Кн. 4, Ч. 1, гл. 4

                КНИГА 4, ПЕРВЫЙ ШАГ К ИСТОКУ

               
Ещё один сюрприз ожидал Мендесов в утро следующего дня: оно встретило их прохладным сухим ветром и клубящимся серым небом.

- Прогноз погоды, увы, поменялся, - объявил Фернандес. – Ветер восточный, немного похолодает. Может даже пойти дождь.

- Грибной? – поинтересовалась Элеонор. – Говорят, август – самый грибной месяц!

- Самый грибной месяц – сентябрь. Но боюсь, дела куда хуже: дождь грядёт противный и холодный.

- Значит, вчера мы позагорали и искупались – как украли. И часто у вас так случается?

- Не часто, но случается. Обычно волна похолодания находит в июле, а потом – тепло и сухо. Но если накрывает август, есть шанс, что сентябрь будет поистине золотым. Если так, жаль, что вы его не застанете.

-  Тем лучше для Виктора – перестанет бездельничать и изучать наглядную ботанику, займётся делом. Верно, Вики?

Главная церемония  дня, несмотря на изменившуюся погоду, прошла вполне благополучно:  тихо, мирно, обыденно и даже скучно. Хмурый адвокат с охранником прибыл минута в минуту. Он разложил бумаги на столе, коротко пояснил, что к чему, и уже через час отбыл восвояси. Герфил и Фернандес расплатились наличными. Торжественный миг нахлынул – и ушёл в небытиё, оставив Виктора, Элеонор и Марию единственными и равноправными наследниками гигантского и, по большому счёту, совсем не нужного, убыточного поместья. Герфил подумал, что на этой территории можно было бы расположить небольшую деревеньку. Может, так и поступить? С дальним умыслом…

А Фернандес внезапно подумал о том, что, возможно, рано или поздно дети придут к мысли, что половину дома и впрямь выгоднее сдать в аренду – хотя бы той же больнице: если не на санаторий, то хотя бы как общежитие для молодых врачей и студентов. Вслед за этой мыслью пришла другая, предательская, пустившая ледяные щупальца до самого сердца. Она могла прийти в голову только вконец извращённому,  бредовому сознанию, испорченному прошлым и нынешним бытиём. Мысль о том, что Хозяин, наверное, использовал бы эту возможность для пополнения своей армии кровников. (Более уклончивый и туманный термин «кровник» заменил жуткое, мистическое слово «зомби», и это произошло непроизвольно, по обоюдному согласию маленькой ячейки жителей дома, причастных к убийственным тайнам Мендеса).  Закономерно возникал вопрос, что, если та же мысль придёт в голову Мендесу-младшему? Фернандес устал. Он многое передумал, и теперь не желал повторения пройденного.

И поэтому Фернандес, не откладывая в долгий ящик, решил переговорить с Виктором. Как только выдастся удобный случай. Вот как только… Лучше раньше, чем позже.

- Так быстро, что даже скучно.

- Это ещё не всё. Мы сохранили большую часть украшений, Гера, должно быть, говорил вам.

- Говорил. И где они?

- Мы не рискнули хранить их дома. Но я уже известил банк. Мы сможем забрать их из сейфа в любой момент. Собственно, хоть сейчас – поверенный скоро прибудет.

- Это интригует! Герфил говорил, что папа любил жемчуг. Я тоже обожаю его!

…Посланец банка прибыл через час после адвоката, и Виктор и Элеонор в сопровождении Герфила отправились в город, опустошать наследственный сейф.

- Ого, увесистый! – уважительно крякнул Герфил, принимая драгоценный дар родителей своим отпрыскам. Он пожалел, что не потратил лишние деньги на организацию доставки и охраны.

- А не опасно ли везти драгоценности в чемоданчике? – осведомился Виктор.

- Можно нанять сопроводителя.

- Боишься, что нас выследят? – Элеонор вспомнила  пустынные улицы городка и с сомнением покачала головой. – Бред. Нас тут никто не знает и не ждёт.

- Это мы никого не знаем и не ждём. А некто, может, все эти годы жил в ожидании своего часа.

- Фантастика! Не знал, что ты такая фантазёрка.

- К тому же, зря ты думаешь, что никто не обратил внимания на то, что на эту примечательную территорию, где обосновались затворники, кто-то пожаловал. Думаю, замостинцы надолго запомнили ту феерию, которую устроил здесь Фернандес. А кое-кто наверняка помнит и истинных Хозяев. И это тоже нетривиальные воспоминания.

- Как вы собираетесь распорядиться основным капиталом? – спросил Герфил. – Эля, каково твоё профессиональное мнение?

- Всё давно продумано. Оставим самое ценное и эксклюзивное на будущее, например, на бракосочетание. Остальное вложим. Драгоценности не дряхлеют и не падают в цене, как акции.

Виктор хмыкнул.

- На бракосочетание, что в этом смешного? Зачем продавать то, что когда-то принадлежало маме и касалось её? Нам для жизни хватило бы процентов, а в дело необходимо будет вложить изрядно. Да и ремонт дома в скором времени потребует энной суммы.

- Ремонт дома? Он великолепно выглядит и ещё сто лет простоит без всякого ремонта.

- Ты не понимаешь, Вики. Дом – это тоже капитал. Самый главный. Всё остальное – мелочи. В том числе и драгоценности.

- Ну, не скажи. Бывают такие алмазы…

Мария ожидала их с нетерпением, и даже вышла встречать к воротам.

- Вот и Крезы явились. Ура, ура!

Мария почти бежала и припрыгивала, придерживая живот. А дома девушки так увлеклись разглядыванием и примеркой, что Виктор махнул на них рукой и отправился в расконсервированный кабинет отца, где за время их отсутствия уже протёрли пыль и убрали массивные шторы-ставни.

Огромный кабинет поражал функциональностью и скупостью. Ничего лишнего – только самое необходимое. Та же крепкая, надёжная, удобная мебель на века  – никакого пластика, «курьих ножек», зыбкости и прозрачности. На обычном столе – компьютер, рядом принтер, телефонные коммутаторы, рядом на стене – полки для аптечки. Не простой аптечки – специфической, а ныне - пустой. Компьютер, конечно, не тот, что был раньше – Фернандес давно его обновил.

Мендес ценил свои работы – нужные папки с распечатками и книги когда-то были расставлены в строгом порядке – чтобы можно было только протянуть руку и взять нужное буквально на ощупь. Так рассказывал Фернандес.

Тёмные стенные панели – дерево. Много света. Большое окно выходит на лужайку и центральную аллею. С одной стороны, можно остановить взгляд на деревьях, отдыхая. С другой стороны, видно, кто подходит к дому с фасадной стороны. Слева от оконной рамы – хорошо замаскированная дверка – прямой выход на улицу, снаружи не обнаружимый. Напротив, меж двух шкафов, в углу – дверка, выводящая на лестницу, ведущую в подвал. Дверка могла сдвигаться, уходя в стену, либо автоматически, либо вручную. Посредством её слуги могли попадать в кабинет по особому вызову, минуя открытое пространство.

Единственным украшением кабинета являлся старый, ещё времён замка Коваци, портрет Елены работы Луиса Пазильо – хмурая, растерянная, упрямая девочка, не желающая быть ни ангелочком, ни дьяволёнком, но волею судьбы вынужденная стать их странным гибридом. Вокруг портрета красовались фото-пейзажи Толедо, на столе подле телефонов – фотография Элеонор Мендес-Пенсон в простой бронзовой рамке и под стеклом…

Кабинет-приёмная Фернандеса располагался по соседству и был меньшего размера, но Фернандес продолжал существовать там. Кабинет Мендеса оставался для него святыней и табу.

Виктор вздохнул, заставил себя стряхнуть с глаз пелену воспоминаний. Но только он разложил по порядку дискеты, заправил принтер и запустил к распечатке первый файл, как явился Фернандес. Он деликатно постучал, но когда получил разрешение, вошёл уверенно и твёрдо.

- Виктор, приготовься, разговор будет серьёзным и неприятным. Не стану юлить и прятать глаза. Недостойно. – Фернандес помолчал, и Виктор напрягся. Фернандес, на чьём тонком лице обычно играла лёгкая, ироничная полуулыбка, и впрямь был непривычно серьёзным и строгим. Даже суровым.

- Я слушаю, Ферни.

- Виктор, я всю свою сознательную жизнь был предан делу Мендеса, и не хочу, чтобы у тебя создалось превратное мнение обо мне и моей жизни. Да, был предан и готов был отдать за него жизнь, а душу… душу свою я и так заложил ему, словно Великому Дьяволу. Твой отец был гениальным учёным. В этом никто не сомневается. Ты станешь достойным преемником – это тоже очевидно, как белый день.  Но ты никогда не задавался вопросом – так ли уж необходимо тебе идти по стопам отца?

- То есть? Что ты имеешь в виду? Что мне следует отказаться от продолжения папиных исследований?

- Может быть, даже и отказаться. Мало ли достойных тем в биохимии и медицине? Создавай лекарства, ищи панацею, ради которой твой отец однажды пострадал.

- Именно, пострадал, и это исковеркало его жизнь и душу. Его панацея никому не нужна. Она разорит гигантские фармацевтические корпорации, верно?

- А создание зомбирующего препарата широкого спектра уничтожит человечество.

Виктор отмахнулся: - Человечество не так просто уничтожить. Многие уже пытались – бесполезно. Человечество множится и процветает. Думаю, ты слишком пессимистичен. Папин препарат открывает огромные возможности не только в зомбировании. Здесь множество ответвлений: и лечение алкоголизма и наркомании, и возвращение в полезный оборот слабоумных, а при необходимости – отсев нерентабельных групп и блокирование неконтролируемой рождаемости при перенаселении.

- Вот как ты заговорил. То, чего я опасался. Виктор, ты так молод, но ты можешь стать опаснее своего отца.

- Не стану, Ферни. Это всего лишь теория. Да и путь будет долгим.

- На долгом пути легко увлечься и сменить приоритеты.

- Приоритет пока один – найти и постигнуть. Я так понимаю, отец пришёл к своему открытию случайно. Так же случайно, как возникла на Земле жизнь из хаоса и случайных связей.

- К этой случайности он шёл, как неотвратимый монолитный молот – к наковальне. Это не просто тернистый и опасный путь. Это неправильный путь.

- Почему же, Ферни, ты пришёл к этому только теперь? Ведь ты полжизни поклонялся и служил этому молоту.

- Было время обдумать свой путь. Много времени. Целых пятнадцать лет – в тишине, в запустении, в заброшенности.

- Я не могу запретить себе мыслить. И потом, меня всю жизнь, считай, с пелёнок, окружала особая атмосфера этого дома, до краёв наполненного забытыми душами. И я – сын своего отца. Разве не так?

- Хорошо, моё дело – предупредить, - Фернандес тяжело вздохнул. – Остаётся лишь надеяться и ждать, что ты сам дойдёшь до всего. Обидно только, что к этому времени тебя эта страсть может исковеркать и искорёжить. Пообещай хотя бы пощадить девушек, не впутывай их в опыты. Особенно Марию.

- Обещаю. Но ты плохо их знаешь. Элеонор не слишком интересуется наукой, она и не собирается влезать в это. Ей интереснее эксперименты с финансированием. А Мария слишком самостоятельна, она всегда слушала только самоё себя. Как бы там ни было, я обязан просмотреть записи отца и изучить его эксклюзивные приборы. Хотя бы из любопытства. Иначе – какой я сын и наследник? И давай больше не возвращаться к этой теме. Согласен?

Был ли согласен Фернандес – трудно сказать, но он склонил голову, признавая право наследника решать и командовать.

- Резонно, - только и произнёс он.

- Ферни, кстати, а где приборы?

- В подземелье. Нет, я не шучу. Все приборы разобраны по деталям, завёрнуты и спрятаны в подземном переходе между домом и спортклубом.

- Это же просто здорово! – воскликнул Виктор. – Что же мы медлим? Немедленно туда!

- Боюсь, радоваться рано. Видишь ли, всё это делалось впопыхах, детали не нумеровались, нам было важнее всего поскорее их спрятать. К тому же, прошло много лет – резиновые и пластиковые детали теряют свойства, иглы могли подвергнуться практически незаметной обычному взгляду коррозии, что-то могло вообще в суматохе попасть в мусор и, соответственно, на свалку. А большая часть просто морально устарела и нуждается в замене – например, вся электроника, микроскопы и прочее. Так что разборка подвальных залежей – серьёзная работа, требующая терпения, навыков и знаний. Конечно, я постараюсь помочь, чем смогу, но я тоже мог и подзабыть нюансы.

- Как только я закончу распечатку схем и как только мы осмотрим лабы, мне хотелось бы отправиться в путешествие по «подземелью». Договорились? И насчёт мониторов…

- Яначек уже отправился в магазин. Завтра утром, думаю, дополнительное рабочее место будет установлено.

На этом разговор окончился, оставив у каждого чувство неудовлетворённости и недосказанности. Виктор скоро погрузился с головой в разборку и сортировку распечаток и забыл о неприятном осадке, вызванном беседой. Ещё через четыре часа, после безрезультатных переговоров по телефону, Элеонор явилась лично, чтобы попытаться оторвать брата от экрана и насильно оттащить в столовую ради питательного процесса.

- Вики, мы ещё не начали работать по-настоящему, а ты уже выказываешь папину одержимость. Этак ты и нас начнёшь понукать и третировать.

- Вики не наработался в университете, правда, Вики? – спросила Мария, лениво потягивая минералку с вареньем. – Ему насущно не хватает интеллектуальной и физической загрузки…

- Больше физической.

- После обеда мы будем все вместе таскать из подвала ящики, - сказал Виктор. – В качестве физической загрузки. А завтра, Эля, в компенсацию за интеллектуальную недозагруженность, сядешь за комп. Будешь прочёсывать архивы и собирать информацию о похожих исследованиях. Дома будет некогда.

- С вашего позволения, босс, я, прежде всего, пообщаюсь с Четом и нашими приятелями. Вы мне позволите, шеф?

- Как будто ты не общаешься с ними по телефону каждый час.

- А как же? Ведь моего суженого утащили-таки на бои, и мне приходится вдохновлять его издалека. А я так мечтала побыть с ним тут в экзотическом уединении. Экологически чистом, между прочим.

- Ничего, в наказание ты его победишь и побьёшь, когда он вернётся. Вчистую.

Кристин, прислуживавший за столом, на миг завис перед Виктором с кастрюлей с овощным рагу, предлагая добавку.

- Спасибо, Кристин, я уже наелся. Это Антонина тебя понуждает нас откармливать?

Кристин улыбнулся и пожал плечами. Он улыбался в ответ почти на каждый вопрос, сопровождая улыбку мимикой или жестами, иногда – хмыканьем или покашливанием. И это выглядело вполне достаточным, обходясь без слов. Опять, будто ненароком, Кристин задел краем рукава спинку стула, обнажив руку чуть выше запястья. И опять Виктор содрогнулся, уловив взглядом шрамы. Показалось Виктору, или нет, но Кристин не спешил отдёргивать руку, продолжая внимательно смотреть на нового Хозяина.

- Спасибо, Кристин, ты свободен, - повторил Виктор, почему-то ощущая неловкость. – Если девочки наелись, ты можешь унести посуду.

- Девочки наелись, - встряла Мария, спасая нелепое положение. – Вполне. И даже слишком. Я так просто объелась. Объелась за двоих, как и положено.

Не опуская кастрюли, Кристин легонько поклонился и вышел вон из столовой.
А Фернандес вдруг встал, поправил прядку волос, одёрнул пуловер и кашлянул. Он явно волновался.

- Друзья! – сказал он немного охрипшим голосом. – Поскольку мы наконец-то собрались все вместе, я торжественно заявляю, что кабинет Хозяина открыт, и пришла пора снять пломбы с лабораторных помещений Виктора Мендеса по настоянию генерального наследника. Правда, вы понимаете, это всего лишь помещения. И они пусты. И теперь ваша очередь заполнять их новым содержанием, новой жизнью. Идёмте со мною.

Мария подхватила у Герфила из-под носа его кофейную чашку, отхлебнула и подмигнула ему. Они прошествовали в самый конец тёмного крыла здания, рождая нестройными шагами причудливое эхо, Фернандес щёлкал выключателями, и там, где они проходили, празднично вспыхивал свет. Подошёл к непримечательной двери, сорвал пломбу, затем набрал код на плате, и когда раздался щелчок, вставил в скважину ключ. Виктор первым вошёл в небольшой холл, затем – в медицинский кабинет общего назначения, затем - в гулкое помещение без окон, залитое холодным белым светом. Помещение оказалось обширным, а пустые и длинные металлические столы, пустые шкафы для бумаг, пустые лабораторные столики и кресла делали его ещё более просторным и чем-то похожим на университетскую анатомичку. От основного помещения ответвлялись ещё два коридорчика. Один вёл к процедурной, второй – на склад и к санузлу.

 Элеонор передёрнулась от неприятного и неуютного ощущения. Даже Мари притихла и сжалась: - Впечатляет!

Они-то помнили только свою детскую, уютную и светлую, игровые комнаты и малую гостиную со столовой.

Пока троица слонялась по лабораторным помещениям, Георгий и Фернандес отстали и расположились в холле при медицинском кабинете. Георгий скривился, передёрнулся и рассмеялся.

- Ты всё ещё пугаешься процедурных? – улыбаясь, спросил Фернандес.

- Да не то, чтобы да… Просто не люблю. К счастью, Мендес даровал не только новую жизнь, но и здоровье. Спасибо хоть на этом.

- Здоровье, да, – согласился Фернандес. – Если ты выживал… Скажи, Виктор в самом деле собирается возрождать лабораторию? Именно в прежнем виде?

- Их растили в стремлении догнать и перегнать отца.

- И кто же более всего в этом преуспел? Неужто святые сёстры-монахини?

- Конечно, нет. Но они не мешали ни мне, ни Луису, ни Марте. Понимаешь, все мы были взбудоражены, взвинчены, были в ужасе, и это длилось довольно долго, а любой страх рождает противодействие, протест. Только когда они отучились два года в покое и тишине, напряжение начала отпускать. Но тогда уже пришлось идти на принцип. Память о родителях стала святыней. Да и я, несмотря на то, что осознавал преступность деяний Мендеса, так же, как и ты, был поначалу клеймён его личностью. Ты меня понимаешь. Хотя по его неожиданной прихоти я избежал ломки личности.

- Моё клеймо возникло на добровольных началах, - криво улыбаясь, попытался пошутить Фернандес и в знак утешения коснулся руки Георгия.

- Тем не менее, после встречи с ним ты тоже испытал сильнейший шок импринтинга, который изменил твою жизнь. Значит, мы почти что на равных. А что касается лаборатории… Они уже взрослые, Фе. Я больше не могу, не имею права возражать или поучать. Я сделал всё, что мог – увлёк живописью. Я верю в то, что они здравомыслящи, благоразумны и достаточно религиозны. Авось обойдётся без завоевательных амбиций.

- Надеяться на «авось»? А я верю в то, что в них бурлят гены отца, - еле слышно пробормотал Фе. – Ладно, Гера, а теперь расскажи, как ты жил! – потребовал он.

- По-всякому. Пять больших персональных выставок, постоянная экспозиция в мемориальном музее Пазильо, рядом с Мэтром и Учителем. Масса частных заказчиков – не продохнуть. Поначалу я брался за всё. Потом – только за то, что было интересно мне. Учил рисовать Мари – у неё склонность к рисованию, как у матери: эмоциональными мазками и пятнами, почти как у позднего Кандинского. Она могла бы быть успешной в этой области. Но оказалось, что рисование для неё – всего лишь средство заполнения кратких пауз в бытии, помогающее размышлять. Она ничему не придаёт большого значения. Затем в колледже она примкнула к странствующим Зелёным, «перенимать экологический дух». Она слишком импульсивна. Привыкла делать только то, что ей в данный момент хочется. Теперь вот ей захотелось завести ребёнка. Что за блажь? Представляет ли она, какой это труд и ответственность? Мне не понять её резонов.

- Ой ли? Гера, разве тебе никогда не хотелось иметь своего ребёнка?

- Удар ниже пояса, Фе.

- Прости. Лично мне – хотелось, представь себе. Так что вопрос правомерен…

- И что же тебе помешало? – съязвил Герфил. – Отсутствие средств?

- Нет, наличие Бертрана.

- Но вы могли кого-нибудь усыновить. Что явилось препятствием?

- Обязательства перед чужими детьми.

- Ну, не думаю, что младшие Мендесы стали бы возражать.

- Конечно, не стали бы. Но со временем у детей могла бы возникнуть взаимная ревность.

- Как у нас друг к другу… - пробормотал Георгий. – И у меня причина не менее суровая. Я занимался воспитанием маленьких Мендесов по полной программе. Мне хватило.

- Хороший ответ. – Фернандес перевёл разговор. -  А кто такие - Зелёные?

- Экологически воинствующие хиппи, как бы парадоксально это не звучало. Многие из них имеют экологическое образование и довольно состоятельны. Те, кто победнее, на подхвате. Провозгласили лозунг «За чистую жизнь!» и странствуют, агитируя и убеждая собственным примером. Имеют «сидячий» штаб и свой сайт. Агитируют. Организуют митинги и этнографические фестивали на лоне природы, блокады, проводят уборки в лесопарках и скверах. Я слышал, в настоящее время  полны решимости взяться за трущобы и помойки мира. Ходят босые. Стараются быть ближе к природе. Имеют спонсоров в Гринписе. Здоровые. Блаженные. Мне они даже симпатичны.

- Значит, Мари не стала твоей ученицей…

- Ей не нужен учитель. Она рисует, как дышит.

- Поэтому ты взялся за Виктора. И как, он тоже может стать успешным?

Георгий промолчал.

- Ты ушёл от ответа. Кого ты любил за эти годы, Гера? – еле слышно спросил Фернандес.

- Зачем тебе знать?

- Я скучал, – он легонько погладил Геру по руке.

- Тебе не понравится то, что я скажу. Хотя я не развратничал все эти годы.

- Если это намёк, то на что же намекнуть мне?

- А тебе есть, на что намекнуть?

- Гера, я вижу много больше остальных. Ты не имеешь права опекать Вики в его личных устремлениях и склонять к близости.

- Это ревность?

- Это опыт и мудрый совет, Гера. Виктору-старшему это не понравилось бы. Если он благосклонно относился ко мне и моим художествам, и к тебе, то на перетягивание каната отреагировал бы однозначно. Отстань от мальчика, дай стать тем, кем он должен стать: Виктором Мендесом!

- Меня тоже переломали и перекорёжили, Фе, и дважды.

- Так не опускайся до мести. Ты достиг всего. Тебя любили, как собственного сына. Не вмешивайся в дела птенцов. Виктор Мендес мечтал видеть в лице сына достойного продолжателя его дела, мужчину – а не куклу! – резко бросил Фернандес.

Гера вспыхнул, глаза зло блеснули – или это слёзы мелькнули в них? Никому не понять, с каким неимоверным трудом, ломая себя, он изживал желание быть девочкой, но оно не похоронено втуне, а перешло в его живопись. Между мужчиной и женщиной Природой изначально запрограммировано противоречие и неравноправие, считал он.  Георгий боролся со своей женской сущностью, как умел, и Марта с Луисом оказали неоценимое содействие. Он стремился свести неравноправие к нулю, достичь равновесия и гармонии с самим собой, но совсем не был уверен в результате. И потому так страшился встречи с Феранандесом. И оказался прав – Ферни его упрекает!

- Кажется, ребята возвращаются… Но мы еще поговорим.

- Как угодно, Фе, - сухо ответил Гера.

И Фернандес, и Георгий были искренне рады, что на сегодня с опасными экскурсами закончено.

- Вы вернулись слишком скоро. Как впечатление?

- Впечатление впечатляет. Мне не терпится распаковать приборы.

- Советую делать это параллельно с изучением распечатки каталога, либо сначала систематизировать комплекты.

- Мы сегодня же начнём перетаскивать ящики.

– Рад энтузиазму.

После обхода лабораторий Виктор, наконец-то, посетил тоннель, дабы лично участвовать в разборке завалов. Его сопровождали Фернандес, Чиилито и двое слуг, которые помогали вытаскивать на свет божий драгоценное содержимое. В срединном подземном коридоре между домом и спортивным кубом, в ящиках, хранились остатки деталей лабораторных приборов и приспособлений, упакованные по разным коробкам и ящичкам. Они вытаскивали упаковки на свет божий, очищали от пыли, грязи, крысиного помёта и гранул крысиной отравы.

Не откладывая в долгий ящик, Виктор настоял на немедленной распаковке оборудования. Они сидели в обширном и пустом лабораторном помещении, пока слуги уносили пустые коробки, и пытались понять, руководствуясь скупыми заметками, как сложить этот сложный «паззл». Многие детали почему-то оказались деформированными – Фернандес объяснил, что, согласно последним указаниям Виктора Мендеса, сделал это умышленно, на всякий случай. Чтобы приборы невозможно было запустить постороннему человеку. Их необходимо было восстанавливать либо конструировать заново.
 
Эта работа казалась безумной, как детективный сюжет, слишком сложной, неподъёмной головоломкой. Смогут ли они возродить лабораторию? Сколько лет жизни на это уйдёт? Стоит ли начинать? Пока будущее виделось радужным, трудности не пугали, и всем было ясно одно: стоит начинать, и непременно добиться успеха!
Виктор с нетерпением дожидался прибытия и установки терминала, чтобы усадить за него Элеонор.

А к двум часам ночи Виктор понял, что сутки не растянешь до бесконечности, и что пора ложиться спать и не мучить сестёр – больше они ничего путного «не родят».


Рецензии