Белых яблонь свет

1

На этапе ты немножечко не человек - ощущение, что тебе тянет по гнилой бесконечной реке, где ты только вода, где нет твоих мыслей, где ты не можешь выйти на берег, потому что этап, и ты в этом течении реки просто вода всегда угнетало Колесова, но в тоже время он радовался, что пространство принимает его, что квадрат зоны распахнулся, и его тело движется в другом измерении - а что такое другое измерение, это ощущения перемен - для зэка это главная религия - перемены. Мозг исстрадавшийся от неподвижности жизни жадно впитывает в себя всё новое.

Может быть, главное ощущение того, что ты живёшь, что мир не придуман тобой, а это всегда кажется за колючей проволокой, что остальной мир только твоя мечта, только твоя фантазия, и главное ощущение, что позволяет в столыпинском вагоне понимать, что время твой друг - оно ведёт тебя по этой дороге жизни к главному - свободе.

И эти пейзажи воли, проскакивающие мимо вагона за окном с решётками, они ведь тоже подтверждение того, что мир есть.

Это всегда радостно - найти подтверждение своей надежды.

Это было странным для Колесова - это понимание того, что мир есть.

Его перевозили поближе к дому - колония была в той области, где он когда то жил. И это сразу воскрешало в памяти прошлую жизнь. Это связывало прошлое и сегодняшнее невидимой нитью. Это было состояние преодоления барьера неведения мира, к новой его реальности - теперь он мог видеть родную землю - да, он будет по прежнему в зоне, но мозг упрямо говорил ему, что он как бы станет ближе к дому. Странно это как то: Колесов вспомнил, как когда то сидел в следственном изоляторе, и мог через окно камеры видеть с третьего яруса нар улицу - ту самую, по которой он когда ходил, совсем недавно. Это было странно - видеть то место, где ты был совсем недавно, и которое теперь находилось в недосягаемом мире - мире воли.

Этап давал чувствам окрылённость. Это было ново. Это придавало силы жить.

2

Наверное, умудрённый жизненным опытом человек понимает почему в его жизни происходит то или иное событие - Колесов таким не был. Едва побыв армии, загремел в тюрягу. Таких как он, немало было уже им видано - он понимал, что происходящее с ним должно как-то научить его не делать ошибок, но это не спасало от боли от порушенной жизни. Боль эта жила в нём ежесекундно, она тикала в нём, как тикают старые часы - громко и монотонно призывая не забывать о себе.
Автозак въехал на территорию зоны. Поёживаясь от раннего осеннего холодка зэки выходили из машины. Асфальт, серый и неприветливый, под ногами, окрасивший этот неприглядный мир неволи в свой мышиный цвет не мешал вниманию пытливо вглядываться в новые очертания пространства - той территории мира, в которой придётся жить несколько лет. Колесов тяжело перевёл дыхание, точно стараясь спасти себя от удушливой тоски, всегда приходящей к нему, когда грёзы уходят, и остаётся этот мышиной мир боли.
В комнате для прибывших в колонию людей было тихо - зэки привыкали к новому месту. Всегда жизнь в колонии после мытарств следственного изолятора, после ожидания приговора, как-то приводит сознание в планомерное восприятие действительности - приходит понимание, что ничего уже нельзя изменить.
Колесов был теперь наедине с этим миром ожидания - ожидания распределения в отряд.
Тикала боль внутри, монотонно и беспощадно, уходила жизнь.
Хотелось сразу же уснуть, но понимание, что даже сон не спасёт от боли - от этой тикающей боли - не давало успокоения.
Прошёл обед, ужин. Жизнь, монотонная и текущая по своему руслу, зэковская бескощадная жизнь упрямо шла своим чередом.
А ночью к Колесову пришёл сон - он принёс непривычный мир покоя - он увидел себя на берегу тихой реки. Вдали был туман, но он не закрывал глади воды, и приятно было видеть её бесконечное успокаивающее течение...

3

... Ты в этом мире для счастья! Колесов проснулся от этой звонко звучащей в нём фразы - она была то ли от спокойного сна, то ли она родилась уже в пробудившемся его сознании, понять было трудно. Он лежал на втором ярусе кровати, думал, вспоминал прошлое - эти яркие отрезки своей совсем небольшой жизни на воле. Он улыбнулся чему-то радостному, из сна, или из воспоминаний, он даже не хотел анализировать вот эту спокойную минуту, такую непривычную для него: истомлённое сознание улучило момент, и нашло себе передышку - и дало человеку возможность улыбнуться. Сознание всегда рядом, оно рядом, и оно может быть и врагом, и другом.

4

Сон этот пришёл под утро. Может быть сознание встревоженное близостью родных мест вот так откликнулось, вот так позвало человека за решёткой вспомнить о своей жизни - понять что-то в ней. Колесову приснился большой осенний сад, и в нём были высокие яблони, и казалось ветви их полные навешанных спелых яблок вот вот пригнуться к земле, и можно будет сорвать душистое яблочко. Но ветер не давал ветвях это сделать, и ветви с алыми яблоками метались в след ветру, точно живые. И эта картина живого сада делала мысли о яблоках совсем уж фантастическими - Колесов протягивал руки к спелых алым фруктам, и не мог взять в ладонь ни одно из яблок, они ускользали, они не давались в руку. И вдруг ветер затих. Небо стало сразу серым, беспощадным, и Колесов так остро почувствовал своё одиночество в этом красивом саду. Он стоял, точно завороженный непогодой, не в силах сделать и шагу, точно пригвождённый невидимой силой к земле.
Он проснулся. Лежал неподвижно, точно статуя во власти недавнего сна.
Потом тяжело перевёл дыхание, и подумал, что скорее бы пришёл новый день - пусть зона захватит сознание своими беспощадными щупальцами.

5

Зал зоновской столовой заполнялся людьми в телогрейках, серых однотонных спецовках, точно вода заполняет пространство прорвав шлюзы, преграждающие ей путь. Смена с рабочей зоны... Колесов, которого вместе с другими этапниками привели строем в столовую пытливо смотрел на лица людей - и действительно одно из лиц было очень знакомым. Человек на которого он смотрел, чутко уловив чужой взгляд, пытливо посмотрел на Колесова, и быстро через весь зал прошёл к нему. Присматриваясь ещё, подслеповато сощурившись, произнёс:
- Здорово!
- Здорово, - сказал Колесов, пожал крепко протянутую ему руку.
- Слышал, что ты пришёл. Всё некогда было сказать, что встретим по земляцки, - произнёс зэк, которого Колесов помнил ещё по воле - звали его Зелёным. Может от того, что носил на воле по осени он длинную куртку c зеленоватым оттенком. А может и ещё почему прилипла эта кличка к этому бывалому зэку.
Он был постарше Колесова. Высокий, как жердь. Худощавый. Глаза пытливые, внимательные, точно прощупывающие насквозь собеседника. Ушёл. Колесов прошёл к столу, за которым были другие этапники. Поел. Мысль о том, что на зоне он теперь не одинок как-то приободрила.

6

В этапной комнате было тихо. Отдельные реплики сидельцев, мнения об этой колонии, взятые из разговоров где-то на этапе от уже отбывших ранее наказание в этой колонии, всё это не мешало Колесову думать. Он сидел на деревянном стуле прислонившись к спинке двухъярусной кровати, и молчал. Встреча с Зелёным заставила понять какие-то свои мечты о будущем - этот человек раз за разом садился на зоны - преступления его были просты. Легки в раскрытии, как будто неприспособленный к вольной жизни человек хотел просто заявить о своём месте в жизни. В колонии Зелёный жил просто: не ввязывался ни в какие блатные заморочки, работал крановщиком - регулярный ларёк, не было никаких нарушений режима, но и с режимом он не сотрудничал, считая для себя это неприемлемым. Помнил Колесов его по воле - сам то он был ещё подростком, и когда на улице после отсидки появлялся Зелёный, с наколками по все руки, довольный вот этим счастьем воли, то вся улица затихала, и ждала новых выходок этого непоседливого человека. И вот они встретились, Колесов улыбнулся - да, неисповедимы пути людские.

7

Зэк живёт ожиданием. Он ждёт перемен в своей застывшей жизни, как благо. Колесов по своему опыту знал, что даже травма с переводом в больничку воспринимается, как благо, ибо даёт возможность уйти от набившей оскомину монотонности зоны. В этапной комнате зэк ожидает перевода в отряд, и это ожидание, нерациональное, ибо там в отряде будет рабочая зона, но ожидание живёт, ибо это ожидание замешало на желании хоть какой то перемены в жизни. Колесов понимал это. Он не спешил в отряд, но мысли его торопились туда, там ему казалось привольнее, чем в маленьком секторе, который окружал выход из помещения, где в карантине находились прибывшие c этапа люди.
В здании штаба этапируемые были распределены по отрядам - Колесова взял в отряд невысокого роста старший лейтенант Макаров. Внимательно поглядел на него, и сказал:
- Возьму к себе.
Уже к обеду следующего дня, после встречи с Зелёным в столовой, Колесов был в чистеньком жилом помещении заставленном кроватями в два яруса - было и ему показало завхозом место. Кровать. Тумбочка. Вот такой нехитрый набор жизненно-необходимых принадлежностей у зэка на зоне, но именно это его - и это даёт ему определённость в жизни.

8

В одном из проходняков после вечерней проверки, когда зэки принадлежат полностью своим заботам, шла беседа. Колесов с интересом приглядывался к землякам - их позвал Зелёный - встречали Колесова. Чифир. Нехитрые закуски: сало, хлебцы, искусно поджаренные на железной электрической печке в умывальной комнате - слышны были усмешки, впрочем беззлобные по отношению друг к другу. Колесов фактически, кроме Зелёного никого не знал, но многие лица вспоминал - городок, в котором он вырос был небольшой. И вот это незаметное родственное понимание общей малой Родины сближало, заставляло относиться друг к другу дружески. Но вот прошла команда отбой - по селектору с контрольной вахты. Пожали зэки друг другу руки, разошлись по своим отрядам - кто-то проскочил и в соседний сектор вместе с завхозами отрядов идущими на доклад на контрольную вахту. Взбодрённый чифиром Колесов, поблагодарив Зелёного пришёл к входу в свой отряд, остановился у двери, посмотрел на звёздное небо над головой. Дул откуда то с воли ветерок непоседа, и так хотелось верить в завтрашний удачный день. Завтра Колесову надо было уже выходить в рабочую зону - в цеху нашёл ему начальник отряда место.

9

В ученической тетради, на белом листе, выводил худой парень покаянные слова - писал матери. Переводил дыхание. Надо ведь мать успокоить.
Но вот всё. Закончено письмо. Вырван лист аккуратно из тетради, сложен вчетверо, положен в конверт - заклеено письмо. А на конверте написал домашний адрес, куда письмо отправить, и ещё один - колония.
- Колесо! - позвали из проходняка - Чифир стынет.
- Иду!
Горячий чай горечью своей привычен, как и горечь окружающего мира, но взбадривает, придаёт настроение перед сменой. Одно радует - утро приближает время освобождения.
В локальном секторе суета, движение, команды. Ритм жизни идёт своим чередом. Небо над головой серое. Хочется крикнуть ему - помоги! Колесов стиснул зубы, и молча прошёл к ограде локального сектора - сейчас настанет очередь выходить на работу его бригады.
И, закрутится привычный день, серый, как и небо над головой.
Время на зоне принято не ценить, принято его прогонять, точно у зэка есть ещё одна жизнь.