Дом Балабанова

Миниэссе из дневника

Моё сладкое детство пришлось на 70-е и начало 80-х. Страну тогда покрывала брежневщина; всюду сквозила романтика серой и простой жизни. С почти привилегией и бесшабашным счастьем с самого рождения жить и творить в районе железнодорожной станции - с ритмом вечно постукивающих колёс быстрых поездов, с яркими огнями светофоров (или семафоров), с нежно пахучей прелью шпал на стальных путях, уходящих в противоположные концы необъятной Родины, с приятным шумом тепловозных гудков и громкоговорящей связи переговорных устройств - последние крепились на деревянных столбах; с помощью такой связи железнодорожники координировали слаженность своих действий...
К участку станции прижимались несколько деревянных домов, в которых в основном жили семьи железнодорожников: дома были большими, многоквартирными, не без смелой архитектурной мысли; устроившемуся на станцую работнику выписывали "место": заселяйся и работай! Люди переезжали в город из деревень, и оседали на станции на многие годы жизни.

Дом Балабанова был весьма близким к моей родной Вокзальной улице, потому я называю его домом из моего детства; с ним связана особая пора этого счастливого времени, когда уже не ребёнок, но точно ещё не парень - само цветение, так сказать... С одной стороны - западной - дом соседствовал с главным корпусом завода "АСО"; их разделяла дорожка, вымощенная булыжниками не весть в каких годах; эта древняя дорога соединяла Станцию и пограничные с ней деревни с северо-запада и главную бежецкую магистраль - стык Краснослободской и Большой улиц города. Ранее - при царях - Вокзальная улица была главной бежецкой дорогой, а Краснослободской не было и в помине; так железнодорожный вокзал через Вокзальную соединялся с Большой улицей города.
Вокзальная улица вливалась в сей транспортный путь большими рейсовыми автобусами блекло-жёлтого цвета и имела четыре остановки для пассажиров; две из них были установлены как раз вблизи Дома Балабанова; одна из них своей железной крышей касалась веток великорастущих тополей. Тут же, в придомовом саду, росли молодые яблони и берёзы, которые были излазаны нами - детворой из 70-х - по самые макушки. Между булыжной дорогой и садом увивался плотный кустарник; он укрывал образовавшийся овражек частотой мелких веток и листьев, высокими травами и лопухами, создавая для нас детскую иллюзию секретности и тайны из сказки. В овражке нами строились шалаши; там же мы играли в "войнушку": до сумерек, пока родители не позовут... Сочный кустарник начинался сразу от пограничных тополей сада и остановки, и поднимался вверх к линиям Станции; так у нас были южные и северные "штабы", тут же рядом с кустарником громоздилась парадная лестница, ведущая к квартирам северного корпуса всего дома; её дощатая площадка сходила за "наблюдательный пункт", с его высоты просматривался почти весь кустарник и часть путей Станции; игра уводила нас в настоящий бой, похожий на разведку боем, мы делились на группы с палками и трубочками вместо винтовок и автоматов, и так шли в атаку. Семена тополя и ягоды рябины - вот все патроны, с коими приходилось вести оборону занятых рубежей!
Именно в этом крыле дома с высокой и крутой лестницей, позже попавшем в кадр фильма Алексея Балабанова "Я тоже хочу", и жил мой друг детства, одногруппник по детскому садику, одноклассник по школе - Виталька Андреев. С ним, помню, в этом доме жили семьи Антоновых, Виноградовых, Дружининых, Карауловых..; многих не вспомню; часть семей покидала деревянное жильё и обживала лучшее в других районах города; кто-то получал благоустроенные квартиры в кирпичных домах - улучшался... Впрочем, помню Сергея Караулова - примерно нашего с Виталькой ровесника; в садик он не ходил, мама у него работала врачом-стоматологом и вся их семья всегда улыбалась пышными белоснежными улыбками. Серёжка поступил в военное училище, стал офицером, и когда приезжал в Бежецк с женой, при встречи, всё так же улыбался улыбкой Гарри Бьюзи...

Виталик жил с мамой; она работала в детском саде и подрабатывала пением в городском ресторане. Её звали Людмилой; она была очень мила с детьми: угощала нас - Виталькиных друзей - чаем с конфетами и печеньем, участвовала как могла в наших детских играх. Безусловно мама видела в сыне своего защитника - солдата Витальку Андреева, однако на новогодних праздниках в детском саде большинство из детей наряжались в костюмы... зайцев, а Людмила - снегурочкой и лисой, в зависимости от сценария утренника. Её светло-золотистые и длинные волосы располагали к сценическому перевоплощению в светлые и понятные для детей образы - все были влюблены в Людмилу-лису, в Людмилу-снегурочку...
Забавные игры из садика с лёгкостью наших детских ножек перелетали в придомовые дворы и к участкам железной дороги. С северной стороны Дом Балабанова - его продольная сторона - примыкал к складу товарной конторы, со специальной площадкой для контейнеров. Здесь мы играли в "прятки", прячась в попадавшихся пустыми контейнерах и в зелени нависавших над ними деревьев. Нередко на контейнерной стояли гусеничные трактора; мы забирались в их кабины, словно в танковые башни; вжимали что есть силы рычаги и педали, представляя, похоже, себя танкистами или комбайнёрами... - многие наши родители тогда заканчивали курсы комбайнёров, но не каждый расстался с городом ради деревни. Продолжали работать на привычных местах, не до полей...
Помню такой случай: с восточной стороны второго дома, разделяющего с Домом Балабанова общий двор, где сейчас проходит дорога от Вокзальной улицы к району "Сельхозтехника", стоял огромный экскаватор; по-видимому, отдыхал после больших трудов или только готовился к ним? Его длинные стрелы занимали почти весь проход по этой дорожке от Вокзальной до линии; громадный ковш его загибался под стрелы, к кабине, в нём мы тоже прятались друг от друга, пока... наше детское любопытство не завело нас в кабину, двери которой почему-то были не заперты - объяснение тому укладывается в одно слово "брежневщина", которая тогда выражалась в самых мелких деталях: всё было общим, и экскаваторы - тоже.
Заняв водительское кресло, жмём рычаги, давим педали, и вдруг... ковш дёрнулся. Мы перепугались не по-детски; дремал вечер, тишина, даже поезда, казалось, спали, слышны были только наши движения в кабине и - вот тебе! - ковш с контейнер высотой ожил; заскрежетал по асфальту, точно монстр... Мы пулей из кабины, в кустах спрятались, на ковш в оба глядим... А потом набрались смелости... опять залезли, и двигали ковшом незаведённой машины ещё раз и ещё... - озоровали так.

Затем мы пошли в школу, но наши детские шалости не прекращались и там; дворовые игры переместились в большие каменные коридоры и классы; деревянными, родными, оставались только парты, окна, подоконники и школьная доска, позволяющая рисовать мелом смешные фигурки и сопровождать их первыми написанными твоей рукой словами "мама мыла раму" или что-то подобное. Единственную тревогу вкупе с преимуществами восторга вызывал вездесущий запах свежей краски, будто эта была совсем не школа, а театральные подмостки с бутафорией и сказкой - а ведь так хотелось взрослого, настоящего!
В первый раз, в первый класс... По такому великому поводу в детском саду началась торжественная линейка, на которой нас - выпускников - поздравляли с началом новой школьной жизни, дарили нам школьные причиндалы: тетрадки, ручки, карандаши, пеналы, которые казались нам волшебными коробочками, которые никак нельзя потерять; ручку - пожалуйста, карандаш - тоже, но пеналом дорожи, как букварём, а вместе с тем - толстые альбомы с белой-белой бумагой для рисования. После линейки торжественный день расставания с садиком продолжился концертом: дети читали стихи, танцевали, все пели песни, а родители, со слезами счастья на глазах, звонко хлопали в ладоши и подпевали. Не одно поколение выпускников отправил в школу железнодорожный детский сад - его первые воспитанники уходили на фронта Великой Отечественной... и только брежневщина, а за ней ад горбачёвщины не уберегли этот садик от закрытия - разрухи, накрывшей Станцию в конце 80-х! Теперь это "памятники", вызывающие скорее тоску, чем память о счастливом. Но, мы помним, и дальше было так:
Наша школа находилась в соседнем районе с гордым именем Сельмаш; посёлок трудящихся, с парком трудящихся, с клубом... С рядом крепких деревянных бараков, построенных пленными немцами, и каменных малоэтажных зданий пост-сталинской эпохи. Высокое каменное крыльцо школы притягивало и отпугивало одновременно, большие деревянные двери шли парами и не сразу открывали волшебный простор школы юным глазам первоклассника. Корпус начальной школы был ещё молод и свеж, только-только пристроенным к основной школе, и мы, дети, чувствовали эту крутую новизну на своём детском бессознательном уровне. Интересного было больше, хотя с правильным всегда рядом идёт неправильное, и подъём по лестнице на самом деле может являться спуском - конечно, в том возрасте суть вещей только предугадывалась на чувственном детском уровне.
Прозвенел первый звонок на торжественной линейке, разошлись по классам, сели за парты... Первая учительница Екатерина Борисовна открыла журнал, провела знакомство... Радостно было ещё то, что друзья по Станции попали в один класс, в класс "а"; правда, рассадили нас врозь, но не факт, что было именно так; возможно, рассаживание было произвольным? Зато позднее - мальчиков рассадили с девочками. Со следующих школьных дней мы приступили к правописанию - кажется, с нежным чувством наблюдали за грациозной кистью учительницы, когда она плавно выводила мелом линии букв; писать буквы было верхом школьного искусства, если так можно сказать. За буквами потянулись слога, слова и целые предложения... - ах, учение, ты свет!

Из дома до школы мы ходили пешком, по шпалам; особенно эта счастливая нега настигала нас по весне, когда оживал небольшой пруд между ветками главного и вспомогательного путей. Мы ходили по шпалам вспомогательного, который вёл составы прямо к воротам завода "Сельмаш"; на этом пути почти не было движения. Мы чувствовали себя маленькими тепловозами, курсирующими в два конца: из дома в школу, и обратно. Делали остановку у пруда, полного квакающих лягушек, бросали портфели в траву и... брались за камешки. Но лягушки не боялись нас; не спешили уплывать с насиженных на воде мест, будто дразнили; лишь иногда прерывалась их лягушачья песня, через мгновение возобновлялась вновь - чему мы бесконечно удивлялись. И снова по шпалам, душистым, просмолённым; к мамам и их печенькам...

Примерно так - за науками - минуло года два или три, пока наш дружный класс... однажды не поредел: к всеобщей печали, нас покинул Виталик Андреев! За ним из Иркутска приехал отец, и забрал с собой, в Иркутск, в Тайшетский район. Всё потому, что Виталика... покинула мама; с ней произошёл трагический случай: её нашли в прибрежной полосе Остречины... раздетой и мёртвой. Нам - маленьким и глупым - взрослые подробностей не рассказывали, но уже тогда наши детские сердечки почувствовали что-то страшное, бесповоротное...
В те тяжёлые дни мы ходили к Виталику в дом, были с ним рядом и в день выноса... Для многих из нас это было первое впечатление о смерти; о том, что ни что не вечно под луной. Не вспомню, кто въехал в жилище Андреевых после... В освободившиеся метры скоро заселялись новые люди - железнодорожники и не только.
Помню, Виталик написал из Иркутска письмо; писал, что освоился на сибирской земле, дружит с новыми друзьями, прилагал общую фотографию, Сибирь...
Сибирь!

На днях встретил знакомого парня; по жизни весельчака и комедианта.
"Серёга! Что ещё за дом Балабанова ты в Бежецке откопал?!" - спрашивает меня он, как песню поёт.
Городским сумасшедшим его не назовёшь, так... притворяется?
"А вон смотри, стоит, острыми рогами стен в небо упирается! Фильм "Я тоже хочу", смотрел?" - одновременно отвечаю и спрашиваю "артиста".
"Ну! Про Балабанова слышал, фильмы его смотрел... и этот, последний, тоже... " - рассуждает он, вглядываясь в скрываемую кустарником и снегом черноту.
"Плохо смотрел, значит... Смотри внимательней, читай лучше по слогам, а не через слово... Крыши-то уже нет, стены одни... Вот вологодская колоколенка-то Счастья - участница того фильма - уже обрушилась, всё... Обрушится и этот дом, или снесут, или разберут на кирпичи и по-брёвнышку... - пробило меня. - Поторопись, старина, будь здоров!"



2019