Софья Толстая - защитник Льва Николаевича Толстого

                Роман Алтухов
                СОФЬЯ ТОЛСТАЯ КАК СВИДЕТЕЛЬ ЗАЩИТЫ
                НА «СУДЕ» НАД Л. Н. ТОЛСТЫМ
          (Критика церковно-богословского подхода Георгия Ореханова)

                [ОТРЫВОК ИЗ НЕНАПИСАННОЙ КНИГИ]

     ПРИМЕЧАНИЕ. Это очередной из серии аналитико-рецензионных очерков по содержанию книги прот. Г. Л. Ореханова «Лев Толстой. Пророк без чести» (2016). Препятствием для завершения всего исследования и соединения очерков в один текст является недоступность для нас ряда научных публикаций и в особенности источниковых материалов, на основании которых Георгий Леонидович Ореханов строит свои аргументации, а также ОТСУТСТВИЕ у нас специально-богословского образования, которое могло бы уровнять «весовые категории» автора и рецензента.

     Самое вкусное, что я могу выжать из этого кислого лимона обстоятельств -- обратить мои многолетние нотицы в записных книжках и на полях орехановских публикаций последнего десятилетия -- не в краткий текст рецензии, а в более пространный, в своеобразном стиле АНАЛИТИЧЕСКОЙ КРИТИКИ.

     Я, как тигра, без суеты иду точно "по следам" московского толстоведа в рясе -- по возможности обращаясь к тем же источникам и публикациям, с которыми работал он. Задача очевидна: УБЕДИТЕЛЬНО ПОКАЗАТЬ ЧИТАТЕЛЮ НЕПОЛНОТУ ИЛИ СУБЪЕКТИВНОСТЬ, ОШИБКИ, ПОДТАСОВКИ, допущенные Г. Л. Орехановым при работе с хорошо известными в толстоведческом мире источниками. Кому это интересно -- читайте. На массового читателя не рассчитано. На церковно - верующего, с легко расстраивающимися чувствами -- тоже, О ЧЁМ И ПРЕДУПРЕЖДАЮ.


             ПРИЯТНОГО ЧТЕНИЯ единомышленникам в поиске Истины,
                РАДОСТНЫХ ОТКРЫТИЙ.

Роман Алтухов.
Ясная Поляна, 2 марта 2019 г.

_________________

       P. S. Книгу Ореханова 2016 г. я называю "розовообложечной" за цвет её внутреннего (под суперобложкой)картонного переплёта. Мне подсказали в Ясной, в нашей Библиотеке, что не весь тираж книги с таким оформлением. Мне досталась -- такая, "весёленькая"... и тоже, пожалуй, символичная по цвету, так как главная тема несостоявшейся (пока) книги -- это Константин Леонтьев в его презентовании читателям Г. Орехановым и, соответственно, восходящая к Леонтьеву концепция РОЗОВОГО ХРИСТИАНСТВА Толстого и Достоевского.


               ~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~`

           В своей книге 2016 г. «Лев Толстой. Пророк без чести. Хроника катастрофы» Г. Ореханов берёт на себя роль знаменитого по книжкам Г. К. Честертона сыщика в рясе – патера Брауна – в сочетании с самоуверенным моральным витийством, приводящим на память некоторых других, отталкивающих своим фарисейством, персонажей мировой классики… Так или иначе, но, выволакивая из гроба Льва Николаевича за ушко и бороду – будто на суд, «пред очи» своей читательской аудитории – московский поп сам встаёт в позу одновременно эксперта, обвинителя и председателя суда и САМ подбирает для позорного, антихристова этого судилища безответного Льва – удобных ему Свидетелей Обвинения и МНИМЫХ, особенно удобных, Свидетелей Защиты.

     Среди «защитников» нет НИ ОДНОГО ни религиозного (во Христе) единомышленника Льва Николаевича, ни просто симпатизировавших ему, понимавших и любивших его спутников. Ни соратника в книжном просвещении народа И.И. Посадова-Горбунова, ни друга и секретаря Николая Гусева с его фундаментальной биографией Л.Н. Толстого и рядом воспоминаний, ни Павла Бирюкова с другой подробнейшей толстовской биографией, ни А.Б. Гольденвейзера… Всех тех, кого почти не знает толпа, потенциальные читатели розового талмуда 2016 года – будто бы и нет для Ореханова. Зачем знакомить с ними толпу?.. Ближайший и многолетний друг Толстого Владимир Григорьевич Чертков, разумеется, исключение: о нём в книжке пишется много и подробнейше… но он сам предстаёт в ней как ОБВИНЯЕМЫЙ – не более и не менее, как на “Жестоком Суде России” (так неосторожно ещё в 2009 г. окрестил Г. Ореханов первое издание своей особенной монографии о В.Г. Черткове). Все «защитники» — члены семьи Толстого: жена Софья Андреевна; яро-православная тётка (страстно любившая с юных лет Льва, но не его «ереси»); православная же монахиня Мария Львовна, сестра Толстого, и, наконец, МЛАДШАЯ дочь Александра – тоже ОЧЕНЬ любившая отца и преданная ему ВМЕСТЕ с его убеждениями, но, что очевидно – по юности лет и незрелости, отчасти и невыработанности ещё убеждений собственных, ибо позднее, живя в Японии и США, чтя память отца, она шла совершенно своим путём, сближаясь с учением отца только там, где это было приемлемо, выгодно и удобно, исходя из конкретных условий эпох и социальных обстановок.

     Негодящие «защитники»… ибо это ГОЛОСА ЛЮБВИ ЗЕМНОЙ – родственной, дочерней, жениной… цветаевской, но не Христовой.

     А вот Обвинители у Ореханова – премудрые, аки змии, могучие, как кобели, охраняющие его подмосковную виллу… все, кроме одного. Предсказуемо этой одной становится Софья Толстая – хотя тётка Alexandrine была много фанатичнее в исповедании религии и её обвиняющий голос был бы не менее громок и весом. Но тётка умела УВАЖАТЬ иноверие, быть веротерпимой... К тому же у жены Толстого – положение по отношению к мужу уникальное. Сирота, слишком рано потерявший мать, он после свадьбы доверил ей, много младшей – Всего Себя. Как мама, она бессчётное число раз лечила его болячки и утешала… Через неё прошли если не все его рукописи – то уж воистину Львиная их доля. Усаживая за их переписывание, он сам натренировал и без того от природы чуткую к писанному слову, к музыке и к музыкальности художественной речи Соничку в языке и стиле печатного слова – так, что даже личный дневник С.А. Толстой читается во многих местах как увлекательный «роман в письмах потомкам». Научил – не зная, КАК она употребит свои навыки… Она употребила – на самооправдания и ложь, на субъективные, а в ряде случаев попросту не правдивые «изобличения» мужа и самых близких, дорогих для него людей перед умозрительными «грядущими поколениями»… И её плетения лукавств и полуправд с ложью – конечно же, убедительнее для массового читателя, нежели аргументы политиков, философов, богословов!

                * * * * *

     Главный приём, к которому прибегает Г. Ореханов на страницах розовообложечного своего сочинения 2016 г. изд. «Лев Толстой. Пророк без чести» – всё та же старая, как мир, и недобрая МАНИПУЛЯЦИЯ мыслями и чувствами читателя – сочетаемая с тенденциозными подбором и интерпретацией источников и осуществляемая поистине виртуозно. Напомним читателю, что в миру поп Ореханов профессионально изучал психологию.


                СВИДЕТЕЛИ ЗАЩИТЫ НА «СУДЕ» Г. ОРЕХАНОВА


                1.СОФЬЯ ТОЛСТАЯ – ЖЕНА


     Страницы 341 – 348 «Пророка без чести», посвящённые непосредственно Софье Андреевне, можно бы было опубликовать отдельным очерком – под лживым, как и основная часть содержания его, заголовком: «СОРОК ВОСЕМЬ ЛЕТ С ЛЮБИМЫМ ЧЕЛОВЕКОМ». Этот заголовок мы берём из текста Г. Ореханова (см. с. 343) и это – один из примеров сочетания автором обмана и хитрой манипуляции.

     В утверждении о «48 годах с ЛЮБИМЫМ…» содержится двойная ложь. Во-первых, ложь манипулятивная, рассчитанная на спонтанную реакцию, на примитивную логику маломыслящих людей: ОН – любим, якобы, ВСЕ 48 ЛЕТ, а ОНА ИМ – не всегда, а вывод – конечно, ПЛОХ МУЖ! Вторая ложь – духовно-биографического плана, более очевидная: годы разномыслия супругов, конечно, тоже были сожительством, но далеко не всегда ВЗАИМНО любовным. С рубежа 1870-80-х гг. и до самого вынужденного своего ухода из дома в 1910 году Лев Николаевич не одну сотню раз ощутил со стороны жены и «барьер» НЕЖЕЛАНИЯ понимать и принимать его убеждений, и открытые неприязнь, даже ненависть… Психологами подобные семьи считаются «проблемными». Если взяться счесть все известные дни, месяцы и годы хоть сколько-нибудь гармоничных отношений – не будет в сумме ни 48, ни 40, ни даже 30-ти лет!

     Сопутствующая выявленной нами выше ложь Г. Ореханова – в подаче массовому читателю и простых, внешне-событийных, БИОГРАФИЙ персоналий розовой книги. Если Л.Н. Толстого или В.Г. Черткова он «разбирает» на многих страницах её буквально «по косточкам», перемежая наглую, полную ложь с полуправдой, с некритичным, субъективным принятием или непринятием точек зрения того или иного из цитируемых их современников, то биографии, без сомнения, человека № 1 в жизни Льва Николаевича отводятся преимущественно странички 341 – 343 книги, на которых она похожа на житие будущей церковной святой или праведницы. На последующих же страницах гармоническим (якобы) взрослению и воспитанию будущей жены Толстого в книге намеренно противопоставляется насквозь «кризисный», наполненный противоречиями и ПРОСТО НЕЗДОРОВЫМИ КАКИМИ-ТО метаниями путь жизни мужа, её якобы покладистому характеру – «испорченный» нравственно аристократ. (Здесь очень кстати и на руку обманщику попу навязанное массовому читателю ложное восприятие «Исповеди» Толстого, с её «откровениями» авторского самобичевания, как биографически достоверного сочинения.)

     Родилась Соня в хорошей, интеллигентной московской семье. Землячка г-на Ореханова, то есть. Родилась, а также детство и юность до замужества проводила – летние месяцы – в условиях усадебно-дачных, в селе Покровское-Стрешнево. Как и множество москвичей поколения Ореханова или Вовочки Толстого – как и они сами (но держатся, крысы, мёртвой хваткой за городскую прописочку в Москве, в Питере, в Туле!..) Отец – на «высокой» государственной службе гофмедика. Служебная квартира в центре Москвы – центральней некуда: в Кремле.

     И – конечно, конечно! – семья была православной и «благочестивой по-московски» (Орех. – 2016. С. 342). Справляли Пасху и иные церковные праздники, ходили вовремя в церковь, постились, крестились… даже наезжали в монастыри. В ту эпоху, кстати, было невозможно иначе – имея государственный статус Берсов... А от «прибалтийских предков», полагает Ореханов, Соничка «на генетическом уровне» унаследовала «земляную мудрость и стойкость, практичность и даже предприимчивость» (Там же).

     Надо бы православному нашему автору, не плодя, где не нужно, многозначительных образов, сказать не «земляная», а – проще и честнее: ПРОТЕСТАНТСКАЯ мудрость. Ибо, по примату воспитательного влияния, Соня была – ПАПИНА дочка. А папа, Андрей Берс, был, как мы уже упоминали, лютеранином, ПРОТЕСТАНТОМ – и по формальному вероисповеданию, и по житейским убеждениям и предрассудкам. Тем, к которым в новейшую нашу буржуазную эпоху, преимущественно после 1991 года, скатилось и – некогда русское – православие.

     Предприимчивость и «деловая хватка». Культ карьеры и «успешности». Культ стяжания, скопидомства и богатства – в сочетании с показным благочестием и умеренным участием в буржуазной благотворительности. Всё – якобы угодно Богу… И потому неугодно всё, что мешает этому. Например, член семьи – МУЖ – который увидел Бога НЕ на дне кубышки… который победил страхи и страсти буржуазной толпы – любовью и доверием Богу!

     ВОТ настоящие истоки «духовной трагедии» в семье Льва Толстого – а не то, чем угаживают читательские мозги писания гг. Концевича, Зеньковского и примкнувшего к ним в наши дни Г. Ореханова!..

     На теме «благочестия» семейства Берсов и религиозном воспитании юной Софьи Андреевны давайте задержимся чуть дольше. Несколько лет назад в полном виде были изданы в России её мемуары – «Моя жизнь». Конечно, Г. Ореханов задействует этот источник – но цитирует из него или ИСКАЖЁННО пересказывает только то, что подходит под его схему.

     Софья Андреевна не сохранила большинство записей личного своего дневника – «девичьего», т.е. до замужества. С сожалением упоминает она в мемуарах, что утаила от мужа и сожгла перед свадьбой дневник… то есть сделала прямо обратное тому, что сделал Лев Николаевич, усадивший будущую жену перед свадьбой за чтение «откровений» о своей холостой жизни…

     Но сохранился и включён в состав мемуаров соничкин «Дневник девочки в поездку к Троице», писанный 13-тилетней Соней Берс карандашом во время самой поездки в августе 1857 г. (см.: Толстая С. А. Моя жизнь. Том 1. М., 2014. С. 28 – 31, 33 - 34) Главное, что в нём обращает на себя внимание – его ОТВЛЕЧЁННО-СВЕТСКИЙ, можно сказать «туристический» характер. Взрослые, не без доли суеверного пиетета к «святыням» Троице-Сергиевого и Новоиерусалимского монастырей, отправляют своё обрядоверие; ребёнок – наблюдает совершенно «извне», с равной подробностью и эмоциональностью замечая и отмечая записями в дневнике и роскошество Лавры («бриллианты, жемчуг и разные драгоценные каменья там ни почём»), и грязь, убожество «прегадкого» гостиничного номера, в котором предпочёл сперва поселить семейство мелочно-прижимистый лютеранин-папаша («бесчисленное множество мух, комаров и блох…»), и другую гостиницу, в которой номер оказался комфортней («чист и просторен, еда порядочная, а коридорный услужлив») (Там же. С. 29, 30). Дневник производит впечатление записей юной иностранной туристки, путешествующей с русскими православными… не разделяя их веры. Пусть это пишет ребёнок – но ГДЕ результаты православного воспитания? Где радость или восторг РЕЛИГИОЗНЫЕ? Почтительные высказывания об убранствах храмов, богослужениях, самих монахах?..

     О монахах, впрочем, есть… но – реалистичное, а не почтительное. И не девочки уже, а – пожилой Софьи Андреевны. Из её воспоминаний о позднейшей («когда мне было лет 14, 15») поездке с семьёй в Новоиерусалимский и Саввин монастыри:

     «Я видела с удивлением, как монахи у гроба св. Сергия особенно изящно были одеты; как с двух сторон из-под клобука выпускали по два белокурых локона. Слышала, как молодой монах рассказывал моей тётке на прекрасном французском языке, что он, разорившись, пошёл в монастырь, потому что есть было нечего < не случайная и любопытная параллель с судьбой Конст. Леонтьева! – Р. А. >; что у них всегда есть прекрасная ветчина и вино. Рассказывая всё это, он пошло ухаживал за моей тёткой, болтая ей всякий вздор. И поднялись в душе моей разные сомнения и вопросы, и утратила я свою детскую наивность.

      […] Поразило меня в Новом Иерусалиме изображение Христа: во весь рост статуя, вся раскрашенная, одетая в чёрный бархатный халат, с цепями на руках сидящая в пещере. И жутко было смотреть на эту куклу, и тотчас же возникла мысль, что это идолопоклонство, а надо всё, тем более религию, идеализировать, и во всяком случае отношение к Христу должно оставаться в области отвлечённой» (Там же. С. 33 - 34).

     Стремление к идеалу нравственной чистоты в себе и поиск его в ближних «поколебал» было и нанятый в ту же пору родителями учитель, медик-студент Василий Иванович Богданов. Это был ТИПИЧНЫЙ студент-медик своей эпохи: атеист и материалист. В умненькой Соне он обнаружил – и хотел было употребить для себя – не просто ученицу:

     «Скоро вместо уроков стал он приносить мне философские книги материалистов: Бюхнера, Фейербаха и других. Он горячо толковал мне, что Бога нет, что весь мир состоит из атомов и тому подобное. Меня это приводило в восторг как нечто новое, простое, несложное. Но не долго я исповедовала материализм: мне вдруг стало невыносимо грустно без религии, я не могла жить без молитвы, без Бога, без той поэзии веры, в которой жила прежде. И вот я возненавидела своего учителя Василия Ивановича, тем более что в один прекрасный день он, в числе многих стихотворений, написал мне объяснение в любви, а потом, став на колени, схватил мою руку и начал целовать…» (Там же. С. 34).

      По жалобе ученицы учитель был изгнан из дома… хотя для справедливости надо заметить, что такой итог отношений юная особа подготовила в немалой степени сама: в мемуарах Соня признаётся, что «дурно училась и увлекалась всякими глупостями, вместо того чтоб учить уроки» — т.е. сама поощрила студента к неформальным беседам и восприятию её самой как девицы достаточно легкомысленной и «доступной» (Там же. С. 35).

     Вывод напрашивается вполне однозначный: ни умной маленькой девочкой в 1850-х, ни через десятки лет, пожилой мемуаристкой 1900-х гг., Софья Андреевна не была такой уж благочестиво-православной, какой желается выставить её перед читателями Г. Ореханову. Отнюдь не суеверными, «слепыми», а очень даже зоркими и критичными очами взирала она на российскую церковь, её духовенство и рядовых адептов. Конечно, сделанное над её сознанием в детстве внушение лжи церковного учения не «отпускало» её и «работало» в её мозге, как работает впрыснутая пациенту докторами прививка — разве что не лекарство это было, а ОТРАВА поповского стряпья и розлива! Но всё-таки своим религиозным вольнодумством она была много ближе к мужу, нежели хотелось бы Г. Ореханову, выстраивающему в книге некую оппозицию «христианской» Софьи – «еретику» Льву.

     Эстетические «церковные» впечатления девочки Сони – без сомнения, в ослабленной в сравнении с К.Н. Леонтьевым, но всё же существенной степени сыграли в её жизни свою «воцерковляющую» (одуряющую и завлекающую) ложь. Но она не пережила в детстве многих из тех психических травм, через которые прошёл юный Костя Леонтьев. Её характер и мышление не были столь «вывихнуто» акцентуированы на поклонение красоте: НРАВСТВЕННО ЧИСТАЯ жизнь справедливо сохраняла для Сони первенствующее значение. Этика победила. Наблюдение над монахами в отроческие годы – убило доверие к церкви, вызванное детскими эстетическими впечатлениями. Точно так же и «в миру» нравственная нечистоплотность в поведении – отвратила юную Соню от ухажёра учителя, заставив вспомнить и затосковать тоскою ЭСТЕТИЧЕСКОЙ, леонтьевской, о «поэзии веры». И она же – почудилась Соне при чтении откровенных страниц Дневника Л.Н. Толстого, и, врезавшись в память, в значительной мере повредила дальнейшим отношениям. Но последний – ОСТАЛСЯ её избранником и мужем на десятилетия, будучи ИСКРЕНЕН и ЧИСТ перед нею в годы совместной жизни. А это она особенно ценила.


                * * * * *

     Образцом обдуманного, взвешенного отношения к личности Софьи Андреевны Толстой и её отношениям с супругом среди новейших публикаций мы безусловно признаём очерк старого толстоведа (по религии, кстати, православного) Виталия Борисовича Ремизова «В поисках бессмертного храма». Его «подчинённый» характер (опубликован очерк был в 2017 году как послесловие к сборнику документов «Уход Льва Толстого – как это было») и публицистичность стиля не должны нас в данном случае отпугивать. Выводы автора вполне коррелируют с опубликованными под одной обложкой с ними источниками и весьма глубоки – какими и должны быть выводы старого, опытного в научных рефлексиях и в жизни человека.

     О коренной причине самого ухода Толстого старик Ремизов делает такой глубочайший и значительный вывод:

     «…Главная причина, возвышающаяся над всеми остальными: неистребимое желание ищущей души слиться с Богом, вырваться из тисков сиюминутной необходимости на простор свободной духовной жизни. Где никто не будет тебе мешать выражать свою волю, когда никто не сможет вторгнуться в пределы твоего таинства, твоих сокровенных мыслей, в твой диалог с самим собой о жизни — смерти — бессмертии. Оставить позади жизнь, превращённую людьми в «крикливый базар», и отправиться на поиск его бессмертного храма» (Ремизов В.Б. Уход Толстого: как это было. М., 2017. С. 671 - 672).

     Софья Толстая НЕ СМОГЛА быть попутчиком Толстого в этом поиске, а не частью мирского «крикливого базара». Недостало ей ни веры Христовой, побеждающей страхи, ни хотя бы смирения и личной чуткости. Очень мешало то негативное качество характера, которое заметил за нею ещё её отец: неумение сполна отдаваться радостному в жизни и в негативном находить крупицы добра (а не наоборот). Не портить радость жизни ни себе, ни другим, утрируя в своём сознании весь негатив, бесконечно переживая обиды и иные отрицательные впечатления.

     Дадим слово Виталию Борисовичу (прекрасному, кстати, и лектору, а не только учёному, педагогу и психологу, приятному в общении, нравственно благоухающему человеку).

     «До свадьбы отношения между супругами рисовались Софье Андреевне в романтических тонах. Но перед самой свадьбой всё изменилось. Искренний и по-мужски наивный Толстой дал накануне женитьбы возможность восемнадцатилетней Соне прочитать его дневники молодости. Ему было 34 года, и жёсткого обета воздержания он не принимал. Связи с женщинами были, НО НЕ ЧАСТЫ, и любовь к крестьянке Аксинье Базыкиной тоже была. При этом Соня не могла не чувствовать любовного и доброго отношения к себе со стороны Льва Николаевича — Лёвочки, как она будет в дальнейшем звать своего мужа. Прочитала, простила бы и забыла. Мудро и благостно для дальнейшей семейной жизни. Но увы... Чтение дневников молодого Толстого оказалось для Сони роковым. Будучи от рождения крайне ревнивой, эмоционально не сдержанной, склонной к подозрительности, она сама себе воткнула нож в сердце; кровоточащая рана обозначилась на всю жизнь. С годами ревность только возрастала, приобретая гипертрофированные формы. Толстой стал восприниматься Софьей Андреевной как её неотторжимая собственность, на которую никто не имел права посягать, даже в плане дружеского общения. В памяти держалась каждая деталь из прочитанных его дневников, а внутри всегда сидело затаённое чувство страха — он продолжает вести дневник, наверняка, казалось ей, записывает все их разговоры и ссоры, и, оправдывая себя, выставляет её не в лучшем свете перед теми, кто будет читать его дневники» (Там же. С. 677).

     К сожалению, всё это правда… И намеренно некритично используемые Г. Орехановым записи из мемуаров и дневника Софьи Андреевны – только пользование её полуправдой и ложью, вызванных желанием «противостоять» честным о ней записям в Дневнике Л.Н. Толстого.

     И вот эти выводы В.Б. Ремизова – тоже представляются нам справедливыми:

      «Казалось бы, всё ясно: позволь каждому жить согласно его убеждениям. Не надо осмеивать их, издеваться над ними, находить постоянные поводы для скандалов из-за них. […] Но этим «тактом действительности» не обладала Софья Андреевна. Духовные прозрения мужа казались ей очередными фантазиями. Сам он, считала она, возомнил себя пророком, пребывающим в гордыне и славе — никто ему не нужен, кроме тех, кто поддерживал его новые идеи, кто готов был пойти за них на каторгу или в тюрьму. Почти постоянно на страницах «Моей жизни» она обращается к комментариям мыслей Толстого, его поступков, наполняя свои суждения иронией, сарказмом, придавая им негативно звучащий характер. Одним словом, создаётся впечатление, что она вполне осознанно идёт на обострение отношений с мужем, задевая его за самое больное, возникает ощущение некой супружеской мести.

     Живи, казалось бы, своей жизнью, дай возможность супругу думать так, как он хочет, выстраивай нормальные отношения со всеми окружающими, в том числе и с его друзьями-единомышленниками, уходи от конфликтности, резких оценок, неоправданных обвинений, и всё было бы в доме и семье спокойно. По крайней мере, скандалов заметно поубавилось бы. Однако претензия на конгениальность мужу брала своё. Ей часто представлялось, что он подавил в ней многие таланты, отсюда внутренняя неудовлетворённость собой и избрание для предмета истерического раздражения своего собственного мужа, только его и более никого. В результате она добилась, возможно, и неумышленно, того, что он, при всей феноменальной терпеливости, иногда не выдерживал…» (Там же. С. 684 - 685).

      Начало самомучительства и провоцирования конфликтов с мужем восходит у Софьи к самому началу её брачной жизни – 1862 году, а к 1867-му выкристаллизовалось в специфическую «установку», нашедшую выражение в её дневнике.

     Вот – наиболее характеризующая Софью Берс как эгоистичную и мнительную КАК БЫ «любящую супругу», судьбоносная для Толстого и семьи, запись от 12 сентября 1867 г.:

     «Правда, что всё пропало. Такая осталась холодность и такая явная пустота...

     ...Боюсь быть наедине с ним, иногда он начнёт со мной говорить, а я вздрагиваю, мне кажется, что сейчас он скажет мне, как я ему противна.

     [...] Иногда на меня находит гордое озлобление, что и не надо, не люби, если МЕНЯ не умел любить, а главное, озлобление за то, что за что же я-то так сильно, унизительно и больно люблю. [...]

     Что нужно, чтоб привязать? Мне внушали, что надо быть честной, надо любить, надо быть хорошей женой и матерью. Это в азбучках написано — и всё это пустяки. НАДО НЕ ЛЮБИТЬ, НАДО БЫТЬ ХИТРОЙ, надо быть умной и надо уметь СКРЫВАТЬ ВСЁ, ЧТО ЕСТЬ ДУРНОГО В ХАРАКТЕРЕ, потому что без дурного ещё не было и не будет людей. А ЛЮБИТЬ, ГЛАВНОЕ, — НЕ НАДО» (ДСАТ – 1. С. 81 – 82. Выделение наше. – Р. А.).

     С этою установкой на скрытность, хитрость, обман, коварство и выражение совсем не любви при всяком задевании мужем её чувств Софья Андреевна и пройдёт через 40 с лишним лет последующей семейной жизни. В 1910-м она уже откровенно ИГРАЛА перед окружающими и «потомками» роль заботливой о муже жены, помощницы и отчасти даже единомышленницы… сближаясь в этом отношении с образом мысли и поведением негодяя В. Черткова. Дочка лютеранина Берса заботилась на деле, в первую очередь, о СЕБЕ И СЕМЬЕ, своих берсятах, и преимущественно о мирских и материальных благах для них, ожидаемых от наследства Толстого – в ущерб ещё живому мужу и его ГЛАВНОЙ, непонятной ей жизни: не животной, плотской (о которой она пеклась подчёркнуто, показушно – как о главном козыре своего самооправдания, но которую не преминула, в конце концов, и погубить своей «заботой»), но ГЛАВНОГО дела его разума и духа – живой жизни в Боге и Христе.

      Ореханов же человеком не тактичным, не гибким в отношениях пытается представить именно Толстого – начиная с паразитирования на засевших в массовом сознании пошлых анекдотах о мнимом его «женолюбстве» в сочетании с неуважением к женщинам вообще.

     Вот какую сентенцию, вослед за Павлом Басинским с его “бестселлером” «Бегство из рая», «родил» в своей розовокожей книжице поп в толстоведении и православный протоиерей:

     «…Такое <оскорбительное, неуважительное. – Р. А.> отношение к женщинам возникло у Толстого в молодости, когда он убедился, что молодому и богатому человеку не нужно прикладывать слишком много усилий, чтобы добиться женской благосклонности, будь то крестьянки, служанки в гостиницах или представительницы более просвещённых сословий. Во всяком случае, уважения к женщине эта холостая жизнь не прибавила».

     И далее:

     «Быть может, сама того не замечая, Софья Андреевна обнаружила важную особенность духовного облика своего мужа. Последовательно и категорично отвергая личностный, персоналистический принцип в своей философии, растворяясь в безличностном абсолюте разумной любви, Л. Толстой так и не научился личностно и конкретно любить конкретных людей» (Ореханов Г. Лев Толстой. «Пророк без чести»: хроника катастрофы. – М., 2016. – С. 346).

     Что мы видим в этом суждении? Помимо дерзкой лжи, обличающей откровенное неуважение автора к главной персоналии своего исследования, которую гневно опровергла бы, в минуты просветлений, даже и сама Софья Андреевна – ещё и слепоту протоиерея духовную к той истине учения Христа, которую протоиерей Ореханов КАК БЫ представляет со своей церковью и которая как раз и научает БЕСПРИСТРАСТНОЙ любви: не к той или иной ЛИЧНОСТИ, а к Богу: К БОЖЕСТВЕННОМУ НАЧАЛУ В КАЖДОМ ЧЕЛОВЕКЕ, ВКЛЮЧАЯ людей некрасивых и даже недобрых, нелюбовных, ВРАЖДУЮЩИХ с кем-то.

     Толстой не только ЗНАЛ с первого детства любовь личностную, социальную и животно-инстинктивную индивида к себе и к «конкретным» людям, но от ней-то, как от необходимого «зародыша», и вёл свои рассуждения в проповедании любви сознательно-разумной – любви к божескому Началу в каждом человеке. Эта любовь не только не мешает любви к личности, но делает её именно ХРИСТИАНСКОЙ: нелицеприятной и безусловной.

     С непониманием и непризнанием в Толстом-христианине любви, взыскующей в человеке Божественное и делающей предметом своим его, а не те или иные приятные или полезные, выгодные качества личности любимого, у Ореханова та же беда, что и с непониманием превосходства ИСКАНИЯ ИСТИНЫ над доверием церковным догматам, выдаваемым за неё. Вот почему он солидаризируется с «окружавшими писателя лицами» (конечно, включая жену), видевшими в ходе духовных исканий Толстого множественные и радикальные иногда «перемены взглядов, настроений и желаний» и интерпретировавшими их для себя как «признак неподлинности этих желаний и постоянных ошибок» (Орех. – 2016. С. 345). Не развивающаяся, «закрытая» система снова оказывается предпочтительнее открытой…


                * * * * *

      На этих же страницах книги 2016 г. Ореханов испускает и такую сентенцию:

     «…В конфликте мужа с женой на стороне мужа был весь дом и весь образованный мир, а на стороне жены – только несколько сыновей. …Расхожая точка зрения о том, что Софья Андреевна не поняла мужа, глубоко ошибочна: она была единственным человеком, который его понял до конца. Что и стало причиной конфликта» (Ореханов Г. Указ. соч., С. 343).

      Кроме указания на неприязнь сыновей, не побрезговавших (в особенности гнусненько завидовавший таланту и славе отца Лев-младший) открыто ругать его и адресовать в резкой форме свои требования – ВСЁ размазываемое по умам Орехановым, П. Басинским (которого он цитирует) и под. – НЕПРАВДА.

     Зараза к заразе, как известно, не пристаёт… Если бы Софья постигла психологию неравных «весовых категорий» в отношениях просветлённого старца Льва и честолюбивого, корыстного его обманщика, манипулятора В. Г. Черткова – она бы не только не мешала в 1900-е гг. частому личному их общению, но и позаботилась бы, чтобы глаза проницательного, умнейшего мужа её скорее открылись на то, КАКИМ негодяем воротился тот из заграничной ссылки. Этому могли помочь как раз многочисленные и свободные личные встречи, ибо В ПИСЬМЕННОМ ВИДЕ Чертков, как и Софья Андреевна много лет «общавшийся» с текстами “дорогого учителя”, научился УГОЖДАТЬ и ПОДЛИЗЫВАТЬСЯ к старцу, обманывая его не только внешне “одноцентренными” по мировоззрению суждениями, но и самым СТИЛЕМ.

     В том-то и дело, что Софья была, так сказать, ЗАОЧНОЙ ЕДИНОМЫШЛЕННИЦЕЙ Владимира Григорьевича в его (достаточно незаконных в мирском смысле, конечно) претензиях на контроль и над литературным наследием Толстого, и над ещё живым его создателем! ЭГОИЗМ И СТРАХИ западного, европейского, протестантского «розлива», чуждые букве и духу учения Христа – это ОБЩЕЕ их состояние, мешавшее объективности оценок и друг друга, и общей их жертвы, которую, по её, жертвы (т. е. Льва Николаевича!), признанию в Дневнике под 24 сентября 1910 г., они «разрывали на части»:

     «…После обеда начались упрёки, что я кричал на неё, что мне бы надо пожалеть её. Я молчал. Она ушла к себе, и теперь 11-й час, она не выходит и мне тяжело. От Черткова письмо с упрёками и обличениями. Они разрывают меня на части. Иногда думается: уйти ото всех» (58, 138).

     Для самостоятельного анализа РЕЛИГИОЗНЫХ причин невозможности понимания Софьей Андреевной мужа и христианина Льва – отсылаем читателя к концепции ТРЁХ РАЗЛИЧНЫХ РЕЛИГИОЗНЫХ ПОНИМАНИЙ ЖИЗНИ, которая хорошо изложена Толстым в статье «Религия и нравственность» и другом большом его сочинении с длинным, но зато «говорящим» заглавием: «Царство Божие внутри вас, или Христианство не как мистическое учение, а как новое жизнепонимание». По концепции Л. Н. Толстого, жизнепонимание не только древних язычников, евреев, но и современных ему и нам церковных христиан – не тождественно учению Христа, «не дотягивает» до него, сохраняя ряд суеверий и «соблазнов» (бытовых предрассудков, животных фобий, греховных страстишек…), могущих быть побеждёнными только честным перед собой до конца человеком в его усилии следовать известному по евангелиям учению Христа.
 
     Низшее жизнепонимание – личное, эгоистическое. Среднее – общественное, но тоже замешенное на эгоизме животной личности. Высшее – Христово и Божье, так как именно в христианском учении нашло самое яркое себе выражение. Что значит – следовать христианскому жизнепониманию? Вот что. Служить не семейным, родовым, племенным, не государственным владыкам, не «денежным мешкам» за подачки, и даже не безликим «обществу» или «народу», «нации», «человечеству» а ТОЛЬКО Богу, как преданный сын отцу. Следовать, КАК ИДЕАЛУ, не мирским законам государства (даже жестоко нарушать их, сколько нужно!) или таким же лукавым, консенсусным с греховной природой, нравственным законам общества, а – ТОЛЬКО высшим законам и нравственным ориентирам, тем, которые зафиксированы в писаниях Нового Завета и – менее системно, чисто и полно – в учениях других вер.

     Софья в этом смысле – конечно, следовала жизнепониманию общественному, смешанному с эгоизмом личным и семейным. Она даже не вставала на этот путь мудрости и добра, по которому уже в 1880-х гг. пошёл (и стал неизбежно отдаляться от неё) супруг её Лев. Она была… не очень активным, даже немного скептичным адептом учения и участницей храмового обрядоверия православной церкви, но НЕ ХРИСТИАНКОЙ. А Лев не шёл свободно: он сам спутал себя с молодых лет такими отношениями с миром (включая семью и уже ложно, мимо Христа, воспитанных, взрослых детей), с которыми НЕ МОГ порвать вплоть до возрастного предела жизни – дряхлой, предсмертной старости…

     Заметим кстати: кто помнит статью Льва Николаевича «Христианское учение», тот поймёт, почему мы не оправдываем Софью Андреевну ещё одним традиционным оправданием: блюдения ею материальных интересов семьи. Греховные поступки, совершаемые из тщеславия и корысти могут мотивироваться и рационализироваться в ДОхристианском сознании соображениями как личного, так и семейного мнимого блага, оставаясь теми же грехами, тем же злом. Семья не может быть предпочитаема христианином любым другим людям, а тем более – Богу и делу Божьему в мире.

     Утверждение же П. Басинского и Г. Ореханова о том, что «в конфликте мужа с женой на стороне мужа был весь дом и весь образованный мир, а на стороне жены – только несколько сыновей» — ложь уже сугубо биографического плана. В принципе – ЧТО они имеют в виду? «Весь образованный мир» не мог наблюдать конфликт, что называется, «в прямой трансляции», а постфактум, после 1910 года – мнения как были, так и остались разнообразны. Писателю ли Басинскому не знать, сколько его старших собратьев по перу, как М. Горький – открыто скептически взирали на христианское исповедничество Льва Толстого и столь же откровенно симпатизировали Софье Толстой! «Дом» (то есть домашняя прислуга) «смотрел в рот» Софье Андреевне как грозной и напористой характером хозяйке и распорядительнице. В любом случае – не от них Толстой ждал приязни и понимания в доме… Дочери? Только разве Александра. Маша не дожила до апофеоза и драматического разрешения конфликта в 1910-м, а старшая Танечка, беспокоясь о здоровье матери, всё же не разделяла до последних минут и убеждений отца. С сыновьями, кроме более сдержанного и разумного старшего, Сергея, было столь же проблемно… да и Сергей в юности, в первой половине 1880-х, изрядно намучил отца, намеренно и жёстко нападая на его, только «укоренявшиеся» тогда в его сознании, христианские убеждения.

     В том-то и дело, что в «конфликте мужа с женой» на «стороне» жены было массово разделяемое по сей день СТАРОЕ, ДОхристианское, отжитое и вредное, порабощающее людей суетам и страхам, жизнепонимание. На «стороне» Льва – новое, явившееся в мир с Христом… и не принятое миром! Именно с его позиций – этой старой, отжитой и вредной, ОПАСНОЙ уже для выживания человечества лжи – и «свидетельствует» Толстого устами Софьи Андреевны, с собственными прибавлениями, московский протоиерей.

     Конечно, никуда не делись и «уличения» (точно по текстам Софьи Андреевны) Толстого в «гордости» и иных имманентных человеческой природе грехах – раздутых сословным воспитанием и привычками.

     О гордости Толстого-аристократа, кстати, честно пишет и Виталий Ремизов, очень кстати приводя слова тургеневского Павла Кирсанова:

     «Без чувства собственного достоинства, без уважения к самому себе, — а в аристократе эти чувства развиты, — нет никакого прочного основания общественному... bien public (общественному благу), общественному зданию. Личность, милостивый государь, — вот главное: человеческая личность должна быть крепка, как скала, ибо на ней всё строится» (Тургенев И. С. Полн. собр. соч..; В 28 тт. – Т. 7. – М., 1981. – С. 47 - 48).

     Толстому Свыше было предрешено быть тем камнем, на котором начнёт воскресать из забвения и праха лжей Храм Царства Божьего. Сгодился бы он для такой задачи, не имея огромного врождённого и воспитанного внутреннего достоинства? И надо ли, вослед Г. Ореханову, всегда смешивать его с пресловутой «гордыней»?

      Гордецу «хотелось сломить человечество, а он не мог сломить семьи» — повторяет Ореханов за Софьей Андреевной её ГОРДЫЕ и неумные слова (МЖ – 1. С. 500; Орех. – 2016. С. 347).

     Не столь уж много времени стремился Толстой именно «сломить» в пользу Бога и Христа позицию членов семьи. Активнее всего – в первой половине 1880-х, когда сравнивал своё влияние с «каплей, точащей камень». Этот образ подсказывает произвольность сопоставления Софьей Андреевной «семьи» и «человечества». Семья близка к состоянию своего рода “монолита”, цельного в своих предрассудках и привычках делания и оправдывания грехов. Человечество же – это несочтимое МНОЖЕСТВО и разнообразных личностей, и обществ, более или менее чутких к религиозной истине. В человечестве Божий пророк всегда найдёт себе союзников – новые «капельки», медленно но верно воздействующие на более неподатливую, иссушённую мирской и церковной ложью, породу…

      Человеку-пророку невыносимо только среди АГРЕССИВНЫХ отстаивателей отжитого понимания жизни, прежней веры, уже изобличившей свою неправду. Софья Андреевна справедливо пишет здесь же о муже:

      «Его убеждения, горячая проповедь о вреде города, денег, роскоши, науки, искусства, его отрицание всего этого было так сильно, что жизнь семьи, не разделяющей этих отрицательных мыслей, была для него невыносима» (МЖ – 1. С. 500).

     Прилагающегося к «отрицательным мыслям» вполне положительного, возвращённого Толстым-учителем миру чистого учения Христа Соничка предпочитает «не замечать». Не замечая так же, что обличает себя и всё 1800-летнее ЛЖЕхристианское человечество, она пишет об учителе Льве, будто древняя язычница или еврейка – о вызывающем у неё восторг, но непонятном Христе Иисусе:

      «Да если б меня убили тогда, чтоб я следовала идеям и учению мужа, я не сумела бы ни шагу сделать, чтоб переменить жизнь. Я не могла понять, КАК бы я это сделала и чего от меня хочет Лев Николаевич» (Там же).

     Бог хочет от людей, прежде всего, чтобы они НЕ приводили лично свою, каждого человека, и всех человеческих общностей жизнь в такое системное состояние, чтобы в ответ на проповедь истинного пути жизни – лишь беспомощно твердить: «нет у нас, у меня мужества встать на него, нет сил по нему идти…».

     1800 лет жизни во Христе – исключили бы такое состояние хоть для части человечества. Но не было ни этой жизни, ни познания мира и самих себя, ни совершенствования людей христианского мира в Боге под руководительством ИСТИННО ХРИСТОВОЙ церкви. Люди потратили сотни лет, жизни целых поколений и несметные ресурсы на следование ЖИВОТНЫМ первобытным поведенческим программам и рационализацию их, оправдание – прежде всего ложью церковников.

     Свою принадлежность к таковым же обманщикам и изобличает Г. Ореханов, делая в заключение своего представления Софьи Толстой как «свидетеля обвинения» на выдуманном им антитолстовском судилище вывод, равнозначный совершенно непрофессиональному признанию письменных источников «от Софьи Андреевны» скрупулёзно точными и объективными:

     «Мне кажется, главный смысл воспоминаний, дневников, писем и самой жизни С.А. Толстой заключается в напоминании всем мужьям […] о том, что рядом с ними часто смиренно и нетребовательно живут их жёны, перед которыми и только перед которыми открывается вся правда их жизни с её мелочностью, слабостью и пороками. Существа, которых обмануть уже невозможно» (Орех. – 2016. С. 348).

     Это злая, ОЧЕНЬ злая… полуправда. Злая и пошлая одновременно – унижающая Толстого. Как все намёки Басинского и выучившегося у него (исподлившегося в цинизме) Ореханова на «зависимость» старика Толстого от жены «в физиологическом отношении» (Там же. С. 346 - 347).

     И обратим внимание, КОМУ противопоставляет лукавый поп якобы всепонимающую жену. Не профессиональным исследователям и даже не более объективным современникам Толстого, а – тем, кто, не общаясь лично с ним, не читая биографических источников, чтил в нём «пророка, гения или просто кумира поколения» (Там же. С. 344). Конечно, те, кто лишь ловили “лучики” добра и света проповеданной Толстым истины христианского учения – не видели вплотную ПЯТЕН на источнике света. Их всегда хорошо видел сам Толстой – считая, если верить дневниковым его суждениям, свою личность тем, что искажает и приглушает этот свет… Но больше ли могла видеть Соня – сознательно от света отвёртывавшаяся и временами склонная считать его тьмой?

      Для всякой жены увидеть своего мужа – обычного, «среднего» человека – в слабости, в гневе, в болезни… наконец, просто в подштанниках или на горшке – без сомнения, значит знать о нём больше, нежели почти весь остальной мир. Но знание не равнозначно ПОНИМАНИЮ, и в этом смысле для нас весомее признание Сони где-то в её дневнике, что, 40 лет проживя с мужем, она так и не постигла, ЧТО ОН БЫЛ ЗА ЧЕЛОВЕК. Не гневное, или гордое, или похотливое, или больное животное, а – ЧЕЛОВЕК. Достаточно великий, чтобы всё лучше и лучше открываться наблюдающим его из дали последующих, более просвещённых, эпох и даже веков – НА РАССТОЯНИИ. Что же касается Сонички… да, не было никого, кто был бы к Толстому БЛИЖЕ. Отсюда и невозможность понять и справедливо, беспристрастно судить о нём. А в случае с женой Толстого – ещё и принципиальное НЕЖЕЛАНИЕ. Такой «свидетель» — менее всего годится и для справедливого обвинения, и для успешной защиты обвиняемого в орехановском «суде».

                _________________________________