков 15-го корпуса.
 
«Эти молодые русские части,— пишут немцы — наступали толпами, без артиллерийской подготовки, стреляли стоя». Наступление русских скоро остановилось, а когда бригада 31-й дивизии перешла в наступление во фланг русским со стороны д. Голынка, они поспешно отступили с громадными потерями; один 23-й Низовский полк потерял более 1 000 человек, в том числе 19 офицеров.
Точно так же легко было остановлено наступление русских и на прочих участках.
Можно думать, что результат выручки был бы совершенно другой, если бы она была сделана на сутки раньше, когда в 20-м корпусе так жадно прислушивались к выстрелам со стороны крепости Гродно».

На этой, неудачной, попытке наступления трех полков «свежего» XV-го армейского корпуса вся трагедия ХХ корпуса и завершилась…

Закончим рассказ о его гибели блестящим анализом начальника 29 пехотной дивизии генерал-лейтенанта А. Розеншильд фон Паулина, данным в его книге «Гибель ХХ корпуса в Августовских лесах».
Приведем здесь, с небольшими сокращениями,  его разбор:

«Такой невероятной катастрофой закончилось движение XX корпуса из Восточной Пруссии к Гродне.
Брошенный соседями, слишком слабо поддержанный извне, плохо управляемый, он погиб под стенами собственной крепости.
 
Переходя к общей оценке деятельности нашего высшего командования, штаба X армии необходимо отметить:
А) В период до начала отступления крайнюю растяжку армии, не взирая на постоянное ее ослабление, вследствие отправки частей на другие фронты. Необеспеченность флангов, отсутствие резервов, что делало ее неустойчивой в любой точке.
Б) Сильнейшее и постоянное изнурение войск, благодаря непрерывным окопным работам при крайне тяжелых условиях почвенных и близости противника.
В) Ослабление внимания войск и их начальников разными мелочными распоряжениями и не обращение никакого внимания и даже почти фактическое лишение возможности организовать и вести систематическую боевую подготовку прибывающих совершенно не обученных укомплектований.
Г) Почти полная бездеятельность интендантства армии в смысле организации правильного подвоза и хлебопечения.
Д) Не подготовка тыловых путей и отсутствие этапов, снабженных продовольствием, что при отходе гибельно влияло на ее дух и подрывало силы.
Е) Совершенная неподготовленность тыловых позиций, действительно перехватывающих главные направления, особенно же фланговые, которые дали бы возможность надежно сдержать хоть первый напор противника и тем нарушить его планы.
Ж) Упущение из рук руководства операциями III корпуса генерала Епанчина, благодаря чему, между прочим, придача XX корпусу 3-й кавалерийской дивизии оказалась чисто фиктивной мерой.
З) Когда III корпус обнажил фланг армии, то упорствование в предвзятой мысли, что не следует отступать, благодаря чему два дня были безвозвратно потеряны (27 и 28 января), - послужило к гибели XX корпуса.
И) Нерешительность в постановке целей, что привело к бесцельному занятию Гольдапской позиции с потерею времени, когда фланг ее был уже обойден.
Й) Упущение из рук руководства операцией, выразившееся в том, что 31 января, находясь в Сувалках, командующий армией не взял в свои руки руководства обеих оставшихся еще при нем корпусов XX и XXVI, а, бросив их, уехал в Гродно, благодаря чему оба корпуса действовали бессвязно, а XXVI корпус, кроме того, вопреки основным требованиям тактики и военной этики, бросил XX корпус на гибель, не оказав ему никакого содействия.
К) Наконец, будучи в Гродно и зная, что XX корпус остался совсем одиноким в Августовских лесах, командующий 10-й армией не принял более энергичных и решительных мер для его выручки и спасения, для чего между прочим не были использованы ни прибывший уже в Гродно XXVI корпус, ни 1-я бригада 29 пехотной дивизии, прорвавшаяся из лесов в ночь на 3 февраля.


Главнейшие ошибки в управлении со стороны штаба XX корпуса

А) Не было разработано никакого определенного плана операции в соответствии с создавшейся обстановкой, благодаря чему все распоряжения носили чисто случайный характер и не вытекали из одной общей основной идеи. При этом приказы были исключительно словесные, передаваемые к тому же прямо исполнителям помимо их прямых начальников, вследствие чего никто не был ориентирован в обстановке и все узнавалось чисто случайно.
Б) С момента сосредоточения корпуса к Сувалкам командир корпуса взял на себя единоличное управление всеми войсками, командуя ими подчас, как ротой и при этом не допуская никакого обсуждения обстановки…
В) Совершая отступательный марш-маневр, надлежало рассредоточить войска и обозы, направляя их широким фронтом по разным дорогам, а между тем весь корпус с его обозами был стянут в одну точку в Сувалки.
Г) Дальнейшее движение через Августовские леса к реке Волькушек, вопреки основ военной науки, совершено одной общей колонной вперемешку войска и обозы, несмотря на то, что налицо представлялось три пути для каждой дивизии…
З) Начиная с 1 февраля не было никакой связи ни с командующим армией, ни с соседним XXVI корпусом, ни тем более с III корпусом и 3 кавалерийской дивизией, ни, как было указано, с боковым авангардом ген-м. Чижова. Таким образом корпус действовал как бы вне окружающей обстановки, тем более, что и разведки о противнике никакой не велось…
И) Движение в течение 4 и 5 февраля происходило с необеспеченными флангами, благодаря чему даже штаб корпуса 5 февраля
близ Рудавки попал внезапно под фланговый огонь из-за канала.
Й) В последнюю критическую минуту решение пробиться принято только под давлением частного начальника, причем для выполнения этой операции отдан ни с чем не сообразный приказ и даже не принято никаких мер к его выполнению. Все делалось как бы для отбытия номера.
 
Нельзя оставить без обсуждения ту роль, которую сыграл во всем этом деле начальник штаба корпуса ген-м. Шемякин. Как видно было, во время всей Сувалкской операции ген-м. Шемякин не только совершено устранил себя от возложенной на него законом обязанности докладчика и ближайшего советника командира корпуса, но и оставил всякое руководство оперативными делами штаба корпуса.
Такое отношение к делу нельзя не признать прямо преступным.
Если начальник штаба корпуса считал себя к этой должности неспособным, то по долгу службы он должен был себя своевременно устранить.
 
Если же, что тоже возможно, его отношения к командиру корпуса были неудовлетворительны, так как тон ген. от артиллерии Булгакова редко кто выдерживал, то и тут долг начальника штаба требовал принести свое личное самолюбие в жертву, ради высокой цели защиты родины.

 Можно почти с уверенностью сказать, что ген. Шемякин при желании мог бы многое смягчить и даже устранить.
Единства, духовной связи между начальником и командиром корпуса не существовало. Между ними царила рознь и непонимание друг друга.
В этой работе мелкого самолюбия никто не хотел уступить.
Между тем только дружными совместными усилиями, полным самоотречением во имя общего блага, только напряжением всех умственных и физических сил и приложением к делу выводов военной науки и опыта истории, только этим можно было спасти корпус».

На этом мы и закончим рассказ о разгроме нашего ХХ армейского корпуса в феврале 1915 года, в Августовских лесах.

Вечная память павшим героям…


На фото: раздача хлеба русским военнопленным ХХ армейского корпуса перед их транспортировкой в Августово.

Использованная литература:

В.Е. Белолипецкий  «Зимние действия пехотного полка в Августовских лесах. 1915 год». Москва 1940 г.
А. П. Будберг «Третья Восточно-Прусская катастрофа 25.01.-08.02.1915 г.»
Воспоминания К. Лисынова, офицера 4 батареи 63-й арт. бригады, отбивавшей 2-3 августа 1915 года штурмы германцев на правый форт крепости Новогеоргиевск.)
Дрейер.В. «Августовские леса. Из воспоминаний Начальника Штаба 27-й пехотной дивизии» (Военная быль. 1964. №65. С.14–18)
«Зимняя операция в районе Мазурских озер». Пер. с нем. Р. Модлина, под ред. М. П. Каменского
М. П. Каменский, Гибель 20-го корпуса 8/21 февраля 1915 года. (По архивным материалам штаба 10 армии)», изд. ГИЗ, 1922 г.;
А.А. Керсновский «История Русской Армии».
А. Коленковский, Зимняя операция в Восточной Пруссии в 1915 г., изд. ГИЗ, 1924 г.;
Махров П. С. В Белой армии генерала Деникина. Под ред. Н. Н. Рутыча и К. В. Махрова. СПб.: Логос, 1994.
«Мировая война 1914—1918 гг.», т. VII, изд. Германского государственного архива;
А.Н. Розеншильд фон Паулин  «Гибель ХХ корпуса в Августовских  лесах».
Г.И. Шавельский «Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота».
А.А. Успенский "На войне". Каунас 1931 г.