Спецназ ГРУ на тропах Афгана

Геннадий ИВАНОВ











 СПЕЦНАЗ ГРУ
НА ТРОПАХ  АФГАНА

Документальная повесть




































ТАЙНОЕ СТАЛО ЯВНЫМ

Герои этой книги – офицеры, сержанты и солдаты 186-го отдельного отряда специального назначения 22-й отдельной бригады специального назначения Главного разведуправления Генерального штаба Вооруженных Сил СССР.  (В общепринятом сокращении – 186-го оо СпН 22-й обр СпН ГРУ ГШ ВС СССР). Они достойны того, чтобы об их боевой деятельности в Афганистане узнали многие читатели и прежде всего молодежь. Достаточно сказать, что из 8 тысяч награжденных военнослужащих спецназа ГРУ в Афганстане  к личному составу названной 22-й отдельной бригады относятся  2762 человека. Всего семерым воевавшим в Афганистане разведчикам было присвоено звание  Героя Советского Союза, из них трое служили в 186-м отдельном отряде спецназа. Это - капитан Горошко Ярослав Павлович, старший лейтенант Онищук Олег Петрович (посмертно), младший сержант Исламов Юрий Верикович (посмертно).
Много лет руководство Советского Союза держало в глубокой тайне активное самостоятельное участие частей спецназа ГРУ Генштаба Вооруженных Сил СССР в боевых действиях в Афганистане. Для этого, видимо, имелись веские причины. Наконец тайное стало явным. Ныне открылись номера  бригад и отрядов спецназа, а также места их дислокации. Стали известны и маскировочные, альтернативные  наименования, которые использовались в боевых донесениях того времени.
Итак, на территории Афганистана  воевали 15-я обр СпН - отдельная бригада спецназа  и 22-я обр СпН - отдельна бригада спецназа, а также  459-я ор СпН -  отдельная рота спецназа  40-й общевойсковой армии.
15-я обр СпН дислоцировалась в г. Джелалабаде, провинция Нангархар; 22-я обр СпН – в г.Лашкаргах, провинция Гильменд; 459-я ор СпН – в г. Кабуле.
При этом 15-я обр СпН была замаскирована под 1-ю отдельную мотострелковую бригаду, так называемую «джелалабадскую»; 22-я обр СпН – под 2-ю отдельную мотострелковую бригаду, «кандагарскую»; 459-я ор СпН называлась «кабульской ротой».
Обе отдельные бригады спецназа  состояли из четырех отдельных отрядов.
В состав 15-й  бригады входили 154-й, 177-й, 334-й  и 668-й отдельные отряды пецназа.
154-й оо СпН дислоцировался в городах Баграм-Кабуле, Акча-Айбаке, Джелалабаде, провинция Нангархар. Он воевал с ноября 1979 года по май 1988 года. Его маскировали под 1-й отдельный мотострелковый батальон, «джелалабадский». Местами дислоцирования 177-го оо СпН  были города Маймэнэ, Руха, Газни, Кабул. Он вел боевые действия с сентября 1981 года по февраль 1989 года. Маскировка – 2-й отдельный мотострелковый батальон, «газнийский». 334-й оо СпН дислоцировался в городе Асадабаде, провинция Кунар. Сражался с февраля 1985 года по май 1988 года. Маскировка - 5-й отдельный мотострелковый батальон, «асадабадский». 668-й оо СпН в разное время дислоцировался в городах Баграме, Суфле, уезде Бараки, Кабуле. Период боевых действий - с октября 1984 года по февраль 1989 года. По официальным документам считался 4-м отдельным мотострелковым батальоном, «баракинским».
22-я  бригада состояла из 173-го, 186-го, 370-го и 411-го  отдельных отрядов спецназа.
173-й оо СпН дислоцировался в городе Кандагаре, провинция Кандагар. Воевал с февраля 1984 года по август 1988 год. По официальным документам проходил как 3-й отдельный мотострелковый батальон, «кандагарский». 186-й оо СпН располагался в  Шахджое, провинция Заболь. Вел боевые действия с апреля 1985 года по май 1988 год. Его маскировали под 7-й отдельный мотострелковый батальон, «шахджойский». Базой 370-го оо СпН являлся  Лашкаргах, провинция Гильменд. Начал боевые действия в феврале 1984 года, закончил в августе 1988 года. Его маскировали под 6-й отдельный мотосрелковый батальон, «лашкаревский». Место дислокации 411-го оо СпН – город Фарах в одноименной провинции. Период боевых действий – с декабря 1985 года по август 1988 года. Прикрытие - 8-й отдельный мотострелковый батальон, «фарахский».

Поскольку героями нашей книги являются военнослужащие 186-го отдельного отряда спецназа, то приведем боевой путь этой части несколько подробнее.
Отрядом командовали: с апреля 1985 года по май 1985 года – подполковник К.К.Федоров, с мая 1985 года по март 1986 года – капитан, майор А.И.Лихидченко, с марта 1986 года по апрель 1988 года – майор, подполковник А.И.Нечитайло, с апреля 1988 года по май 1988 года – майор, подполковник А.Е.Борисов.
Отряд был сформирован согласно соответствующей директиве генерального штаба на базе отдельной бригады спецназа в Прикарпатском военном округе, в городе Изяславе. Для его укомплекования прибыли военнослужащие еще из трех бригад спецназа, расположенных в разных военных округах. Как говорится, с бора по сосенке. Необходимо было провести боевое слаживание групп и рот. Это сделали на пути в Афганистан, в г. Чирчике, на территории Туркестанского военного округа. И 7 апреля 1985 года 186-й отдельный оряд спецназа пересек границу Афганистана. Своим ходом направился к месту постоянной дилокации – Шахджою.
Обустроившись, отряд с 15 мая  приступил к выполнению боевых задач. Их сущность сводилась к перехвату караванов с оружием и боепрпасами, которые поступали из Пакистана и транспортировались вооруженным формированиям  оппозиции на территории Афганистана. Не случайно военнослужащие отряда называли себя «караванщиками».
Событийная канва предлагаемой книги - разведывательно-боевая деятельность отряда за время его пребывания в Афгане. Она состояла  из разведки караванных путей, досмотра проходившх караванов и выявления транспортов с оружием, организации засад и уничтожении  средств доставки оружия, военной техники  и боеприпасов. Спецназовцам-«караванщикам приходилось вступать в бой с охраной караванов и территориальными  боевыми отрядами, которые обеспечивали проводку караванов.
 Капитану Ярославу Павловичу Горошко, старшему лейтенанту Олегу Петровичу Онищуку, младшему сержанту Юрию Вериковичу Исламову, награжденым Золотой Звездой Героя, в книге уделено особое внимание. В повести приводится немало писем, раскрывающих их внутренний мир.
Работая над книгой, автор побывал на родине Юрия Исламова, в учебном подразделении спецназовцев в Чирчике, несколько раз встречалася с Ярославом Горошко, переписывался с родными Олега Онищука, неоднократно беседовал со спецназовцами, отслужившими в Афгане.
Очень полезными оказались издания «Афганистан – звездный час спецназа.1979-1989гг.» (М.: «Русская панорама» 2009; «СПСЛ») и А.Сухолесский. «Спецназ ГРУ в Афганистане, 1979-1989 гг.» (М.: «Арктика 4Д», «Русская панорама», 2009).
Некоторые используемые в книге слова требуют пояснения. Душман (перс.) –противник; производные (разг.): дух, духи, душки. Шурави (дари) – советский, так афганцы называли всех граждан СССР. Кафир (араб.) – безбожник, неверный. Моджахед (араб.) – воин, участвующий в вооруженной борьбе за веру. Дувал – глинобитный забор; сельское строениие. Пайса (дари) – деньги, буквально – дань, оброк. Лифчик –тактическое снаряжение в виде нагрудника с карманами. Непримиримые – семь основных оппозиционных партий Афганистана, отвергавшие переговоры по мирному урегулированию вооруженного конфликта между оппозицией и правительством. В их числе были: ИПА (Исламская партия Афганистана) – самая массовая, ее вооруженные отряды насчитывали до 25 тысяч бойцов; ДИРА (Движение исламской рволюции Афганистана) и другие.
Мандех – сухое русло в пустыне, степи шириной до 50 и более метров, глубиной до 100 метров; ров. Зеленка – жилая, орошаемая зона  долин и ущелий. Кишлак – населенный пункт сельского типа. Результат – трофей или подтвержденный факт перехвата каравана с оружием, он шел в учет результативности боевой деятельности отряда. Броня (разг) – обобщенное название бронетехники и членов экипажей, а также дежурной бронегруппы отряда. Царандой – афганская народная милиция. ХАД – министерство госбезопасности Афганистана, в органах которого советникми работали оперативные сорудники КГБ СССР.
Всем, кто помогал  в воссоздании характеров, образа жизни, службы  героев повести, хроники  и  динамики событий, автор выражает  большую сердечную признательность.
Книга о спецназовцах-«караванщиках» приоткрывает еще одну страницу многогранной правды о войне в Афганистане. А всю правду, пожалуй, никто никогда не расскажет и не узнает.
Геннадий Иванов.


Глава первая
В ШАХДЖОЕ И ВОКРУГ НЕГО

БОЕВОЕ КРЕЩЕНИЕ
Группа лейтенанта Валентина Довгули влипла и, судя по всему, крепко. После ночного марша она залегла на дневку недалеко от кишлака на склонах одной из предгорных сопок. И тут Валентину стало ясно, что они засветились. Сначала несколько небольших разведдозоров душманов попытались подойти к сопке с разных направлений. Пришлось открыть по ним огонь. Прощупав расположение позиций и систему огня спецназовцев, душманы убедились, что оборона – круговая. И отошли. Потом  установили на соседней сопке  безоткатные орудия, минометы и начали обстрел.
- Наши дальнейшие действия? – спросил у Довгули лейтенант Сергей Кирщин.
Спросил таким тоном, будто это его совсем не волновало. Довгуля понял, что лейтенанту в его первом выходе в горы,  хотелось показать себя выдержанным и волевым офицером, для него бой – рабочая обстановка.
- Можно считать, что в заданный район засады на караванном маршруте мы уже не попадем, - в тон Кирщину ответил Довгуля.
Посмотрел стажеру в глаза и прочитал в них незаданный вопрос:
- А с нами-то что будет?
- С минуты на минуту «духи» пойдут в атаку, - помедлив, произнес Довгуля. –  Отобьем ее и  вызовем вертолеты. Будем эвакуироваться. Конечно, хреново, что группа засветилась и не отработала по каравану. Ладно, другой раз повезет больше.
Тревожный огонек в глазах Кирщина погас. Командир группы повернулся к полулежавшему в окопчике радисту:
- Дай связь с «Глобусом»!
Коротко  доложив по радио в центр боевого управления (ЦБУ) отряда ситуацию, Довгуля внимательно выслушал ответ. Затем попросил:
- Пусть «горбатые» поработают «гвоздиками», а «пчелки» - «трещетками».
Закончив сеанс, пояснил Кирщину:
- На связи был командир отряда  подполковник Нечитайло. Он посылает для организации нашей эвакуации своего зама майора Евгения Сергеева. Будь спокоен, Сергеев сделает все наилучшим образом. Он тут уже почти два года и, можно сказать, на караванах собаку съел. Для обеспечения эвакуации выделена  пара «горбатых» - вертолетов огневой поддержки Ми-24. Они нанесут по  позицям «духов» удар неуправляемыми реактивными снарядами. Потом пара «пчелок» - Ми-8,  обработают «душков» из пулеметов.
Вскоре, как и предполагал Довгуля, противник пошел в атаку. Группа спецназовцев состояла  из боевых троек. У каждого старшего в тройке имелась портативная радостанция. Получая немедленные доклады о всех изменениях обстановки, командир группы постоянно держал тройки в курсе  ситуации в целом. Лейтенант Довгуля проинформировал командиров  троек о решении командира отряда  эвакуировать группу, времени прибытия вертолетов.
Зная о скорой поддержке с воздуха, разведчики не жалели патронов и встретили атакующих плотным огнем. Те сначала залегли, а потом отошли в кишлак.
Все спутала погода. Шел ноябрь 1986 года. Он изумлял ветеранов отряда резкими перепадами видимости и температуры,  шквальными ветрами, плотными зарядами снега или дождя.
- У афганского ноября азиатский характер, - шутили остряки. - Если он дарит солнечный день, то жди  подвоха.
И верно. Сияя с утра голубым небом, ноябрьский день собрал к полудню над горным хребтом тяжелые валы снежно-дождевых облаков и  обрушил их на предгорья, на сопку, где заняла позицию разведгруппа Довгули. Навалившийся заряд мокрого снега вмиг уменьшил видимость до нескольких метров. В окопы потекли струйки ледяной воды. От порыва студеного ветра и набившихся за воротник тающих хлопьев снега лейтенант Кирщин зябко поежился:
- Ну и холодрыга!
- Если бы только это, - угрюмо отозвался Довгуля. - Как нас найдут вертолетчики? Если погода заварила эту кашу надолго, то надо рассчитывать в основном на свои силы.
Кирщин промолчал. Он почувствовал, как от спокойно-тяжелых слов командира у него противно засосало под ложечкой. Посмотрел вверх. В глазах зарябило от множества несущихся в разных направлениях снежинок. Сквозь завывание ветра послышался слабый нарастающий гул авиационных двигателей.
- Вертолеты! - обрадованно произнес  Кирщин.
- Может быть, - пожал плечами Довгуля. - А что толку?
Невозможно было понять, с какой стороны доносился приближающийся гул. Казалось, сразу ото всюду. Достигнув наибольшей громкости, он стал постепенно затихать. Потом еще три раза приближался и удалялся. Затем замер совсем.
- Улетели, - огорченно произнес Кирщин.
- Они  еще прилетят.
Помолчали.
Монотонное завывание ветра прорезал короткий клекающий звук. Потом еще такой же чуть громче и ближе. Еще…
- «Душки» возобновили  минометный обстрел, - прокомментировал Валентин.- Кладут мины наугад. Авось…
Окончание фразы Сергей не расслышал, оно слилось  с клекающим хлопком близкого разрыва. Довгуля вдруг недоуменно посмотрел на Кирщина и произнес:
- Этого еще не хватало.
Затем рванул куртку на правом боку. Выражение его лица быстро менялось.
- Скорее противошоковый  укол! – крикнул радист и бросился к командиру.
- Принимай группу, - с расстановкой отдал Довгуля распоряжение стажеру.
- Понял, понял, - механически ответил Кирщин, стараясь как можно быстрее оголить хотя бы небольшой участок бока Валентина для противошокового укола.
- Разрешите, я сам это сделаю,- прозвучал за его плечом голос санинструктора младшего сержанта Атажанова.
Сергей молча уступил.
- Доложить на «Глобус», что лейтенант Довгуля ранен и вы приняли на себя командование? – спросил радист.
- Конечно, - кивнул головой Кирщин.
К вечеру снежная пелена поредела, но косматые валы облаков по-прежнему перекатывались через сопку. Душманы усилили огонь: кроме минометов били безоткатные орудия и крупнокалиберные пулеметы. Разрывом накрыло расчет гранатомета АГС – ранило младших сержантов Плюснина, Мицкявичуса и ефрейтора Бурджалиани. А через несколько минут зацепило осколком рядового Раймондаса. Санинструктор Атажанов метался от одного раненого к другому. Разрывы мин и снарядов, свист осколков и пуль – все это, казалось, не  имело к нему отношения. Увы. Санинструктор споткнулся на бегу и не поднялся – ранение оказалось тяжелым. Он дожил до эвакуации группы , но чуть позже, уже   в госпитале умер.
Вертолеты прилетели еще раз и снова бесполезно.
До наступления темноты душманы предприняли атаку.
- Кяфиры, сдавайтесь, всем вам будет смерть! – орал громкоговоритель из атакующей цепи.
Разведчики отвечали короткими экономными очередями. Пожалуй, противник и  не рассчитывал на успех атаки. Скорее всего, полевой командир  предпринял ее с целью морального воздействия на обороняющихся. Цепь вскоре остановилась, затем двинулась в обратном направлении. Вокруг сопки остались только посты наблюдения душанов.
Наступила промозглая ночь. Мороз стоял небольшой, но вполне достаточный, чтобы промокшую за день, набухшую одежду разведчиков превратить в ледяной панцирь. Парням оставалось лишь мечтать о тепле, глотке горячего чая. Пробиравшая до костей стужа изнуряла их, давила на волю.
Валентин Довгуля изредка стонал. Сергей Кирщин поправлял рюкзак десантника, заменявший раненому подушку, подносил к его губам фляжку. Что он мог сделать еще?
Рано утром в кишлаке зазвучал голос муэдзина, призывавший правоверных к утренней молитве. Сбросив с себя полусонную дремоту, Сергей протянул руку к Валентину, провел ладонью по его лбу и ощутил иней. Лейтенант Валентин Довгуля тихо умер.
Это была первая смерть боевого товарища на глазах Сергея, и она поразила его своей простотой.
После намаза, когда стало достаточно светло, со стороны  кишлака предприняли новую атаку. Спецназовцы ее отбили.
Связавшись с «Глобусом» Кирщин доложил обстановку и попросил уточнить время прилета вертолетов. Ему ответили, что «вертушки» с группой майора Сергеева находятся в готовности к вылету, все дело за погодой. Согласно метеопрогнозу, туман над сопкой должен был подняться примерно к двенадцати часам. Если, конечно, - это туман. Но не исключено, что сопка оказалась просто в облаках, ведь она располагалась на высоте более двух километров. В таком случае прогнозировать метеоусловия было трудно.
Никогда в жизни Сергей еще не торопил стрелки часов так, как в этот день: скорее бы подошли к заветным 12. Он с радостным волнением подмечал малоприметные, на первый взгляд,  признаки улучшения видимости. Вот серая мгла над землей заметно посветлела, вот стали виднее строения в кишлаке. Казалось, еще мгновение и сопка освободится от придавившего ее водянистого груза. Но ни к двенадцати  часам, ни к часу дня желаемых перемен в погоде не произошло.
Над сопкой прогудели вертолеты и ушли.
В половине второго над головой снова потемнело. Заморосил дождь, сменившийся мокрым хлопьевидным снегом. Душманы возобновили обстрел, потом еще раз попытались атаковать, но безрезультатно.
Кирщин обошел окопы. Раненых добавилось, патронов заметно убавилось. На душе у Сергея скребли кошки. Еще не огрубевшее в боях и страданиях сердце молодого офицера болезненно сжималось. Лейтенант не мог долго смотреть на искаженные болью лица раненых парней и чувствовать свое бессилие помочь им. Стараясь бодро держаться сам, он говорил, что улучшение погоды обязтельно будет,  надо обязательно продержаться некоторое время.
Пока ходил по сопке, промок до костей. В движении еще кое-как грелся, но присев в своем окопе, быстро остыл и никак не мог остановить противную дрожь во всем теле.
Обстрел сопки продолжался до темноты.
После утренней молитвы, как и накануне, последовала атака. Лейтенант заметил новый обеспокоивший его штрих: из окопа, где находился рядовой Вольтер Гадилия, в атакующих летели сигнальные ракеты. Значит, парни экономили боезапас. Будет ли чем отбивать следующие атаки? Все же до ночи патронов хватило.
На третьи сутки облака над сопкой разорвало, и в этот разрыв скользнули вертолеты. Майор Сергеев эвакуировал разведгруппу. Затем  по позициям душманов и самому  кишлаку два звена СУ-25 нанесли бомбо-штурмовой удар.

РАЗБОР
Несколько дней спустя после боя, в котором погиб лейтенант Довгуля, заместитель командира отряда майор  Евгений Сергеев встретил возле штабного домика командира 3 роты капитана Ярослава Горошко и сказал:
- Ярослав, зайди ко мне, потолковать надо.
- Есть прибыть к вам, - четко, как положено по уставу, ответил капитан, хотя тон майора  настраивал, скорее, на доверительный, чем на официальный  характер разговора.
Горошко ценил, что  начальники обращались  к нему в оряде, как и ко многим другим офицерам, запросто, на «ты». Подобный тон выглядел тут вполне естественным, поскольку на каждом шагу реальность вносила поправки в поведение людей. Поправки, не предусмотренные никакими  руководящими документами. У  офицеров, только что прибвших в Афган, это поначалу взывало недоумение. Например,  сержант вместо положенного «товарищ старший лейтенант», обращаясь к офицеру, говорил «командир».  Но в первом же выходе в горы офицер убеждался, что в ходе радиообмена  обращение «командир» позволяло значительно сократить продолжительность разговора, что было немаловажно как для маскировки, так и для экономии питания радиостанции.Кроме того помогало выиграть ценные секунды при докладе сержантов-командиров боевых троек о появлении противника, согласовании действий в ходе боя.
Ярослав Горошко прибыл первый раз в Афганистан в 1981 году сразу после окончания Хмельницкого высшего военного артиллерийского командного училища имени маршала артиллерии Н.Д.Яковлева на должность командира минометного взвода. Показал себя настоящим боевым офицером и был назначен на должность командира десантно-штурмовой роты. Заслуженно удостоился ордена Красной Звезды и медали «За отвагу». Заменившись через два года в Союз, служил в части спецназа. По личной просьбе в 1986 году его второй раз направили в Афган, теперь уже в 186-й отряд спецназа на должность командира роты.
Как и  другие  офицеры, он  со временем сумел разобраться в местных особенностях. Причем, до тонкостей. В результате, все, что важно было для боя, победы в бою признал целесообразным и необходимым. Вместе с тем отверг третьестепенное,  поверхностное. Так Горошко сделал обычным для себя во взаимоотношениях с сослуживцами руководствоваться уставными нормами. Сначала кое-кто из «ветеранов» покачивал головой, дескать, к чему это здесь, в Афгане? Другие снисходительно кивали, мол, тут каждый развлекает сам себя как может, скоро Ярославу это надоест. Но все постепенно привыкли к тому, что капитан Горошко строит свои взаимоотношения с сослуживцами  по уставу.
Майора Сергеева капитан Горошко уважал как высокопрофессионального офицера. Ценил его умение не только четко, но и творчески  организовывать «боевуху» - повседневную боевую  подготвоку личного состава отряда, организацию боевых выходов.  У подчиненных  Сергеев пользовался. Кроме прочего, авторитетом опытного, удачливого «караванщика». Горошко даже завидовал ему немного.
Сам Ярослав не чувствовал себя в Афгане обойденным везением  – боевая работа у него пошла с самого начала. В первом же выходе разведгруппа Горошко сошлась с отрядом  полевого командира Саламан-Хана. В ходе боя разведчики, конечно,  не рассматривали, в кого стреляли, попадали. Но после схватки выяснилось, что именно Саламан-Ханом Ярослав открыл свой боевой счет.
Итак, майор Сергеев и капитан Горошко вошли в штабной домик. Немного помолчав, Сергеев произнес:
- Ярослав, тяни Кирщина! Тяни его! Офицер он грамотный, толковый, но, чувствуется, слишком близко к сердцу принял неудачу первого выхода на задание. Особенно тяжело, вижу, переживает смерть лейтенанта Довгули, ведь они вместе учились в военном училище. Как бы теперь у Кирщина не развился комплекс неудачника. Понимаешь?
- Конечно, понимаю, товарищ майор.
- Вот и поработай с ним. Ты в Афгане второй раз, и твое слово для него многое значит. Нельзя допустить, чтобы лейтенант надломился. Тяни его, а я помогу.
- У вас, товарищ майор, наверное, есть конкретные наметки, как это лучше сделать?
- Кое-что прикидывал. Давай для начала соберемся втроем и не спеша поговорим о слабых местах того неудачного выхода. У Кирщина не должно сложится впечатление, будто провал задания был предрешен.
- Такой разговор очень нужен, - согласился Горошко.
Беседа  состоялась в тот же день. От вызова в штаб Кирщин ничего хорошего для себя не ждал, поэтому в присутствии заместителя командира отряда  и ротного поначалу держался скованно.
- Такое настроение не годится, - доброжелательно глядя в глаза лейтенанту, заметил Сергеев. – Ты пойми нас правильно, Сергей, мы не отчитывать тебя при гласили. Со дня на день пошлем тебя во главе группы на задание, и нам хочется, чтобы ты проанализировал и учел все плюсы и минусы неудавшегося выхода.
Нахмуренное лицо  приглашенного немного просветлело, он перевел потупленный прежде взгляд на майора.
- Скажите, товарищ лейтенант, - вступил в разговор Горошко.- Для вас лично засветка группы оказалась полной неожиданностью, или же вы догадывались о ней?
- До сих пор не могу понять, когда и на чем мы засветились, - повернул  голову Кирщин в сторону капитана. – Нас обложили внезапно и сразу со всех сторон.
- То есть, с  разведдозором противника вы не встречались и даже издали его не наблюдали. Правильно я понял?
- Правильно.
- Так, - удовлетворенно кивнул головой капитан. – А какой-нибудь пастух, крестьянин-дехканин  мог вас видеть? Мимо отары овец, сада, дувала вы проходили?
- Не берусь ни утверждать, ни отрицать, - подумав, произнес лейтенант.
- А ты постарайся припомнить, это очень важно, - попросил майор.
- Перед рассветом мы, помнится, прошли по краю овальной ложбины, где на ночь укрылась отара овец. Две-три овцы заблеяли, но никого из людей там не было видно. Во всяком случае, за нами никто следом не шел.
Сергеев и Горошко переглянулись.
- Наблюдателям не было необходимости здороваться с вами и спрашивать: «Куда путь держите друзья-шурави?» - не удержался капитан от иронии. – Имейте в виду, товарищ лейтенант, что у противника создана и четко действует кустовая система наблюдения и оповещения. Куст  включает в себя до десяти наблюдателей. Старший с портативным передатчиком обычно маскируется у условном месте. Остальные наблюдатели без всякого оружия, без радиопередатчиков ходят по окрестностям. Иногда – с отарой овец, порой - под видом дехкан. Вроде бы, занимаются сельхозработами – в саду, поле, огороде, в горах.
- Надо иметь в виду, что у душманов немало помощников также среди жителей кишлаков, - добавил майор. – Причем, небескорыстных. Всякая информация о наших передвижениях хорошо оплачивается.
- Местным жителя известны в окрестностях каждый камень и куст, - вновь заговорил Горошко. – Отпечаток сапога на мокром песке, сломанная ветка, сдвинутый камень – ничто не остается для них незамеченным. И тут же следует сигнал старшему наблюдателю. Тот по радио – дальше. А полевые командиры- куманданы, - не новички в тактике. Они умеют рассчитывать маршруты наших групп и выбирать наиболее выгодное для них в тактическом отношении место боя.
Разговор продолжался долго. Постепенно лейтенант Кирщин втянулся в беседу: задавал вопросы, высказывал свои суждения. В конце майор Сергее спросил его:
- Ну что, Сергей, поведешь группу, не оробеешь?
- Поведу, - уверенно произнес Кирщин.
- Вот и хорошо. Капитан Горошко поможет тебе подготовиться к выходу.

ВСЕ ДЕЛО В ШАБЛОНЕ
Через несколько дней группа лейтенанта Кирщина в ночь на бронетранспорт ере выдвинулась из городка. На расчетном рубеже спешилась и направилась на караванный маршрут  в район засады. На следующий день она засветилась. Ее тут же, не доводя дело до боя, эвакуировали на вертолетах.
- Поняли, в чем в допустили главную ошибку? – спросил Кирщина капитан Горошко во время разбора действий группы.
Выслушав предположения лейтенанта, капитан высказал свое мнение:
- В течение ночи вы не успели дойти до гор, застряли в предгорьях, где очень трудно замаскироваться.
Командир отряда подполковник Нечитайло и его заместитель согласились с выводом  ротного. Решили в следующем выходе в горы высадить группу Кирщина ближе к району засады. Так и сделали. Высадка прошла поздним вечером в безлюдном месте без помех. Спецназовцы сразу же нырнули в близлежащую рощу, откуда, согласно разработанному плану, следовало скрытно выдвинуться в заданный  район. Дальнейший маршрут проложили с таким расчетом, чтобы вероятность обнаружения свести до минимума.
Однако наутро, ближе к полудню группа была обнаружена противником. Как и в предыдущий раз ее пришлось срочно эвакуировать. Досрочной эвакуацией завершился и  следующий выход разведгруппы лейтенанта Кирщина.
После серии  неудач Сергей заметно приуныл. Горошко хотя и не падал духом, но все же испытывал огорчение. И усиленно пыталс поянть причину неудач, сводившую на нет все их усилия.
С точки зрения сложившейся методики организации засад на караванных маршрутах группа лейтенанта Кирщина в последнем выходе действовала безупречно. Тем не менее – засветка. В чем же дело? Неужели куманданы талантливее Сергеева, Горошко и просто переигрывают их? Самолюбие Ярослава противилось такому выводу, хотя он в общем-то признавал, что полевые командиры душманов были отнюдь не  глупы. О некоторых  он был наслышан как о расчетливых, опытных, хитрых воинах. Тем не менее проигрывать тактические поединки  куманданам было досадно, а выиграть не получалось.
Капитан Горошко просто завидовал майору Сергеву, который, казалось, не придавал неудачам Кирщина большого значения и сразу же после очередной эвакуации его группы увлеченно готовил к выходу в горы другие группы. Поэтому для Горошко оказалось полной  неожиданностью предложение Сергеева:
- Ярослав, загляни  ко мне, надо потолковать в отношении Кирщина.
Отложив все дела, капитан тут же направился в штабной домик.
- Знаешь, почему «духи» переигрывают Кирщина, а заодно и нас с тобой? – без подходов начал разговор Сергеев. - Потому что мы действуем шаблонно. Выдумки, дерзости нам не хватает. Понял? Судя по всему, душманы садятся на «хвост» нашей высадившейся  группе и скрытно сопровождают  до тех пор, пока не представляется  наиболее благоприятные условия для ее уничтожения. Этим в значительной мере и объясняется серия неудач лейтенанта Кирщина.
- Вполне допустимо, - согласился Горошко.
- В таком случае надо каким-то образом сбить противника  с толку, - развивал Сергеев свою мысль. - Хорошо бы высадить группу Кирщина как-то по-хитрому. Может быть, уменьшить ее численность с 20, скажем,  до12 человек. Вот послушай, Ярослав.
Майор схематически изобразил на бумаге сущность замысла.
- В этом что-то есть,- подумав, произнес капитан. – Давайте еще раз, не спеша проанализируем сильные и слабые стороны варианта.
Теперь они уже вдвоем взвесили все возможные за и против, прикинули  самое маловероятное развитие событий и пришли к единому мнению: стоит рискнуть.

УЛОВКА
Через несколько дней на досмотр  транспортных средств на караванном пути вылетели два вертолета Ми-8. Приземлились у одного из следовавших в сторону Кабула автомобилей. Спецназовцы проверили, нет ли оружия, боеприпасов? Ни того, ни другого не оказалось. Машина продолжила свой путь, вертолеты, взлетев, взяли прежний курс. Вскоре приземлились возле другого автомобиля. Процедура повторилась: досмотр как досмотр. Естественно, за винтокрылыми машинами внимательно следили наблюдатели противника.
Когда Ми-8, подняв вращающимися лопастями тучу пыли, сели пятый раз подряд, наблюдатели не придали этому особого значения – шурави производили досмотр. Не придали наблюдатели особого значения и тому, что один вертолет опустился у примыкающего к дороге заросшему кустарником оврагу-мандеху. Сквозь густые клубы поднятой пыли он не заметили, что из двери «вертушки»  ящерицами выскользнули двенадцать человек и исчезли в мандехе. А вертолеты продолжили досмотровый полет.
После набора высоты капитан Горошко цепким взглядом разведчика прошелся сверху по мандеху и с удовлетворением отметил, что Кирщин с группой замаскировался надежно. Что ж, начало складывалось неплохо. По возвращении в отряд  доложил майору Сергееву:
- Высадка, вроде бы, получилась…
- Может быть, получилась, - кивнул головой майор.- Это будет видно самое много через двое суток. Либо «Вираж» забьет караван, либо придется вытаскивать его с боем. Район, сам знаешь, какой.
Майор кивнул головой в сторону карты-двухкилометровки, висевшей на стенештабного помещения. Горошко перевел на нее взгляд, остановился на кишлаке Шукур-Калай. Там, как было известно, располагался отряд душманов из нескольких десятков бойцов. Рядом - кишлак Боггай. Вроде бы небольшой, а в отряд поставил около сотни человек. Взгляд капитана скользнул на кишлак Вахаб-Кала. «Хрен редьки не слаще», - подумал Ярослав. А вслух произнес:
- Общая численность отрядов противника - до двухсот бойцов. Так что, Кирщину нельзя допустить ни единой ошибки.
- Конечно, - в раздумье произнес майор, щелчком выбивая сигарету из коробки «Охотничьих» - Все же готовьте ему в помощь группу поддержки.
- Есть!
Подготовка резервной группы много времени не заняла. Основательно проверив экипировку каждого отобранного в нее спецназовца и убедившись в готовности к немедленному выступлению по сигналу, капитан Горошко отдал распоряжение всем отдыхать и сам прилег на кровать. Понимал, что надо уснуть. Неизвестно, сколько времени отведено, поэтому следовало ценить каждую минуту. А с другой стороны, как уснуть, если все твои мысли далеко от казармы, если ты вместе с лейтенантом Кирщиным крадучись приближаешься к заброшенному кишлаку, определяешь тройкам участки наблюдения, чутко вслушиваешься в ночную тишину.
Оттого и  сон не сон, а какая-то тревожная, настороженная полудрема. В сознании, точно кусочки  разноцветного, разноформатного стекла, без всякой взаимосвязи выплывают из глубины памяти отрывки давних мыслей, строки пи сем, отдельные фразу из бесед.
Вот перед мысленным взором возникла страничка письма, которое Ярослав написал и отправил жене еще во время первой командировки в Афган. Он писал  всегда на украинском, обращенные к ней местоимения выводил с большой буквы.
«Здравствуй, кохана моя Людочка! С приветом и массой наилучших пожеланий к Тебе Славик. Дела мои идут нормально, я живой и здоровый пока. Получил два Твоих письма. Очень благодарен Тебе за них, моя родная, и очень рад, что все так сложилось…
В целом у нас тут становится напряженнее. Сейчас афганские праздники – пятая годовщина Саурской революции. Кандагар весь в знаменах, но покой очень обманчивый: «духи» в любой момент могут напасть на город, поэтому мы всякий час находимся в готовности выступить на помощь афганским солдатам.
У нас уже жарко: до 37-39 градусов. Достали помидоров и много разных овощей. Все кругом зелено, трава по колено. Смотрю я на эту красоту, на этих бедных, но трудолюбивых людей и в душе закипает злость. Ведь эти сволочи, что обучают «духов» и поставляют им необходимые припасы, уже принесли своему народу столько горя, что не измерить. И они сами, и слепые исполнители их воли, «духи», должны понести страшную кару за все это. Самую страшную, какая есть на земле. И они  понесут …
Свой долг перед Отечеством мы выполним, и Отечество будет гордиться нами».
Тут текст письма расплылся, но мысль Ярослава продолжала движение все в том же направлении. Ему было приятно думать о том, как он помогал афганцам в борьбе с душманами прежде и теперь вот он снова здесь. Боевой работы, чувствуется, предстоит много. Полевых командиров, по рассказам сослуживцев, не стало меньше, скорее наоборот. Странно, что афганские дехкане допустили это. Но что там рассуждать. Главное – как следует делать свое дело «караванщиков». Оно сложное и опасное. Те, кто формирует и сопровождает караваны с оружием, судя по всему, тоже с головой. Да и спрос за доставку караванов у них, если верить народным милиционерам-царандоевцам, просто жестокий. Если караван перехвачен, то ответственного за его охрану полевого командира казнят. А руководитель крупных формирований Мулла Мадад будто бы, лично расстреливает  из гранатомета провинившихся.
Ярослав отчетливо представил себе Мадада с гранатометом в рука. Но тут проснулся оттого, что кто-то слегка потянул его рукав. Склонившийся над ним  дежурный по роте младший сержант Бойченко негромко произнес:
- Товарищ капитан, вас срочно вызывают на ЦБУ.
Ярослав посмотрел на часы: половина двенадцатого ночи.
- Или влипли, или «забили», - подумал Горошко о группе Кирщина, почти бегом направляясь к домику, где располагался центр боевого управления.
Майор Сергеев с трудом просматривался сквозь клубы терпкого дыма. «Охотничьи» - «Смерть на болоте», - почему-то припомнил Ярослав шутку батальонных остряков.
Посмотрев на вошедшего ротного, майор молча  подвинул в его сторону журнал с записью поступающих от разведгрупп радиограмм. Капитан впился глазами в загибающиеся направо вниз строчки, выведенные  сидевшим здесь дежурным по ЦБУ старшим лейтенантом Захарченковым:
«23.15. «Вираж»-«Глобусу». Забил две коробочки. Обе взорвались. Сменил местонахождение. Веду наблюдение. Противодействия нет».
У Ярослава будто камень с души свалился.
- Наконец-то у Кирщина удача,- выдохнул он.

В ЗАСАДЕ У КИШЛАКА   МУКАРАБ
Позже, по возвращении лейтенант Сергей Кирщин подробно рассказал, как проходил переломный для него выход на задание.
Высадившись из вертолета, группа залегла в мандехе и без движения пролежала до темноты. Как только сумерки сгустились, лейтенант подал сигнал на выдвижение. Направились к дороге, по которой проходили караваны. Без суеты и шума каждый занял строю свое, заранее определенное место. Трое, цепочкой – в головном дозоре. За ними на таком расстоянии, чтобы не терять из вида, - ядро группы, в котором находились Кирщин, связист и еще несколько спецназовцев. Замыкал группу тыльный дозор из трех бойцов, двигавшихся цепочкой.
Место засады выбрали еще в отряде, во время разработки плана действий. Рассудили, что, пожалуй, лучше всего подходит заброшенный кишлак Мукараб, выходивший высокими глинобитным и стенами-дувалами к самой дороге. На окраине кишлака боевые тройки заняли позиции.
Ночь стояла темная, сырая, безголосая. Время от времени Кирщин запрашивал по радио командиров троек:
- «Вираж-1», я –«Вираж», что наблюдаете?
- Я – «Вираж-1», обстановка без изменений.
То же самое сообщали лейтенанту «Вираж-2» и «Вираж-3».
Ровно в 21 час Кирщина вызвал младший  сержант Олег Пыхтин, наблюдавший за дорогой к северу от кишлака:
- «Вираж!» Я-«Вираж-2». Наблюдаю несколько «бородатых» с автоматами.
- Я-«Вираж!» Уточни, сколько.
- Пять-семь стволов.
Лейтенант чуть было не отдал команду «огонь!» Его наполнило чувство ненависти к врагам и горячее желание отомстить за смерть Валентина Довгули, Атажанова, за раненых парней, за все те душевные и физические страдания, что пришлось ему пережить во время трехсуточного боя в окружении. Но Кирщин сдержался. Ведь не счеты сводить за убитых и раненых пришел он к этому кишлаку, а перехватывать  транспорт с оружие.. Заглушив поднявшуюся, было, волну ярости, Сергей стал размышлять спокойно, ясно.
Пять-семь боевиков это, судя по всему, - головной дозор, который выдвигается обычно перед караваном на дистанцию до двух километров. Пусть себе дозорные  идут, нельзя дать им повод насторожиться, заподозрить чье-нибудь присутствие.
Вызвав командиров троек, лейтенант приказал им пропустить дозорных.
- Понял, дозор пропускаем, - отозвался первым сержант Пыхтин.
Получение указания подтвердили также командиры двух других троек.
Снова ожидание. Теперь минуты казались еще длиннее, чем прежде. Наконец вдали послышался рокот двигателя.
- Командир, караван! – не скрывая радости, доложил Пыхтин.
- Спокойно, «Вираж-2»! Подпустим.
Лейтенант Кирщин внимательно вслушивался в звуки, всматривался в ночной бинокль. Это очень важно было сейчас – определить транспортное средство. Если трехосный «Мерседес», то его обычно сопровождает многочисленное охранение и нужно готовиться к трудному бою. Другое дело - если полугрузовой автомобиль, скажем,  «Симург». В нем, как правило, два-четыре охранника. Тут все можно решить первыми же очередями. Сергей напрягал слух. Вот это да – неужели трактор? Пока еще его не было видно за сопкой, но Сергей уже почти не сомневался в том, что двигался именно трактор. Вот он показался из-за поворота. Точно: трактор с прицепом, на котором в ночной бинокль можно было различить несколько охранников. Прицеп вместительный, оружия в нем должно быть немало.
- Бьем? – нетерпеливо запросил Пыхтин.
Кирщин медлил с ответом. Почему? Ему не нравился звук тракторного двигателя: не чувствовалось в нем напряжения сил. А если двигатель тянул  прицеп играючи, значит – прицеп был пустой.
- Командир! Бьем или не бьем? – волновался Пыхтин.
- Пропускаем! – торопливо произнес лейтенант, опасаясь чтобы у подчиненных не сдали нервы.
- «Вираж-2!» «Вираж-1!» «Вираж-3!» Огня не открывать! Как  поняли?
Командиры троек поняли правильно.
Провожая взглядом удалявшийся трактор, лейтенант  думал о том, что здесь душманы отступили от привычной схемы сопровождения каравана. Как правило, роль головного дозора они отводили  автомобилю или пешим боевикам. А тут после пеших – трактор с прицепом. К чему бы это? Уж не вызвана ли столь  тщательная разведка маршрута значимостью каравана, перевозимого груза? Ладно, время покажет. Надо было снова ждать.
Когда послышался слабый рокот автомобильных двигателей, Кирщин посмотрел на часы -23.00. Одновременно с рокотом на низких сплошных облаках затанцевали световые «зайчики».  Сначала Сергей даже не связал эти блики с автомобилями, настолько невероятным представлялось ему, чтобы караван шел с включенными фарами. Но вскоре убедился в реальности невероятного: да, два автомобиля освещали себе дорогу фарами. Позже Сергей осмыслил столь необычное явление. То была совсем не беспечность душманов, а их абсолютная уверенность в безопасности пути, основанная на данных двух разведдозоров.
Вызвав по радио командиров троек, лейтенант отдал указание:
- Огонь открывать только по моей команде!
До автомобилей оставалось полкилометра, триста метров, двести. Открывать огонь рано. Сто пятьдесят.
- Огонь!
Сто пятьдесят метров для пулеметов и автоматов – это почти что в упор.
Обе машины сразу же остановились. Передняя загорелась. До десятка охранников открыли ответный огонь, но они были хорошо видны на фоне пылающей машины и продержались считанные минуты.
Загорелась и вторая автомашина.
- Ведь сгорит все, - подумал Кирщин.- Надо бы узнать, что за груз?
- «Вираж-2»! Я-«Вираж !» -вызвал лейтенант Пыхтина. – Выдвигайтесь к «коробочкам»! Досмотрите, заберите оружие и документы убитых! Остальные прикрывают.
Лейтенант  увидел, как в сторону горящих автомобилей метнулись три силуэта. И вдруг его обожгла мысль:
- Да зачем же я послал людей к горящим машинам? Если там боеприпасы, то могут рвануть в любую секунду.
И тут же по радио:
- «Вираж-2», назад! Немедленно назад!
Пыхтин с товарищами круто развернулся в обратную сторону, в несколько прыжков оказался возле  прежнего укрытия. И в этот момент воздух и землю сотряс гулкий взрыв. За ним другой, третий. То с некоторыми перерывами, то почти одновременно по несколько взрывы гремели не менее десяти минут.
- Отходим! – подал Кирщин команду подчиненным.
Он понимал, что вскоре сюда может подойти отряд душманов. Но куда отходить? Забиться в горы, отсидеться до утра, потом эвакуироваться  на вертолетах. Но достаточно длительный ночной марш был сопряжен с риском встречи с противником. Лейтенант принял решение отойти от кишлака в сторону гор на расстояние примерно 300 метров, чтобы держать в поле зрения догорающие остатки машин, и замаскироваться.
Отошли, заняли боевой порядок.
- За кишлаком и «коробочками» вести непрерывное наблюдение! – приказал лейтенант командирам троек.
Затем связался с «Глобусом» и доложил о выполнении поставленной задачи.
Отряд душманов численностью до сорока человек подошел к Мукарабу примерно через полтора часа. Он двигался с той же стороны, что и автомобили. За несколько сот метров до кишлака отряд залег и открыл по строениям огонь из автоматов и гранатометов. Обстрел продолжался не меньше получаса. Потом кумандан принял решение перейти к наступательным действиям: разделить отряд  на двое и войти в кишлак с двух противоположных сторон. Обычно полевые командиры избегали ночного боя, но потеря каравана из двух грузовиков, судя по всему, разгневала вышестоящего начальника.
Одна из двух групп отряда пошла в обход кишлака со стороны гор и оказалась близ позиции спецназовцев. Когда она приблизилась на расстояние примерно 150 метров, Кирщин подал команду открыть по ней огонь. Потеряв несколько человек, группа поспешно вернулась назад. Кирщин счел благоразумным не ввязываться в затяжной бой, лучше  отойти. В глубине предгорья он выбрал подходящую сопку, распорядился окопаться, выставить охранение.
- Главная часть задания выполнена, - с удовлетворением подумал лейтенант, - теперь нужно дождаться утра.
В этот раз ничто не нарушило план. Прилетели пара Ми-8 для эвакуации группы и пара Ми-24 для подавления возможных огневых точек противника. На ведущем Ми-8 находился майор Сергеев, на ведомом – капитан Горошко. Они осмотрели остатки сгоревших автомобилей. Обнаружили четыре автомата египетского производства, до сорока килограммов взрывчатки-пластида в целлофановых упаковках, обломки минометной станины, обгоревший ствол гранатомета, с десяток цинковых ящиков с патронами. Сколько и какого оружия везли в  грузовиках определить было уже невозможно.
После возвращения вертолетов на базу капитан Горошко подошел к лейтенанту Кирщину, который проверял у всех ли подчиненных оружие разряжено.
- С результатом тебя, Серега! – сказал Ярослав, впервые изменив своей привычке обращаться к офицерам на «вы». – Видишь, все получилось нормально.
- Спасибо! – прозвучало в ответ.
Посмотрев лейтенанту в глаза, Горошко поразился перемене, произошедшей в их выражении. Во время высадки группы у мандеха во взгляде Кирщина сквозили настороженное ожидание, внутренняя напряженность, даже некоторая робость перед капризной фортуной. Теперь же Ярослав встретил взгляд уверенного в себе  боевого офицера.
Радуясь в те минуты за товарища, Горошко не предполагал, что произошедшая в лейтенанте глубокая психологическая перемена окажет большое влияние на его последующую боевую работу. Что вскоре чуть ли не каждый выход лейтенанта Кирщина на перехват караванов станет для других спецназовцев наглядным уроком военной хитрости, целеустрмленности и многого другого, без чего невозможна удача на войне. Батальонные острословы за безошибочное «чутье» на караван, умение точно выбрать место и время засады назовут Кирщина «караванным Рэксом». Что же касается оценки боевой работы Кирщина командованием, то он будет награжден впоследствии орденами Красного Знамени и Красной Звезды.

В РОЛИ САПЕРОВ
В отряде было заведено правило каждый выход разведгруппы  на задание анализировать на служебном совещании офицеров. Особое внимание подполковник Нечитайло и майор Сергеев обращали на поучительные детали. Разложили по полочкам и выход лейтенанта Кирщина. Дав действиям офицера высокую оценку, командование отряда  рекомендовало подчиненным решительнее отходить от шаблонов, чаще применять нестандартные, неожиданные для противника приемы. Рекомендации были приняты к исполнению, и на совещаниях зазвучали имена офицеров, которые творчески выполняли поставленные задачи, устраивали  засаду в неожиданных для противника местах и перехватывали караваны с оружием, боеприпасами. Чаще других на разборах комбат ставил в пример опытных «караванщиков» старших лейтенантах Владимира Ковтуна, Василия Чебоксарова. Понятно, что и другим хотелось отличиться. Развернулось настоящее соревнование: чья тактическая хитрость оригинальнее, удачнее.
Капитан Горошко предложил замаскировать группу под саперов. Днем парни ходят по дороге с миноискателями, а наступлением темноты устраивают на той же дороге в нужном месте засаду. Руководство отряда одобрило идею. Группа во главе с капитаном Горошко приступила к тренировке.
На выбранном участке около двух десятков спецназовцев, вооружившись миноискателями, стали  обследовать дорожное покрытие. Для вида, конечно. Тем более, что приданные группе саперы заверили: «Здесь мин нет и быть не может». Их заверения подействовали расслабляющее. Действительно, что за интерес бродить несколько часов подряд с миноискателем, когда он совсем не нужен? Ярославу такое настроение подчиненных не понравилось – того и смотри  наблюдатели противника раскроют игру.
- Работать серьезно, как положено саперам! – потребовал он от подчиненных.
Вдруг один из разведчиков  остановился, с недоумениием посмотрел на капитана:
- В наушниках пищит. Может быть, – мина?
Горошко тут же подозвал сапера. Тот послушал зуммер, хмыкнул и стал осторожно вскрывать полотно. Из-под грунта показался корпус самой что ни на есть  настоящей подготовленной к работе противотанковой мины.
Немного погодя еще один миноискатель подал сигнал тревоги. Затем еще. Старший лейтенант Владимир Лошенков увидел выступавший  из земли рядом с колеей металлический штырь. Мало ли что может торчать на дорогое, по которой проходит всевозможный транспорт. Лошенков уже, было, размахнулся ногой, чтобы пнуть штырь, но в последний момент передумал: сработало выработанное  в Афгане чувство настороженности. Присел на корточки, осторожно разгреб вокруг штыря землю – показалась металлическая пластинка.
- Стоп! – вполголоса произнес старший лейтенант. – Тут, кажется, что-то серьезное.
Саперы разобрались. От штыря провод вел к взрывателю фугаса большой мощности. Извлекать его не стали – подорвали на месте. Образовалась воронка, перекрывшая  половину проезжей части дороги.
Расслабленности спецназовцев как не бывало, они обследовали дорогу уже на полном серьезе.
А самая идея маскировки под саперов тоже оказалась не бесплодной.

СКВОЗЬ ОГОНЬ И МЕДНЫЕ ТРУБЫ
В военном городке  царило оживление: ожидалось скорое прибытие замены тем, кто отслужил в Афганистане два года. Кому не осточертеет за два года житье, когда фактически круглые сутки не выпускаешь из рук автомат; когда в любую минуту будь готов встречать с задания раненым или мертвым товарища или сам оказаться на его месте; когда волчья тоска по жене и детям сводит по ночам душу судорогой; когда начинаешь понимать, что ничего не понимаешь в этой странной стране и такой же странной войне.
Это потом, спустя несколько месяцев, может быть, год или  два после возвращения на Родину кое-кого снова тянет в Афган. под душманские пули, в бытовую неустроенность, в атмосферу постоянного ожидания внезапного выстрела невесть откуда и неизвестно в кого, в тот кошмар наяву, которому и определения точного нет. Даже мучительная память об утратах и ноющие раны не могут сдержать той тяги.
Почему и к чему тянет? Едва ли кто мог дать себе  вразумительный ответ. Может быт, потому, что  по горным тропам Афгана немым укором бродили тени погибших товарищей; что на склоне сопки  или в мандехе можно было одним точным выстрелом утвердить справедливость как ты ее понимаешь, уничтожив представителя зла в образе «бородатого»; что после первого выхода в горы каждый с предельной ясностью  получал относительно себя ответ на вопросы: воин он или нет, храбрец или трус? В соответствие с этим следовало воздаяние: воину и храбрецу – уважение, не воину, трусу - сочувствие сослуживцев.
Еще, может быть, потому, что нигде не заслужишь орден быстрее и надежнее, чем в Афгане. Может быть, и два. А орден есть орден. Конечно, и тут без везения не обойтись. Чтобы повезло в бою, повезло на командира, на подчиненных. Без боевой удачи в на караванных маршрутах награды, конечно, никто никогда не получал. Насчет везения с командиром? Иной начальник  вдруг заявит перед строем: « Раньше меня ни одни  из вас орден не получит!» Вот и жди, когда его наградят. Конечно, далеко не каждый командир так настроен. Ну, а роль подчиненных – сержанов и солдат –вообще невозможно переоцени. Не случайно же есть понятие «боевая слаженность, которая достигнается не одной тренировокй и которая зачастую определяет успех боя.
 Обратно в Афган из России тянуло многих, из Афгана на Родину – всех до единого. В том числе заместителя командира отряда майора Евгния Сергеева и заместителя командира второй роты старшего лейтенанта Владимира Ковтуна. Они давно образовали своеобразный боевой тандем, в котором у каждого была своя роль: Сергеев выступал в качестве  генератора, разработчика  тактическх идей, Ковтун реализовывал их на практике. В выигрыше оказывался весь отряд.
Они встретились в Изяславе при формировании отряда. Сергеев уже решал множество органиационных задач в качестве заместителя командира, а Ковтун прибыл из Крыма с 24 бойцами, которые по прежнему месту службы не значились в отличниках. Сергеев уже в то время показал свой волевой характер, умение отстаивать позицию по принципиальному вопросу.
Тогда на вооружение отряду поставили импортные бронетранспортеры  с некачественной броней. Сергеев наотрез отказался принимать их, потребовал заменить на отечественные, надежные. Кое-кому из высоких начальников это не понравилось:
- Ты слишком рьяно взялся за дело, - услышал однажды Сергеев в свой адрес.
 Настырного офицера попытались остановить, поставить на место, но не тут-то было. Сергеев дошел до генерала и добился-таки своего.
При необходимости напористый, динамичный Сергеев мог проявлять завидную выдержку и самообладание. Так, во время совершения марша через горный перевал в Афганистне отрядную  колонну накрыл снежный буран, видимость уменьшилась практически до нуля. В усложнившейся метеообстановке Сергеев села рядом с солдатом-водителем своей штабной машины БМП и подсказывал ему нужное направление движения. В какой-то момент машину занесло, и она оказалась на самом краю пропасти.
- Сдавай потихоньку назад, не спеши, действуй очень обдуманно, - спокойным тоном посоветовал Сергеев  солдату. – Имей в виду, что в случае твоей ошибки выпрыгнуть не успеем.
Спокойствие офицера передалось водителю, и он точными движениями органов управления сумел отвести машину от пропасти. Марш завершил благополучно.
 В Афгане майор Сергеев и старший лейтенант Ковтун прошли сквозь огонь и медные трубы, и каждый из них сохранил при этом себя как незаурядную, самодостаточную  личность. За два года службы Ковтун  получил два осколочных и пять пулевых ранений, а в награду – два ордена Красной Звезды. Правда, несколько раз из отряда  на него посылали  представление для  награждения орденом Красного Знамени, но вышестоящее командование не утверждало. В этом Ковтун был, пожалуй, сам виноват: слишком уж независимо держался с начальством, позволял себе говорить то, что считал нужным, в чем был убежден.
Независимость суждений обернулась  для него отказом в приеме в члены КПСС. В политотделе один  из членов парткомиссии спросил Ковтуна:
- Вы на чьей территории воюете:  дружественного нам народа или же на территории  врага.
Вопрос для молодого солдата. Офицеры-политработники с первого дня  пребывания военнослужащих в Афгане настойчитво твердили, что это – дружественная нам страна. Просто в ней действует вооруженная оппозиция законному првительству, которая пользуется поддержкой сил международного   империализма. Что с боевыми отрядами оппозиции нужно бороться для блага афганской революции и счастья афганцев.
Но Ковтун считал иначе. Не долго думая, сказал:
- Конечно, на территории врага.
- Заблуждаетесь, - мягко поправил его член парткомиссии.
- Заблуждаюсь? - вскипел Владимир. – А это как понимать?
И он провел ладонью по шраму, пересекавшему его лицо от уха до рта.
- А это что?
Ковтун ощерил свой рот, где половина зубов была выбита осколком.
- Если считаешь  себя правым, - продолжал спецназовец, - то выйди из военного городка и походи без оружия хотя бы день по дружественной нам территории - что с тобой будет?
Члены парткомиссии переглянулись. Потом задавший вопрос прокомментировал:
- Чувствуется недостаточная политическая зрелость товарища.
Ну, кто же политически недозрелого офицера примет в партию? Так и вернулся Ковтун из политотдела в отряд беспартийным.
В отряде едва ли был офицер исполнительнее, безотказнее в службе, чем старший лейтенант Ковтун. Случалось, изнуренный пятисуточным выходом в горы он возвращался на базу, а командир тут же ставил ему задачу на очередной выход. Собственно, «ставил» - не совсем точно. Просто командир говорил:
- Товарищ старший лейтенант, одна из наших групп ведет сейчас бой в окружении. Ее радо выручать. Конечно, с боем. Вертолеты готовы к запуску.
И начальник вопросительно смотрел на Ковтуна.
- Моим людям надо отдохнуть, - помолчав, произносил Владимир. – Резервная группа есть?
- Она в готовности.
- Тогда – на вылет!
И Ковтун вел резервную группу к вертолетам, а после приземления в заданной точке – в бой. И вызволял попавших в беду товарищей.
Не было в батальоне человека спокойнее, невозмутимее старшего лейтенанта Ковтуна. Ничто: ни подначки приятелей, ни служебные неприятности, ни весть о пришедшей награде, ни сообщение о порванном представлении к награде не могло вывести Владимира из равновесия.
Не было в батальоне бойца более яростного, неукротимого в схватке, чем Ковтун. Его почти двухметровая фигура в рукопашном бою казалась исполинской. Он сокрушал врагов вокруг себя. Удар его кулака был смертельным, об ударах ножом, прикладом и говорить нечего. Владимир всегда бросался в самую гущу драки. Ему тоже доставалось.
Если планировалось участие в бою нескольких групп, то старший лейтенант Ковтун возглавлял группу захвата и брал на себя самую ответственную и трудную часть задачи. Как и большинство офицеров, он набирал группу лично. Отбирал тех, в ком был уверен, как в себе, чью выучку высоко ценил. Заслышав о том, что Ковтун набирает групп для предстоящего выхода в горы, сержанты и солдаты просили его включить их, взять с собой на задание. Случалось, что, получив отказ, спецназовец плакал от огорчения и досады. Ковтун не жалел. Он знал цену ставок, которые делались в бою на его группу, и считал себя обязанным оправдывать их. Став профессиональным «караванщиком», он признавал только профессионализм.
Майор Сергеев и старший лейтенант Ковтун  нередко ходили или летали на веролете на  задание вместе. В середине мая 1985 года отряд приступил к разведывательно-боевой деятельности. В то время у офицеров  отсутствовала какая-либо  информация о караванных машршрутах,  способах перемещения и оружия  и  боеприпасов, тактике действий охраны и полевых отрядов душманов и т.п. Все это следовало нарабатывать самим с самого начала. Инициативный, творчески мыслящий замкомандира отряда Сергеев горячо взялся за дело. Он  с самого начала взвалил на себя всю «боевуху». Отряд насчитывал более пятисот человек. Ежедневно нружно было выделять две-три разведгруппы для ведения засадных действий, а также досмотровую группу. Кроме того назначалась дежурная бронегруппа, готовая немедленно выйти на выручку группе, вступившей в неравный бой.
Особенность провинции Заболь, где дислоцировался отряд, заключалась в том, что прежде здесь не было советских войск, и  командиры отрядов вооруженной оппозиции чувствовали себя полными хозяевами ситуации. Рельеф местности  и наличие добротных дорог позволяли провозить оружие как на большегрузных  автомобилях, так и  на вьючных животных. И караваны беспрепятственно шли один за другим практически без охраны.
Майор Сергеев решил руководствоваться в организации боевой деятельности прнципом: от простого - к сложному. Поэтому сначала организовал выходы разведгрупп на непродолжительнрые сроки и на расстяние не далее 3-5 километров от места дислокации. Во время выходов отрабатывали взаимодействие в группе, изучали тактику противника и местность. Поскольку у Сергеева, как и у всех, не было опыта ведения боевых действий в условиях Афгана, то он счел нужным приобретать его в ходе повседневной пратики. С этой целью сходил в горы почти со всеми группами, причем брал на себя конкретные функциональные обзанности: головного дозорного, помощника командира группы и т. д. Сделал правилом каждый выход всесторонне анализировать со всеми офицерами  отряда.
Тем более, что  у них оказался разный уровень профессиональной подготовки. Так, во второй роте, которой командовал Алексей Щербаков, собрались выпускники Рязанского воздушно-десантного училища, обучавшиеся по профилю спецназа. Это - заместитель  командира роты Владимир Ковтун, командиры взводов Владимир Трофимов, Михаил Лавриенко, командир группы Константин Кожемяко. А другие подразделения были укомплектованы офицерами - общевойсковиками, которых в отряде в шутку называли «приемными детьми спецназа».
Каждый выход давал достаточно материала для анализа. Отряд размещался под горой, по которой проходила караванная дорога. На ней и устраивали засаду. В первых выходах захватывали лишь по несколько стволов автоматов. Но однажды «забили» неболшой автомобиль –«барбухайку» с вооружением. Главное –нужно было соблюдать правила маскировки, проявлять должную бдительность. Нарушения оборачивались потерями.
Первую понесла  разведруппа,  которой командовал лейтенант А. Алибергенов. В боевом выходе она расположилась на дневке, заняв на сопке круговую  оборону. Окопались  тройками. И все до единого заснули. На одну из троек вышел разведдозор душманов в количестве пяти человек. «Духи» открыли  огонь из автоматов. Рядовой Александр Опевалов и младший сержант Владимир Солдатов погибли. Разведчики, находившиеся в ближайшем окопе, от выстрелов проснулись и «завалили» всех пятерых «бородатых».
Этот факт стал предметом обстоятельного разбора.
- Вам просто повезло, - сказал Сергеев, обращаясь к  лейтенанту Алибергенову. – «Духи», которые вышли на вас, - самые настоящие дураки. Они не сообразили, что сонных разведчиков  надо было резать, а не стрелять в них. Если бы они пустили в ход ножи,  то ваши потери были бы куда больше. Делайте из случившегося вывод.

ОТРЯД ВЛЕЗ В ЛОВУШКУ
В первой половине июля 1985 года отряд вышел на боевое задание в полном составе. Согласно данным, поступившим от нашей оперативной агентурной группы военной разведки «Калат», в районе кишлака Кудай на дневку остановился большой караван с оружием. Из разведуправленичя  40-й армии было приказано взять его. Командир отряда капитан Александр Лихидченко стал планировать операцию. Это было первое серьезное дело, и Евгений Сергеев считал, что как заместитель командира отряда  он по долгу службы обязан участвовать в разработке и проведении налета. Но его, как нарочно, вместе с командиром роты Щербаковым вызвали в штаб бригады на совещание.
- Не проводите налет без меня, - попросил Сергеев командира отряда.
Но тот рассудил иначе. До назначеняи на должюность кормандира 186-го отдельного отряда капитан Лихидченко занимал должность начальника штаба отдельного отряда спецназа, расположенного в Кандагаре. Судя по всему, он считал себя достаточно подготовленным для выполнения поставленной задачи. Но результаты боевого выхода показали, что это было не так. Анализируя позже неудачу, Евгений Сергеев указал ее причины:
- Разведданные не были проверены, разведка объекта налета перед выходом не проводилась, отсутствовал хитрый тактический замысел – просто атаковали кишлак в лоб на броне, и нарвались на огонь.
Дорога к кишлаку Кудаю проходила через кишлак Пурдиль, расположенный всего в 7 километрах от места дислокации отряда - Шахджоя. Сразу за Пурдилем находился мост через глубокий ров-мандех. Ночью отряд, выстроившись в колонну, двинулся по шоссе в направлении Пурдиля. Впереди колонны шел головной дозор на бронетранспортере под командованием лейтенанта Новикова. За ним следовала бронегруппа, которой командовал капитан Кабашников.
К рассвету отряд подошел к грунтовой дороге,  отходившей от шоссе непосредственно к Пурдилю и далее к Кудаю. Здес артиллерийский взвод с двумя орудиями Д-30 занял огневую позицию, а головной дозор двинулся к мосту. Вскоре он доложил, что из Пурдиля по нему ведется огонь из стрелкового оружия. Некоторое время спустя основные силы отряда вошли в Пурдиль. Капитан Лихидченко находился на штабной боевой машине пеходы, которая шла следом за боевым дозором. Его отделяло от моста не более 300 метров. БТР разведдозора уже прошел по мосту и поднялся на противоположный пологий склон мандеха. И тут события стали развиваться по неожиданному для спецназовцев сценарию.
Из-за высокого глинобитного забора-дувала на несколько секунд появился  гранатометчик-душман и произвел выстрел по БТР головного дозора. Граната попала в голову  саперу-разведчику ефрейтору Александру Стельмашуку. При взрыве разлетелись осколоки, один из которых угодил в грудь  лейтенанту Сергею Новикову. Находвишиеся до того на БМБ  бойцы, оставив товарищей, перебежали по мосту назад, под прикрытие машин основной колонны.
Между тем под обстрелом оказалось и ядро отряда. Душманы вели интенсивный автоматный и пулеметный огонь  из-за дувала, расположенного слева от колонны. Находившийся на штабной БМП рядом с командиром отряда снайпер рядовой Николай Ютовец получил от душманского снайпера пулю прямо в лоб. Радист  был ранен в ноги на вылет.
- Тут началась паника, - вспоминал потом капитан Лихидченко. – Сказалось, что личный состав отряда еще не был обстрелян.
Ситуация действительно сложилась для спецназовцев непрстой. Колонна отряда сама влезла в естественную ловушку, где с одной стороны тянулись сплошные дувалы высотой полтора-два метра, а с другой зиял глубокий ров. Между дувалами и рвом – дорога  шириной 8-10 метров. На ней неподвижно застыла колонна отряда. Бойцы, ссыпавшись с брони, забрались под машины. Они не видели противника, укрывшегося за дувалами, и не могли вести по нему огонь.
В критической обстановке выручил расчет зенитной установки «Шилка», которая шла на некотором удалени за основыными силами отряда. Командир зенитно-артиллерийской группы капитан Каверин быстро разобрался в обстановке. Он принял рискованное, но единственно верное в той обстановке решение - открыть из  счетверенных пулеметов «Шилки» огонь вдоль колонны, по линии дувалов. Капитан  верно рассчитал, что все спецназовцы находились под боевыми машинами,  а наверху оставались только душманы. Ураганным огнем зенитной установки «духов» словно ветром сдуло.
- Тем самым Каверин спас много жизней,- оценил  потом Лихидченко находчивость капитана. – Он по заслугам был удостоен за этот бой ордена Красной Звезды.
Вслед за «Шилкой» в работу включилась артиллерия. Командир  отряда поставил гаубицам Д-30 задачу подавить огнеые точки противника в самом кишлаке. Это примерно то же самое, что сбрить топором усы, не поранив носа. Артиллеристы произвели несколько залпов. Снаряды разрывались так близко от бронетранспортеров  отряда, что от осколков  спецназовцев спасал лишь дувал. Лихидченко был вынужден отдать приказание прекратить артиллерийский огонь. Он вызвал веролеты. Примерно двадцать минут спустя над Пурдилем появились  пара Ми-24 и пара Ми-8. Неуправляемыми реактивнми снарядами и пулеметным огнем они прижали душманов и дали возможность спецназовцам перехватить инициативу, перейти в наступление. Личный состав отряда предпринял три попытки взять штурмом кишлак, но безуспешно. Душманы умело построили оборону и отбили все  атаки.
Захват Пурдиля не входил в первоначальные планы капитана Лихидченнко, и командир отряда решил продолжить движение к кишлаку Кудаю. К намеченной цели вышли только к 13.00. К работе приступила досмотровая группа. Душманы открыли по ней огонь из крупнокалиберного пулемета ДШК. Тут  вступила в действие группа лейтенанта Мищенко, которая по пркиазанию командира отряда заблаговременно оседлала соседние вершины. Она открыла огнонь по «духам» из крупнокалиберного пулемета «Утес». Ее поддержала пушка   БМП. Огневая точка противника была подавлена. Досмотровая группа смогла продолжать зачистку кишлака. Но зачищать собственно говоря, было нечего. Никакого каравана в кишлаке не оказалось. Да его там и не было. Сообщение о караване было очередной «сказкой», то есть ложной информацией наших военных разведчиков из  группы «Калат». Начальник штаба Туркестанского военного округа генерал Ю.Гусев, который по долгу службы анализировал достоверность донесений «калатовцев», называл их «сказочниками».
- Честно говоря, это – одна из самых горьких страниц истории отряда,- сказал позже капитан А.Лихидченко.
Он объяснил свою ошибку тем, что в должности командира отряда находлся всего примерно неделю и не успел оценить степень обучености подчиненных, сплоченность подразделений.
Что ж, один из  законов войны: за ошибки и просчеты командиров своими жизнями  расплачиваются подчиненные. В данном случае он проявился со всей очевидностью.
Между тем боевая работа отряда набрала обороты.  К зиме  за ним  были закреплены веролеты Ми -24 и Ми-8. В связи с этим спецназовцы говорили: «Наши руки стали  длиннее».

ПОСЛЕ НОВОГОДНЕГО ЗАСТОЛЬЯ
Наступление нового 1986 года в отряде встретили так, как традиционно встречают в воинских коллективах. Сначала офицеры поздравили своих подчиненных солдат и сержантов, затем разделились на небольшие группы и поднимали тематические тосты. Евгений Сергеев и Владимир Ковтун собрались в компании с переводчиком. На спиртное особенно не налегали, поскольку на следующую ночь Ковтуну предстояло выйти с группой на задание. Неожиданно в помещении появился старшина роты и сообщил:
- Командир отряда Лихидченко объявил срочное построение личного состава.
Участники застолья поднялись и вышли. Заняв положенное место в общем строю, Ковтун спросил у своего заместителя  Геннадия Коренца:
- Что стряслось?
- В нашей роте у солдат нашли брагу.
- Понятно. Лихидченко любит раздувать из мухи слона.
Проверив наличие подчиненных, командир отряда солдат и сержантво отпустил, а офицеров оставил и долго говорил с ними о дисциплине и чувстве ответственности за высокую боевую готовность в условиях войны.
Оствшись позже наедине с Коренцом, Ковтун подитожил полушутя полусерьезно:
- Если вернемся с задания без результата, то всем нам - расстрел.
Крылатое выражение старшего лейтенанта  стало извстно разведчикам группы и создало соответствующий  настрой: расстрела, даже символического, никто не хотел. При этом все понимали, что «забить» караван в  сложившихся условиях было очень мало шансов. В зимнее время интенсивность  транспортировки оружия и боеприпасов резко снижалась. Одновременно снижалась результативность боевой деятельности разведгрупп. Успехи носили случайный харакетр и, как правило, выражались в уничтожении малочисленных групп боевиков.
Старший лейтенант Ковтун десантировался со своими парнями в  два часа ночи под Калатом. Десятиградусный мороз и высокая влажность возудха давали себя знать. Шли быстрым шагом, на лицах выступил пот, и они покрылись инеем.
- Настоящие Деды Морозы, - пошутил кто-то из разведчиков. – Идем за подарками.
Держали направление к дороге, проходившей на удалении  около восьми километров. Когда до нее оставалось совсем немного, Ковтун в ночной бинокль обнаружил движущийся автомобиль.
- К бою! – скомандовал он.
Через несколько минут группа залегла, приготовилась к атаке. По сигналу командира открыли прицельныйы огонь из пулеметов и автоматов. Охрана состояла  из восьми человек и была уничтожена в первые же минуты. Произведя  предварительный досмотр, Ковтун доложил в центр боевого управления:
- Забили «коробочку». Груз -  реактивные снаряды и стрелковое оружие.
Утром прилетел вертолет. Прибывшие с ним командир роты и бойцы  тщательно пересчитали все, что находилось в кузове «забитой» «Татры». Там оказалось 35 реактивных снарядов и более 200 различных стволов. Чтобы переправить трофеи на базу, вертолетам пришлось сделать несколько рейсов. Это был первый столь весомый результат отряда за все время его боевой деятельности. По такому случаю командир отряда сменил гнев на милость и отдал начальнику  штаба указание  представить  старшего лейтенанта Ковтуна к ордену Красного Знамени.

НА СТЫКЕ ЗОН
Евгению Сергееву пришла идея организовать засаду на максимальном удалении от места дислокации отряда – на стыке зон ответственности с другим отрядом спецназа. Для ее реализации представился подходящий случай:  из Кабула пришла военная колонна с продовольствием, которую нужно было бронетранспортерами сопровождать дальше. Вот под ее прикрытием и решил Сергеев направить разведгруппу. Командир отряда утвердил решение. Разведгруппу возглавил старший лейтенант Ковтун. Она насчитывала 16 человек. Февральской ночью 1986 года группа  на двух БТР вышла на марш.
Пройдя 75 километров, бронетранспортеры повернули назад, а разведгруппа, скрытно оставив броню, укрылась в старых развалинах строения примерно в 500 метрах от дороги. Подождали некоторое время, огляделись и двинулись дальше. До караванного маршрута оставалось примерно 15 километров. Ночь выдалась лунная, что оказалось очень кстати, поскольку рельеф местности изобиловал глубокими оврагами и крутобокими холмами. До наступления утра  удалось пройти чуть более десяти километров.
Остановились на дневку. Командир  группы выбрал глубокий сухой мандех. Разрешил подчиненным расположиться на дне оврага, а наверху выставил наблюдательный пост. В течение дня заметили только  одного местного жителя, который проследовал на осле на удалении  пяти километров. Значит, разведгруппу пока еще не обнаружили.
С наступлением ночи продолжили путь. До караванной дороги оставалось примерно четыре километра. Время от времени Ковтун осматривал местность в ночной бинокль. Посмотрев в очередной раз, заметил выступавшую из распадка  мутную полоску, похожую на вынос тумана. Немного времени спустя поднес бинокль к глазам вновь и отметил, что полоска стала значительно шире и ближе.
- Слишком большая для тумана скорость движения, - подумал старший лейтенант. – Что бы это могло быть? Похоже на шлейф пыли, тянущийся за машиной.
Его предположение получило подтверждение: из «тумана» несколько раз мигнули фары.
Разведчиков отделяло от дороги примерно 800 метров. Приказав подчиненным замаскироваться, Ковтун продолжал наблюдение. Он решал непростую тактическую задачу: остановить машину  или же пропустить? Если водитель подавал фарами сигналы, значит их кто-то принимал. Вполне вероятно, в поле зрения оказался лишь разведдозор, а основной караван следовал позади.
- Надо пропустить, - решил старший лейтенант.
Как только машина прошла мимо, Ковтун отдал приказание броском выдви нуться вперед и занять позиции в неглубоком русле ручья, в 30-50 метрах от дороги. Командирам троек уточнил задачи с учетом конкретной обстановки.
Расчет Ковтуна оказался верным: на дистанции в три километра за дозорной машиной следовали еще три автомобиля, причем, вторую и терью отделяло от впередиидущих не более ста метров.
- Идут кучно – нам здорово повезло, - подумал Ковтун и подал сигнал на открытие огня.
Сначала из всех стволов ударили по ведущей машине, затем сразу же  по замыкающй. Как только они остановились, перенесли огонь на среднюю.
Караван сопровождало несколько десятков охранников. Судя по всему, они не  рассчитывали на встречу со спецназовцами, потому что в основном расположились в одном среднем автомобиле. Лунная подсветка еще раз помогла  разведчикам.
- Мы стреляли по «духам», как в тире,- рассказывал потом Ковтун. – Сопротивления они нам практически не оказали.
Бой длился примерно 20 минут, после чего со стороны машин не прозвучало ни одного выстрела.
Но пока гремели очереди, командир группы подумал, а что может находться в кузовах автомобилей?   Нужно было принять меры предосторожности для сохранения гурза. И он отдал комндирам троек приказание  не стрелять по машинам из гранатометов.
В два часа ночи старший лейтенант Ковтун свзался с ЦБУ по радио и передал сообщение:
- Остановил три «коробочки». Жду дальнейшего развития событий.
Он не только ждал, но и действовал. Отвел группу от дороги, растянул позицию  по фронту, приказал бойцам окопаться, а в тылу установить мины на растяжках. Ближе к утру противник начал обстреливать  реактивными снарядами место, где стояли машины. Но огонь велся неприцельно, и снаряды разрывались далеко от окопов. На атаку противник не решился.
Утром в расположение группы прилетел на вертолете Евгений Сергеев. Прежде чем поздравить друга с успехом, он отругал его за неточность координат местонахождения,  переданных в ЦБУ.
К работе приступила досмотровая группа. Выгрузили все, что находилось в трех двенадцатиметровых фурах марки «Мерседес». Насчитали около 800 реактивных снарядов, 1500 итальянских противотанковых мин, более 200 единиц стрелкового оружия, много военного снаряжения.
Глядя на снаряды и мины, Ковтун подумал:
 - Хорошо, что мы  не стреляли по машинам из гранатометов.
Стрелковое оружие погрузили в вертолеты, а все остальное сложили штабелем. Сверху набросали трупы охранников. Перед взлетом саперы установили вокруг штабеля мины-ловушки.
Через пару дней Сергеев и Ковтун пролетели на  вертолете над этми местом. Сверху было видно, что мины-ловушки сработали - штабель разнесло взрывом.
Никакой награды за этот результат старший лейтенант Ковтун не получил. Он объяснил потом это так:
- Контрразведчик отряда завел на меня уголовное дело за расстрел, якобы, пленных афганских граждан. Он имел на меня зуб за то, что я послал его подальше, когда он предложил мне «стучать» на сослуживцев.

ТЯЖЕЛЫЙ БОЙ БЕЗ СВЯЗИ С ЦБУ
В апреле 1986 года исполнился год, как отряд вошел в Афганистан. «Караванщики» вели активную разведывательно-боевую работу, в которой были успехи и неудачи, награды и потери. В середине апреля погибли рядовые Алексей Борисов и Валерий Скопец.
В те дни в очередном боевом выходе разведгруппа во главе со старшим лейтенантом Ковтуном организовала засаду на трех невысоких холмах близ караванной дороги. В ожидании прошло уже двое суток. За это время по грунтовой хорошо накатанной дороге прошло нескольк групп пеших вооруженных людей, промчались мотоциклисты, легковые машины.
- Судя по всему, «духи» готовятся провести крупный караван, - рассуждал Ковтун.
На эти мысли его наводил свет фар нескольких автомобилей, который разведчики наблюдали всего в нескольких километрах от занятой позиции - уже на территории Пакистана.
Относительно размеров каравана Ковтун, пожалуй, не ошибся. Чтобы обеспечить его беспрепятственную проводку, душманы решили провести зачистку местности вдоль линии маршрута. С этой целью был отправлен отряд численностью до 250 боевиков. Он двигался несколькими колоннами, которые по обе стороны дороги тщательно осматривали  прилегающие сопки и ближайшие мандехи.
Ковтун увидел колонны в 4 часа дня. Они шли широким фронтом, между колоннами – до 250 метров.
 - Если они не заметят нас, то будет крупный результат, а если заметят-то будет бой, - подумал Владимир.
Одна из колонн направилась к холму, где занимала позицию тройка разведчиков. Видя, что оставаться незамеченными дольше не удастся, спцназовцы открыли огонь. Колонна поредела сразу на десяток боевиков и немедленно отошла. Немного времени спустя весь отряд развернулся фронтом в сторону холма и пошел в атаку. Душманы не знали, что на двух соседних холмах также находились спецназовцы, и подставили свой фланг. Ковтун воспользовался просчетом противника и нанес фланговый удар. Атакующие вновь были вынуждены отойти.
С началом  боя командир группы приказал радисту связатьс с ЦБУ, чтобы доложить ситуацию и вызвать поддержку с воздуха. Требовалось нанести удар по отряду противника и произвести  эвакуацию засветившейся разведгруппы. Но связи с ЦБУ не было. Она не появилась ни через полчаса, ни через час, ни через два часа. Ее удалось установить только через четыре часа.
Как потом выяснилось, начальник связи отряда офицер Евгений Дурнев решил провести на аппаратуре регламентные работы. Он почему-то упустил из виду, что несколько разведгрупп, в том числе Ковтуна, в это время находились в горах на выполнении задания.
Бой в районе трех холмов, между тем, разгорался. В отряд душманов прибыла группа из нескольких иностранных советников. Оценив ситуацию, они выработали рекомендации для полевого командира. И он стал претворять их в пратику.
- «Духи» выбрали грамотную тактику, - отметил потом Ковтун. – Когда шла первая линия атакующих и мы открывали по ней огонь, их снайперы со  второй линии старались подавить наши огневые точки. Кроме того в ходе боя противник умело использовал близость дороги. По ней то и дело подъезжали машины, которые доставляли  боеприпасы и подкрепление. Поняв, что мы находимся на трех высотках, «духи» через пару часов подтянули три крупнокалиберных пулемета  ДШК, и каждый из них стал с расстояния 800-1000 метров «окучивать» свою отдельную сопку. Прижав нас плотынм огнем, «духи» попыталсиь совершить обход и взять нас в кольцо.
Силы были очень не равны и  разгром группы казался неминуемым. Так, по крайней мере, считали душманы. Но спецназовцы держались стойко. Прошедший год боевой работы их многому научил. Используя опыт, старший лейтенант Ковтун прежде всего позаботился об укреплении в течение двух суток позиций троек и группы в целом, правильно организовал систему огня. Владимир умело управлял боем, с максимальной отдачей использовал  то оружие, которое в данный момент было наиболее эффективно. Когда требовалось, по его команде разведчики открывали огонь из подствольных гранатометов, автоматического гранатомета (АГС-17).
Положение разведчиков все более усложнялось. Прямым попаданием пуль почти все оружие, в том числе АГС-17, было выведено  из строя. Погиб рядовой Александр Борисов. Тяжелое ранение получил еще один разведчик - пуля попала ему в позвоночник и застряла. (Видимо, это был рядовой Валерий Опаец, который 19 апреля умер). Все, кроме парторга отряда, напросившегося с группой  и  не высовывавшегося  из окопа,   были ранены. Патроны заканчивались. Одна из троек отстреливалась уже сигнальными ракетами. Но спецназовцы не падали духом.
- Держаться еще можно! - подбадривал подчиненных командир группы.
Между тем радист не оставлял попыток установить связь. Он пошел обходнм путем: связался с отрядом, базировавшимся в Кандагаре. Оттуда позвонили в штаб 40-й армии в Кабул. А уж из Кабула дежурный оперативный дозвонился  до штаба 186-го  отряда и спросил:
- Вы что, спите что ли, вашу мать? Ваша группа уже четыре часа ведет бой.
Тут в центре боевого управления отряда всполошились. Установили связь с группой. Час спустя вертолеты появились над позицией Ковтуна.
Бой  к тому времени  только что затих. «Духи» прекратили атаки и неровными колоннами стали  поспешно отходить. Для этого, как потом выяснилось,  имелись веские причины: душманы потеряли своего командира отряда и несколько  иностранных советников.
В  наступившей темноте вертолетчики не могли приземлить машины. Но они выразили готовность барражировать над местностью всю ночь. Ковтун сказал им, что в этом нет необходимости. Утром «вертушки»  прилетели и эвакуировали группу.
Доложив командиру отряда о результатах выхода и сдав оружие, старший лейтенант Ковтун направился к начальнку связи  Дурневу и «отметелил» его за содеянное.
- Парторг кричал, что выгонит его из партии, но я решил, что мера моего воспитательного воздействия, на которую я имел полное моральное право, будет намного эффективнее, - объяснил потом Ковтун свой поступок.

ДЕРЗКИЙ ЗАМЫСЕЛ
Майор Евгений Сергеев вынашивал очередную тактическую идею: произвести налет на крупный кишлак Шинкай, где базировался большой отряд вооруженной оппозиции. Деликатность ситуации заключалсь в том, что всего в пяти километрах от Шинкая располагался пост  правительственной связи Афганистана. Душманы могли давно уничтожить его, но они  не трогали. В порядке взаимной «вежливости» правителственные войска  не беспокоили Шинкай. Спецназовцам такое положение дел было не безразлично, поскольку через Шинкай проходило большое количество траспортов с оружием. Он являлся своеобразными выходными воротами из Шинкайского ущелья, где располагался укрепрайон оппозиции с  многочисленными военными складами.
Произвести налет на Шинкай  ни с того ни с сего вышестоящее командование не позволяло,   требовался веский повод.  Такового пока что не было. Значит его следовало придумать. И Евгений Сергеев в соавторстве с Владимиром Ковтуном разработал тактическую комбинацию в несколько ходов, которая в конечном счете позволяла добиться желаемого. Все подготовив, приступили к  реализации замысла. Шло лето 1986 года.
Разведгруппа старшего лейтенанта Кирщина получила задание скрытно выйти в горы и занять высоту между Шинкаем и ущельем. От ущелья высоту  отделяли три  километра, так что огневые средства укрепрайона достать группу не могли. Значит, в случае обнаружения разведчиков, душманы будут  бить по ним из Шинкая.
На пути разведгруппы находилось немало сторожевых постов противника, и трудность заключалась в том, чтобы не наткнуться ни на один из них, не «засветиться» преждевременно. Кирщин с задачей справился успешно. Он прошел с группой к указанной сопке и расположился на ее вершине. Далее, как и было предусмотрено планом, пару суток просидел тихо. Затем дал возможность обнаружить группу. Завязался бой. Огневые средства из Шинкая открыли огонь по разведчикам. Все получилось по плану.
Теперь спецназовцы имели моральное право с целью защиты своей разведгруппы нанести удар по Шинкаю. Над кишлаком появились две пары штурмовиков Су-25 и боевые вертолеты Ми-24. Как только они отраблотали, на главной площади Шинкая приземлились четыре вертолета Ми-8, из которых десантировались во главе с офицерами группы спецназовцев по десять человек. Это еще не все. На удалении 15 километров от к ишлака в засаде находилась рота спецназа. Она немедленно выдвинулась к Шинкаю и отрезала пути оступления душманов.
События развивались в таком стремительном темпе, что противник не смог оказать организованного сопротивления. В результате проведенной операции в кишлаке было завачено большое количество оружия, и базировавшийся в нем отряд оказался надолго лишен возможности участвовать в боевых действиях.

БОЕВОЙ КОТ КУЗЯ
Мартовским днем 1987 года старший лейтенант Ковтун выдвигался  с разведгруппой на четырех бронетранспортерах в район кишлака Тамги. Там предстояло спешиться. Сам Ковтун находился на переднем БТР, который вел Валерий Рубцов. Вдруг  среди кустарника немного впереди он увидел несколько душманов.
- «Духи» справа! – успел  крикнуть Ковтун по радио, прежде чем пуля ударила ему в голову.
Предупредительный возглас командира сыграл важную роль. Находившийся на замыкающем БТР переводчик лейтенант Сергей Рождественский успел развернуть вправо гранатомет АГС-7 и ударить по кустарнику серией гранат.
Владимиру Ковтуну в тот раз повезло как никогда: пуля ударила в его лоб рикошетом. Владимир не только остался жив, но и смог управлять боем. А бой разгорелся жаркий. Бронетранспортеры оказались в клещах: противник вел огонь со всех сторон.
Спецназовцы залегли под бронетранспортеры, окопались кто как успел, заняли  круговую оборону. Рядовой Павел Скопец не успел окопаться – его убило. Граната упала рядом со старшим сержантом Бахуром. Справа и слева от него  лежали два бойца. Всем троим через неделю надо было уезжать в Россию. Если бы граната взорвалась, то всех троих, скорее всего, отправили бы «Черным тюльпаном» в оцинкованных ящиках. Но взрыва не произошло. После боя гранату разобрали и выяснили, что у нее  перекосился боек. Такое на войне тоже бывает.
Старшему лейтенанту Владимиру Лошенкову повезло меньше, чем Бахуру, но больше, чем Скопцу – его ранило в ногу. Получили ранения еще пять спецназовцев.
Бой длился два с половиной часа. Наконец  пришла поддержка. Душманы отошли.
После того, как перевязали всех раненых, на замыкающем бронетранспортере друг прозвучало:
- Мяу.
И рыжий кот прыгнул на колени к Сергею Рождественскому, который сидел на броне.
- Кузя! – расплылся в улыбке Сергей. – Ты жив, дружище! Где ты был, что делал?
Кузя пожинал в отряде  лавры всеобщего любимца. Его нередко брали в  бронетранспортере  при совершении маршей. Чем он занимался во время боя, определить было не  трудно: от целой булки хлеба, выпавшей из рюкзака при первых выстрелах, осталась половина.
- Ладно, Кузя, - проявил великодушие Рождественский. – Это был для тебя первый бой. Ты не струсил, не убежал, по сему отныне ты – «боевой кот».
Смехом и прибаутками сослуживцы поддержали лейтенанта. После двух с половиной часов, проведенных в обнимку со смертью, им хотелось посмеяться, почувствовать себя живыми.
В первоначальный план действий пришлось  внести поправку, и группа Ковтуна вернулась на базу.

ИЗ ГОРЯЩЕГО ВЕРТОЛЕТА
Майор Сергеев обеспечивал высадку группы старшего лейтенанта Ковтуна. В расчетную точку летели двумя вертолетами Ми-8. Впереди показалась площадка приземления. Ведущая  винтокрылая машина, на которой находились Сергеев и Ковтун, благополучно приземлилась, на снижение шла и ведомая. Вот на ней открылась дверь, и борттехник посмотрел вниз – далеко ли до площадки? Позади борттехника стал лейтенант Рождественский, готовясь первым спрыгнуть на землю. Вдруг вертолет  загорелся. Видимо, оказался точным выстрел душмана с земли.
Из кабины летчика в салон ворвались клубы огня и дыма – стало темно и жарко. Борттехник отскочил в сторону. Машина накренилась и рухнула на склон сопки. Перевернувшись три раза, она замерла  колесами вверх. Летчик успел выключить двигатели, но вертолет продолжал гореть.
Лейтенант  Рождественский упал на спину у самой двери, его рюкзак заклинило в дверном проеме, и Сергей никак не мог подняться. Проем он закрыл не полностью, в него можно было пролезть, но лишь по груди и животу офицера. Лежа на спине, Сергей отчетливо слышал, как нарастал гул приближающегося пламени. Он знал, что через две-три минуты взорвутся кислородные баллоны. Знали это и находившиеся в салоне бойцы. Они  столпились у дверного проема, подгоняемые жаром и желанием поскорее вырваться из этой раскаленной душегубки.
Первым стоял сержант Игорь Перов. С трудом сдерживая натиск сослуживцев, он крикнул:
- Стойте! Лейтенанта надо поднять!
Четкими движениями Перов отстегнул на Рождественском  рюкзак и, обхватив его руку, с силой рванул вверх. Рюкзак остался на полу, а Сергей оказался в сидячем положении. Встать он не мог: лямка так называемого «лифчика», нагрудного приспособления для автоматных магазинов,  зацепилась сзади за ручку двери. Сержант и лейтенант общими усилиями рванули и оборвали широкую кожаную лямку. Выход был свободен.
Рождественский, Перов, за ними другие спецназовцы выскочили из полыхавшей машины и отбежали. Тут лейтенант спохватился: автомат остался в вертолете. А не остался ли кто из бойцов? Быстро сосчитал – точно, одного не  доставало. Сергей бросился к вертолету. Он не знал, сколько времени было в его распоряжении и было ли оно? Нырнул  в клубы дыма, нащупал в темноте на полу неподвижное тело, рванул на себя, вывалился в месте с ним наружу, волоком потащил подальше от огня. Кто-подбежал, подхватил бойца за ноги и бегом, бегом…
Через двадцать секунд вертолет взорвался. Вытащенный спцназовец  оказался легко контуженным, вскоре он пришел в себя.
О возвращении майора Сергеева на базу теперь не могло быть и речи, он остался с группой и вместе с Ковтуном обдумывал  план дальнейших  действий. Решили устроить близ сгоревшего вертолета засаду, поскольку обычно душманы проявляли интерес к сбитым машинам. Наметили точки расположения постов с таким расчетом, чтобы хорошо просматривались дальние подступы к останкам Ми-8. Лейтенанту Рождественскому Ковтун поставил задачу:
- Возьми двух солдат и займи позицию вон на той горке!
- Как сообщить о появлении «духов»? Радиостанция  сгорела вместе с вертолетом.
- Дадите красную ракету.
Устроившись в окопе, лейтенант Рождественский распределил  часы наблюдения. В течение ночи ничего не было замечено. На рассвете Сергей увидел «бородатых». Семеро, один за другим на расстоянии  до двадцати метров друг от друга, они осторожно продвигались по склону соседней сопочки в сторону вертолетного пепелища. Лейтенант достал из «лифчика» ракетницу, но стрелять не спешил. Он решал внезапно возникшую тактическую головоломку. Если обнаружить себя выстрелом ракеты, то семеро вооруженных автоматаи «бородатых»  быстро расправятся с тремя спецназовцами, у которых на троих лишь два автомата. Но и пропускать их нельзя, поскольку они выйдут в тыл ядру группы. Рождественский нашел выход.
- Скрытно пройти к Ковтуну, взять двух человек, боеприпасы и – сюда! – отдал он приказание одному из подчиненных.
Тот выполз из окопа, юркнул за гребень сопки и исчез из поля зрения. Теперь он мог, оставаясь за сопкой невидимым для душманов, пройти к группе и тем же путем  вернуться с подкреплением. Прошло время, достаточное для прибытия усиления, но никого еще не было видно.
И вдруг –Рождественский не поверил своим глазам – на склоне соседней сопки появился старший лейтенант Ковтун: он шел навстречу «бородатым». Разделенные гребнем сопки  Ковтун и ведущий «бородатый» еще не видели друг друга, но между ними оставались считанные метры. В голове Рождественского вихрем пронеслись возможные варианты действий: дать ракету, голосом предупредить Ковтуна, приказать солдату  открыть огонь по противнику. Но все они были небезупречными.
Между тем Ковтун и «бородатый» уже увидели друг друга. Они среагировали одновременно: душман вскинул автомат и выстрелил, Ковтун метнул гранату. Оба  упали. Прогремел взрыв гранаты. Владимир поднялся – пуля лишь  слегка зацепила его. «Бородатый» остался лежать. По оставшимся шестерым открыли  огонь спешившие к Рождественскому три спецназовца и четвертый из окопа. Бой длился недолго, все семеро «бородатых» остались на сопке.

БЕГОМ ЗА КАРАВАНОМ
При перехвате караванов с оружием старший лейтенант  Ковтун иногда действовал до того нестандартно, что даже опытные сослуживцы только головой покачивали. Однажды, выйдя в точку засады с группой, он увидел что автомобиль, который они должны были перехватить, уже прошел и удалялся. И что же сделал Владимир? Бросился за машиной в погоню. Только не по дороге, а наперерез. Его расчет заключался в том, чтобы опередить огибавший сопку автомобиль и вст ретить его в расчетной точке. Для этого нужно было пробежать не один километр по пересеченной местности. Все бойцы в группе отличались высокой физической подготовкой, но лишь одному удалось выдержать темп бега, заданный офицером - остальные постепенно отстали. Ковтун понимал, что соотношение стволов при встрече будет неравным - двоим спецназовцам придется иметь дело с десятком душманов. Но он верил в себя и товарища. Его расчет оправдался: они немного опередили машину и вступили в  бой с охранением. Потом подтянулась вся группа, и караван был «забит».

ВЗЯЛИ ПЕРВЫЕ «СТИНГЕРЫ»
Полевой командир оряда вооруженной оппозиции Али Ахмад Джалани так оценил факт применения в Афганистне  американских самых совершенных по тому времени самонаводящихся маловысотных зенитных комплексов «Стингер»:
«Использование «Стингеров» склонило тактический баланс в нашу сторону. Успех следовал за успехом. Потому моральный дух моджахедов поднимался, в то время как дух противника падал. Все самолеты на кабульском и других аэродромах взлетали и садились только в сопровождении вертолетов, отстреливающих инфракрасные «ловушки». За 10 месяцев, начиная от первого,  в  Афганистане было использовано  180 «Стингеров», из них 70 процентов сбили воздушные цели. Вне всякого сомнения, появление «Стингеров» вызвало заметную реакцию вражеских экипажей».
Появление «Стингеров» на афганском театре военных действий имело также политическую подоплеку. Через какие бы страны ни попали эти ракеты в Афган, но произведены они были в Соединенных Штатах. Этот факт давал советскому првительству определенные козыри в политической игре.
С учетом всего сказанного, в Афганистане была развернута широкая разведывательно-боевая кампания по обнаружению и захвату первых «Стингеров».
- У всех нас перед глазами стояли «Стингеры», ими командование заморочило нам головы, - вспоминал потом старший лейтенант Владимир Ковтун.
Новейшие зенитно-ракетные комплексы интересовали не только советских, но и развечиков других стран. В конечном счете нашим удача улыбнулась раньше всех.
Одно из выскопоставленных  должностных лиц афганской оппозиции прокомментировал это событие:
«Не смотря на  многократные напоминания относительно  соблюдения  необходимых мер безопасности для предотвращения захватов «Стингеров», неизбежное случилось. Мы дважды потеряли «Стингеры»: сначала  их захватили русские, потом иранцы.
Мы обучали команду, которй предстояло провести операцию (по транспортировке). На обраном пути он (полевой командир  Маланг) попал в  удачно организованную спецназом засаду. Не смотря на мой личный инструктаж  относительно порядка передвижения, требование быть очень внимательным к происходящему вокруг, он нарушил все требования безопасности.
Маланг расположил две пусковых установки и четыре ракеты в головной группе, а сам с основной группой остальных «Стингеров» двигался сзади. Головная группа остановилась на привал и спящей была застигнута группой спецназа на вертолетах. Спецназ  частично уничтожил, а частично заватил в плен головную группу, за исключением одного».
Реальные события, о которых шла речь выше, развивались следующим образом. Январским утром 1987 года пара вертолетов Ми-8 в сопровождении пары Ми-24, взлетев с площадки отряда, взяла курс на Кандагар. На ведущей «вертушке» находились Евгений Сергеев, Владимир Ковтун и три разведчика. На ведомой – лейтенант Василий  Чебоксаров с досмотровой группой. Полет имел две цели. Первая и основная – досмотр караванов, которые  могли  встретиться на маршруте  следования. Вторая-разведка местности  в районе кишлака Джилаул, где простирался крупный зеленый массив. Точнее, разведка Мельтанайского ущелья, которое тянулось  от этого кишлака на юго-восток почти перпедикулярно дороге. Оно было довольно далеко от места дислокации отряда и, по данным разведчиков, душманы чувствовали себя в нем  полными хозяевами. Сергеев считал такое положение вещей ненормальным и обдумывал способы воздействия на местные вооруженные формирования. Так в его голове созрела тактика «щипков». Ее сущность заключалась в том, чтобы разведгруппы поработали в этой местности несколько недель, затем какое-то время не появлялись бы.  И снова - непродолжительный период засадных действий. Подобная тактика держала бы душманов в напряжении и вместе с тем не позволяла бы им наносить по группам запланированные, сосредоточенные удары. И вот теперь Сергеев с Ковтуном летели, чтобы выбрать подходящие места для десантирования разведгрупп, засады, дневок.
Сначала тени от вертолетов скользили  на юго-запад вдоль шоссейной дороги, затем «вертушки» повернули налево и вошли в Мельтанайское ущелье. Неожиданно прямо по курсу на дороге появились три мотоцикла с людьми. Вообще-то по утрам душманы никогда не проводили караваны с оружием. Но мотоциклисты, увидев вертолеты, быстро спешились и открыли по ним огонь из стрелкового оружия. Кроме того произвели по Ми8 и Ми-24 два выстрела из РПГ - ручного противотанкового гранатомета. Впрочем, это находившимся на вертолет ах показалось, что стреляли из РПГ, на самом же деле с земли произвели  пуски «Стингеров». Но, поскольку стреляли в большой спешке, то не успели раскрыть антенну, которая принимает сигнал от цели  и обсепечивает точное самонаведение пущенной ракеты. В результате обе ракеты прошли мимо.
Сергеев во время полета сидел за пулеметом на месте бортстрелка.  Короткой очередью он успел срезать пустившего ракету «духа». Один Ми-24 отработал по мотоциклам неуправляемыми реактивными снарядами. Сергеев приказал командиру вертолета, на котором находлся, приземлиться, а командиру ведомого – оставаться в воздухе. «Бородатых» на трех мотоцклах было немного, и Сергеев рассчитывал справиться с ними небольшими силами. А в случае необходимости досмотровая группа сможет приземлиться в нужном месте и поддержать.
Оказавшись на земле, Сергеев и Ковтун с тремя  бойцами атаковали мотоциклистов и быстро расправились  почти со всеми. Лишь одному  удалось отбежать на значительное расстояние. За ним погнался Ковтун. Убегавший держал в руках дипломат, и старшйи лейтенант предположил, что там могли  быть важные документы. «Бородатый» оторвался уже на 200 метров и мог уйти.
- Я вспомнил, что я – мастер спорта по стрельбе, - рассказывал потом Ковтун. – Сделал полный вдох-выдох, присел на колено и… в затылок догнал его.
Возле убитого «духа» старший лейтенант  нашел кроме дипломата также трубу от зенитного комплекса. Рассматривать трофеи он не стал, поскольку в воздухе носились пули -это дала о себе знать группа душманов, которая  сопровождала «Стингеры» и невовремя заснула в кустах. Сергеев приказал  лейтенанту Чебоксарову приземлиться и захватить появившихся «бородатых» в плен. С пленом не получилось, но атаку душманов отбили. В общей сложности в двадцатиминутной схвтке за «Стингеры» было убито  16 «бородатых» и один взят в плен.
Когда Ковтун с трубой и дипломатом подбежал к вертолету, Сергеев полюбопытствовал:
– Что это?
- ПЗРК.
Сергеев понял, о чем идет речь. Он не сдержался от улыбки и крепко пожал другу руку. Тут бойцы принесли еще одну пустуютрубу и одну с ракетой. Разобрались: труба – это плоский контейнер «Стингера».
После взлета открыли дипломат. В нем оказался комплект документов, относящихся к «Стингеру», начиная от адреса поставщика и кончая инструкией по эксплуатации и пуску ракеты. Тут офицеры припомнили, что шли слухи, будто тому, кто первым возьмет образец сверхновой ракеты, светит   Звезда Героя.
Вокруг престижного трофея сразу же поднялся небывалый ажиотаж. В отряд прилетел комнадир 22-й отдельной  бригады спецназа полковник Д.М.Герасимов.  Он сфотографировался со «Стингером»  и двумя участниками завхата. Началась подготвока документов на представление отличившихся к званию Героя Советского Союза. Сфотографировали Сергеева, Ковтуна, командира вертолетной эскадрильи,  командира экипжа Ми-8 и сержанта из группы досмотра. Обещанную Золотую Звезду из участников операции не получил никто.
- Высокие начальники в Кабуле, узнав, как произошел завхат, удивились его простоте и случайности, - вспоминал потом Евгений Сергеев. – Меня стали обрабатывать и усложнять все. В результате получилась история, будто бы наша агентура засекла загрузку «Стингеров» в США, отследила разгрузку в Пакистане и так далее. Что по тревоге были подняты все наши отряды. Когда «Стингеры» оказались в зоне нашей досягаемости, мы, будто бы, быстро взлетели и захватили их. Это были все сказки. Но они позволили наградить уйму должностных лиц до самого верха.

НАЛЕТ НА СКЛАДЫ
В один из тех  же январских дней 1987 года в горы вышлабольшая группа, которой  командовал майор  Дмитрий Кабашников. Она направлялась в ущелье, где располагались военные  склады душманов. Выходу предшествовала кропотливая подготовительная работа. Все началось с того, что приятель Кабашникова  сотрудник местного отделения народной милиции-царандоя  Саид Вали, сообщил майору о том, что в ущелье Шинкай у душманов расположен большой склад с оружием и боеприпасами. По заданию своего командования Саид Вали сделал туда несколько разведывательных выходов, высмотрел и запомнил расположение шести хранилищ, подходы к ним, маскировку, систему охраны. Словом, все, что имело значение.  Обстоятельно расспросив  Саида Вали, майор посчитал, что информация достоверная.
- Упускать такой случай нельзя, - сказал Кабашников Саиду. – Но орешек, судя по всему, крепкий, можно и зубы обломать. Тут надо все хорошо обдумать и тщательно подготовиться . Так что, приезжай завтра к нам вместе со своим начальством, вместе обсудим.
Наутро майор Кабашников представил гостей из царандоя подполковнику   Нечитайло и майору Сергееву, коротко изложил сущность дела. Все вместе они довольно долго обсуждали возможные варианты действия, «колдовали» над картами, переходя от крупномасштабной к мелкомасштабной и наоборот. Многое обдумали и обговорили, но еще немало в деталях оставалось неясным. Потому-то на следующий день майор Кабашников с помощью двух солдат вылепил из глины на площадке за казармой макет ущелья со всеми ответвлениями и близ лежащими вершинами и принялся замерять прутиком участки и отрезки, делая в блокноте пометки, производя вычисления. Затем в дет Алях обсужил  план с майором Сергеевым.
Операция по захвату склада началась. Вечером возглавляемая Кабашниковым группа выдвинулась в район населенного пункта Галан, находившегося в 7 километрах от интересовавшего спецназовцев ущелья. Чобы дезинформировать противника относительно истинной цели операции, Кабашников организовал имитацию разведывательно-боевых действий. Со стрельбой и разрывами гранат  группа маневрировала между Галаном и соседним Мукуром. Со стороны трудно было разобраться, что там в действительности происходило.
В ходе маневра незапланированно захватили автомобиль с оружием и боеприпасами, где в числе прочего оказались переносной зенитный комплекс  «Стрела-2», безоткатное орудие, около десяти автоматов.
- Хорошее начало, - замети майор Калашников.
Ночью еще две группы скрытно выдвинулись к ущелью и блокировали подходы к нему. Наутро, в 5 часов 30 минут два звена штурмовиков-«грачей» нанесли по расположению складов бомбовый удар. Полчаса спустя у входа в  ущелье с четырех вертолетов Ми-8 высадились две группы захвата, одну из которых возглавлял подполковник Нечитайло. В это же время майор Кабашников со своей группой стремительно прошел 7 километров, отделявшие Галан от ущелья, и занял территорию склада. Охрана не оказала сопротивления: она оставила огневые средства на укрепленных позициях. В том числе две зенитные горные установки – ЗГУ. Группа противника попыталась прорваться в ущелье со стороны близлежащего кишлака Шинкай, но наткнулась на предусмотрительно выставленный Кабашниковым блок и отошла. Уже никто не мешал выносить боеприпасы из хранилищ, расположенных в скалах на высоте примерно 500 метров, и загружать в бронетранспортеры. Спецназовцы расслабились. Как оказалось, зря.
Около сорока душманов тихо прошли на близлежащий гребень, спокойно заняли выгодные позиции и открыли по спецназовцам  плотный огонь. Тактическая ситуация сразу же изменилась. Подполковник Нечитайло приказал вызвать по радио подкрепление. Через полчаса с вертолетов высадилась группа во главе с начальником штаба отряда майором Александром Чубарем. Быстро оценив обстановку, майор отдал распоряжение подчиненным:
- К трофейным ЗГУ! Развернуть в направлении хребта! Огонь!
До того, занятые погрузкой вооружения на бронетранспортеры, разведчики  как-то упустили из виду зенитные установки. Майор Чубарь сразу заметил их и нашел, как лучше применить. Огонь из ущелья по хребту стал более плотным.
Отдав первые, наиболее важные для организации боя распоряжения, майор Чубарь уединился с радистом в скальной нише и передал по радио командиру вертолетной эскадрильи:
- «Бородатые», до сорока стволов, расположились по гребню горы. Пусть «горбатые» поработают по гребню  «гвоздиками».
Не прошло и десяти минут. как на гребень в круктом вираже спикировали две пары вертолетов Ми-24. Как и просил майор, они ударили по позициям  душманов серией неуправляемых реактивных снарядов, выполнили несколько заходов, кажды раз меняя боевой курс.
Противник оставил гребень, но надолго ли? Здесь он мог быстро перегруппировать силы и атаковать с другого, неудобного для спецназовцев направления. Просто так полевые командиры склады не отдадут.
Подполковник Нечитайло провел короткое совещание.  Кабашников и Сергеев  высказались за то, чтобы погуженное на бронетранспортеры оружие и боеприпасы вывезти, а остальное взорвать. Это было наиболее рациональное предложение и его командир поддержал.
По прибытии в расположение отряда  начальник штаба подготовил донесение о результатах  налета на склады. Он указал что было захвачено 1 безоткатное орудие, 2 миномета, 1 крупнокалиберный пулемет, 2 зенитных горных установки, 26 винтовок «бур» (Ли-Энфилд №4 МК1). Уничтожено путем подрыва до 450 реактивных снарядов, до 300 противотанковых мин, до 200 ручных гранат, до 10 000 мин к миномету, до 10 000 боеприпасов к пулеметам и зенитным горным установкам, до 2 миллионов патрон к стрелковому оружию. В ходе боя было уничтожено 10 мятежников. Среди личного состава отряда потерь не было.
Действия по захвату складов в ущелье близ кишлака Шинкай затем в деталях изучали вновь прибывавшие в отряд офицеры.

ПРОВОДЫ КОВТУНА
К концу второго года пребывания в Афгане любому начинало казаться, что он служил тут всегда и будет служить всю оставшуюся жизнь. Человек и впрямь ко всему привыкает, заключая себя в некий склеп повседневной действительности. Остаются лишь две узкие щели: воспоминания о былом и мечты о будущем. Но они приоткрываются ненадолго – только в минуты относительного покоя  и уединения.
Но вдруг, оказывается, что Афган – вовсе не до конца жизни, что из этих гор есть дорога на родину не только мертвым да искалеченным, но и для остальных в свое время бьет заветный час.
Теперь этот час пробил для старшего лейтенанта Владимира Ковтуна – сменщик прибыл. Конечно, придется какое-то время вводить его в строй, передавая секреты   неслыханной прежде  среди спецназовцев профессии «караванщика».
Когда стало известно, что сменщик Ковтуна уже в Афганистане, не сегодня-завтра прибудет в отряд, вечером у Владимира собрались четверо офицеров: заместитель командира отряда  Евгений Сергеев, начальник разведки отряда Игорь Иванов, переводчики Рождественский и Боев. Собирались в таком составе не раз и прежде. Эти пятеро давно дружили. Кто знает, как и почему становятся друзьями? Наверное, потому, что вместе им хорошо, и они собираются для того, чтобы получить от общениия удовольствие. И еще для того, чтобы вспомнить былое: общие дела, радости и неудачи. И они вспоминали разные эпизоды, начиная с формирования отряда и кончая последними боевыми выходами.
 А еще они пели. У каждого  из них были свои любимые песни. Пели и общие, под гитару.
В каждой роте по наследству передавались две-три гитары. Если командир  оказывался гитаристом, то он становился владельцем инструмента. Если же ротный предпочитал роль слушателя, то гитара переходила в распоряжение одного  из командиров взводов, или сержантов, или же становилась общественной. Среди  «караванщиков» немало парней знало толк в игре на гитаре. Еще больше парней понемногу учились подбирать полюбившиеся мелодии. В скудной на культурные мероприятия и развлечения жизни личного состава отряда песни под гитару служили той форточкой, через которую люди получали  для истомленных душ небольшие порции свежего воздуха.
Гитару взял Сергеев. Пощипав струны, проверил настройку, одни струны подтянул, другие ослабил, убедился, что можно играть, и произнес:
- Первая песня по заявке «именинника». Всеми принимается?
- Всеми! – дружно согласилась четверка.
- Значит – «Этот мир без тебя».
Для собравшихся не составляли секрета нежные чувства Владимира Ковтуна к своей жене. Сердечную привязанность к подруге Владимир вкладывал в песню «Этот мир без тебя».
Сергеев тронул струны, и Ковтун запел с такой душевностью, которую трудно было предположить в этом огромном и корявом на вид человеке.

Этот мир без тебя – просто голые скалы,
От палящего солнца не спрятаться в тень,
Здесь душманские «буры» стерегут перевалы,
И в тревожных рассветах рождается день.

Все пятеро повторили последние две строки. Владимир вновь повел соло, кивком головы приглашая товарищей присоединиться при повторении последних строк куплетов.

Этот мир без тебя перечеркнут ракетой,
И погибшим друзьям не закончился счет,
Здесь измерена жизнь пулеметною лентой,
Караванной тропою и чем-то еще.

Этот мир без тебя - после рейда усталость,
Недописанных писем скупые слова,
Здесь в сердцах уживаются ярость и жалость,
И по-прежнему в душах надежда жива.

Владимир не пел - он рассказывал жене о том, что делал, что чувствовал здесь, о чем  никогда не расскажет ей, потому что не умел выражать тонкие душевные переживания, и еще потому, что вся эта круговерть тревог, забот и ожиданий навсегда останется в Афгане. Ковтун не пел – он исповедовался  подруге и всему человечеству, выскребая и извергая из глубин души перемешанные кровь и грязь, скопившиеся оттого, что он убивал людей, которые прежде не сделали ему ничего плохого, но теперь убивали его друзей и стреляли в него, которые везли и защищали целые караваны смерти. Владимир не пел – это стонала, надрываясь от навалившихся  неразрешимых противоречий его честная, добрая душа, родственная душе самодеятельного автора положенных на музыку стихов воина-афганца Игоря Морозова.

Этот мир без тебя перечеркнут ракетой,
Мир случайных разлук и нечаянных встреч,
Здесь ремни автоматов врезаются в плечи,
И звучит иностранная странная речь.

Этот мир без тебя, он расколот войною,
Эхо выстрелов скачет по склонам крутым,
Этот мир без тебя все же полон тобою,
И становишься ближе, далекая ты.

Повторив все вместе последние две строки, умолкли, мысленно возвращаясь из того широкого мира, в котором только что парил каждый из них. Выпили, поговорили о служебной всячине. На половине фразы  Сергеев вдруг ударил четырьмя пальцами по струнам, привлекая внимание товарищей, и запел песню собственного сочинения, которой втайне гордился.

Здесь горные вершины,
Красивых мало мест.
Живем мы, как в остроге-
Без жен и без невест.
Шахджой!
Здесь год, прожитый мной,
И леденящий зной.
Скорей хочу домой!
И ходим на разведку
В долину мы с тобой,
И что бы ни  случилось,
Мы держимся гурьбой.
Шахджой!
Здесь год, прожитый мной,
И леденящий зной.
Скорей хочу домой!
Припев подхватывали все дружно, с чувством. Сделав после песни небольшую паузу, Сергеев, слегка перебирая струны, с полуприкрытыми глазами запел еще одну любимую им песню.

Безвозвратные потери –
Слово, режущее слух.
Мы, как птицы, разлетелись:
Кто на север, кто на юг.
На востоке солнце всходит,
А на западе туман.
Безвозвратные потери,
Не прошедший караван.

СМЕНЩИК
Стало известно имя офицера, заменявшего старшего лейтенанта Владимира Ковтуна, это – старший лейтенант Олег Онищук. Родом из Хмельницкой области. После окончания Киевского высшего общевойскового командного училища служил где-то в Сибири. Последние два или три  года командовал взводом  в «учебке» спецназа в Чирчике, на территории Туркестанского военного округа. Готовил парней к службе в Афганистане. В отряде оказалось несколько офицеров, знавших Онищука в разное время. Капитан Владимир Филатов учился с ним одновременно в военном училище, причем, в одной роте. Кроме того в батальоне служило несколько сержантов, прошедших подготовку в учебном взводе Онищука. Мнения Филатова и  сержантов о сменщике существенно различались.
- Ничем среди нас не выделялся, - отозвался Филатов. – Разве что в футбол любил играть да легкой атлетикой увлекался.
А сержанты, еще прежде послали в «учебку» звуковое письмо, в котором благодарили командира взвода за то, что  спуску не давал им в горах, по-настоящему готовил к бою.
Нашелся в отряде и офицер,  который служил с Онищуком в Чирчике, - старший  лейтенант Сергей Никитин. Командуя  ротой, он не раз во время тактических занятий играл роль  противника по отношению к подразделению Онищука. Когда у Никитина спросили мнение о прибывающем, он неторопливо, взвешивая каждое слово, перечислил:
- По специальным предметам – офицер редкой грамотности. Эрудирован в военном деле. Заводной, рисковый. Свое мнениие отстаивает до конца, говорит правду всем в глаза.
Представление командиром отряда  прибывшего старшего лейтенанта Онищука личному составу прошло просто, буднично. Олег в нескольких коротких фразах изложил свою служебную биографию, закончил стандартно:
- Женат, один ребенок – дочь.
- Ну что ж, товарищи, - закруглил подполковник , – в процессе совместной службы познакомимся с Олегом Петровичем поближе. А теперь – за работу!

ДОСМОТР КАК ДОСМОТР
Для старшего лейтенанта Онищука работа началась сразу же после представления. Ему хотелось побыстрее войти в строй, а Ковтуну не терпелось посмотреть на практике, каков его сменщик, чего от него можно ждать.
- Итак, с чего начнем ввод в строй? – спросил Онищук Ковтуна.
Посмотрев на ручные электронные часы, Владимир перевел взгляд на Олега:
- С полета на досмотр. Чего откладывать. Вылет запланирован через час. Зайдем в казарму. Там Владимир Лошенков готовит группу. Возьмем бойцов, все, что надо, и – на вертолет. Идет?
- Вполне.
- А по пути проведем теоретическое занятие. Такая методика устраивает?
- Принимаю.
В казарме несколько спецназовцев под руководством Лошенкова заканчивали подготовку к выходу на досмотр караванов. Ковтун внимательно осмотрел экипировку каждого. Одному сделал замечание, другого о чем-то спросил, третьему отдал распоряжение. Потом приказал группе  построиться. Все это время беседовал с Онищуком.  Порой энергично жестикулировал; иногда повторял какую-либо особенно важную, на его взгляд, фразу; время от времени уточнял, насколько хорошо заменщик понял сказанное.
- Нам известно немало способов переброски оружия, боеприпасов, - начал Ковтун теоретическую часть занятия. – Прямо из Пакистана большие партии доставляются в базовые районы, на перевалочные базы и  склады крупных вооруженных формирований оппозиции. Все они на территории Афганистана, но недалеко от границы с Пакистаном. Понятно говорю?
- Понятно.
- Эти караваны всегда большие: в них бывает до трехсотвьючных животных, до десятка автомобиленй и до двухсот бойцов непосредственной охраны. Да еще в группе проводки до тридцати вооруженных человек. Каково!
- Впечатляюще, - отозвался Олег.
- То-то же. Честно говоря, такие караваны нам не по зубам, мы к ним и не суемся. Конечно, обидно, досадно, но…Суди сам: они успевают пройти десяток километров от границы до перевалочной базы так быстро, что мы узнаем о них уже после их прибытия. Да и что сделает наша разведгруппа  из двадцати парней с двумястами охранниками? Ясно?
- Предельно.
- Второй вид караванов -  это караваны выпускников.
- Каких еще выпускников? – вскинул брови Онищук.
- Тех, кто прошел в учебных центрах в Пакистане у американских инструкторов курс обучения. Выпускнички направляются в Афган на практику и заодно прихватывают с собой «рабочие инструменты» - пять-восемь грузовиков с оружием и боеприпасами. Нередко вместо грузовиков используют верблюдов. Иной раз в караване до тридцати «кораблей пустыни» и до полсотни охранников.
- Эти нашим группам тоже не по зубам?
- Тут приходится рисковать: передние машины пропускаем, замыкающие «забиваем».
А поменьше караваны бывают?
- Бывает, их очень много. Это – одна-две машины. Нередко – тракторы. Иногда до двух-четырех верблюдов.
- Охранение серьезное?
- До десяти человек.
- Чем вооружены?
- В основномавтоматаи, иногда крупнокалиберными пулеметами. Но встречаются и гранатометы. Боеприпасов, как правило, очень много.
- Где формируются мелкие караваны?
- Чаще - на перевалочных базах. Вообще, должен заметить, тут полным ходом работает мощная разветвленная караванная индустрия. Те, кто ее создавал и руководят ею, чувствуется, – мастера своего дела. Взять такую деталь.
Маршрут прохождения каравана от границы до конечного пункта разбит на участки. В начале и в конце участка – перевалочные пункты, на каждом из которых производится смена транспорта и охраны. Недурно придумано? Транспорт и охрана – за счет местных отрядов: они везут, сопровождают  и охраняют. Откуда груз прибыл на их участок и куда направляется, - они не знают. Таким образом утечка информации практически исключена.
Вот почему нам приходится выходить на караванный маршрут зачастую в расчете на удачу. Если учесть наличие современных средств связи у «духовских» разведдозоров и в группах сопровождения караванов, то станет понятным, почему наша малейшая неуклюжесть при выдвижении в сторону караванного маршрута приводит к холостому рейду. Понятно?
- Все, кроме одного. Получается, что караваны с оружием переправляются контрабандой. А местные власти, правительственные органы? Силовые структуры?
- Среди тех, кто направляет караваны, дураков нет. Они не рискуют там, где можно не рисковать. И разведдозоры, и группы проводки ныне обеспечиваются соответствующими документами для легализации их передвижения по маршруту. Но это не все. Обычно командир полевого отряда вместе с грузом оружия на промежуточном перевалочном пункте получает рекомендательное письмо на свое имя с просьбой посодействовать угодному Аллаху делу.
- Недурно придумано.
Немного помолчав, Онищук попросил уточнить:
- Итак, если в грузовике оружие, значит перед тобой – враги?
- Не всегда так. Сложность в том, что для провозки военного груза иногда используются мирные караваны кочевников. Вот и гадай, кто перед тобой: боевик-профессионал или же запуганный угрозой расправы кочевник. Случается и так, что водители мирных машин,  беженцы, или те же кочевники по требованию  полевых командиров играют роль разведчиков: оставляют в заранее обговоренных местах знаки, означающие, что они повстречали наше подразделение, разведгруппу.
- Оказывается, все не так просто, как может показаться издалека.
- Еще как не просто! Надо отдать должное организаторам караванов: они  держат нос по ветру. Только мы введем что-нибудь новое, они тут же приспосабливаются. Например, ввели мы для своих отрядов зоны ответственности - они быстро разобрались в их конфигурациях и стали направлять караваны на стыки этих зон. Мы высчитали периодичность и последовательность движения караванов по маршрутам – они  повели их на широком фронте с интервалом 4-6 километров. В том числе некоторые – ложные, отвлекающие.
Уж не говорю о том, что они постоянно совершенствуют систему сигнализации и оповещения. Иной раз выставляют на маршруте до  двадцати радиофицированных постов наблюдения. Если возникает подозрение относительно нашей засады – прогоняют на этом участке стадо овец и выясняют все, что им нужно. В общем, сразу и не перечислишь все приемы, что они используют. Пойми главное: мы имеем дело с профессионалами.
Между тем офицеры и следовавшая за ними группа спецназовцев подошли к площадке, где на небольшом удалении друг от  друга стояли  два вертолета Ми-8. От  ближней машины отделился авиатор в офицерской фуражке, но без погон, в летном комбинезоне. Это был командир экипажа.
Онищук обратил внимание на своеобразие отношений авиатора и Ковтуна. Чувствовалось, они хорошо знали друг друга и привыкли опускать многие предусмотренные руководящими документами детали, оставив лишь самое главное, необходимое для дела.
Авиатор приложил руку к  фуражке, доложил о готовности экипажа к вылету, уточнил задание, спросил и получил разрешение на вылет. Выглядело это так.
Вертолетчик:
- Все в норме. По плану?
Ковтун:
- По плану.
- Поехали?
- Крути!
И все.
В воздухе Ковтун, ткнув пальцем в иллюминатор, вниз крикнул Онищуку:
- Речка Торнакруд. Через отряд течет. А это гора - Кутатора. Южнее ее - стойбище кочевников. Туда не выходи. Если заметят, считай задание сорвано. Понял?
- Понял! – прокричал Онищук.
Вертолет несся над холмистыми предгорьями вдоль петляющей между сопок щебеночной дороги, держась  от нее на некотором расстоянии. Тень от винтокрылой машины, плавно скользя  по неровной земной поверхности, порой вдруг как бы прыжком приближалась и становилась четкой, контрастной – это, когда вертолет проносился над вершиной. Затем так же прыжком устремлялась вниз, в долину, где размывалась, расплывалась. Так повторялось бессчетное множество раз. Наблюдать прыгающую вверх и вниз тень былолюьопытно, но это быстро утомило Олега. Он перевел взгляд на дорогу.
Извилистая бурая лента была безлюдной на протяжении двадцати, тридцати, пятидесяти километров. Но вот впереди обозначились темные точки. Они быстро увеличились в размерах и превратились в верблюдов. По телу вертолета пробежала сухая дрожь.
- Мы дали предупредительную очередь из бортового пулемета, - пояснил Ковтун. – Наблюдай за поведением каравана!
В иллюминатор было хорошо видно, какой переполох вызвала  на земле стрельба из пулемета. Верблюды остановились и стали испуганно вращать головами. Люди засуетились. Сначала столпились в одном месте, потом разошлись и, будто по чьей-то команде, стали  неровной шеренгой вдоль каравана на колени спиной к животным.
Вертолет приземлился невдалеке. Покинув машину, спецназовцы привычно разбежались по установленным местам. Одни замерли с автоматами  на изготовку в голове и хвосте каравана, другие поднялись на пригорок и вели наблюдение за местностью. Лошенков с двумя сержантами занялся изучением документов.
- Проверь, нет ли оружия в тюках! - показал Ковтун Онищуку на верблюдов, по бокам у которых свисали крепко притороченные ремнями и веревками тяжелые тюки поклажи.
- Понял.
Верблюд стоял спокойно. Но едва к нему сбоку подошел Онищук, как он сделал три шага вперед. Олег снова направился к животному, но оно предпочло сохранить дистанцию в три шага. Догнав верблюда, Онищук ухватился за веревку на тюку, однако  это не помогло. Раздраженно мотая головой, «корабль пустыни» бульдозером пер вперед, кажется, даже не замечая попыток остановить его.
Махнув рукой на упрямца,  Олег направился к другому верблюду, но с тем история  повторилась. Олег  чувствовал себя несколько растерянным и смущенным. Ковтун делал вид, будто ничего не замечал. Но Лошенков решил не испытывать дальше самолюбие новичка и подсказал Олегу:
 - Обрежь веревку, которая держит тюк.
Догнав первого строптивца, Онищук выполнил рекомендацию. Тюк сполз на землю, и верблюд тут же остановился.
Ни в поклаже, ни в  одежде людей оружия не оказалось. Закончив досмотр, спецназовцы направились к вертолету. Перед посадкой Олег посмотрел на афганцев. В начале  досмотра, когда они стояли на коленях в ожидании указаний, их осанка и  лица выражали смирение и покорность. Теперь же они  что-то живо обсуждали, энергично жестикулируя руками. В мимике и резких движениях явно сквозило раздражение. Не  трудно было догадаться, о чем они говорили. О страхе, который пережили перед вооруженными, стреляющими  из пулемета людьми, о распотрошенных тюках и обрезанных веревках, о задержке движения каравана и тому подобном.
- Будь я на  их месте, пожалуй, точно также негодовал бы, - подумал Онищук. – Но что поделаешь, война диктует правила поведения.
Словно подслушав его размышления, старший  лейтенант Ковтун заметил во время посадки в вертолет:
- Вот это и есть досмотр. Штука малоприятная, но необходимая.
Досмотрев потом еще несколько встретившихся автомобилей, вертолеты поверунли в сторону оряда. После приземления, по пути к  штабному домику, Ковтун изложил Онищуку в целом программу ввода его в строй.
- С неделю полетаем с тобой на досмотр. Потом поработаешь старшим досмотровой группы. После этого сделаешь несколько выходов на караванные маршруты вторым номером, в роли стажера командира группы. И затем наберешь разведгруппу сам. Доходчиво  изложил?
- Предельно. Но в отношении набора группы есть вопрос. В «учебке» я отобрал десять сержантов. Сам готовил  их, сам и воевать вместе с ними хочу. Они  должны прибыть со дня на день. Можно будет зачислить их в нашу роту?
- Интересно. Значит, тут, в горах хочешь проверить качество той работы, которую выполнял в Чирчике? Что ж, проверяй. А насчет того, чтобы всех десятерых сержантов – в одну роту… Это уж как командир отряда  решит.

Глава вторая
ДЕЛА СЕМЕЙНЫЕ
ДВА ПИСЬМА
«Здравствуйте, моя любимая, родная Галиночка и моя маленькая доченька Светуся!
Как я вам и обещал, пишу уже с нового места службы, из ДРА (Демократическая Республика Афганистан – авт.). Раньше не писал потому, что еще не прибыл в свой батальон. 13 апреля я перелетел границу СССР, прилетел в Кабул. За неделю до того я сдал в «учебке» дела своему сменщику.
На другой день после прилета в ТуркВО (Туркестанский военный округ – авт.) я уже принимал участие в первенстве округа по легкой атлетике: пробежал 5000 метров. Бежал, не особенно выкладываясь, все-таки давно не тренировался. А через четыре дня, 5 апреля был забег-марафон на 24 километра. Ну, тут уж мне и моим пятерым сержантам не было равных. А потом я полетел в Кабул.
Четыре дня пережидал на пересыльном пункте – не было самолета на Кандагар. Все же добрался до Кандагара, где стоит один  из наших батальонов. (Здесь и далее в письмах наши герои называли отряд батальоном. Это была общепринятая маскировка –авт.). В нем куча моих выпускников, а кроме того – моих друзей офицеров. Среди них – Костя Прокопчук. Он учился в нашем училище, на год старше меня. Костя назначен на должность замкомбата, а его друг – начальник штаба батальона. Костя и замолвил за меня словечко – и я сразу же полетел в Шахджой. Начальник штаба посадил меня на вертолет, хотя летчики никого не брали. Видишь, как хорошо иметь друзей и добрых знакомых.
В Кандагаре я два дня отдыхал у Костика – он поил меня разными соками,  минеральными водами. Еще   снабдил меня разными дефицитными вещами.  Его рота как раз пришла с выхода и привезла кучу захваченных вещей. Там у него мы поиграли в футбол.
Я не мог спокойно пройти по батальону – солдаты останавливали  меня и расспрашивали. Оказалось, они помнили  меня по учебному подразделению. Мои выпускники на хорошем счету. Офицеры рассказали мне, как обрадовались солдаты, когда узнали, что именно я еду в батальон. Так что, про меня тут уже немало знали до того, как я прибыл.
Решил дело с деньгами. Тебе, Галюнь, с мая каждый месяц будет приходить 150 рублей. Можно было бы высылать 170, но я понял, что высылается только треть зарплаты. А еще примерно 250 рублей будут идти мне на вкладную книжку.
Как ты поживаешь? Как Светуся? Еще помнит папу или уже забыла? Галюся, а как маленький Олежек? Что он вытворяет, уже проявляет свой характер или лежит тихонько? Очень скучаю по вас всех. Каждый день извлекаю из папки ваши фотографии (фото из альбома я взял с собой) и мысленно разговариваю с вами.
Про место, куда попал, расскажу в следующем письме. Но уже сейчас могу сказать, что, если бы здесь мы были всей семьей, – это был бы курорт. Особенность местности – очень здоровый климат. Говорят, будто бы не бывает больных.
Передавай привет родителям, Игорю, Светлане. Поцелуй за меня нашу доченьку.
Целую, Олег. 24.4.1987 г.»
Олег писал быстро, без нажима, так что ручка едва касалась листа розовой бумаги. Если делал ошибку, тут же  исправлял  ее. Наклонившиеся вперед тощие буквы напоминали бегущих спринтеров.
Поставив в конце письма точку, долго не отрывал ручку от листа, и точка постепенно превратилась в некую загогулину. Мысленно он был в те минуты в Изяславе с женой, дочкой, которую он оставил в возрасте  одного года и  девяти месяцев. И тем, еще не  известным ему пока третьим, кого они с Галлей называли между собой Олежкой. Старший лейтенант был счастлив в семейной жизни и упивался теперь воспоминаниями о пережитых радостях.
Через десять дней Галина прислала ответное письмо. В отличие от мужа она каждую букву выводила аккуратно, старательно, округло, как это обычно делают добрые в душе люди. В ее большом, на двух стандартных листах в клеточку, письме оказалась всего одна помарка. Как и Олег, Галина писала на украинском.

«Здравствуй мой милый, родной Олежка!
Господи, знал бы ты, сколько разных мыслей прошло в моей голове пока ждала от тебя письмо! Ведь уже месяц прошел, а я просила тебя написать еще из ТуркВО или хотя бы дать телеграмму, если поедешь в ДРА. Ну да бог с ним, главное, что я этого письма дождалась и на какое-то (очень короткое) время немного успокоилась: ты, по крайней мере, благополучно долетел до нового места назначения.
Читала, как ты гостил у Кости и не верилось – отец ходил на проводы 26 апреля, и там ему сказали, что в этот день того хоронят. Или Кости уже нет, или же просто напутали. Но, оказалось, что это все же правда, так как твоя крестная тоже ездила на похороны. Они летали на задание и вертолет подбили. И все. С двух вертолетов нет 15 человек. Может быть, ты знаешь про этот случай и побольше.
Видишь, Олежек, тут не поможет никакая, пусть она будет какая угодно хорошая, подготовка.
И снова мне нет покоя днем, а ночью то и дело кошмары снятся. Хотя и стараюсь не читать про Афганистан (статьи про героев, которые погибли), не думать о плохом. Понимаю, что расстраиваться, нервничать нельзя.
Наш ребеночек уже заметно дает о себе знать, особенно, когда переработаю. Возмущается, мол, этого делать нельзя. Я уже стала на учет в поликлинике. Чувствую себя нормально. В этот раз мне постоянно хочется чего-нибудь остро-соленого. Огурчика соленого и т.п. Когда становилась на учет, весила 54 килограмма. Неплохо, правда?
Но что это я все про себя? Думаю, что уже получил письмо, которое я послала тебе в ТуркВО. В общем, Светлана очень-очень скучает по тебе, еще не забыла. Только услышит, как летит самолет, сразу зовет: «Папа, бум-бум коле». Перевел? Просит, чтобы ты скорее прилетал. Сдается, что вниманием она не обделена: и мама, и бабушка, и дедушка. Но больше всего тянется к дяде. Жаль, что дядя  редко бывает дома. А сколько радости, когда он с нею играет хотя бы пять минут, ты даже представить себе не можешь. Поскольку Игорь (он и есть дядя –авт.) уделяет ей внимание не так часто, как ей хочется, то она рада тому, что Толик, когда гуляет с малышом, берет ее на руки.
Родненький мой, заклинаю тебя всеми святыми, хотя бы ради наших детей береги себя. Ты не видел Светиных глаз, каким она смотрит на Игоря и других парней. А недавно смотрела, смотрела на него и сказала: «Папа!» Первые дни я, видя такую  картину, не могла слез сдержать. Чтобы она не забыла, кто на самом деле ее папа, я поставила на видном месте нашу фотографию, где мы втроем. Так она теперь каждое утро просыпается, смотрит на фото и говорит: «Это папа!» Показывает на тебя пальчиком и радуется.
Олежек, а какая она уже щебетунья! За последний месяц так разговорилась, что мы все от нее просто в восторге. Уже при тебе она начала, а тут уже что ни скажешь, она повторяет. Уже все рассказывает. Например, сказку про курочку Рябу. Конечно, она говорит не так как мы. Очень подружилась с Туманом. По ее, правда, он – «Пан». Он маленьких боится. Она: «Труся ма-а-а-ля, ма-аля». При этом ручки прикладывает к щечкам. То таскает его за хвост, то угощает травою, хлебом, свеклой.
На Пасху ездили с ней в Белогородку, это бабуля ее приглашала: «Боже, да что же это за такое разумное дитя!» Очень ей понравилась ее любовь к порядку. Тетя Света из Хмельника тоже сказала, что у   нее очень смышленые глазки и хорошая память. Вот уж она там наигралась с тетей Таней и дядей Колей (она так их называла сначала), что не требовалось ей ни  мамы, ни бабушки. Чтобы не забыть: она уже всех называет по имени. «Баба Галя, дед Петя, баба Маня, дед Тепа». Себя уже постоянно и совсем не случайно называет с 20 апреля Сетой. А Игоря – дядя Илюк.
Первого мая  я, Светланка и дядя Петя ходили на демонстрацию. Потом как обычно посидели у нас и разошлись. На следующий день мы с Таней и Павликом ходили в Комсомольский парк. Пока аттракционы были закрыты, Светлана опробовала горки. Таня ее сажала, а внизу ловила. Правда, ей не удавалось сидя доехать до низу, все время она ложилась. И все же ей очень понравилось, она просила: «Се!». Понравилось ей на колесе, а на лодочке почему-то испугалась. Видели, как открыли 1 мая новое кафе – «Молодежное». Так хорошо оформили. Ничем не уступает ресторану, я бы сказала, что даже лучше.
Вот так мы встретили  1 мая.
Да, уже приехал Белевский в отпуск, видели его в парадной форме и, кажется, с той дивчиной. Наверное, он поедет уже с ней, так как его видели перед праздником, и он говорил, мол, не пора ли жениться.
А Гуменюка взяли в армию офицером.
От Натальи Федоровны Франческам пришло письмо, в котором она просит дать ее адрес кому-либо из нас, чтобы сообщили, когда мы, одноклассники будем встречаться на 10 летие выпуска. Она обязательно приедет.
Вот, кажется, и все. Так много хотелось написать, но забылось.
Светланка  загорелась рисованием и все спрашивала у меня рисунок кошки. И что же ты думаешь? Возможно, я вместе с нею и рисовать научусь, хотя раньше в себе таких способностей не замечала. Так вот, нарисовала я ей кошку. И все говорят, что это действительно кот. Хорошо, что в магазине появились книжки, которые надо раскрашивать, так я положу ее перед собой и  копирую. Так нарисовала кошку, лисицу, курочку, ребенка, который спит в коляске. Коль представилась возможность, хвалюсь своими достижениями
А теперь буду заканчивать. Фотографию, где мы втроем (знаешь, мы там вышли так симпатично, мне нравится)  я постараюсь выслать на днях.
Очень приятно было читать строки, где  пишешь, как тебя встретили. Боже, было бы все два года так хорошо! Больше я ничего не хочу.
Олежек, любимый, дорогой, постарайся, как появится возможность, черкнуть несколько слов. Пожалей меня, а то я за эти годы так постарею, что буду выглядеть старше тебя, и ты , чего доброго, разлюбишь меня. Хотя это не так важно, главное, чтобы ты приехал живым.
Ну, а что не написал, как там (в ТуркВО-авт) с квартирой? Я думаю, что ты ее просто закрыл. Или я ошибаюсь? Напиши. Очень прошу, напиши! Знаешь, как Светлана обрадовалась твоему письму. Она несколько минут рассматривала конверт, потом достала письмо, посмотрела с одной стороны, перевернула на другую сторону. Наверное, и вправду читала.
Привет тебе от родителей, родственников, соседей.
Целую. Очень нам плохо без тебя. Твоя Галя
Светуля спит, поэтому можно было спокойно писать».

Как ни крепилась Галина, но не сдержала слезы. Капнула на письмо одна, другая и потекли. Лицо женщины сразу сделалось трогательно-беспомощным, как у обиженного ребенка.
Галина не знала, сколько времени прошло. Но вдруг забеспокоилась Светланка: всхлипнула во сне, замахала ручонкой. Галина подошла к дочке, перевернула ее на бок, поправила одеяльце и невольно улыбнулась. Как хорошо, что у нее есть дочурка. И второй ребенок все чаще дает о себе знать. Если родится мальчик, назовут по отцу – Олегом. Если девочка, тоже имя обговорено – быть ей Наташей. Это Олег предложил назвать именем бабушки Натальи по линии отца, которую он очень любил.

КАК ВСЕ ПОЛУЧИЛОСЬ
Олежек, Олежек! Думала ли Галина, что он станет ее мужем, отцом ее детей? Любимым  мужем - единственным, желанным. Это он, тот самый Олежек, с которым она, Галя Васильчук вместе ходила в детский сад «Ручеек». Худенький, тщедушный и болезненный на вид. Он и вправду часто болел и появлялся в детсадовской группе через неделю. Потом он и она вместе пошли  в школу, в один класс.
Одноклассник как одноклассник. Такой же, как прежде, худенький, неприметный. Пожалуй, лишь одну перемену Галя заметила в Олеге - он перестал болеть. Оказалось, записался в легкоатлетическую секцию и занялся бегом. Сначала Галя отнеслась к этому снисходительно, даже однажды не удержалась от шутки: «Вот он, новоявленный чемпион!» Но постепенно изменила свое отношение к спортивным занятиям приятеля. Это происходило по мере того, как Олег все выше поднимался по лестнице спортивных достижений. В десятом классе он уже занимал на областных соревнованиях призовые места.
Нет, это Галя обманывала сама себя, будто восхищалась Олегом только потому, что  им восхищались болельщики. Она любовалась им сама по себе. И  в глубокой тайне от всех. Кажется, даже от себя.
И вообще, как можно было оставаться равнодушной к  этому ершистому однокласснику, если он однажды на уроке истории вступил в спор с самим учителем? Они не сошлись во мнении относительно какого-то незначительного события, кажется, операции в ходе Великой Отечественной войны. На следующем уроке учитель во всеуслышанное сказал, что Олег Онищук оказался прав. Такое в школе случается не часто.
Это потом Галя узнала, что Олег очень внимательно прочитал все вышедшие тома  «Великой Отечественной войны 1939-1945 гг.», мемуары Маршала Советского Союза Г.К.Жукова, «Войну» И.Стаднюка и многие другие военные книги. Что еще в детсадовском  возрасте он однажды категорично заявил:
- Мама, я буду генералом!
Заявление прозвучало после очередного рассказа деда по линии матери Ивана Филипповича Антонюка о том, как он воевал с гитлеровскими захватчиками. Между дедом и внуком установились  отношения доверительности, взаимной привязанности и обоюдного восхищения. Иван Филиппович работал ездовым в колхозе и в недальние поездки охотно брал с собой Олежку. Неторопливо катила телега, и под размеренный скрип колес какие только темы не обсуждали мужчины.
- Как спят кони? – интересовался внук.- А куда они кладут ноги?
Дед обстоятельно отвечал на все вопросы. После того, как любопытство мальчугана было удовлетворено,  Филиппович начинал рассказывать о себе, своей судьбе и сверстниках. Поведать было о чем.
В селе Путренцы, где родился он сам, родители Олега, а потом и Олег, Иван Антонюк первым вступил в комсомол. Потом стал вожаком сельской комсомольской ячейки. Это было в то время, когда в стране происходила массовая коллективизация и на смену единоличному ведению сельского хозяйства приходило коллективное в форме колхозов. На селе развернулась ожесточенная социальная борьба. Кое-кому очень не нравилось, как молодой, энергичный Антонюк пропагандировал новый уклад сельской жизни. В него даже стреляли из ружья. Но ничто не могло заставить активиста  отказаться от убеждений.
Когда началась Великая Отечественная война, Антонюк рядовым пошел на фронт. За наградами не гнался. Главным считал – как можно быстрее прогнать  врага со своей земли. Так рядовым и дошел до  Берлина.
Эмоциональное заявление Олега «Я буду генералом!» постепенно сменилось твердым намерением  стать офицером.
Где-то посредине между этими решениями Олег увлекся проведением химических опытов с намерением научиться изготавливать взрывчатку. При очередном испытании полученного продукта колба взорвалась, и юному химику обожгло руки и лицо. К счастью, не сильно. Тем не менее оказалось достаточно, чтобы он прекратил  опыты.
Повзрослев, Олег критически проанализировал свои возможности поступления в военное училище. Помехой могли стать часто воспалявшиеся  гланды. Решил удалить их. Получилось не с первого раза, все же добился желаемого. Потом потребовалось произвести переливание крови. Мальчик  безоговорочно согласился: надо значит надо.
Когда Олег учился в шестом классе, Иван Филиппович умер. Военно-патриотическое воспитание подростка взяла на себя его мать, Мария Ивановна – энергичная, не унывающая ни при  каких обстоятельствах женщина. Вместе с Олегом она стала совершать в летние каникулы поездки по местам боевой славы. Побывали в крепости-Герое Бресте, Минске, Киеве, Хатыни. Всего не перечислить. Это мать подбирала для сына книги  о войне, чекистах, героях, партизанах. Неудивительно, что приезжая потом курсантом на каникулы, Олег обстоятельно рассказывал ей об изучаемых военных дисциплинах, показывал  приемы рукопашного боя.
Но все это Галина узнала позже, когда стала женой Олега. А во время учебы в школе она просто восхищалась им. Но при этом изо всех сил старалась скрыть от него свои чувства. Тем более, что он нередко произносил ужасную фразу:
- Дивчата – это же гадюки!
Поводов для подобного суждения у него было вполне достаточно: то один его друг, то другой, влюбившись, забрасывали спортивные тренировки. Вообще, как можно было тратить время на свидания, когда надо успеть подготовить уроки, привести себя в наилучшую форму перед соревнованием, прочитать столько  интересных книг? Этого Олег не хотел понять и не понимал. Во всяком случае, так считали все в классе.
Лишь Мария Ивановна знала, что это не совсем так. Ей Олег доверил свою тайну:
- Одна только в классе  девушка – настоящий человек, это Галина Васильчук.
Но мама умела хранить тайну сына.
Между тем одноклассницы разыгрывали Олега:
- Подожди, скоро и ты изменишь свое мнение о девчатах!
- Это я-то? Скоро? – возмущался Олег. – Бобылем, конечно, не собираюсь жить, но женюсь не раньше, чем в 27 лет.
Как и мечтал, Олег после окончания школы поступил в Киевское высшее общевойсковое командное училище. Галя не прошла в пединститут по конкурсу. Позже ей удалось поступить в институт бытового обслуживания.
Встретились они на  следующий  год зимой на танцах. Тогда им обоим показалось, что случайно. Потом выяснилось - не совсем так. После танцев кто-то из Галиных подруг предложил:
- Олег, проводил бы Галю.
- Почему бы и не проводить.
В тот вечер она узнала Олега таким, каким не знала раньше. Вспоминая школьные годы, он рассказал ей о кошках, которые жили в их доме, провожали его на занятия и встречали после уроков. Он дружил с ними.
То, что Олег прежде не курил и чурался спиртного, Галя знала. Но его привязанность к конфетам, вообще сладостям стала в тот вечер для нее открытием. Да, именно в тот вечер она начала открывать для себя нового, незнакомого ей прежде Олега: не только сильного, жесткого, но и чуткого, ранимого.
Прошло три года. И вот 25 февраля он приехал к ней в общежитие в Хмельницком и сказал:
- Галюнь, давай поженимся! Я не представляю себе жизни без тебя.
- Как же мы поженимся, если тебе еще нет 27 лет? – засмеялась она. – Помнишь свое обещание? Вся школа о нем  знала.
- Помню, - вздохнул он. – Но у меня есть оправдательное обстоятельство: моя невеста не захочет ждать столько лет.
Галина согласилась стать женой Олега только после окончания им военного училища.
Выпуск состоялся 18 мая 1982 года. К этому дню невеста и приехала  в Киев. Присутствовала на торжественном меропртиятии. Видела, каким восторгом светились глаза Олега, когда он во время традиционной церемонии прощания  со знаменем  учебного заведения с погонами лейтенанта на плечах стал на колени и поцеловал полотнище знамени. Она радовалась вместе с ним.
На несколько дней они остались в Киеве. Ходили в театры, купались в Днепре, просто бродили по городу. Выпускник с восхищением говорил о Киеве, хорошо знал его  и постарался показать невесте все полюбившиеся ему достопримечательности. Она разделяла его мысли и чувства -  их сердца бились в унисон, и от этого влюбленные были еще более счастливы.

СЛУЖБА ОФИЦЕРСКОЙ ЖЕНЫ
31-го июля того же года в торжественной обстановке их назвали мужем и женой. Галина еще не знала о том, что она таким образом поступила на своеобразную службы, официально нигде и никем не утвержденную, но оттого не менее реальную и суровую - службу в качестве жены офицера. Практически она началась на девятнадцатый день. Именно в этот день закончился медовый месяц молодоженов, и Олегу надо было уезжать к месту назначения - в Забайкальский военный округ, который он выбрал сам еще в начале учебы. А молодой жене предстояло закончить обучение и ждать встречи с мужем.
Так она впервые столкнулась в своей новой должности с понятием «надо». Ощутила, какое оно угловато-жесткое, холодное и тяжелое. А сколько еще раз предстояло ей иметь с ним дело!
Год, который они прожили  порознь, был годом мучительного томления в од иночестве душ и тел молодых людей, уже познавших блаженство гармонии.
Олег писал жене бодрые письма, в которых призывал к выдержке и терпению, приводил многочисленные и убедительные примеры благодатного воздействия разлуки на любовь. К концу года его утешительные доводы иссякли, и он написал, что она вполне могла бы продолжать обучение на заочном  отделении и что вообще жена в доме – стабилизирующий фактор в службе мужа. Галю не требовалось долго убеждать, потому что она считала так же.
Перейдя на заочную учебу, Галина оправилась вместе с Олегом в Забайкалье к его месту службы. Это был уже не тот гарнизон, куда год назад лейтенант спешил по распределению. Олег добился перевода в часть спецназа. О службе на пределе физических сил и психологических возможностей он мечтал еще в военном училище, наконец его желание осуществилось.
Военный городок, куда они приехали, состоял из пятиэтажного кирпичного дома и пяти двухэтажных деревянных домов. Это была жилая зона. В служебной зоне стояли казарма. штабное здание да небольшие складские сооружения. Вот и все. Рядом  с городком радовала глаз березовая роща. А все остальное пространство вокруг, насколько хватало глаз, занимали сопки. Высокие и низкие, крутые и пологие – сопки, сопки, сопки…
Казалось бы,  от  такого пейзажа к концу третьего дня должно было навалиться уныние. Но ничего подобного Галина не ощутила ни через неделю, ни через месяц. Какая тоска, какая хандра? Она впервые была безмятежно счастлива. Счастье лучилось в ее глазах, когда встречала со службы Олега, когда подавала ему ужин, когда Олежек прикасался к ее плечам, смотрел ей в глаза, ласкал ее. Счастье наполняло ее, когда она растапливала печку. Когда в сорокапятиградусный мороз на пронизывающем ветру набирала из автоцисцерны в ведра привезенную в городок невесть откуда питьевую воду, когда в комнате в валенках коченели ноги. Даже когда ее изнуряли продолжительные простудные заболевания, Галина была счастлива. Это лучезарное состояние заметно потускнело лишь после того, как молодая женщина вдруг осознала, что над нею нависла кошмарно-мрачная угроза бесплодия.
Нет для женщины большего наказания судьбы, чем отказ в священном праве быть матерью. Как страдала  тогда Галина от мысли, что у нее, возможно, никогда не будет детей. Какие мрачные картины одиночества вставали в ее воображении. И все оттого, что уехала с мужем в эту Богом и начальством забытую дыру. Но могла ли она поступить иначе? Ведь она любила Олега. Любила до такой степени, что ни разу, ни единым словом не упрекнула его в  выборе характера службы.
Господи! Как они оба обрадовались, узнав, что у них все же будет ребенок. Как заботливо, трогательно ухаживал за нею Олег с первых же недель беременности. Как он негодовал на себя, когда видел в ее руках ведро с водой или сумку с продуктами, как испуганно-торопливо освобождал ее от ноши.
Подошло время Галине ехать на сессию, за которой следовала преддипломная практика, а затем и защита диплома. Она поехала. Разлука длилась более пяти месяцев. Нет - больше пяти веков! Уже не верилось, что она когда-нбудь закончится. Галина считала оставшиеся до встречи недели и радовалась каждому прошедшему дню, редкие нежные письма мужа окрыляли ее, ускоряли бег времени.
Но  то письмо насторожило ее, породило в душе смутную тревогу. На конверте стоял штемпель «Заказное». Что бы это могло значить? Вскрыла  и не поверила глазам: она держала в руках документ на получение посланного Олегом контейнера с домашними вещами. Значит он сдал квартиру, выехал из городка, выбыл из части. Куда его могли направить? Скорее всего, в Афганистан.
Он никогда не рассказывал Галине о повседневных служебных делах, но своего горячего желания попасть в Афган не скрывал. Не делал секрета, что уже предпринимал для этого некоторые конкретные действия.
Вот тогда, держа в руках документ на контейнер, Галина впервые испугалась за Олега, за себя, за будущего ребенка.
В тревожном неведении проходили день за днем. Наконец получила письмо, которого  так ждала. Ее Олежек писал, что находится в Туркестанском военном округе. Слава Богу! ТуркВО – это не Афган. Но снова тревога зародилась в душе женщины: надолго ли он задержится на полдороге к намеченной цели? В любой день можно было ждать его отъезда, продолжения пути.
Как некстати были ей в те дни изматывающие нервы переживания? Она не знала, что это входило в служебные обязанности жены офицера. Покой, состояние душевного равновесии были нужны не столько ей, сколько  их будущему ребенку. Неужели Олег не понимал этого? Конечно, понимал. Но иначе он не мог поступать, жить. Неслучайно его мать однажды сказала Галине:
- Наш Олег - максималист. Постарайся учитывать это. И, если можешь, будь снисходительна.
21 июня 1985 года родилась дочь. В роддоме Галине вручили телеграмму от Олега: «Спасибо за дочку, любимая!»
Всего одна строчка, а как много сказано!
Они назвали ее Светланкой, вложив в имя новорожденной смысл: пусть всегда светит им в семейной жизни.
Наполненное заботами о дочурке, переживаниями за ее здоровье и самочувствие, время  резко ускорило бег. Галина открыла в нем  еще одно необычное свойство: оно не уходило бесследно, не пропадало. Каждый прожитый день как бы вливался в новорожденную новым осмыслением окружающего мира, новыми граммами, сантиметрами…
Светлане было уже три месяца, а отец ее еще не видел. Со здоровьем у Галины вновь возникли проблемы – пришлось перенести операцию. Она ходила на перевязки.
И в тот день собралась. Оделась, подошла к двери. Вдруг кто-то постучал. Открыла. Навстречу шагнул незнакомый мужчина, черный от загара, худющий, стриженый под ежика. В руках держал букет цветов. Странно!
Цветы напомнили ей Олега. Он дарил ей их летом и зимой, по случаю и без случая, просто, чтобы доставить радость, увидеть ее улыбку. Женихом робел под пристальными взглядами соседок и приносил цветы в портфеле-дипломате. А став законным мужем, понятно, с цветами не таился. Какие только букеты ей не вручал: и розы, и мимозы, и ромашки, и тюльпаны. Из сопок никогда не возвращался без цветов. Однажды командир батальона, видно, с учетом личного опыта, бросил в его адрес реплику:
- Смотри, лейтенант, разбалуешь молодую жену – пожалеешь.
Олег рассказал Галине об этом со своим комментарием:
- А мне ради тебя небо наклонить хочется.
Так молча и стоял в двери незнакомый мужчина с букетом цветов, а Галина смотрела на букет и недоумевала. Целую секунду недоумевала. А потом вдруг оказалась в его объятиях. В объятиях своего любимого, единственного.
Через десять дней они уезжали все семьей в Туркестанский военный округ,в  город Чирчик, где Олег в учебном подразделении спецназа выполнял обязанности командира взвода.
По приезде Галина сделала для себя довольно грустное открытие: независимо от названия и местоположения военного округа командиры взводов живут в одинаковых, в общем-то никуда не годных бытовых условиях. По крайней мере, в Туркестанском было то же самое, что и в Забайкальском: барак, туалет на улице, воду надо носить ведрами.
Впрочем, для Онищука и в бараке места пока не нашлось. Что тут можно было поделать?  Ясно, что взводный Онищук был не первый и не последний бесквартирный в «учебке». Ему ничего не оставалось, как пройтись по частным домам и со смиренным видом просить. Так поступали практически все:
- Может быть, сдадите угол для семьи?
Хозяину не привыкать к подобным просьбам-мольбам. Его первый вопрос к офицеру:
- Дети есть?
- Есть. Один ребенок.
- Сколько ему лет?
- Грудной он.
Если хозяин не отмахнулся с ходу, а завел разговор, то взводному виделась некая, пусть пока слабая надежда. Затаив дыхание, он ждал решения.
- Э-э, милый! С таким дитем не могу впустить. Оно же пищать ночами будет, его купать надо, пеленки стирать, сушить. По дому такой аромат поплывет, что мне самому придется в квартиранты подаваться. Не-ет, милый.
Не один и даже не десять домов надо было обойти взводному, прежде чем кто-нибудь сдаст комнатенку. Не  из милости, конечно. Потребует «квартплату» за два-три месяца вперед. И  потекут к хозяину собутыльники, и загудит в доме угарное веселье. Дыма - хоть топор вешай. Вонючим перегаром разит не только от хозяина и его друзей-собутыльников, но и от всех колченогих стульев, стола. А то, что квартиранты с ребенком задыхаются, уснуть не могут, то какое хозяину до них дело. Помается взводный с таким хозяином и, махнув рукой на отданную предоплату, отправится на поиск другого угла.
Галина с Олегом и Светланой успели пожить-помаяться в двух частных углах, прежде чем подошла их очередь на квартиру в бараке. Они и ей были рады: пусть удобства во дворе, зато сами себе хозяева. Правда, общежитие находилось от воинской части на удалении  нескольких километров. Олег то ли в шутку, то ли всерьез утверждал, что ему просто повезло: хочешь не хочешь, а каждое утро – тренировка. И верно. Поднявшись, он надевал спортивный костюм и бежал в часть. Там переодевался в военную форму. А вечером в спорткостюме прибегал домой.
Галина знала, что некоторые жены «пилили» своих мужей, и те шли к начальству пробивать себе благоустроенную квартиру в доме, расположенном в военном городке рядом с частью. И получалось. Но Галина даже не пыталась заводить на эту тему разговор с мужем. Он никогда и никого не просил ни о чем таком, что не имело отношения непосредственно к службе. Жена щадила его самолюбие.
За старшего лейтенанта Онищука попросили политработник и командир роты. Самым веским доводом их просьбы являлись отличные результаты в боевой подготовке взвода Онищука. И ему дали квартиру в том самом заветном для всех  офицеров доме. Галина не могла поверить в это. Тем более, что жилье располагалось на самом удобном для них, втором этаже.
Вот это жизнь пошла! От части дом был отделен лишь забором, и нередко Галина с дочкой смотрели в окно на плац, где проходил развод караула. Видели они в строю и Олега. Теперь он выходил из дома хоть немного, но позже  и возвращался со службы немного раньше, чем прежде. Если, конечно, не уходил в горы.
Светланка узнавала о возвращении отца чуть раньше матери. Бывало, зашуршат по лестнице легкие шаги через две ступеньки на третью, Галина размышляет: может быть, Олег спешит, но, возможно, кто-то другой. А для дочери никаких сомнений:
- Папа!
И бегом к двери, в которую врывался Олег. Он вообще все делал энергично, на скорости. Не терпел вялости, совершенно не умел ходить нормальным шагом, каким ходят все. Ему было трудно сдерживать себя даже во время семейных прогулок.
Галине далеко не всегда удавалось выдержать  темп движения, жизни, который был естественным для мужа. Однако она не огорчалась, любовь давала ей выдержку и терпение.
Ее умиляла привязанность Светланки к отцу. Малышка копировала его во всем, жадно тянулась к нему, рядом с ним испытывала состояние покоя и умиротворенности. Когда отец брал ее на руки, она прижималась всей щекой к его щеке, и выражение ее лица говорило, что нет на свете человека счастливее ее. Дочка с полуслова понимала  требования отца и разделяла его переживания. Вместе с ним с удовольствием смотрела по телевизору футбольные матчи, как и он, болела за киевское «Динамо», во время острых моментов  игры прыгала, громко ликовала или же огорченно качала головой.
Галина радовалась царившему в семье миру и согласию, уютной квартире, растущей дочери, но тревожное ожидание неприятностей не покидало ее, продолжало жить в потаенном уголке души. Афганистан – вот что отравляло счастье  молодой женщины. Зная упорный характер мужа, она почти не сомневалась в том, что он не остановится на туркестанской «учебке». Не ради нее  рвался из Забайкалья.
Боясь неосторожным словом разбередить честолюбие мужа и тем самым ускорить его отъезд, Галина не расспрашивала Олега о службе. Сам же он, как всегда, ничего о ней не рассказывал. Но иногда с его губ срывались реплики огорчения и досады. Жена догадывалась, что муж был чем-то недоволен, на кого-то злился.
Придя однажды со службы, Олег рывком снял одежду, сбросил сапоги, на ходу включил телевизор и, упав на диван, стал выкрикивать:
- К черту! Все! Уволюсь! Задохнуться можно в этой богадельне. Устроили пансион для благородных девиц. «Смотри не надорви! Смотри не простуди!» Я их для чего готовлю? Для бала? Нет, уволюсь из армии! А что, пропаду, что ли?
Сев рядом с мужем, гладя его руку и заглядывая ему в глаза, Галина заговорила:
- Ты замечательный педагог! Ты нигде не пропадешь. Поедем в наш Изяслав, будешь работать в школе военруком. Мальчишки за тобой толпой ходить станут.
- А почему бы и не военруком? – кипятился Олег. – И физкультуру смогу вести.
 Они еще долго в деталях и красках рисовали семейную жизнь после увольнения Олега в запас. Галине верилось  и не верилось, что их судьба может круто повернуть в  сторону. И прости-прощай вся эта нервотрепная жизнь с ее скитаниями по частным углам и  военным городкам, с тоскливым ощущением, что все вокруг тебя – временное. И сама ты, жена офицера на твоей странной службе – тоже какая-то временная, неустойчивая, неуверенная во всем, в том числе  в семейном благополучии. Сколько можно еще выдержать переездов и переводов мужа?
Сколько можно прожить в ощущении временности, неопределенности? Женщине, матери нужно постоянство во всем. Постоянство – ее стихия. Тысячелетний опыт женщины-хранительницы жизни и очага как бы закодировал в ее подсознании чувство страха перед всевозможными переменами и катаклизмами. Чем неожиданнее и сильнее потрясение, тем меньше шансов на сохранение очага, слабого и трепетного огонька жизни.
Иное дело, когда все спокойно и  неизменно. А если и меняется, то плавно и  постепенно. Тогда каждый вновь народившийся, даже очень слабый поначалу, огонек исподволь набирает силу и со временем превращается в яркий факел, светоч жизни…
Выговорившись, муж и жена умолкли  и какое-то время сидели  в тишине: Олег – прямо, обняв левой рукой склонившуюся ему на плечо Галю.
- Представляю, как удивятся в нашей роте моему  увольнению, - неожиданно вернулся он к началу разговора. – Кое-кто ухмыльнется: мол, Афгана испугался. Сержантов учил воевать, готовил к бою, а самому побывать в бою – кишка тонка! Да-а, пойдут пересуды. Это нехорошо. Пожалуй, до Афгана увольняться нельзя. Сначала надо все же самому побывать в бою, попробовать его на зуб, а уж потом… Потом можно будет посмотреть.
Слушая размышления заметно успокоившегося мужа, Галина почти явственно видела, как с каждой его фразой одна за другой рушились островерхие башни и зубчатые стены воздвигнутого ею в мечтах песчаного изяславского замка. Когда Олег закончил монолог, она мысленно произнесла:
- Глупая! Будто не знаешь, что без армии он не сможет жить.
Чуть погодя уже вслух:
- Ужин, наверное,  остыл.
- А что сегодня?
- Твои любимые вареники с творогом.
- Прекрасно! А торт еще есть?
 – Ты доел его в обед. После ужина еще один приготовлю. По новому рецепту – пальчики оближешь.
Галина поставила перед мужем тарелку с ароматными варениками. Он уже читал какой-то журнал.
- Олежек, ну отложи хоть сегодня журнал в сторону, поговори со мной хоть немного.
- Ага, обязательно поговорю, - не отрываясь от страницы, произнес он. – Только на один вечер дали, а в нем такая вещь!
- У тебя каждый раз «такая вещь!». Ни разу не поел без чтения.
- Критику признаю, извини. Дурная привычка с детства читать за столом – книжек хороших много, а времени мало. Понимаешь?
Галина все понимала, многое  помнила. В школьные годы была убеждена, что Олег Онищук читает лишь фантастику и о войне. Но когда они стали встречаться и подолгу гулять вдвоем, он как-то неожиданно начал читать по памяти пьесу Шекспира, затем стихи Байрона, еще чьи-то.
- Оказывается, ты любишь поэзию! – изумилась она тогда.
- Не очень люблю, - уточнил он. – Ценю. А для того, чтобы ценить, надо ее знать.
После вечернего разговора на тему увольнения  никаких изменений не произошло – старший лейтенант Онищук продолжал служить в «учебке». Там все шло своим чередом.

Глава третья
В СТЕНАХ «УЧЕБКИ»
НОВОБРАНЦЫ
Юрий  сидел в ленкомнате «учебки», просматривал пункт за пунктом анкету и тут же заполнял своим красивым чертежным почерком. «Фамилия, имя, отчество -  Исламов Юрий Верикович. Национальность – узбек. Член ВЛКСМ – да». Управившись со всеми пунктами, Юрий поставил дату: 22 ноября 1986 года». Подписав, отодвинул листы в сторону, выпрямился, посмотрел, чем занимались  его сослуживцы по учебному взводу. Такие же, как и он, остриженные наголо ребята-новобранцы в новеньких чистых тужурках-«хабэ» еще проясняли свои биографические данные. Стул под Юрием противно заскрипел.
- Исламов! – негромко, но с изрядной долей металла в голосе произнес заместитель командира взвода старший сержант Сергей Коханевич, который, сидя за столом лицом к подчиненным, читал устав, но все видел и слышал.
Юрий замер, досадуя на скрипучий стул. Ему не хотелось, чтобы у сержанта сложилось о нем нелестное мнение. Для Коханевича сейчас все подчиненные были одинаковые, каждый –«чистый лист бумаги». Кто как проявит себя в первые дни тот или иной, таким и воспримет его младший командир. Это позже он разберется, что из первых «записей» было характерным, а что случайным. Потому-то лучше  с самого начала не давать повода для суждения, будто ты недисциплинированный. Брат Юрия Александр, сам отслуживший несколько лет назад, не случайно на проводах дал ему наказ:
- Запомни, Юрик, главное правило в службе: «Сначала ты работаешь на авторитет, потом авторитет  работает на тебя.  Усек? Смотри же…»
Терять время в ожидании, пока товарищи заполнят анкеты, не хотелось. Юрий открыл общую тетрадь в коленкоровом переплете и на одном дыхании написал по-школьному аккуратным почерком.

«Здравствуйте, мама и папа, Таня и все родственники! Призвался 16 ноября. 18 ноября стоял в команде воздушно-десантных войск. Сегодня, 22 ноября, нахожусь в Туркестанском военном округе. Сижу в ленкомнате, отвечаю на вопросы анкеты и пишу письмо. С первых днй всегда, говорят, не хватает времени.
У меня все в порядке: жив, здоров, аппетит нормальный. 7 декабря, по-моему, присяга. Здесь неплохо. Сегодня выдали полевую форму: тельняшку, «хабэ», сапоги, шапку и шинель. Все висит. Ну, это ничего. С 1 декабря начинаются учебные занятия. Насчет присяги точно напишу после. Если будет желание и возможность, можете приехать».

ПОЕДИНОК С ПЛОСКОСТОПИЕМ
Юрию самому еще не верилось, что он в учебном десантном, как он называл в письмах, а на самом деле в спецназовском подразделении. Всего полгода назад чуть было не загремел в военно-строительные войска. Здорово он тогда поволновался. Еще бы! Молодой врач из медкомиссии вдруг огорошил его:
- Э-э, мил друг, да у вас плоскостопие. Данное обстоятельство категорическим образом препятствует осуществлению вашего желания стать воином-десантником. Вообще у вас служебные перспективы не блестящие.
О своем плоскостопии Юрий знал с тех пор, как помнил себя. Несколько лет назад стал выполнять различные упражнения, чтобы избавиться от него. Сначала просто ходил босиком. Кто-то посоветовал, мол, хорошо помогает. Снимал обувь, как только земля освобождалась от снега, и надевал, когда в воздухе уже кружились белые мухи. Не помогло. Потом  срезал со старых отцовских сапог каблуки, прикрутил их бинтами к ногам и так ходил целыми днями .
- Точно лосенок, - подшучивал брат Александр.
Было непривычно, неудобно и  ноги натирало до водяных мозолей. Надел кроссовки. В них было чуть удобнее, но все равно мозоли на ногах почти не сходили. Вся та рационализация не давала заметного результата.
Тогда Юрий  стал кататься на бутылке. Это уже после того, как поступил в Уральский лесотехнический институт. Посоветовал кто-то из четверых студентов, с которыми  жил в одной комнате. Скорее всего, Андрей Михалев. Юрий бульдогом вцепился в новую идею: как и сколько надо кататься? С того дня ежедневно  не менее двух часов выполнял упражнение: становился на бутылку ногами и – туда-сюда, туда-сюда. А еще прыгал со скакалкой. Неужели все старания оказались напрасными?
Во всяком случае, молодой врач записал, что у него, призывника Исламова, плоскостопие. И для Юрия настали  плохие времена. На призывном пункте формировали и направляли в войска одну команду за другой, а он, Исламов все оставался. Поняв, что еще немного и окажется в военно-строительном отряде, бросился убеждать офицера военкомата, что ему, Исламову необходимо начать службу со следующего призыва. Какие только доводы не приводил. Кто знает, то ли они возымели действие, то ли в военкомате поняли  больше, чем можно было понять из взволнованных, сумбурных речей призывника, или просто оказались укомплектованы все команды. Не исключено, что Юрий «шел по судьбе». Во всяком случае, в тот раз, весной Исламова не призвали.
Отсрочку призывник использовал для того, чтобы с удвоенной энергией взяться за выполнение ужасно надоевших упражнений с бутылкой и скакалкой. И ведь добился-таки своего.

«МНЕ НЕ ТРУДНО»
- Встать! – подал команду старший сержант Коханевич. – Выходи строиться на обед!
Неуклюже ступая еще негнущимися, остро пахнущими ваксой новенькими сапогами, проголодавшиеся солдаты двинулись к выходу.
Прошло несколько дней.
«Здравствуйте, дорогие мои: мамочка, папочка и Танечка! С огромным приветом к вам ваш сын Юра. У меня все нормально, за меня не переживайте: жив-здоров, чувствую себя нормально, кормят хорошо. Вторые сутки идет дождь. 11 декабря будем давать присягу. Вот уже второй день занимаемся строевой подготовкой с оружием и без оружия. Словом, основательно готовимся  к присяге. В воскресенье фотографируюсь, в следующем письме вышлю. О службе пока все. Одним словом, время идет. Два года пролетят быстро. Вот уже двенадцать дней моей службы за спиной.
Ну, а как дела дома? Как здоровье бабушки Тургун? Очень скучаю по дому. Первый раз в жизни я понял, что такое родной отчий дом, мои родители, моя сестра, наши  края. Раньше я на это как-то поверхностно смотрел. Здесь, в армии на все смотришь совсем другими глазами. Смотришь на прошлое и думаешь: «Как много свободного времени уходило впустую».
Здесь мне не трудно. Очень помогло то, что раньше занимался спортом. Трудностей не ощущаю. Мама, пишите чаще, денег не высылайте, здесь они  совсем не нужны. Те, что у меня были, еще валяются в кармане. Тем более, каждый месяц получка.
Ну вот, в общем пока все. Как живут Исламовы, как дядя Тельман? Всем большой привет! Крепко целую и обнимаю. Юра».

В УРАЛЬСКОЙ ТАЛИЦЕ
Прежде, чем сложить письмо, Юрий прочитал его. Дошел до того места,  где писал о  том, как скучает по дому, и остановился.
- Любопытная  вещь получается, - мысленно произнес он. – Ведь не первый раз вышел  из дому, пора бы уже привыкнуть жить вдали от родителей. К тому же, отсюда до них ближе, чем от Талицы.
В город Талицу, что примерно в двухстах километрах от Свердловска (Екатеринбург) родители привезли Юрия после того, как он окончил в родном поселке Арслан-Боб четыре класса. Вопрос относительно его отъезда обсуждали недолго. В Талице родилась Юрина мать, Любовь Игнатьевна, там жили ее родители. К ним с согласия мужа Верика Эргешевича она отправила еще прежде старшего сына Александра.
- А как с Юриком быть? – спросила Любовь Игнатьевна мужа.
- Как, как? Будто сама не знаешь, - произнес он. – Паренька надо на большую дорогу выводить, а тут, в Арслан-Бобе… Деревня есть деревня.
- На большую дорогу – это верно, - согласилась жена. – Только, чтобы по ней идти, нужно здоровье. А у Юрика с ним проблемы. Разве ты забыл, как он умирал от общего заражения крови? А потом всякие  болячки к нему стали цепляться.
- Перерастет мальчишка все свои болезни, - бодро смотрел в будущее отец. - Займется спортом, и все пройдет.
В конечном счете Любовь Игнатьевна согласилась, чтобы Юрий жил и учился вместе со старшим братом в Талице. Отвезли его туда. По совету Александра Юра  записался в лыжную секцию  детско-юношеской спортшколы. Тренировал его Александр Алексеевич Бабинов, который умел выращивать сильных спортсменов.
- Знаешь, что на тренировках и вообще в спорте самое главное? – спросил тренер новичка. – Не срезать круг.
- Как это - не срезать круг?
- Обычно лыжня прокладывается по замкнутому кольцу, говорят – по кругу. И вот, представь себе, бежишь ты по лыжне в лесу, вокруг елочки-сосеночки, никого не видно и тебя, вроде бы, никто не видит. Тут тебе очень захотелось срезать круг, чтобы скорее прибежать, показать получше результат. Но ты никогда не срезай! Беги. Сколько положено – честно. Тогда обязательно будешь хорошим спортсменом. Понял?
Крепко запомнил Юрий тот совет тренера Бабинова. И еще один насчет запаса прочности. На соревнованиях предстояло бежать на дистанцию пять ки лометров, а Бабинов заставлял  пробегать на тренировках все двадцать. Он утверждал, что запас прочности пригодится не только в спорте, но и в жизни вообще.
Пришел день, когда, участвуя в лыжном кроссе на пять километров, Юрий занял первое место. О том соревновании с упоминанием фамилии победителя сообщила местная газета. Юра аккуратно вырезал заметку и послал родителям. А грамоту, врученную ему за первое место, оставил себе. Это была его первая спортивная награда. До того в школе ему вручили похвальный лист за отличные успехи и примерное поведение в первом классе.
Позже, когда грамот за призовые места в соревнованиях собралось больше десятка, брат Александр, улыбаясь, посоветовал Юрию:
- Ты отправь-ка их бандеролью в Арслан-Боб. Каждая заверена печатью, так что, в целом – это солидная справка о железном благополучии твоего организма. Пусть мама порадуется.
Через три года занятий в детско-юношеской спортшколе Юрий выполнил по лыжам норму 1-го спортивного разряда для взрослых. Александр прочил ему лавры олимпийского чемпиона. Спортсмен на шутки только улыбался, а на тренировках работал, работал. Зимой – на лыжне, летом – на кроссовой трассе. Его спортивные результаты год от года росли. Последние три  года перед призывом в армию он побеждал почти на всех районных легкоатлетических соревнованиях. В мае 1985 года стал победителем первенства Свердловского областного совета добровольного спортивного общества «Урожай» по бегу среди школ области на приз журнала «Легкая атлетика». Соревновались  на дистанции пять километров. Результат Юрия Исламова -17 минут  28 секунд.

НА РИНГЕ
Казалось бы, после завоевания звания  чемпиона области можно было расслабиться. Куда там! Юрий продолжал работать по принципу: «Не срезать круга». Более того, уже после окончания спортшколы, в  институте стал заниматься боксом. Во-первых, потому, что ему не нравился собственный вес – 68 килограммов при росте 170 сантиметров. А во-вторых, Юрий считал, что парень должен при необходимости уметь не только убежать, но и постоять за себя. Тренировался, как всегда, продуманно, целенаправленно, точно выполняя все намеченное. Общая тетрадь в красном коленкоровом переплете стала его спортивным дневником.
«16 марта 1986 года, воскресенье. Зарядка. Матчевый турнир с Каменск-Уральским. (Друзья из Каменск-Уральска не приехали).
17 марта. Зарядка: 15 минут кросс, 9 минут общеразвивающие упражнения. Тренировка. Перекладина 15 раз.
18 марта. Зарядка: 16 минут кросс, 10 минут общеразвивающие упраженения. Тренировка. Скакалка 600 раз.
19 марта. Зарядка: 16 минут кросс, 10 минут общеразвивающие упражнения. Матчевый турнир по боксу с горным институтом. Друзья по горному оказались сильнее. Второй бой (с Кузнецовым). Бой проиграл.
20 марта. Зарядка…21 марта. Зарядка. Тренировка. 22 марта, 23 марта - отдых. 24 марта. Зарядка. Тренировка.
29 марта. Зарядка. Первенство института по боксу. Третий бой (с Зарамашевым). Бой выиграл. Бой провел не технично.
30 марта. Четвертый бой (с Зайковым). Финал первенства  Уральского лесотехнического института. Бой выиграл.
3 апреля. Тренировка. Кросс 32 минуты (6-7 километров), общеразвивающие упражнения 10 минут.
18 апреля. Зарядка: кросс 19 минут, общеразвивающие упражнения 18 минут, плавательный бассейн 30 метров 11 раз.
20 апреля. Воскресенье. Кросс 56 минут (11 километров), общеразвивающие упражнения 20 минут, плавательный бассейн 30 метров  12 раз.
21 апреля. Кросс 51 минута, общеразвивающие упражнения 10 минут, футбол 10 минут.
22 апреля. Кросс 50 минут, общеразвивающие упражнения 15 минут, плавательный бассейн 30 метров 11 раз.
23 апреля. Отдых активный.
25 апреля. Кросс 50 минут, общеразвивающие упражнения 15 минут, плавательный бассейн 30 метров 10 раз.
28 апреля. Матчевый турнир по боксу. Первый нокаут. Кросс 54 минуты, общеразвивающие упражнения 15 минут, плавательный бассейн 30 метров 11 раз. Подтягивание 40 раз.

В РОДНЫХ ГОРАХ
Юрий аккуратно вел спортивный дневник до летних  каникул. Летом, как обычно, - домой, в Арслан-Боб. А спортивные занятия? Общую тетрадь заменил записной книжкой, в которой на первой странице вывел: «Тренировки шесть раз в неделю: 30 минут – зарядка, 60 минут – тренировка». Это было летнее домашнее задание самому себе.
Спор  есть спорт, а дом есть дом. В хозяйстве насчитывалось восемь голов скота, впридачу десять соток огорода. Для скота на зиму надо было заготовить сено. Лугами природа арсланбобовцев не одарила. Траву косили на крохотных полянах в горах. Огород Исламовых располагался тоже в горах. Юрий нашел способ совмещения  занятий спортом с хозяйственными работами. К сенокосным полянам можно было идти шагом, а можно было бежать. Он предпочитал второе. Бегом туда, бегом обратно – вот и тренировка. Дома оставалось выполнить подтягивания на перекладине и упражнения с резиновым жгутом. В горы убегал зачастую  на рассвете, а возвращался после захода солнца. Другой на его месте от усталости валился бы с ног, а он, улыбаясь, «мучил» себя силовыми  упражнениям. Домашние знали: пока не закончит, из него слова не вытянешь, молчит.
- Юрик, пожалел бы ты себя, приберег бы силы! – не выдерживала иногда мать.
- Э-э, мам, чем больше сил расходуешь, тем больше их будет, - с улыбкой отвечал он.
Мать смотрела на сына, и ее лицо светилось счастьем: не думала она, не гадала, что хилый, болезненный в детстве Юрик превратится в крепкого прямо- таки семижильного парня.
В те недели, что Юрий жил у родителей в Арслан-Бобе, у него, считай, часа свободного не было. Когда же он успел рассмотреть манящую неповторимую красоту родных мест, запечатлеть их в своей душе, прикипеть к ним сердцем? Он и сам не знал. Может быть, на рассвете, когда спускался по деревянным ступенькам к бегущему через двор и далее через сад студеному говорливому арыку? Сметливые жители  отвели от протекающей через деревню реки Арслан-Боб ручей и пропустили его через дворы, сады и огороды. Удобно - чистая горная вода всегда под рукой. Хочешь – черпай ковшиком и пей, хочешь – пускай на полив сада, хочешь – умывайся или используй для хозяйственных нужд.
Правда, умываться из этого арыка было совсем не просто: если в летнюю жару набрать   пригоршню воды и плеснуть себе на лицо, то почувствуешь, как закоченели руки. Зато по лицу, по всему телу разольется такая  бодрящая свежесть, такой прилив сил в себе ощутишь, словно вода в арыке животворная, и сам ты стал наполовину богатырем.
А может быть, чувство любви к родным местам зарождалось и крепло в те минуты, когда смотрел Юрий с крыльца на широколобые нахмурившиеся утесы пятисотметровой высоты, что набычились за рекой прямо напротив дома? Вот так же угрюмо смотрели они, наверное, и шестьсот лет назад, когда первые арсланбобовцы сооружали на берегу горного потока первые домики. Только тогда, пожалуй, земляные насыпи у подножия утеса были пониже. Но с веками разгульные ветры намели, нанесли к утесам землю с окрестных холмов и гор, и поднялась она почти до пояса каменным исполинам. Кусты и деревья густо покрыли эти насыпи.
Издали утесы казались неприступными, но Юрий знал, что это не так. Показал ему отец  неприметную со стороны тропинку. Надо перейти речку  по гудящему от водных бурунов мостику, пересечь наискось густую рощу из переплетенных кустов и низкорослых деревьев и выйти точно к расселине в скале. Вот по этой расселине, цепляясь за корни, ветки и каменные уступы, рискуя сорваться и сломать себе шею, можно подняться на утес. Там, немного левее расселины и расположен огород Исламовых. Отец сюда ходил, конечно же, другим – длинным, кружным путем.
Работать на огороде было для Юрия  - одно удовольствие. Когда рубаха на спине пропитается потом и мышцы запросят отдыха, можно сделать перерыв. Это значит – вскипятить на костре чайник, заварить зеленого чаю и, держа пиалушку в руке, сесть на край утеса. Есть там травянистый карнизик: два с половиной шага в ширину, десять - в длину. Над карнизиком нависла крона экзахорды – дерева, занесенного в Красную книгу. А под ногами, в полукилометровой глубине - долина с извивающейся речкой, раскинувшимся вдоль нее родным селением.
Прямо перед тобой – широкая каменистая грудь вершины, голова которой в тюрбане вечных снегов затерялась на пятикилометровой высоте в непрестанно клубящихся облаках. Справа и слева от пятитысячника – горы пониже. На каждую из этих вершин Юрий поднимался, с каждой окидывал взором уходящие в бесконечность каменные волны Тянь-Шаня.
Если, сидя на карнизике, чуть повернуть голову вправо, то взгляд заскользит по лесистым вершинам, которые постепенно становятся все ниже и ниже, пока не сольются с лоном Ферганской долины. Леса на них не простые, а сплошь и рядом орешник, дающий в урожайный год тысячи тонн грецкого ореха.
Это только с тех угодий, которыми  заведовал отец Юрия Верик Исламов. Его лесничество даже с такой вершины сразу не охватить взглядом: шутка ли – пять тысяч гектаров. Много чего росло в лесничестве Исламова, но больше всего дорожил он грецким орехом, любил это дерево. И Юрию сумел привить свои чувства.
Сидя на карнизике, Юрий всегда ощущал за своей спиной на удалении примерно двухсот метров два могучих шестисотлетних дерева грецкого ореха. Раскидистые ветви с плотной листвой накрыли густой тенью такую площадь,   что на ней, наверное, мог бы поместиться стадион.
Попивая здесь из пиалы чай, Юрий любил следить за неторопливым полетом орла, ловил взглядом блики дальних водопадов, заглядывал в зеркала голубеющих под утесом озер. Здесь он ощущал вековечную красоту природы, здесь переживал состояние внутреннего умиротворения.

ЗНАКОМСТВО СО СТРЕЛЬБИЩЕМ
«Здравствуйте, дорогие родители! У меня все в порядке. Вчера был очень интересный день, самый яркий из тех, что я прослужил. Вчера мы ходили на стрельбище. До него 12 километров. Шли пешком. Обратно тоже. Нам показали вооружение, оружие, технику. Проходила показательная стрельба из бронетранспортеров, боевых машин - БМД, автоматов, пулеметов и прочего оружия. Все было очень интересно. И почти всем этим мы будем пользоваться, все изучать.
Сегодня воскресенье - день, в котором больше свободного времени. Смотрим телевизор, кое-кто пишет письма. Через неделю тоже ожидается яркий день - будем принимать присягу».

Юрий спохватился. Ведь он хотел еще написать о том, как на стрельбище их всех покорил командир взвода старший лейтенант Олег Онищук стрельбой из пулемета. Все другие стреляли лежа, тщательно целясь, а он – стоя, с бедра. Казалось, даже не смотрел в сторону мишеней, но они все попадали от его кортких точных очередей.
- Вот это класс! – восхищенно произнес стоявший в строю близ Исламова Александр Муролевич.
Юрий был тоже восхищен. Вообще командир взвода ему нравился все больше, хотя в роте о нем говорили  разное. Один из солдат соседнего взвода пришел после возвращения со стрельбища к своему земляку и высказал некоторые суждения, которые случайно услышал Исламов:
- Прими мои сочувствия, ваш командир взвода – настоящий фанат.
- А как из пулемета бьет – с бедра! Видел сегодня?
- Вот я и говорю, что он – фанат. Так сказал один из наших сержантов, а ему можно верить, он тут  служит уже второй год. Ты сам подумай: чтобы вот так без промаха бить с бедра – это сколько же надо тренироваться! То-то. А Онищук ваш не только сам тренируется до умопомрачения, но и своих подчиненных заставляет действовать в таком же духе. Семнадцать потов с них сгоняет там, где можно обойтись одним. Так что, готовься вкалывать. Говорят, что его подчиненные возвращаются с учений «на автопилоте».
- Как это - «на автопилоте»?
- А так: бредут вымученные, изможденные, точно тени. Просто ноги уже сами, автоматически  ведут их к городку, а ни на что большее у них нет сил.
- Командир взвода и не скрывает от нас, что нам будет нелегко, что готовит нас не для парада, а для боя.
Земляки беседовали долго, пересказывая  услышанные ими различные мнения об Онищуке.
- Что судить с чужих слов? – подумал тогда Исламов. – Надо иметь собственное мнение. А чтобы его приобрести, необходимо получше узнать командира взвода. Самое главное – чтобы у офицера было чему поучиться. Онищук по легкой атлетике  кандидат в мастера спорта. Это уже факт.
На пороге ленкомнаты появился молодой солдат  из второго отделения их взвода Вадим Голышков.
- Юра, фотки получил? – громко выкрикнул он, размахивая сложенным веером фотографий. – Нет? Иди в казарму, там принесли  из фотографии все наши снимки.
Быстро убрав в общую тетрадь исписанные листки и надписанный конверт, Юрий бегом бросился в казарму. Полчаса спустя, внимательно рассмотрев каждую из шести фотокарточек, распределив, какую выслать в Арслан-Боб,  какую в  Талицу, а какую – в Свердловск другу Андрею, Юрий положил на тумбочку чистый лист бумаги. Старшина и замкомвзвода строго требовали, чтобы солдаты писали письма только в ленкомнате. Поэтому Исламову пришлось держать в  поле зрения дверь, где в любую минуты мог появиться кто-нибудь из начальников. Склонившись над тумбочкой, стоя Юрий размашисто набросал.

«Еще раз здравствуйте! Сегодня пишу вам второе письмо. Пишу, потому как получили только что фотографии. Высылаю, здесь я после десяти дней службы. Я всегда на фото плохо выходил. Ну, какая есть, все же память. Все, до встречи. Юра».

НАСТРОЙ НА ПОДВИГ
Дневальный подал команду строиться. В течение дня было много построений, и Юрий еще не запомнил, чему предшествовало каждое. Хотя с построениями на утренний осмотр, завтрак, обед, ужин и вечернюю проверку разобрался сразу.
Быстро заняв свое место в строю, Исламов мысленно унесся вслед за теми двумя письмами, которые только что отправил родителям. Представил, как недоверчиво покачает головой мать, увидев сына в военной форме, мол, неужели это ее Юрик; как сдержанно произнесет отец, дескать, вот и второй сын стал солдатом; как восхищенно заблестят глаза сестренки Танечки при виде  Юриной тельняшки, о которой она прежде не имела представления.
- Надо будет сегодня же черкнуть хотя бы пару строк и, конечно же, послать фотокарточку бабушке Тургун, - подумал Юрий.
Он любил эту высокую, крепко сложенную и, судя по всему, когда- то очень красивую женщину. Жаль, что последние годы виделся с нею в основном летом да во время учебных каникул. Чувства глубокой привязанности, неизменное ощущение радости при встрече с нею возникли и окрепли у Юры еще в раннем детстве, до отъезда в Талицу. Тогда Юра  бывал у нее почти каждый день и проводил в ее обществе несколько часов, а порой и целый день. Жила бабушка в доме  своего сына Тельмана, который приходился братом Юринову отцу. Говорила  с внуком на узбекском и киргизском языках. Много рассказывала про Юриного деда Эргаша и прадеда Ислама.
К действительности, в казарму Юрия вернул голос взводного Онищука. Офицер проверял по списку наличие подчиненных. Оказалось, построение было связано с началом занятий, которое проводил командир взвода. Сделав пометки в журнале, Онищук отдал указание всем пройти в ленкомнату и занять места. Сев за стол  лицом к солдатам, офицер пододвинул к себе довольно толстую книгу в картонном переплете.
- Продолжим с вами изучение общевоинских уставов Вооруженных Сил, - прои знес старший лейтенант. - Прежде всего хочу обратить ваше внимание на нравственную сторону уставных требований. Я на личном примере убедился в том, что уставы содержат в себе нравственный заряд, мощь  которого гарантирует создание и поддержание в воинском коллективе здорового морально-психологического климата. А когда отношения между  солдатами нормальные, то по плечу задачи любой сложности.
Давайте вчитаемся в строчки устава, вдумаемся в их значение. Замечу, что уставные положения представляют собой цельную систему моральных ориентиров. Она помогает солдату быстро и правильно разобраться: что в армейской жизни, поведении товарищей хорошо, а что – плохо.
Старший лейтенант открыл устав на закладке, обвел взглядом притихших солдат и  задал вопрос:
- Что для каждого из нас с вами является самым высоким, дорогим в нравст венном отношении?
В ленкомнате стояла тишина. Она не смутила офицера, он, видимо, иного  и не ожидал.
- Конечно же, Родина, - сам ответил Онищук. – Вот почему высшим нравственным поступком, высшей доблестью гражданина, патриота является самоотверженная защита Родины. Обратите внимание – самоотверженная. То есть, отвергающая во имя большой цели все личные интересы человека вплоть до самой жизни. Именно этот нравственный критерий является задающим, определяющим в воинских уставах. Он нашел конкретное отражение в требовании: «Военнослужащий несет личную ответственность за защиту своей Родины».
Тут же названы главные качества воина: он должен быть дисципли нированным, честным, правдивым, храбрым.
Старший лейтенант уже не сидел, он ходил между рядов пружинистым шагом, делая резкие, внезапные развороты на сто восемьдесят градусов. Его худощавое лицо порозовело, глаза светились вдохновением.
- Устав обязывает дорожить войсковым товариществом, помогать товарищам словом и делом. И, что особенно важно, - не щадя своей жизни выручать их из опасности. Здорово, не правда ли!? Ведь, казалось бы, нет для человека ничего дороже собственной жизни. Но с точки зрения устава дороже собственной жизни жизнь боевых товарищей. В этом залог победы в бою.

После занятий командир взвода предоставил подчиненным  полтора часа в личное распоряжение. Одни остались в ленкомнате играть в шахматы и  просматривать газеты, другие потянулись в спортгородок.
Исламов остался сидеть на месте, погрузившись в размышления. Взволнованные слова командира взвода о самоотверженности, любви к Родине, готовности воина отдать свою жизнь за боевых товарищей затронули душевные струны Юрия – они теперь пели радостно и тревожно. Это была волнующая песня души, жаждущей подвига.
Юрий не запомнил дня, когда впервые ощутил в себе желание совершить нечто выдающееся. Наверное, потому, что оно наполняло его постепенно, по мере того, как он креп физически, убеждался, что его тело способно выдерживать все большие и большие нагрузки, непосильные для многих  других.
Желание подвига – естественное самовыражение здорового молодого органи зма, жаждущего самоутверждения, еще не осознавшего предела своих возможностей и потому уверенного в  их бесконечности и  в своем бессмертии. Физически тренированный парень не сомневается, что с ним ничего плохого не случится, что  из любого, самого трудного положения он выйдет с честью. Его кумирами становятся герои, он очень хочет стать похожим на них, стать в их ряд.
При поступлении  в Уральский лесотехнический институт Юрий Исламов выбрал тему сочинения: «Я – гражданин Советского Союза». В размышлениях о гражданстве много аспектов. Исламов выбрал тот, который считал для себя главным – подвиг как смысл жизни, как высшее проявление гражданского самосознания. Эпиграфом взял высказывание писателя Н.Островского: «Жизнь дается человеку  один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, мог сказать: «Вся жизнь и все силы отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества».
Почти все сочинение Юрий  запомнил навсегда. В нем была фраза: «Истинный гражданин должен быть готов на все, даже на смерть, если этого потребует Роди на». Абитуриент приводил целый ряд примеров, когда парни шли на смерть. «Мы должны быть всегда готовы отдать свою жизнь, как это сделали они», - подвел он итог написанному.
За прошедшие с того времени  полтора года его взгляды, настрой не  изменились, а жажда подвига еще более возросла. Он понял, что сделал правильный  нравственный выбор, это - на всю жизнь. И вот сегодня командир взвода подлил масла в огонь беседой о воинском долге, войсковом товариществе и особенно обещанием:
- Я помогу вам стать настоящими мужчинами.

ВОН ОТКУДА ПАТРИОТИЗМ
- Я же собирался написать письмо бабушке, - спохватился  Юрий.
Через пару минут он выводил своим аккуратным, ученическим почерком:

«Здравствуй, бабушка Тургун! Попал в учебное подразделение, скоро буду сержантом. На призывном пункте пробыл всего два дня, потом сразу – в Туркестанский военный округ. Посылаю фото – это я после девяти дней службы. Юрий».

- Бабушке, конечно, приятно будет увидеть на фотографии внука таким, - размышлял Юрий. – Но бабушка есть бабушка. Вот если бы дед посмотрел.
Однако не было в живых обоих дедов – умерли. Деда по линии матери, Игнатия Никандровича доконали фронтовые раны и контузии. Оказалось, до последних дней носил фронтовик под сердцем шершавый осколок с рваными краями. Его лицо покрывали синие ожоговые пятна – следы близких разрывов пороховых зарядов. Семь контузий выпало на фронтовую судьбу командира телефонного отделения старшего сержанты Игнатия Корякина. Да ведь и путь он прошел немалый: от Москвы до Берлина. Если брать по прямой – более двух тысяч километров. А телефонисты на фронте, известно, ходили не по прямой. Да не ходили они, как правило, а ползали. Так что, одному старшему сержанту Корякину была  известна протяженность его фронтовых путей-дорог, если, конечно, он считал километры. На фронте бойцы вели иной счет – счет дням, прошедшим от начала войны, и дням, оставшимся до победы. А все остальное, полагали  фронтовики, посчитают их дети и внуки, если найдут нужным.
После кончины Игнатия Никандровича остались орден Красной звезды, медали «За отвагу» и «За оборону Москвы». Да еще всякие фронтовые бумаги.
Вот те бумаги и стал просматривать двенадцатилетний Юра, только что при ехавший из Арслан-Боба в Талицу. На глаза пареньку попалась интересная, не виденная им прежде бумага, похожая на его «Похвальный лист», только чуть меньше размером. Оказалось, это – «Благодарность от Верховного Главнокомандующего» за отличные боевые действия при  овладении городами Лодзем и Любомилем…Потом парнишка увидел еще одну такую же бумагу и еще. Всего было десять «Благодарностей Верховного Главнокомандующего» за активное участие в боях по освобождению городов Гнезно, Ландсберга, Радома, Волноваха, Седлеца, Лунова, в штурме Берлина.
Юра и не предполагал, что его дед так хорошо воевал. Открытие, сделанное в семейном архиве Корякиных, взволновало паренька. А когда волнение улеглось, он задумался о дальнейшей судьбе фронтовых документов. Скорее всего, они  постепенно, один за другим затеряются. Нет, этого допустить было нельзя.
На следующий день Юра пошел в магазин и на деньги, что родители дали ему с собой на городские развлечения, купил альбом для черчения. В него, отдельно на каждый лист, аккуратно вклеил все десять «Благодарностей Верховного Главнокомандующего». На обложке крупными печатными буквами, так что слова заняли целых пять строчек, написал зеленым фломастером: «Никто не забыт, ничто не забыто». Потом  обвел буквы еще красным фломастером.
Брат Александр, увидев альбом, перелистал его и произнес:
- А ведь я, пожалуй, не сообразил бы так сделать. Молодец, Юрик! Теперь хорошо бы такой же альбом посвятить жизни нашего второго деда – Эргеша. А?
- Было бы здорово! - засветился Юра. - В первой же поездке в Арслан-Боб  просмотрю все письма, все бумаги у бабушки Тургун.
- И попроси, чтобы она подробно рассказал тебе все, что знает о жизни как деда, так и прадеда Ислама.
- Отца тоже попрошу рассказать.
Юра не забыл разговор с братом. Правда, из документов удалось отыскать только небольшую газетную публикацию, в которой рассказывалось о деятельности деда Эргеша. Зато от бабушки и отца узнал немало  интересного.
В Арслан-Боб прадеда Юрия бедного дехканина Ислама привела надежда найти лучшую долю. Не пешком проделал Ислам трехсоткилометровый путь от села Улугбек, а на собственном осле – это кое-что значило, по крайней мере, в его глазах. Он чувствовал себя, если не богачом, то вполне независимым человеком. А потому радовался жизни и распевал песни. У Ислама еще была очень добрая, отзывчивая, прямо-таки золотая душа. Только с такой душой свободный мужчина мог вдруг жениться в Арслан-Бобе на женщине, имевшей шестерых малых детей. Неимоверно тяжелое бремя взвалил на свои плечи неунывающий Ислам и ничего – по-прежнему распевал песни.
-Как живешь Ислам-ака? Запомнил имена всех детей, не путаешь? – спрашивали остряки-арсланбобовцы.
- Конечно, всех запомнил, - отвечал с улыбкой многодетный отец.- Но, по-моему, маловато детей, еще есть свободное место на айвоне-веранде дома. Надо бы еще кого-нибудь посадить.
- Шутишь, веселый ты человек, - одобрительно хехекали  соседи.
Но Ислам не шутил. В 1918 году у него родился сын, которому  он дал имя Эргеш.
Толковым пареньком рос Эргеш, заметно выделялся среди сверстников тягой к грамоте. Как-то между делом научился и читать, и писать. И в 14 лет ему доверили в колхозе выполнять обязанности учетчика. Записывая в книгах, что убыло и что прибыло, он мечтал о настоящей учебе в городе. И добился своего: в 1936 году окончил в Ташкенте Среднеазиатский университет. Вернулся в родные места и со всей энергией и категоричностью молодости принялся утверждать во всем новые, советские законы.
Ох, нелегко ему пришлось! Вековечная забитость народа, еще тлеющие угли недавно полыхавшего пожара басмачества давали о себе знать на каждом шагу. Эргешу грозили расправой, на него нападали с ножом, унижали и оскорбляли. Он не шел на послабления.
Кто знает, может быть, Эргеш, увлекшись стремлением поскорее сделать земляков счастливыми, перегибал палку. Но ради грядущей радостной жизни, считал он,  стоило слегка поднажать, сделать рывок вперед. Жаль, что многие земляки его не поняли и не поддержали. Видя, что стойкого активиста  не запугать, враги революционных преобразований сожгли его дом со всем имуществом.
Изнуренный неравной борьбой, Эргеш, когда заметно поубавилось сил,  пошел в лесничие. Природа оказалась на доброту отзывчивее, чем люди. Ей он целиком посвятил свои последние годы.
Чувство ответственности за природу Эргеш-ака сумел передать двум своим сыновьям: Тельману и Верику. Непривычные в отрогах Тянь-Шаня два имени арсланбобовцы встретили с недоумением. Дескать, что они означают?
А получилось так. Прослышав о рождении  у советского активиста сына-первенца, счастливого отца пришел поздравить местный отряд пионеров. Когда  разговор зашел об  имени новорожденного, среди предлагаемых пионерами  наперебой прозвучала также фамилия вождя немецких коммунистов Тельмана.
- Вот пусть и будет сын Тельманом, - сделал свой выбор Эргеш.
Что же касается второго сына, то ему отец дал имя Век, вложив пожелание долгой-предолгой жизни. Однако в повседневной речи слово само по себе стало понемногу изменяться и постепенно вместо «Век» зазвучало «Верик». Родители смирились с этим, а потом привыкли к необычному имени.
Приобщая сыновей к горам, лесу, Эргеш-ака поведал им услышанное от старожилов суждение побывавшего в Арслан-Бобе ученого, соратника великого  исследователя  Пржевальского. Он сказал, что до тех пор, пока местное население будет пребывать в состоянии невежества, пока чувства кумовства и раболепия будут у него сильнее гражданских, до тех пор здешние несметные богатства должны охранять и оберегать инородцы. Поскольку Исламовы были пришлыми, то Эргеш-ака считал себя призванным выполнять эту благородную миссию. И сыновьям завещал унаследовать профессию охранника, рачителя природных богатств, чтобы, когда наступит заветный час,  в целости, приумноженными передать их просвещенному народу.
Так Тельман и Верик стали потомственными лесничими. Эту профессию предстояло унаследовать и Юрию. Но у него пошли сбои. Когда он уже закончил в Талице среднюю школу, однажды в два часа ночи позвонил в Арслан-Боб. В нескольких фразах  обрисовал ситуацию и спрашивал совета отца.
Оказалось, тренер предложил ему поступать в  военный дважды  Краснознаменный институт физической культуры. Почему в военный? Юрий не скрывал желания стать офицером, поскольку эта профессия, по его мнению, больше других давала возможность воспитать в себе сильную личность. В общем-то Юрий уже готовился к поступлению, но все же решил прежде, чем начнет действовать, поставить в известность отца.
- Я не запрещаю, - сказал Верик Эргешевич. – Но твой дед завещал нам…Словом, ничего не предпринимай, пока не получишь мое письмо.
Юрий получил письмо, прочитал его несколько раз, хорошо подумал и подал документы в Уральский лесотехнический институт.

«НА УЧЕНИЯХ ЛЕГЧЕ, ЧЕМ ОЖИДАЛ»
«Здравствуйте, дорогие родители! Либо вы не получаете мои письма, либо почта здесь плохо работает. Я уже служу 21 день, написал уже четыре или пять писем, но ответа не получил ни на одно. В чем дело? Сообщите, сколько писем написали? Получили или нет фото?
У меня все в порядке. Послезавтра присяга. Позавчера были на учениях, ходили  с полным вооружением в горы на двое суток,  то есть с ночевкой. Было очень интересно. Похолодало, морозец около пяти градусов, снег выпал, но мало. О службе даже не знаю, что писать – повседневная жизнь: подъем, отбой…»

Юрий в раздумье постучал кончиками пальцев по столу в ритме: трам-та-та. Действительно, что тут напишешь. Вот если бы рассказать подробно о том, как действовали на учениях. Старший лейтенант Онищук внезапными задачами то и дело усложнял тактическую обстановку. По его вводным «противник» появлялся то слева, то справа, то сзади, то впереди. Приходилось на ходу перестраиваться, переползать по-пластунски, бросаться в атаку, на большой скорости отрываться от преследователей. Для многих почему-то очень трудным оказался марш, длившийся насколько часов. Равномерным, быстрым шагом шли и шли по горам. После перебежек, прыжков, переползаний движение шагом вначале казалось отдыхом.  Но постепенно ноги тяжелели. Солдаты все чаще ошибались в расчете высоты камней, через которые надо было переступать. Задевали их, сбивались с ритмичного шага. Наконец ноги и все тело стали неимоверно тяжелыми, неуклюжими, каждое встречное препятствие хотелось обойти стороной. Но в горах все камни и уступы не обойдешь, на многие надо подниматься. Ох, до чего же это скучно и трудно!
А ему, рядовому Исламову выход в горы показался приятным туристическим походом. Тактический фон, вводные офицера и маневры солдат – вот и все, чем эти учения  отличались от походов, которые он совершал в Арслан-Бобе с товари щами. Ходили  за перевал к горному озеру Куль-Мазор. Любовались лазурной водой, плавали. Туда и обратно сто километров. Вроде бы, не так много, если разделить на три дня похода. Но в горах счет километрам был особый. Мало того, что тропинка  изобиловала большими и маленькими  камнями, она проходила на высоте, где кислорода заметно не хватало. Юрию помогало то, что Арслан-Боб расположен над уровнем моря примерно на полутора километрах. Так что, он привык жить при уменьшенной дозе кислорода.
Те походы к горному озеру, пробежки на огород и к сенокосным полянам, судя по всему, дали теперь себя знать.  На учениях оказалось легче, чем Юрий ожи дал.
Восхищение вызвала выносливость старшего лейтенанта Онищука. Надо же, он родился и вырос на равнинной Украине, но как ходит в горах! Чуть выше среднего роста, почти что щуплый,  Онищук в военном городке выглядел  физически  слабее многих рослых, широкоплечих подчиненных. Кто-то из солдат даже пошутил: если, мол, взводный не выдержит на марше, то его нетрудно будет нести. Но в горах старший лейтенант преобразился. Он словно прибавил в росте и в плечах, такая неистощимая сила исходила от него в движении. Когда некоторые из подчиненных ему богатырей уже едва переставляли ноги, он передвигался вдоль колонны легко и свободно.
Там, в горах Юрий почувствовал, как в нем пробуждалась к командиру взвода добрая зависть спортсмена к более сильному, тренированному спортсмену. Кажется, старший лейтенант тоже почувствовал к нему некоторое расположение: рядовой Исламов не оказался для взводного обузой – это было уже хорошо. Кое-кому  из солдат пришлось выслушать от взводного  замечания относительно их слабой физической подготовки, а его, рядового Исламова он поставил в пример.
Но в письме всего этого, пожалуй, не опишешь, лучше рассказать при встрече.

ПРИСЯГА
«Здравствуйте, дорогие родители и сестра! Сегодня воскресенье – торжественный день. Сегодня мы приняли военную присягу, тем самым дали клятву быть преданными Родине. Все было очень торжественно. Вчера вечером уже начали готовиться к сегодняшнему дню. Подъем был в 7.00, после подготовки и завтрака был торжественный митинг по поводу принятия присяги. После с автоматами все пошли  к монументу павшим героям. Когда выходили из ворот, на нас смотрело много родителей, глаза каждого искали своего сына, мы же искали родителей. Я не знаю, почему-то так грустно было, слезы сами «подкатывались». Со мною так никогда не было. Было так приятно смотреть на гражданские лица, родителей.
Здесь, в армии я очень глубоко ощутил то, что роднее всего на свете нет никого, кроме родителей. Понял, что их надо беречь. Мама, оказывается, человек, попадая в армию, перерождается: вся гражданская дурь вылетает здесь, человек больше задумывается над смыслом жизни, больше ценит свое свободное время. Смотришь в прошлое, и становится  страшным то обстоятельство, что много времени тратил зря.
 Здесь, в армии я понял, что такое дисциплина, опрятность, поведение. Мам, все негативное, то есть плохие черты человека, выливаются наружу, и все так ярко видно. На основе  всего этого делаешь вывод.
Пока нет у нас в роте дружного, прочного коллектива, каждый живет за себя, заботится о себе.
Да, я же о присяге писал. Все время нас сопровождал оркестр. После принятия присяги  - торжественный обед, после - торжественное собрание и концерт. Не собрание, а ветераны округа выступали.
Мне больше всего окружной оркестр понравился. После концерта смотрели фильм об округе. Все было интересно и торжественно.
Если бы вы могли видеть форму наших офицеров: темно-синяя такая, петлицы светло-голубые, так красиво. У многих ордена, медали. Многие  офицеры нашей роты – интернационалисты, служили в Афганистане.
Мама, если только будет возможность, приезжайте с папой. Я очень хочу  увидеть вас. Вы только не подумайте, что мне тяжело, напротив, меня еще и комсгрупоргом выбрали, активистом сделали. Если соберетесь, напишите. Продукты ни в коем случае не везите».

К столу, за которым сидел Юрий, подошел Олег Беленикин, сел напротив, спросил:
- Подруге пишешь?
- Нет, родителям.
Помолчали. Юрий хотел, было, добавить, что подруги у него нет. С одной поддерживал приятельские отношения, но еще задолго до призыва постепенно «раздружили».
- Вуз, спорт и подруга – непозволительная роскошь, - пошутил тогда над собой с горечью Юрий. – Надо чем-то жертвовать.
Без вуза и спорта он не мог. Впрочем, вряд ли все это было интересно Беленикину.
- Насчет письма подруге – это я так, для затравки, – произнес Олег. – А поговорить хотел о поступлении в военное училище. Во время принятия присяги я заметил, как у тебя глаза светились, когда ты смотрел на офицерские погоны. Я тоже не могу спокойно смотреть на парадную форму наших офицеров. Давай вместе поступать, а? Из одного взвода вдвоем как-то веселее.
- Я не готов к ответу на твое предложение. Все это не так просто. Надо хорошо обдумать, а главное – проверить себя на деле. Время еще есть. Вот послужу после «учебки», тогда многое прояснится.

ПОЛЮБИТЬ КОМАНДИРА?
«Здравствуйте, дорогие родители! Получил вот только письмо ваше. Очень я ждал это письмо – письмо от родителей. От сестры получил раньше, отписал сразу же. Мама, я совсем не обижаюсь на то, что не приехали на присягу. Тут ко многим не приезжали, приехали только к пяти-шести ребятам, так что обиды нет никакой. Я понимаю, что домашние заботы.
Если соберетесь приехать, то, по возможности, привезите часы, без часов неудобно. Вот в общем-то все, в чем я нуждаюсь. Денег хватает, завтра получка. Да они и не нужны совершенно здесь, кроме как для фотографии. «Подшива» на подворотнички  здесь есть всегда, бриться тоже есть чем. Усы, что были, я сбрил, они больше и  не растут, так что станок мне не нужен.
Мама, насчет того, чтобы остаться здесь, в «учебке» - есть такая возможность. Когда будет распределение, в роте оставят несколько человек.
Меня тут избрали комсгрупоргом, залетов у меня нет, нарядов вне очереди тоже нет. Записали в состав, постоянный, караула. Записывали самых достойных и ответственных. Я попал в это число. Ходить в караул – это почетно. Стоишь на посту с автоматом, с боевыми патронами, на боку - штык-нож. Скоро пойдем в караул.
Я слышал от ребят разговор, будто бы меня можно оставить на замену, так как некоторых сержантов скоро  уволят в запас. Но я не хочу оставаться здесь. Не знаю, почему.
Это у меня письмо вне очереди, потому как получил сегодня из дома  первое письмо, не считая Таниного. А так буду регулярно писать по воскресеньям. Сегодня официально я прослужил ровно один месяц.
Ваш сын Юра. До встречи».

Не успел заклеить конверт, как в ленкомнату заглянул командир отделения младший сержант Алексей Синякин.
- Рядовой Исламов, никуда не уходить! Приказано личному составу роты собраться для прослушивания письма из Афгана.
- От кого письмо, кому? – оживился Юрий.
- Через несколько минут все будет известно, - отмахнулся сержант и исчез.
Ленкомната стала быстро наполняться. Заместитель командира роты по политчасти старший лейтенант Юрий Губанов положил на стол плоский войсковой магнитофон, подсоединил его к электросети. От сослуживцев Исламов уже слышал о том, что выпускники «учебки», находясь в Афганистане, поддерживали связь с подразделением. Почти каждый из них, вернувших на родину, считал своим долгом побывать здесь, побеседовать с офицерами, обучаемыми. Нередко сюда приходили из Афгана письма, поздравительные открытки. В письмах и беседах выпускники  высказывали отзывы о работе инструкторов «учебки», тех или иных элементах методики, предлагали внести определенные изменения, необходимые для боя. К их мнению прислушивались и предложения зачастую учитывались в организации учебного процесса.
Однако самому Юрию еще не доводилось видеть здесь кого-либо из прежних курсантов, и теперь он с интересом следил за происходящим.
Политработник сказал, что из Афганистана передали  звуковое письмо - магнитофонную кассету, на которой записано обращение бывших курсантов учебного подразделения к обучающимся. И включил магнитофон.
Авторы письма назвали свои фамилии, дату окончания учебного подразделения, взвод. Оказалось, они обучались в том же втором взводе, где теперь учился Исламов. Прозвучала фраза:
- Мы очень благодарим нашего любимого командира взвода Онищука Олега Петровича. Передаем привет командиру роты офицеру Богдашкину и замполиту Губанову.
Потом зазвучали рассказы о боевых выходах, схватках с отрядами противника. Авторы подробно останавливались на отдельных, важных и поучительных, с их точки зрения, моментах.
Запись кончилась. Некоторое время в ленкомнате стояла тишина. Ее нарушил голос политработника:
- Произвело впечатление? Прошу желающих высказать свои суждения.
Разговор продолжался довольно долго, но Исламову показалось, что прошли считанные минуты. Он не просто вслушивался в выступления, а вместе с каждым из солдат осмысливал предлагаемое, что-то принимал, что-то отвергал и все переживал.
В ту ночь после отбоя Юрий  заснул не сразу. В ушах снова и снова звучала фраза: «Очень благодарим нашего любимого командира взвода Онищука Олега Петровича».
- По имени-отчеству назвали, а ему всего 25 лет, и он лишь командир взвода, -подумал Юрий. - Командир взвода и вдруг – «любимый». Разве может быть командир взвода для подчиненных любимым? Грамотным, умелым, взыскательным, уважаемым – это понятно. Командир взвода не девушка, чтобы ни с того, ни с сего влюбиться в него. Если бывшие подчиненные говорят о любви к офицеру, значит есть за что.
Мысль текла дальше. Припомнились  случайно и не случайно услышанные отзывы об Онищуке. Некоторые сержанты и даже офицеры не скрывали своей неприязни к этому взводному. Считали его жестоким: нельзя так изматывать, изнурять в горах обучаемых, как это делал он. Где правда? Кто прав? Какой меркой определяется правота инструктора? Да, Онищук задавал в горах такой высокий темп передвижения, что кое-кто не выдерживал, «выключался». Пусть это будет жестокость. Но рухнувшего в  полубессознании  солдата Онищук дальше тащил на себе, поскольку больше это никому было не под силу. Как это назвать?
Авторы письма из Афгана сообщали, что та физическая закалка, которую дал в «учебке» Онищук, спасла жизнь не одному бойцу. Жестокость, спасающая жизнь, - это жестокость или же нет? Можно ли проникнуться любовью к человеку, который проявляет по отношению к тебе жестокость?
Мысли Юрия путались, заходили в тупик, какое-то очень важное, связующее звено все время ускользало. В поисках его мозг все время напрягался, наконец,  осознав бесполезность усилий, отключился. Юрий уснул.

НЕТ СЛОВ «НЕ МОГУ»
«Здравствуйте, дорогие родители! Вот уже прошел месяц, как я на действительной военной службе. Здесь  дни летят так быстро, что  их не замечаешь. За этот месяц меня и товарищей моих многому научили. Здесь, в армии становишься невольно настоящим мужчиной. Сейчас смотришь назад и кажется, что неправильно жил, вел себя на гражданке. Здесь за месяц обучили аккуратности, дисциплинированности, внимательности и вежливости. Я вправе сказать, что я уже воин. Также могу сказать, что в  службу обыденную втянулся и трудностей никаких не ощущаю. Чему очень рад. Но есть такие, которые все еще не могут втянуться, и им теперь очень трудно, все шишки на них. В армии нет слов «не могу», а есть понятие «должен». Трудно было первую неделю, а сейчас все делаю вовремя. Выполнять приказы честно, быть внимательным – и все будет в порядке. Все зависит от тебя. Времени сейчас свободного стало побольше, началась настоящая солдатская жизнь.
Ну, а как вы там, дорогие родители? Что теленок потерялся и корову загнали – очень жалко и обидно, ведь столько труда и сил было затрачено, чтобы вырастить, прокормить. Ну, ничего, все будет в порядке. Не переживайте, вырастим еще. Как бабушка Тургун? Передайте, чтобы она меня ждала. Какие новости дома? Очень соскучился по дому, по кухне нашей, по пище вкусной, которую варите вы, мама.
Крепко обнимаю. Большой привет всей семье дяди Тельмана. Пишите по возможности чаще. Юра».

Письмо  он написал за время так называемого перекура после обеда перед очередным построением. Юрий не курил. Как курить, если бегаешь? Это во-первых. А во-вторых, еще в Свердловске, в общежитии лесотехнического института он и его соседи по комнате дали торжественное обещание никогда не курить и не пить. Это Андрей Михалев придумал. Там, в общежитии они до тошноты надышались табачным дымом, который клубился в коридоре, кухне, во всех закоулках. И насмотрелись на пьяный кураж студентов. Всем пятерым, жившим в комнате, это осточертело. Вот Андрей и предложил:
- Давайте все торжественно поклянемся, что ни здесь, ни позже никто из нас не возьмет в рот хмельного, не закурит!
И все его поддержали, правда,  без клятвы. Просто все пятеро согласились: не пить, не курить – баста. И никто не отступился от своего слова. Даже в день проводов Юрия в армию никто  из друзей-студентов не намекнул насчет «подорожной». Попили чаю, и Юрий пошел на сборный пункт. В одну команду их было зачислено десять человек.
Оказалось, он один пил на дорогу чай, все остальные – нечто покрепче. Хорошо, что для сопровождения призывников был назначен от военкомата прапорщик. Он почему-то задерживался. А когда появился, было видно, что сопровождающий был  пьянее всех призывников вместе взятых. Офицер военкомата увидел его и  растерялся. Было отчего. В руках  офицер держал папку с личными делами призывников. Ее прапорщик должен был доставить вместе с командой на областной призывной пункт, но разве же он довезет? Офицер осмотрелся, остановил взгляд на Юрии.
- Призывник Исламов, ко мне!
Юрий подошел.
- Команда должна быть отправлена без задержки, понимаете?
- Понимаю.
- Я вынужден дать вам поручение, которое объясняется только исключительностью ситуации.  Вот вам личные дела призывников вашей команды, по прибытии  на место сразу же сдадите их офицеру. Можно на вас положиться?
- Можно
- Я тоже так считаю. Желаю вам успехов в службе!
Юрий точно выполнил все, что от него требовалось, и сразу же забыл об этом. А теперь  в «учебке», вдохнув запах табачного дыма, вспомнил.

ТРУДНЫЙ РАЗГОВОР
- Рота, строиться на подведение итогов! – подал команду старшина роты прапорщик Виктор Воробьев.
Построились. Подведение итогов боевой учебы проходило в ленкомнате. Офицеры говорили о недостатках и первых успехах обучаемых. Фамилия Исламова прозвучала в числе тех, кого похвалили. Едва подведение закончилось, Юрий подошел к замполиту роты, по уставному попросил разрешения обратиться.
- Недавно меня выбрали комсгрупоргом, а теперь прошу решить вопрос о моем переизбрании, - с ходу изложил  Юрий сущность вопроса.
- Ничего не понимаю, - искренне удивился политработник. – В чем причина просьбы?
- Чувствую, что выполнение этих обязанностей не по мне, не справлюсь с ними. 
- Не могу согласиться с приведенным доводом. По долгу службы читаю личные дела подчиненных, и в твоем записано, что ты был секретарем комсомольской организации класса, активно участвовал в работе школьного комитета комсомола, где курировал спортивный сектор. Что в институте также входил в состав комитета ВЛКСМ и руководил спортивной работой, избирался делегатом комсомольской конференции института. То есть, в комсомольской работе ты не новичок.
И в школе, и в институте я по комсомольской линии занимался спортивной работой, в основном организацией соревнований. А тут надо проводить собрания, воспитывать солдат. Это я не умею.
- Согласен, не умеешь. Научим. Все-таки за твоей просьбой стоит какой-то скрытый замысел. Он возник у тебя недавно. Иначе ты с самого начала возражал бы против  избрания тебя комсгрупоргом. Поделись. Ты поставил меня как политработника в довольно сложное положение. Получается, я не знаю настроения своих подчиненных, комсомольских активистов.
- Мне очень неловко перед вами, товарищ  старший лейтенант, только меня надо переизбрать.
- Дело в том, что кроме твоих  интересов есть еще интересы коллектива, взвода. Я не хотел бы твоего переизбрания, потому что ты, на мой взгляд, - естественный лидер коллектива. Во взводе почти все признают тебя как лидера. Почему?
Конечно, многое значит твое заметное превосходство над многими в  физическом развитии. Но это лишь одно из условий поддержания лидерства. Главное же, на мой взгляд, в чувстве справедливости, которым ты наделен, которое определяет твои поступки, решения, твое влияние на других. Тебе удается любой вновь возникающий вопрос решить по справедливости. Это всем видно, и все с этим согласны. Думается, это - врожденная черта. Легко быть справедливым при определении победителя спортивных состязаний, там есть объективные критерии. Другое дело, когда затрагиваются межличностные отношения. Здесь у каждого свои доводы, своя правда. Как тут найти справедливое решение? Не скрою, мне часто приходится крепко ломать голову, чтобы найти приемлемый выход. Тем не менее, я не всегда уверен, что это – лучший выход.
А твои решения, твою позицию личный состав взвода принимает как справедливые. Отсюда какой вывод? Ты должен оставаться комсгрупоргом. Для коллектива благо, когда формальный и неформальный лидер – одно лицо.
- Стараюсь, товарищ старший лейтенант, всегда поступать по совести, как отец учил. А моя просьба о переизбрании остается в силе.
- Что ж, твое право так ставить вопрос. Насильно удерживать тебя комсгрупоргом не будем. Твою просьбу доведем до комсомольской организации. Вместе с тем мое мнение о тебе  изменится не в лучшую сторону. Видимо, последуют и практические выводы, пусть для тебя это не будет неожиданностью. Командир  взвода рекомендовал твою кандидатуру на должность сержанта-инструктора учебного подразделения. Прежде я поддерживал его предложение. Теперь моя точка зрения, скорее всего,  изменится. Если ты хотел, чтобы тебя не оставили в «учебке», считай, ты цели достиг.
Юрию показалось, что он начал беседу с одним человеком, а закончил с другим. Первые фразы разговора произнес доброжелательно расположенный коллега, готовый вникнуть в трудности, дать совет. Последние прозвучали  из уст начальника, недовольного подчиненным. Что ж, Юрий на иное и не рассчитывал. Он остался доволен результатом беседы.
Вечером  написал письмо.

«Здравствуй, сестра Таня! Сколько четверок? Читаешь книги или  нет? Тебе побольше надо читать и решать задачи. Попроси маму или папу, чтобы тебе дали любую задачку из учебника. Постарайся не смотреть в ответ, старайся решать без чьей-либо помощи. Если сама будешь решать, считай, решать научилась. А на первый раз я тебе даю вот такую задачу, реши ее сама.
Из Бозор-Кургана в Арслан-Боб выехала грузовая машина и двигалась с одной и той же скоростью 48 километров в час. Через полчаса тоже из Бозор-Кургана выехал дядя Тельман на «Ниве» и ехал с постоянной скоростью 96 километров в час. Через сколько минут дядя приедет в Арслан-Боб? Кто раньше приедет в Араслан-Боб: грузовая машина или дядя  Тельман? Ответ мне напишешь. До свидания. Брат Юра».

СЕДЬМОЙ РАПОРТ
В тот час, когда рядовой Исламов писал письмо в Арслан-Боб, старший лейтенант Онищук постучал  в дверь канцелярии роты и попросил разрешения войти.
- Войдите, - отозвался командир роты майор Андрей Богдашкин.
Взводный прикрыл за собой дверь, стал у порога по стойке смирно и четко, без эмоций, словно читал объявление в газете, произнес:
-  Товарищ  майор, разрешите обратиться по личному вопросу!
Майор посмотрел на свернутый трубочкой лист бумаги в руке старшего лейтенанта, вздохнул и совсем не по уставному вдруг сказал:
- Обращайтесь, Олег Петрович, обращайтесь. Это какой по счету раз? Если не ошибаюсь, - седьмой.
- Прошу вас рассмотреть мой рапорт с просьбой направить меня служить в Афганистан, - все тем же «деревянным» голосом изложил взводный цель прихода. – Прошу вас разрешить вопрос положительно.
- Да вы успокойтесь, Олег Петрович, - не меняя доброжелательной  интонации, предложил ротный. – Успокойтесь, присядьте к столу, давайте с вами обстоятельно, всесторонне обсудим ситуацию.
- Извините, товарища майор, я  сыт беседами и  разъяснениями, которые получил в разных кабинетах, - не скрывая раздражения, сухо отклонил взводный.-Мне нужна всего лишь положительная резолюция на рапорте. Почему вы не отпускаете меня туда?
- Наверное, потому, что у нас для этого есть определенные основания. Давайте с позиции здравого смысла посмотрим на ваш рапорт.
- Давайте, - согласился Онищук.
- Вот вам лист бумаги.  Разделите его вертикальной чертой пополам. По одну сторону будем записывать аргументы «за», по другую – «против».
- Согласен.
- Пожалуйста, излагайте ваши «за».
- Как я могу обучать бойцов тому, что сам не проверил в бою?
- Хорошо, пишите: «Необходимость приобретения личного практического опыта ведения боя». А в графе напротив следует, по-моему, записать: «Не нуждается».
- Почему это?
- Вы, Олег Петрович, слушали на днях звуковое письмо ваших воспитанников из Афгана. Они подтвердили правильность вашей методики. Что же вам еще нужно?
- Нужно глубокое знание арсенала тактических приемов противника. Я учу бою с неким усредненным, довольно условным  противником, а в Афгане мои сержанты встречаются с реальным, конкретным. Значит в его действиях что-то оказывается для них новинкой, неожиданностью.
- Вполне допускаю. Но это лишь требует от наших парней  творческого подхода к оценке обстановки, выработки и применения собственных навыков. А творчество, как известно, - процесс непрерывный. Хотите, расскажу, как моему подразделению, в том числе мне, пришлось проверять этот принцип в Афгане на практике?
- Конечно.
- В военном городке в долине мы сменили какое-то общевойсковое подразделение. Сначала нам понравилось, что городок  был хорошо обжит. Потом почувствовали, что «обжили» его и душманы. Они установили пулеметы на склонах сопок и пристреляли каждый метр. В столовую нам приходилось добираться короткими перебежками от валуна к валуну, от укрытия к укрытию. А когда стали ездить на обед на БМП, то всю дорогу по броне дождем стучали пули.
- Это не жизнь, - сказал тогда наш командир подполковник Борис Тукенович Киримбаев. – Надо действовать!
Для начала он приказал засечь пулеметные точки – их оказалось восемь. Киримбаев поставил задачу нескольким группам произвести ночную вылазку и уничтожить расчеты ближайших пулеметов. Меня включили в одну из групп. Мы сделали в горах крюк и вышли к засечке с тыла. Признаться, я ожидал, что расчет к ночи сменит местоположение. Но душманы до такой степени чувствовали себя хозяевами положения и были уверены в свой безнаказанности, что даже не подумали менять позицию. Расчет мы сняли. Удачными оказались действия и других групп.
Душманы переполошились. Они возобновили обстрел городка, но теперь плотность огня стала заметно меньше. К ночи их расчеты сменили позиции. Тогда мы устроили  в нескольких местах засаду и  уничтожили две-три мелкие группы. Противник занервничал. Мы стали навязывать ему тактику ночного боя, где преимущество было явно на нашей стороне. Это изнуряло, изматывало душманов. Постепенно инициатива перешла в наши руки.
Расчистив сопки вокруг военного городка, мы перешли к перехватам караванов с оружием. Завязалась тактическая дуэль: кто кого перехитрит. Чувствовалось, что душманов обучали высокопрофессиональные инструкторы, так что, нам приходилось постоянно обновлять арсенал приемов.
Сначала в засадах нам сопутствовала удача, потом пошла длинная полоса невезения: нет караванов и все. В чем дело? Разобраться в причинах помогла радиостанция, захваченная прежде в одном из боев. Кто-то из наших офицеров включил ее, и она вдруг заговорила на дари.
- В вашем секторе не обнаружены русские? – спросил один голос.
- Нет, все спокойно, - ответил другой.
- В таком случае, выпускаем караван.
Стало ясно, что душманы установили вдоль караванного маршрута посты наблюдения и оповещения, оснастив их современным  радиостанциями с большой дальностью действия. Когда механизм замка известен, ключ подобрать проще. Подбирали и мы тактические ключи. И сами искали  новое.
Один  из офицеров предложил пройти по караванной тропе со стороны Пакистана, откуда душманы нас не ждали. Было рискованно, но заманчиво.
 В группу отобрали немногим более десяти человек, в том числе старшего лейтенанта Виктора Абрамова, младшего лейтенанта Андрея Соколова, некоторых других офицеров и солдат. На караванную тропу вышли ночью.  Продвигались колонной по одному. Шли очень осторожно, стараясь не создавать шума, вслушиваясь в ночные звуки, всматриваясь в кусты, росшие на скалах вдоль тропы.
- Кто идет? - прозвучало вдруг едва ли не над головами идущих.
Все мгновенно залегли на тропе. Те, кто был впереди, различили на скальной площадке пулемет. Значит, наткнулись на сторожевой пост душманов.
- Кто идет? – вновь прозвучал вопрос.
Третий раз душман мог не спросить – полоснет очередью по группе и все. Скала справа, скала слева – укрыться негде. Каждый миг промедления таил в себе смертельную опасность, но на всех навалилось какое- то оцепенение. Наконец кто-то выдавил из себя:
- Вай-вай!
И тут младший лейтенант Соколов, свободно говоривший на дари, словно очнулся:
- Мы идем из Пакистана…
- Э-э, чего стали? Тогда проходите!
Всем в группе стало чуть легче, но ситуация оставалась острой. Проходить мимо поста было безрассудно. Если с расстояния 15-20 метров пулеметчики могли  в темном ущелье не рассмотреть, кто шел по тропе, то возле поста точно разберутся.
Соколов стал на ходу придумывать причину, по которой «пакистанцам» обязательно надо было повернуть назад. Группу отпустили.
Отойдя немного  наши залегли. По опыту знали: если выставлен сторожевой пост, значит вот-вот должен пройти караван. И точно, пару часов спустя показался караван с оружием.
Командир рот внимательно посмотрел на взводного:
- Дальше рассказывать не стоит. Повторю лишь, Олег Петрович, что вам не следует бояться опоздать с прибытием в Афган. Пока там идет война, спрос на тактическое творчество не спадет.
- Пусть так. Но важно еще и моральное право инструктора. Готовить к бою, не побывав в бою – сложно в моральном отношении. Это запишем в графу «за». И еще добавим: я чувствую в себе способности и силы. Дайте мне возможность реализовать их. Имею я право не просить, а требовать? И я требую – пошлите меня в Афган!
- Н-да, товарищ  старший лейтенант. Значит, «требую». Это уже тактическая новинка, надо с нею разобраться. Пожалуй, Олег Петрович, я буду предлагать начальству послать вас в Афганистан вместе с вашими питомцами. Устроит?
- Именно этого я и хотел бы. Разрешите идти?

«НЕ ЖАЛЕЮ, ЧТО ЗДЕСЬ СЛУЖУ»
«Мам, с шестого по девятое мы будем на учениях и впредь будем на учениях на полигоне каждую неделю. Я говорю об этом, чтобы не получилось так, что вы приедете, а меня нет. Но в субботу и воскресенье всегда бываем на месте. Та что, если соберетесь приехать, то приезжайте в субботу утром. Хотя можно и в обычные дни. Увольнения бывают редко, но, к кому приезжают родители, - всем дают увольнение. Так что, увидеться можно.
Если бы вы знали, как я соскучился по дому, по вас. Мам, часы привезите, только не электронные. Больше в общем-то ни в чем не нуждаюсь. Я писал: продуктов никаких не везите, только так, поесть немного. Да, насчет пищи хочу сказать, что кормят нас хорошо. По крайней мере, никогда не ходишь голодный: по воскресеньям - два яйца, в обычные дни ежедневно – мясо и сливочное масло, каждый день на завтрак – кофе и сгущенное молоко. Так что, можно сделать вывод, в каких войсках служу. По крайней мере, я не жалею, что здесь служу.
Вчера впервые были в карауле, охраняли  объект. Мне понравилось ходить в караул, правда, спишь мало. От командира взвода получили все девять человек поощрение за хорошее несение караула. Обещал представить в увольнение.
Служить не трудно, потому что втянулся в службу. Служба идет быстро, дни мелькают так, что не замечаешь. Это хорошо, что не замечаешь. Мама, я впервые буду встречать новый год без снега: здесь у нас его нет и не было – тепло. Светит солнце.
Юра. Пишите».

В ленинскую комнату вошел выбранный вместо Исламова комсгрупорг взода Сергей Богуш. В правой  он держал  молоток и несколько гвоздей. В левой, под мышкой – стопку рамок. Богуш подошел к стенду, который на днях установили. В верхней части крупными малиновыми буквами было выведено: «Экран социалистического соревнования». Накануне на стенде поместили планшет с индивидуальными и коллективными обязательствами взвода на время учебы. Теперь, судя по всему,  Богуш собирался еще что-то пристроить. Сначала Юрий не обратил внимания на то, что его преемник постукивал молотком, но потом глянул на стенд, и у него невольно вырвалось:
- Вот это да!
Оказалось, комсгрупорг вывешивал портреты отличников боевой учебы. Третьим слева Юрий увидел себя. Он не удержался, подошел, чтобы рассмотреть портрет получше. Его всегда огорчала сильно преувеличиваема им, как и многими  парнями, нефотогеничность лица.
- Помог бы лучше, - попросил Богуш. – подай портрет. Отмахнулся от общественной нагрузки и радуешься?
- Портретики, заметочки в стенгазету – это занятие не для меня,- лениво произнес Исламов, рассматривая свое изображение. – Надо какое-либо конкретное дело делать. И чтобы оно нравилось.
- Сейчас готовимся к новогоднему празднику – вот и предложи то, что тебе по душе. Говорят, будто все узбеки умеют готовить плов. Ты как по этой части?
- Я же - узбек.
- Вот и приготовь плов на весь взвод к новогоднему столу. А?
- Ты, Сергей, врожденный агитатор. Хорошо, что именно тебя выбрали теперь активистом.
К разговору с Сергеем Богушем Юрий мысленно вернулся немного позже. Припомнил его вопрос насчет умения приготовить плов и свой ответ. Выходит, что, назвав себя узбеком, он тем самым принял на себя обязанность и ответственность мастера по приготовлению плова. Принял? А может быть, только подтвердил? Известно, что каждый узбек действительно считает для себя делом мужской чести приготовить отменный плов. Этому не простому, тонкому делу Юрия терпеливо обучал отец. И вроде бы не зря.
Значит, если узбек, то обязан уметь приготовить отменный плов. Если дагестанец  из Кубачей, тогда что? Наверное, обязан уметь ковать серебром по металлу. Если аварец из Цада – писать стихи.  Получается, что понятие «национальность» - особое, обязующее. И не имеет значения, обозначена она в паспорте или нет. Прежде Юрий об этом не думал.
Припомнилось: когда заполнял анкету для получения паспорта, женщина, сотрудник учреждения, посоветовала ему тщательно обдумать, какую национальность указать.
- У вас мать - русская, отец - узбек, - сказала она. - Вы вправе выбирать национальность любого из родителей.
- Мой старший брат выбрал национальность матери, -  произнес Юрий. – Если и я выберу ту же, то по отношению к отцу это будет несправедливо.
И Юрий решительно написал в графе «Национальность» - узбек. Тогда ему казалось, что он просто сделал отцу  приятное. А получилось, что Юрий принял на себя долг. Да какой высокий: и перед отцом, и перед целым народом. Причисляя себя к определенной национальности, человек берет на себя обязательства перед нею на ее дальнейшее развитие, обогащение. Для этого ему, Юрию Исламову, ой как много еще надо узнать и  совершить. Но первый, может быть, самый важный шаг уже сделан: он задумался о национальном самосознании, национальном достоинстве.
Что ж, он поднялся до прикосновения к высоким понятиям. Но при этом нельзя обрывать те живые нити, что тянутся от его сердца к сердцу отца. Вообще, разве возможны в национальном деле высокие вещи без чувственного ощущения в себе родительской крови? Может быть, с чувства  кровной неразделимости с родителем и начинается общность человека с нацией?
В его, Юриных сосудах, к тому же, течет не только та кровь отца, что была передана ему до рождения, но и еще влитая позже. В младенческом возрасте Юрий заболел настолько тяжело, что потребовалось произвести полную замену крови. Это в сельской-то местности. Откуда там запасы консервированной плазмы? Вот тогда отец и сказал:
- Берите мою!
От отца к крошке-сынишке протянули обыкновенную, только стерильную резиновую трубку. По ней здоровая кровь мужчины текла в еле теплившееся, обессиленное в борьбе с болезнью тельце ребенка. Текла и несла с собой силы и жизнь. Два раза произвели прямое переливание крови  отца  сыну. Только поэтому Юра и выжил.
Многократный рассказ матери о тех событиях  зародил в сердце Юрия чувство нежной признательности, привязанности к отцу, которое с годами переросло в сознание сыновнего долга. Постепенно оно разрасталось и под воздействием школьных педагогов, собственного развивающегося разума стало тем, что называют патриотизмом. Его-то и попытался абитуриент Исламов выразить в письменной работе на вступительных экзаменах в институт.
В то время для него было ясно: долг гражданина страны – это долг защитника Отчизны, готового отдать ради нее свою жизнь. Тогда он мыслил абстрактно. Теперь же, в «учебке» прежние понятия стали  наполняться  конкретностью. И Юрий попытался разобраться в этом.
Он подумал о том, что во все века самые крепкие и сильные мужчины племени считали своим долгом защищать свои жилища. Разрослись, перемешались племена, образовались народности, народы и нации. Но неизменной осталась потребность в защитниках. Они нужны и каждому народу, и стране в целом. Тот, кто встает в ряды защитников, выполняет одновременно долг перед родителями, земляками и всей Отчизной. Это долг защитников свел в «учебке» в единый воинский коллектив его, узбека Исламова, латыша Супе, белоруса Муралевича, украинца Богуша, русского Голышкова и парней других национальностей. Почему они готовятся выполнять этот долг за пределами своей страны, в неведомом им Афганистане? Каждому понятно, что, чем дальше от дверей дома остановишь врага, тем спокойнее будет живущим в доме, тем лучше они будут защищены. А уж где именно проходит тот рубеж встречи с противником, определять не солдатам, это  дело политиков и военачальников. К ним в случае необходимости пусть народ и предъявляет требования.

«НАС НАЗЫВАЮТ «РЭКСАМИ»
«С огромным приветом к тебе, Андрюха, без 2,5 месяцев младший сержант Исламов Ю.В!
Сейчас получил от тебя письмо. Так как сегодня суббота, стирались всем взводом. Белье сохнет, поэтому много времени. Решил, не задерживаясь, дать ответ. Спасибо, что не забываешь. Письмо твое было очень интересно читать: насыщено юмором. Сразу настроение поднялось. Очень рад, что сессию сдал, да и кому как не тебе сдавать ее. Это ведь мы с В. разгильдяями были.
Андрюха, кто теперь в нашей комнате 6-а живет: Ахмед и все или же подселили?
Немного о себе. Жив-здоров, аппетит отличный. Служба идет своим чередом. Скоро, через два с половиной месяца экзамены, а там начнутся отправки. Все время до этого тащились, никто всерьез из сержантов не «дрючил». Но вот наступила жаркая пора: каждую неделю ходим, вернее будем в течение двух месяцев ходить, на полигон, то есть в учебный центр, точнее – на стрельбище.
Начались учебные стрельбы. Уже сходили два раза. Первое упражнение учебных стрельб выполняли. Отстрелялся неплохо. До учебного центра, туда и обратно, 25 километров. Ходим с вещмешками, загруженными щебенкой, пять-шесть километров бегом. А часть бега - в противогазах. Вещь тяжелая, скажу тебе, Андрюха. Бежишь и думаешь: «Почему я не попал в другие войска?» А на привале – и жить хочется, и жизнь хороша, и радуешься, что сюда попал. Я не представляю, Андрюха, себя и свою службу в других войсках. Со стороны, если смотреть, то похожи на американских рейнджеров: за спиной щебенка, автомат, сбоку подсумок и – бегом. Некоторые «сдыхают» с первых шагов. Ничего, толкают их сзади. Из-за того, что отстают, - «вспыхиваем» в течение двух секунд. Например: «Вспышка слева!...Справа!» И так далее. Нас так и называют «Рэксами».
Андрюха, если я все это пройду и выдержу, считай, что стал десантником. Вот вчера у нас уже началась воздушно-десантная подготовка.
Пока все. Крепко жму могучую руку твою. Пиши больше и насыщеннее о себе и студенческой жизни. Жду ответа. Юрик».

Поставив точку, Исламов закончил мысленный разговор с приятелем  и соседом по студенческому общежитию, и теперь подумал о нем уже как-то со стороны, на расстоянии:
- Надежный парень Андрей, такой и в Афгане не подвел бы.
Надев на босую ногу ботинки, Юрий сходил в сушилку, попробовал на ощупь «хабэ» - еще не высохло. Подумал, что свободного времени  на три письма хватит.

«Здравствуйте, дорогие мои родители и сестра Таня! Вот и прошел старый год. Как вы встретили новый? У нас, хотя и было все организованно и интересно, праздничное настроение не ощущалось. В восемь вечера в казарме был организован праздничный ужин. Был настоящий узбекский плов. Были еще торты, лимонад и яблоки. Все было очень вкусно, особенно плов с барбарисом. Ребята играли на гитаре, пели, был даже свой Дед Мороз и Снегурочка.
Хочу порадовать вас немного: мою фотографию поместили в ленкомнате на доску «Наши маяки, наши отличники». Вы не подумайте, что я хвастаюсь. Я хочу, чтобы вы знали, что у меня все в порядке и не волновались за меня.
Как вы поживаете? Как бабушка Тургун? Ходит ли папа на козлов? Всем большой привет».

А ГОСТИНЦЫ ЗАБРАЛ СЕРЖАНТ
Перед самым окончанием занятий по физподготовке в гимнастический городок прибежал дневальный:
- Исламов! К тебе мать приехала, с КПП позвонили.
Юрий обрадовался и огорчился одновременно. Здорово, конечно, что мама здесь, наконец-то сбылось его желание увидеть ее. Только что же она среди недели? Ведь он просил приехать перед выходными или в выходной день, потому что в субботу и воскресенье с увольнением попроще. А занятия есть занятия.
Юрий расправил большими пальцами под ремнем  складки тужурки и шагнул к командиру взвода.
- Товарищ старший лейтенант…
- Слышал, слышал, - перебил Онищук. – Доложу командиру роты. В принципе я не против, но как быть с занятиями?
Увольнительную дали до утра, точнее до подъема. Юрий был рад и этому.
Встреча, о которой сын так мечтал, которую столько раз с волнением мысленно представлял себе в самых разнообразных вариантах, прошла буднично и просто. Когда Юрий оказался за контрольно-пропускным пунктом, мать подошла к нему и приложилась щекой к нему где-то чуть выше пояса. Сын склонил над ее головой свою голову. Так они молча немного постояли. Потом пошли к автобусной остановке, чтобы проехать к гостинице. Тут мать подняла две стоявшие в стороне хозяйственные сумки.
- Дай-ка, дай-ка! – решительно взял сын поклажу. – Ого, эта вон какая увесистая, а эта полегче. Что в них?
- Там домашние гостинцы для твоих товарищей, - показала она на тяжелую сумку.
Сделав несколько шагов, Юрий остановился:
- Мысль пришла! Отнесу-ка я ребятам сейчас. Представляю, как они  обрадуются домашней снеди. Ты подожди, я мигом.
Мать смотрела, как сын шел по аллее к казарме широким упругим шагом. На сердце у нее было радостно и тревожно.
По дороге к гостинице и в гостинице разговор вели о будничных вещах,  о чем говорили обычно в Арслан-Бобе. Потом перешли на темы службы.
- Одна из наших знакомых упрекнула меня: «Неужели вам стало жалко коровы, что вы не откупили Юру от армии? – сказала она. – Мы, когда подойдет время, ничего не пожалеем».
- Как ты думаешь, она это искренне говорила? – уточнил Юрий, выслушав сообщение матери.
- Не сомневаюсь. В их семье из трех поколений мужчин еще никто не служил, у всех находились вдруг законные основания. Обидно, что так несправедливо получается.
- Ничего, мама, в жизни каждый выбирает свою дорогу.
В гостинице мать достала из сумки гражданскую рубашку с короткими рукавами. Ту самую, которая сыну особенно нравилась, и он надевал ее чаще других. Знала, что ему будет приятно надеть ее, что от этой рубашки обязательно повеет на него родным домом.
- Дай телу отдохнуть от военной формы, - произнесла мать, подавая рубашку.
Сын по-мальчишечьи лучисто улыбнулся, одним сильным движением сдернул с себя тельняшку и нырнул в домашнюю одежду. А когда вынырнул и стал расправлять руки,  на лице его отразилось недоумение и смущение. Мать попыталась помочь расправить одежду, но рубашка оказалась безнадежно узка. Могучие мышцы рук никак не протискивались в отверстия рукавов. И вообще рубашка выглядела младенческой распашенкой, случайно обнаруженной в шкафу давно выросшим ребенком, которую он теперь забавы ради примерял на себе.
- Ладно, обойдусь без нее, - стряхивая рубашку с головы, произнес сын.
Когда Юрий уснул, мать смотрела на него спящего и печально вздыхала, как вздыхают все матери, глядя на спящего сына перед скорой-скорой разлукой, которая будет длиться не известно сколько, и кто  знает, чем кончится.
Сын ушел задолго до рассвета. Канул в промозглую мглу, только гулкие шаги по пустынной улице, постепенно замирая, еще долго звучали за окном.
- Неужели ему обязательно надо вернуться к подъему? – с раздражением думала мать. – Как будто без него там не обойдутся. Словно каждый день к нему приезжают родители.
Она еще долго перечисляла мысленно причины, которые, по ее мнению, служили достаточным основанием для задержки сына возле нее. Потом вспомнила, как решительно двинулся Юрий к выходу. И почувствовала как-то особенно сильно его внутреннюю нацеленность. Может быть, и впрямь без ее сына там не обойдутся? Судя по всему, есть теперь у него и собравшихся отовсюду в «учебку» ребят что-то общее такой важности, перед которой отступает все остальное. Вот даже она, мать, ее привязанность и ее чувства должны отступить.
Незнакомое матери прежде нечто мужское, что она теперь подметила в сыне, и эта его устремленность к чему-то такому, что ему было понятно, а ей недоступно – все это наполнило сердце матери щемящим чувством отдаления сына.
За письмо в Арслан-Боб Юрий сел через день.
«Здравствуйте, дорогие мои! Мама, дошел я тем утром благополучно, пришел на один час раньше, успел вздремнуть. Как и следовало ожидать, от моих яблок, конфет и орехов ничего не осталось – сержант все забрал, ребята ничего не попробовали.
Сейчас готовимся к  показному занятию по физподготовке.  Присутствовать будет командующий войсками округа».
Писать не хотелось. Мысли невольно возвращались к тому моменту, когда Юрий узнал от  товарищей, что сумку с гостинцами один из сержантов сразу же унес в каптерку и вынес оттуда после ужина пустой. Юрию было обидно, ведь мать везла, несла эту тяжесть в надежде, что всем достанется понемногу. Знай она заранее, что лакомиться будет только сержант, наверное, не стала бы хлопотать.
А сержант хорош. Уж ему-то известно, как скучают его подчиненные в эти первые месяцы службы по всему домашнему. Почему же он так поступил? Сам по себе сержант вполне нормальный, вроде бы даже неплохой парень, старается научить молодых солдат армейским премудростям, заботится о них во всем, что предусмотрено уставом. Но почему же взял привезенные матерью гостинцы? И не только в этот раз. Ни одна из посылок, пришедших из дома молодым, не досталась тому, кому была адресована – все они исчезали в каптерке.
Не только же страсть к лакомствам побуждала к этому сержанта. Посылки отб ирались обычно демонстративно, с пренебрежительными комментариями, с осознанием своего неоспоримого права на них. Откуда оно, это чванство, это сознание своих нигде не записанных льгот? От душевной глухоты сержанта, от его невоспитанности или же от внутреннего самоуничижения солдат? Может быть, все упиралось  в отсутствие  внутренней свободы у собравшихся здесь парней независимо от воинских званий и срока службы?
Не потому ли и куражится сержант, что уверен в безропотности хозяина посылки – тот не посмеет проявить открыто свое недовольство. Парень, обладающий чувством собственного достоинства, внутренней свободы не потерпел бы самоуправства сержанта. Но и тут  не все просто.
Вот он, Юрий Исламов всегда считал себя независимым в суждениях, свободным в выборе поступков. Но почему же теперь он смолчал, не пристыдил сержанта – хама? Оробел? Нет, другое. Еще задолго до призыва в армию из чьих-то рассказов и реплик у него сложилось такое внутреннее видение армейского уклада, где самодурство сержанта и самоунижение молодого солдата являлись неразделимыми составными частями. И увидев теперь реальную фигуру самоуправствующего сержанта, Юрий принял ее как армейскую неизбежность со всеми вытекающими последствиями.
- Но поведение этого сержанта видим не только мы, молодые солдаты, - размышлял дальше Юрий. – Его видит и командир  взвода «любимый» Олег Петрович Онищук. Почему же не ставит младшего командира на место? Онищук - опытный взводный, он не может не заметить огорченных лиц тех солдат, кто, получив посылку, даже не попробовал домашних  лакомств. Может быть, для взводного остаться без домашнего угощения – мелочь? Главное - подготовить сильных, выносливых солдат?
А куда смотрит политработник роты? Для него настроение парней, взаимоотношение молодых солдат с сержантами никак не должно быть мелочью. Но и он ничего не предпринимает для восстановления справедливости. Как же понимать все происходящее в казарме?
- Эх, рядовой Исламов, наверное, сочетание уставной требовательности и человеческих качеств в командирах – выше твоего понимания, - улыбнулся сам себе Юрий и пошел заниматься на спортплощадку.

ЗАБЛАГОВРЕМЕННЫЙ НАМЕК
«С огромным солдатским приветом к вам ваш сын Юра! Вчера был в карауле, на посту стоял  в тулупе. Выпал снег, правда, растаял уже. Морозец два-три градуса стоял день или два. Недавно успешно закончили показательные занятия по физподготовке. На них присутствовали командующий войсками округа, генералы, полковники. Сейчас снова обычная служба.
Как Таня? Как чувствует себя бабушка Тургун? Берегите ее.
Служить в «учебке» осталось немного, а там - распределение. Считаю дни. Слышал, что распределять будут в группы войск. (Группы советских войск на территории Германской Демократической Республики, Венгрии, Польши – авт.).
Сейчас дома, как и здесь, наступает вечер и на кухне готовится, наверное, вкусное блюдо: суп или плов. Знаю, что-то очень вкусное.
Чем Таня будет заниматься летом? Мне кажется, мама, вам надо съездить куда-нибудь с нею в путешествие, чтобы она посмотрела, какие есть города, в цирке побывала. А то вот ей уже 10 лет, а она еще ничего не видела и не знает. Мама и папа, да и вы бы сами съездили куда-нибудь по путевке или так отдохнуть. А то так жизнь и пройдет, не заметишь. Нельзя, по-моему, жить только для нас, детей, надо и для себя. Папа со мной, конечно, не согласится, я знаю.
Ваш сын Юра».

- Вовремя я намекнул насчет распределения в группы войск, вполголоса произнес Юрий, заклеивая конверт. – Зачем волновать стариков Афганом? Надо будет потом хорошо обдумать все детали этой линии: распределили в группу – и все, а там разберись. Только бы не попасть впросак на какой-нибудь мелочи. Будто бы, даже выдающиеся разведчики «горели» на мелочах.

СТРАХ МОЖНО ПРЕОДОЛЕТЬ
А ноги гудели от усталости. Еще бы, целый день с парашютом на спине и все время в движении. У курсантов «учебки» началась подготовка к прыжкам с парашютом. Казалось бы, что сложного в прыжке? Шагнул в открытую дверь самолета и через две-три минуты ты уже на земле. Но, оказывается, столько неожиданностей подстерегает парашютиста в воздухе и на земле! Их надо предусмотреть и, главное, научиться умело выходить из сложной обстановки.
Вот и висели курсанты на небольшой высоте над землей каждый в отдельной  подвесной системе, укрепленной сверху на металлическом кольце. Висели почти всем взводом и по вводным инструктора отрабатывали действия в особых случаях, начиная с момента отделении от самолета и кончая приземлением.
- Не слышите хлопка раскрывшегося купола! – усложнил обстановку инструктор и внимательно наблюдал за каждым: как он поведет себя, что предпримет? Поведением и действиями одних оставался доволен, других – нет. Последним помогал устранить ошибки.
- Ощущаете сильное вращение! – дал инструктор новую вводную. - Сближаетесь с соседом!.. Вас несет на скалу!.. Несет в ущелье!.. Приземляетесь на краю обрыва!.. Приземляетесь на камни!..
Приземление на камни, как наиболее типичное в горах Афгана, курсанты отрабатывали еще и практически. В тренировочном городке была сооружена специальная дорожка из остроугольных камней, уложенных с таким расчетом, чтобы предусмотреть все возможные варианты. Юрий, как и его товарищи, прошел по этой дорожке не один десяток раз. Вернее, не шел, а прыгал, опять-таки с парашютом на спине. Прыжок – ступни ног вывернуты в стороны, прыжок – ступни ног во внутрь, следующий прыжок – ноги шире плеч, а затем – едва умещаются на гребнях камней.
Но самым трудным, пожалуй, оказалось - прыгнуть  с парашютной вышки. Курсант поднимался на верхнюю площадку, что на высоте нескольких десятков метров. Купол парашюта уже был раскрыт над ним. Оставалось застегнуть на поясе замок подвесной системы и шагнуть  вниз. А шагнуть - так страшно! Уж лучше бы земная поверхность находилась подальше, за несколько сот метров. Чем выше человек над землей, тем менее остро воспринимает он это расстояние. Странно, но так. Потому-то с тридцатиметровой вышки прыгать страшнее, чем с самолета, летящего на километровой высоте.
Когда Исламов застегнул замок подвесной системы и посмотрел вниз, дыхание перехватило, захотелось отступить назад, подальше от края площадки. Но если уступить этому желанию, задержаться с прыжком секунду-другую, то будет почти невозможно пересилить себя. Так появляется во взводе «отказчик».
Не глядя в глаза товарищам, «отказчик» спускается по ступенькам вышки, крепко, почти судорожно держась за перила. Потом  инструктору приходится долго убеждать его в надежности, безопасности полета под куполом. Преодолевая стыд и собственную робость, парень вновь поднимается на вышку и делает тот шаг, который не смог заставить себя сделать с первого раза. Если же вновь не преодолеет коварное чувство, значит переведут его служить  в других войсках.
Важно, очень важно не упустить решающее мгновение, не дать воле ослабеть.
-Пошел! - мысленно подал себе команду Исламов и спустя несколько секунд приземлился под вышкой. После нескольких тренировок будет прыжок с самолета.
Впрочем, Исламову многое уже было знакомо, ведь он  совершил три прыжка с парашютом год назад в Свердловском авиационно-спортивном клубе. Именно тогда он наметил для себя цель – парашютно-десантные войска. И рванулся к ней, точно к финишной ленточке. Занятия в клубе совпали с каникулами в институте. Само слово «десантный» казалось тогда Юрию наполненным особым смыслом. В той самой красной коленкоровой тетради, где вел спортивный дневник, набрасывал схематически парашют целиком, по узлам и деталям. Рисовал с упоением, вдохновенно, как поэты пишут стихи. Ему все не верилось, что настанет день, когда он останется с небом один на один. Долгожданный день все же пришел.
На прыжки Юрий взял у соседа по комнате Андрея Михалева на прокат фуфайку. До посадки в самолет все делалось четко, размеренно, как и должно быть. Но после отрыва самолетика от земли, в развороте, парашютист ощутил какую-то нервозность. Оглушенный гулом самолета, в состоянии нервного возбуждения он действовал точно в полусне: все видел, все слышал, но увиденное и услышанное скользило по поверхности сознания. Когда забасила сирена, и инструктор открыл дверь, Юрий встал вместе с товарищами, подошел к двери.
- Пошел! – крикнул  инструктор и довольно чувствительно подтолкнул парашютиста.
Юрий сделал  широкий шаг. Оттого, что нога не ощутила опоры, на мгновение перехватило дыхание. Земная поверхность, только что простиравшаяся внизу, куда-то поплыла, все перевернулось, завертелось. И вдруг остановилось. Над головой Юрий увидел удаляющийся самолет, под ногами - землю, сам он, слегка раскачиваясь, спускался под куполом парашюта.
Во время первого прыжка страха Юрий как-то не заметил. Страх пришел к нему во втором прыжке. Тогда произошло раздвоение Юриного «Я». Один Юрий, поднимаясь в самолете до нужной высоты, с завистью смотрел на летчика,  инструктора и думал:
- Счастливые люди, им не надо прыгать.
Другой Юрий ровным, спокойным голосом спросил соседа:
- Интересно, с какой максимальной вертикальной скоростью может лететь этот самолетик?
Один Юра внутренне сжался при звуке сирены и с тоской посмотрел на открываемую инструктором дверь; другой, слегка подталкивая впереди идущего парашютиста, продвигался к этой двери. Одному Юре, когда он глянул под ноги и увидел седое от морозной дымки поле аэродрома, захотелось сесть на пол, свесив ноги за борт, чтобы было пониже прыгать; другой, подбадривая себя, громко крикнул
- Впере-ед!
И не дожидаясь пинка инструктора, сильно оттолкнулся от порога, стараясь лечь грудью на встречный воздушный поток.
Спустя несколько часов после прыжка, размышляя над переживаниями в небе, Юрий сделал вывод, что страх в себе можно и нужно преодолеть. Страх один, а уловок, чтобы не дать ему вырасти и завладеть тобою, можно придумать десятки.
В третьем прыжке страх  тоже, было, стал подниматься внутри, но Юрий сумел удержать его «на лопатках».
Вот и здесь, в «учебке» когда прыгал с вышки, не обошлось без потасовки со  страхом. И ничего. Юрий знал: если дело дойдет до прыжка с парашютом в горах, чувство страха опять попытается удержать его в самолете. Что ж, он готов к борьбе и знает, как выиграть поединок.

КАК В РЕАЛЬНОЙ БОЕВОЙ
«Здравствуйте, дорогие родители! Вчера получил от вас письмо, очень был рад, а то вестей все нет и нет. Я жив-здоров, жалоб нет, аппетит нормальный. Сейчас у нас началась трудная полоса – очень часто ходим на стрельбище, туда и обратно 25 километров. Ходим пешком, нагружая рюкзак  щебенкой. Началась  воздушно-десантная подготовка, готовимся к прыжкам.
Намечаются какие-то показательные учения. От каждого взвода всего восемь человек, из них два сержанта. Я, что  интересно, попал в это число, буду  участвовать. Условия учений не знаю. Говорят, что будут забрасывать куда-то на вертолетах, а потом мы без ничего своим ходом будем добираться. Может быть, неправда.
Когда собирается приехать папа? Как здоровье бабушки Тургун?...»

Центральным эпизодом тех учений, проходивших в условиях, максимально приближенных к реальным боевым, было противоборство двух групп. Они должны были выйти к одному и тому же объекту. Пришедшая первой оказывалась в тактически выгодном положении, получала возможность в дальнейшем навязать условному противнику свой вариант ведения боя. Обеим группам предстояло пройти примерно одинаковое, довольно большое, расстояние по горам в обход заснеженной долины. Кто же достигнет заданного объекта первым?
Одну из двух групп возглавлял старший лейтенант Онищук. Докладывая руководителю учения свое решение относительно маршрута, он предложил неожиданный вариант: пересечь горную долину напрямую по глубокому снегу. Выслушав его доклад, руководитель учения спросил:
- А вы знаете глубину снежного покрова в долине?
- Знаю, по грудь, - ответил Онищук.
- Вот именно. Причем, снег слежавшийся, плотный. В долине вы потеряете силы и время. Ваше решение мне представляется недостаточно обоснованным, даже рискованным.
- Мое решение основано на знании физических сил и моральной подготовки подчиненных. Уверен, что мы получим выигрыш во времени.
- Но в случае неудачи к вам будет предъявлен самый строгий спрос.
- Понимаю и готов отвечать за результат выполнения задачи, - твердо стоял на своем старший лейтенант.
- Что ж, утверждаю ваше решение.
Выйдя в заданное время, старший  лейтенант Онищук повел группу через долину. Как и предполагалось, глубина снега  была выше пояса. Долгое время взводный сам шел впереди, пробивая дорогу группе. Потом уступил место одному из сержантов, затем вперед вышел Исламов. Онищук построил график чередования  с таким расчетом, чтобы ведущий работал непродолжительное время в полную силу и до следующего выхода вперед успел немного отдохнуть. В результате группа продвигалась со скоростью, с какой мог идти по грудь в снегу сильный, хорошо тренированный человек. Расчет взводного оказался верным: группа смогла опередить «противника» в выходе к объекту.

ВСТРЕЧА С ОТЦОМ
Вскоре после учения Юрия навестил отец. Верик Эргешевич был, как всегда, немногословен. Человек, проработавший в лесу несколько десятилетий, познает начальную цену каждого слова и не скажет двух слов там, где достаточно одного. И вообще отец с сыном хорошо понимали друг друга без слов.
-Сфотографируемся, – предложил Юрий, посмотрев отцу в глаза.
Отец понял. На Юрии была красивая форма. На голове голубой берет, грудь украшена тельняшкой, с плеча свисал аксельбант. Не парень – орел.
Верик Эргешевич задумался. Сын понял. Отправляясь на встречу, отец не собирался фотографироваться и надел форменную фуражку, пиджак да клетчатую рубашку без галстука – вид далеко не парадный. Но ведь неизвестно, когда состоится следующая встреча.
- Конечно, сфотографируемся, – произнес отец вслух.
Они зашли в фотоателье.
Потом отец рассказал о всех домашних  переменах.
- А как твои орехи? – спросил Юрий.
- Набирают силу.
Отец гордился рощами грецких орехов, которые насадил несколько лет назад. Они должны были заменить очень старые, вырождавшиеся насаждения. Сначала он посадил на солнечном пригорке несколько саженцев. Они принялись, пошли в рост. Тогда лесничий развернул работу во всю силу. Подыскивал в лесах поляну на солнечно пригорке и засаживал ее деревцами ореха. Со временем таких полян набралось немало и теперь площадь новых, рукотворных ореховых лесов в окрестных отрогах составляла уже не один гектар.
- А как идет скрещивание дикой и культурной яблонь?
- Нормально. Урожайность дичков год от года увеличивается.
Яблоки-дички известны каждому – они не крупнее грецкого ореха. В лесничестве их собрали  каждый год по многу сотен тонн. Долго Верик Эргешевич ломал голову над тем, как повысить урожайность диких яблонь. В своем саду он давно проводил разнообразные эксперименты. Из одного ствола у него росли яблони трех сортов, груши двух сортов. Как-то он привил к дереву мелкоплодной алычи почку крупноплодной. На выросшей  из почки ветке плоды оказались крупнее других.
Удача с алычей и навела его на мысль привить к дикой яблоне культурную, садовую. Немало сил и времени затратил Верик Эргешевич, но в конце концов до бился  того, что на площади десять гектаров прививка была сделана.
Об этом он рассказал на совещании, где присутствовал академик. Ученый удивился: надо же, как широко лесничий поставил дело. А Верик Эргешевич ни на кого не рассчитывал, только на самого себя.
Всласть наговорились отец и сын, хорошо им было вместе. Потом наступил час расставания: отца ждал лес, сына – служба. Расстались по-мужски, сдержанно.

НОЧЬЮ В ГОРАХ
«Здравствуйте, дорогие родители и сестра! Вчера только пришли с учений. Были трое суток в горах. Там солнце печет так сильно, что можно загорать прямо на снегу. Служба идет у меня нормально. Сегодня вот – в наряд. Сейчас у нас идет воздушно-десантная подготовка, готовимся к прыжкам. Мам, через месяц напишу, когда лучше ко мне приехать… Здесь меня не оставят, значит увидимся только после окончания службы».

Ритм жизни молодого солдата определяется подъемом и отбоем. От отбоя до подъема – сон, а от подъема до отбоя – вся служебная деятельность. У выпускников учебного подразделения, которые вот-вот  должны были стать  сержантами, распорядок дня уже был лишен той изначальной ритмичности. Он то и дело ломался в зависимости от характера выполняемых задач. Во внутреннем суточном наряде – один распорядок и ритм, в карауле – другой, а в ходе тактико-специальных занятий в горах – третий.
Во время выхода в горы старший лейтенант Онищук, как правило, ночью активно действовал, а днем давал немного отдохнуть, чтобы восстановить силы. Зимние короткие дни и длинные ночи помогали взводному поддерживать напряженный, выматывающий всех, в том числе его самого, ритм учебно-боевых действий.
Последний трехсуточный выход в этом отношении не отличался от предыдущих. На третьи сутки ночью группа отрабатывала нападение  из засады с последующим стремительным отходом в горы, за перевал. Во время нападения все обучаемые действовали правильно, слаженно – как требовалось.
- Отход! – подал команду Онищук и сразу же задал высокий темп движения.
Не шли – бежали. Все время в гору и в гору. Потом взводный чуть сбавил скорость. Сначала он находился во главе группы, но заметив, что Владимир  Туров стал отставать, занял место замыкающего и поторапливал отстававшего:
- Быстрее, быстрее, потом отдохнем!
Туров вдруг резко сбавил скорость, сделал несколько шагов и остановился.
- Больше не могу, - тяжело дыша, прохрипел он.
- Можешь, Вова, можешь! – твердил Онищук. – Надо еще, до перевала уже немного. Давай, давай!
Исламов взял у Турова автомат и повесил себе на шею. Подбадриваемый командиром и товарищами, Туров вновь добавил скорости. Тяжело дыша, он прошел несколько десятков метров и вдруг остановился и сел.
- Все, больше, правда, не могу, - просипел он, хватая ртом воздух.
- Вова, нельзя останавливаться – это гибель всем! – тоже тяжело дыша, сказал Онищук. – Надо, Вова, надо идти!
- Не могу, командир. Не могу! Хоть застрели.
Он медленно повалился без сознания на бок – «выключился». Онищук несколько раз довольно сильно ударил его по щекам. Солдат встряхнул головой и тяжело, медленно встал. Ноги кое-как  держали его, но идти он не мог. Онищук взвалил его себе на спину и, громко с присвистом дыша, понес. Группа продолжала движение.
Немного погодя закачался и осел еще один солдат. Исламов закинул его руки себе за шею и повел, стараясь идти с ним в ногу. Но уже через десяток-другой метров  почувствовал, как это тяжело, понял, что долго он так идти не сможет.  Изо всех сил напрягая мышцы, он с огорчением замечал, что все больше отставал от группы.
- Давай помогу! – услышал Юрий  рядом чей-то хриплый голос.
Это Александр Муралевич подставил свое плечо. Вдвоем тащить третьего стало легче.
А Онищук все нес на себе Турова. Нет, и он был все-таки не семижильный. Когда до перевала оставалось несколько десятков метров, взводный остановился и с трудом произнес запекшимися губами:
- Помогите кто-нибудь!
Кто-то тяжело подошел к нему, подставил Турову шею. Группа продолжала путь. Вот он, желанный перевал. Дальше – под гору, совсем другой разговор.
Онищук посмотрел на часы и произнес негромко, но так, что слышали все:
- Оторвались от преследования.

СНАЧАЛА В ИЗЯСЛАВ
Олег Онищук пришел домой на обед сияющим и все никак не мог сдержать непослушную улыбку. При виде искрящихся глаз и широкой улыбки мужа у Галины екнуло в груди. Однако она заставила себя тоже улыбнуться и  спросила мужа ласковым тоном:
- У тебя, Олежек, приятная новость?
- Да, - подтвердил он. - Через два дня - отпуск. Едем в Изяслав. А потом  я – в Афган.
Собирались недолго. В Изяславе все трое разместились в доме родителей Олега, в отдельной комнате. Все здесь настраивало на покой и умиротворенность: и широкий луг, начинавшийся у самого дома, и медлительная речушка с журчащим названием  Горынь, плескавшая волны  едва ли не у порога. За лесом спряталась деревенька  Тутренцы, в которой родился Олег. Он юношей бегал до нее и обратно. Дистанция выверенная – десять километров. И теперь  каждое утро Олег пробегал ее в порядке  разминки. На лугу он в детстве со сверстниками гонял футбольный мяч, играл в волейбол и бадминтон. В речке учился плавать. Все  напоминало ему детство. Но теперь старший лейтенант смотрел на дом, окрестности глазами человека, который уезжал на чужбину. И все виделось иначе, наполнялось новым смыслом, о существовании которого Олег прежде не подозревал.
События, между тем, развивались своим чередом. Сев как-то во время завтрака за стол, Галина вдруг побледнела, затем ее лицо покрылось испариной. Поспешно встав, она стремительно вышла  на улицу. Олег, ничего не понимая вначале, последовал за ней.
- Очень пресно во рту, чего-нибудь солененького бы, - произнесла женщина. обессилено прислонившись  к мужу.
Он внимательно посмотрел ей в глаза и вдруг весь засветился:
- Правда? Неужели будет второй ребенок?!
И нежно обнял жену.
В течение последующих дней живо обсуждали, как поступить Галине: ехать с Олегом в свою квартиру в «учебке» и там дожидаться возвращения мужа  из Афганистана или  же оставаться до окончания его командировки в доме родителей. Перевесило то обстоятельство, что теперь женщина мучительно переносила езду в чем бы то ни было. В конечном счете  решили: Галина остается в Изяславе, Олег едет один. Так и сделали.


НА ПРИЗ ИМЕНИ АРСЕНОВА
«Здравствуйте, дорогие родители! Вот уже и дослужил до конца «учебки». Осталось всего 17 дней… Сегодня мы получили летнюю форму: ботинки, «хабэ», панаму, майку-тельняшку, вместо портянок - носки. Дня через три перейдем на летнюю форму. Служба в учебном подразделении идет к концу, и это чувствуется. Сержанты меньше требуют, в увольнение чаще стали отпускать, в чайную ходить стали чаще. И как-то чувствуется расслабление.
Позавчера пришли  с учений, были в последний раз. Осталось сходить два раза на стрельбище и все. Остается сделать прыжки с парашютом и тогда можно будет считать себя настоящим десантником.
Перед учением был у нас спортивный праздник. Бежали всей ротой марш-бросок на  10 километров. Бежали в средствах индивидуальной защиты, за спиной – скатанная шинель и автомат. Во взводе пришел на финиш я первым, за что получил увольнение. К тому же, я выполнил норму первого взрослого разряда по бегу. Завтра на разводе должны вручить значки…
Мама, приезжайте с Таней, если можете, во вторую субботу после обеда…»

Заклеивая конверт, Юрий подумал о том, что надо будет матери при  встрече обязательно рассказать о том, какой необычный это был марш-бросок. Он проводился на приз имени Героя Советского Союза Валерия Арсенова. Валерий прошел здесь курс обучения, потом служил в Афганистане. И сейчас еще есть в роте офицеры, которые его помнят и по «учебке», и по Афгану. О нем многое рассказали, и Юрий почти все запомнил.
Валерий Арсенов проходил здесь курс обучения примерно год назад, закончил его в мае 1985 года.Он выделялся высоким ростом, крепким сложением. В легкоатлетических соревнованиях  обычно финишировал первым. Сказались, конечно, и шахтерская закалка рабочего парня из Донецка, и его усиленная подготовка к армейской службе. Перед окончанием «учебки» Арсенову предложили остаться  сержантом-инструктором, но он отказался. Написал рапорт с просьбой направить его в Афганистан, и его направили.
Юрий Исламов не мог знать о том, что в Афгане Арсенов служил в 173-м  отдельном отряде спецназа, который входил в ту же 22-ю отдельную бригаду. спецназа, что и 186-й отдельный отряд спецназа, в  котром предстояло служить Исламову.  Вместе с другими разведчиками Арсенов участвовал в засадах на караванных тропах, «забивал» транспорты с оружием. На марше был неутомим, на привалах неприхотлив, в бою надежен. Участвоавал в общей сложности в 15 боевых выходов.  28 февраля 1986 гда  в составе разведгруппы, взглавляемой старшим лейтенантом А.Кравченко, принял участи в налете на базовый район формирования вооруженной оппозиции в 80 киломерах от  Кандагара.   В ходе боя  группе пришлось занять круговую оборону и отбивать атаки с разных направлений. Валерий выбрал достаточно удобную и защищенную позицию, где мог бы долго продержаться. Но вскоре ему пришлось сменить ее: он заметил, как несколько «бородатых» скрытно приближались к группе. Во время перебежки Валерия тяжело ранил снайпер. Все же Арсенов успел точными очередями преградить путь противнику. Вскоре на помощь ему пришли офицер Кравченко и рядовой Зиновьев. Рискуя собой,  товарищи перенесли Валерия в укрытие, стали перевязывать. В этот момент в нескольких метрах от них  из-за камней вынырнул «бородатый» и, вскинув автомат, направил его на Кравченко. Опасность заметил только Валерий. Собрав остатки сил, он метнулся наперерез автоматной очереди и успел прикрыть собой командира. Валерий Арсенов выполнил заповедь войскового братства: «Сам погибай, а товарища выручай». Он получил смертельное ранение, но спас жизнь офицера Краченко. Группа десантников благодаря подоспевшей помощи сумела выстоять и успешно завершить бой.
Вот об этом герое-сослуживце Юрий решил все, что знал, рассказать матери при встрече. Откуда он мог знать, что примерно через год в «учебке» будут проводить спортивные состязания также на кубок имени Героев Советского Союза  Юрия Исламова. Что Юрий будет награжден медалью Героя Советского Союза № 11570, в то время как Арсенов - № 11550. Что в честь Юрия Исламова в Арслан-Бобе будет названа улица.

ДВЕ ПРАВДЫ
«Здравствуйте, дорогие родители! Готовимся к экзаменам, через три недели выпуск. Сейчас стреляем очень много. Боевые парашюты уложены, в четверг -  первый прыжок. С семнадцатого числа – экзамены. А после двадцатого будут отправлять. Я не знаю, как и что будет: либо оставят, либо отправят. Оставаться почему-то нет желания. Хочется посмотреть, как и что за границей: как живут, какая природа.
Погода плохая: то солнце печет, то дождь идет. Вот и сегодня, в субботу, на улице сыро, утром моросил дождь. Сегодня меня снова отпускают в увольнение. Сегодня очень много родителей приехало, человек пятнадцать. Это только из нашей роты. Вообще мы здесь неплохо живем: каждые субботу, воскресенье смотрим в клубе фильмы, ходим в увольнение.
Два сержанта идут скоро домой, мы их уже зовем как сверстников по имени и на «ты» - так здесь принято.
Мама, если соберетесь ко мне, привезите мои вещи: трико, кроссовки. Несколько месяцев хожу в «хабэ», не снимая, исключая берет и тельняшку – ими надо гордиться. Мама, приедете вы или нет, чтобы я знал? Я не зову, ведь  тоже понимаю – работа, хозяйство. Мама, если нет возможностей, напишите, я не оби жусь. Но увидеть последний раз мать и сестру перед отправкой не отказался бы, кто знает, куда забросят и что будет после службы…»

В письме родителям сын утверждал, что не знал, где придеться служить, и намекал на свое желание посмотреть заграничную жизнь. В письме другу – иное.

«Здравствуй, друг Андрюха! С огромным приветом, Юрик. Получил от тебя письмо, за которое большое спасибо. Сразу ответить не успел. Очень рад за тебя, за твои успехи. У меня тоже все нормально. Служба идет день за днем, «учебка» близится к финишу. Сегодня 11 апреля ( 1987 года -авт.), 25-го - последний экзамен, а там - отправка в ДРА (Демократическая Республика Афганистан – авт.). Сейчас решается вопрос: кого оставят здесь. Всего необходимо оставить двенадцать сержантов, то есть - нас. И вот, я не хочу оказаться в их числе. Ведь, что за десантник, не побывавший в Афгане? В Афганистане – настоящая служба, настоящие боевые действия. Одним словом, я тебе не могу все объяснить, но хочу сказать что Афган – это не то, что ты представляешь себе. Приду через полтора года, расскажу.
Восьмого апреля был, вернее сделали первый прыжок с Ан-2. Ощущения отличные, тем более, парашют Д-6 - со стропами управления. Сегодня - второй прыжок, после обеда. Прыжок с оружием. Целую неделю будем в основном гот овиться к экзаменам 20-го апреля, то есть, через девять дней – первый экзамен.
Сегодня должны приехать мои родители. Вообще в этом плане мне очень повезло: служу близко, почти рядом с домом. Два раза уже приезжали родители. Сегодня, если приедут, то  уже в  третий раз.
Да, не сказал -  после прыжков нас сразу посвятили  в десантники. Командир  части всех поздравил, каждому лично вручил значок парашютиста. А сержанты отбивали  парашютом первый прыжок. То есть, ставили буквой «Г» и вдвоем били по заднице парашютом. Вообще здесь здорово: свои законы, традиции. Но, если честно сказать, нас не «дрючат» сержанты потому как знают, что на днях нам – в Афган, на войну.
Ладно, Андрюха, на этом письмо свое короткое закончу.  Извини, что мало написал о службу. Жду  твоего ответа на это письмо. Следующее свое письмо, если все будет нормально, напишу  из ДРА. До свидания. Крепко жму руку. Пиши. Юрик».


ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ
Мать приехала вместе с Таней.
- До какого часа увольнительная? – спросила сестра сразу после объятий и первых сумбурных вопросов, ответов, реплик.
- До отбоя.
Гостьи заметно погрустнели.
- У нас впереди еще пропасть времени, - постарался приободрить Юрий. - Главное - рационально его использовать. Я предлагаю сфотографироваться, потом сходить в кино. Как, принимается?
Предложение насчет фотографирования поддержки не получило, поэтому сразу пошли  в кино. На экране развивались события, очень далекие от того, что переживали в те минуты мать и сын. Оба чувствовали это.
- Неинтересный фильм, давайте уйдем, - предложил Юрий.
- Конечно, лучше поговорим, - охотно согласилась мать.
Но Таня заупрямилась: на экране разворачивались   интригующие события, что еще требовалось  десятилетнему ребенку  для счастья? Мать и Юрий остались и терпеливо досиживали сеанс, изредка громким шепотом обмениваясь малозначительными  фразами.
Вскоре после того, как вышли из кинотеатра, Юрий спохватился:
- Надо купить товарищам сладостей.
Стали искать магазин, который, как нарочно, оказался где-то далеко, в переулке. Все получалось не так, как хотелось бы. Какие-то случайные, досадные шероховатости и недоразумения отбирали минуту за минутой время увольнения. После покупки сладостей времени  осталось почти столько, сколько требовалось на дорогу в «учебку». Когда добрались до КПП, Юрий, посмотрев на часы, произнес:
- Мигом отнесу покупки  в казарму и вернусь, тогда попрощаемся.
Он убежал и скоро вновь появился у контрольно-пропускного пункта. Ему оставалось пройти всего несколько метров по узкому проходу, соединявшему внут реннюю и наружную двери. Пройти нужно было мимо начальника. Что за начальник, мать не знала. Она даже не знала: офицер он  или прапорщик, так как был одет в гражданское пальто. Но то, что он имел над ее сыном власть, она поняла сразу.
- Разрешите пройти! - приложив руку к головному убору, обратился к начальнику Юрий. – Время увольнения еще не истекло.
Начальник немного помолчал и вдруг строгим голосом спросил:
- А ты почему это пил спиртное, а ?
Вопрос оказался для Юрия настолько неожиданным, что он растерялся, оробел и неуверенно произнес:
- Я ничего не пил.
- Как же не пил, вон как от тебя несет! – вознегодовал начальник.
- Не пил он ничего! – неожиданно для всех звонко выкрикнула Таня. – Это я  его одеколоном полила.
Действительно, в кинотеатре, перед началом сеанса она орошала голову брата прямо из флакона привезенным ею в подарок одеколоном.
- У меня осталось три минуты, разрешите мне проститься с матерью! - проси тельным тоном произнес Юрий.
Начальник набычился, скосил глаза в сторону ожидавших Юрия родных  и подчеркнуто ровным тоном ответил:
- Нечего показывать свое детство. Идите в казарму!
Юрий растерялся еще больше и виновато посмотрел на мать: на ее глазах выступили слезы, она также как и сын, растерялась и молчала. Только Таня не считала нужным молча сносить несправедливость.
- Разрешите ему проститься с нами, у него еще три минуты! – громко и требовательно заявила она.
Не удостоив девочку вниманием, начальник сощурил глаза и, уставив взгляд на солдата,   голосом робота произнес:
Твое время увольнения истекло, марш в казарму!
- Есть… в казарму.
Юрий четко, как положено по уставу, приложил руку к головному убору, повернулся и, печатая шаг, дошел до конца прохода. Там спустился по ступенькам и оглянулся на родных.
- Дайте нам попрощаться! Ну, дайте нам попрощаться! Почему вы не даете нам попрощаться-а-а? Вы – нехороший, злой человек! – кричала Таня  в адрес начальника.
Девочка с силой трясла прутья выходной дери, топала ногами и наконец разревелась.
 Юрий помахал матери и сестре рукой, попытался улыбнуться, что-то произнес. Но улыбка у него получилась жалкой, а его слова из-за Таниных воплей мать не смогла расслышать. Не вытирая катившихся слез, Любовь Игнатьевна махала сыну рукой. Юрий резко отвернулся, наклонил голову и быстро пошел от ворот в глубь городка. Такое  расставание с матерью устроил будущему Герою Советского Союза какой-то чиновник-робот  в погонах, чье имя, возможно еще удастся установить.
Начальник сразу же ушел в помещение дежурного по КПП.
Мать и сестра Юрии еще долго стояли у ворот на что-то втайне надеясь, хотя понимали, что надеяться было не на что.
По дороге в Арслан-Боб мысли Любови  Игнатьевны вращались вокруг сцены у КПП.
- Ну почему, почему начальник не разрешил им проститься по-человечески с Юрой? – уже который раз задавала женщина себе  вопрос. – Ведь у сына еще оставалось несколько минут, которыми он имел право воспользоваться по своему усмотрению, мог провести их за пределами части. Но даже если бы он задержался на минуту-другую с матерью и сестрой, что тут страшного, опасного для боевой готовности «учебки»? Начальник просто злоупотребил своим служебным  положением. Он счел недопустимым, чтобы солдат проявил по отношению к матери теплые чувства. Разве это нанесло бы вред воспитанию необходимых солдату качеств? По его убеждению солдат должен быть черствым, бездушным? Но тогда это будет робот, как этот начальник.
Скорее всего, этот начальник – жестокий, обиженный судьбой человек. Главное  для него- наслаждение властью. Такой не может научить солдат хорошему, не способен создать воинский коллектив, он может  только развалить его.
Хорошо бы иметь в стране  большой совет матерей. Пусть он и смотрел бы, кто и как воспитывает парней.
О многом еще думала Любовь Игнатьевна по дороге, сердилась и горевала. Не было только одного – чувства сожаления, что Юра служит в армии.

СЛУЧАЙНАЯ ОТСРОЧКА
«Здравствуйте, дорогие родители! У меня все хорошо, экзамены сданы, стал отличником Советской Армии. Вчера у нас был праздничный день – торжественный выпуск. Приезжал генерал – первый заместитель командующего войсками округа, поздравлял. Потом начальник штаба зачитал приказ. Мне и почти всем остальным присвоили звание младшего сержанта. Присвоили также квалификацию разведчика третьего класса. Вручили значок. За успехи в боевой и политической подготовке послали «Благодарственное письмо» на родину. Не знаю, дойдет ли оно. После экзаменов сфотографировался. Снова вышел плохо. Все эти знаки, что на фото, - мои, их мне вручили…»

Дописать не успел, в ленкомнату влетел Сергей Буш и от дверей завопил:
- Слыхал, Исламов? Не поедем мы в Афган, понимаешь? Никуда не поедем.
- Как так, не поедем? Зачем нас тогда тут учили?
- Точнее, мы поедем в Афган, но не сразу. Задержимся тут на какое-то время. Сорок человек отобрали специально. В их числе ты, Виктор Распутин, Айвар Супе, Валера Борисюк, Иван Куцевич, Вадим Голышков, Юнусов, ну, и я.
- Зачем нас оставили?
- Проведем показательный рукопашный бой.
- Показательный – это не то. Скорее бы в Афган. Ты в письме домой сообщил, куда тебя распределили?
- Написал, что в одну  из групп войск, но пока не знаю, в какую. А ты?
- Я давно решил – в Группу советских войск в Германии. Уже намекнул на нее своим старикам. В следующем письме для убедительности надо будет что-нибудь сообщить об отправке рубят в другие группы.
- Мысль! – воскликнул Богуш. – Теперь о деле. Переходим в палатки – в них будем жить на стрельбище до показательных выступлений. Там и тренировки будут.

«Здравствуйте, дорогие родители! Меня все еще не отправили. Нас сорок человек оставили и специально готовили к военно-спортивному празднику. Показательное выступление по рукопашному бою. Выступали вчера нормально, нас по телевидению показывали. Вы, может, смотрели или бабушка смотрела. Ребята говорили, что с очень близкого расстояния можно было видеть лицо. Я все думал: смотрели вы или нет эту программу?
Я не знаю вообще, отправят ли нас куда-нибудь. Первая партия уже ушла в Чехословакию. Нас отправят в ГДР, из роты всего четыре человека. Завтра отправка в Афганистан. Шестнадцать человек оставят здесь. А мы - в самой последней отправке, но могут нас и оставить здесь.
Вчера и позавчера был в увольнении. Пускай Таня меня простит, что не успел поздравить ее с днем рождения. Не успел сходить на почту и дать телеграмму, она у нас за воротами».

Три дня спустя, сразу после ужина старшина роты  построил в одну шеренгу оставшихся выпускников и произвел перекличку:
- Младший сержант Богуш!
- Я!
- Младший сержант  Борисюк!
- Я!
- Младший сержант Голышков!
- Я!
- Младший сержант Исламов!
- Я!
- Младший сержант Князев!»
- Я!
- Младший сержант Куцевич!
- Я!
- Младший сержант Ольховский!
- Я!
- Младший сержант Распутин!
- Я!
- Младший сержант Супе!
- Я!
- Младший сержант Юнусов!
- Я!
- Та-ак, все десять в наличии, - вполголоса произнес старшина, затем продолжил в полный голос, обращаясь  к стоявшим в строю:
- Приготовиться к отбою! Подъем будет произведен ночью – ваша команда следует в Афганистан. Вопросы есть? Всем и все понятно? Разойдись!
Пройдя к посту дневального, где ярко горела лампочка, Юрий извлек из тетради приготовленную для этого момента открытку с георгинами и написал:

«Добрый день, мои дорогие родители и сестра! У меня все отлично, сегодня ночью еду в ГДР. За меня не беспокойтесь. По окончании службы увидимся. Целую. Юра».



Глава четвертая
БУДНИ «КАРАВАНЩИКОВ»
Мифическая  птица Симург
Из кабины летчиков обзор был намного шире, чем из салона вертолета. Поэтому старший лейтенант Онищук, летая теперь старшим досмотровой группы, почти весь полет находился  в проходе между сиденьями командира экипажа и его помощника. Конечно, не очень удобно, приходилось все время стоять, зато как на ладони было видно все на несколько километров перед и в стороны. Картина не отличалась разнообразием: безлесные сопки и петляющая между ними хорошо укатанная грунтовая дорога с белесой щебенчатой подсыпкой. Лишь изредка кишлак радовал глаз зеленью садов и виноградников.
Олег успел убедиться, что досмотр, как правило, ничего не давал: душманы были достаточно осторожны, чтобы перевозить военные грузы днем. Ночью – другое дело. Но если не проводить досмотр в дневное время, то оружие повезут круглосуточно. Таким образом полеты вдоль дорог были рассчитаны не столько на выявление  транспортов с оружием, сколько на  их предупреждение. Это знали  и «караванщики», и душманы. Потому-то полеты на досмотр обычно проходили гладко, однообразно.
Онищук видел, как слева, спереди плавно приближался к вертолету кишлак Мильтанай. Вокруг него – «зеленка», как в здешних местах называли всякий оазис, будь то сад, виноградник или роща. На краю «зеленки» стояла легковая машина. Ничего в ней особенного не было, только сверху ее прикрывали  ветки. Может быть, для  того, чтобы уберечь пассажиров от нещадного зноя, а возможно и для маскировки – разве с воздуха поймешь.
- Видишь? – спросил Онищук летчика, показав рукой на машину.
Тот молча кивнул головой и  ввел вертолет в разворот с таким расчетом, чтобы сесть поближе к автомобилю.
Олег перешел в салон, где лейтенант Пущин вел наблюдение за землей по правому борту.
- Машина в зеленке! – крикнул ему Онищук. – Приготовиться к досмотру!
Последняя команда относилась ко всем  членам группы.
Приземлились. До «зеленки» - рукой подать: от вертолета ее отделял только пригорок, который при необходимости мог служить надежной защитой от огня из автомобиля.
Онищук дал группе указание рассредоточиться, и все быстрым шагом направились к машине. Тут из «зеленки» ударили автоматные очереди.
- Так даже лучше, - подумал Олег, падая на землю и перекатываясь. – Внесли в ситуацию ясность.
- Перебежками, вперед! – приказал он и поднялся первым.
Последовало несколько коротких, стремительных бросков, огонь на ходу, и все было кончено.
Под ветками оказался автомобиль марки «Симург». Вместе с ним достались гранатомет, безоткатное орудие и четыре автомата.
«Симург»  чуть позже переправили в батальон. Молодые спецназовцы сфотографировались возле него, чтобы послать снимок домой. Старались принять позы как можно выразительнее. Старший лейтенант Онищук тоже подошел к машине, посмотрел на нее с одной стороны, с другой.
- Не иначе как хочешь  сфотографироваться за рулем? – пошутил Владимир Ковтун.
- Почти угадал, - кивнул Олег. - Хочу посидеть за рулем. Только не ради фотографии. Хорошо бы покататься на этой мифической птице Востока по караванным маршрутам. А?
- Постой, постой! – заинтересовался Ковтун идеей сменщина. – В этом что-то есть, давай обдумаем. В других орядах практикуют выезды на карванные миаршруты на захваченынх автомобилях. Причем, в национальной одежде.
Прошло несколько дней, и «Симург» мчал рзведгруппу по той же самой дороге, где совсем недавно  вез оружие. Разведчики отряда еще не раз выезжали на этом автомобиле на перехват караванов..

ПРОСТО ТРЕНИРОВКА
На закате солнца, когда вершины гор озарились последними бликам, а в низи нах уже начали сгущаться сумерки, небольшая колонна спецназовцев во главе с Онищуком вышла за пределы военного городка. Старший лейтенант вел группу на стрельбище. Оно находилось на удалении восьми километров. Это, если идти по прямой, хорошо накатанной дороге. Но Олег повел парней окольным путем, через холмы, отрабатывая по пути всевозможные вводные.
На стрельбище загодя выехал на бронетранспортере командир роты старший лейтенант Алексей Мищенко. Он начинал здесь служить в должности командира взвода и теперь на правах ветерана-афганца придирчиво присматривался к своему новому заместителю. Придирчиво, но не предвзято и потому не мог не отметить, что старший лейтенант Онищук ничего не перекладывал на других, и все делал на «полном серьезе». Лично занимался приведением оружия к нормальному бою, проводил занятия с младшими командирами, к каждому выходу на стрельбище  готовил оружие с такой тщательностью, словно речь о решительном сражении. В тренировки старался внести какой-либо элемент, приближающий тактическую обстановку к реальной боевой.
Вот и сегодня Онищук попросил командира роты помочь ему в отработке ночного нападения на караван из засады. На стрельбище стояло несколько отбитых у душманов и непригодных к эксплуатации автомобилей. Согласно тактическому замыслу занятия, они должны были представлять собой караван  с боеприпасами . Онищуку хотелось, чтобы после открытия по ним огня, они  загорелись.
- Хорошо бы плеснуть на них бензин и поджечь, - предложил Олег.
- Сгорят и на чем будем заниматься днем? – возразил Мищенко.
- Важно, чтобы бойцы видели пламя, - стоял на своем его заместитель.
- Ладно, - согласился ротный. – Вокруг двух машин поставим несколько банок с соляркой. Как только дашь очередь из пулемета, подожгу их. Пойдет?
На том и остановились.
Наполнив банки соляркой, старший лейтенант Мищенко поднялся на броне транспортер и стал наблюдать за действиями выдвигавшейся к стрельбищу группы. По сигналу Онищука бойцы рассредоточивались, маневрировали, бросались за автомашиной, отражали атаки с разных направлений.
- На совесть работает Онищук, - с удовлетворением отметил ротный. – Значит надо ждать от него результативных рейдов.
Каких только офицеров не встречал Мищенко за годы службы в Афгане: старательных и ленивых, грамотных и верхоглядов, способных и бездарных, прагматиков и романтиков, «от сохи» и с «лохматой лапой». На основании наблюдений стал со временем прогнозировать ход службы, успехи новичка. В основу положил отношение человека к делу. Если серьезное – верный путь к успеху. «Шаляй-валяй» - толку не будет. И почти все его прогнозы попадали в десятку.
Старший лейтенант Онищук, судя по первым шагам, должен был пойти далеко. Его решительные, результативные действия при  досмотре «Симурга» уже замечены командованием,  он представлен к медали «За отвагу». Хорошо, что его обошла стороной полоса невезения, через которую пришлось продираться многим офицерам отряда.
Между тем группа Онищука вышла на рубеж открытия огня по колонне. Вскоре оттуда ударил пулемет. Мищенко с помощью водителя  бронетранспортера быстро поджег банки с соляркой. Бойцы выскочили  из засады и, стреляя на ходу, рванулись к автомобилям. Онищук бежал в цепи  рядом с пулеметчиком.
Солярка еще догорала, когда командир роты провел разбор занятия.
- Наиболее существенный недостаток, на мой взгляд, – неправильный выбор командиром группы своего места после обстрела каравана, - обратился Мищенко непосредственно к Онищуку. – Практика показала, что он должен управлять подчиненными, оставаясь на месте засады. Там он менее уязвим, имеет возможнсоть лучше реагировать на возможную засаду у каравана и другие усложнения ситуации, при   необходимости - вызовет  авиацию или резерв. Это – опыт боев. В целом ваши действия, организацию занятия оцениваю хорошо. Вопросы есть?
- Есть один вопрос, - произнес Онищук. – Когда пойду в горы? Скоро месяц, как я вотряде.
Ротный помолчал, что-то мысленно прикидывая, затем ответил:
- На днях пойдете. Лейтенант Плеско готовит группу, будете у него вторым номером. Согласны?

ЗАБЕГ НА 35 КИЛОМЕТРОВ
После ночного десантирования группа лейтенанта Плеско прошла около четырех километров и поднялась на сопку, с которой открывался вид на долину и проходящую по ней дорог. У него и Онищука  почти одновременно вырвались трудно переводимые междометии. И было отчего: по дороге удалялись три автомобиля. Судя по басовитому рокоту мощных моторов, это были груженые под завязку трехосники. Они шли с включенными фарами, на дистанции друг от друга около километра.
- Наши действия? – повернулся Онищук к командиру группы.
- Преследовать! Я с четырьмя бойцами беру на себя среднюю машину, ты работаешь по замыкающей. Ясно?
- Ясно.
- Вперед!
Разделившись надвое, группа рванулась в погоню. Расчет строили на том, что извивающаяся между сопками дорога где-нибудь сделает крюк, который можно срезать. Тогда удастся настичь караван, как это сделал однажды Ковтун. Бежали долго, обливаясь потом, задыхаясь от нехватки воздуха:1700 метров над уровнем моря – не шутка даже для тренированных парней. Наконец лейтенанту Плеско стало ясно, что машину ему не догнать, и он прекратил преследование.
Но Онищук еще не терял надежды. То ныряя в ложбины, то поднимаясь на холмы, он со своей группой продолжал погоню. В одном месте сделал рывок и сумел приблизиться к машине на такое расстояние, с которого  можно было попытаться достать ее из пулемета. Онищук дал пулеметчику команду. Прогремела очередь и машина замерла. Последовал бросок вперед и ударили сразу из нескольких автоматов. Автомобиль вспыхнул, в нем стало что-то взрываться.
- Не зря задыхались, - подумал Онищук.
- Командир, досмотрим? – нетерпеливо спросил сержант.
Старший лейтенант задумался. Ему самому не терпелось узнать, что вез трехосник. Но много ли ночью увидишь после  серии взрывов? Зато немудрено напороться на огонь затаившейся охраны.
- Дождемся рассвета, - принял он решение.
Как только волнистая линия предгорных сопок обозначилась достаточно ясно, и темнота в долине слегка поредела, старший лейтенант приказал двум разведчикам спуститься со склона к «забитой» машине и произвести досмотр. Они прошли совсем немного, когда от машины и со склонов двух соседних  сопок ударили автоматы и крупнокалиберный пулемет. Оба парня мигом оказались в своем окопе.
- Приятного мало, мы оказались внутри подковы, - подумал Онищук вслух.- Надо вызвать вертолеты и продержаться с полчаса, тогда ситуация резко  изменится.
- Вызвать «Глобус»! – отдал приказание радисту.
В течение двух минут тот щелкал переключателями, встряхивал радиостанцию и стучал по ней кулаком. Потом доложил, показав на два отверстия в корпусе рации от крупнокалиберных пуль:
- Связи нет!
- Твою мать! – выругался Олег. – Ситуация  изменилась, только не в нашу ползу.
Он напряженно искал выход из создавшегося положения. Отбиваться на занятой позиции? Верная гибель группы. Уходить? В «подкове» оставалась неширокая щель с тыла. Надо было прорываться  туда и как можно быстрее добираться до расположения советских или афганских  войск. Ближе всех Калат, там афганские друзья. До него…35 километров. Это по прямой. На рельефе получится значительно больше. Пройти такое расстояние по крутым сопкам днем на виду у противника – шансы  на успех ничтожные. Что ж, это тот самый случай, когда он, Олег Онищук должен доказать оставшимся в «учебке», что не зря просился в Афган.
- Будем прорываться,- сказал старший лейтенант. – По одному перебежками вдоль лощины – за мной!
Надо было не просто бежать, как во время кросса. Бежать требовалось так, чтобы не дать противнику вести по группе прицельный огонь и в то же время стрелять самим. За счет внезапного рывка и плотного огня спецназовцы смогли  вырваться из «подковы» и потом постарались оторваться. Онищук с удовлетворением отметил, что фигуры преследовавших душманов постепенно уменьшались, автоматные очереди становились все глуше. И  он уже, было, подумал, что отрыв удался.
Но, оказалось, не так. Откуда-то слева, сзади вдруг громко заработал крупнокалиберный пулемет, и на склоне ближайшего холма густо вскинулись рыжие фонтанчики пыли. К пулемету присоединились автоматы. Неужели «духи» получили свежее подкрепление? Олег обернулся и, немного сбавив бег, дал очередь из автомата в сторону проема между двух холмов, где замаячили фигуры преследователей. И тут же бросил взгляд на замыкающего бойца, чтобы определить: есть ли у него резервы сил, чтобы сделать новый рывок? По лицу солдата текли ручьи пота, но дышал он сильно, ровно. Значит, можно добавить.
- Быстрее, быстрее! – потребовал старший лейтенант, резко увеличив скорость бега, уводя группу за холм направо.
Примерно через полкилометра он круто повернул за холм налево. Так менял направление несколько раз, пока не убедился, что отрыв вновь удался. Только надолго ли? Оказалось, не надолго. С десяток «бородатых» появились справа. Затрещали автоматы. Онищуку стало ясно, что полевые отряды передавали группу спецназовцев словно эстафету по цепочке. Они  не стремились к ближнему бою, рассчитывая взять преследуемых измором. Для подобной тактики имелось достаточно оснований.
До Калата оставалось еще около 30 километров – на одном дыхании это расс тояние не преодолеть. Надо было расчетливо расходовать силы. Скажем, с холма кое-где можно было скатиться или съехать. При  этом, конечно, нельзя было подставлять спину под прицелы «бородатых». Как выкрутиться?
- Думай, Онищук, думай! – мысленно произнес Олег. – Ты выходил в рейд дублером, а обстоятельства  поставили тебя командиром. Вот и управляй боем: анализируй обстановку, принимай решение, действуй.
И он управлял…
В Калат группа вышла физически «измочаленной». Но без потерь. На последнем километре, когда все пределы человеческих возможностей, казалось, были исчерпаны, спецназовцев поддержал огнем сторожевой пост афганской части. Он пропустил группу в военный городок. С разрешения старшего лейтенанта парни повалились в тени чинары и ту же заснули. Олег, с трудом передвигая неимоверно тяжелые ноги, направился в штаб, откуда связался с отрядом, вызвал вертолет. «Вертушка» прибыла без задержки.
- Можно слетать, посмотреть, что мы там «забили» ночью? – обратился старший лейтенант к командиру экипажа.
- Никаких проблем.
Это была «Тойота». Она почти полностью сгорела. Олег побродил вокруг ее остова, пытаясь среди искореженного, разлетевшегося на десятки метров металлического лома отыскать и сосчитать стволы, корпуса мин, коробки из-под патрон. И махнул на свою затею рукой: ясно, что всего было немало.


НА ПОМОЩЬ ДРУГУ
У выхода из штаба к командиру отряда быстрым шагом подошел капитан Горошко.
- Товарищ подполковник, я к вам!
Нечитайло пристально посмотрел на ротного.
- По лицу вижу, что-то стряслось… в роте?
- Стряслось, только не в роте, а с нашим другом гражданским царандоем Саидом Вали.
- После того, как он навел нас на склады в ущелье Шинкй, я о нем ничего не слышал. Что с ним?
- Его арестовали, отправили в тюрьму.
- Кто и за что? И вообще, насколько это серьезно?
- Очень серьезно. Вполне могут казнить. А поводом для ареста стал ложный донос: дескать, Саид Вали, используя служебное положение, грабит мирных дехкан, вымогает взятки.
- Да, по нынешним временам обвинение очень серьезное. Откуда вам знать, что это - ложный донос?
- Надежные люди рассказывали мне о  Вали только хорошее. По заданию царандоя он два года находился в отряде душманов. Там его в конце концов раскрыли, и он едва спасся. Упустив самого разведчика, полевой командир расправился с его отцом и тремя братьями. Жену и дочь Саиду удалось укрыть. У него возникли сомнения в надежности некоторых местных работников контрразведки – ХАД. Вот почему он стал выходить непосредственно на нас. Так было и со складами в Шинкае. После нашего выхода в Шинкай я постепенно сдружился с ним, не раз был у него в доме. У него очень больная жена, и живут они в самой настоящей нищете, смотреть тяжело. Честно признаюсь, иногда я оставлял им пару банок консервов или пакет муки, какой-нибудь крупы.
Мы с Саидом много говорили о революции, простых афганцах, царандое и ХАД. Он сказал, что после разгрома складов в Шинкае его обложили со всех сторон и в любой час надо ждать мести. Беда в том, по его словам, что вокруг него много продажных людей, которым все равно что и кого продавать, лишь бы хорошо заплатили.
- Вы считаете, что теперь с  ним свели счеты за Шинкай?
- Думаю, что прежде всего – за шинкайские склады, а заодно и за все остальное. Он опытный разведчик и выполнил не одно важное задание. Сегодня я заезжал к нему домой. Жена в слезах, сказала, что Саида увезли в тюрьму, а вместо него уже назначили офицера.
- Н-да, головоломка, - произнес комбат. – С одной стороны – это внутреннее дело афганцев. А с другой – если не будем помогать таким людям как Саид Вали, показавшим себя на деле нашими друзьями, то чего стоит наше пребывание здесь? У вас, наверное, есть какие-то соображения?
- По крайней мере, товарищ подполковник, надо выходить на наших советников: пусть они привлекут к этому факту внимание высоких афганских должностных лиц. Только в таком случае, думаю,  возможно справедливое решение судьбы Саида.
- Пожалуй, это наиболее верный путь. С одной стороны: предоставляем самим афганцам разбираться в их проблемах, с другой…В общем предложение принимаю. Сегодня же свяжусь с советниками.
В круговерти повседневной жизни военного городка, боевой работы отряда было бы не удивительно забыть о царандоевце Вали. Имея в виду данное обстоят ельство, капитан Горошко уже наметил, было, день, когда обратится к подполковнику Нечитайло и тактично напомнит ему о судьбе друга. Однако напоминать не пришлось. Подполковник вызвал к себе ротного и без предисловий сообщил:
- Можете радоваться за своего приятеля-царандоевца: он невиновен, его освободили из тюрьмы и направили в Кабул на курсы повышения квалификации. Рады?
- Еще бы! Спасибо вам, товарищ  подполковник!
- Мне, допустим, не за что. Я тоже рад, что удалось спасти от расправы честного человека. Кстати, на его место назначили некоего Шакатура. Говорят, он искренне на стороне революции.
- А в отношении  доносчика на Саида вам , товарищ  подполковник, ничего не известно?
- Мне сказали, что докладную на него написал начальник местного отделения ХАД по имени Маманд.
- Маманд? Знакомое имя. Нам несколько раз поступали за его подписью сообщениия о прохождении караванов с оружием. Правда, они далеко не всегда подтверждались.
- Но это и понятно. Полевые командиры и хозяева караванов не ставят руководителей ХАД в известность об изменении своих планов.
- Все равно есть над чем задуматься. Тот же случай с Саидом. Начальник ХАД официально доложил о преступлении офицера царандоя, а при проверке его обви нения не подтвердились. Но ведь он имел возможность проверить факты до  того, как доложить о них. Думаю, нам надо критичнее относиться к информации Маманда относительно караванов. Хорошо бы устроить ему экзамен на ее достоверность.
- Это не помешало как в отношении Маманда, так и  других, кто снабжает нас здесь информацией. Подумайте, как устроить такой экзамен.


ПОПОЛНЕНИЕ
Обстоятельно доложив командиру отряда о выполненном задании, старший лейтенант  Онищук вышел из штаба, и тут его догнал старшина роты прапорщик Рак:
- Товарищ старший лейтенант, сержанты прибыли. Десять человек. Говорят, будто они ваши и здесь по вашему вызову. Все хотят воевать в одной роте с вами.
Олег с минуту обдумывал доклад, потом провел рукой по шее, подбородку:
- Вот, черт, как оброс! Хотел умыться, побриться. Но, видно, придется отложить. Где сержанты?
- В карантине, за речкой.
-  Постройте их на берегу реки, а я пока попробую решить с начальством вопрос насчет  определения прибывших  мою роту. И подойду к вам.
Через полчаса Онищук уже встретился с новичками.
- Проведите перекличку! - приказал он старшине.
Тот достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист, развернул и стал зачитывать фамилии прибывших:
- Младший сержант Богуш!-
- Я!
- Младший сержант Борисюк!
- Я!
- Младший сержант Голышков!
- Я!
- Младший сержант Исламов!
- Я!
- Младший сержант Князев!
- Я!
-Младший сержант Куцевич!
- Я!
- Младший  сержант Ольховский!
- Я!
- Младший сержант Распутин!
- Я!
- Младший сержант Супе!
- Я!
- Младший сержант Юнусов!
- Я!
Онищук поздоровался с сержантами, повернул строй лицом к речке и обошел шеренгу, оказавшись между строем и рекой. Помолчал. Было слышно, как выше по течению Тарнакруда журчал водопад. Пахло свежей, чистой водой. Плечи  приятно грело невысокое солнце. Окинув взглядом шеренгу, старший лейтенант произнес:
- Итак, вы находитесь  в составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Все мы здесь – по просьбе дружественного нам афганского народа выполняем интернациональный долг. И выполнять его надо как положено. Спрос за дисциплину и исполнительность здесь особый. Мне как заместителю командира роты предстоит ввести вас в строй. Изучим особенности района и тактику действий противника. Теперь все мы – «караванщики». Понятно?
- А что это означает? - спросил Богуш.
- Означает, что личный состав отряда перехватывает караваны с оружием и боеприпасами, они переправляюся из Пакистана в Афганистан для поддержки мятежников. Ясно?
- Ясно, товарищ старший лейтенант, - отозвался Богуш.
-  На первых порах в палаточном городке вам придется также заниматься обустройством, - продолжал Онищук. – Наверное, заметили, что столовая, клуб, библиотека, летний кинотеатр сложены из кирпича-сырца. Его изготавливали ваши предшественники. Делается это просто. Ящик из-под боеприпасов надо разделить надвое перегородкой – вот и готова форма. Остается набить ее глиной. Она есть недалеко отсюда на берегу реки – сколько угодно. Вам предстоит сложить стены  внутри палаток. Ну, а занятия по боевой подготовке – по расписанию.

ЛУКАВСТВО ИЗ ДОБРЫХ ПОБУЖДЕНИЙ
В тот день младший сержант Юрий Исламов написал родителям в Арслан-Боб  свое первое письмо из Афганистана.
«Привет из ГДР! Здравствуйте дорогие родители! У меня все в порядке – как я и говорил, попал в ГДР. В 10.49 на самолете ИЛ-76 нас отправили в ГДР. Прилетели в Берлин, а с аэродрома на машинах привезли на пересыльный пункт, где пробыли шесть суток. Питались сухим пайком, консервами. По распределению попал в батальон, что находится близ Берлина. На вертолетах прибыли в батальон. Нас десять сержантов, попали вместе. Сейчас находимся в карантине. Живем на берегу речки. Место отличное. Прохладный воздух, родники. Скоро должны разбросать по ротам, а пока живем в трех палатках. Кормят отлично, лучше, чем в «учебке». Все разнообразное. Столовая у каждой роты своя и тоже в палатке.
Получку получать будем чеками. В батальоне есть чековый магазин. Мам, чего там только нет, все импортное: и кроссовки, и спорткостюмы, и дипломаты. Конфеты югославские – пачки по десять конфеток.
Вот пока все о себе и своей службе. За меня не волнуйтесь и не переживайте. В Афганистан  не попал, но чуть, было, не отправили. И список был готов. Потом смотрю – не зачитали.
Мама, письма будут идти долго, поэтому не переживайте и не беспокойтесь за меня. Пишите. До встречи. Юра».

- Отрапортовал, говоришь, родителям? – спросил Исламова незаметно подошедший Вадим Голышков. – А я что-то не могу сосредоточиться. Как только Онищук произнес слово «караванщики», так у меня и заработало воображение. В здешних местах  эта профессия, наверное, такая же древня, как горы. Уже тысячи лет назад по караванным тропам Афганистана шли вереницы верблюдов. Их вели караванщики – люди отважные и знающие. В пыльную бурю, снегопад и проливной дождь они умели угадывать дорогу по им одним  известным приметам и, несмотря ни на какие трудности, приводили караван к месту назначения.
- А теперь поучается наоборот. Ты это хочешь сказать? – перебил его Юрий.
- Вот именно. Теперь обязанность «караванщиков», то есть наша, не вести, а останавливать караваны, проводить досмотр. Если караван с оружием – уничтожать его. Странное превращение, не правда ли?
- Видишь ли, Вадим, - произнес Юрий после  довольно продолжительного молчания. – Пожалуй, не такое уж и странное, как может показаться с первого взгляда. И вообще, есть ли превращение? Попробуем разобраться.
- Попробуем, - согласился  Голышков.
- Какие караваны ходили здесь во все прежние времена? Торговые. Они доставляли людям всевозможные товары: продукты питания, вещи домашнего обихода, ткани. Словом, то, что отвечало жизненным интересам, потребностям людей, помогало сделать жизнь удобнее. То есть, караванщики помогали утвердить здесь жизнь. Верно?
Вадим молча кивнул головой.
- А что сейчас доставляют караваны, которые перехватывает рота? Стволы и всевозможные боеприпасы. Попадая в руки афганских мятежников, это оружие пускается в ход против гражданских самолетов, сторонников новой жизни в кишлаках, народной милиции, против афганских и наших солдат. Препятствуя доставке оружия к месту назначения, мы тем самым спасаем жизнь людей. То есть, играем ту же роль, что и караванщики во все прежние времена. Ну как, согласен со мной?
- Интересно.
Сержанты еще долго обсуждали эту тему. Но ни они, ни их более опытные сослуживцы не знали многих  фактов, связанных с индустрией военных караванов. В частности, того, что в январе 1987 года военно-политическое руководство СССР объявило перемирие в одностороннем порядке. То есть, части находившейся в Афгане 40-й армии уже не могли участвовать в операциях по перехвату караванов с оружием. Покольку  бригады и отряды спецназа ГРУ являлись автономными, засекреченными   структурами, то на них данные обязательства не распространялись. Вместе с тем спецназовцы оказались один на один с теми мощными международными и внутриафганскими силами, которые были заинтерсованы в поставках военной техники и вооружения. В порядке ответной меры руководство спецназа организовало операцию «Завеса» сцелью «установить заслон караванному террору». В определенной степени это удалось. В 1987 году отрядами спецназа было перехвачено и уничтожено 332 каравана с оружием и боеприпасами. Не считая того, что при этом разведгруппами было взорвано, сгорелои не подлежало учету, удалось предотвратить поставку во внутренние районы Афгана более 290 единиц тяжелого оружия, 80 ПЗРК (переносных зенитных ракеных комплексов), более 15 тысяч противотанковых и противопехотных мин, 8 миллионов патронов. Но откуда сержантам было знать все это.
Подошло время отбоя. После вечерней проверки улеглись на  двухярусных кроватях. Юрий с самого начала выбрал себе место внизу. Рядом с ним оказался  Ахмад Эргашев.  Ахмад был повыше ростом, покостистей. Он призван из Ташкента. Повернувшись после отбоя лицом к Юрию, Ахмад прошептал:
- Может быть, с Расулом встретимся тут.
Юрий знал, что Расул Базарбаев – сосед по  кварталу и друг Ахмада. Другой сосед и друг – Шерзо Юлдашев. Все трое - с улицы  Ташходжаева, что на окраине столицы Узбекистана города Ташкента. Дружили с раннего детства, и все трое мечтали об одном – стать десантниками. Ни у кого из них в роду не было офицера по профессии,  все трое из  рабочих семей, но вот, поди ж ты.
И отправились все трое в военкомат наводить справки насчет того, как попасть в десантники. Им подсказали верный и самый короткий путь - поступить в Ташкентский аэроклуб ДОСААФ. Пошли и поступили. Сделали по три прыжка с парашютом. Когда призывали в армию, Юлдашева по состоянию здоровья направили в связисты, а Эргашева с Базарбаевым - в «учебку» спецназа. Там первый овладел специальностью снайпера, а второй – пулеметчика. Базарбаева направили в Афгане в Газни.
- На войне всякое бывает, - произнес Исламов. – Может быть,  встретишься с Расулом.
Они не встретились.  Базарбаев в районе Газни участвовал  в тридцати боевых выходах. В одном из них его группа попыталась досмотреть караван, насчитывавший до ста верблюдов. Во время снижения двух вертолетов Ми-8 на посадку по ним с земли открыли огонь из стрелкового оружия, и обе машины  получили повреждения. Все же приземлились. Вертолеты огневой поддержки Ми-24 нанесли по карапвавну ракетный удар. Десантировавшиеся спецназовцы вступили в бой. Командира взвода убило. Расул поднялся на сопку, занял там удобную позицию и огнем из пулемета активно поддерживал товарищей. Хорошо помогал. Это почувствовали и душманы. Один из «бородатых» незаметно для Расула подобрался к нему сбоку и бросил гранату. Она упала с перелетом. Услышав взрыв, Расул повернул голову и приподнялся. «Бородатый» произвел очередь из автомата и ранил пулеметчика в голову. Базарбаев «загасил» его и продолжал огнем поддерживать группу. Спецназовцы выиграли бой и досмотр провели как положено. Рана пулеметчика зажила, но несколько месяцев спустя дала  о себе знать: один глаз начал видеть все хуже, и постепенно  Расул лишился половины зрения. Но Исламов и Эргашев всего этого, конечно же, не знали. Они вполголоса продолжали разговор в ночной палатке.
- С вашей улицы до  того, как вас призвали, еще кто-нибудь служил в Афгане? - спросил Юрий.
- Почти половина парней. Один из них – Султан, мастер спорта по вольной борьбе. Из Афгана вернулся без ноги. Во время марша он вел головную машину. Снайпер ранил сидящего рядом с ним офицера. Султан вытащил раненого, положил в кузов, сам стал залезать в кабину. Тут снайпер ранил его самого. Если бы Султан сразу сделал все как положено, перевязал бы ногу,  может быть, и обошлось бы. Но он спешил привезти офицера в санчасть и очень долго гнал машину безостановочно. Его рана воспалилась,  и все  кончилось тем, что он стал инвалидом.
- Говоришь, до армии он занимался борьбой?
- Занимался. А в Афгане беда самого его на лопатки положила.
- Беда или судьба? – в размышлении  произнес Исламов.
- Какая разница. Важно, что здоровый парень стал инвалидом.
- Мне кажется, разница есть. Беда – это чистая случайность. А судьба… Судьбе человек как бы помогает сам - идет ей навстречу.
- Ну, ты скажешь! – приподнялся Ахмад на локте. – Чтобы человек сам себе помог остаться без ноги… Разве он сумасшедший?
- В отношении Султана я ничего не могу сказать, потому что не знаю, как он оказался в Афгане. Но вот ты сам, скажи, думал о том, что можешь в Афгане потерять ногу, а то и голову?
- Маленький я что-ли? Конечно, понимал, на что иду.
- Но ведь пошел в спецназ. И Базарбаев пошел. Почему ты просился в цпецназ?
Эргашева ответил не сразу.
- Я думал над тем, о чем ты говоришь, Юра. И решил так: все может случиться в Афгане. Но если он есть, то в нем надо обязательно побывать – надо проверить себя, чего стоишь.
- Прекратить разговоры! – потребовал заместитель командира взвода сержант Бахтиер Алимов.
- А ты как попал в Афган? – перешел Ахмад на глухой шепот. – Послали или сам?
- Долго рассказывать, - таким же шепотом ответил Исламов.
- Повторяю: прекратить разговоры! – еще более строгим тоном напомнил замкомвзвода.
- Все, спим! – произнес Исламов, поворачиваясь на бок.

ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ
На одиннадцатый день службы в Афганистане Исламов написал другу письмо.
«Здравствуй, друган Андрюха! Вот, решил написать тебе письмо с нового места службы. Попал, как я писал, в ДРА. 14 мая вылетели из Союза. Через два часа прилетели в Кандагар. На пересыльном пункте просидели шесть суток. По распределению попал в шахджойский батальон. На   «вертушках» прибыли в батальон. Сейчас нахожусь вместе с ребятами в карантине. До начала июня разбросают по ротам. Здесь три роты, и все три боевые. Есть группа связи и рота материального обеспечения. Батальон находится у подножия сопки. Внизу течет река и бьют ключи, есть зеленый покров: деревья, кустарники. Не сильно жарко по сравнению с Кандагаром. Там еле просидел эти шесть суток: питьевая вода теплая, с хлоркой, жара, мухи. В общем - мрачно. Но ничего, привыкли.
А сейчас живем в палатках на другом берегу речки. В общем ничем и не занимаемся кроме  тактико-специальной подготовки – после завтра пойдем на стрельбище. Кормят отлично, лучше, чем в «учебке». Получку будем получать чеками. В батальоне есть чековый магазин, в котором можно купить, что угодно: дипломат, кроссовки «Пума», «Адидас», спортивный костюм эластик. Насчет еды: какао, разные напитки типа «Сису» - Голландия, «Дона» - Югославия, различные типы конфет, мармелад, печенье. И все импортное, нет ничего советского.
Встретил земляка, он полтора года отслужил, тоже  из Талицы. Его друган Генка, отличный парень, водил меня в тюрьму смотреть «духов», то есть душманов. Сегодня привезли новых, сейчас пойдем смотреть. Пока все, жду от тебя письмо. Юрик».

ПОХОЖЕ НА СТРОЙБАТ
К карантину от командования батальона были прикреплены три сержанта. Они для молодых являлись олицетворением армейской власти, толкователями местных порядков, инструкторами и пр. Им офицер утром вручал план занятий на день и уходил по своим служебным делам. Сержанты, следуя этому плану, добавляли к каждому пункту и подпункту свои личностные штрихи, так что, хотя план был  офицерским, но день получался сержантским.
Юрий Исламов оказался в подчинении  у сержанта Бахтиера Алимова, чему очень обрадовался. Алимов вольностей не допускал, держал прибывших в строгости, но не позволял себе самого малого высокомерия. Вел себя так, как положено по уставу: уважительно и требовательно.
После утренних занятий по спецподготовке и обеда сержант Алимов строем привел подчиненных на берег речки, к свеженасыпанному глиняному холму и довел задание:
- Займемся строительными работами - будем делать вот из этой глины кирпич-сырец.
 Новички разделились на тройки, в каждой – форма под кирпичи и лопата. Один боец накладывал разжиженную, перемешанную глину в форму, двое утрамбовывали ее там, потом приподнимали форму, и на земле оставались сразу два лоснящихся кирпича. Бахтиер не стоял без дела: одним показывал, где поставить форму, чтобы кирпичи выстраивались ровными шеренгами ; другим – как лучше укладывать глину и  трамбовать; третьим – с какой стороны выбирать глину  из замеса. Подошел к  Исламову, работавшему с Вадимом Голышковым и Ахмадом Эргашевым. Понаблюдал некоторое время. Парни  уже наловчились, и у них получалось неплохо.
- Тут помощь, кажется не нужне, - произнес Алимов.
- Нужна, товарищ сержант, нужна! – энергично возразил Исламов. –Расскажите о своем первом выходе на задание – это нам всего нужнее сейчас.
- Ах, вон оно что! Пожалуй, верно. Что ж, как раз пора сделать перерыв.
Услышав, что сержант объявил перерыв, к тому же собрался что-то рассказать о своей службе, необстрелянные спецназовцы оставили свои нехитрые инструменты и собрались вокруг старожила. Присев на уголок чистой формы, Бахтиер помял в руке кусок влажной глины, собрался с мыслями и начал рассказ.

МОКЛИ, МЕРЗЛИ И ВСЕ ЗРЯ
В первом выходе я не сделал ни единого выстрела, и никто в группе ни разу не выстрелил, но он всем нам запомнился так, как не всякий бой запоминается. Для меня  он стал самым трудным  из всех двадцати трех рейдов.
Поступило сообщение, что ожидается прохождение каравана. И наша разведгруппа  из одиннадцати человек вышла на перехват. Неприятности начались раньше, чем бронетранспортеры доставили нас в расчетную точку: ведущий БТР подорвался на мине. При этом младший лейтенант Рождественский оказался контужен и не смог дальше выполнять обязанности старшего группы, ее возглавил старший лейтенант  Сирогнетов. Я вместе с несколькими солдатами сидел на том БТР, и во время взрыва нас разбросало в разные стороны на пять-шесть метров. Потом в течение недели у меня в ушах стоял звон и ощущалась противная слабость в теле.
Хотя и с задержкой мы все же прибыли в заданную точку, отделились от БТР и пошли своим ходом. Тут заморосил дождь. Он почти сразу же перешел в снег – мокрый, тяжелый, холодный. Потом снова – дождь. Снежно-дождевая чехарда длилась почти непрерывно на протяжении всех пяти суток, что мы находились на задани.
Сначала мы не придали особого значения  перемене погоды. Тем более, что во время марша, карабкаясь по крутым стенам мандехов, разогрелись до пота. Но  на рассвете залегли на дневку в неглубоких окопчиках, накрывшись сверху плащ-палатками. Через час-другой остыли, и тут стужа дала  себя знать. Даже вспоминать не хочется.
Мы завидовали тем четверым бойцам, которые в ночь направились к месту засады – они  согреются во время ходьбы и запаса тепла им хватит почти до рассвета, когда надо будет снимать засаду.
Мы, оставшиеся на дневке могли только мечтать о костре, горячем чае. А реально, самое больше, что могли  позволить себе,– это, сидя в окопчиках по двое, прижаться спиной друг к другу. Пальцы на руках и ногах я перестал чувствовать к концу первого дня. Руки еще мог растереть до красна одну о другую, но что поделаешь с ногами в сапогах? Сгибал, разгибал, стучал сапогом о сапог – вот и все. Думаю, что не один я так страдал. Доложить командиру группы о том, что онемели руки и ноги, было стыдно: мол, в первом же выходе на задание нюни распустил. Решил, что буду терпеть, пока хватит сил, пусть лучше умру от обморожения, чем покажу свою слабость.
Кроме того я надеялся, что вот-вот «забьем» караван, и сразу все мои мучения  кончатся. Каждую ночь с надеждой провожал наших парней в засаду, а потом вслушивался в ночные звуки: не прогремят ли выстрелы, взрывы, не завяжется ли бой, когда надо будет броситься своим парням на помощь. Но были слышны только шелест холодного дождя и тихий звон стекавших в окопчик водяных струек.
Так прошли все пять  дней и ночей. На шестые сутки  старший лейтенант Сирогнетов объявил, что принято решение о выдвижении группы к ожидавшей ее  «броне» - бронетранспортерам. Значит, все страдания были напрасны? Обмороженные руки и ноги, простуженные внутренние органы -  издержки рейда? Да, у нас, «караванщиков» такое случается нередко. К этому надо быть готовым и  не раскисать  от неудачи.
Обмороженные, надрывно кашляя, злые как черти, мы продвигались к «броне». В головном дозоре шел Женя Коняев. Его служба подходила к концу, на караванных тропах он познал все, что мог познать «караванщик». В том выходе  он брал на себя наиболее трудные  обязанности. В головном дозоре тоже ведь не знаешь, что тебя  ждет через три шага.
Фигура Коняева маячила впереди группы, и вдруг она почти пропала: как-то внезапно осела, уменьшилась. Оказалось, Женя провалился в болото. Трясина тут же сала засасывать его. Утонуть мы ему, конечно, не дали – вытащили. А вот с сапогами ему пришлось расстаться – они утонули. Проход в болотистой местности  вскоре удалось отыскать. Но все равно пришлось брести по вонючей жиже по колено. Для удобства разулись,  когда же достигли твердой почвы, надели обувь. Только Коняеву обувать было нечего. А до «брони» оставалось еще около  двадцати километров.
Все-таки не зря Женя слыл бывалым разведчиком. В рюкзак, где каждый грамм в горах на особом счету, он, оказалось, положил запасные шерстяные носки. Теперь они были как нельзя кстати. Коняев надел их, а поверх натянул целофановые мешки от сухого пайка. Перетянул покрепче парашютными  стропами и пошел дальше. Здорово он все это придумал. Предусмотрительность и смекалка спасли его от большой беды. Но, ясное дело, целлофан и носки долго не могли выдержать, они порвались. И Женя Коняев шел по снежной целине босиком не один и не два километра. Шел молча в общей колонне, не сбиваясь с ритма и не отставая. Глядя со стороны никто бы не мог подумать, что парень шагает по снегу босиком. Когда  дошли до «брони», Жене оказали помощь. Потом отправили в госпиталь.
Обморожение у него оказалось очень сильным:  вместе с кожей у него на ногах сошли и ногти. Другой на месте Коняева ухватился бы за это, как повод для перевода из Афгана  в другое, более спокойное место службы. Но Женя, выписавшись из госпиталя, вернулся в свою третью роту и еще не раз ходил на задания.
Сержант Алимов окинул взглядом слушателей. Вокруг него собрались все, кто здесь работал. Стояла тишина. Чувствовалось, рассказ произвел впечатление. Бахтиер уже хотел, было, отдать распоряжение приступит к работе, но кто-то упредил его вопросом:
- А бой, первый бой каким получился?
- По крайней мере, не историческим, - быстро ответил сержант.
- Но чем-то он все-таки запомнился. Что в нем было поучительного для вас? Какой опыт следует нам учесть?

ВЫРУЧИЛИ «СТАРИКИ»
Сержант некоторое время помолчал, решая, как ему поступить, потом рубанул рукой воздух:
- Ладно, расскажу и о том бое. Что поучительного, спрашиваешь, было в нем? Нас, необстрелянных в группе оказалось больше половины, и если бы не «старики», то многие бы из молодых отправились отсюда на родину досрочно. Из «стариков» в марше участвовали  Валера Рекунов, Миша Хоменко, Юра Дудкин, Рустам Шолабоев и вернувшийся из госпиталя Женя Коняев. На них уже вышел приказ, и они могли бы не выходить в марше, но парни не захотели  оставлять нас без подстраховки.
В общем-то задание было сравнительно легким. Ожидался проход по дороге автоколонны с продуктами, и нашей группе было приказано блокировать ущелье, по которому «духи» могли выйти к дороге и обстрелять колонну.
На трех бронетранспортерах в качестве головного дозора мы двинулись к ущелью. Оставалось пройти совсем немного. Справа оказался неглубокий мандех, упиравшийся прямо в трассу. Как оказалось, в его дальнем конце, на расстоянии около 70 метров от  дороги,  душманы установили крупнокалиберный пулемет. Расчет хорошо замаскировался, так что мы его не видели, а он за нами пристально наблюдал.
Первые два БТР душманы пропустили, а по замыкающему, нашему, №509, ударили из пулемета. Я посмотрел вправо и увидел совсем близко «бородатого» -  живого врага, стрелявшего по моим товарищам. Я оцепенел и какое-то время был не в состоянии ни думать, ни что-либо предпринять. Меня привел в себя  крик Рекункова:
- Прыгай! Да прыгай же!
Валера  с силой дернул меня за руку, так что я вместе с ним кубарем скатился с БТР на левую сторону. Там мы оказались под надежной защитой брони. По тому самому месту, где я только что сидел, хлестнула пулеметная очередь.
По растерянному выражению глаз, суетливым движениям других молодых солдат я понял, что они переживали примерно то же, что и я. И только своевременные подсказки «стариков» помогали нам понять, что от нас  требовалось, куда и как надо было стрелять.
Опытные разведчики быстро разобрались в ситуации и  каждый из них четко делал свое дело: вел огонь по целям, которые представляли наибольшую опасность. Миша Хоменко развернул установленный на БТР пулемет  КПВТ и вступил в дуэль с расчетом крупнокалиберного пулемета, который начал бой. Вскоре Миша заглушил его.
Но бой продолжал разгораться. Душманов оказалось много, и они вели огонь уже не только с правой стороны дороги, но и с левой. Ранило командира группы, убило водителя одного БТР. Стоять на месте означало терять людей. Командир принял решение: ведя бой на ходу, продвигаться к ближайшему кишлаку, находившемуся на расстоянии примерно пяти-шести километров. И мы стали пятиться, почти непрерывно стреляя по склонам сопок, чтобы не дать противнику перегруппироваться, сосредоточиться.
Некоторое время спустя подошла и стала крутиться над нами пара вертолетов Ми-8. Это капитан Горошко пришел на помощь. С верху обстреляли  позиции «духов» и дали нам возможность без потерь дойти до кишлака.
Атака душманов помешала нам выполнить  поставленную задачу – разведать маршрут. Вот почему ночью группа из двенадцати человек  во главе с капитаном Горошко вышла из кишлака и направилась по дороге дальше. Продвигались очень осторожно, готовые в любой момент вступить в бой. Прошли полностью участок, где засада противника была наиболее вероятной. Никого не обнаружили. Доложили  в штаб по радио. Получили команду на возвращение. Наутро вся наша группа достигла заданного ущелья и блокировала его. А через день прошла автоколонна с продовольствием. На нашем участке обошлось без  неожиданностей.
Закончив рассказ, сержант Алимов внимательно  посмомтрел слушателям в глаза и произнес:
- А теперь – за работу!

В БОЕВУЮ РОТУ
«Привет из Афгана! Здравствуй, друг Андрюха! С огромным приветом, Юрик Исламов.
Вот, решил написать тебе второе письмо, не знаю, дошло ли первое. У меня изменения в адресе. Меня перевели во вторую боевую роту, и потому литер другой: вместо «Д» теперь «А». Теперь мой постоянный адрес: 054783, полевая почта в/ч 54783 – А.
Не знаю, успеешь ли ты получить это, ведь опять, наверное, в стройотряд уйдешь. У меня все в поряде: жив, здоров. Вот уже двадцать дней как я в Афгане. Служить мне все полтора года во второй роте. Ребята отличные: зря не дрючат, требуют порядок во взводе и чтобы вода всегда была. То есть, то, что мы должны делать. А так все отлично.
На войну пока не берут, через недельки две будем уже ходить на боевые выходы.
Видел «духов» настоящих, то есть, душманов. Они у нас в тюрьме сидят. Ребята их так задрочили, что, когда открываешь камеру, они корявым русским языком говорят такие фразы: «Я – педераст», «Я – гандон», «Я - чмо», «Слава советским десантникам!». «Слава ВДВ!» (Воздушно-десантные войска – авт.) Смешно!
Дни жаркие: в тени до плюс 36. Вот такие дела.
Ну, а как ты? Что нового в общаге и вообще в УЛТИ? (Уральский лесо- технический институт –авт.).
  С горечью вспоминаю  гражданку, абитуру и те последние месяцы, что провели с Владиком перед армией. Ты пиши побольше о гражданке, о жизни студенческой, ведь вернусь я только через полтора года. А пока кругом горы, пыль и ни единой гражданской личности кроме поварих. Вот, пожалуй, и все о себе и службе своей. На этом писать кончаю. Крепко   жму руку. Юрик. Высылай фото!»
Юрий взял один  из двух конвертов, вложил в него письмо Андрею, только после этого вывел адрес. И тут же, для надежности, заклеил конверт. Теперь можно было писать домой.

ПОДОЗРЕНИЕ
«Здравствуйте, дорогие родители! У нас здесь в батальоне тепло, каждый день можно купаться в речке. В основном сейчас занимаемся хозяйством. За лето надо капитальный ремонт в домике сделать. Живем в домике по 20-25 человек. До обеда и после лепим кирпичи. Глину возим. Вот и вся служба пока. Говорят, дожди осенью идут сильные, вот и готовимся  к зиме.
Вот, мама, я хочу посоветоваться и с вами, и с папой: вступать мне в члены КПСС или не вступать? Здесь есть такая возможность. После армии можно придти уже не кандидатом, а уже членом КПСС, потому как стаж такой здесь: отслужил полгода – считается год. И вообще после армии у меня будут открыты двери  во все учебные заведения.
Насчет учебы, вот, тоже думаю, потому что работать у нас в лесхозе не перспективно. Думаю насчет пединститута. Ведь обучать русскому языку в нашей школе – это хорошо. Жить буду все равно дома. А если после армии сразу домой и учиться заочно? Как это будет – нормально?
Да, мама, будете писать, вкладывайте по 1-2 чистых конверта, чтобы не ходить  за ними. Всем, всем большой привет. Ваш сын, брат Юра».

Этим своим письмом родителям, как и предыдущим, первым из Афгана, Юрий остался очень доволен: здорово он придумал  «легенду» насчет службы в ГДР. Главное - ловко перемешивать правду с вымыслом и побольше описывать деталей. Тогда родители будут пребывать в уверенности, что их сын служит в Германии.
Наивный парень не знал, что сердце матери руководствуется в жизни не логикой и доводами, а совсем другими законами. Поэтому все хитроумные уловки Юрия убедить мать в том, что его не отправили в Афганистан, не сработали. В самом первом письме сына она уловила какую-то недоговоренность и поручила Тане прямо спросить у брата, уж не в Афганистане ли он служит? А когда в Арслан-Бобе прочитали, что их сын лепит кирпичи для домика, в котором соб ирается с товарищами  зимовать, то сомнения родителей еще больше усилились.
- Надо же! – воскликнула Любовь Игнатьевна. - Оказывается, в Германии, где давным-давно настроено казарм на много лет вперед, для ее сына казармы не хватило, и он лепит ее из глины.
И далее мать почти в каждой строчке стал находить признаки того, что Юрий служит совсем не там, где хочет  изобразить. В тот вечер Любовь Игнатьевна послала Юрию письмо, в котором решительно потребовала объяснения.

СБИЛИ САМОЛЕТ
Военный городок спецназовцев  жил своей размеренной жизнью, казалось, не имевшей отношения к войне. Точно в установленное время производился развод караулов, строго по распорядку дня менялись внутренние наряды, личный состав завтракал, обедал и ужинал. Звуки войны сюда на доносились. Тихо, без лишнего шума разведгруппы уходили на задания и так же тихо возвращались. А все, что имело отношение к войне, происходило за пределами городка.
Но война, даже такая странная, какой она была, - все же война, и ее жуткие отзвуки не могли оставаться незамеченными внутри городка.
Выйдя после завтрака из столовой, капитан Горошко услышал чей-то истошный крик:
- Смотрите, самолет падает!
Подняв голову, Ярослав увидел, как по светло-серому утреннему небосводу, оставляя за собой черный клубящийся след, круто вниз шел транспортный самолет. Он упал, судя по траектории, в 10-15 километрах от военного городка. Взрыва не было, но с места падения поднялся, расплываясь, столб гари и дыма.
Вместе с Горошко за  трагедией транспортника наблюдали уже многие  выбежавшие из столовой офицеры. Одни тут же стали высказывать предположения относительно государственной принадлежности самолета, другие – характера выполняемого им полета, третьи – судьбы находившихся на борту людей.
Стоявший здесь же подполковник Нечитайло не тратил время на предположения.
- Капитан Горошко! – окликнул он командира роты. – Возьмите резервную группу, медиков и немедленно на вертолете к месту падения! Окажите первую помощь, организуйте охрану материальных ценностей. А при необходимости и оборону. Не исключено, что те, кто бил самолет, попытаются поживиться.
- Есть, товарищ подполковник.
Менее, чем через четверть часа Ми-8, управляемый майором Егоровым, приближался к дымящемуся транспортнику. Стоя справа за спиной командира экипажа, Горошко, с трудом скрывая волнение, произнес:
- Чей же это самолет?
- Судя по силуэту – Ан-12, - сощурив глаза, произнес Егоров. – Госпринадлежность…Пока не пойму, дымка мешает. Может быть, - наш, может быть, - афганский. Надо подойти поближе. Вот теперь ясно вижу - афганский. «Духи» вон из той «зеленки» достали его «Стингером». Ракета, как обычно, поразила двигатель, самолет загорелся, потерял управление. Странно, что при ударе он не взорвался, а развалился. А-а, теперь все понятно. Перед самой землей летчик «выхватил» самолет - вывел его в горизонтальное положение и приземлил. Все был бы хорошо, но на пробеге оказался ров. Самолет зацепился за его край колесами и скапотировал – перевернулся. Понимаешь?
Горошко все понимал.
Приземлились близ  искореженных обломков. Стало ясно, что при ударе самолет развалился на несколько частей: хвост отломился и отлетел в сторону, крылья разломились, двигатели  оторвались. Прилетевших ужаснуло то, что стало с людьми. Вернее то, что осталось от пассажиров и членов экипажа. Ярослав Горошко, повидавший в Афгане очень многое, не смог вынести эту картину - отвернулся.
Подошел санинструктор младший сержант Вадим Голышков.
- Товарищ капитан, в кабине самолета командир экипажа еще живой. Но рана головы такая, что его минуты сочтены.
- Тогда не  трогайте его, - мрачно распорядился офицер. - Еще кто-нибудь  есть живой?
- В кабине и салоне – никого.  Сейчас осмотрим хвостовой отсек.
Через несколько минут послышался возглас Голышкова:
- Товарищ капитан, есть живой! Вернее – живая.
Ярослав бросился на голос. Вадим уже шел ему навстречу, держа на руках человека. Ярослав взял пассажира на свои руки. Это была девочка, на вид лет восьми – смуглолицая, худенькая.
- Она ранена или нет? - спросил Горошко у Голышкова.
Вадим тщательно осмотрел девочку, послушал биение сердца.
- Ран не видно, но – не жилец она.
Девочка печально смотрела на небо, людей и молча, покорно прощалась с жизнью.
В атмосфере жестокостей и страданий, которые  показывала Ярославу афганская война, его сердце заметно огрубело, и он уже без содрогания воспринимал многие мерзости. Но умирающая на руках афганская девочка потрясла его.
-  Изверги! – послал он мысленные проклятия тем, кто сбил самолет. – Чем этот ребенок мог провиниться перед вами? За что вы его убили?
Возле советского Ми-8 приземлился афганский однотипный вертолет. Из кабины пружинисто выпрыгнул офицер и энергичным шагом направился к Горошко.
 - Здравствуй, Ярослав! – издали  поприветствовал он на русском.
- Здравствуй, Аюп Хан! – ответил Горошко на языке дари. – Как твои дела?
- Жив, значит нормально, - продолжал офицер все так же на русском. – Девочка живая?
- Живая, но, кажется, умирает.
- Кроме нее есть кто-нибудь живой?
- Был командир экипажа, но уже умер.
- В таком случае задерживаться не буду. Давай девочку сюда, может, еще спасем ее.
После взлета афганского вертолета Голышков спросил Горошко:
- Кто это был, товарищ капитан?
- Майор Аюп Хан. Один из тех, на ком держатся вооруженные силы Афганистана.
 -У него все лицо в шрамах.
- Не только лицо. Его два раза сбивали, он сильно обгорел. Но стоит на своем: «Пока жив, буду защищать революцию!»
О том, что видел и  слышал на месте падения Ан-12, Вадим Голышков по возвращении  в палаточный городок, вечером рассказал Юрию Исламову. Теперь они служили в разных ротах. Распределили сержантов после окончания карантина. Исламова, Супе, Распутина, Борисюка и Богуша включили в боевой расчет второй роты. Голышков и кое-кто еще попали в третью роту.
Выслушав рассказ друга, Юрий вскипел:
- Они, сволочи, провозят «Стинегеры», сбивают ими пассажирские самолеты, гробят женщин и детей, а мы тут все кирпичики лепим! Сколько же можно? Почему нас не пускают до сих пор на караванные маршруты?
Он еще долго выплескивал свое возмущение.
- Не хорохорься, - дождавшись, пока приятель выпустит пар, произнес Вадим. – Каждому овощу свой сезон. Так гласит народная мудрость. Если нас еще таскают по холмам вокруг стрельбища, значит мы пока зеленоваты, не созрели, не пришел еще наш сезон.
Исламов горячо возражал.

ПОЧТА ПОЛЕВАЯ
В разгар спора  по казарме пронеслось:
- «Вертушки» прилетели! Почта пришла!
Тут уж не до спора. О тех, кто доставлял почту  через горные хребты из Союза, развозил потом на самолетах и вертолетах по аэродромам и посадочным  площадкам, по частя, подразделениям и отдаленным постам, возможно, когда-нибудь напишут баллады. Они самоотверженно выполняли свой долг, рисковали и гибли.
Почта, пришедшая из совершенно иного, далекого,  недоступного теперь мира гасила раздражение людей, ссоры и склоки. Взвинченные готовностью к ежеминутному обстрелу душманскими ракетами или снайперами, к внезапной схватке с противником, взведенные всей жизнью в изолированном коллективе с большими социально-бытовыми ограничениями, придавленные тяжестью навалившейся на них деградирующей командно-бюрократической машиной, люди с приходом почты получали глоток свежего воздуха, без которого они, наверное, задохнулись бы.
Письмо – продолжение беседы, откровенный, душевный рассказ о наболевшем, о чем не писали тогда в газетных статьях об Афганистане. Получил письмо – пиши ответ.
«Здравствуй, друг Андрюха! – писал Юрий Исламов. – Сегодня получил твое письмо, был очень рад. Каждое письмо здесь – радость. Почта приходит не так часто, потому что «вертушки» редко летают из Кандагара.
Жизнь у вас там кипит: лето, лес, лес, тех. и абитура. Хорошее, по-моему, сочетание. Помню, как мы жили на абитуре. Не жизнь, а тоска.
А теперь всего этого нет, есть одни только горы и наш батальон. Сейчас я зави дую тебе и всем, кто уже отслужил. Хотелось перед армией в армию, а теперь наоборот. Быстрее б дни летели. «Дембеля» уже готовятся, каждый дипломат купил. Здорово ведь!
Ну, конкретно о себе и о службе. Жив, здоров, ощущается в мыслях пессимизм, хочется домой. Живем повзводно в домиках, наполовину вкопанных в землю. Теперь за лето надо сделать ремонт, вот пока и лепим кирпичи глиняные. На следующей неделе должны взять на выход, то есть на операцию. Но об этом поговорим после армии, когда встретимся.
Погода как всегда жарка, температура в пик достигает плюс 53-55 по Цельсию. Это пока. Еще не знаю, что будет через месяц. Хорошо одно, что речка есть, каждый день купаемся. Правда, ветры часто дуют, ветры с пылью. Скажу тебе – неприятная вещь, когда идешь, а в ушах у тебя песок и на зубах песок скрипит. Ну, это мелочи, я думаю. Да и для чего я тебе жалуюсь, Андрюха?
Пишут тебе или нет Владик, Серега? Как они там? Что нового в институте? Абитура, наверное, приехала, или приедет, пока письмо дойдет.
Часто вспоминаю, как мы  с Владиком последние дни коротали. Представь картину: комната № 116, полумрак, тихо звучит магнитофон, интимная обстановка и подсветка тоже. Кровать Игорька занята, на ней сливаются два сердца в одно. На моей сижу я и Евгения. Вот были дни, да? Никаких забот! Спи сколько хочешь, сношайся сколько хочешь, ешь сколько хочешь. А теперь всего этого нет.
Ужасно хочется домой, в Свердловск. Ничего, я думаю, настанет день, и я буду пересекать границу. На этом закончу свое письмо. Крепко жму руку. Желаю успехов во всем. Пиши. Ю.Исламов.
 Да, Андрюха, фото вышлю в  скором будущем».

ОБМАНУТЬ НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ
Прошло несколько дней. Письмо, в котором сестренка по поручению матери задала Юрию вопрос насчет его истинного места службы, пролежало в Кандагаре не меньше недели и пришло в отряд вместе с письмом матери, посланным позже. Так что, младший сержант Исламов оказался перед необходимостью держать ответ одновременно перед сестрой и матерью.

«Здравствуй, сестра Танечка! Сегодня получил сразу четыре письма, среди которых и твое. Большое спасибо, что регулярно пишешь. У меня все нормально: жив, здоров, служба идет своим чередом. Сильно хочется домой, увидеть маму, папу, тебя. Таня, ты маме больше помогай, ей очень нужна твоя помощь. Смотри, как много она работает: и дом, и работа, и варить надо, и коров доить. Смотри, ведь она раньше всех встает, а разве ей не хочется побольше отдохнуть? Вот поэтому и болеет она. Давай, Таня, помогай маме. А на каникулах на тебе все хозяйство, вся домашняя работа должны держаться. Ты уже девочка большая, думаю, что должна понять.
Если честно, то служу в Афганистане. Хотел обмануть, чтобы меньше переживали – не получилось. Но все равно переживать и волноваться не стоит. Скоро увидимся.
Крепко целую и обнимаю. Брат Юра».
- Итак, с сестрой по поводу службы в Афгане объяснился, - вполголоса произнес  Юрий, откладывая в сторону запечатанный  конверт с письмом Тане.
Теперь ему предстояло малоприятное объяснение с матерью. Неловко, скверно он чувствовал себя в роли мелкого лгунишки. Уже сожалел о том, что придумал всю эту историю с распределением в ГДР. Но если бы сразу написал правду насчет Афганистана, то, пожалуй, сожалел бы еще больше. Ладно, теперь пора называть вещи своими именами: Афганистан – Афганистаном, ложь – ложью.
«Здравствуйте, дорогие родители! Получил сегодня от вас первое письмо, мне его ночью вручили. Разбудили и дали. То есть, как только почта пришла, сразу же. Почту ждем с большим нетерпением. И вот вчера прилетели «вертушки» - то есть, вертолеты, привезли почту. Письмо шло восемь дней.
У меня все нормально. Сейчас занимаемся строительством домика. Кирпичи делать закончили, теперь будем класть стены и расширять домик. Работы на лето хватит.
Мама, да, я действительно нафантазировал, что служу в ГДР. Я служу в Афганистане. Я хотел скрыть, но ложь всегда выплывает. Так вышло. Мам, теперь я полтора года буду думать, что вы беспокоитесь. Мама, вы не переживайте за меня, все будет нормально, через год и три месяца увидимся. Место здесь спокойное. Служба идет, а мы лепим кирпичи. Строим. Через три месяца, считай, уже отслужу почти половину срока.
Вспоминаю часто ошхону (кухня, узб. – авт.): как откроешь холодильник, попьешь из банки молока. Но вы не думайте, нас здесь кормят отлично. Здесь есть у нас своя пекарня – хлеб едим прямо из печи. По утрам - кофе. Каждый месяц колонна приходит с продуктами из Кабула.
Честно, мама, сказать, я очень дорожу Арслан-Бобом и не представляю себя где-то в другом месте. Жалею, что учиться мне еще долго. Я, вот, думаю, после армии, может быть, перевестись на заочный факультет и ехать домой. Как вы думаете? Но специальность, что я получу дома, неперспективная. Лучше бы кончить пединститут и работать в  школе, новой. Ведь обучать русскому языку людей тоже неплохо. Самое главное в нашей местности – деньги. А там и зарплата неплохая».
Юрий представил себя учителем в новой десятилетке, которую строили недалеко от его дома, но получилось что-то расплывчатое. Воображению мешала близость к школе дома. Давние домашние сценки одна за другой выплывали в памяти, оттесняя все остальное. Вот он, Юрий выходит со двора, уже зная, что впереди у него армейская служба, что сюда он вернется не скоро. Это  известно всем его родственникам. И они собрались здесь росистым утром, проводить его в дорогу. У самой калитки бабушка Тургун вдруг спохватилась:
- А лепешку, лепешку-то!
- Чуть, было, не забыли, всполошилась мать. – В ошхоне она, лепешка-то, в летней кухне.
И уже повернула назад, но Таня опередила ее, и через минуту Юрий держал еще горячую, полчаса назад испеченную в круглом тандыре лепешку.
- Откуси! – повелительно произнесла бабушка Тургун. – Откушенное съешь, а остальное отдай матери. Лепешка будет висеть в доме до  твоего возвращения. Она будет ждать тебя, и ты обязательно вернешься в родительский дом.
А Юрий почему-то медлил. Он поглаживал и внимательно рассматривал большую, размером с тарелку лепешку, словно видел впервые эти широкие пышные края и поджаренную тонкую середину, украшенную с помощью столовой вилки нехитрым рисунком из неглубоких насечек. Джутовые семена, которыми была посыпана лепешка, источали сильный пряный аромат. Перемешиваясь с запахом теплого печеного теста, он приятно дразнил  утоленный голод. Юрий подумал о том, что неизвестно, когда еще придется в следующий раз держать в руке испеченную матерью свежую лепешку.  Не спеша откусив небольшой кусочек,  пожевал его, проглотил и передал лепешку матери. Больше Юрий о том событии никогда не вспоминал. Но тут, в Афгане почему-то припомнилась давняя  милая сценка домашних проводов.
- Надо в письме спросить, цела ли лепешка? – решил Юрий.
И уже взял, было, поудобнее ручку, но написать не успел.
- Выходи строиться на занятия! – прозвучала над палатками команда.
На закате небольшая колонна разведчиков во главе со старшим лейтенантом Онищуком вышла за пределы военного городка. Направились к стрельбищу, как обычно, окружным путем, через сопки. К наступлению темноты, отработав по пути ряд вводных задач, группа вышла на условный караванный маршрут. Открыв по колонне автомобилей огонь, десантники рванулись вперед. Бежали, стреляя на хоуд, обливаясь потом. На правом флане с пулеметом в руках бежал младший сержант Юрий Исламов.  В те минуты они думал лишь о том, как бы поскорее добежать до машин, как точнее вести огонь…
На следующий день опять был выход на стрельбитще, маневры среди сопок с отработкой всевозможных вводных, стремительные рывки вперед, когда сердце, казалось, вот-вот сорвется от напряжения.
Наконец начались вылеты на досмотр  транспортных средств и вьючных животных на караванных путях.

В ДУХЕ БЕЗМЯТЕЖНОСТИ
После выходов на стрельбище и вылетов на досмотр требовалось немало времени, чтобы привести свои мысли и чувства в порядок и написать домой письмо в таком тоне, будто ты даже не выходил за пределы городка. У Юрия получалось писать такие безмятежные письма.

«Здравствуй, сестра!  Вчера получил от тебя сразу три письма. Спасибо, что пишешь часто, и не обижайся, что я – редко. Таня, к жаре плюс 55 я уже совсем привык. Письма из дома идут 10-12 дней.
А душ у нас есть. Если не веришь, то и верь – я только что оттуда пришел. Когда-нибудь сфотографируюсь у родников и вышлю. Высылаю тебе фантики от пакистанских  конфет».

«Здравствуй, сестренка! Высылаю тебе первую фотокарточку отсюда. В таких домиках мы живем. А на второй фотокарточке наша речка, чтобы ты не говорила, что я обманываю.
Вышли, если сможешь, свою, папину и мамину фотокарточки. Только не старые. Они будут всегда со мной. И вышли какой-нибудь красивый календарик на 1988 год. Поцелуй за меня маму».

«Здравствуй, дорогой папа! Очень обрадовался, увидев письмо от родителей. Спасибо, что написал. У меня, пап, все в порядке. Вот уже и  Абдукахар  (двоюродный брат – авт.) пришел, примерно через год приду и я. Уже думаю, как придти: внезапно  или дать телеграмму, чтобы встретили.
Вот, стена уже поставлена во взводе, осталось крышей накрыть и отделочные работы произвести. Думаю, к концу лета закончим. Зато зимой, осенью и весной крыша не будет протекать, и стены не будут падать. Если делать, то на совесть.
Здесь по прежнему жара. Она, говорят, начнет спадать только в сентябре. Папа, ты не веришь, что я в хорошее место служить попал? У нас есть река, душ, родники. В других местах посложнее: и жарче, до 70 градусов; и воды нет – она привозная; и пустыня кругом. Тебя-то я не буду обманывать. Словом, все у меня в порядке, так что, не переживайте.
Хочу домой сильно. Сейчас там такая благодать. Особенно вечером, когда солнце спрячется за горами. Сядешь в саду на айвоне под яблонями, а мама что-нибудь вкусное готовит. Хорошо мечтать! Готовьте к приезду хороший плов, дыню, арбуз. И, я думаю, мама будет нас с тобой, папа, кормить исключительно  фирменными  блюдами узбекской кухни. Пускай продуктов побольше заготовит, ничего не оставим. А с тебя по случаю встречи –домлама с бараниной. Договорились? Готовишь ты прекрасно.
До свидания. Пиши».

В ПЕРВОМ БОЕВОМ ВЫХОДЕ
Безмятежные письма – это для родителей, сестры – к чему их волновать? Пусть они знают, где он служит, пусть смотрят телепередачи о событиях в Афганистане – это их дело. Юрий  же считал себя обязанным, насколько это было  возможно, оберегать родных людей от сильных переживаний за его судьбу. Другое дело - брат Александр. Он – свой парень, у него и нервы покрепче. С ним можно быть откровенным.

«Здравствуй, брат! Сообщаю немного о себе. Служу я в провинции Заболь, что между Кабулом и Кандагаром. Служу в боевой роте. Был уже на облете, то есть в досмотровой группе. Был в первом боевом выходе, получил, так сказать, боевое крещение. Трое суток мы на выходе ждали караван на «духовской» дороге. «Духами» здесь называют мятежников. На третьи сутки, прочесывая все сопки, «душки»  каким-то образом обнаружили нашу группу. Кругом обложили нашу сопку, подтянули силы и утром третьего дня нас начали дубасить изо всех видов оружия, начиная с автоматов и кончая минометами. Есть, брат, у них на вооружении и английская винтовка «Бур». Короче, два часа шел бой, пока вызванные по рации не прилетели «вертушки». На моих глазах «духи» сбили из зенитной установки одну «вертушку», командир погиб. После на аэродроме построился батальон, провожали погибшего в последний путь. Вот таким  оно было, мое боевое крещение. Жму руку. Юра».

Младший сержант Исламов, конечно, не мог знать всех подробностей завязки и хода боя, который коротко описал брату.
О том, что группу засекли, ее командир старший лейтенант Онищук догадался к концу первых суток. Сначала это подсказала ему интуиция. Потом удалось обнаружить и наблюдателя противника. Итак, начало выхода не сулило  успешного конца. Однако Онищук постарался отнестись к произошедшему по возможности спокойно. Не стоило пока что тратить время и нервную энергию на выяснение причин обнаружения группы. Старший лейтенант знал, что никто из разведчиков не обронил ни единого предмета, который мог бы навести противника на след. Все могло произойти значительно проще: кто-то из пастухов обнаружил на влажной земле у ручья характерные отпечатки ботинок  и решил подзаработать, выгодно продав полевому командиру ценную информацию. Желающих таким образом поправить свое материальное положение среди местного населения было сколько угодно.
Как бы там ни было, а группе следовала, по мнению Онищука, запутать, сбить противника со следа. И спецназовцы стали плести петли, какие только были возможны в сопках. Большие надежды старший лейтенант возлагал на марш-бросок. В высоком темпе, без привалов шли всю ночь. Несколько раз круто меняли направление движения. И когда на рассвете остановились на отдых в глубоком овраге-мандехе, командир посчитал, что старались не зря. В этом приятном для себя заблуждении он пребывал не более двух часов, пока не осмотрел в бинокль окрестные сопки. Солнце поднялось примерно на две ладони. В узких лощинах еще держалась густая тень, а широкие долины и вершины сопок уже хорошо просматривались в косых лучах.
Онищук уловил короткий, как выстрел, блик. Не тот красноватый, который срывается с кончика ствола, а лучисто-белый – отраженный оптикой солнечный луч. Взяв под наблюдение подозрительную точку сопки, старший лейтенант вскоре убедился, что разведдозор противника действительно искал исчезнувшую группу десантников. Высчитать ее местонахождение в мандехе для опытных бойцов, с которыми, судя по всему, он имел дело, не составляло большого труда. Значит, как только парни немного отдохнут, надо будет с соблюдением мер предосторожности уходить.
К ночи душманы потеряли след разведгруппы, но Онищук не чувствовал облегчения, потому что на всех близлежащих сопках, как он предполагал, находились дозорные противника. Старший лейтенант досадовал, что боевой выход не удался, что в эти часы на удалении всего в  несколько километров, возможно, проходил караван с оружием.
- Можно попытаться следующей ночью просочиться сквозь душманские дозоры, чтобы выйти на караванный путь и еще раз попытать счастье, - размышлял Онищук. – А можно затаиться здесь и днем эвакуироваться на вертолете. Какой вариант лучше?
Старший лейтенант не успел принять решение. Едва солнце приподнялось над горами, на вершине ближайшей сопки прогремела автоматная очередь. Секундой позже еще одна. Онищук без труда определил, что сначала  работал душманский автомат, потом наш АКМ. Ясно, разведка противника наткнулась на сторожевой пост группы. Там, на вершине заняла позицию тройка заместителя командира взвода сержанта Бахтиера Алимова. Бахтиер был призван из Ташкента, окончил «учебку» в ТуркВО, в Афгане побывал во многих переделках.  Опыта и смекалки ему не занимать. С ним в тройке находились младшие сержанты Виктор Распутин и Айвар Супе. У этих – первый выход. Судя по всему, очередь из автомата дал Бахтиер. Значит иначе было нельзя. Что и как там у них?
За несколько часов до этого, выбирая ночью место для укрытия, сержант Алимов распорядился, чтобы Айвар Супе остался ниже по склону сопки, а сам с  Виктором Распутиным поднялся почти на вершину. Поработать с каменистым грунтом пришлось крепко, зато окоп получился хороший: просторный, с каменной кладкой впереди. Сверху Бахтиер накрыл окоп плащ-палаткой, которую для маскировки присыпал землей и забросал кустами колючки. Для наблюдения оставил неширокую щель, в которую хорошо просматривалось основание сопки и долина.
Видя, что Распутин от усталости  с трудом  поднимал свой пулемет, Алимов предложил:
- Ты, Витек, отдыхай первым, я подежурю. Через два часа поменяемся.
Когда прошли условленные два часа, Бахтиеру было жаль будить крепко спавшего товарища, и он дал ему поспать еще час. Потом поднял, поменялся местами, повернулся на бок спиной к смотровой щели. Перед тем, как уснуть, с нежностью подумал о милой Гульноз, которая верно и терпеливо ждала его в Ташкенте и, наверное,  видела теперь безмятежные девичьи сны.
Через несколько минут он услышал над головой автоматную очередь. Бахтиер мгновенно сбросил плащ-накидку и почувствовал, как его спину обожгло в нескольких местах
- Плохо, что меня ранило на глазах у необстрелянного товарища, – подумал Бахтиер. – Это может его напугать, и потом он будет чувствовать себя в бою неуверенно. Ни в коем случае нельзя показывать ему, что я ранен.
Эти длинные размышления пронесись в сознании Алимова с быстротой молнии. Позже, восстанавливая события, он разобрался во всем, что произошло на вершине сопки. Душманский разведчик заметил с вершины позицию у подножия, где находился Онищук с ядром группу. По ней и дал очередь, на которую среагировл Бахтиер. Когда же под ногами у «бородатого», на расстоянии одного-двух метров вдруг «разверзлась» земля и оттуда появился спецназовец, «бородатый» в ужасе вздрогнул. Правда, он тут же повернул ствол автомата на врага и выстрелил, но очередь ударила рядом с Алимовым, высекая из  камней множество осколков. Вот эти каменные брызги и пробили одежду на спине сержанта, обожгли его кожу. Исправить оплошность «бородатый» не успел: в следующее мгновение Бахтиер с разворота, не целясь без промашки хлестнул по нему  очередью. Тот осел и исчез за гребнем сопки. Бахтиер бросился туда, но навстречу  громыхнули два автомата.
К тому времени оторопевший, было, от внезапной перестрелки Распутин развернул пулемет в сторону душманов и дал очередь. Алимов выглянул из-за гребня и увидел пятерых удалявшихся «бородатых»: двое отстреливались, а двое тащили третьего.
-«Днепр»! Я – «Днепр 1!, - вызвал Алимов по радио Онищука и коротко доложил ему обо всем, что произошло и что наблюдал.
- Сейчас буду, - задав два-три уточняющих вопроса, сказал старший лейтенант.
Он подошел через несколько минут вместе с Черненко, Исламовым и Супе.
- Где они? – с ходу спросил Онищук.
Алимов показал на пятерых, успевших отойти метров на триста. Старший лейтенант помолчал с минуту, осматривая склоны ближайших  сопок, и распорядился:
- Будем догонять!
Десантники размашистыми шагами бросились по наклонной вниз.
Решение Онищука казалось, на первый взгляд, поспешно-рискованным, принятым, скорее, под воздействием азарта, чем в результате взвешенного анализа обстановки. Действительно, группа спцназовцев была со всех сторон обложена противником, разведдозор уже обнаружил и обстрелял ее. Тут бы позаботиться об укреплении  занимаемой позиции, организации системы огня, зарыться поглубже в сопку. А Онищук вздумал гоняться за душманскими разведчиками. К тому же, взял с собой чуть ли не половину  группы. Ясно, что командир боевого отряда уже оценил  тактическую уязвимость спецназовцев.
Исламов увидел «бородатого» за валуном чуть раньше, чем тот  дал первую очередь. Юрий успел предупредить  товарищей, и все залегли.
-Гранатой по валуну! – скомандовал Онищук.
Пришлось сделать из гранатомета несколько выстрелов, прежде чем автомат   за камнем умолк.
И тут недалеко разорвалась ракета. За ней – другая. Позиция, откуда противник вел обстрел, была хорошо видна: всего в полукилометре, на склоне противоположной сопки.
- Вот и отлично, - с удовлетворением произнес Онищук.
Ради этого он и затеял рискованное преследование разведдозора. Старшему лейтенанту было нужно, чтобы огневые средства душманов заработали, вскрыли себя. После доклада сержанта Алимова Онищук не сомневался, что группе нужно эвакуироваться. А для обеспечения эвакуации следовало подавить с воздуха огневые точки противника.
- Вызвать «вертушки»! – приказал Онищук радисту.
Сам решил тем временем энергичными действиями побудить противника ввести в бой все огневые средства, чтобы для экипажей вертолетов не было неожиданности. Пока что все шло по его плану.
Плотность огня душманов по сопке, где находилась разведгруппа, между тем все нарастала.
Сообщение о  том, что группа Онищука ведет тяжелы бой в окружении, мгновенно разнеслась по городку. Многие офицеры поспешили в центр боевого управления (ЦБУ), где прослушивался радиообмен. В числе первых там  оказался капитан Владимир Филатов. Он учился с Онищуком в военном училище в одной роте и здесь продолжал поддерживать с ним товарищеские отношения. По праву офицера, прослужившего в Афгане почти два года, Филатов давал время от времени  бывшему однокашнику дельные практические советы. Сам он не раз водил группы на караванные маршруты, нападал из засады и отбивался от наседавших душманов.
- Не рвись в опасные места, - предостерегал капитан старшего лейтенанта. - Имей в виду, что поддержка из батальона слабая.
Узнав теперь, что Онищук оказался в очень сложном положении, капитан надеялся  чем-либо помочь товарищу. То, что душманы начали бой ранним утром и сосредоточили вокруг сопки значительные силы и средства, говорило об их намерении уничтожить группу. Значит, они установили и зенитные средства в  количестве, рассчитанном на поражение четырех вертолетов, в том числе вертолетов огневой поддержки.
Душманы давно усвоили, что на выручку попавшей в беду группе  обычно направлялись четыре вертолета: впереди два Ми-24 с целью подавления огневых точек, за ними – два Ми-8 с резервной группой десантников. Против этого противник выработал довольно эффективные меры противодействия. По непонятным причинам наше командование, не смотря на потери, упорно придерживалось тактического шаблона: четыре вертолета и баста.
- Чтобы не допустить сегодня потерь среди вертолетчиков и оказать группе Онищука эффективную помощь, надо  позиции душманов  обработать с помощью  самолетов-штурмовиков – «грачей», - размышлял капитан Филатов.
Войдя в помещение, он сразу же отыскал глазами среди офицеров командира отряда  подполковника Нечитайло. Протиснулся к нему, спросил:
- Товарищ подполковник, вертолеты вышли?
- Готовятся к вылету.
- А «грачей» не вызывали? Обязательно надо вызвать «грачей», - горячо произнес капитан Филатов и коротко, по существу изложил свои аргументы.
Внимательно выслушав, Нечитайло произнес:
- Авиаторы сами разберутся
- Могут и не разобраться, - продолжал капитан, уже более детально обосновывая свою точку зрения.
Выслушав его, комбат стал по телефону пробиваться на Кабул. Его долго не соединяли. Тем временем четверка винтокрылых машин поднялась в воздух. Ведущим Ми-24 управлял Савин, ведомым Багонин. Выйдя в район боя, пара с ходу атаковала позиции противника. Взрывы пущенных ими ракет густо покрыли склон сопки, откуда вели огонь минометы и крупнокалиберные пулеметы. Тем временем вертолеты огневой поддержки приступили к выполнению маневра для повторной атаки. Они накренились в крутом вираже.
И тут по ним с одной из сопок ударила зенитная установка. Вертолет Савина, не выходя из разворота, ткнулся в землю и загорелся. Машина Багонина также получила повреждение – черный дым потянулся за одним из двух двигателей. Летчик немедленно вывел вертолет в горизонтальное положение и включил систему пожаротушения на двигателе. Пожар удалось потушить, но продолжать бой экипаж уже не мог и взял курс  в сторону аэродрома.
Два вертолета Ми-8, предназначенные для эвакуации десантников, шла на некотором удалении  от Ми-24. На ведущем находился капитан Горошко. Когда сбитый вертолет Савина упал на землю, Горошко принял решение, которое не было предусмотрено планом, а исходило из конкретной ситуации.
- Посадка у сбитого вертолета! – отдал Горошко команду пилотировавшему Ми-8 капитану Трепашко.
- Понял! – ответил тот и резко изменил курс.
Это было дерзкое решение командира резервной группы и командира верт олета. Оба офицера хорошо понимали, что упавший вертолет находился  под прицелами пулеметчиков противника и к нему уже спешили группы душманов. Таким образом устремившийся на помощь вертолет рисковал быть подбитым если не до приземления, то уже на земле. А приземлившийся экипаж вместе с капитаном Горошко имел  реальные шансы застрять среди позиций противника.
Все так. Вместе с тем, капитаны Горошко и Трепашко имели полное моральное право на этот риск, потому что в горящем Ми-24 находились их боевые товарищи.
К нему спешили также несколько разведчиков во главе со старшим  лейтенантом  Онищуком.
Едва Ми-8 коснулся земли, капитан Горошко спрыгнул  вниз и бросился к полыхающей машине. Он не думал ни  о душманских пулеметчиках, ни о снайперах, ни о возможном взрыве Ми-24. Капитан  думал только о двух гибнущих вертолетчиках. Оба они находились  в машине.
 Вот капитан Горошко уже в кабине – с командиром экипажа все было ясно. В соседнем кресле сидел штурман-оператор. Ярослав с силой потянул его на себя и услышал, как тот застонал.
- Значит еще жив, - мысленно отметил капитан.
Теперь главное было как можно быстрее вытащить его из кабины и перенести в свой вертолет. Машина полыхала вовсю и было так жарко, что, казалось, не выдержат и полопаются глаза. Горошко зажмуривал их как можно плотнее и рывками тащил раненого. Когда открыл очередной раз, увидел возле себя сержанта Алимова. Бахтиер подхватил раненого под ноги.
- Бегом! – прохрипел Горошко.
И они побежали с вертолетчиком  на руках, насколько это было возможно. Они щук и шестеро десантников были уже рядом.
- Ищите «черный ящик»! - распорядился Онищук. – Он не должен был далеко улететь.
Рассыпавшись вокруг сбитого вертолета, десантники стали описывать круги и зигзаги, стараясь рассмотреть среди камней и негустой травы небольшую металлическую коробку с шифрозаписями режима полета и магнитофонной записью радиообмена членов экипажа сбитого Ми-24.
- Ну и пунктуальность! – мельком подумал Ярослав  об  Олеге. - В такой кутерьме он не забыл о «черном ящике».
Донесли раненого до вертолета. Там борттехник ловко перехватил его у Али мова, поднял до уровня двери, где уже ждали чьи-то руки.
А Бахтиер бросился к товарищам и тоже стал торопливо осматривать валуны и кусты чертополоха.
- Вот здесь! – раздался вскоре его голос, и сержант поднял над головой плоскую коробочку.
- Всем на вертолет! – приказал Онищук подчиненным.
Тут же он вызвал по радио командира подгруппы, которая находилась у основания  сопки!
- «Днепр -2»! Я-«Днепр»! Всем посадка на «вертушку»!
- Я –«Днепр-2»! Вас понял!
Онищук внимательно наблюдал, как бойцы подгруппы стремительно выбежали из укрытий и одним рывком преодолели расстояние до ожидавшего их  Ми-8. Убедился, что никто не остался, все поднялись в машину. Только после этого протянул руку Ярославу Горошко, стоявшему внутри вертолета у двери, упруго оттолкнулся от  земли и, почти не касаясь порога, вскочил в салон. Борттехник уже на взлете закрыл дверь.
Оба Ми-8 благополучно долетели до своей площадки, расположенной  близ отряда.
Для того, чтобы вывезти останки сгоревшего в вертолете Савина,  двум звеньям Су-25 пришлось предварительно нанести по позициям душманов бомбо-штурмовые удары.

УСЛОЖНЕНИЯ ПОСЛЕ ЭВАКУАЦИИ
Подполковник Нечитайло, поглядывая на крупномасштабную карту, вновь и вновь перечитывал полученное от руководства местного  ХАД сообщение об движении в ближайшие пять дней  караванов с оружием.
«1.Ожидается переброска двух караванов по 2-4 машины с охраной по 20 человек для группировки инженера Зия по маршруту Бадини (Пакистан), кишлак Танги, кишлак Шукур-Калай, кишлак Балаир, кишлак Шинкай, ущелье Россана.
2.Наличите переносного зенитно-ракетного комплекса «Стингер»: в районе Сурхагана – 5-7 штук (бандформирование муллы Мамада, ДИРА), в районе ущелья Россана - 2 штуки (бандформирование инженера Зия, ДИРА), в районе ущелья Балабанд – 2 штуки (бандформирование Гия-Сульхака, ДИРА), в районе населенного пункта Мизан Олакадари  - 3 штуки ( бандформирования муллы Молланга, Халлеса, ИПА).
3. Наибольшую активность проявляет бандформирование Солом-Кучи (ДИРА) – до 40 человек, на вооружении гранатометы РПГ, 10 штук».
Данная информация была доставлена командиру отряда не просто к сведению. На ее основе он должен был  организовать засадно-диверсионные действия с целью срыва доставки оружия по назначению. Практически это означала решить, когда и куда  послать разведгруппу, кому ее возглавить. В суматохе повседневных командирских забот, в сутолоке больших и малых хлопот, в нервотрепке, связанной с эвакуацией «засветившихся» групп многое представлялось мелким и незначительным. Но уже сегодня надо было готовиться к будущим встречам со своими теперешними подчиненными, которые предстанут уже «бывшими» подчиненными. А такие, как показал опыт взаимоотношений фронтовиков, -  обычно самые строгие, но далеко  не всегда самые объективные судьи. Порой они мелким ошибкам и промахам начальников придают больше значения, чем большим успехам. И судят бывшего начальника зачастую не только за допущенные промахи,  но и за то, чего не сделал. Нередко они предъявляют к нему такой спрос, словно он обладал могуществом Бога: все знал,  все предвидел, все мог.
Увы, все начальники всех уровней, от самого низкого до самого высокого, - обыкновенные люди с присущими всем людям слабостями. И у подполковника были недостатки, о которых его подчиненные знали и говорили в городке.
Теперь подполковник Нечитайло размышлял о том, кого послать во главе группы на перехват ближайшего каравана? Старший лейтенант Василий Чебоксаров не раз доказывал в горах свою надежность. Старший лейтенант Олег Онищук в первые же месяцы службы  в батальоне показал себя хватким, удачливым «караванщиком». Лейтенант  Пущин просился на задание, которое посложнее. Пожалуй, надо уважить его просьбу, дать ему возможность проявить себя.
Лейтенант Пущин вышел с группой из военного городка в ночь, а утром в районе Мизанийского прохода уже «засветился». Душманы не просто установили за группой наблюдение, они ее обстреляли.
Когда дежурный по ЦБУ доложил об этом подполковнику Нечитайло, тот произнес:
- Дальнейший сценарий, по-моему, хорошо известен: душманы подтянут силы,  перекроют пути отхода и начнут работать на уничтожение. Стоит ли ждать? Передайте мое приказание капитану Горошко: взять резервную группу старшего лейтенанта Евгения Романенко, на трех БТР срочно выдвинуться в район Мизанийского прохода и эвакуировать группу Пущина!
Эвакуация «засветившейся» группы прошла без осложнений. Три бронетранспортера с тридцатью пятью десантниками и девятью членами экипажей возвращались в отряд. Ни капитан Горошко, никто  другой  из спецназовцев  не предполагал, что за ними вели тщательное наблюдение разведчики располагавшихся в кишлаке Зурматьян отрядов, которыми командовали Хошим Сульхак и Хамидулло. Эти два полевых командира чувствовали себя в здешних местах полновластными хозяевами. Принадлежность к одной партии позволяла им бесконфликтно делить сферы влияния.
Пока три БТР проделали путь от Зурматьяна к Мизанийскому проходу и обратно, полевые командиры успели выработать план их уничтожения, произвести расстановку огневых средств и групп. Оставалось выбрать наиболее подходящий момент для атаки.
Ярослав Горошко находился на головном БТР, двигавшемся на расстоянии ста метров от двух других. Сидя на броне лицом вперед, он наметанным глазом оценивал встречающиеся зеленые насаждения и овраги-мандехи с точки зрения вероятной засады. Прежде Ярославу не доводилось бывать в этих местах, и  он не знал, где опасность больше, где меньше. На всякий случай был в готовности  к нападению в любой момент.
Человек не пружина, он не может находиться в состоянии боевого взвода бесконечно долго, ему нужно время от времени уменьшать напряженность. Капитан Горошко для расслабления иногда обменивался фразами с сидевшим на броне рядом, лицом к колонне врачом страшим лейтенантом Сергеем Бруснецовым.
Когда до кишлака Зурматьян оставалось рукой подать, капитан и старший лейтенант завели разговор о парашютных прыжках.
- Помнишь свой первый прыжок? – спросил Бруснецов.
- Хорошо помню.
В этот момент глаза Бруснецова расширились и он крикнул:
- Граната!
Горошко оглянулся вправо назад и  увидел примерно в 80 метрах душмана с гранатометом в руках. Возле него стояли  два пулеметчика и несколько автоматчиков. Все они  одновременно открыли огонь.
Та граната, на которую среагировал Бруснецов, прошла над его головой.
- «Духи» справа,  к бою! - подал Горошко команду по радио.
Спрыгнув с БТР, он залег за колесом и дал по группе душманов очередь из автомата. В его мозгу мелькнула мысль:
- Вот это мы влипли!
Вместе с тем он отметил странную манеру завязки боя душманами: открыли огонь с нескольких десятков метров, стоя в полный рост. Что бы это значило? Позже Ярослав разобрался. Оказалось, прежде душманам в этом районе не приходилось вести бой с воинским подразделениями, тем более со спецназовцами. Обычно они расправлялись с бойцами афганской народной милиции, активистами революции, изредка с одиночной машиной  из афганской армии. И в этот раз, судя по всему, не сомневались в своей победе, поскольку на их стороне было, по крайней мере, двукратное численное превосходство плюс внезапность нападения и кинжальный огонь в упор.
Вот этот кинжальный огонь из нескольких десятков стволов больше всего встревожил капитана Горошко. Ярослав знал, что на броне сидели двенадцать  разведчиков, но сколько из них осталось в живых? Мысленно подготовившись к неприятной картине, Ярослав повернул голову направо, налево и увидел, что все парни живы, никто  из них даже не был ранен, все вели огонь.
Между тем душман-гранатометчик внес поправку в прицел, но не точно: вторая граната ударилась возле колес БТР о грунт, срикошетила, скользнула по броне и взорвалась в воздухе впереди бронетранспортера. Гранатометчик занервничал, и третья граната прошла над головами разведчиков. Тут Горошко короткой очередью  из автомата срезал его.
- Если будем вот так лежать, то нас перебьют по одному, - подумал Ярослав. –Надо выбить «духов» из мандеха.
Выбить – значит атаковать. Но как поднять бойцов под таким плотным огнем? Горошко понимал, что он как командир обязан подняться первыми. И Ярослав поднялся и крикнул:
- За мной!
Он побежал к мандеху, И остальные бойцы побежали вслед за ним. Вот этого дерзкого броска душманы никак не ожидали. Некоторые  из них дрогнули и бросились убегать. В рядах противника возникла паника. Душманы бежали вдоль глинистых отвесных стен мандеха, достигавших тридцатиметровой высоты, а спецназовцы преследовали  их. За мандехом, в  винограднике душманы попытались закрепиться, но спецназоцы   не дали им этого сделать – выгнали  в открытое поле и рассекли там отряд на три  разрозненные группы.
Бой – момент истины. Здесь все в натуральном виде, без прикрас и камуфляжа. Человек в бою предстает в естественном проявлении своих глубинных качеств. Бой – это момент познания. Познания самого себя, товарищей и врага. Все это было в том бою.
Шестеро разведчков во главе с младшим сержантом Андреем Гуровым в ходе преследования наткнулись на засаду: пятнадцать «духов», находясь в мандехе, крепко прижали их в поле огнем.
Когда душманы стали убегать вдоль оврага, капитан Горошко вернулся на  БТР, он считал себя обязанным руководить боем. То есть, видеть все, что делалось на поле боя; прогнозировать развитие событий, прикидывая в уме, что будет дальше на том или ином участке; энергично принимать все необходимые меры для поддержки своих там, где  им приходилось туго.
На практике все присходило следующим образом. Капитан Горошко увидел, что шестеро бойцов во главе с Андреем Гуровым оказались в сложном положении и без помощи со  стороны им не обойтись:  требовалось прикрыть их бронетранспортером. Рядом с капитаном стоял  БТР. На нем лежал раненый  Вольтер Гадилия, а рядом с Вольтером сидел санинструктор Вадим Голышков и держал в вытянутой руке капельницу. Если Вадим опустит руку, то Вольтер  умрет от двух засевших в груди пуль. Капельницу надо было держать в течение двух часов.
Чтобы направить БТР в поле, капитан должен был приказать Голышкову оставить раненого. Таким образом капитан стоял перед выбором: пожертвовать одним человеком, лежащем на БТР, или же шестью, погибающими в поле. По закону боя командир выбирает тот вариант действий, при котором потери личного состава меньше. Один меньше шести – простейшая арифметика. Это теоретически.
Но практически капитан Горошко никак не мог пожертвовать одним Вольтером Гадилией ради спасения шестерых во главе с младшим сержантом  Андреем Гуровым. Капитан хотел спасти шестерых, но никак не ценой одного. Ведь один – не абстрактная величина, это - Вольтер Гадилия, которому до увольнения в запас осталось всего три месяца. Его надо вылечить, поставить в строй, вернуть после окончания службы  в родную Грузию. Значит капитан должен был искать такой вариант действий, при котором можно было бы спасти всех семерых. И Горошко нашел его.
Он показал водителю БТР рядовому Алексею Иванову то место, откуда душманы вели огонь по шестерым:
- Гранатометчика наблюдаешь?
- Да.
- Прямо на него!
- Подожгут, пожалуй, - произнес водитель, разворачивая БТР на указанный ориентир .
Капитан Горошко и сам понимал, что гранатометчик одним точным выстрелом вполне мог поджечь машину. Сейчас до него было немногим более двухсот метров, и машину в какой-то мере защищали неровности рельефа. Но в поле она станет очень уязвимой. Что тут было сказать водителю?
- Подожгут – вместе гореть будем, - произнес капитан. – Главное – не подставляй борт. Выручать надо парней!
Алексей свернул с дороги в  поле и повел БТР с лежащим на нем Вольтером и сидящим с капельницей в руке Вадимом прямо на гранатометчика. На броне по прежнему лежал Гадилия, рядом с капельницей в руке сидел Голышков, который, конечно, не знал, что через два с половиной месяца Вольтер здоровым выйдет из госпиталя и будет проситься в рейды.
Первый выстрел по бронетранспортеру душман произвел с расстояния двести метров. Промахнулся. Второй сделал с дистанции сто пятьдесят метров. Снова мимо. После двух неудачных выстрелов у гранатометчика еще оставались шансы выиграть поединок,  и он постарался их использовать. Целился старательно, довольно долго.Когда  имел дело с автобусами, грузовиками –  не промахивался. А тут неслась прямо на мушку грозная боевая машина, и гранатометчик нервничал. Наконец выстрелил с расстояния сто метров и опять неудачно. Больше  стрелять не пришлось - Горошко «заглушил» его очередью из автомата.
Из мандеха усилили огонь. На БТР пробило крышку люка, за которой находился Горошко, но Ярославу повезло – его не задело.
Наконец капитану удалось сделать то, ради чего рисковал: поставить БТР между душманами и группой Гурова. Теперь броня надежно защищала шестерых от выстрелов  из мандеха.  Они смогли поднять головы, стрелять и маневри ровать. Капитан немедленно использовал это.
- Пулемет на фланг! – приказал он Павлову. – Прижать «духов» в мандехе!
Укрывшись за колесами БТР, Павлов дал длинную очередь. Он бил, бил и бил, так что теперь уже «духи» не могли  поднять головы над оврагом. Именно это и нужно было капитану Горошко.
- За мной! Перебежками! – крикнул он и рванулся к мандеху.
Как час назад у дороги. На бегу капитан считал:
- Раз, два, три, четыре, пять.
При счете «пять» упал, перекатился и открыл огонь. Точно так же считали до пяти бежавшие вместе с ним младшие сержанты Гатин и Нафталиев. Так же при счете «пять» упали, перекатились и открыли огонь. Потом вскочили и побежали младшие сержанты Гуров и Юнусов, а Гатин с Нафталиевым прикрывали  их огнем. Потом перебежку сделали, падая и перекатываясь,   младший сержант Кардава и рядовой Рубека.  Тем временем Павлов, оставаясь на фланге, непрерывно прикрывал  товарищей пулеметным огнем, не давая  душманам стрелять прицельно. Из мандеха могли бить лишь на вскидку, а это не та стрельба.
Капитан Горошко делал перебежки, перекатывался и стрелял, как и все, но кроме того он видел поле боя и оценивал действия каждого из десантников. Вот бежит разъяренный, с оскаленными зубами младший сержант Кардава – он горит желанием отомстить за своего раненого земляка Вольтера Гадилию. Каждую свою очередь из автомата отборным матом сопровождает младший сержант Гатин. Когда нервы взвинчены до предела, каждый дает выход чувствам как может, а мерки хорошего тона для боя еще не разработаны. Бежит, смахивая на ходу стекающую с раненого подбородка кровь младший сержант Гуров. Перевязать бы рану, но сейчас не до этого. Расчетливо, хладнокровно маневрирует младший сержант Нафталиев. У парня трезвая голова и твердая рука. Резко выделяется в черном комбинезоне запасной водитель БТР рядовой Рубека. Карманы его комбинезона набиты магазинами – он рассчитывает на длительный бой. У младшего сержанта Юнусова глаза расширены от возбуждения, он то и дело сбивается со счета, перекатывается неуклюже. Понятно – это его первый бой. Спецназовец принимает, можно считать, - принял боевое крещение.
А мандех все ближе. Вот он совсем рядом. Горошко на бегу выдергивает чеку и бросает гранату в мандех. То же делают другие. И вслед за разрывами все прыгают с обрыва. Трещат короткие, в упор очереди из автоматов. Несколько «бородатых» остались на месте. Но те, кто был сообразительнее, не стали ждать  рукопашной – они  уже мелькали в дальнем конце мандеха. Последние двое находились в нескольких десятках метров.
- Товарищ капитан, стреляйте! – выкрикнул Нафталиев.
- Я пустой, патроны кончились!
Нафталиев вскинул снайперскую винтовку, и оба «бородатых», один за другим споткнулись.
Разведчики заменили в автоматах магазины, собрали оружие убитых.
- Всем к «броне»! – подал команду капитан Горошко.
Вскоре бронетранспортер с подгруппой Гурова присоединился к колонне. Тронулись. Казалось, что на этом неожиданности закончились, но нет. Сначала пришлось отогнать ту группу «бородатых», которая убежала вдоль мандеха, а затем вернулась и открыла огонь. Потом откуда-то из-за холмов внезапно вышел отряд душманов из двенадцати бойцов. Позже выяснилось, что он был многочисленнее, но его сильно потрепала бронегруппа капитана Игоря Когута. Пренебрегать даже малочисленным противником не следовало. Разведчики открыли по отряду дружный огонь, и он стал спешно удаляться в сторону гор.
- Преследовать! – принял решение капитан Горошко.
Он повел небольшую группу по узкой извилистой лощине наперерез отряду. Прикинул точку встречи. Если спецназовцам удастся выйти в нее раньше противника, то они получат ощутимое тактическое преимущество: смогут ударить внезапно с фланга. Ярослав задал и выдержал на всем пути почти предельный темп бега, и его группа вышла в точку встречи первой.
Изготовив автомат, Ярослав застыл в ожидании. Вот  из-за крутобокого холма появился полевой командир. Его размеренно-неторопливый шаг говорил о том, что он считал себя уже вне  опасности.
- Бросай оружие, повернись! – громко, отчетливо скомандовал Горошко на языке дари.
Командир замер и мгновение стоял не шевелясь, держа автомат в опущенных руках. Потом резко повернулся на голос и одновременно вскинул автомат. Ярослав выстрелил первым. Трое «бородатых» все же ушли.
Вернувшись к бронетранспортерам, капитан Горошко подвел итоги боя, длившегося более двух часов. Противник потерял убитыми  43 человека. В их числе оказались командир крупного боевого формирования Хашим Сульхак и полевой  командир (кумандан) Хамидулло. Среди спецназовцев убитых  не было, ранены  трое. Разбит гранатомет АГС-17.
Едва  капитан управился с подсчетом, как у его правого плеча по броне БТР щелкнула пуля.
- Ярослав, пригнись! – крикнул Бруснецов. – По-моему, снайпер бьет.
Горошко посмотрел в сторону кишлака – там вполне мог укрыться снайпер. Где именно? Попробуй высчитай. А он будет по одному «клевать».
- Всем укрыться за броню! – скомандовал капитан. – Продвигаться только перебежками.
Все выполнили команду с первого раза, но не все одинаково расторопно. Ефрейтор Грипп нагнулся над минометной чашей и слегка замешкался. Тут же снайпер подловил его – «клюнул» в ногу. К нему подошел Гуров, чтобы помочь – и того снайпер тоже в ногу. Наконец все разведчики сосредоточились за бронетранспортерами и под прикрытием машин шагом, отстреливаясь на ходу, двинулись в сторону кишлака.
Вскоре появилась пара самолетов-штурмовиков. Горошко навел их на окраину кишлака где, скорее всего, затаился снайпер. Грохнули разрывы пущенных с самолетов ракет. Снайпер умолк.
Немного погодя, к радости Горошко, подошла пара Ми-8. На вертолеты погрузили раненых, и винтокрылые машины на крутом вираже скрылись за сопками.
- А молодежь крепкая пошла, - подумал Ярослав. – В такой переделке не сломались, не оробели. Молодцы! С такими можно работать на караванных тропах.

СЕМЕЙНЫЙ ОТЧЕТ
Олег Онищук писал жене письмо.
«Здравствуй, моя любимая Галиночка! Здравствуй, моя маленькая дочка!
Галиночка, как там твое здоровье, как наш Олежек? Ты не волнуйся оттого, что приближается срок родов, у нас все будет нормально, можешь мне поверить. А  то, что наша дивчинка немного разбаловалась, ты и сама немного виновата. Я же говорил тебе, чтобы не отдавала ее бабкам надолго. В крайнем случае, требуй от них, чтобы они не потакали ей. И побольше давай ей работы, пусть она тебе помогает во всем. Что ты делаешь, пусть и она то же самое делает.
Приучай ее к тому, что у нее скоро будет братик – такая маленькая лялька, за которой она должна будет приглядывать. Учи ее пеленать, купать. Все это пока только на куклах, но говори ей, что скоро она будет все это делать с братиком. Тогда она, конечно, с нетерпением будет ждать его появления.
Галюнь, если от меня долго не будет писем, ты совершенно не беспокойся, потому как, если что стрясется, то тебе позвонят в тот же день, в крайнем случае – на следующий. Такой тут порядок. А с письмами все просто. Ведь от нас их доставляют вертолетами в Кандагар, из Кандагара самолетом в Кабул, а оттуда самолетом в Москву, и только оттуда рассылают по адресам. Обычно к нам вертолеты летают через день, а иногда и по три дня не бывают из-за погоды. Такая же картина в Кандагаре и Кабуле. Так что, удивительно, что письма приходят более-менее регулярно.
Сейчас я в Кандагаре у Шуры Зайкова в гостях – меня отправили немного отдохнуть, а заодно подлечить зубы. Начальник штаба сказал, чтобы я не очень спешил назад, но чувствую, что долго я тут не выдержу, скучаю. Да и Шура на днях уезжает домой в отпуск. Так что, вылечу зуб (у меня выпала пломба) и назад -  домой, в Шахджой.
С Шурой я передал тебе часы новенькие японские, ручку для Светланы и еще кое-какие вещи. Если бы я знал, что Шура пойдет в отпуск, я бы еще и магнитофон миниатюрный передал с ним, но я его оставил в Шахджое и денег с собой не взял, чтобы купить тут новый.
Как ты догадываешься,  меня отправили не просто так отдыхать. Отправили меня на выход – батальону срочно нужен был результат. Комбата как раз заслушивали по разведывательно-боевой деятельности и устроили небольшую головомойку.
Две ночи я со своими «рэксами» петлял, как заяц, между их кишлаками, а днем лежал, точно колода, под этим немилосердным солнцем, опасаясь пошевелиться, потому что «духи» искали меня. Два раза отара проходила прямо по головам группы, но все молодцы – лежали, как мертвые. И нас так и не нашли.
Ты представляешь, что значит пролежать неподвижно на камнях с четырех утра до восьми вечера (16 часов светлого времени) при температуре полюс 55 градусов по Цельсию? И на целый день (24 часа) – только одна фляжка воды.
На другую ночь я заминировал одну дорогу. Стал ждать. И нашел новую дорогу, по которой ездят «духи». Увидел издали машину, бежал за нею три километра, но не догнал.
Перемучились еще один день, и на следующую ночь вышли на ту тропу. «Духи» проверили дорогу, но мы хорошо спрятались. Вернее не спрятались, а использовали то, что месяц только что поднялся. Мы сели  в тени холмика прямо на ровном месте, там никто и не догадался искать. И в 24.00 пошла машина. Конечно, дальше нас она не прошла. Ведь у меня в группе девять ночных прицелов, и если на небе есть месяц (хотя бы небольшой), то в них видно, как днем.
Три  раза они на протяжении ночи пробовали прорваться к машине, и три раза мы их укладывали за считанные минуты. Потом они поняли, что тут что-то не так, ведь стреляли только одиночными и только по ним. Додумались, что имеют дело с ночными снайперами. Бросились наутек. Но куда же на ровном месте!
Короче, перебили мы там 30 «духов»! А на машине взяли 55 автоматов, пулемет, гранатометы, мины, гранаты, патроны, две секретные японские ради останции, и в довершение ко всему автоматическую зенитку калибра 20 миллиметров «Эрликон». Все совсем новое, а к орудию – 2000 снарядов.
Это первый такой богатый «улов». Сначала мне сказали, что пошлют на орден Ленина, потом уже - только к Красному Знамени. А вчера позвонил начальник штаба армии и велел представить - к Красной звезде. Я сначала обиделся сильно, но теперь уже немного успокоился. Все-таки я лишь два месяца в ДРА, а у меня уже представление к двум наградам, такого тут еще не было. Они и так не имели права представлять (требуется, чтобы между наградами было три месяца, не меньше, а у меня меньше двух), но раз уж сам НШ армии велел, значит эта награда «железно» будет. Все ж я взял за один раз больше, чем вся армия за два месяца боев. Так что, думаю приехать с орденами.
Ну, все Галюнь, до свидания. Передавай привет всем нашим, целуй нашу доченьку за папу.
Целую, твой Олег».

 Про ордена, может быть, и не следовало бы так обстоятельно рассказывать, -  подумал Олег. – Мало того, что сам он тут понервничал, теперь еще и жена расстроится. А то, что подробно описал, как перехитрил «духов» с маскировкой, как не подпустили душманов к «забитой» машине, - это хорошо. Путь Галюня убедится, что не напрасно ее муж читал книжки о войне, в поте лица работал в «учебке», безжалостно гоняя по горам обучаемых и себя. Теперь он пожинает плоды своего каторжного труда. Хотя и сегодня каждый выход – все тот же  труд. Только уже на новом профессиональном уровне, в принципиально новой обстановке – обстановке реального риска, реального боя. Да, каждый выход – это предельно напряженная работа ума, предельная физическая нагрузка.
Когда прошло ровно столько дней, сколько  требовалось письму на дорогу от Шахджоя до Изяслава и обратно, Олег Онищук получил ответ от жены.

«Здравствуй, Олежек, здравствуй, мое солнышко! Последнее твое письмо подтвердило мои мысли о нелегком пути твоих писем. Я рассчитывала на худшее, а они молодцы: доходят за 9-11 дней. Конечно, это не так скоро, как хотелось бы, и все ж… А от телефонных звонков я начала вздрагивать, начала их страшно бояться после того, как ты написал, что если вдруг, не дай Бог, с тобой что случится, то мне позвонят. Родненький, я за тебя так боюсь, а последнее твое письмо еще больше страха на меня нагнало.
Радость моя, от того, что ты завоюешь авторитет боевого офицера, мне-то что?
Теперь так и будет? «Нужен результат? Пожалуйста! У нас для этого есть Он ищук». Другие, ни на что не способные, будут себе отсиживаться, наживаться, живыми вернутся домой, а ты, Петрович, жарься на солнце сутками, гоняйся за машинами, лезь под пули, лишь бы твоему начальству не намылили шею. А в результате еще и твои заслуги оценят так, как оценили на этот раз.
Олежка, я не хочу, слышишь, не хочу быть вдовой с детьми-сиротами! Умоляю тебя, думай о нас!
Светланка тебя уже дождаться не может, каждому вертолету машет ручонками и всем говорит, что это ее папа полетел. А как мечтает, что ты приедешь и привезешь ей сладости, игрушки и все прочее. Она у нас уже такая разумница, что ее не надо заставлять что-то делать, она сама, когда я что-либо делаю, напрашивается в помощницы. У нее есть специальный «Юный кулинар». Стирает носовые платочки, для этого у нее есть специальный тазик, стиральная доска, прищепки.
Сегодня уже неделя, как она ходит в ясли, и все ее очень хвалят: такая хорошая, спокойная дивчинка. Боялась: как-то она поведет себя, когда оставлю ее на целый день, потому что воспитательница говорила, что она в обед допивает компот и бежит к двери: «Где моя мама?» Но ничего. Правда, воспитательнице пришлось по Светиному требованию рассказывать ей сказки, и в результате заснула раньше Светланы. Все ж-таки обошлось без плача. Пришла за нею после полдника, так она меня за руку: «Мама, пойдем домой!»…

Читая письмо жены, Олег временами качал головой, улыбался, хмурил лоб, тихонько смеялся. В общем, одновременно радовался, огорчался и недоумевал. К любимой Галюне он испытывал чувство глубокой нежности. Подробное описание ею  сценок общения с дочкой вызвало в его воображении живые радостные картины. Что же касалось ее волнений, тревоги за его судьбу, то это мало тронуло Олега.
- На то она и женщина, чтобы переживать за детей, мужа, - подумал он.
Олег раз и навсегда выбрал свою судьбу – судьбу офицера-спецназовца и ничего другого не хотел. Здесь, в Афгане, где в каждом выходе он не раз и не два рисковал головой, и его жизнь почти всегда зависела от быстроты и точности принятого решения, от его физической выносливости, он чувствовал себя в своей стихии. Афган дал Олегу то счастливое упоение жизнью, которого ему так не хватало прежде и которого он так жадно, так настойчиво искал. Боевая тропа с ее риском, удалью, дерзостью и романтикой, судя по всему, была предопределена Олегу Онищуку судьбой, и в силу стечения обстоятельств она пролегла через Афганистан. Мог ли он о чем-либо сожалеть, действовать как-то иначе, чем действовал?
Олег не стал торопиться с ответом. К тому же боевая работа так закружила, завихрила его, что было не до письма. Наконец собрался.

«Здравствуй, моя любимая Галиночка! Здравствуй, моя маленькая доченька!
Галюнь, я немного задержался с ответным письмом к вам, хотя нигде на выходе не был. Но последнее время много летал на досмотры, что сильно выматывало и уже не было сил написать ответ.
У меня дела идут нормально, все по-старому. Прибыл помкомроты, сдал я ему роту и теперь занимаюсь только своими делами, а их не так уж много.
Приехал мой переводчик, и теперь я живу в своей хате, это все-таки немного лучше, чем в казарме, тут хоть никто тебя не тормошит. Одно жаль, что хлопцы через несколько дней поедут домой, мы с ними сдружились и будет жаль расставаться. Тот, с кем я больше всех сдружился – Сергей Рождественский, (живет в Киеве) приглашал на следующий год в Киев на 1000-летие крещения Руси, где будет большое представление. Мне очень хочется попасть туда хоть на денек.
Очень соскучился по тебе и нашей малютке. До того хочется увидеть вас, посмотреть, что вытворяет наше чудо! Я мысленно часто разговариваю с тобой, размышляю о нашем житье. Над кроватью на стене у меня висит большой лист бумаги, а на него я прикрепил ваши фотокарточки. Миленькая моя, как мне тебя не хватает, твоего ласкового смеха, милого лица. Мне кажется, что твоя нежная забота помогает мне, оберегает от всех неприятностей.
Недавно был на выходе и снова дал результат. «Духи» начали меня искать. Я случайно столкнулся с их дозором, а потом обманул их и пошел в другую сторону. Жаль, что они отошли с бандою в 60 человек и ушли в кишлак. Если бы мне дали авиацию, тут им был бы конец. Но пока летчики опомнились (это было в пять утра), вся банда спряталась в кишлаке.
Я догадался, что вечером они снова пойдут по тому же маршруту и вызвал авиацию на вечер. Я потихоньку вышел на ту дорогу в ущелье, по которой они шли, обошел их за вершинами и жду. Смотрю, а они ставят мины на дороге, чтобы, значит, когда я буду выходить из ущелья (они ж думают, что я там), наскочил бы на эти мины, а потом они добью тех, кто не подорвется.
Это меня, само собою, разозлило, но я сдержался, дождался, пока они хорошенько замаскируют свои мины и пройдут по дороге немного вниз, поближе ко мне. Тут мы немного поупражнялись в стрельбе. После первых двух очередей те, кто минировал, так и не поняли, что произошло. А после двух других очередей понимать было уже некому.
Забрали мы у них оружие и ходу оттуда, а оставшиеся следы снова повели вглубь ущелья, где нас всю ночь искали.
Хоть и с наступлением темноты, но авиация все же пришла. И я навел ее на выход в ущелье, где находилась вся банда  - их было уже человек 80. Так что, немногим  из них удалось уйти. Ну, а те, что остались, подорвались на своих же минах, потому что то место, где они были установлены, знали только четверо «духов» и я. «Духи» уже ничего сказать по этому поводу не могли, ну, а я, разумеется, не стал  их предупреждать об этом.
За тот бой представил двух солдат к ордену «Красной Звезды», а одного к медали «За отвагу». Один из, между прочим, из Шепетовки.
Недавно покатался на «Тойоте», захваченной у «духов», с дизельным двигателем. Даже сфотографировался у нее, наверное, вскоре вышлю фотографию.
Галюнь, как ты себя чувствуешь, как наш Олежек, он тебя не очень беспокоит? Передавай привет Светлане, Игорю, родителям. До свидания. Поцелуй за меня нашу маленькую доченьку. Целую. Твой Олег».

ПОД ПРИКРЫТИЕМ ВЕРБЛЮДОВ
Под вечер «броня» доставила разведгруппу старшего лейтенанта Онищука в намеченный район. У мандеха она скрытно высадилась и залегла в углублении до темноты. Потом направилась к месту засады. Передвигались стремительно – этого правила Онищук придерживался в Афгане так же строго, как и в «учебке». Потому и парней подбирал в разведгруппу всегда выносливых, сильных, как барсов. Самого выносливого и сообразительного ставил обычно в головной дозор. В этот раз назначил младшего сержанта Юрия Исламова, уже проверенного в нескольких предыдущих выходах. В Исламове офицер ценил безупречную исполнительность, готовность немедленно сосредоточить всю свою энергию на том, чтобы выполнить приказание как можно лучше. Его старший лейтенант взял с собой на караванную дорогу в числе первых из десяти прибывших сержантов, и потом практически ни один выход в горы не обходился без участия Исламова. Хотя кое-кто из той десятки в горах еще не был.В этот выход, например, Онищук впервые включил младшего сержанта Виктора Распутина.
Виктор – ленинградец, парень с широким кругозором, аналитическим умом, хорошо подмечал детали, тонко улавливал психологические особенности сослуживцев. В учебных выходах в горы он всегда действовал обдуманно, расчетливо. Иначе Онищук и не взял бы его с собой в Афган, в свою роту. Теперь надо было посмотреть, как проявит себя Распутин в реальной боевой обстановке. Онищук поставил его в тыльный дозор. Тыл группы тоже не всякому можно доверить, тем более новичку. Распутину  старший лейтенант доверил.
Тем временем группа вышла к караванной тропе. Не дойдя до грунтовой дороги примерно двести метров, разведчики рассредоточились и заняли удобные для наблюдения и стрельбы позиции. Проше час, другой – никого и ничего.
- Надо сменить место засады, - подумал Онищук. – На этой дороге только время зря убьем.
Он не  смог бы объяснить, почему  пришел к такому выводу. Скорее всего, на основании не поддающегося осмыслению профессионального чутья.
- Снимаемся! – подал офицер команду  старшим подгрупп.
Теперь предстояло проделать путь к запасному району засады. Это – не один и не два километра, да еще по горам. Причем, ночью, когда надо быть готовым к встрече с разведдозором противника в любой момент. Но для того и отбирал Олег  семижильных парней, чтобы не считать километры. Выйдя в запасной район, просидели несколько часов и тоже безрезультатно. Пора было уходить на дневку.
Отошли от дороги на 5-6 километров, окопались на сопке. Летний день показался вечностью. При температуре плюс 55 пролежать в одежде и боевом снаряжении в окопчике, накрытом сверху и почти наглухо закупоренном плащ-палаткой – такое испытание выпадает, наверное, не в каждом аду.
Наконец день закончился. Снова стремительное выдвижение к дороге. Когда до нее оставалось всего ничего, лишь спуститься с сопки, вдалеке показался свет фар приближающегося автомобиля. Половину группы вместе с радистом Онищук оставил на сопке - это был резерв. При необходимости радист долженбыл вызвать помощь из отряда. Другой половине скомандовал:
- За мной!
И повел ее наперерез машине. Казалось, вот она, удача! Не тут-то было. Не успел Онищук пробежать и половину пути, как фары погасли. Когда зажглись снова, стало ясно, что машина повернула назад. Так и ушла. Пришлось идесантникам   повернуть к вершине сопки.
- Интересно, почему машина развернулась? – размышлял старший лейтенант.- Неужели наблюдатель  откуда-то заметил нас? Может быть, просто заподозрили что-то. Не исключено, что маневры машины носили разведывательный характер перед выходом каравана с базы. Ладно, посмотрим, что будет дальше.
Дальше автомашина с включенными фарами в течение ночи еще два раза появлялась вдалеке и снова возвращалась. Так ни с чем группа и ушла на дневку.
На следующую ночь Онищук выбрал иное место засады, руководствуясь опять-таки одному ему известными соображениями. Не успели как следует расположиться, как сержант Петр Кадун доложил по радио:
- Вижу «коробочку», идет с потушенными фарами!
- Без команды не  стрелять! – предупредил Онищук Кадуна.
Выбрав момент, старший лейтенант вскинул автомат и недолго целясь дал короткую очередь. В роте ни для кого не было тайной, что у Онищука далеко не орлиное зрение, тем большую загадку представляла для всех снайперская точность его выстрелов. Вот и теперь одной короткой очереди оказалось достаточно для того, чтобы уложить на месте водителя и находившегося с ним в кабине охранника.
Очередь командира группы послужила сигналом для подчиненных на открытие огня по охране в кузове машины. С охранением управились в два счета.
И Онищук, и опытные разведчики понимали, что «забить» караван - только четверть дела, главные трудности впереди. После стрельбы надо было с минуты на минуту ожидать подхода из ближайших кишлаков групп и даже целых отрядов душманов. Их задача – отбить и увести караван. Поэтому бывалые «караванщики», забив машину, сразу поглубже зарывались в землю и готовили позицию к отражению ожесточенных атак.
- Окопаться! – приказал старший лейтенант.
 Душманы не заставили себя долго ждать. Они попытались приблизиться к машине сразу с трех сторон. И наткнулись на прицельные, точные выстрелы. Потерпев неудачу в первой попытке, они пошли  на хитрость: двинулись вперед на ослах и верблюдах. Не повезло и с этим вариантом. Тогда душманы решили использовать верблюдов и ослов в качестве прикрытия, живого щита. Пустили вперед стадо, а сами постарались затеряться среди животных. Расчет был в принципе верным: как в темноте, в общей живой, движущейся массе различить, где животные, а где люди? Уловка противника, скорее всего, удалась бы, не будь у десантников достаточного количества автоматов с прицелами  ночного видения. Плюс умение без промаха бить одиночными  выстрелами. Юрий Исламов, Виктор Распутин и другие парни ухитрялись доставать «бородатых» и за спинами животных.
Старшему лейтенанту Онищуку немалого труда стоило убедить начальство выдать ему в рейд побольше ночных прицелов. Сначала на него посмотрели как на чудака, ведь на практике уже определилось количество этих прицелов в развед группе, и никто  из офицеров на большее не претендовал. Но Онищук утверждал, что прицелов надо добавить, поскольку группа ведет бой в основном ночью. А вот, что он считал излишним, так это тяжелый станковый гранатомет АГС-17, который, по мнению старшего лейтенанта, значительно снижал маневренность группы. Ему возражали, что никогда еще группа не выходила на караванный путь без гранатомета. И вообще на этот счет есть строгий прказ вышестоящего командования. Но Онищук стоял на своем и в качестве контраргумента предлагал полнее использовать большие боевые возможности нашего автомата. В конечном счете ему удалось убедить начальников.
После того, как попытка атаковать под прикрытием животных не удалась, остатки отряда душманов рассеялись по кишлакам. Теперь можно было досмотреть «забитую» машину. Олег узнал уже знакомую марку - «Симург». А в кузове кроме оружия и боеприпасов оказалась зенитная установка «Эрликон».
О том, что захвачен необычный для здешних мест  тип зенитного орудия, старший лейтенант  сразу же доложил на «Глобус». Микрофон в центре боевого управления взял командир отряда. Выслушав доклад Онищука относительно обнаруженного в машине военного груза, подполковник Нечитайло спросил:
- С какого направления душманы ведут огонь? Какого калибра оружие?
- Уже не ведут. А вели с северо-востока, - ответил старший лейтенант.-  Оружие стрелковое, в основном автоматы. «Вертушки» пришлите как можно раньше! «Вертушки» нужны!
- Уходите в сопки! - отдал комбат неожиданное для Онищука приказание. –Уходите как можно дальше от «коробочки»!
- Как это уходить? А машина? А «Эрликон»?
Конечно же, командир отряда располагал значительно большим объемом оперативной  информации, чем командир разведгруппы, и его решение о немедленном маневре группы в горы не было случайным. Но можно было понять и реакцию Онищука. Все же ему благодаря настойчивости удалось получить от подполковника обещание, что он утром через командира эскадрильи пошлет вертолеты. Согласовали время их прибытия.
Винтокрылые машины появились точно по плану. Сначала из-за сопки вынырнула пара «горбатых», Ми-24, за ней – пара «пчелок», Ми-8. Разведчики в считанные минуты перегрузили из «Симурга» в салон вертолета все, что там находилось, в том числе и «Эрликон», вскочили  сами. Через четверть часа уже разгружали вертолет на своей площадке.
На календаре было 17 июля 1987 года. На несколько дней швецарская 20-миллимеровая автоматическая зенитная установка «Эрликон» стала в отряде темой оживленного обсуждения. Старший лейтенант Онищук вместе с разведгруппой сфотографировался у зенитного орудия.

ПОЕДИНОК
В одном из последующих полетов на досмотр, пролетая на Ми-8 над  «зеленкой», старший лейтенант Онищук обнаружил среди  деревьев четыре замаскированных автомашины.
- Даже если с каждым водителем только один охранник, то получается восемь  человек, - прикидывал Олег соотношение сил, пока вертолет шел своим курсом на некотором удалении от «зеленки». – Не стоит рисковать. Надо доложить командиру отряда, обсудить ситуацию.
И он дал летчику команду разворачиваться в сторону военного городка.
Выслушав лаконичный доклад старшего лейтенант, подполковник Нечитайло отметил:
- Правильно сделали, что не стали производить досмотр. Потеряли бы людей и без толку. Здесь  надо действовать продуманно, с запасом надежности. Согласны?
- Согласен.
Поэтому поступим так. Пара «горбатых» нанесет удар по обнаруженным машинам с воздуха, затем мы высадимся двумя группами: одна будет производить досмотр, другая – обеспечивать огневое прикрытие.
- По-моему вполне обоснованное решение.
- В таком случае группу досмотра возглавлю я, а группу обеспечения – вы.
- Есть возглавить группу обеспечения! – ответил старший лейтенант.
Сначала все шло согласно предложенному подполковником плану. Пара боевых вертолетов Ми-24 с ходу нанесла  удар неуправляемыми реактиными снарядами по замаскированным машинам – две из четырех загорелись. Тем временем группы Нечитайло и Онищука высадились с Ми-8 на склоне сопки, которую отделял от «зеленки» неширокий ручей. Далее группе подполковника предстояло преодолеть этот ручей и приступить к досмотру. Онищук со своими бойцами приготовилсяприкрывать ее. Четыре автомобиля сопровождала, конечно же, достаточно многочисленная охрана, и так просто она спецназовцев не подпустит. Прежде всего противник постарается помешать форсировать ручей. И верно, у машин дружно заработали автоматы.
Проходили минута за минутой. Вдруг по радио прозвучал обращенный к Онищуку голос командира отряда:
- Что же ты не выдвигаешься? К машинам, вперед!
Старший лейтенант сначала опешил. Ведь команда означала, что подполковник принял решение о перемене ролей. Конечно, приказ не обсуждается, он выполняется.
- Вперед, за мной! – подал Онищук сигнал своей группе.
Первым вскочил, побежал по склону сопки к ручью. А оттуда, из-за ручья огонь стал еще плотнее. Душманы находились под прикрытием машин и зелени, а разведчики бежали по травянистому голому склону. В такой ситуации группе потерь было не избежать, но что предпринять для получения тактического преимущества? Оглядевшись вокруг, Олег увидел сразу за ручьем, левее «зеленки» сопку, а на ее вершине какое-то полуразвалившееся сооружение.
- Надо подняться в это строение, там отличная позиция, – подумал старший  лейтенант. - Оттуда машины будут видны как на ладони.
Олег вскочил и, круто забирая влево, побежал к ручью. В три прыжка перемахнул через него и бросил взгляд в сторону машин. Оттуда с ручным гранатометом наперевес выбежал «бородатый» и сильными, размашистыми шагами припустил вверх по склону.
- Ясно, он понял мой замысел, - мысленно произнес Онищук. – Значит, соревнование: кто опередит.
 И он поднажал. Линии движения спецназовца и «бородатого» представляли собой стороны равнобедренного треугольника, они сходились на вершине сопки, у развалин. С каждой секундой расстояние между врагами сокращалось, но оставалось еще довольно значительным. Ставкой в забеге-поединке была жизнь. Оба понимали это, и каждый очень хотел придти к финишу первым.
Вскоре Олег понял, что противник не уступал ему в натренированности, выносливости, что ни один  из них не опередит другого. Спор за выигрышную позицию надо было решать иначе.
Теперь  бегущих разделяло едва ли более ста метров. Олег сбавил темп, приостановился и дал по «бородатому» короткую очередь. Промах. Тем временем тот, с гранатометом в руке вырвался вперед, его шансы достичь вершины первым значительно возросли. Сделав еще несколько шагов, Олег опять дал  короткую очередь. Снова промахнулся. Кажется, никогда  он не стрелял так плохо. А сейчас у него  не было  права на промахи. Олег выматерил себя матом.
Кажется, душман понял, что состязание в беге кончилось и началось состязание в стрельбе: дуэльный поединок. «Бородатый» остановился, стал на колено и, вскинув гранатомет, стал целиться. Прицеливался не спеша, тщательно, сознавая, что в его распоряжении всего один выстрел. Душман сделал его и… промахнулся.
Отбросив ненужный теперь гранатомет, бросился вниз по склону к «зеленке». Бежал умело – зигзагами. Олег выстрелил по убегавшему одиночным и попал в ягодицу. «Бородатый» упал и пополз. Догнать его не составляло труда и вскоре спцназовец  с автоматом в руке навис над врагом.
-Друг! Друг! – завопил тот, лежа на спине и вытянув вверх руки.
Онищук усмехнулся и нажал спусковой крючок.
Путь к вершине сопки был открыт. Минуту, другую спустя старший лейтенант уже выбирал в развалинах удобную для стрельбы позицию. Первые же его прицельные очереди произвели должный эффект: охранники у машин заметались. Одни еще продолжали отстреливаться, а другие стали торопливо выгребать из фургонов оружие, боеприпасы и сбрасывать в ручей.
Когда спецназовцы наконец прорвались к машинам, они увидели почти пустые кузова.
- К вертолетам! – скомандовал командир отряда.

РАЗНОС
В присутствии своего  заместителя, начальника штаба, командиров рот и групп командир отряда проводил разбор действий разведгруппы старшего лейтенанта Онищука в недавнем выходе. Такие разборы были обычным  делом  после возвращения с задания каждой разведгруппы, независимо от результатов работы. Необычное заключалось в том, что подполковник принародно отчитывал старшего лейтенанта Онищука. До тех пор на служебных совещаниях действия Онищука в горах командир отряда неизменно приводил как пример инициативы и мастерства. И вдруг – настоящий разнос.
Не скрывая раздражения, подполковник  тыкал указкой в висевшую крупномасштабную карту и уже в который раз повторял вопрос:
- Ну, что вам мешало отойти сюда или же сюда?
- Противник мешал, - сдержанно повторил Онищук ответ.
- Он и прежде мешал, тем не менее вы задание выполняли. А тут вернулись на сутки раньше и практически с пустыми руками.
- Я считаю, что мое решение было правильным, - твердо произнес старший лейтенант.
Он уже подробно доложил на совещании развитие тактической обстановки в горах, пояснил, в чем заключалась ее сложность.
В общем, группа Онищука «засветилась». Это случилось на вторые сутки. На какое-то время спецназовцам удалось оторваться от преследовавшего их отряда. Успели залечь на склоне сопки, замаскироваться. Вот и все. Дальше им оставалось лишь наблюдать за тем, как стягивалось вокруг них  кольцо резведдозоров противника и ждать: обнаружат или  не обнаружат? Наконец кольцо сжалось. Душманам было ясно, что разведгруппа залегла именно на этой сопке, оставалось лишь  найти  ее. Применили традиционный прием – прогнали через сопку отару овец в расчете на то, что пугливые животные среагируют на малейшее движение притаившихся людей. Отара пересекла сопку раз, другой - ни одно животное не проявило никаких признаков беспокойства.
Если бы душманы пришли к выводу, чтоспецназовцев   здесь нет, они бы покинули местность. Но нет, «бородатые» стали провоцировать затаившихся:
- Эй, вы, подлые трусы! – орали они поодиночке и скандировали группами, прочесывая сопку вдоль и поперек. - Вы боитесь нас! Вам воевать только с женщинами  и  детьми! Вы храбрые только в танках!
Каких только гадостей не услышали разведчики. Оскорбления довели  Олега Онищука до белого каления. Ему хотелось ударить из всех стволов, чтобы зат кнуть «душкам» глотки. Об этом просили по радио и старшие троек. Но Олега  останавливала мысль:
- Чего добьемся? Разве что, красиво умрем, прихватив с собой на тот свет десяток, другой «душков». Нет, не стоит.
Однако мысль работала дальше:
- Если бы ударить, сохранив своих парней. Выбрать бы подходящий момент.
Это была уже идея. Правда, шальная, абсурдная, тем не менее идея. Сначала она показалась Онищуку совершенно нереальной, но чем тщательнее он ее обдумывал, чем внимательнее наблюдал за поведением душманов, тем больше склонялся к выводу о возможности ее осуществления.
Старший лейтенант  заметил, что бдительность душманов заметно уменьшилась. Если в самом начале при прочесывании их группы строго соблюдали дистанцию зрительной связи, то постепенно некоторые сошлись, между другими образовались большие разрывы, так что некоторые группы уже не видели ни впередиидущих, ни последующих. Одна из таких групп как раз приближалась к тому месту, где в окопчике затаились Онищук, радист, а поблизости еще несколько десантников. И тут Онищук принял решение.
- Приготовиться к прорыву! – подал он по радио команду старшим троек. – Огонь открывать по сигналу!
Группа «бородатых» между тем подходила все ближе. Впереди шел боевик  с гранатометом в руках, рядом с ним – подносчик гранат с рюкзаком за спиной, в котором топорщились гранаты. Следом толпой брели пятеро с автоматами.
Онищук выждал, когда дозорные оказались метрах в 20-30 и дал короткую очередь по подносчику гранат. Целился в рюкзак и не промахнулся. Грохнул взрыв, и подносчика с рюкзаком как не бывало. Через минуту десантники  уже подбирали автоматы дозорных, извлекали из их карманов документы.
И в темпе марш-броска устремились подальше от сопки, едва не ставшей капканом. Оторвались-таки. О работе на караванной дороге, считал Онищук, уже не могло быть и речи. Он тут же вызвал вертолет для эвакуации и вернулся с группой в батальон на сутки раньше намеченного срока.
Командир отряда считал, что разведгруппе следовало сменить местоположение и продолжать выполнение задания, а Онищук был уверен в правильности своих действий.
Так и остались подполковник Нечитайло и старший лейтенант Онищук в оценке действий разведгруппы каждый при своем мнении. 

РАДИ ДУШЕВНОГО РАВНОВЕСИЯ
Если на службе вдруг не заладится и начинается нервотрепка, то офицер   обычно восстанавливает душевное равновесие в семье. Под ласковым взглядом жены, в беседах и незатейливых играх с детьми, в обстановке домашнего уюта служебные неурядицы отходят на задний план, острота неприятных переживаний сглаживается, и служебные передряги представляются уже мелкими и преходящими. Хорошо, когда семья с офицером. А если ее рядом нет? Тогда остается отвести душу в письме жене, которое, скорее, напоминает монолог обо всем понемногу. Именно такое письмо писал Олег Онищук жене в те дни.

«Здравствуй, моя любимая! У меня все нормально, лишь работой немного завален: нас осталось только три офицера в роте, и наша рота все время ходит на выходы. Потому что в других не осталось боевых офицеров. Я-то не хожу, потому что и за командира роты, и за себя должен работать. Хорошо, что старшина прибыл из отпуска, так теперь немного легче.
Он, между тем, привез две баночки красной икры домашнего посола с Курил, так я уж немного отвел душу.
Вчера был День авиации и нас, с Димой пригласили к себе в гости наши друзья летчики. Между тем, один  из них из Новой Ижицы, из-под К.-Подольска. Они набрали дынь и винограда, так я уж отвел душу. Сам съел дыню килограммов на пять, еще и винограда.
А вечером сварили вареники с сыром и вишнями. Сыр сделал из сухого молока: дал ему закиснуть, а потом прокипятил и процедил. Вышел немного пресноватым, но все же сыр или что-то похожее на него. А вишни взял из компота. У нас тут продается югославский. Вышло совсем неплохо. Хлопцы хвалили. Да я и сам ел с аппетитом. Летом приду, так наварю с правдашним сыром, свежими ви шнями, как тогда, после свадьбы, помнишь?
Галюнь, а в день нашей свадьбы я ездил на БТР и искал нашего пропавшего солдата. И вспомнил про этот день, сказать по правде, лишь вечером, когда мы сели ужинать возле вагончика. И отметил наш юбилей котелком винограда.
А как ты там, моя любимая, мой котеночек? Прислала ты фотографию, я ее сначала рассматривал при свете фонарика (свет выключили) и подумал: «А что это за тетечка сидит рядом с моей матерью?» Потом смотрю – такое знакомое и милое лицо. Всматриваюсь – это же моя Галиночка, моя любимая женушка! Видишь, что значит не видел тебя беременной, сразу даже не узнал. Я же привык к твоей французской фигуре. Ты уж прости своего мужа за такое неуважение!
Скоро нам будет уже немного легче: придет один командир взвода, другой на подходе, Володя из госпиталя придет. Тогда и у меня времени будет больше.
А главное, скоро ты уже напишешь, что нас в семье стало четверо. Галюнь, если сестричка будет такое же чудо, как Светланочка, то я не  против. А назвать ее хотел бы Галинкою, пусть у нас будет еще и маленькая Галиночка. Впрочем, решать тебе, за тобою последнее слово. Галюнь, а телеграмму не посылай, не дойдет. Пиши письмом, я буду ждать.
Передавай привет всем нашим. До свидания. Целую вас, мои дивчатки!»

СКРИПУЧАЯ МАШИНА
Перед самым выходом с разведгруппой из военного городка старший лейтенант Онищук зашел к дежурившему в центре боевого управления старшему лейтенанту Сергею Никитину, чтобы уточнить оперативную обстановку. К Никитину поступали доклады от всех находившихся на заданиях разведгрупп, и он, таким  образом, располагал самой свежей и достоверной информацией.
- Какова сейчас активность душманов? - спросил Онищук.
- Ни одна из наших групп боя не ведет. Твою группу чем выбрасывают?
- «Броней».
- Это надежнее.
- Но медленнее. «Вертушкой» было бы быстрее.
- Взлетишь, верно, быстрее, но не известно, где сядешь. И сядешь ли вообще.
- Конечно, есть вероятность напороться на «Стингер», но теперь она вроде бы уменьшилась.
- Имеешь в виду артиллерийскую обработку местности по курсу взлета перед вылетом «вертушек»?
- Ее.
- Видишь ли, у меня своя точка зрения на этот счет.
- На чем она может быть основана? Яснее ясного: если перед вылетом «вертушек» по ближайшим сопкам и долинам в течение десяти минут молотить снарядами, то там ни один «Стингер» не уцелеет.
- Не уцелеет, Олег, верно. И в самом начале, когда мы стали применять этот прем для избежания потерь «вертушек», он давал результат. А потом стал работать во вред нам. Душманы быстро разобрались, что к чему. Как только мы начинаем бить по сопкам, их зенитчики со всех окрестностей бегут к тем сопкам, зная, что именно в том направлении полетят «вертушки». Их может быть еще больше, чем до артналета.
- Хочешь сказать, что «духи» приспособились к нашей тактике, а мы оказались неповоротливые.
- Честно говоря, меня, Олег, зачастую просто злит неповоротливость некоторых наших должностных лиц. Слишком медленно вертятся шестерни нашей скрипучей согласовательной машины. Ведь иной раз, когда твоя или еще чья-то разведгруппа просит срочно прислать «вертушки», то до полутора часов уходит на то, чтобы в эскадрилье получили из Кабула разрешение на вылет. Летчики молодцы! Иной раз, видя, что позарез нужны в горах, они вылетают без разрешения. Вообще, пока в группе раненых нет, вертолетов не допросишься.
Извини, Олег, я тебе перед самым выходом о всяких неприятных вещах говорю.
- Ничего, Серега, я не из впечатлительных. Понимаю, что у тебя наболело. А что касается нашей скрипучей согласовательной машины, то я уже понял, что лучше всего полагаться не на нее, а на свою голову – так надежнее.


ПОКОЯ НЕТ
После довольно продолжительного молчания капитан Ярослав Горошко писал письмо своей жене.

«Людочка, кохана моя, здравствуй!
С приветом и массой наилучших пожеланий к тебе Ярослав. Извини, что снова получился перерыв в переписке, но это снова не по моей вине, потому что все время на выходах.
У нас дела обстоят неважно. «Духи» вот уже пять дней подряд обстреливают наш батальон эрэсами (реактивные снаряды – авт.) – осколочными и зажигательными с фосфором. С 18.00 до 19.30 по сорок-пятьдесят снарядов выпускают. Потерь пока нет, но уже накрыли зажигательными караульную заставу и кладут снаряды очень близко от аэродрома и станции тропосферной связи. Огонь артиллерии в ответ пока результатов не дает, так как не можем нащупать их огневые позиции – они  их постоянно меняют. Сегодня вызвали штурмовиков на время, когда они будут вести обстрел. До этого меня два раза обстреливали в 1986 году.
Недавно я летал в командировку на сборы, был в Кабуле и Джелалабаде. Видел Усанова и Костина из наших, а также Михайлова Сашку и Федорченко.
Скучаю по тебе очень сильно, дорогая моя зоренька, скучаю по детям. Но…война и ничего здесь не поделаешь, приходится терпеть. Часто снитесь последнее время, почти каждый день.
Погода у нас стоит плюс 35, еще дует «афганец». Уже началась желтуха, тиф, дизентерия и т.д. Одним словом, все как и было раньше.
Сегодня летали в Кандагар, видел там Карпенко, Плужникова и Бабийчука. По дороге назад нас обстреляли из крупнокалиберного пулемета. Но Ми-24 накрыл этот пулемет.
Все мои бездарные взводные скоро меняются, посмотрим, кого пришлют взамен.
Вот так и живем тут, в Тазирабаде. Напиши, получила ли переданные мною кофе, чай и парфюмерию? Передавай привет Юре Миклашевскому, всем нашим знакомым.
До свидания! Крепко целую! Всегда твой Ярослав. Поцелуй за меня детей. Скоро, следующим письмом вышлю фотографии».

ЖЕСТОКИЙ ЗАКОН
В те же дни Юрий Исламов писал Андрею Михалеву в Свердловск.
«Здравствуй, Андрюха! С огромным приветом, Юрик. Извини, что долго не отвечал на твое письмо, вот только сейчас собрался. Как ты провел лето, стройотряд, практику? Теперь, вот, закончился ваш «летний семестр», вновь начнутся занятия, зачеты, недели аттестационные.
Как первый курс – приехал с картошки? Все молоденькие, свеженькие девушки там, а? Ты не познакомился еще? Часто вспоминаю нашу студенческую жизнь. Теперь всего этого нет. Что нового в  Свердловске, институте? Какие  изменения? Ты пиши больше, мне  интересно знать. Как Аллочка? Еще не пополнился их строй? Наверное, она уже не живет в общаге? Видишь или нет Ахмеда? Да, Андрюха, как там наш Игорек Низамов? Живет еще? Андрюха, пишут тебе или нет Владик, Андреев Серега? Если ты знаешь их адреса, вышли мне. За все четыре месяца я ни единого письма от них не получил. Ты обзавелся личной подругой или пользуешься подругами общими? Фото поучил – прекрасно выглядишь.
Если говорить о себе, то все в общем-то по старому: жив, здоров, жалоб и заявлений не имею. Остался год службы. На днях приказ выйдет. А там уйдут «дембеля». Через полгода – следующие. А после выйдет и наш приказ. Так ведь? Будет и на нашей улице праздник. Сильно хочется домой, увидеть мать, отца, сестренку. Всех вас, да вообще гражданку. А то вот уже четыре месяца живу среди сопок. Есть, правда, у нас телевизор в ленкомнате. Передачи все из Москвы можно смотреть. Газеты свежие, бывают фильмы в клубе, когда привезут. Но, тем не менее, хочется домой. До армии рвался служить, теперь  же хочется, чтобы все быстрее кончилось. Служба у меня не однообразная, потому не так скучно. Жара спадает, утром и ночью холодно. Вот в общем то и все о себе.
На этом письмо свое закончу, крепко жму руку. Желаю успехов в новом учебном году! До встречи! Жду твоих писем. Исламов Ю.».

Юрий сложил письмо, не перечитывая. Когда перегибал тетрадный лист, взгляд скользнул и невольно задержался на словах: «Служба у мены не однообразная». Рассказать бы Андрюхе обстоятельно о своей «неоднообразной» службе. Да не так просто это. Описание любого выхода в одно письмо не втиснуть. Кроме того надо суметь рассказать так, чтобы Андрей отчетливо представил себе все происходящее в горах. Если даже удастся ярко изобразить всевозможные случаи, боевые эпизоды, то останутся нюансы – вопросы, которые возникают у Юрия. Он не может найти на них точного ответа ни в горах, ни в  военном городке. Пытался поделиться кое-с кем из друзей своими размышлениями, вместе поискать ответа, но от этого только добавилось вопросов.
Вот, недавно «забили»  ночью грузовую машину. Юрий, Бахтиер Алимов, еще кто-то из парней настороженно подошли к ней, стали досматривать. В кабине, навалившись узкогрудым телом на руль, умирал водитель. Судя по теплой вмятине не соседнем сиденье, в кабине был еще один человек - он убежал. В фургоне лежало несколько автомобильных шин. Оружие и боеприпасы нередко прячут под всевозможные вещи хозяйственного назначения, поэтому разведчики перебрали шины. Все до единой. И  ничего не обнаружили. Никакого оружия, даже винтовки, не оказалось и в кабине.
Получалось, что убили мирного человека? Убили не врага – просто человека. При этой мысли у Юрия озноб прошел по коже.
- Давай попробуем разобраться,- мысленно произнес он.
И стал поочередно приводить доводы за и против.
Если это мирный водитель, то почему он отправился в путь ночью? Население Афганистана  знает о действующем запрете на ночную езду. Может быть, его, мирного водителя послали с целью проверки маршрута. Он мог выехать, подчиняясь приказу полевого командира или за щедрое вознаграждение. Но могла повести его в дорогу и острая необходимость, чья-то беда, чей-то зов о помощи.
Водитель  время от времени мигал фарами – как это следовало понимать? Как угодно. Могла оказаться не исправной электропроводка. Конечно, мигание могло означать сообщение для пославшего, мол, путь свободен. Но, возможно, сигналы предназначалисьспецназовцам:  видите, мол, я не скрываюсь, мне очень нужно ехать, и я не везу ничего недозволенного.
Так и не смог Юрий ответить самому себе на вопрос: кого же они убили – врага или мирного человека?
Пару дней спустя поделился своими беспокойными мыслями с Бахтиером Алимовым, который с первого дня их знакомства стал называть Юрия Исламчиком.
- Ну, Исламчик, спросил бы ты о чем-нибудь попроще, - покачал головой Бахтиер. – У меня самого такой же вопрос еще раньше застрял в голове.
И он рассказал эпизод. Тогда спецназовцы по наводке искали в одном из  кишлаков склад с оружием. Обходили дома все подряд, один за другим. Смотрели во дворах, заглядывали во всякие  закоулки. Хозяева на стук беспрекословно открывали двери, предоставляя возможность осматривать все, что непрошеные гости считали нужным. А в одном из домов произошла заминка.
- Стучу – не открывают. Еще громче стучу – то же самое. Стучу так, что  уж никак нельзя не услышать, - живо рисовал Бахтиер Юрию картину той операции. – Сам понимаешь, какие предположения  возникли в моей голове. Вышиб я дверь плечом. И тут на меня бросился человек с кетменем в руках. Размышлять было некогда, я его изуродовал.
В доме разведчики осмотрели все особенно тщательно. Не нашли не то что склада, вообще никакого оружия. Склад оказался в другом месте.
- После я задумался над всем произошедшим, - продолжал Бахтиер. – Почему хозяин не открывал, бросился на меня не с ножом, а с кетменем. Кто он был: враг или же простой человек с развитым чувством хозяина, который не стерпел, чтобы в его доме производили обыск чужие люди? Мне, конечно, было жалко его, но ведь и он меня изуродовал бы. Да, я для него – непрошеный гость, но ведь я искал оружие, чтобы спасти, может быть, его самого от смерти. Вот  как все оказалось закручено.
Бахтиер и Юрий помолчали.
- И что теперь? – возобновил разговор Исламов.
- Как что? Как и раньше будем выходить в горы, на караванные дороги, «забивать» транспорты. Главное в этой необычной войне то же, что и во всякой другой: жизнь человека обесценена. Что их, что наша жизнь – цена ей копейка.
- Но если дело доходит до драки?
- В таком случае мы стараемся отдать свою подороже. Если же прилетит ракета или снайпер «клюнет», то тут – бесплатно. Но это, Исламчик, еще не самое главное.
- А что же самое?
- Оно будет после того, как мы вернемся с войны. Какой ценой тогда будем мерить жизни свои и чужие? Что, если привыкнем к «афганской» цене. Посчитай, сколько нас пройдет за эти годы через Афган. Они могут установить в России новую, копеечную цени жизни. Вот это будет плохо, очень плохо.
Парни в рзговоре коснулись одного из жестоких законов войны, который гласит, что ненависть порождает ненависть. Возникает горячее, неукротимое желание отомстить, и месть может обрушиться на головы совершенно не виновных людей.
Ни Юрий Исламов, ни Бахтиер Алимов, скорее вего, не знали об эпизоде, который имел место в одном из боевых выходов старшего лейтеннта Владимира Ковтуна в феврале 1986 года. Тогда его разведгруппа  в количестве  шестандацати человек выдвиглась на двух БТР в район десантирования. Впереди шло подразделение минирования, которое проверяло дорогу. О дальнейшем Ковтун рассказал потом так:
- Нашли несколько мин и тут же рализовали – обвинили проходящих мимо дехкан, что это их закладка. Привязали найденные мины на головы и рванули.
Как говорится, без суда, следствия и адвоката. Офицер-спецназовец выступил одновременно в лице обвинителя, следователя, судьи и исполнителя приговора.
Еще один примечательный эпизод из боевой деятельности уже 459-й отдельной роты спецназа. О нем рассказал после окончания афганской войны непосредственный участник события офицер-спецназовец Н.Губанов. Возглавляемая им группа из дести бойцов получила задание произвести зачистку кишлака, из которого «нападали на наши войска». Когда разведчики приближались к селению, их обстреляли «из чего-то крупнокалберного». На часах было 5 утра. Перебежками приблизились к дувалам и приступили к выполнению задания. Дальше цитируем по книге «Афганистан – звездный час спецназа».
«Носимся по кишлаку, отыскивая стрелков. Разве за день можно перевернуть более тысячи халуп, имеющих кучу подвалов, сараев, всяких закоулков? Перевернули несколько куч дров – ничего. На дороге находим стреляные гильзы от «Бура». Должно быть и стрелковое оружие.
Уже 10 часов. Бойцы взымыленные. Поиски ни к чему не прводят. Мы, десять человек ненавистных шурави носимся среди мрачно сомотрящих жителей. Если бы не наши автоматы в руках, нам бы здорово не повезло.
Нужен результат. Его будет требовать наш главком. Полномочия получены. Надо выполнять. Сгоняем на площадь всех жителей, кто может двигаться. Они стоят угрюмо глядя на нас. Через переводчика обращаюсь к ним с требованием указать, кто стрелял и где спрятано оружие?
Требование абсурдно и заранее обречено на неудачу. Тогда приходитя принимать меры пожестче.
По моему указанию из толпы выхватывают одного жителя. Страха в его глазах нет. Только ненависть. Условия им известны. Если в течение 20 секунд не называют стрелков, вызванный погибнет. Солдат-переводчик  громко начинает считать. Раз, два, три. Никто не издает ни звука. Выстрел из пистолета в голову, и несговорчивый падет. Указываю на следующего. Та же картина. Сержант перезаряжает пистолет. Гора  трупов постепенно растет.
С толпой у нас психологическая борьба – никто не скажет ни слова. Можно перебить хоть всех, но мы ничего этим не добьемся. Над площадью веет ужас. Для нас это непонятный феномен. Для них это – долг веры, долг ислама.
Даю команду на отход. Уходим из кишлака, предупредив, что еще вернемся, если стрельба не прекратится. Каждый знает, что возвращаться сюда хуже смерти.
К вечеру, наблюдая в бинокль, видим вереницы афганцев, несущих своих погибших жителей. Само собой разумеется, эта акция у них любви к нашей армии не добавила».
Возрастающая ненависть афганцев к советским войскам находила конкретное выражение в увеличении количества боевых отрядов вооруженной оппозиции. К 1988 году их число возросло до 1335. По утверждению военных аналитиков,  оружие взяло в руки практически все сельское население Афганистана. Иными словами, партизанское движение приобрело всенародный характер.
Так выглядело в Афгане на практике действие жестокого закона войны.



РЕАЛЬНОСТЬ И РОМАНТИКА
Сбивчивые размышления Юрия Исламова прервали повторяющиеся звуки настраиваемой гитары и звонкий голос младшего лейтенанта Константина Горелова. Костя заменил отслужившего свое в Афгане переводчика Сергея Рождественского. Горелов оказался общительным человеком, отличным гитаристом. Такие у «караванщиков» ценились, и его приняли сразу. Что же касается гитары, то Костя быстро нашел общий язык с отменными гитаристами командиром роты капитаном Прониным, командиром взвода лейтенантом Дмитрием Ястребовым и младшим сержантом Виктором Распутиным. Правда, заполучить гитару Пронина было непросто, поскольку он жил вместе с замполитом, зампотехом, заместителем комбата в «канцелярской» - маленьком домике, стоявшем на линейке. Зато гитара взводного Ястребова, жившего в одной палатке с солдатами, была доступна в любую минуту. По этой причине Костя Горелов чаще заходил во взводную палатку и тут отводил душу на шестиструнной. Нередко к гитаристом подсаживался младший сержант Москаленко и включал магнитофон на запись.
Юрий Исламов тоже брал в руки гитару, но лишь в том случае, если поблизости не оказывалось кого-либо из виртуозов. Он был невысокого мнения о своем исполнительском умении и старался не давать повода для подначек, хотя они звучали обычно вполне доброжелательно.
Костя Горелов между тем настроил гитару и запел:

Ты привыкла вздыхать в тишине.
На войне, на войне, на войне.
Тишина – это только обман,
Лишь обман. По тропе крутой, по земле чужой
Мы уходим на караван.
Караван!
Это радость побед и потери боль.
Караван!
Жду я встречи с тобой, караван.
Разогрет от крови Афган.
Караван, караван, караван.
Не привыкнем с граждански никак,
Там все ясно: там друг есть и враг.
Здесь же души людей
Тяжело разглядеть сквозь туман.
Жалко нет его, друга одного,
Навсегда его взял караван.
Караван!
Это фляга воды, без которой смерть.
Караван – это значит суметь.
Караван!
Убивать шурави им велит кумандан.
Караван, караван, караван.

Юрию эта песня нравилась. Она была о нем, о всех «караванщиках». В песне звучали правда и романтика. Слушая, напевая ее вместе с друзьями, Юрий с гордостью ощущал свою причастность к службе, связанной с реальным риском. Особенно сильно он переживал чувство гордости, когда в городок приходила весть о ранении или гибели кого-либо там, в горах. Умом Юрий жалел сослуживца, сочувствовал его родным и близким. В то же время внутренний голос произносил не без гордости:
- Такая у нас, спецназовцев удьба! Он знал, куда шел. Тельняшка и голубой берет даются не за «здорово живешь». За них надо быть готовым платить жизнью.
Во время этих размышлений Юрий ни разу не представил себя на месте неудачливого сослуживца. Воображение отказывалось  нарисовать ему картину его собственного ранения или  его гибели. С ним не могло такое случиться! С кем угодно другим, но только не с ним. Он попробовал выразить это в стихах.

Нас в горах не найдет даже радиосвязь,
С безымянных высот бьют по нас, не таясь.
Поднимаемся в рост, отвечаем огнем,
Между огненных звезд, не сгибаясь, идем.

 ПО ТЕЛЕВИЗОРУ –  ЕРУНДА
Смеркалось. До выхода разведгруппы Онищука на задание оставался примерно час. Старший лейтенант тщательно проверил экипировку каждого десантника – должно быть все необходимое и ничего лишнего: десять гранат, девятьсот или больше патронов, фляжка воды 0.7 литра, очень в меру  консервов.
- В горах чем меньше пьешь, тем легче тело, тем сильнее, послушнее ноги, - утверждал офицер.
Дав указание устранить выявленные недостатки, он разрешил группе разойтись.
У младшего сержанта Исламова недостатков оказалось совсем немного. Главное – рюкзак десантника, пулемет и снаряжение были подготовлены как положено. Чтобы скоротать оставшееся до выхода время, Юрий прошел к речке и остановился почти у самой воды. Над ней, клубясь и сгущаясь на глазах, неслышно поднимался туман. Подавала голос какая-то птаха. Разогретая за день прибрежная галька струила теплый воздух без вкуса и запаха.
- Наверное, то же самое сейчас и в Арслан-Бобе,- подумал Юрий. – Только у нас на берегу пахнет сеном.
От этой мысли у него засосало под ложечкой. Он вернулся в палатку, быстро достал тетрадь, из которой вырывал листы для письма, рванул бумагу и через минуту уже писал.

«Здравствуй, папа! Итого мне остался примерно год службы. Самое главное – не волнуйтесь с мамой, все будет хорошо. То, что показывают по телевизору, - все ерунда. По крайней мере, в нашем батальоне более менее спокойно.
Сенокосная пора, наверное, началась. Жара. А ты один и помочь некому. Где сено косишь – там же, в Дашмане? Я понимаю, одному очень трудно и скучно. Я тебе обещаю, пап, как только я отслужу, закончу учебу, ты у меня будешь только сидеть дома, все твои заботы и обузы я возьму на себя. Ты у меня самый отличный человек, пап, я горжусь тобой. Многому ты меня научил. И трудолюбию тоже. Потерпи еще немного. Я очень горжусь вами, мои родители.
Где-то в начале декабря вступлю в кандидаты в члены КПСС. Вернусь домой уже коммунистом.
Пап, что нового дома? Баню еще не начал строить? Ну, ничего, я приеду – возьмемся за нее вдвоем. Ты только материалы готовь. За неделю мы такую баньку построим».

- Группа, строиться! - подал команду старший лейтенант Онищук.
Юрий толкнул в тумбочку тетрадь с неоконченным письмом, взял свой пулемет и быстрым шагом направился к месту построения.
На караванную дорогу разведгруппа вышла около двенадцати ночи. Не зря перед выходом старший лейтенант долго сидел перед крупномасштабной картой, замеряя расстояния, рассчитывая и снова замеряя. Теперь он кратчайшим путем шел к сопке, которая возвышалась на изгибе дороги. С нее караванный путь просматривался далеко  направо и налево. А для того, чтобы сбежать с нее и оказаться у дороги, требовались считанные минуты.
Узкий пучок света от автомобильных фар внезапно вскользнул справа из-за волнистой линии горизонта и, постепенно расширяясь, стал плавно приближаться к сопке, где затаилась группа. Наблюдая за автомобилем, Онищук неторопливо размышлял вслух:
- Фары мощные – значит идет «сарай» большой грузоподъемности. Идет на низкой передаче, медленно. Следовательно, загружен под завязку. Охранение должно быть многочисленное – к нему надо отнестись серьезно.
Старший лейтенант перевел взгляд на десантников и отдал приказание:
- Приготовиться к бою! Исламов, - огонь  из пулемета по моей команде!
Вскоре эта команда прозвучала. Юрий прицелился  с таким расчетом, чтобы кабина оказалась в зоне поражения. И не промахнулся. Вслед за пулеметной очередью прогремело несколько очередей  из автоматов. Охранение транспорта не приняло боя, оно растворилось в ночи.
Утром десантники досмотрели «забитый» автомобиль. В кузове под брезентовым тентом оказался обычный набор оружия и боеприпасов: автоматы, гранатометы, безоткатное орудие, пехотные и противотанковые мины, патроны, пакеты со взрывчаткой.
-Задокументируем данный факт для отчета, - произнес Онищук, по указанию которого один из младших командиров взял с собой фотокамеру.
Защелкал затвораппарата, запечатляя парней на фоне автомашины, сваленных в кучу боеприпасов и оружия.
По возвращении в городок Юрий Исламов вложил фотокарточку в конверт и послал вместе с письмом домой. О том, как появилась фотография, он не напи сал ни слова.

НЕ ПРЕДУСМОТРЕЛИ
Эта мысль пришла капитану Горошко уже после того, как все вопросы, связанные с предстоящим маршем, были отработаны.
- А ведь мы не предусмотрели взаимодействие экипажей бронетранспортеров на случай непосредственного нападения «духов» на головные БТР, - сказал он временно исполнявшему обязанности начальника штаба батальона капитану Кочергину. - Надо четко определить командирам взводов, кто и как в этом случае окажет помощь.
- Шутишь, Ярослав, - прозвучало в ответ. – Колонна отряда – такая силища. Да кто же из полевых командиров рискнет на нее нападать?
- Они и  не будут связываться со всей колонной, - стоял на своем капитан. – Врежут из гранатометов по одному-двум БТР, подсыплют из пулеметов и смоются.
- Ну, это не солидный вариант, Ярослав. Он не заслуживает внимания.
Так и не сумел Горошко настоять на своем. После того, как они разошлись и каждый занялся своими делами, у Ярослава возникло чувство досады на самого себя: все-таки следовало убедить Кочергина. Однако запущенная машина подготовки к маршу работала уже на полных оборотах, и остановить ее теперь было непросто.
 Тут у Горошко в руках оказался лист с копиями его донесений о результатах выполнения ротой заданий за последнее время. Ярослав  пробежал взглядом знакомую страницу.
«В районе населенного пункта Наухез группой во главе с лейтенантом Кирщиным уничтожен автомобиль «Симург» с оружием и боеприпасами. Убито 5 мятежников. Захвачено: 2 автомата, документы, остатки 5 переносных зенитно-ракетных комплексов. Своих потерь нет».
«В 6 километрах южнее озера Аби-Истада группой во главе с капитаном Горошко уничтожен автомобиль «Тойота» с оружием и боеприпасами. Убито 4 мятежника. Захвачено: 2 автомата, 2 винтовки «Бур», документы партии НФИРА. Своих потерь нет».
«В 10 километрах южнее ущелья Болабанд группой во главе с лейтенантом Кирщиным уничтожен мотоцикл «Хонда». Убито 4 мятежника. Захвачено: 1 пленный, 4 винтовки «Бур», 1 пистолет, документы партии ИДА. Своих потерь нет».
Взгляд зацепился за  фразу «своих потерь нет».
- Надо плюнуть три раза, - подумал несуеверный капитан. – За все месяцы командования ротой не потеряли  ни одного человека. Постой – ни одного? А Саид Вали? Разве он - не потеря?
Несколько дней назад, оказавшись проездом в Гелане, Горошко встретился с давним знакомым царандоевцем Шакатуром.
- Нет больше, товарищ Ярослав, нашего с вами друга Саида Вали, - печально произнес Шакатур сразу же после взаимного приветствия. - Расстреляли его бандиты.
И затем рассказал капитану, как все было.
Руководитель местного отдела ХАД по имени Маманд вызвал к себе на совещание Шакатура, Саида Вали, вообще, все руководство геланского царандоя. Все они выехали на одной машине вместе со своими женами. Ехали и не знали о том, что возле кишлака Моте их ждала засада. Первым же выстрелом из гранатомета автомобиль был поврежден и остановился. Бандиты, судя по всему, рассчитывали на легкую добычу, но не на тех напали. Все мужчины в автомобиле, как всегда, имели при себе автоматы. Завязался бой. Саида Вали ранило, и тогда он сказал Шакатуру:
- Уводи всех вдоль мандеха, я вас прикрою.
И Шакатур повел. А Саид Вали продолжал вести бой один. Его еще раз ранило, он потерял сознание. Бандиты взяли его в плен и держали три недели. Все пытались склонить к сотрудничеству.
- Грязные свиньи! - отвечал он им. – Неужели вы не поняли, что Саид Вали не продается?
Упрямца стали склонять к измене пытками и тоже ничего не добились. После этого его расстреляли.
- Теперь ряды защитников революции в Гелане заметно поредели, - с огорчением произнес Шакатур. – Еще раньше погибли некоторые другие офицеры царандоя. Но у многих погибших есть сыновья – я думаю, они займут в строю защитников революции места своих отцов. Они готовы, я уже говорил с ними. Правда, они еще не умеют владеть оружием, но я научу их.
Неприятные воспоминания капитана прервал звонкий голос:
- Товарищ капитан, разрешите обратиться?
Перед командиром роты стоял младший сержант Андрей Гуров. Лицо парня светилось тем здоровьем, которым светится лицо всякого военнослужащего, вылечившегося и отоспавшегося в госпитале.
- Обращайся, слушаю, - произнес командир роты.
- Товарищ капитан, возьмите меня на выход!
- На выход? Сколько дней прошло после госпиталя?
- Два…Два с половиной.
- А отпуск при части тебе определен в десять дней. Значит, осталось отдыхать семь с половиной. Отдыхай!
Тут за стенкой казармы-палатки, в курилке кто-то запел под гитару.

Лютое солнце над Кандагаром
Мертвою хваткой вцепилось в поля.
Наша колонная окутана жаром –
Семьдесят выше нуля.
Лица, как маски под солнцем и пылью,
Через одежду жжет тело броня,
Смешаны грани меж бредом и былью –
Семьдесят выше нуля.
Душит жара разомлевшую волю,
Треснули губы, о влаге моля
И проклиная солдатскую долю, -
Семьдесят выше нуля.
«К бою!» - и пекла как не бывало,
Вихрем взметнулась, вскипела земля.
Рота в ущелье душманов зажала,
Подумаешь - семьдесят выше нуля!

Оба молча дослушали песню до конца.
- Вся группа уходит, - первым заговорил Гуров. – А я, заместитель командира группы остаюсь. Это не отдых, это же – наказание, товарищ капитан.
- Заместителя командира группы на этот выход я уже назначил. Если сейчас отстраню – человек обидится.
- Я понимаю, товарищ капитан. Тогда хотя бы - старшим бронетранспортера. На 312-й, там место как раз вакантное.
Капитан Горошко внимательно посмотрел в глаза младшего сержанта и принял решение:
- Хорошо. На 312-й - старшим!
День стоял безветренный, жаркий. Броня нагрелась так, что руки не прислонить. Удержать бойцов в машинах было невозможно, они почти все сидели на броне. Тучи пыли, поднимаемее  головными БТР, никуда не сносило, они  клубились над колонной, покрывая технику и людей толстым слоем бурой пудры. От пыли слезись глаза, люди чихали и кашляли, но продолжали ее вдыхать, потому что – куда же от нее денешься.
Вдоль дороги с обеих сторон тянулись, уходя за горизонт, вереницы предгорных сопок – с редкой пожухлой травой, выпирающими ребрами скальных пород, молчаливые и угрюмые. Время от времени к самой колее подходили овраги-мандехи: одни глубокие - до 30 метров, с отвесными стенами, другие помельче – с наполовину осыпавшимися боками. Унылый, наводящий на дремоту пейзаж. Где-нибудь в середине колонны кто-то, возможно, и дремал, но на головных БТР смотрели во все глаза.
Повинуясь выработанному за время службы в Афгане чувству постоянной настороженности, капитан Горошко по мере приближения к каждому очередному мандеху внутренне напрягался и проводил цепким взглядом по тем участкам, где могли бы засесть душманы. Вон впереди справа еще один мандех - старый, неглубокий, основательно заросший кустарником.
Головной БТР миновал неприятное место. А когда с мандехом поравнялся БТР № 312, из кустов  появилась фигура с гранатометом наизготовку. Грохнул выстрел – БТР № 312 приостановился и стал сползать с дороги. Капитан Горошко находился на третьем бронетранспортере. При виде душмана с гранатометом Ярослав выругался:
- Вот черт! Получилось,  как я предполагал.
Больше он ни о чем подумать не успел, потому что следующая граната была пущена в его БТР. Промах с такого расстояния исключался. Граната попала через люк внутрь машины и угодила в стоявший за спиной Ярослава ящик с минами. Ярослава отделяло от ящика металлическое перекрытие, оно в какой-то мере защитило офицера. Но главное – Ярославу повезло и очень крупно: в ящике взорвались всего две мины. Если бы сдетонировали все, то на том месте, где стоял БТР, осталась бы  только  воронка. Но поскольку взорвались  лишь две, то БТР остался на месте, а капитана Горошко взрывной волной отбросило на несколько метров. Он оказался контужен.
То, что его контузило, Ярослав осознал и почувствовал только после боя. А тогда он сразу же вскочил на ноги и увидел, как душманы поливали огнем головные бронетранспортеры. Раненый Гуров вытаскивал из БТР раненого водителя ефрейтора Крамарева. Другие десантник на головных БТР  вели энергичный ответный огонь, а вся колонная стояла и смотрела на происходящее. Не равнодушно, конечно, смотрели спецназовцы– переживали за товарищей. Да что толку было в переживаниях, когда требовалась эффективная поддержка огнем. Ее должен был оказать тот, кому это удобнее всего, чья помощь даст наилучший результат. А это нужно было обдумать и отработать заблаговременно, когда готовились к маршу.
Крепко выругался капитан Горошко, видя происходившее,  и взялся лично управлять боем.
Душманов, конечно, отогнали, причем, не без потерь  для них: десять «бородатых» было убито, трофеями стали автомат, по паре карабинов  и винтовок «Бур», один револьвер. Вот и все. А какую цену заплатили! Погиб рядовой Долобаев. Были ранены младший сержант Гуров, ефрейтор Крамарев и Татаринко, контузило капитана Горошко, рядовых Камолова и Мамедова. А БТР № 312 сгорел полностью.
Когда потом вернулись  за сгоревшим бронетранспортером, чтобы отбукси ровать его в  батальон, нашли прикрепленную к крышке люка записку: «Смерть шурави! Да здраувствует ДИРА! Написал моджахед Шах Вали Тарбани».
- Что ж, на войне порой не мешает знать имя того, кто тебе наносит чувствительные удары, – подумал Ярослав Горошко, прочитав принесенную ему записку.

«ВОЙНЫ ЗДЕСЬ НЕТ»
«Мама, все время ты пишешь, что здесь война, что здесь убивают. Да нет здесь такого, поверь мне. О какой войне ты пишешь, никакой войны здесь нет. Раньше, говорят, была. И не переживай нисколько. Ты там продуктами, самое главное, запасайся. Приеду, буду только твои блюда есть. Ты у меня варишь отлично, лучше всех…»
Юрию хотелось, как он это нередко с удовольствием делал, мысленно унестись домой, окунуться душой в расслабляющую атмосферу домашнего уюта, но не получалось – мешала песня. Ее напевал кто-то за палаткой из парней, и она цепко держала Юрия в Афгане.
Протерся погон под ремнем автомата,
Истерлась тельняшка на левой груди,
Где сердце колотится, не виновато
Во всем, что за нами и что впереди.
Прошли по ущелью, спустились в долину,
Поднялись оттуда на горный хребет,
В бою разделившись на две половины:
Оставшихся здесь и оставивших след.
Прошли по хребту, по горящему склону,
Фронтальной атакою взяв перевал.
И снова Господь перестроил колонну:
Из двух одного в небеса отозвал.
Пошли с перевала по тропам овечьим,
По минным ловушкам, под скрестным огнем,
Внезапно сверкавшим сиянием вечным
Ребятам, с которыми рядом идем.
Спустились по тропам на горное плато,
Легко нам загадывать: чет и нечет.
Один из нас в небо взметнулся крылато,
Другого навеки земля привлечет.
Протерся погон под ремнем автомата,
Истерлась тельняшка на левой груди,
Где сердце колотится, не виновато
Во всем, что за нами и что впереди.
Гитарист хрипловатым голосом запел другую песню, а Исламов некоторое время  еще оставался во власти первой. Потом Юрий легко перенесся из Афгана, но не домой, как ему хотелось, а в «учебку». Живо припомнились сценки, разрозненные по времени, но объединенные все возрастающей симпатией Юрия ко всему, что было связано со службой спецназовца.
Вот он любуется парадной формой офицеров; вот с гордостью говорит матери о том, как много значат для него тельняшка и берет; вот сообщает домой о том, что стал настоящим десантником. Юрий мысленно улыбнулся своей прежней наивности. Теперь-то он хорошо понимал, как далек был в «учебке» от «настоящего десантника».
- А вообще, кто такой – настоящий десантник-спецназовец? – спросил сам себя младший сержант Исламов. – Ну-ка ответь. Вот зададут тебе школьники на уроке мужества  вопрос после возвращения из армии.
Представив себе эту картину, Юрий хмыкнул, покачал головой. А потом свел брови на переносице. Странно, но после десяти боевых выходов ему было труднее осмыслить понятие «спецназовец», чем в «учебе».
- Скажу им, - стал размышлять Юрий, - что короткого, точного определения нет. Что просто надо уметь пройти в горах со спекшимися от жажды губами, полуголодным несколько десятков километров. А это умение приходит тогда, когда парень перешагнет через грань своих возможностей, которая прежде казалась ему предельной. Но  за ней есть сфера жизни – совсем иная, чем оставшаяся позади. Вот в этой иной сфере по ее особым правилам, необычайно высоким, качественно новым физическим и нравственным нормам живут и служат спецназовцы. А проверка «настоящего» спеназовца происходит в бою.
- Юра, Онищук группу набирает – слыхал?
Это ворвался в палатку Ахмат Эргашев.
- Нет еще, - отозвался Исламов.
- Ну, так спеши! Сам знаешь, сколько желающих пойти на задание с  ним. Уже не один получил отказ.
Все в отряде знали, что желающих попасть в группу  к старшему лейтенанту Онищуку всегда было более, чем достаточно. Особенно их прибавилось после того, как он сделал несколько выездов на караванный путь на  трофейном автомобиле «Симург», доставил в отряд зениную установку «Эрликон».
- С Онищуком интересно, - так считали все, кто побывал с ним в горах хоть один раз.
- Онищук везучий, - утверждали другие.
Действительно, как-то капитан Горошко трое суток просидел в засаде  на караванной дороге и напрасно. Его сменил со своей группой старший лейтенант Онищук – и караван тут как тут.
Результаты каждого боевого выхода были на глазах у всех, но подготовка к нему проходила обычно в присутствии ограниченного количества офицеров. Вот почему мало кто знал, какая напряженная работа Онищука предшествовала каждой, казалось бы, случайной удаче.
- А ты в этом выходе участвуешь? – спросил Исламов Эргашева.
- Конечно, Онищук сказал, что прибывшие в Афган вместе с ним включаются в группу вне конкурса.
- Что же ты молчал об этом! – Юрий стал быстро собрать бумагу, конверты.
- Да не суетись, - успокоил товарища Ахмат.- Не опоздаешь. Онищук специально послал меня к тебе узнать, не захочешь ли ты пойти на это задание, потому что ты только вчера вернулся с выхода в горы.
- Совести у тебя нет, Ахмат! – возмутился Юрий. А еще друг. Такие вещи от меня таишь. Конечно же, я пойду в этот выход.

ПРОВЕРКА НА ЧЕСТНОСТЬ
После служебного совещания офицеров капитан Горошко подошел к командиру отряда.
- Товарищ подполковник, вы поручали мне подумать над тем, как проверить достоверность разведданных, получаемых нами от сотрудников ХАД.
- Да, после раскрывшегося предательство Маманда и гибели Саида Вали такая проверки, по-моему, просто необходима, - согласился Нечитайло.
- Я подготовил акцию. Думаю, ее можно будет совместить с выходом разведгруппы  лейтенанта Крутикова в районе ущелья Болабанд.
- Ну-ка, ну-ка!
Ярослав довольно подробно изложил сценарий придуманной акции.
- А что, неплохо! – одобрил командир оряда. - Только особое внимание обратите на мелочи. В общем, готовьте группу Крутикова и все эти ваши реквизиты.
В назначенный день колонна бронетранспортеров вышла на маршрут в сторону кишлака Шахджой. Когда она достигла селения, капитан Горошко остановил ее и сказал лейтенанту Крутикову:
- Зайду в местное отделение царандоя, потолкую насчет оперативной обстановки. Пусть они считают, что нам предстоит дальний путь.
Минут через пятнадцать капитан Горошко  вернулся.
- Порядок, поехали!
- Что сказали насчет обстановки? – поинтересовался Крутиков.
- Российские метеорологи нередко дают прогноз погоды: «Местами, временами от ясно до дождика». Так и здесь. Но нам их неопределенность даже на руку.
Выйдя  из кишлака Шахджой, колонна прошла два-три километра, спустилась в ложбину.
- Стой! – подал сигнал капитан Горошко.
Бронетранспортеры остановились. Ярослав оглянулся на кишлак, осмотрелся по сторонам.
- По-моему лучшего места не придумаешь, - произнес он. – Мы кишлак не видим, значит, и нас из кишлака не видно. А выстрелы там будут хорошо слышны. Кроме того вон, близ дороги  старые окопы – очень подходящее место для засады. Ну что ж, «засада»,   вперед!
По команде капитана около десяти бойцов  бегом направились к окопам. Ярослав подошел к тому месту, где остались отпечатки их следов. Нагнувшись, прошел несколько метров, повторяя вполголоса:
- Мелочи, мелочи, особенно мелочи. Что ж, следы в порядке – от «духовских» ботинок. Можно начинать «бой». И он подал сигнал.
В тот же момент из старых окопов затрещали автоматные очереди, ударил гранатомет.
- Нормально, – отметил Горошко. – Патроны пакистанские, гранатомет тоже не наш. Специалисты оценят.
Тут загремели очереди со стороны бронетранспортеров…
Через четверть часа после  начала стрельбы капитан Горошко сказал лейтенанту Крутикову:
- Вам пора! А мы тут еще с полчаса «повоюем».
Спецназовцы разведгруппы Крутикова вслед за командиром покинули  БТР и побежали вдоль лощины. Последний, не отставая от товарищей,  заметал следы веником из верблюжьей колючки.
Через полчаса, как и обещал, капитан подал сигнал отбоя. «Бой» прекратился. Игравшие роль душманов вернулись из окопов к бронетранспортерам.
- Здесь следов «духовских» ботинок не должно быть, - заметил Горошко.- По сценарию душманы дальше окопов не проходили.
Один из десантников с веником в руке прошелся от оков и обратно, убирая все отпечатки.
- Какой же бой без раненых, крови и пробоин в БТР? – вслух размышлял капитан.
Взвизгнули и затихли две прихваченные парнями из городка бродячие собаки. Через пару минут один из бойцов бегом понес в окопы окровавленную чалму. Тем временем санинструктор обильно поливал собачьей кровью двух перебинтованных товарищей. Кто-то с помощью паяльной лампы обжигал в борту  БТР старое отверстие от снаряда, придавая ему вид свежего…
Колонна тронулась в обратный путь. На месте «боя» остались простреленная окровавленная пилотка, разорванная в кровоподтеках куртка десантника, окровавленные бинты и обрывки перевязки.
На окраине кишлака Шахджой двигавшуюся с небольшой скоростью колонну встретила толпа любопытных и царандоевец. Посмотреть было на что. На буксире тащили бронетранспортер с зияющей дырой в борту. На одном из БТР возле солдата с перебинтованными грудью и головой сидел врач, держа в руках капельницу. На другом БТР боец в окровавленных бинтах громко стонал.
- Что случилось? – встревожено спросил царандоевец у Горошко.
- Попали в засаду, - угрюмо кивнул Ярослав назад, в сторону лощины. - Двое раненых, подбит БТР. Интересно, с чьей бандой мы вели бой?
Ответ на вопрос был получен через три дня. Командир оряда вызвал к себе капитана Горошко и протянул ему лист бумаги:
- Только что получил информацию чальника уездной ХАД Улус Вали: «Вы были обстреляны бандой Хасан Хана (ИПА). Их 20 человек, четыре гранатомета. Они понесли потери: двое убитых, трое раненых».  А вот что сообщает начальник уездного царандоя: «Вы вели бой с группой Салом Кучи (ДИРА). Их было 40 человек, десять гранатометов. Их потери: один убит, двое ранены – один в челюсть, другой тяжело ранен в ногу».
Закончив чтение, комбат поднял глаза на ротного:
- Вопросы есть, товарищ капитан?
-Теперь ясно, почему наши группы столько раз возвращались ни с чем. Мы по сообщениям ХАД и царандоя как идиоты сидели и ждали караванов, которые и не собирались выходить.

ПЛЕНИЛИ «БОРОДАТОГО»
Разведгруппа лейтенанта Крутикова, десантировавшись с бронетранспортеров, благополучно вышла в намеченный район. До караванной дороги оставалось всего несколько сотен метров. Пора было подумать о выборе места для засады.
Лейтенант не знал, что караван с оружием был уже на подходе, что перед ним двигался пеший головной дозор из четырех боевиков. Более того, дозорные уже обнаружили спецназовцев, залегли и наблюдали за их приближением. Огонь не открывали лишь потому, что не могли определить, с кем имели дело: со своими или же с шурави? Решили выяснить. Когда спецназовцы подошли на расстояние нескольких метров,  дозорные поднялись в рост  и старший окликнул:
- Стой! Кто идет?
В ответ прогремела автоматная очередь младшего сержанта Соломатина, который шел первым - она срезала дозорных.
- Группа, к бою! – подал команду лейтенант.
Только рассредоточились и заняли удобные позиции, как из-за скалы, до которой было рукой подать, вырулила машина. Она осветила фарами то место, где затаились спецназовцы. Следуя изгибу дороги, автомобиль  повернул и остановился. Из него вышли четверо «бородатых» и принялись что-то обсуждать. Возможно, они вели речь о дозорных, пытаясь понять их молчание.
Крутиков выхватил гранатомет из рук оказавшегося рядом бойца и  навскидку выстрелил. Промах с такого расстояния был практически невозможен, тем не менее лейтенант промахнулся. В ответ из автофургона  громыхнуло безоткатное орудие. Четверо стоявших на дороге «бородатых» дали в темноту, наугад по очереди из автоматов, нырнули в машину, и она рванулась с места. Крутиков выстрелил из гранатомета вслед ей  и опять промахнулся. Караван ушел.
Группа вернулась к тому месту, где произошла стычка с дозором. Один  из «бородатых» оказался жив. Его прихватили с собой. Утром прибыли заказанные  вертолеты. Разведгруппа благополучно вернулась в батальон с пленным, документами и оружием дозорных.

РОДИТЕЛИ ПОСЕДЕЛИ
«Здравствуй, папа! Извини, что ответить сразу на твое письмо не успел, вот, сел написать тебе. Что нового дома? На работе и по хозяйству? Сейчас ведь лесхоз собирает орехи. Какой план, пап, дали? Больше, чем в прошлом году или нет? Дома, наверное, все поспело: яблоки и груши. Пап, ты весной персики посадил? Можно же и вишни, как у дедушки. Посади, пап, обязательно, чтобы сад наш был разнообразнее. Виноградник неплохо бы – тень была бы возле дома. Построил или нет баню? Дума, что нет. Но ничего, пап, приеду через год – мы с тобой за две недели сделаем, инициативу возьму на себя, ты будешь только говорить, что делать.
Дома, наверное,  в саду сейчас здорово: стоит софа, тушаки расстелены. Начинает темнеть, и Таня несет большую тарелку плова, а наверху баранина. А папа сидит и лук крошит в макароны. Вот таким я представляю сейчас наш дом. Ничего, скоро я дополню ваш коллектив.
Да, кстати,  здесь я уже два раза ел плов, ташкентский! Ребята тоже узбеки – из Ташкента в основном. Сегодня вот делали на реке «выпускной бал».
У меня, пап, все в порядке. Наступает весна, там лето и можешь нанимать машину. Решил внезапно не приезжать. Прилечу в Ташкент, сразу же дам телеграмму, чтобы встречали. Пока съезжу в «учебку», к деду Мухитдину зайду, достану билет, пройдет несколько дней. Там в Андижан прилечу. В аэропорту встретите. Ну, это пока мечта.
Пап, здесь жара спадает, по вечерам холодно уже, а ночью без одеяла, под одной простыней мерзнешь.
Пап, Таня писала: «Папа с мамой переживают, поседели, постарели». Пап, ты же мужик, должен все понимать, а ты как маленький. Я от Тани получаю такие письма, сам начинаю переживать за вас. Что тут страшного, не пойму. Мне даже смешно. Ведь все проходят армию, без этого нельзя.
До встречи, сын Юра».

О боевых выходах Юрий старался в письмах даже не упоминать. Но если вообще замалчивать тему службы, то дома, пожалуй, еще больше будут волноваться. Все-таки лучше что-нибудь написать. Вскоре и повод представился: в составе группы ходил на блокировку – перекрывали второстепенную дорогу, что бы душманы не вышли по ней на главную, по которой проходила наша колонна с продуктами и медикаментами.
«Здравствуйте, дорогие родители! Недавно мы выезжали на блокировку. Ели свежую картошку, виноград. Оказывается, афганцы выращивают картошку, и до чего же она у них крупная! Окучивают они ее очень высоко, до пояса. Сварили мы ее на костре в мундире. Такая вкусная! С солью ели.
Во взвод привезли зеленые помидоры. Я их в темное место поставил, через день, другой поспеть должны. Масла подсолнечного в  столовой возьму и с луком сделаем салат - хоть немного напомнит дом.
Уже наступают холода. Сегодня выдавали новое осеннее «хабэ», а скоро, наверное, перейдем на бушлаты».
- «Вертушки» пришли! Почтовые «вертушки» - ликующий возглас пронесся по городку, живым эхом отзываясь в палатках.
Городок заволновался, забурлил в нетерпеливом ожидании, когда рассортируют почту и станут известны имена счастливых обладателей пришедших писем. Младший сержант Исламов в этот раз оказался в их числе. На следующий день под впечатлением вести  из дома написал ответ.

«Здравствуй, дорогой папа! Вчера получил твое письмо, очень был рад. Спасибо, что регулярно пишешь. У меня, пап, все отлично, веришь? Ты знаешь, пап, я ведь все-таки научился вставать рано. Летом у нас подъем был в 5.00. Встаю без затруднений, хоть бы что. И голова не болит, и спать не хочется.
Пап, ты знаешь, что в Афганистане есть царандой – их еще называют «зелеными». В царандое есть много узбеков и таджиков. Месяца два назад мне довелось встретить одного узбека. Он служил в царандое, неплохо говрит по-узбекски. Он рассказал, что родители его бежали из СССР во время войны сюда, в Афганистан. Здесь он и родился. Мы его спросили, не хочет ли он вернуться в Союз? Он ответил: «Нет, мне здесь нравится» И таких, как он, много, чьи родители  в войну выехали сюда.
 Вот, пап, вышел приказ. Через шесть месяцев выйдет еще один, а там выйдет мой приказ – приказ об увольнении в запас. Так что, через двенадцать месяцев в это время  буду собираться домой. А вы там готовьте продукты, коня. Пап, ты на охоту меня поведешь? Да ты охоту, наверное, забросил, или все же ходил в горы? Я бы сейчас не отказался от жареного козлиного мяса с луком и чесноком.
Да, как это я не рассказал тебе, тут мы с ребятами отмечали приказ: на речке варили плов. Было и мясо баранье. Получилось неплохо. Плов я уже раза четыре или пять ел здесь. В батальоне у нас человек двадцать узбеков, и часто варят они  плов с бараниной. Так что, живу я неплохо.
Ну, а как вы? Что дома нового? Как орехи собрал лесхоз? План выполнил или нет?..
Крепко жму руку. Твой младший сын Юра».

Юрий не спешил заклеивать письмо, думая о том, что оно поучилось какое-то взъерошенное, в нем много не досказанного. Поймет ли отец то, что осталось за строками? В отношении охоты на козлов, пожалуй, догадается. Не ради меткого выстрела и добычи просится с ним Юрий в горы. Они ходили вместе на козлиную охоту два раза, но не сделали ни единого выстрела. Козлов на скалах резвилось достаточно, чтобы снять какого-нибудь неосторожного. Но отец любовался красотой, силой, ловкостью этих животных, постоянно обращался к сыну:
- Смотри, смотри, как этот красавец величественно стоит на самом краю скалы! Сколько в нем достоинства. А какой великолепный прыжок он сделал! Какая точность расчета!
И Юра смотрел на скалы и на козлов глазами отца и вместе с ним восхищался  жизнью гор.
- Вот о царандоевце он рассказал так неопределенно, что отец, скорее всего, только плечами пожмет: мол, к  чему это? Юрий и себе-то не мог дать ясного отчета о тех размышлениях, в  которые погрузился после беседы с царандоевцем-узбеком. Сначала ему показалось очень странным, что парень не хотел вернуться на землю своих родителей, что в Афганистане ему лучше, чем в каком-либо другом месте. Почему так? Может быть, для этого парня Афган – совсем другой, чем Афган для Юрия? Для того это – родина, а родину ни чем не заменить. Да, здесь далеко не все так хорошо, как ему хотелось бы, вот он и взялся за оружие, чтобы добиться перемен к лучшему. Юрий и тот парень – оба узбеки, у них один язык, но разные родины. Наверное, каждый должен жить на своей, бороться за ее лучшее будущее.

СЕМЕЙНАЯ РАДОСТЬ
«Здравствуй, Олежек!
Пишу тебе уже из дому. Дома я уже хорошенько рассмотрела малышку, потому что в роддоме нам приносили их только покормить и обычно в  пеленках. Начнем с личика. Оно, сдается, еще больше, чем у Светуси, похоже на твое. Бровки черненькие, тоненькие, как шнурочки, носик тоже онищуковский. А губки – что-то не разберу. Как и у Светы, пальчики тоненькие, длинные, и ноготочки длинненькие, будто ей кто-то сделал маникюр. Ножечки ровненькие. Все у нее такое маленькое, но, как ни удивительно, мне не страшно ее брать. То ли я все больше к ней привыкаю, но она для меня с каждым днем становится все красивее. Честно, Олеж, такая маленькая!
Когда просыпается, если мокренькая, я ее разверну. И она такая  довольная: сначала ручками сделает «потягушечки», а потом начинает перебирать и ручками, и ножками – такое выражение, будто она летит на парашюте. И головкою вертит во все стороны. Так играет, играет потом – раз, и замерла. Знай, что она уже мокрая. Потом снова летит. Ручки, ножки уже холодные, а она ими все перебирает. Ну, а как начинаю заворачивать, то без крика никак не обходится, очень уж не  нравится ей эта процедура. И такая вредненькая: вчера положила спать, она возилась что-то (если у нее ничего не болит, она может лежать, покряхтит, покряхтит и уснет), возилась, подхожу, а она умудрилась высунуть руки из пеленок, заложила кулачок за шейку и спит. Видел бы ты эту картину! Просто нельзя налюбоваться таким чудом.
Когда мы приехали, Светуля была в садике, и всем было очень интересно, как она отнесется к сестричке? В садике уже все знали, что она у нас есть. На вопрос «как ее назвали» сначала отвечала: «Мозе, Таня» А потом вспомнила, что мама сказала «не знаю, от Олега письма еще нет». И пожимает плечиками: «Не знаю, от папы еще нет письма».
Вот баба Маша ее привела, она бегом подбежала к коляске, влезла на диван и – до малышки, хотела ручкой попробовать щечки сестрички. Но тут бабушки в один голос ахнули. Так что, она аж отскочила до стенки и так сидела обиженная. Потом немного отошла, побежала, взяла книжечки, села возле меня на подушку  (я маленькую кормила) и стала ждать, когда сестричка поест и ляжет возле нее, а она будет ей рассказывать сказки. Когда маленькая плачет, она старательно успокаивает ее, гладит по головке: «Не плачь, а то не буду играть с тобой!»
Меня она встретила как-то безразлично (как мне показалось), словно меня и нет, весь интерес к маленькой и бабушкам. Знаешь, мне как-то даже обидно стало. Но теперь она с каждым днем все больше льнет ко мне: то голову положит мне на колени, мол, будет есть у мамы на руках.
А теперь вот уже начала ревновать до малышки: кормлю ту, а она может подойти и стукнуть ту - сама просится на руки. Хорошо, что хоть в садик ходит, а то не знаю, что я делала бы с ней. А вечером баба Маша на час-два берете к себе – там же и качалка, и песок, и речка, и Дима. Так что, в течение дня я ее вижу не так уж и много. С другой стороны, это меня очень волнует, так как она становится все вреднее. Скорее бы малышу исполнился хотя бы месяц, чтобы можно было с ним гулять во дворе. А заодно и за Светой присматривала бы. А пока что я человек домашний, разве что выйду снять пленки, взять почту, да для того, чтобы проветрить помещение. А так занимаюсь делами дома. Их у меня не так уж и много, потому что мама наварит, перестирает.
Да, когда пришла домой, я, конечно, не прошла равнодушно мимо зеркала. И, знаешь, я осталась довольна своим отображением: живота у меня совсем нет ( в роддоме у женщине, родивших первый раз, были такие животы, будто они только что поступили в роддом, а у меня уже второй) и все та же «французская» фигура. (Хвалю сама себя, но что же я поделаю, если ты не можешь, к великому сожалению, это сделать).
 На днях взялась примерить ту самую юбку, что с тобой купили, и преспокойно надела ее. Только очень боюсь, что до твоего приезда не смогу такой остаться: аппетит страшный, а не есть боюсь, потому что сейчас моя главная задача – чтобы молока  было вдоволь. Но ничего, хоть немного наберу кровь (очень уж  я бледная), и займусь гимнастикой.
Только бы ты приехал. Знаешь, я стараюсь внушить себе, что с тобою не должно ничего случиться, ведь мы так тебя ждем! Кажется, мне удалось это сделать.
А тут приехала бабушка из Белогородки, говорила с твоею мамой. «Хоть бы у него там все было хорошо»,- сказала бабушка. У меня даже мурашки пошли по спине, когда подумала о том, что может быть как-то иначе.
Миленький, любимый мой, заклинаю тебя, вернись к нам! Мне и так плохо без тебя, хотя знаю, что ты есть. А что со мною будет, если, не дай Бог, с тобой что-нибудь случится?!
Буду заканчивать, а то мне плакать нельзя, а как тут не плакать? Привет тебе от родителей, Светы, Игоря, Томы. Вчера она звонила  из Ковеля, поздравляла с дочкой, даже обещала приехать на День конституции.
До свидания, счастье ты мое! Целую, Галюня».

Вернувшись с задания, Олег нашел ожидавшее его письмо.

«Здравствуйте, мои любимые дивчатки!
Любима моя, солнышко ты мое маленькое, спасибо за то, что подарила мне еще одну маленькую красавицу! Я как знал, что приду с выхода, и меня будет ждать письмо. Пришел - вижу, лежат два письма. Нарочно не стал их читать. Управился со всеми делами, уселся в комнате и только тогда прочитал письма.  Как и надеялся, там было радостное известие.
Галюня,  ты напиши, как назвали нашу малышку? Помогает ли Светланка присматривать  за сестричкой? Она и сама, наверное, все хочет делать с тобой, так ты дай ей полную свободу, пусть приучается. Пока это для нее игра, а потом это войдет в привычку. Я представляю, как она в первые дни с удивленными  глазами ходит вокруг коляски, удивляется: что же это за чудо такое маленькое!
Галюня, маленькая моя, любимая девочка. А ты как себя чувствуешь? У тебя все благополучно? Правда, ты у нас мама со стажем, так что, наверное, будет уже немного легче. Или это не так?
У меня все нормально, только что-то я расхворался: то ли где простудился, то ли, как говорит наш врач, это вирусы зашевелились. Только всю ночь меня бросало то в холод, то в жар. С утра пораньше я еще слетал на досмотр, а в обед температура -39.7 градусов. Морозит, словно лихорадка какая-то. Взял справку на три дня, так вчера  и сегодня  отлеживаюсь и лечусь. Температуру сбил аспирином, сейчас не больше 37.5, но еще чувствую себя не совсем здоровым.
Может, это под влиянием температуры, только мне сегодня такой  дивный приснился сон. Будто бы стоим мы втроем на высоком обрыве: я, Игорь Белевский и Ленька Груша. Они пытаются помириться, причем, инициатором выступает Ленька, а Игорь против, а я выступаю в роли посредника. Но Игорь не уступает, и Ленька падает с обрыва и разбивается, правда, не насмерть. Я вызываю «скорую» и на этом просыпаюсь. И причем, все так явственно, только все монологи я не запомнил. Надо же такому присниться.
Галюнь, наконец-то я собрался послать тебе посылочку с одним хлопцем, это будет мой тебе подарочек, моя любимая Галиночка, моя ненаглядная жена. Он должен прислать Светусе сапожки и «кофетки», и жвачки, а тебе четыре коробочки блесток (по 12 штук в каждой коробочке); двое очков солнцезащитных «Ферар», в одной упаковке с очками лежат три пары сережек; и одни очки специально женские солнцезащитные с бабочкой; косметичку, она в картонной коробочке, так как она сделана из мягкого металла – там разноцветная тушь; браслет магнитный; пять кофточек с разноцветным люриксом; часы электронные «Кессель»; две сумки «Монтана»: одна большая, другая маленькая, ты все карманы на сумках проверь; платье «Монтана» коричневого цвета; куртка финская, про нее я писал тебе; трое плавок мужских; восемь кассет японских «Сони»; плащ кожаный индийский.
Галюнь, ты одни  плавки и очки подари  Игорю, пусть носит, а то я ему еще ничего не покупал.
На этом буду заканчивать. Передавай привет всем нашим, родителям, Светлане, Игорю.
До свидания, мои любимые дивчатки! Целую всех вас! Олег».

Заканчивая письмо, Олег еще не знал, что он заболел  желтухой, что его отправят  в госпиталь.

Глава пятая
У КИШЛАКА ДУРИ
СБОРЫ
Из госпиталя старший лейтенант Онищук вернулся в середине октября. Его ждали позже, но он ухитрился выскользнуть оттуда досрочно. Голову офицера-спецназовца наполняли тактические идеи относительно поышения эффективности засадных действий, не мог же он терять время в госпитальной палате. Олег, спешил, торопился.
По прибытии в отряд суета повседневных дел сразу же взяла его в оборот, и замельтешили перед глазами казарма, штаб, плац, вертолет, дорога, досматриваемые транспорты, снова казарма, лица сослуживцев. В этой суете и толчее Олег все время помнил о том, что ему надо как можно быстрее восстановить спортивную форму. Знал проверенное средство – футбол. С письмом к жене собрался только через несколько дней.

«Здравствуй, моя любимая Галиночка! Здравствуйте, мои маленькие дивчатки!
Галюнь, у меня все в порядке. Всю неделю играли в футбол. Я вышел побегать за свою роту и, знаешь, печенка совсем не болела, так что я довольно быстро восстанавливаю форму. Наша команда, как того и следовало ожидать, выиграла первое место, причем в финальном матче мы вообще выставили молодежную сборную, а я и Петро Кадун (сержант, наш земляк из Шепетовки) отдыхали, дали возможность молодым поиграть.
Слетал несколько раз на досмотр – ничего интересного: «духи» не попадались.
А недавно у нас случилась авария: машина сбила столб, и у нас три дня не было электроэнергии, довелось немного помучиться. Ни тебе согреть, ни книжку почитать вечером. Даже спать начали ложиться ровно в 9 часов. Правда, уже на другой день у меня в комнате было светло, и энергия для магнитофона была. Солдаты быстренько принесли мне два аккумулятора с захваченных машин, и теперь  один у меня работает на освещение, а другой – на магнитофон. Ни у кого света нет, а у меня есть – приятно все ж таки.
Есть и одна неприятная новость. Пока я лежал в госпитале, кто-то забрал мои кассеты с записями. Записи не такие что б уж очень, но мне нравились. Хорошо, что я у Шуры в Кандагаре  записал две кассеты, а то бы слушать было нечего.
Вот так и живем. А как  у вас? Как погода? У нас начало месяца было очень холодным. Начало и середина. Но сейчас погода уже выровнялась, стоит что-то наподобие бабьего лета.
Как наши маленькие, что они там вытворяют? Галюнь, а сегодня ты мне снилась, мы с тобою даже намного поссорились, а потом снова помирились. Проснулся я в прекрасном настроении, ведь тебя увидел.
Сейчас, наверное, уже все собираетесь праздновать 7 ноября. Как хотелось бы мне попасть на праздник, снова увидеть все семейство. Но ничего, скоро (через 7 месяцев) мы встретимся и тогда отпразднуем, особенно нашу встречу на десятилетие выпуска.
Ну, все, моя любимая, буду заканчивать. Передавай привет все нашим: родителям, Игорю, Светлане (как там у нее дела?).
До свидания, моя любимая! Целую вас всех! Олег».

Закончил письмо Олег с хорошим настроением: пока писал, принял решение обратиться к командиру отряда за разрешением на боевой  выход. В том, что такое разрешение получит, не сомневался.
По прибытии в Афганистан он довольно быстро разобрался в маленьких хитростях некоторых офицеров. Оказалось,  выход выходу рознь. Можно сходит с разведгруппой на караванную дорогу, просидеть в засаде пять ночей практически безо всякого риска. Правда, и без практических шансов получить результат – «забить» караван. Потому что в зоне ответственности отряда районы сильно различались по степени опасности и интенсивности движения караванов. Были опасные, близ укрепрайонов душманов, и были практически безопасные, вдали от укрепрайонов и баз. Кое-кто из офицеров, у кого служба в Афгане подходила к концу, предпочитали выходить в менее опасные места. Пожурит, конечно, командир отряда за отсутствие результата, ну и пусть.
Олег Онищук всегда выходил в опасные районы, потому что ставил целью получить результат. Не случайно из 23 трех боевых выходов 11 были результативными  - своего рода, рекорд отряда.  А в этот раз он решил подобраться к самой-самой  базе душманов - Сурхагану, где свирепствовал  руководитель формирования мулла Мадад. Туда за время службы Онищука в отряде  не ходила ни одна разведгруппа. Значит, тем больше была вероятность перехвата каравана. Близость базы душманов давала основания рассчитывать на солидный караван.
Все эти соображения старший лейтенант Онищук высказал командиру отряда.
- Набирайте группу, - согласился подполковник.
Было бы хорошо обсудить планы с заместителем командира отряда майором Евгением Сергеевым, но он уже давно заменился.
Олег без раскачки принялся за дело. Костяк группы  сложился довольно устойчивый, надежный, оставалось лишь добавить несколько человек из тех, с кем Онищуку уже довелось побывать в горах. Взвесив достоинства каждого подчиненного, старший лейтенант определил состав группы. В нее вошли переводчик младший лейтенант Константин Горелов, старшие подгрупп младшие сержанты Юрий Исламов и Роман Сидоренко, радисты Николай Окипский и Михаил Деревянко, снайпер рядовой Михаил Хроленко, пулеметчики рядовые Марат Мурадян,  Яшар Мурадов, Игорь Москаленко, разведчики рядовые Абдухаким Нишанов, Олег Иванов, Эркин Салахиев, Ахмат Эргашев, Таир Джафаров, Александр Фурман. Всего с командиром - шестнадцать человек.
Если кому-либо вздумалось бы тогда определять национальный состав группы, он узнал бы, что в ней быль шесть украинцев, четыре узбека, двое русских, азербайджанец, армянин, татарин. Однако никому и в голову не при ходило считать, сколько парней той или иной национальности повел на задание украинец офицер Онищук.
 После подбора группы последовала обычная, довольно хлопотная работа. Старшему группы надо было получить на складе уйму всякой всячины, начина с патронов, гранат, ночных прицелов, кончая сухим пайком. Разведчикам  предстояло все это уложить в рюкзаки, расположить по накладным карманам, подготовить должным образом оружие и снаряжение. В военном городке многое казалось мелочью, а в горах становилось очень существенным. Если эту мелочь сделать кое-как, то потом намаешься. Те, кто собрался с Онищуком, хорошо знали это, потому готовились  к выходу основательно, не спеша.
Тем временем подполковник Нечитайло вызвал к себе капитана Горошко и поставил задачу:
- Старший лейтенант Онищук идет в горы. Вы, товарищ капитан, подстрахуйте его – подготовьте резервную группу.
- Куда же он пойдет сразу после желтухи? – не сдержал недоумения Горошко. – Ему сейчас нужен режим реабилитации.
- Сам попросился. Утверждает, что вошел в форму. Разве его удержишь?
Ярослав поспешил к домику на «линейке». Онищука он застал укладывающим рюкзак десантника.
- Олег, как чувствуешь себя? - спросил Горошко после обмена приветствиями.
- Гонял футбол и - вроде бы, ничего. Но сейчас  «скулит», - слегка поморщился старший лейтенант, проведя круговым движением в районе печени.
- Я бы тебе не советовал идти с такой печенью, - не поддержал Ярослав шу тливый тон друга.
- Несерьезный разговор, Слава, - улыбнулся Олег. – Раз уж начал соб ираться…
-Смотри, Олег. В тот район, куда ты собираешься, я за ночь доходил, но налегке. А ты идешь нагруженным под завязку. Не вытянешь!
- Вытяну, Слава. Сейчас ночи длинные.
Некоторое время Горошко молча наблюдал, как Онищук продолжал укладывать рюкзак, потом посоветовал:
- Олег, ты хоть но-шпы возьми побольше.
- Ты прав, но-шпа пригодится.
Снова помолчали. Опять первым заговорил Горошко.
- Имей в виду, Олег, Сурхаган, база муллы Мадада – всего  в десяти километрах от места засады. Будь особенно осторожен. Если поднимется сам Мадад – не удержишься.
- Да, этот садист ни перед чем не остановится. Если уж своих моджахедов лично расстреливает из гранатомета, то…
- Не выходи южнее горы Кутаторы, - перебил товарища Ярослав. – Там сейчас кочевники стали  стойбищем. Если увидят вас, тут же продадут.
- На мне они не заработают. Я пойду севернее Кутаторы. Если там в засаде не повезет, перейду на позицию южнее кишлака Мандех, что примерно в десяти ки лометрах от кишлака Дури.
На том разговор  закончился.
23 октября старший лейтенант Онищук произвел смотр  группы. Дал, как обычно, разведчикам время на устранение мелких недостатков. На вечер назначил вылет на вертолете.
Незадолго до выхода на аэродром Юрий Исламов написал письмо.

«Здравствуйте, дорогие мои: мама, папа, Танечка и Саша! С огромным солдатским приветом к вам ваш сын и брат Юрий.
Мам, вот сегодня получил от тебя письмо и четыре конверта. Мам, ты знаешь, я тоже любое письмо жду с большим нетерпением. Если не веришь, спроси у Саши, как дороги письма солдату.
Я очень рад, что дома у меня все в порядке, что урожай собрали, сено привезли. Мам, ты пишешь, что в этом году не консервировали ничего. А зимой как будете? Мам, ты для меня-то сделаешь следующим летом? А то приеду, вот, осенью.
Мам, я тебе хочу еще раз сказать, что не стоит смотреть телевизор, там, вот, действительно показывают небылицы. Вообще, мам,  мой совет: на один год телевизор выключить. Приеду я через одиннадцать месяцев - вместе включим. Потому как все то, что показывают по телевизору, не относится ко мне.
Крепко целую и обнимаю.
Ваш сын и брат Юрий. До скорой встречи».

Большого, обстоятельного письма, какие Юрий нередко писал прежде, сейчас не получилось: мысленно он был уже в горах, на караванной тропе.
Подошел Виктор Распутин. Дождавшись, когда Юрий вывел последнее слово, Виктор громко вздохнул:
- Есть же в отряде счастливчики, которые идут на выход с Олегом Петровичем Онищуком!
Повернув голову в сторону приятеля, Исламов улыбнулся. Ему нравилось беседовать с Распутиным: тот почти всегда говорил с юмором, подначкой. В «учебке» эта его манера не раз доставляла Юрию малоприятные переживания. Зная, что Исламов пуще всего боялся, как бы его не оставили в учебном подразделении в качестве младшего командира, Виктор «по секрету» сообщал ему «последнюю новость». Ему, якобы, стали  известны списки оставляемых выпускников, в числе которых фамилия Исламова. «Секретные сообщения» повторялись неоднократно, и каждый раз розыгрыш удавался. Поверив приятелю, Исламов спешил обратиться к кому-либо  из офицеров с просьбой, что бы тот посодействовал его отправке в Афган. Как-то в ответ на шутку Виктора Юрий вспылил:
- Если только оставят в «учебке», в первый же день напьюсь в стельку!
Исламова и Распутина влекли друг к другу общие черты характера. Оба любили больше наблюдать и размышлять,  чем  говорить. Оба удерживались от категоричных оценок поступков товарищей. Если и высказывались, то мягко, с оговоркой на свое личное мнение, которое, мол, может быть и ошибочным. В значительной мере благодаря этому качеству оба сходились с сослуживцами легко и быстро. Но лишь до определенной черты, дальше которой сближение не шло. Оба внутренне не принимали тех, кто ловчил, выгадывал, двурушничал. Юрий и Виктор любили говорить о серьезных вещах, где были предельно откровенны и взаимно доверительны.
Вот и теперь, потолковав немного о парнях, отобранных Онищуком в разведгруппу, Виктор вдруг перевел беседу на серьезную тему.
- Юра, а как бы ты поступил, если бы вдруг попал к «духам» в плен, и они стали бы тебя пытать? – спросил он.
Внимательно выслушав товарища, Исламов повернул голову в сторону и с минуту молчал. Может быть, он попытался мысленно представить себя в  той жестокой ситуации, заглянуть в себя, послушать: что скажет его внутренний голос? Потом посмотрел другу в глаза и произнес:
- Не знаю, поверишь ли ты мне, но от меня они ничего не добились бы.
И вдруг неожиданно для Виктора рассмеялся:
- Слушай, сколько на свете красивых девчат, так что мне совсем не хочется умирать!
Виктор тоже рассмеялся, и разговор пошел о гражданской жизни после армейской службы.

НЕУДАЧНЫЙ СТАРТ
Вечером 23 октября 1987 года группа Онищука, как и планировалось, прибыла на аэродром. Разведчики расположились в салоне вертолета Ми-8. Вот запущен двигатель. Винтокрылая машина после короткого разбега отрывается от земли, набирает некоторую высоту. И вдруг воцаряется непривычная, пугающая тишина – остановился двигатель. Машина сыплется вниз.
К счастью, высота оказалась небольшой, и никто не пострадал. Но вылет группы, конечно, перенесли.
Старший лейтенант Онищук был заметно разражен таким началом выхода и отпустил несколько не очень почтительных реплик в адрес экипажа вертолета. Вполголоса обмениваясь  на ходу впечатлениями, спецназовцы вернулись в военный городок.
По разным причинам вылет не состоялся ни 24-го, ни 25-го октября. Онищук раздражался все больше. Он думал о предстоящем  вечере встречи выпускников- одноклассников. По традиции, в ходе общения каждый рассказывал о своих успехах в жизни. Жена Галя, конечно же, будет присутствовать на этом мероприятии, и Олегу хотелось, чтобы она могла достойно представить своего мужа-афганца. Например, сообщить, что его представили к такому-то ордену и т.п. А тут никак не удавалось выйти в горы. Все взвесив, Онищук отправился к подполковнику Нечитайло и поставил перед ним вопрос о том, чтобы группе разрешили выход на задание пешком. Добро было получено. И утром 26-го октября старший лейтенант предупредил группу о том, что с наступлением темноты запланирован выход.
Последние полтора часа Олег провел у крупномасштабной карты, снова и снова выверяя и уточняя  свои действия в изменившейся обстановке.
С наступлением сумерек разведчики произвели посадку на бронетранспортер. До границы, где заканчивалась охранная зона, было примерно пять километров. Пять километров проделали  под защитой брони, а дальше группа должна была защищать сама себя. Покинув БТР, разведчики построились в боевой порядок и пошли по маршруту: впереди - младший сержант Исламов, в замыкании тройка, в которую входил рядовой  Нишанов.
Шли всю ночь. При слабом свете луны от ближних и дальних сопок веяло задумчивостью и покоем. Казалось, они осмысливали увиденное за день и вели между собой неторопливый, понятный только им одним  разговор. Может быть,  обменивались недоуменным репликами относительно суетливости рода человеческого, неумения людей ценить окружающий их вечный и прекрасный мир, их непонятного стремления  ко взаимному уничтожению вместо того, чтобы стремиться к взаимной помощи и сотрудничеству.
Разведчики не любовались лунным пейзажем, не внимали сокровенным речам горных вершин. Парни чутко вслушивались в ночную тишину, стараясь не пропустить самые тихие звуки, и ступали как можно осторожнее, чтобы самим не создавать шума. Внешне все они выглядели спокойными, раскованными, но  внутренне каждый походил на сжатую стальную пружину, готовую молниеносно разжаться по первому сигналу.
На рассвете вышли к караванному пути. Могли бы выйти и раньше, но Онищук специально решил сделать крюк, чтобы подойти к намеченному участку дороги со стороны укрепрайона душманов. Такая осторожность, как он не раз убеждался, была не лишней.
Кто-то негромко, но так, чтобы услышали все, произнес:
- Вижу «коробочку»!
Все стали пристально всматриваться в ту сторону, где проходила дорога, и  вскоре различили в утренней мгле силуэт грузовой машины. Караван! Онищук моментально оценил обстановку.  Машину отделяло от разведчиков  не менее километра, к тому же она удалялась. По прямой ее, понятно, было не догнать, но дорога  извивалась между сопками, и чуть позже машине предстояло повернуть влево, в  сторону разведгруппы. Можно  было попытаться через сопки и распадки выйти ей наперерез. Надо попытаться. Шанс у разведчиков был, его следовало использовать. Онищук принял решение на стремительный марш-бросок через сопки с частью группы.
- Исламов, Нишанов, - назвал офицер фамилии двоих, потом еще троих подчиненных. – За мной – бегом марш! Остальным дожидаться нас здесь.
Шестеро спецназовцев бросились на перехват каравана. Они легко и быстро сбежали под уклон с сопки, пробежали несколько  сот метров по лощине и с разгону без особого труда поднялись на следующую сопку. И дальше: спуск, лощина, подъем... Вначале Онищук, как обычно, бежал впереди, но уже на втором подъеме его плавно обошел Исламов, а на третьем как-то незаметно и остальные четверо. Такого прежде никогда не было. Но никто кроме Онищука сейчас не придал этому значения. Исламов поторапливал товарищей:
- Быстрее, быстрее, а то машина уйдет!
Сам при этом прибавлял скорости, на несколько метров отрывался от группы. Остальные тянулись за ним.
Никто не замечал, что с командиром творилось что-то не ладное. Вначале лицо Онищука приобрело пунцовый цвет, затем побледнело, покрылось серыми пятнами. Старший лейтенант делал неимоверные усилия, чтобы не обращать внимания на возникшую в правом боку и затем охватившую по поясу кольцом пронзительную боль. Внезапно по телу прошла волна судороги, и Олег разразился бурной рвотой. Резко сбавив скорость, он перешел на шаг. А при последующем приступе рвоты остановился. Бойцы тоже остановились, с недоумением и сочувствием глядя на старшего лейтенанта.
Как только приступ прошел, Олег встряхнул головой и хрипло скомандовал:
- За мной!
Группа продолжала бег, но значительно медленнее, чем прежде. Машина заметно удалялась, и вскоре всем стало ясно, что ее уже не догнать.
Повернули назад. Онищук материл караван, желтуху, свою печень и самого  себя. Подчиненные сочувственно молчали. Ну, чем они могли помочь своему страдающему командиру?
К тому времени, когда шестеро соединились с  основной частью группы, совсем рассвело, вот-вот должно было взойти солнце. Следовало подумать о маскировке до наступления ночи. Пройдя со всеми предосторожностями около двух километров в сторону укрепрайона душманов,  Онищук выбрал наиболее подходящую, на его взгляд, сопку и отдал приказание окопаться. Боевые тройки расположились на некотором удалении  одна от другой с таким расчетом, чтобы держать под наблюдением все дальние и ближние подходы к сопке. Дневка прошла без неожиданностей.
Как только стемнело, группа вышла на караванный маршрут и затаилась. Однако до самого утра дорога оставалась пустынной. На рассвете разведчики вернулись на сопку, где провели предыдущую дневку. Ночью снова вышли на засаду и снова впустую.

СТАВКА НА СУТКИ
На следующий день, согласно плану, за группой должен был прилететь вертолет. Возвращаться предстояло с пустыми руками.
 Это Онищуку-то!? После того, как машина ушла из-под самого носа? Не тот старший лейтенант Онищук спецназовец, чтобы не сделать для достижения результата все возможное и невозможное. И сюда, к самому логову муллы Мадада  он полез не ради прогулки под луной. Расчет, основанный на теории вероятности - вот что лежало в основе его решения относительно района выхода и участка засады. Согласно этому расчету караванный маршрут не может пустовать несколько ночей подряд. В течение двух предыдущих по нему не прошла ни одна машина, значит в следующую ночь обязательно пройдет. Скорее всего, не одна. Вот почему надо  задержаться еще на одну ночь. Придется запросить разрешение у командира отряда. Что ж, Онищук запросит.
Старший лейтенант Сергей Никитин в качестве дужурнго по ЦБУ  поддерживал с разведгруппой  связь по радио.
-«Глобус»! Я – «Каспий» – прозвучал в эфире голос Онищука, - Как слышите меня?
- «Каспий»! Я – «Глобус», - тут же отозвался Никитин. – Слышу хорошо, какие новости?
- Утром за мной должны прийти «вертушки», но я прошу разрешения остаться еще на сутки.
- Понял. Доложу наверх. Как обстановка?
- Нормальная.
И мелось в виду, что группа не обнаружена, что в ней нет раненых и больных. Олег промолчал о приступе своей болезни и радисту запретил сообщать об этом.
- Хорошо, будьте на связи!
Никитин  тут же позвонил по телефону подполковнику Нечитайло и доложил ему о просьбе Онищука продлить выход на одни сутки.
- Как у него идут дела? - уточнил командир  отряда обстановку перед приняти ем решения.
- Все нормально, - передал дежурный по ЦБУ доклад  командира группы.
- Тогда пусть работает, - дал разрешение подполковник.
Никитин тут же сообщил об этом Онищуку.
Утром в разведгруппе допили остатки воды. Консервы сухого пайка тоже подходили к концу. День прошел спокойно, наступила ночь. Пора было выдвигаться к дороге. Все эти дни  Онищука терзали приступы рвоты. Особенно тяжело ему становилось  после приема пищи. Оказалось, единственное, что мог есть Олег – это куриный паштет. Перед тем, как снятья с дневки, к Нишанову подошел Исламов, спросил:
- Абудхаким, у тебя паштет остался?
Последняя банка консервов, которую Нишанов берег как неприкосновенный запас, была как раз куриным паштетом.
- Есть, - не задумываясь ответил Хаким. – А зачем он тебе?
- Паштет нужен не мне, - объяснил Юрий. – У меня осталась еще банка говядины. А паштет нужен Онищуку. Ему печень житья не дает, его уже на изнанку всего ввернуло. Кроме паштета ничего не может есть.
- Конечно, возьми, - протянул Хаким банку товарищу.
Взяв ее, Юрий ушел. А через некоторое время принес Хакиму взамен банку тушенки.
Осенняя темнота сгустилась быстро. Снявшись с дневки в семь часов вечера, группа направилась в сторону караванного маршрута. Пройти предстояло около пяти километров. Шли тяжело. Особенно мучила жажда, ведь уже более двенадцати часов разведчики не пили. Все страшно обрадовались, когда по дороге встретился арык. Напились, наполнили фляжки. Жить стало веселее. Продолжили движение. К восьми вечера дошли до намеченной Онищуком сопки.
Олег уже побывал на ней вместе со старшим лейтенантом Владимиром Ковтуном, когда принимал от того должность заместителя командира роты. Они тогда оценили сопку с точки зрения тактики на случай, если разведгруппе придется устроить здесь засаду. Это была господствующая высота. Она располагалась примерно в 800-900  метрах от караванной дороги и представляла собой идеальную позицию для занятия круговой обороны. Юго-восточный склон сопки был отвесным, так что без специального снаряжения и  должной подготовки подняться по нему никто не смог бы. Остальные склоны плавно переходили в равнину и хорошо простреливались. Особую ценность представляла собой вершина – естественная крепость из небольших скальных выступов и крупных валунов. Сопку окружали невысокие холмики. До ближайшей горы, на которой противник мог бы закрепиться и вести оттуда огонь, было примерно четыре километра, а до горного массива - целых десять.
Здесь Онищук и организовал засаду.

ДОЛГОЖДАННАЯ УДАЧА
Ждать  пришлось недолго: из-за горизонта медленно выплыли фары трех автомобилей. Разведчики прошли к дороге примерно  двести метров и заняли удобные позиции. Онищук подсоединил к автомату прицел ночного видения и поджидал,  когда первая машина приблизится на дальность выстрела. Выбрав подходящий момент с расстояния  около семисот метров он произвел короткую очередь по кабине. Машина остановилась. Две следовавшие за ней развернулись и удалились в сторону кишлака Дури, до которого были считанные километры. Разведчики открыли по застывшему автомобилю плотный прицельный огонь из автоматов и двух пулеметов. В ответ прозвучало несколько автоматных очередей и наступила тишина.
Итак, расчет старшего лейтенанта Онищука оправдался: караван вышел на маршрут, и он был «забит»: автомобиль стоял на дороге всего в нескольких- сотнях метров. Командир группы отметил время – еще не было 22 часов.
- «Глобус»! Я – «Каспий», - вышел в эфир Онищук.
- Я – «Глобус», слышу хорошо, - сразу же отозвался Никитин.
- Я – «Каспий». Остановил «коробочку». Координаты…
Никитин записал местоположение «забитого» каравана, спросил насчет обстановки.
- Пока тихо, - ответил Онищук.
На этом сеанс связи закончили.
Никитин немедленно доложил подполковнику Нечитайло об успехе группы Онищука. Весть молниеносно разнеслась по отряду.
Успех разведгруппы был как нельзя кстати. Ведь всего неделя оставалась до 70-й годовщины Великой Октябрьской Социалистической революции. Достойно отмечать каждую годовщину Великого Октября – было всенародной традицией, порожденной партией. Трудовые, научные, воинские и все прочие коллективы готовили рапорта о достижениях. Считалось, что подарки предназначались Родине. Они служили зрмым подтверждением того, что страна неуклонно идет стретегическим курсом – к светлым вершинам коммуниза. Курс проложен коммунистической партией. Значит ей и честь, и хвала. Точнее ее действующим лдерам.
К знаменательной  дате, каковой являлась 70-я годовщина Великого Октября, полагался достойный подарок. Если какой-либо коллектив вдруг его не подготовил, то это расценивалось как политическая незрелость руководителя с вытекающими кадровыми выводами.
Подобная угроза нависла над 186-м отдельнм отрядом спецназа и его командиром, поскольку уже значительное время разведгруппы отряда не «забивали» караваны. Успех группы старшего лейтенанта Онищука вмиг меня ситуацию в лучшую сторону.

Результат есть! Оставалась техническая сторона дела – досмотреть «забитый» караван и переправить его содержимое в отряд.
Между тем примерно через двадцать минут Онищук вновь вызвал «Глобус».
- По мне работают, - доложил он. – Координаты огневых средств противника такие-то.
Позже, при анализе боя было высказано предположение, что охрана каравана в количестве нескольких десятков человек вернулась к подбитой машине и открыла огонь  в сторону сопки наугад.
- Займите оборону! Ответного огня не открывать, систему обороны не раскрывать! - дал Онищуку рекомендации Никитин.
- Надо вызвать «грачей», - сказал Онищук. -  Пусть сейчас поработают «грачи».
Он имел в виду самолеты-штурмовики, которые не раз выручали разведчиков в сложных ситуациях, нанося по позициям душманов эффективные удары бомбами и ракетами.
- Постараемся организовать помощь с воздуха, ждите, - подвел Никитин итог радиообмену.
О начавшемся обстреле группы Онищука Никитин немедленно доложил командиру группы оперативной помощи, которую в обиходе называли «броней». Она несла круглосуточное дежурство на бронетранспортерах все время, пока какая-либо разведгруппа находилась в горах. Было заведено: как только ее командир получал сообщение о нападении душманов на разведгруппу, «броня» немедленно, не дожидаясь чьих-либо команд и указаний, выдвигалась из военного городка в направлении района боя. Все необходимые распоряжения, приказания и уточнения задачи ее командир  получал уже в ходе марша. Точнее, на участке в пределах охраняемой зоны. Если же они не поступали, он ожидал  их на границе охраняемой зоны. Если и там приказание не продолжение марша не поступало, «броня» возвращалась в городок.
По отработанной схеме действовал командир «брони» и в этот раз. Получив сообщение от старшего лейтенанта Никитина, ее командир немедленно вывел боевые машины из военного городка и вскоре достиг границы охраняемой зоны. Здесь «броня» остановилась в ожидании дальнейших приказаний. Поступи команда идти в район действий группы Онищука, до которого было примерно 40 километров,  через час «броня» вышла  бы к «забитому» каравану.
Об усложнении ситуации в районе каравана старший лейтенант Никитин доложил также командиру отряда и  вызвал его в ЦБУ. Кроме того  Никитин вызвал командира вертолетной эскадрильи майора Егорова. Теперь многое зависело от четкого взаимодействия двух командиров. Для Никитина и других офицеров отряда не составляло секрета, что взаимоотношения командира отряда и комэска иногда как бы пробуксовывали - их взаимодействию не всегда хватало стабильности. Кто из них был при этом прав, кто не прав – попробуй разберись. Раз и другой получалось так, что оба командира с вечера обговаривали один вариант действий, а утром следовал другой.
Прибыв в центр боевого управления, подполковник Нечитайло первым делом связался со старшим лейтенантом Онищуком и дал ему указание не раскрывать систему огня, постоянно учитывать опасность района местонахождения. Затем приступил к отработке с прибывшим майором Егоровым плана совместных действий. Пришли к общему мнению, что сейчас следовало послать пару боевых вертолетов Ми-24 для подавлениия огневых средств, работавших по группе Онищука. А утром направить четыре Ми-24, два Ми-8 с резервной досмотровой группой капитана Горошко для досмотра «коробочки» и  эвакуации группы Онищука.
Команда на вылет двум вертолетам Ми-24 была дана тут же, и экипажи вскоре поднялись в воздух.
Время утреннего вылета Нечитайло и Егоров определили – 5.30. Это с таким расчетом, чтобы в 6.00, когда станет достаточно светло, можно было приступить к досмотру «забитого» каравана. «Однако под впечатлением успеха оба забыли расписаться в книге распоряжений, - вспоминал позже оперуполномоченный капитан В.Ушаков. – Дырки  под ордена кололи, обмывали…» А без росписи двух командиров их совместное решение повисло в воздухе и не прошло на авиационный командный пункт, который давал разрешение на вылет экипажей.
 Между тем экипажи двух Ми-24 вышли в район цели, ведущий пары вызвал  Онищука на связь:
- «Каспий»! Я – 305-й Как слышите?
- 305-й! Я – «Каспий», слышу хорошо, - прозвучало в ответ.
- Буду работать с вами, обозначьте себя.
- Вас понял, обозначаю красным.
Был приведен в действие сигнальный пиротехнический патрон, и недалеко от сопки, где находилась группа, загорелся красный факел.
- Сигнал вижу, - доложил ведущий пары.
- По мне работают душманы с расстояния до 700 метров, - сориентировал Онищук вертолетчиков по дальности.
- Понял. Я - на боевом курсе!
Это означало, что пара Ми-24 держала курс на сигнальный огонь.
- Даю целеуказание трассерами, - сориентировал Онищук вертолетчиков по направлению.
С этими словами он выпустил несколько трассирующих очередей в том направлении, откуда душманы вели огонь.
Ведущий энергично развернул машину над сигнальным факелом  машину в направлении трассеров и произвел пуск ракет. Вслед за ним то же сделал и ведомый. На земле густо всплеснулись фонтаны разрывов. Пара Ми-24 ушла.
-Попугали «духов» НУРСами и все, - оценил потом результаты удара с воздуха боец разведгруппы младший сержант Нифталиев.
Тем не менее после  работы  боевых вертолетов душманы не возобновляли обстрел.
Из центра боевого управления поступил запрос:
- «Духи» не обстреливают?
- Нет, - ответил Онищук. – «Духи» ушли.
Дежурный по ЦБУ сразу же передал командиру «брони» эту информацию, а также приказание командира отряда возвращаться в военный городок и быть готовым к выступлению утром в 5.00..
Затем центр боевого управления продолжил  расспрашивать Онщука:
- А что «забил»?
- «Мерседес».
- Молодец! А что в машине, не знаешь?
- Нет.
- А то начальство беспокоится.
Как начальству было не волноваться. Оно прекрасно понимало, что столь достойный  боевой подарок спецназа ГРУ к 70-летию Великого Октября  в  ближайшей перспективе  вернется в виде наград и воинских званий. Чем весомее подарок, тем выше будет его оценка. Политическую подоплеку подарка, несомненно, понимал и Онищук. Ему самому не терпелось узнать начинку «Мерседеса». Правда, был строгий приказ, ознакомление с которым Онищук подтвердил своей подписью. Приказ запрещал разведгруппе производить досмотр каравана до прибытия досмотровой группы, и вообще досмотр разрешался  только в светлое время суток. Но одно дело приказ, и другое – интерес начальства к содержимому каравана. С ЦБУ вновь поступил запрос на этот счет. И Онищук решил произвести ознакомительный досмотр.
Он взял с собой Исламова, Фурмана. Хроленко, Иванова, Салахиева и Сидоренко. Тройке, в которую входил Нишанов, приказал вести наблюдение и при  необходимости прикрывать  находящихся у машины огнем. Разведчики подходи ли к  автомобилю со всеми мерами предосторожности. Но все было спокойно. Примерно через час Онищук вернулся с бойцами, каждый из которых нес охапку стрелкового оружия. Всего принесли тридцать автоматов, два пулемета, несколько гранатометов.
- Там еще остались минометы, уйма всяких мин и цинков с патронами, - поделился Исламов с Нишановым. - Представляешь, трехосный «Мерседес» битком набит.
О том, что ознакомительный досмотр произведен и о его результатах Онищук сразу же доложил в ЦБУ. Старший лейтенант Никитин без промедления довел доклад до командира отряда с собственным комментарием:
- По-моему, такой караван «духи» без боя не отдадут.
Информация о содержимом «забитого» «Мерседеса» немедленно пошла в штаб бригады.
Чем больше старший лейтенант Никитин размышлял по долгу службы над сложившейся ситуацией, тем тревожнее ему становилось. Он достаточно хорошо знал характер Олега Онищука, ведь в «учебке» они служили в соседних ротах и в ходе тактических занятий зачастую действовали за противоположные стороны. В Афгане он вместе с Олегом не раз летал на выполнение различных заданий. В общем, имел возможность наблюдать проявление его характера в различных обстоятельствах. Офицер он, несомненно, творчески мыслящий. Вместе с тем, самолюбивый, даже честолюбивый. Максималист. Риск – его стихия, хотя рисковал он всегда на основании расчета, с определенной вероятностью успеха.
Захваченный группой Онищука богатый караван с оружием кроме всего прочего еще и - боевая слава. Завтра утром Онищуку предстояло поделиться частью этой славы с капитаном Горошко, офицером из другой роты. Не вздумалось бы Олегу сохранить всю славу за своей ротой, своей группой, за собой как командиром разведгруппы. А что, если захочет преподнести досмотровой группе Горошко все захваченное оружие уже выгруженное, возле «Мерседеса»,  так сказать, уже - «на блюдечке с голубой каемочкой». Дескать,  это мы добыли в бою, а вы, будьте любезны, сосчитайте и доставьте в отряд. От Онищука можно этого ожидать. Ведь зенитку «Эрликон»  и все, что с ней было, он извлек из машины до прибытия досмотровой группы. Но сегодня боевая добыча во много раз больше. Нет, не захотят «духи» уступить «Мерседес» без драки.
Никак нельзя  Олегу Онищуку в этот раз увлекаться и ошибаться. Никак нельзя. А самый надежный способ избежать ошибки в его положении – это дождаться на занятой позиции прилета «вертушек». Обязательно надо дождаться.
Впрочем, в этом ожидании разведгруппой вертолетов была какая-то несуразица, нелогичность: разведчики сторожат захваченный «Мерседес» с оружием только для того, чтобы сдать его досмотровой группе. Зачем это, кому  нужно? Как сходная ситуация выглядела бы в годы Великой Отечественной войны? Группа партизан, захватив вражеский грузовик с оружием, забрала бы столько стволов, сколько могла унести. А грузовик тут же взорвала бы и ушла как можно дальше.
В таком случае, почему разведгруппа Онищука торчит у  самых ворот душманского укрепрайона? Что мешает ей взорвать «Мерседес» со всей его начинкой и уйти в отряд?
А как тогда Онищук представит отчет о результативности боевого выхода? Чем подтвердит наличие в «Мерседесе» оружия и боеприпасов? Допустим, командование отряда, зная его честность, поверят ему на слово. Но в более высоких инстанциях, скорее всего, не поверят. Выходит, что группа Онищука караулит «Мерседес» ради отчета? Странно. Опыт Великой Отечественной войны говорит: «Надо взрывать и уходить», а современная бюрократическая форма отчетности требует: «Должны караулить и ждать».
Любопытно, что душманы основательно изучают  наш опыт, приобретенный дорогой ценой в годы Великой Отечественной. В одном из перехваченных караванов среди оружия и боеприпасов разведчики обнаружили кипы печатной продукции. Когда прочитали перевод, глазам своим не поверили – это были изданные на пушту и дари книги «Партизанское движение в Белоруссии». Так вот.

КАЖДЫЙ ДУМАЛ О СВОЕМ
По указанию Онищука группа заняла позицию на вершине сопки. Окопы вырыли среди скальных обломков и валунов, так что обнаружить их было совсем не просто. Расположились, как обычно, тройками. Перевалило за полночь. Командир группы еще раз связался с ЦБУ и напомнил, что ждет вертолеты, как было прежде обговорено, в 6.00.
Жизнь на сопке замерла. Те, кому выпало согласно очереди, вели наблюдение, внимательно всматриваясь в ночную мглу и чутко вслушиваясь в каждый шорох. Остальные отдыхали. Одни дремали, другие думали - каждый о своем. Мысли Олега  Онищука были связаны с «забитым» караваном, Исламов думал о родителях, с нетерпением ожидающих его в Арслан-Бобе. Эркин Салахиев мысленно видел целые плантации алых гвоздик, белых астр и глазастых ромашек.
Те самые плантации, за которыми он ухаживал  у себя на приусадебном участке площадью 16 соток на окраине столицы Узбекистана города Ташкента. На них вместе с отцом Искандером установил прочный металлический каркас, обтянул его прозрачной пленкой, а внутри соорудил довольно сложную систему обогрева с котлом, электронасосом, трубопроводами, спаренными водяными  батареями. Плантации ежегодно давали живые цветы, которые на ташкентских и других рынках превращались в деньги. Но Эркин о деньгах думал редко, лишь тогда, когда ему очень хотелось купить себе модные туфли или брюки. О своем желании он говорил матери. Его мать Зухра - понимающая женщина, она всегда покупала сыну то, что он просил, за ценой не стояла. Выкладывать за туфли 44-го размера и соответствующего размера брюки приходилось, конечно, немало. Отчитываясь перед мужем, она обычно уменьшала цифру в два раза. Для Искандера маленькие хитрости жены, разумеется, не составляли секрета, но он делал вид, что не замечал их, и принимал финансовый отчет жены за чистую монету. Просто и отец, и мать очень ценили трудолюбие сына.
А соседи по доброму  завидовали Эркину. В их квартале все выращивали цветы, но только Эркину удавалось выхаживать такую замечательно ярко-зеленую траву, с которой букет цветов выглядел особенно красивым.
- Эркин, поделись секретом! – просили соседи.- Как тебе удается вырастить такую траву?
- Очень просто, - отвечал добродушный парень. – Когда за растениями ухаживаешь с любовью,  то все вырастает красивым.
Последнюю ночь перед призывом в армию Эркин провел со своими цветами. Мать думала, что сын засиделся с подружкой, а он пришел далеко за полночь с кетменем на плече.
Об оставленных в теплицах цветах Эркин постоянно думал в «учебке». Думал и скучал по ним. Во время учебных походов в горы он встречался с редкими горными цветами, как со старыми добрыми знакомыми. Во время прыжка  с парашютом Эркин приземлился первым, и ему пришлось некоторое время ждать, пока приземлятся и соберутся товарищи. За это время он собрал на склоне сопки  букет только что распустившихся маков и поздравил с успешным прыжком каждого из парней, вручив по цветку.
В своих коротких письмах из Афгана домой Эркин неизменно спрашивал:
- Цветы не устали ждать?
Сорок пять аккуратно пронумерованных  писем послал Эркин родителям и почти в каждом стоял этот вопрос. Сам Эркин устал без своих цветов. Иногда ему удавалось на короткое время снять усталость - отдохнуть на горной лужайке среди незнакомых цветов. Он даже домой послал фотографию, на которой был запечатлен с букетом в руках на альпийском лугу, покрытом пестрым цветочным ковром.
Еще Эркин любил свою мать. Ей он оказывал все знаки почтения, которые должен оказывать сын в узбекской семье. И даже больше. Когда мать слегла с бронхитом, Эркин проводил ночи у ее постели: прикладывал горчичники, натирал мазью, ставил банки. Конечно, все это могли бы делать две его взрослые сестры, но он добровольно взял  на себя обязанности няни-сиделки. И вообще, если Еркин видел, что у матери очень много работы, то помогал ей. В том числе стирал белье.
Любящий сын не мог допустить, чтобы мать переживала за него, когда он уходил на задание в горы. И Эркин оставлял письма, которые друзья регулярно, каждые два-три дня отдавали для отправки почтальону. А в письмах был полный ажур. Эркин писал, что  выполняет обязанности кладовщика и ни в каких выходах не участвует. Чтобы у родителей не возникали на этот счет сомнения, он на всех отправляемых им любительских снимках был запечатлен в тужурке и панаме. Товарищи стояли, сидели рядом с ним в тельняшках или по пояс обнаженные, а он – непременно в одежде.
Как старший сын в семье Эркин считал себя обязанным больше других детей помогать родителям, проявлять к ним уважение. Уважительно относился он также к сестрам Зульфие и Зульхиде и младшему брату Нирмату. Вместе  с тем и к себе требовал уважительного отношения. А  Нирмат  позволял себе обращаться к нему запросто:
- Эркин!
Такая вольность обижала Эркина, и однажды он спросил у матери:
- Мама, почему Нирмат ко мне так обращается? Разве я ему приятель? Я  ему – старший брат, и он должен говорить мне как старшему брату «Эркин-ака».
После этого Нирмат исправился.
Эркин дома вел себя  скромно как девушка, работал как лошадь и молчал как рыба. Никто  из его домашних точно не знал, к чему он стремился. По окончании профтехучилища Эркин получил диплом  слесаря по ремонту летательных аппаратов и квалификацию  третьего разряда. Родные подумали, что он будет дальше овладевать этой профессией. Но Эркин занялся вольной борьбой и стал завоевывать в соревнованиях на первенство области призовые места. Тогда родные подумали, что, может быть, юноша станет спортсменом? Однако его романтическая душа жаждала необычного. Поэтому во время призыва в армию Эркин попросился в десантники. Его направили в учебное подразделение спецназа в Чирчик.
Лежа в окопчике на сопке близ  базы душманов Сурхагана, Эркин Салахиев вспоминал еще теплые узбекские лепешки, источавший аромат золотистый плов и другие вкусные вещи, которые привозили ему в «учебку» родители. Да мало ли что вспомнит солдат ночью в боевом походе.

ПЕРЕД РАССВЕТОМ
Досмотровую группу, возглавляемую  капитаном Горошко, Онищук решил встретить победителем - у «Мерседеса». Четко распланировал обязанности и действия  подчиненных. Переводчик младший лейтенант Константин Горелов,  радисты Николай Окипский и Михаил Деревянко,  пулеметчик Игорь Москаленко, автоматчики Марих Нифталиев, Абдухаким Нишанов и Ахмад Эргашев  останутся на вершине сопки. Они должны будут обеспечивать связь группы с ЦБУ и, в случае боя, поддерживать огнем товарищей.  Пулеметчики Марат Мурадян и Яшар Мурадов, а также автоматчик  Михаил Хроленко под командованием  младшего сержанта Романа Сидоренко займут позицию на вершине холма, расположенного между сопкой и «Мерседесом». Их задача - прикрывать тех, кто будет производить досмотр машины. Остальные во главе с Онищуком займутся досмотром
Все действия по времени Онищук планировал, исходя из полученной из центра боевого управления  информации, что «броня» выйдет из городка в 5.00, а вертолеты взлетят в 5.30. Бронегруппе потребуется на дорогу примерно час времени, подлетное время вертолетов – 12-15 минут. Следовательно, группа капитана Горошко прилетит к 5.45, бронетранспортеры прибудут к 6.00.
С учетом этого старший лейтенант Онищук  выслал группу из четырех разведчиков во главе с младшим сержантом Сидоренко на позицию, расположенную на холме примерно в 300 метрах от «Мерседеса». Переводчик Горелов указывает время высылки группы – 5.30. Она заняла указанное место и приступила к наблюдению за местностью в районе «забитого» автомобиля. Ничего подозрительного она не заметила. Итак, первый пункт плана,  намеченного Онищуком, был выполнен.
Но в военном городке с планом произошла заминка. В 5.00 дежурный по ЦБУ старший лейтенант Никитин решил поинтересоваться, как идет подготовка вертолетчиков. Позвонил на аэродром дежурному авиадиспетчеру, спросил:
- Ну, как, экипажи полностью готовы к вылету?
- К какому вылету? – прозвучало в ответ.
- Назначенному на 5.30.
- Впервые слышу. Экипажи еще не прибыли на аэродром.
 Никитин не знал о том, что в 5.20 капитан Горошко с разведчиками досмотровой группы прибыл на аэродром, чтобы через 10 минут, согласно плану, подняться в воздух. Он рассчитывал увидеть вертолеты с прогретыми двигателями, и экипажи, готовые к вылету. Увы, аэродром был безлюден. Разъяренный капитан бросился в домик, где располагались авиаторы, и стал, отчаянно ругаясь, пинками будить спавших вертолетчиков. Те в недоумении смотрели на разбушевавшегося спецназовца: они не получали никакой команды.
- Пока нашли командира эскадрильи Егорова, связались со штабом ВВС (в Кабуле), получили разрешение на вылет, пока прогрели «вертушки», обговоренное  накануне коандиром отряда и командиром эскадрильи время вылета давно прошло, - вспоминал потом Ярослав Горошко. – Да что там говорит, боевые Ми-24 вылетели только в 6.40, а эвакуационные Ми-8 – в 7.20.
«Броня» тоже не смогла выйти в намеченное время.
- В 5.00 мы были готовы к выходу, но нам передали, что надо взять еще два орудия,  стать в поле километрах в 10-15 от позиции Онищука и ждать указаний, - рассказывал позже один из членов экипажей БТР, входивших в бронегруппу. – После того, как взяли артиллерию, потеряв массу времени, пока добрались, было 8.00.

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ ОНИЩУКА
Итак, в 5.00 не взлетели вертолеты и не вышла из  городка «броня».То есть, план боевой поддержки разведгруппы, намеченный накануне, сорвался.  Дежурный по ЦБУ старший лейтенант Никитин в 5.00 уже связался с авиа диспетчером и узнал о срыве плана. Сообщил Никитин об этом Онищуку или нет? Мы не располагаем достоверной информацией. Но, учитывая дружеский характер отношений между  Никитиным и Онищуком, можно с большой долей вероятности предположить, что Никитин ввел друга в курс событий. Кроме того он должен был сделать это по долгу службы.
О том, что происходило в те часы в районе «забитого» каравана, рассказали позже несколько человек. Вот фрагмент письма одного из разведчиков группы Онищука, которое он прислал в газету «Солдат удачи» несколько лет спустя после описываемых событий. Приводим отрывок, сохраняя особенности стиля и грамматики.
«Потом Онищук опять передал по рации: «Чтобы в 6.00 вертушки были!» Комбат (командир отряда) сказал: «Будут». Потом утром в 4.00 Онищук четырех человек отправил на переднюю сопку, чтобы прикрывать группу. Онищук опять в 5.45 по рации передал: «Четыре Ми-8 и два Ми-24, потому что «Мерседес» загружен оружием и боеприпасами». Перед тем, как идти на досмотр каравана, Онищук опять по рации просил вертушки. Ему сказали, что вертушки уже поднялись к вам. Онищук с собой пять человек взял: младшего сержанта Исламова, рядового Джафарова, рядового Салахиева, рядового Фурмана, рядового Иванова. А впереди, на горке на прикрытии сидели младший сержант Сидоренко, рядовой Мурадян, рядовой Хроленко, рядовой Мурадов. Группа из шести человек только дошла, а там уже перестрелка пошла. Бой начался в 6.05 утра 31 октября».
В описании  младшего лейтенанта Горелова события развивались следующим образом:
«В 5.45 Онищук с пятью бойцами выдвинулся к машине. Идти до машины минут 15. В 6.00 прилет вертушек. Так было в прошлый раз, когда группа захвати ла пушку «Эрликон». Пошли налегке, взяли только по одному боекомплекту – это на 10-15 минут хорошего боя.
В 6.00 мятежники атаковали. Они прут ото всюду. Мы поддерживали  выдвинувшуюся группу огнем как могли. Под огневым прикрытием ДШК (крупнокалиберный пулемет) и ЗУ (зенитная установка), стрелявших  из кишлака (Дури), безоткаток, бивших  из «зеленки», «духи» валили в полный рост несмотря на то, что наш пулеметчик рядовой Игорь Москаленко косил их пачками. Им здорово мешал. И снайпер снял Гошу – ударил прямо в область сердца. Гоша погиб, не обронив ни капли крови. В 6.15 с группой было покончено. «Вертушек» все еще не было».
Из воспоминаний майора А.Борисова: «В 5.59 от радиста группы Онищука последовало сообщение: «Мятежники не обстреливают. Все тихо» А в 6.00 атаковали силой примерно в 200 человек. Если бы Онищук не пошел смотреть машину, а остался на месте засады, то группа отбилась бы до прихода «вертушек».
Начальник штаба отряда майор С.Кочергин: « Онищук – парень геройский. Вчетвером бросились выручать товарищей на высотке, оставив младшего сержанта Исламова и рядового Салахиева возле машины прикрывать отход. Но добежать они так и не успели – душманы прямым пропаданием из гранатомета убили рядового Михаила Хроленко, погиб младший сержант Роман Сидоренко, пулеметчики Яшар Мурадов и Марат Мурадян.  Расстреляв все ленты, отби вались гранатами. Вокруг были разбросаны куски мяса мятежников. И все же их расстреляли почти в упор. Заняв высоту, духи начали расстреливать карабкающихся по склону разведчиков. Погибли рядовые Иванов, Фурман, Джафаров. Последним видели Онищука».
Рядовой А.Нишанов: «Как погибли Онищук и Исламов, я не видел. Они погиб ли в разных местах: Онищук – на сопке, Исламов – у подбитой машины. Последнее, что я видел, это – группа,  идущая к машине. Растянулась цепочкой. И не дойдя метров 50 до машины, была атакована «духами».
Боец из состава «брони»: «Что там было, трудно сказать. Но стреляных гильз было мало. Наверное, нападение было внезапным…Боя там практически не было. Я не криминалист. Или «духов» было очень много, или нападение на охранение было внезапное, но наши автоматчики успели отстрелять по 10-15 патронов. А пулеметчик – максимум».
Из письма бойца из состава «брони»: «Мы там были практически сразу. Когда оценили произошедшее, были задействованы большие силы. Но банда испарилась. Я не придумываю…Утром, оставив прикрытие, не помню сколько человек, пошли к машине. Ручных гранатометов у них не было. Почти спустившись, они заметили «духов» и стали карабкаться обратно. «Духи» правильно рассчитали место удара: была мертвая зона, где пулеметы прикрытия не брали. Повторю слова своего ротного: «Им нужно было поднять свои жопы и перебежать метров 200 вверх». «Духи» сверху били в упор по карабкающимся пацанам. Наши офицеры говорили, что многие ребята даже не успели выстрелить. Так откуда же эти 60 убитых «духов»? Рядом с убитым командиром нашли больше всего стреляных гильз».
Младший сержант М.Нифталиев: «По нам били  из безоткатных и минометов, ДШК и стрелкового оружия. В этом грохоте ничего нельзя было услышать, хоть кричи в самое ухо. Не слышал я и прилета «вертушек». И только когда они прошли перед самым моим носом, увидел их. Одна «вертушка» села возле нас.  Мы вчетвером загрузили оружие и зашли на борт. Младший лейтенант Горелов требовал от экипажа подлететь поближе к подбитой машине, забрать раненых, они его не слушали. Я тоже просил их, хотел выпрыгнуть из «вертушки». Бортмеханик меня выдернул из проема и хлопнул дверью. Он орал: «Я еще жить хочу! Не хочу пулю в челюсть!» Вторая «вертушка» ушла пустой. Горелов тоже – ****ь, чмо. Надо было нам идти Онищука выручать, а он: «Связь, поддерживать связь, вести огонь!» Обосрался, сука».
Заместитель командира отряда по политчасти старший лейтенант Акмальников: «Ребята из группы Онищука, оставшиеся в живых, пережили тяжелую психологическую травму. Проявляется это у каждого по своему, но «крышу рвет» конкретно. Например, Костя Горелов два месяца после этого заикался. Как можем пытаемся вывести ребят из этого состояния. Мне понять сержанта Нифталиева можно – любили солдаты своего командира. Но в этом случае он не прав: Костя Горелов действовал грамотно – группа обеспечивала связь с отрядом. Попытка пойти на выручку Онищука была обречена. Если бы не Костя, то «духи» всех положили бы».
Из приведенных высказываний разных должностных лиц можно в целом представить себе картину трагедии у «забитого» «Мерседеса».
Приняв решение встретить досмотровую группу во главе с капитаном Горошко у «Мерседеса», старший лейтенант Онищук приступил к реализации плана. Он предполагал, что противник может устроить  у машины засаду, и предусмотрительно направил на холм недалеко от автомобиля группу из четверых разведчиков с двумя пулеметами. По его мнению, этой огневой поддержки было достаточно, чтобы продержаться до прибытия вертолетов.
Остается неясным вопрос, почему до Онищука не дошла информация о задержке вылета вертолетов? Ответ на него может содержаться в материалах военных следователей, взможно, занимавшихся выяснением всех обстоятельств данной трагедии, но мы ими не располагаем.
Наткнувшись на засаду, Онищук приказал Исламову и Салахиеву прикрывать отход, а сам с оставшимися тремя разведчиками стал подниматься на холм, где занимали позицию два пулеметчика и два автоматчика. Но душманы его опередили: они расправились на холме с четырьмя разведчиками и  открыли  сверху огонь по группе Онищука. Остававшиеся на вершине сопки разведчики во главе с младшим лейтенантом Гореловым не смогли оказать огнем ощутимую помощь. Пулеметчик  Москаленко был сражен снайпером, а стрельба из автоматов на дальности около 800 метров была малоэффективной. Младший сержант Нифталиев горел желанием броситься на помощь Онищуку. Крылатое выражение «Сам погибай, а товарища выручай» являлась для него нормой поведения в бою. Внезапный удар по душманам  пяти автоматчиков, возможно,  внес бы перелом в ход боя в пользу разведгруппы. Хотя мог оказаться и бесполезным. Все зависело от количества атаковавших душманов, которое для всех осталось неизвестным.
В приведенных выше воспоминаниях прямых и косвенных участников того трагического события ничего не говорится относительно обстоятельств гибели Юрия Исламова. А ведь ему, как и Олегу Онищуку, было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. В письме за подписью командира отряда подполковника А.Нечитайло, полученном родителями Ю.Исламова, говорилось, что их сын  и Онищук уничтожили, по крайней мере, полтора десятка душманов. Непонятно, откуда была взята эта цифра. Подобные цифры фигурировали и в материале, опубликованном в одной из военных газет. По этому поводу   оставшийся  в живых участник  боя Константин Горелов сказал потом следующее:
- Больно читать неправду. Пишет, будто около Онищука было семь трупов мятежников. Вокруг Исламова – чуть ли не гора. Сколько они убили – видели только те, кто уже никогда не сможет нам об этом сказать. Тело Онищука первым обнаружил Горошко, Нафталиев грузил тело Исламова в «вертушку». В тот момент душманов вокруг них не было. И не могло быть, так как «духи» никогда не оставляли своих убитых и раненых. А время для этого у них было.
Действительно, в той ситуации  в   распоряжении душманов было 1 час 15 минут - от окончания  боя до прилета Ми-8. Достаточно, чтобы убрать всех своих.
Немного времени спустя начальник штаба отряда майор Кочергин в беседе с корреспондентом сказал, что в ходе боя было убито около 160 мятежников-душманов.
- Откуда известно количество убитых «духов», ведь они не оставляют трупов? - спросил корреспондент.
- Эту информацию кропотливо собирают наш особый отдел и ХАД, - ответил майор.
В нашей книге приведен эпизод, убедительно показывающий, что и советские военные разведчики, и ХАД нередко сообщали недостоверную информацию. В данной ситуации как те, так и другие были заинтересованы в завышении количества убитых мятежников, поскольку речь шла о боевом подарке отряда, бригады спецназа к 70-летию Великого Октября. Советниками в ХАД служили сотрудники советского КГБ. Они были не лыком шиты и разбирались в политике. Чем больше убитых «духов» - тем весомее боевой подарок, тем выше награды за него. Количество убитых душманов здесь было особенно важно, поскольку «забитый» автомобиль, даже трехосный, еще не представлял собой особо значимый трофей. Случалось, старший лейтенант Владимир Ковтун «забивал» караван из трех автомобилей, но не получал за это даже ордена, не то что Героя. Потому что «дорога ложка к обеду», и «яичко ко Христову дню».

ВЕРСИЯ ВЛАДИМИРА КОВТУНА
Как погиб Исламов? Почему автоматчики успели произвести всего по 10-15 выстрелов? Почему два пулеметчика и два автоматчика на холме были уничтожены в считанные минуты? В официальной версии боя на эти вопросы нет ответов. Зато они содержатся в той версии, которую излагает в своем письме в редакцию газеты  «Солдат удачи» старший лейтенант Владимир Ковтун. Тот самый Ковтун, который передал свою  должность Олегу Онищуку. Он прислал письмо через 12 лет после трагедии. В газете оно так и не было напечатано. Его поместили составители в книге «Афганистан – звездный час спецназа». Приводим письмо в сокращении.
«В то время, когда произошла эта трагедия, я находился уже в Союзе. Тем не менее был достаточно хорошо осведомлен о том, что случилось в ночь с 30 на 31 октября 1987 года. Обо всех подробностях того боя мне написал Слава Горошко с явной горечью. Он же, в свою очередь, разговаривал со свидетелями трагедии, оставшимися в живых. Онищук был моим заменщиком, и я учил его воевать. Водил и на то место, где группа приняла последний бой…
У «духов» существовал четкий порядок обеспечения безопасности движения караванов. Он включал в себя отработанную систему предупреждения и оповещения, разведку маршрутов движения, а также применение боевых формирований для борьбы с группами специального назначения. Для безопасности каравана на своем участке полевые командиры несли ответственность перед региональными лидерами их партий и движений.
В разбираемом  случае спецназовцы дрались  с охраной каравана, которая подтянулась к головной машине для того, чтобы ее отбить или по возможности вытащить в темноте. Удаление позиции от боевой подгруппы, от дороги составляло порядка 800-900 метров и в условиях ограниченной видимости это было возможно.
Численность моджахедов (душманов) была около 60 человек. Зная тактику спецназовцев, они решили организовать засаду у машины. Онищук, у которого началась «звездная болезнь», расслабился и «подыграл» «духам», отправив в темноте к машине досмотровую группу, состоящую из двух троек. По словам переводчика роты, находившегося тогда в составе группы Онищука, бойцы ходили к машине не один раз. В один из таких походов, когда они даже предположить не могли, что у машины могут быть «духи», они нарвались на засаду. «Духи» не стреляли, они без шума прирезали разведчиков, оделись в их форму и стали подниматься по склону. (Видимо, имеется в виду холм, на котором заняли позицию два пулеметчика и два автоматчика)
Онищук даже не организовал взаимодействие группы досмотра каравана. Иначе, связываясь с ними, он бы обязательно заволновался, не получив ответа на свой запрос о том, как идут дела. Это было на рассвете.
«Духи», пользуясь потерей бдительности группы Онищука, смогли подойти практически вплотную и начали расстреливать разведчиков. Вот и завязался бой, в котором все преимущества – и внезапность, и численное превосходство - были на стороне моджахедов.
Радист, находившийся на вершине, связался с отрядом и передал, что группа ведет бой и несет большие потери. Отрядом в то время командовал подполковник Нечитайло, который не отличался скоростью в принятии решений. Пока подняли по тревоге резервную группу вместе с командиром роты капитаном Ярославом Горошко, пока они вылетели, бой практически закончился. В живых остались лишь те, кто находился в составе группы обеспечения, занимавшей позиции на вершине горы. «Духи» их просто не заметили.
Но тут, видимо, расслабились моджахеды. Уникальная победа над группой специального назначения, а «духи» проводили четкую грань между спецназом и всеми остальными, сыграла с ними злую шутку. Вероятно, в состоянии эйфории они не спешили отходить. Здесь их накрыли прибывшие «вертушки».
Высадившись после ударов НУРС (неуправляемые реактивные снаряды), группа во главе с Горошко добивала тех, кто смог укрыться от ударов авиации…
Тот, кто воевал, знает, что наградят тем сильнее, чем больше у тебя потерь. Хотя должно быть наоборот. Но теория и практика не всегда идут рука об руку. Как правило, для того, чтобы оправдать большие потери, командование сочиняет легенду о жестоком бое с превосходящими силами противника, в котором и полегли герои. А раз герои, то надо награждать соответственно. Отсюда истории об убитых в рукопашных схватках духах и т.п. сказки…
Вот так в результате халатности командира рядовой выход группы с рядовым результатом стал трагическим. А чуть позже был овеян ореолом романтизма».

БРОСОК КАПИТАНА ГОРОШКО
Вернемся к событиям 31 октября. Громоздкая машина обеспечения огневой поддержки разведгруппы наконец пришла в движение. В районе кишлака Дури, «забитого» «Мерседеса» начала работать авиация. Пары вертолетов Ми-24 одна за другой нанесли по душманам  ракетные удары. Поднятые взрывами пыль и дым повисли над местностью и значительно ухудшили видимость. В этих непростых условиях пришлось действовать прилетевшим экипажам вертолетов Ми-8 и разведчикам группы капитана Горошко. Вместе с ними находился командир отряда подполковник Нечитайло.
Им были известны координаты сопки, на которой находились связисты группы Онищука, на ней они  и приземлились. У младшего лейтенанта Горелова Ярослав Горошко попытался выяснить, где находится Олег  Онищук, но ничего вразумительно услышать не смог: вследствие стресса, пережитого в ходе недавнего боя, Костя стал сильно заикаться и с трудом произносил всего несколько слов. Бойцы тоже ничего конкретного сказать не могли.
- Скорее всего, Онищук пробился со своими ребятами и ушел в сопки,-  размышлял Горошко. – Но куда именно? В каком направлении лететь?
Обсудил ситуацию с подполковником Нечитайло. Сообща выработали решение: на один вертолет погрузить доставленное в течение ночи с «Мерседеса» оружие и погибшего Игоря Москаленко, а также посадить на него оставшихся в живых разведчиков,и отправить его на базу. На другом, которым управлял капитан Николай Горбенко, совершить облет местности в поисках группы Онищука. Так и сделали.
После взлета вертолета капитан Горошко стал между креслами командира экипажа и летчика-штурмана, откуда земная поверхность просматривалась по сторонам и далеко вперед. Ярослав окидывал взглядом лощины и  сопки, в надежде увидеть сигналы, подаваемые группой Онищука. В салоне кроме подполковника Нечитайло находились шестеро разведчиков. Все они во все глаза смотрели в бортовые иллюминаторы. Остались позади застывший «Мерседес» и примыкавший к нему обширный фруктовый сад. Проплыли стоявшие вдоль дороги несколько строений, затем бесформенное пятно кишлака Дури. Сразу за кишлаком начались поля, окаймленные по горизонту волнистой линией сопок. Там,  в сопках, по мнению Ярослава, и следовало искать Онищука с бойцами.
- Давай довернем влево через поле к  сопкам, - высказал Горошко свои соображения командиру отряда.
Тот кивком головы одобрил предложение ротного.
За кишлаком в поле брела большая толпа вооруженных людей. Душманы! Разведчики с вертолета через иллюминаторы окрыли по ним огонь из автоматов. С земли ответили тем же. Тут летчик накренил машину, и Ми-8 прошел в развороте над мандехом. Горошко не выдержал и радостно закричал летчику:
- Смотри, вон, вон они! Онищук!
Действительно, в мандехе нетрудно было различить группу людей в десантных куртках. Нечитайло через иллюминатор их тоже увидел. Комиандир отряда и ротный подумали одно и то же: «Это группа Онищука». Так верили они в счастливую звезду Олега, так хотелось им, чтобы он с товарищами прорвался сквозь пекло боя, что одной лишь детали, десантных курток, оказалось достаточно для всплеска радужной надежды.
Нечитайло и Горошко подумали, что та кучка душманов, по которой они вели огонь с вертолета, преследует укрывшуюся в мандехе группу Онищука. Логика ситуации подсказала командиру отряда и ротному одно и то же решение. Горошко, высадившись с разведчиками, задержит преследователей. Тем временем вертолет приземлится близ мандеха и эвакуирует группу Онищука. После этого Горошко со своими бойцами сядет на ожидающий их у мандеха Ми-8, и вертолет улетит.
- Высаживайтесь! – подал команду подполковник.
Летчик подвесил машину на высоте полметра от земли. Капитан Горошко выпрыгнул в дверь, которую открыл ему борттехник. Пять бойцов его группы один за другим последовали примеру командира. Шестой, Рустам Алимов, не успел – пуля ударила ему в шею. Десантировавшиеся разведчики тут же залегли цепью и открыли огонь по приближавшейся  толпе душманов. Ярослав краем глаза посматривал на удалявшийся вертолет. Не терпелось увидеть, как он приземлится, откроется дверь и от мандеха к нему стремительно пробегут разведчики Онищука, а последним будет Олег.
Но дверь почему-то не открывалась, и вообще там творилось что-то непонятное. Когда вертолет снижался на посадку, по нему  из мандеха вдруг открыли огонь. Видя такой прием, летчик добавил двигателям обороты, прекратил снижение и  энергично повел машину в сторону от опасного места, за ближайшую сопку, в сторону аэродрома.
- Сдурели они там, в мандехе, что-ли! – в сердцах выругался Горошко. – Что это они по своим-то бьют?
В этот момент из мандеха почти по пояс высунулась согнувшаяся фигура человека в куртке десантника. «Конечно, это Онищук», - подумал Горошко и обрадовано крикнул:
- Олег! Это я – Горошко! Мы вас вытащим!
Фигура выпрямилась, и Ярослав увидел бородатое лицо под чалмой и услышал треск автоматной очереди. Тренированным движением Горошко отпрянул в сторону, перекатился по земле и тут же дал ответную очередь из автомата.
В одно мгновение разрозненные и, казалось, несовместимые детали объединились в сознании Ярослава в одно цело, и он ужаснулся представшей перед ним реальности.
Нет больше группы Онищука – она погибла. С убитых десантников душманы сняли и надели на себя куртки.
Нет больше Олега Онищука! Нет ершистого отличного парня, больше всего на свете любившего свою офицерскую профессию. Нет больше у Ярослава искреннего, бесхитростного друга, умевшего говорить в глаза все, что он о тебе думает. Некому теперь вручить те пришедшие Олегу пять писем, что прихватил с собой Ярослав. Одно из них – от жены Галины. Ярослав хорошо знал ее. Одно время семьи двух офицеров жили рядом в небольшом украинском военном городке. И здесь, в Афгане Ярослав и Олег с удовольствием вспоминали годы  офицерской молодости, делились планами  на будущее, в шутку называли друг друга сватами. Еще бы: у Ярослава росли два сына, а у Олега две дочери. Старшей Светлане исполнилось два года, а младшую Наташу он еще не видел. Значит и не  увидит. И жена Галина осталась молодой вдовой, с неистраченными силами и чувствами.
Ярослав ощутил, как его захлестнула горячая волна неукротимой ненависти. Той ненависти, которая не омрачает, а просветляет сознание, побуждая его работать с невероятной быстротой, молниеносно анализировать сложнейшую ситуацию и принимать из множества вариантов решений единственно верное.
А ситуация была – сложнее не придумаешь. Впереди, в мандехе на удалении примерно  ста пятидесяти метров – около трех десятков душманов. Они – в надежном укрытии. А шестеро выскочивших из вертолета спецназовцев – на ровном, как взлетная полоса поле: ни одной ямки, ни единого валуна. Ярослав оглянулся назад – оттуда надвигалась многочисленная толпа душманов, которые вели огонь по вертолету.
- Если хоть один  из нас будет ранен, то мы все тут пропадем, - подумал Горошко.
Это была его последняя мысль, так сказать, из области лирики. Дальше он мыслил уже командирскими категориями.
Итак: противник – в мандехе, они, шестеро спецназовцев – на ровном поле. Да ведь сходная ситуация уже была, когда душманы прижали на ровном месте группу младшего сержанта Гурова. В тот раз Горошко прикрыл группу разведчиков бронетранспортером, и это дало им возможность перехватить инициативу. Сейчас бронетранспортера нет, зато есть опыт того боя. Так пусть опыт работает.
- Пулеметчики – на фланги! – скомандовал капитан Горошко.
Рядовые Борисов и Орипов немедленно выполнили приказание. Борисов – русский, Орипов – таджик. Ярослав знал, что в одной цепи с ним лежали,  изготовившись к смертельной схватке, лезгин Мариф Нифталиев, казах Байдулло Куралбаев, русский Виктор Соломатин. Но Ярослав не думал о том, что вместе с ним, украинцем, это – интернациональный воинский коллектив. Он думал о том, как всем выбраться из этой чертовой западни. Впереди у них был бой – один на всех, и в нем не имело значения, кто из разведчиков какой национальности.
Заняв позиции на флангах, пулеметчики Борисов и Орипов знали свою задачу – надо «запечатать» душманов в мандехе. Хотя бы на непродолжительное время. На то, которое потребуется товарищам, чтобы добежать до мандеха. Два пулеметчика открыли огонь, не жалея патронов. Боезапас полный, а момент  такой, когда патроны не экономят.
- За мной! – негромко произнес капитан Горошко.
Не было необходимости выкрикивать команду: Соломатин, Куралбаев и Нифталиев были рядом, смотрели на командира и ждали его приказания.
Четверо спецназовцев во главе с капитаном Горошко, стреляя на бегу, рванулись к мандеху. Важно было пробежать эту стометровку как можно быстрее, пока товарищи-пулеметчики держали «бородатых» на дне мандеха, не давая им возможности выглянуть из него. Четверо спецназовцев на бегу приготовили гранаты и бросили их в мандех. Прогремели взрывы. Все четверо вслед за взрывами с ходу прыгнули с обрыва вниз.
Невозможно полностью, в деталях описать происходившую в мандехе драку. Ярослав Горошко и его товарищи смогли потом припомнить лишь отдельные ее моменты. Сначала спецназовцы уничтожали «бородатых» огнем из автоматов – били короткими очередями. Это - пока в магазинах оставались патроны. Потом действовали ножами, прикладами, трофейным оружием – всем, что оказывалось под рукой, чем можно было оглушить врага, отбиться от его удара.
Сразу после прыжка в мандех Ярослав Горошко двух «бородатых» застрелил в упор. Обостренная в те минуты интуиция подсказал ему: «Оглянись!» Оглянулся. Сделай он это секундой позже, высокий жилистый  душман пригвоздил бы его ножом. Ярослав  успел перехватил руку врага, повернул ее, отводя нож в сторону, одновременно подставил спину и сильным рывком перебросил «духа» через себя. Потом нанес удар штык-ножом. С этим было кончено.
Но тут сбоку гранатометчик размахнулся булавой-гранатой, намереваясь опустить ее на голову Ярослава. Сам Ярослав упредить, предотвратить этот удар уже не успевал. Выручил Куралбаев – он так двинул «бородатого» в спину штык-ножом, что тот рухнул вместе с поднятой булавой. Выпустив последние патроны, Ярослав отшвырнул пустой магазин, но поменять не успел – один из «бородатых» направил на него автомат, осталось лишь нажать спусковой крючок. Ему не дал этого сделать Соломатин. Разведчик, тоже израсходовавший патроны в магазине, схватил тот самый гранатомет, который только что попытался использовать «бородатый» в качестве дубинки, и с разворота, не целясь, выстрелил в автоматчика. Не промахнулся.
Из автомата по Ярославу рубанул совсем другой «бородатый». Ударил со спины. С расстояния двух метров. Эту опасность Горошко почувствовал спиной – в экстремальных ситуациях бывает такое. И успел увернуться, только рукав крутки продырявило. Разъяренный «бородатый» сделал резкий выпад вперед и обрушил автомат на голову спецназовца. Опять ужом выскользнул крепыш  Ярослав, лишь вскользь зацепило прикладом спину. Затем, развернувшись лицом к врагу, стиснул его левой рукой, а правой рванул нож из чехла. «Бородатый», видно, был из профессионалов и в поножовщинах поднаторел. Он схватился за рукоятку своего кинжала. Кто раньше? Ярослав опередил – саданул врага под солнечное сплетение. В том еще чувствовалась сила, и он был опасен. Ярослав нанес еще один удар – в шею. И отбросил в сторону ослабевшее тело.
Драка в мандехе продолжалась.
Придя в себя, «бородатые» поняли, что надо использовать численное преимущество. Они попытались объединиться в группу. Если бы им это удалось, то спецназовцы проиграли бы схватку. Ни Горошко, ни надрывавшиеся вместе с ним в кровавых поединках трое разведчиков не смогли бы помешать «духам» собраться в группу. Помешал рядовой Борисов.
Когда четверо товарищей бросились с обрыва в гущу врагов, Борисов не последовал за ними. Трезвым умом опытного, сметливого солдата он сообразил, что с пулеметом он будет полезнее не в той ножевой кутерьме, что клокотала внизу, а наверху, на кромке обрыва. В первые минуты, когда разведчики и «бородатые» сцепились в рычащий, стонущий, перекатывающийся от одной стенки мандеха к другой клубок, Борисов не мог стрелять. Но вот несколько  вырвавшихся из  клубка моджахедов один за другим отбежали в сторону и стали хищно всматриваться в мечущиеся фигуры дерущихся, чтобы прицельно ударить из автоматов по шурави. Тут Борисов вступил в дело – он рубанул сверху по сбившимся в кучку «духам». Кто-то из них упал, остальные метнулись вдоль оврага к выходу в долину. Так и нес свою боевую вахту пулеметчик Борисов, отсекая одиночных «бородатых», не давая им возможности одуматься, предпринять организованные действия.
Тем временем пулеметчик Орипов взял на себя прикрытие товарищей со стороны поля. Заняв позицию недалеко от Борисова, он короткими очередями удерживал группу преследователей на расстоянии около трехсот метров.
Наконец подошла та минута, когда в мандехе из живых остались только четверо спецназовцев. Горошко посмотрел на часы. Драка длилась пятнадцать минут.
В разных позах в мандехе лежало двадцать три душмана. Из спецназовцев никто не был даже ранен. Четверо обессилевших разведчиков, собравшись вместе, тяжело дыша, повалились на дно оврага.
- Командир, в чем это у вас лицо? – спросил вдруг  сержант Соломатин.
Капитан Горошко провел ладонью по щеке – она оказалась покрытой белой пудрой. Ярослав попробовал пудру на язык и сплюнул.
- Посмотри на себя! – произнес он вместо ответа. - И другие – тоже.
Парни один за другим проводили по лицу и пробовали пудру на вкус – это была соль.
Над головами  дружно заработали оба пулемета.
- К бою! – скомандовал капитан и первым энергично встал, приподнялся  над краем оврага, откуда поле хорошо просматривалось  до самого кишлака.
В сторону мандеха упорно продвигалась прежняя группа душманов.
- Пулеметы на фланги! – отдал приказание Горошко.
Орипов и Борисов сноровисто, без суеты заняли подходящие позиции на кромке обрыва с таким расчетом, чтобы снайпер, окажись он среди атакующих, не мог поразить их. Дружно заработали пулеметы и автоматы разведчиков. Под слаженным пулеметно-автоматным огнем душманы почувствовали себя на ровном поле неуютно и залегли. Немного времени спустя вновь пошли в атаку. Теперь они действовали по всем правилам тактики: продвигались цепью, короткими перебежками по трое с равными промежутками времени. Судя по всему - обученные, тренированные боевики. Численное преимущество было на  их стороне, и они настойчиво стремились реализовать его.
- Надо уходить, - решил Горошко.
Но как уйти, если всего в двухстах метрах залегла, готовясь к броску, цепь из нескольких десятков «бородатых»?
- «Духи» в мандехе! – доложил Нифталиев.
Действительно, левое крыло атакующих сместилось еще левее, и теперь несколько «бородатых» просочилось в мандех - в его начале, в тылу разведчиков.
- Пулемет вдоль мандеха! – отдал Горошко приказание Борисову.
Тот прошелся длинной очередью по руслу оврага, и «бородатые» поспешно убрались. Но не на долго. Несколько минут спустя пятеро душманов вновь появились в мандехе. Теперь они пошли на хитрость: укрылись за обветшалым, наполовину обвалившимся дувалом, стоявшим у входа в мандех.
- Неплохо придумали, - мысленно отметил Горошко. – Пулеметом их там не достать, а они будут обстреливать нас. Так не годится, надо их как-то выкурить.
Оказалось, над этим ломал голову не он один.
- Разрешите попробовать достать их гранатой? – услышал капитан за спиной голос Соломатина.
Повернувшись, Ярослав увидел сержанта, держащего в руках трофейный ручной гранатомет.
- Разрешаю. Это будет для них сюрприз.
Виктор отошел на несколько шагов в сторону, стал на колено, неторопливо прицелился, выстрелил. Граната попала в угол дувала. Кто-то из бойцов принес и положил перед Соломатиным несколько гранат. Виктор выпустил их одну за другой. Дувал окутался облаком пыли. Разведчики не могли рассмотреть, выскочили «духи» из-за дувала или нет? Если выбежали, то сколько? Но автоматный огонь с той стороны прекратился.
Отказавшись, наконец, от намерения расправиться со спецназовцами, вся группа душманов сместилась влево  и обошла мандех стороной. Теперь она  не создавала для разведчиков непосредственной угрозы. Можно было подумать об эвакуации.
Капитан Горошко включил радиостанцию, связался с экипажем работавшего невдалеке вертолета Ми-24, сообщил ему координаты того места, где следовало приземлиться  вертолету Ми-8.
Перед тем, как выбраться из мандеха, Горошко окинул взглядом тела  «бородатых», на которых были надеты куртки десантников. Сердце Ярослава защемило от боли по Олегу Онищуку и его  боевым товарищам.
За сопкой, в условленном месте «вертушку» ждать пришлось недолго.
- Что с Алимовым? – спросил Горошко борттехника, едва поднявшись в салон.
- Не довезли.
- Понятно,- угрюмо произнес капитан.
Он прошел к кабине пилотов и крикнул командиру экипажа капитану Николаю Горбенко:
- Коля, наши погибли! Они где-то недалеко.
- Я их только что видел на склоне сопки, - отозвался летчик.
- Давай туда!
…Капитан Горошко считал мины, которые сержант Нифталиев и другие бойцы переносили с «забитого» Онищуком «Мерседеса» в вертолет.
- Сто девяносто, сто девяносто одна, сто девяносто две…
Считал механически. Мысли Ярослава были заняты другим: он видел себя там, на трехглавом холме, где совсем недавно отыскали Олега Онищука и его погибших разведчиков.
- Понятно, почему их нашли не сразу – он  лежали в ложбинке, по которой поднимались на сопку, - размышлял Ярослав. – Как поднимались один за другим, так и полегли. …Сто девяносто три, сто девяносто четыре, сто девяносто пять…
Онищук не дошел до вершины холма каких-нибудь метров тридцать. Там и лег. Со сжатым в руке ножом. Мерзавцы «духи» надругались над ним мертвым – искололи ножами, воткнули в рот кусок его же окровавленного тела.
Ярослава передернуло всего, когда увидел это. Ножом разжал Олегу зубы, освободил рот.
- Сто девяносто шесть…, двести.
- Противопехотные все, - доложил Нифталиев. –Теперь переносить противотанковые или бронежилеты?
- Противотанковые, - дал указание Горошко. – Одна, две, три…Мерзавцы, над Ивановым и Хроленко тоже надругались. Противно и больно было смотреть на это. А в Хроленко выстрелили из гранатомета.
- Мины кончились, - доложил сержант. – Сейчас будем переносить бронежилеты. Американские.
- Давайте. Один, два, три…пятнадцать.
- Там в углу стоит радиостанция, мы перенесем сначала ее, а потом безоткатное орудие, - поделился соображениями Нифталиев.
- Хорошо, - огласился Ярослав, продолжая мысленно следовать логике проигранного боя. – Если бы Онищук опередил «духов» и первым поднялся бы на холм, то что бы он смог сделать? Ведь пулеметные ленты  у Мурадяна и Мурадова уже кончились, парни отбивались гранатами.
- Оказывается, в «Мерседесе» - еще миномет, курпнокалиберный пулемет и ящик со стволами, - доложил сержант.
- Хорошо, носите по одному.
После того, как все оружие было переправлено в салон Ми-8, капитан Горошко подсчитал в уме:
-Итак, 200 стволов различного стрелкового оружия, 220 противопехотных и противотанковых мин, 75-миллиметровое безоткатное орудие, крупнокалиберный пулемет нового образца, радиостанция и 15 бронежилетов. Надо добавить 30 автоматов и 2 пулемета, снятые группой Онищука. Неудивительно, что охрана каравана бросилась ночью на выручку машины.
Можно было взлетать. Винт набрал обороты, и  машина оторвалась от земли. Не успел Ми-8 скрыться за сопкой, как пара Ми-24 точными пусками ракет уничтожила «Мерседес».
Капитан Горошко посмотрел на поле, где каких-нибудь три часа назад во главе небольшой группы спецназовцев он яростно боролся за жизнь. Теперь по равнине тут и там брели разрозненные группки душманов. По ним, сменяя одна пара другую, работали боевые вертолеты.

Глава шестая
ИСХОД
НАКАНУНЕ ПРАЗДНИКА
Спустя неделю, накануне праздника 70-летия Великого Октября Ярослав Горошко писал жене.
«Людочка, коханая моя, здравствуй! С приветом к тебе Ярослав. Твое письмо получил, за что тебе очень благодарен. У нас черные дни: погиб Онищук Олег. Володя Сагиков повез его в Изяслав, он должен зайти и передать тебе записку от меня, а также магнитный браслет для моей мамы – он помогает от давления, то бишь регулирует его. Кроме того он расскажет тебе обо всем. Передавать с ним еще  что-нибудь было бы неудобно.
Погода у нас осенняя. Ночами сильно холодно. Закончили подготовку к празднику. Завтра 7 ноября. Вот, сижу на партийном собрании и пишу тебе письмо. Началось увольнение в запас, отправляю первых трех сержантов. Ждем новое пополнение. Работы будет очень много. Уже пришли три молодых офицера, необходимо их учить.
Очень скучаю по тебе, дорогая моя ласточка, временами так тоскливо становится, что аж выть хочется. Фотографию твою маленькую постоянно ношу с собою у сердца, где бы я ни был. Скучаю по Павлике и Иванке. Набрал для них кое-каких подарков, но передать пока нет возможности, так как никто не едет в нашу сторону.
Временами очень грустно бывает, потому что теряю товарищей тут, теряю своих. 31 октября  погиб и мой солдат – Алимов. Это уже четвертый, а сколько еще будет? А чтобы было меньше, надо учить и учить их своему трудному ремеслу. Так что, как в песне:
День и ночь неразлучно с боевым автоматом,
Пистолет на ремне, как братишка родной.
Ах, как хочется здесь обложить землю матом,
Слезы горечи лить за российской землей!
Очень прошу тебя, береги себя и детей наших. Поцелуй их за меня, коли приедешь в Борщевку. Держись там и не очень перерабатывай на работе, береги нервы – все равно эта работа у тебя временная, до тех пор, пока я не вернусь.
Я только здесь осознал, как дорога ты для меня, а когда был дома, то как-то не так сознавал – всю жизнь буду винить себя за это.
На этом заканчиваю. Передавай привет всем нашим родственникам. Если Володя заедет и передаст браслет, обязательно уведоми письмом.
До свидания. Целую крепко, навсегда твой Ярослав».

В КОНЦЕ ДЕКАБРЯ
После гибели Олега Онищука и большей части его разведгруппы боевая активность отряда заметно снизилась. Эффективность выходов в горы тоже. Из штаба бригады нажимали на подполковника Нечитайло, требовали результатов, но… без потерь личного состава. И вообще не рекомендовали лезть в опасные места. В этой обстановке в конце декабря командир  разведгруппы лейтенант Александр Шишкану получил задание произвести засаду в районе кишлака Макама. Там проходило несколько грунтовых дорог и  одна с твердым покрытием – «калатка», она  соединяла Кандагар, Калат, Шахджой, Газни, Кабул.
Разведгруппа высадилась скрытно в темное время суток на окраине Шахджоя и дальше пошла пешком, запутывая следы. После ночного перехода остановилась на дневку, а следующей ночью продолжила движение. Вдруг слева дозорный заметил  темный силуэт, похожий на  человека. Произвели  в него несколько выстрелов из бесшумного пистолета – силуэт продолжал стоять. Сделали два одиночных выстрела из автомата – результат тот же. С соблюдением мер предосторожности приблизись к нему, и тут выяснилось, что это торчало из земли  хвостовое оперение авиационной бомбы. Его высота соответствовала росту человека.
К месту засады вышли на четвертые сутки. Расположились между двумя дорогами, одна из которых вела к кишлаку Макаму, другая – к Шинкайскому ущелью. В течение ночи  дважды видели свет  авомобильных фар – машины двигались в сторону ущелья. С разрешения центра боевого управления Шишкану сменил место расположения группы на более удобное с точки зрения  атаки транспорта. В 23.00 уввидели  фары – автомобиль двигался от кишлака Данд-Хтак, вошел  в  Пурдиль и остановился. Еще одна машина также сделала остановку в Пурдиле. Дальше, в направлении расположения разведгруппы они  не шли. Что бы это значило?
- Когда мы шли к месту засады, был слышен лай собак, - размышлял лейтенант Шишкану. – Неужели «духи» почуяли неладное? Вот уж меньше всего хочется стать Героем Советского Союза посмертно.
Он решил отвести группу подальше от опасного места. В два часа ночи снялись с позиции. Пройдя примерно два километра, услышали позади звук натужно работающего двгателя. Значит, догонявшая машина была нагружена «под завязку». Нужно ее обстрелять, остановить. Шишкану попытался обнаружить цель в ночной бинокль, но не смог.
- Бежать на звук? – рассуждал командир группы. – Это рискованно, поскольку расстояние до машины трудно определить. В то же время, бегущих разведчиков охрана легко увидит и откроет прицельный  огонь.
Пока лейтенант  раздумывал, машина удалилась. А утром Шишкану получил прказание ЦБУ возвращаться в отряд.
Ни лейтенанту, ни его подчиненным не хотелось уходить ни с чем, когда до успеха, казалось, рукой подать. Небо затянули  облака, луна не просматри валась. Значит, караван с оружием мог выйти следующй ночью раньше обычного. Когда завяжется бой, надо будет немедленно вызвать «броню». Главное, чтобы она подошла до рассвета. Если караван до трех ночи не появится, придется сниматься и стремительным марш-броском направляться домой. Взвесив все за и против, командир группы принял решение вопреки приказу готовиться к засаде.
В 21.00 группа заняла огневую позицию близ дороги в неглубоком, по колено мандехе. Кадому из разведчиков лейтенант поставил конкретную задачу на поражение транспорта. Радисту Михаилу Деревянко дал указание ни в коем случае не стрелять, чтобы не обнаружить себя. Он должен был обеспечивать связь с отрядом, от которой зависело выживание группы. Деревянко считался одним из лучших  радистов отряда, он принимал участие в последнем боевом выходе Олега Онищука и в числе немногих остался жив.
Минут через дадцать после занятия огневх позиций со стороны кишлака Данд-Хтака замерцали фары движущегося автомобиля. В этот раз он не остановился в Пурдиле, а пошел дальше, в сторону разведгруппы. Направив на машину ночной бинокль, Шишкану увидел силуэты бойцов головного дозора, а за ними – силуэт  большого грузовика. Далее маячили легковой автомобиль и еще какой-то транспорт.
- Бесшумное оружие к бою! – приказал офицер.
Пулеметчик  Дмитрий Есир присоединил глушитель к бесшумному пистолету и подал лейтенанту. Сам он тут же перебежал на правый фланг группы, чтобы с пулеметом быть ближе к тому участку дороги, где пройдет головной дозор каравана.
Командир группы внимательно наблюдал в бинокль за движением колонны. Вот головная машина поравнялась с правым флангом группы, где занял позицию  Есир. В зону огневого поражения стали втягиваться и другие автомобили. Важно было не поторопиться с открытием огня, иначе замыкающие транспорты развернутся и уйдут. Но и слишком медлить нельзя, чтобы первый автомобиль не вышел за пределы зоны поражения.
Шишкану мысленно выругал себя за то, что расположил группу кучно, в расчете на поражение одного транспортного средства. Но откуда ему было знать, что их будет три?
Пора! Шишкану дал осветительную ракету в сторону каравана и выстрелил из бесшумного пистолета по кабине первого автомобиля. Ракета – сигнал на открытие огня. Разведгруппа начала работать сразу из всех стволов. Головной дозор и охрана первого грузовика открыли ответный огонь из автоматов, сосредоточив его на левофланговой тройке, возглавляемой опытным разведчиком Ненуженковым. Интенсивность огня боевой тройки заметно снизилась. В чем дело? Лейтенант Шишкану направил в ту сторону бинокль и увидел довольно плотную завесу пыли, поднятую разрывами пуль. Она мешала разведчикам рассмотреть цель. Шишкану дал из автомата длинную трассирующую очередь в сторону автомобиля. Для разведчиков это – целеуказание, оно помогло им сосредоточить огонь на автомобиле.
Тем временем радист Деревянко уже доложил в ЦБУ, что группа «забила» караван, требуется поддержка «брони».
Охрана каравана прекратила огонь.
- Пока они не очухались, надо досмотреть машину, - решил Шишкану. –Возьмем образцы грузов, поставим вокруг автомобиля растяжки гранаты Ф-1 и отойдем.
Взаимодействие в ходе досмотра трнаспорта разведчиками было четко отработано с учетом печального опыта группы Онищука. По команде Шишкану две тройки разведчиков устремились к машине, ведя по ней на ходу непрерывный огонь из автоматов. В это время левофланговая тройка обрабатывала огнем пространство слева от машины, а правофланговая – справа. Под сплошным ливнем металла засада  душманов была исключена. Разведчики уже добежали до  машины. Увидели полугрузовик марки «Тойота». Из пробитого бака на землю струей лился бензин. Тут требовалось быть очень осторожными, чтобы самим не загореться. Парни приступили к первичному досмотру. Их интересовали прежде всего образцы груза, оружие и документы. Само собою разумеется – деньги и сувениры. Вскоре стало ясно, что основной груз – медикаменты.
- Стало быть, мы перехватили новогодние подарки для госпиталя, - решил Шишкану.
Чуть позже досмотрели и второй «забитый» автомобиль – полугрузовик марки «Симург». В нем тоже обнаружили только медикаменты.
Пока разведчики  действовали в автомобиле, саперы по команде офицера ставили на растяжки гранаты Ф-1, дальность разлета осколков которых достигала  двухсот метров. Подготовили ловушки с трех сторон, с четвертой оставили проход для отхода разведчиков. Когда работу на машине закончили, поставили растяжки и с четвертой стороны.
Шишкану связаля с ЦБУ и попросил вызвать штурмовую авиацию.
- Мне кровь  из  носа нужна штурмовка по кишлаку Пурдиль и Нарьяйн-Агоджан, - мотивировал он вызов. – Один кишлак от нас севернее  километр, вдругой – южнее два километра. Моя группа посредине. Дальность «духовского» ДШК – два километра,  безоткатного орудия – четыре, а минометов – пять-шесть километров. Из этих двух кишлаков «духи» могут достать меня запросто. А ответить нечем, так как в группе лишь легкое стрелковое вооружение с  эффективной дальностью стрельбы сосредоточенным огнем примерно восемьсот метров.
Вскоре дежурный по ЦБУ сообщил, что авиационный командный  пункт не разрешил вылет самолетов из-за низкой облачности.
Шишкану решил отвести разведгруппу от дороги метров на четыреста-пятьсот. Саперам дал указание  выставить на флангах позиции мины.
- Еще немного посидим здесь, покараулим караван, - размышлял лейтенант. – А не задолго до рассвета надо сниматься и убегать – своя жизнь дороже. Хрен с ним, с караваном. Группа Онищука погибла на рассвете, когда пошла досматривать машину, не дождавшись подхода «брони». В Киеве моя жена должна вот-вот родить ребенка. Не хочу, чтобы он  осиротел до рождения.
Связи с бронегруппой еще не было. Где застряла «броня», как быстро она двигалась?  Шишкану не собирался безучастно ждать развития событий. Чтобы активизировать деятельность  командования отряда, лучше всего было обострить обстановку. И Шишкану доложил на ЦБУ:
- Караван досмотрен - две машины. Груз – медикаменты. Вижу фары авт омобиля, машина заходит в кишлак, до него полтора километра. Я сменил позицию. Через двадцать минут «духи» открыли беспорядочный огонь из миномета по местности. Движение машин в кишлаке продолжается. Идет движение машин в Пурдиль.
На самом деле никаких фар и движениия автомобилей  не было, обстрела - тоже.
- Надо напугать командира отряда,  иначе этот караван может нам дорого стоить, - рассуждал Шишкану.
Между тем дежурный по ЦБУ решил уточнить ситуацию.
- Сколько машин ты видишь? - спросил он. – Люди в них есть? А оружие какое?
- До чего же умные вопросы задает этот  дежурный, - подумал Шишкану. – Плотная облачность закрыла луну. Даже в ночной бинокль в лучшем случае рассмотришь только силуэт машины. А обнаружить автомобиль можно лишь по горящим фарам. Ладно, выдам интересующую его информацию.
В центр боевого управления пошло сообщение:
- Машин насчитал уже не менее десяти. Вооружение тяжелое: безоткатки, минометы. Люди все рослые, крепкого телосложения, светловолосые, с голубыми глазами.
- Какие там у них глаза, твою мать! Ты мне прекрати дурака валять! -  рассердился дежурный.
Душманы по-прежнему молчали. В кишлаках не отмечалось никакого движения.
Наконец радист доложил, что «броня» вышла на связь, просит обозначить местоположение группы.
- Значит, будем жить! – с радостью подумал Шишкану.
Он помнил о своих докладах насчет минометного обстрела со стороны душманов и решил продолжать игру. Надо было подтвердить, что группа ведет жаркий бой. Для этого следовало  создать побольше шумовых эффектов.
- Минеры, взорвать мины на флангах! – отдал приказание Шишкану. – Из подстволиков по три выстрела в сторону каравана – огонь!
Гранаты подствольных гранатометов дали гулкие взрывы. Красной и зеленой ракетами командир группы обозначил свою позицию. Вскоре бронегруппа подошла, и лейтенант  доложил прибывшему с ней начальнику штаба отряда майору Кочергину результаты боевой  работы и ситуацию. О причине долгого млчания» брони» не спросил. Ее удалось выяснить много времени спустя. Оказалось, командир бронегруппы капитан Ярослав Горошко в целях радиомаскирвоки сменил частоту связной радиостанции, но не поставил об этом в известность начальника связи отряда. Пришлось начальнику штаба Кочергину лично отправиться в расположение бронегруппы и растолкать спящего капитана. Только после этого «броня» вышла на марш.
Выслушав вместе с майором Кочергиным доклад командира группы, капитан Горошко спросил:
- Где позиции «духов»? Откуда вели огонь?
Не мог же лейтенант каяться в своем лукавстве. И  Шишкану показал в сторону кишлака  Нарьяйн-Агоджан. Горошко развернул в указанном направлении все бронетранспортеры, выстроил всех бойцов в цепь лицом к  селению и скомандовал:
- Огонь!
Дружно ударили все крупнокалиберные пулеметы БТР, все имевшиеся в бронегруппе и разведгруппе пулеметы и автоматы, а также автоматические гранатометы.
- Вот это то, что надо! – с удовлетворением произнес лейтенант Шишкану. –Пусть боятся нас. Теперь они знают, что нас много.
То, что на головы сонных жителей кишлака обрушился разрушительный, убийственный поток металла, превращавший дома в развалины, уносивший жизни мирных людей, воинственного лейтенанта не волновало. Не беспокоило его и то, что весть о ночном разгроме селения, откуда не было произведено ни единого провоцирующего выстрела, разнеслась далеко по провинции и  еще больше увеличила у афганцев чувство ненависти к советским воинам, приумножила количество участников  партизанского движения.
После расправы с кишлаком бронетранспортеры окружили «забитые» автомобили. Утром разведчики произвели тщательный досмотр. «Симург» оказался исправным и вполне мог двигаться своим ходом. Решили, что лейтенант Шишкану сядет на него  займет место в колонне бронегруппы.  «Тойота» для езды была непригодна. На ней сначала потренировались в стрельбе из автоматов, затем  взорвали.
Примерно  неделю спустя личному составу отряда на построении зачитали телефонограмму, поступившую из штаба бригады. В ней шла речь о боевом выходе разведгруппы лейтенанта Александра Шишкану. «После захвата каравана противник начал интенсивный обстрел местности, - гласил текст. – В сложившихся условиях командир группы лейтенант Шишкану принял единственно правильное решение – отвести группу на запасные позиции и вести беспокоящий огонь до прихода бронегруппы».
- Вот какой я полководец! – с иронией подумал лейтенант Александр Шишкану.
Телефонограмма была направлена  во все отряды бригады в качестве оперативного методического пособия, пропаганды передового боевого опыта. О том, как все происходило в действительности, лейтенант Шишкану рассказал позже в публикации «Позывной «Шмель». В ней он подчеркнул: «Главное, чем горжусь, что никто из моих солдат не был убит и даже ранен». О результатах его «полководческой» фантазии относительно обстрела со стороны кишлака,  об убитых и раненых жителях этого селения он не высказал никаких суждений.

ЗА СТРОКАМИ ПИСЬМА
О боевом выходе, главным героем которого стал лейтенант Шишкану, Ярослав Горошко сообщил жене в письме, написанном 9 января нового, 1988 года в  населенном  пункте Тази-Работ.
«Людочка, миленькая моя, здравствуй! С приветом и массой наилучших пожеланий к тебе, Ярослав. Дела мои идут пока по старому, особенных новостей нет. Тридцатого декабря 1987 года взяли передвижной полевой госпиталь западногерманского производства. Автомобиль «Тойоту» я подорвал, а автомобиль «Симург» захватили. Взяли 2000 килограммов разных медикаментов и хирургические инструменты.
Новый, 1988 год встретили всем коллективом роты. Сейчас начался новый период боевой учебы, работы очень много. Понемногу «обкатываю» командиров групп и молодых солдат. Погода у нас стоит неустойчивая: то дождь, то мороз, то солнечно. На высоте горы покрыты снегом, а  у нас снег всего один раз шел, да и то мало, а так - только холодно сильно.
Моего заместителя Сергея Кирщина выдвигают на повышение, вместо него придет Романенко Сергей – он был у меня еще курсантом в Изяславе на стажировке. Кроме того еще некоторых переводят и повышают. Командир батальона (подполковник Нечитайло – авт.) захворал желтухой и сейчас лежит в Кандагаре в госпитале, потом он заменяется. Вот такие дела у нас.
Как только поедет следующий отпускник, передам с ним передачу тебе (юбку «командо» и еще кое-что).
Очень скучаю по тебе, дорогой мой цветочек. Если бы ты знала, как хочется тебя увидеть. Скучаю очень по детям, ваши фотографии висят у меня в головах в комнате.
Очень часто мотаюсь по разным сторонам провинции, по разным делам. Потерь пока нет. А вообще все идет как в песне:
Здесь тоска немая по родному дому,
Боевой товарищ, нам она знакома.
Ищем караваны, что ведут душманы,
Мины и бананы – все из Пакистана.
Вот так и живем. На этом заканчиваю. До свидания. Пиши чаще. Целую крепко-крепко. Навсегда твой Ярослав».

Перечитывая письмо, Ярослав подумал о том, что, может быть, стоило   объяснять жене, почему Сергея Кирщина выдвигают на повышение. В этом случае пришлось бы подробно рассказать  о его удачных выходах в горы. Взять хотя бы последний, в котором Сергей недалеко от Гелана перехватил со своей разведгруппой «Виллис». Охранники дрались на редкость ожесточенно и полегли все до единого. Досматривая «забитую» машину, Кирщин обнаружил в ней кроме мин и патронов еще безоткатное орудие и пулемет. Сначала он решил, что именно ценностью боевого снаряжения и объяснялось  упорство душманов. Но когда ему принесли документы пятерых убитых, и он внимательно просмотрел их, то понял, что причина была в другом: среди мертвых оказался заместитель  полевого командира Асан-Хана. Вот его-то и защищали  охранники до последнего.

ЦЕПЬ СЛУЧАЙНОСТЕЙ
Держась за распухшую щеку, капитан Горошко ходил по казарме и постанывал от зубной боли. Одновременно размышлял о случайностях в своей жизни и службе. Вот конкретное совпадение: выпал обильный снег и у Ярослава разнесло  щеку. Зуб разболелся в самый неподходящий момент – накануне выхода на задание.
Планировали, что бронегруппа под командованием капитана Горошко станет базой для трех разведгрупп. Во время ее движения по намеченному маршруту группы одна за другой произведут  десантирование, совершат марш к местам засады и отработают по караванам. Но это было по первоначальному плану. Его пришлось изменить, как только у Ярослава разболелась десна. Вместо Горошко бронегруппу возглавил капитан Игорь Когут, сменивший в должности заместителя командира отряда майора Евгения Сергеева. Подразделения ушли на задание, а Ярослав Горошко, согласно предписаниям врача, лечил зуб и размышлял о случайностях.
Взять ту промозглую ночь, когда он с резервной группой сидел в мечети близ кишлака Хаджи-Хейль, стучал от холода зубами  и мечтал вместе со всеми о куреве. Тогда он прилетел на выручку разведгруппы лейтенанта Голубева. Душманы обнаружили ее и начали методично избивать: шестерых разведчиков уже ранило. Горошко со своей группой высадился на закате, оказал огнем нужную помощь. «Духи» ушли. Оставалось дождаться утра, чтобы эвакуироваться на вертолете. Вот и коротали ночь у подножия сопки в пустующем культовом строении. Вскоре после боя почувствовали, что Ярослав и его парни одеты слишком легко для местной погоды,  и застучали зубами.
- Надо что-то предпринимать, - хмуро произнес Ярослав и направился к выходу.
Из двери здания открывался вид на бурый глинобитный дувал с невысокой, наполовину засыпанной землей дверью. Горошко открыл дверь и оказался во дворе недавно брошенного дома. Походил по нему, заглянул в помещения и в одном углу наткнулся на закрытую дверь. Она сразу не поддалась. Когда же, наконец, удалось с ней справиться и протиснуться в добротно обустроенную кладовую, Ярослав не поверил своим глазам. Вдоль стены лежали аккуратно уложенные друг на друга десть мешков с сахаром, примерно столько же с рисом, стояли металлические запаянные банки с топленым бараньим жиром. И тут же возвышались  ящики с великолепными сигаретами. Взяв блок, Ярослав вернулся к товарищам и, пряча улыбку, спросил:
- Так, кто здесь хотел курить?
После нескольких затяжек стало теплее и уютнее.
Утром во время посадки в вертолет капитан Горошко обратил внимание, что лейтенант Голуб поднимался в салон без рюкзака.
- Забыл рюкзак? – спросил Ярослав.
- Нет рюкзака.
Нет так нет. В те минуты было не до выяснения причин его исчезновения. Но позже по долгу службы капитану Горошко довелось обстоятельно разбираться с этим, и он узнал, что рюкзак лейтенанта стал трофеем душманов. А вместе с рюкзаком и  бинокль. Было, конечно, досадно но что поделаешь: в Афгане трофеи брали не только спецназовцы, иногда и у них. Бинокль установленным порядком списали, и можно было на том поставить точку. Если бы не случайность.
Примерно месяц спустя капитан Горошко во главе группы, в которую входили бронетранспортер и два автомобиля «Урал», оборудованные зенитными горными установками, вошел в один из кишлаков. Появление спецназовцев для местных боевиков  оказалось полной неожиданностью, и они стали спешно покидать селение.
Рослого «бородатого», выскочившего на улицу недалеко от БТР,  разведчики срезали. Забрав его автомат и документы, решили заглянуть во двор, откуда он выбежал. Там увидели два мотоцикла с колясками и несколько мешков со всякой всячиной. Когда содержимое мешков вытряхнули на землю, среди вещей оказался  бинокль. Ярослав поднял его, посмотрел номер и покачал головой: это был бинокль лейтенанта Голуба.
Вот еще одно случайное стечение обстоятельств. В дальние кишлаки направлялась афганская автоколонна с продовольствием для бедных. Душманы взяли ее продвижение под наблюдение. На окраине одного из кишлаков они устроили засаду. Колонну ожидал разгром, но совершенно случайно  в тот самый кишлак с противоположной стороны вошла группа капитана Горошко, состоявшая из упомянутых выше БТР и двух «Уралов». Спецназовцев увидел «дух»-гранатометчик. Пропустив группу, он выстрелил в замыкающую машину, но промахнулся. Разведчики тут же завалили его. Выстрел  из гранатомета, последовавшие за ним автоматные очереди - все это вынудило полевого командира резко изменит план действий и отказаться от нападения на афганскую колону.
Между тем,  разведгруппам, ушедшим с «броней», судя по радиодонесениям, не везло. Группа старшего лейтенанта Болотина сразу же после высадки «засветилась» и подверглась минометному обстрелу. Пришлось срочно эвакуировать ее на вертолетах и возвращать на «броню». Группа лейтенанта Антонюка сумела остаться незамеченной, но сходила впустую. Без результата вернулась и третья группа.

ОБМАННЫЙ МАНЕВР
Когда капитан Горошко избавился от зубной боли, его вызвал командир отряда и начал разговор с восклицательной фразы:
- Стыдно, мне стыдно! За пять суток три группы не взяли ни  одного автомата, ни единого ящика патронов. Что это такое? Мне стыдно докладывать наверх.
Смысл его последующих указаний заключался в том, чтобы капитан Горошко сменил командира бронегруппы капитана Игоря Когута и организовал результативную боевую работу.
- Я понимаю, что мы там «засветились», но очень нужен результат. Хотя бы один автомат возьмите. Вообще не понимаю, что случилось, ведь разведданные по ожидаемому движению караванов были обнадеживающие.
Прихватив с собой несколько бочек горючего для бронетранспортеров, капитан Горошко в тот же день вылетел на вертолете в Гелан, где находился с бронегруппой капитан  Когут. Ярослав попросил командира вертолета прежде, чем приземлиться, пройти над караванными маршрутами. Винтокрылая машина описала над горами замысловатую траекторию и только после этого взяла курс на посадку.
- Не огорчайся, твоей вины нет в том, что результат работы нулевой, - успокоил Горошко Когута после того, как доложил ему о приказании командира отряда передать командование бронегруппой. - Я совершил облет и убедился, что все караванные дороги занесены глубоким снегом, ни одной свежей колеи. Значит, за все пять суток не прошла ни одна машина. Правда, не берусь судить о дороге Пурдиль-Чарале-Шинкай, поскольку она хорошо накатана.
- Спасибо за понимание, товарищ  капитан, - невесело улыбнулся заместитель командира отряда. – Объективные обстоятельства нам в зачет не идут, нужен результат. Пусть вам повезет больше, чем нам.
Распрощавшись с Когутом, Ярослав сразу же направился в местное, геланское отделение царандоя, где служил его старый знакомый Шакатур. Если только тот не в отъезде, то непременно сообщит что-нибудь весьма полезное. Шакатур оказался на службе. Он был осведомлен о неудачных выхода разведгрупп и посочувствовал капитану:
- Не везет вам, товарищ Ярослав.
- Удача повернулась к нам спиной, - вздохнул Горошко.
- Да, на второстепенных караванных дорогах снежные заносы и многие  из них закрыты. Но по дороге Пурдиль-Чарале-Шинкай и дальше на ущелье Рассона караваны идут бесперебойно: одна, две машины каждую ночь. Вернее – шли, пока сюда не прибыл ваш отряд.
- Так-так, значит, до прихода отряда караваны шли, а теперь стоят, - размышлял вслух Горошко. – Еще бы, дорога от Пурдиля на Шинкай проходит всего в пяти километрах от Гелана. Они же не дураки, на отряд не попрут. Но и отсиживаться бесконечно в Пурдиле тоже не могут. Верно, Шакатур?
- Верно, товарищ  Ярослав. Там, по моим данным, сейчас собралось много оружия. Те, кто отправляет караваны, уже нервничают – они теряют на «пробке» большие деньги.
Поговорили еще о сложившейся в районе обстановке. Вспомнили Саида Вали. Шакатур рассказал о первых занятих по военной подготвоке, которые он провел с сыновьями погибших царандоевцев. Короткий зимний день подходил к концу. Ярослав поднялся.
- Спасибо, Шакатур, за помощь. До свидания!
- До свидания, товарищ  Ярослав, будь удачлив!
Наступала шестая ночь, которую личный состав отряда встречал в походных условиях. Теперь капитану Горошко требовалось срочно решить вопрос: направлять группы в засады или нет? Он понимал, что, скорее всего, это будут пустые  выходы. Но как не направить? Точнее, как ответить на вопрос командира отряда «Почему не направил?» Бесполезно объяснять ему, что душманы не дураки и не поведут караван по дороге мимо Гелана, в котором сейчас стоят спецназовцы. Значит, все-таки надо ставить разведгруппам задачу на выход.
- Старшего лейтенанта Болотина и лейтенанта Антонюка ко мне! – отдал Горошко приказание радисту по прибытии в расположение отряда.
Поставил прибывшим офицерам соответствующие задачи и направил обе группы для организации засады. Затем разыскал начальника разведки отряда старшего лейтенанта Букреева и предложил:
- Пойдемте посмотрим на Пурдиль!
- Давайте посмотрим, - охотно согласился тот. – Вон на той «горушке» я оборудовал удобную площадку.
«Горушка» возвышалась на окраине Гелана, и обзор с нее оказался просто великолепным. С нее хорошо были видны  Пурдиль,  Балаир и Чарале. Все три селения  располагались слева от бетонного шоссе, которое проходило через Гелан и в пяти километрах от города пересекалось с караванной дорогой. Неплохо просматривался и кишлак Шинкай, стоявший на караванной дороге справа от «бетонки».
Горошко и Букреев провели на площадке несколько часов, передавая бинокль друг другу. Замерзли вдрызг, но не зря. Они отметили, как со стороны пакистанской границы в Пурдиль вошли три автомобиля, а из него в сторону Гелана, Шинкая  не вышел ни один.
- Значит «пробка» в Пурдиле еще больше увеличилась, - подвел Ярослав итог наблюдениям. – Надо полагать, хозяева караванов нервничают еще больше. Но напролом, на наш отряд они, конечно, не полезут. Как бы их выманить? Как, а?
- Хитростью, - отозвался Букреев. – Правда, там воробьи стреляные и на мякину их не поймаешь.
- Но и сидеть сложа руки они тоже не станут. Так что, следует в любой час ждать с их стороны каких-либо действий. Скорее всего – разведывательных.
Разведгруппы  Болотина и  Антонюка, как и следовало ожидать, вернулись ни с чем. Оба офицера, продрогшие и раздраженные, в нескольких словах доложили капитану Горошко результаты боевых выходов. Точнее, об отсутствии результатов. Выслушав их, Горошко произнес:
- Пойду к царандоевцам, узнаю, какие  изменения произошли в оперативной обстановке.
Особых изменений, по данным царандоя, не произошло.
- На нескольких караванных маршрутах ночью были отмечены выходы автомашин, но все они вернулись назад, - коротко изложил Шакатур содержание поступивших донесений.- Сам понимаешь, товарищ Ярослав, - снежные заносы.
- Так-так, - произнес в раздумье Горошко.
В этот момент дверь распахнулась и на пороге вырос спецназовец.
- Товарищ  капитан, наши наблюдатели доложили, что из Шинкая вышел пеший разведдозор душманов в количестве четырех человек. За ними следует машина. Направляются в сторону «бетонки».
- Логично, - произнес Ярослав после недолгой паузы. – Хорошо бы с этими дозорными  побеседовать. Как считаешь, Шакатур?
- Было бы неплохо.
- В таком случае, давай гражданскую машину и двоих царандоевцев. Все – без погон.
Когда автомобиль со спецназовцами и царандоевцами подошел к перекрестку  «бетонки» и караванной дороги, его отделяло от первой пары дозорных всего несколько десятков метров.  Выпрыгнув из кабины, Ярослав крикнул:
- Стой!
Дозорные как шли парами, так парами и побежали, только в  разные стороны. Первая пара устремилась в сторону Чарале, вторая - к Шинкаю.
- Товарщ Ярослав, это мятежники, стреляйте! – взволнованно прокричал Шакатур.
- Но у них нет оружия, - пожал плечами Горошко. – Не могу.
Спецназовцы и царандоевцы, спрыгнув с машины, бросились догонять пару, бежавшую, по направлению к Чарале. Рядом с Горошко бежал младший сержант Соломатин. В сутолоке было упущено время, поэтому преследователей отделяло от преследуемых уже не менее трехсот метров. Один  из двоих «бородатых» оказался хорошим бегуном. Он оторвался от напарника не менее чем на сотню метров, добежал до занесенного снегом мандеха,   спрыгнул в него и исчез. Его напарник, видимо, тоже почувствоал себя в безопасноси. Он выхватил из-под полы автомат и, обернувшись, дал по преследователям пару коротких очередей.
- Вот теперь все ясно, - произнес капитан Горошко. – Огонь!
Затрещали длинные и короткие очереди, но они не достигли цели. Между тем до спасительного мандеха «бородатому» оставалось совсе недалеко.
- Прекратить огонь! – приказал капитан. – Сам попробую.
Восстанавливая дыхание, он перешел на шаг, затем стал на колено и сделал два выстрела. Промах.
- Спокойно! – мысленно отдал себе команду Ярослав. – В твоем распоряжении еще один выстрел. Дальность 400 метров. Задержи дыхание. Огонь!
«Бородатый» упал.
- Вперед! – скомандовал Горошко. – Быть в готовности открыть огонь!
Соблюдая осторожность, подошли  к лежавшему. Ярослав осмотрел его: пуля попала в затылок. Забрали автомат, сняли нагрудник с магназинами, извлекли документы. При убитом оказался партбилет члена ДИРА.
- Со стороны Чарале по мандеху к нам приближается группа из пяти «бороатых», - доложил младший сережнт Соломатин.
- Отходить к машине! – приказал Горошко.
Перед тем, как уйти, Ярослав выдернул из гранаты чеку и, приподняв убитого, положил под него гранату так, что  тело прижало скобу. Стандартная ловушка. Ее широко практиковали как душманы, так и спецназовцы. Если приподнимать убитого без должных мер предосторожности, то прогремит взрыв.
- Кого-нибудь да зацепит, - произнес вполголоса Ярослав.
Он не ошибся. Через несколько минут там, где оставили «бородатого», глухо крякнул взрыв, и еще два «духа» осели на снег.
Тем временем спецназовцы приступили к досмотру автомашины, которая следовала за разведдозором душманов. Она стояла пустой – водитель покинул ее сразу же, как только дозорные стали разбегаться. Ярослав не рассчитывал найти в ней военный груз. Так оно и оказалось. Тут как раз подошел посланный старшим лейтенантом Букреевым бронетранспортер.Спецназовцы пересели в него, и вскоре небольшая группа въезжала в Гелан.
Обо всем произошедшем и своих наблюдениях капитан Горошко сразу же доложил по ради командиру отряда. Некоторое время в эфире стояла тишина: подполковник Нечитайло обдумывал информацию, вырабатывал решение. Затем он предложил ротному высадить разведгруппу ближе к Пурдилю, в районе кишлака Балаир. Именно предложил, а не прказал – это Горошко отметитл по тону и выражениям подполковника.
Спецназовцам было  известно, что в  Балаире располагалась довольно крупная база душманов, и в эти дни там находилось не менее полутора сотен бойцов.
- Выйти туда мы не сможем, у нас нет белых маскхалатов, - сходу отверг ротный идею подполковника. – Нас перебьют, как куропаток. Если даже группа пройдет туда и «забьет» караван, обратно «духи» ее не выпустят.
- Если найдете лучший вариант, то доложите мне.
На этом сеанс радисвязи закончился.
Не теряя времени, капитан Горошко собрал офицеров, изложил им вариант действий, предложенный подполковником.
- Он что, шутит? – воскликнул лейтенант Антонюк, бросив автомат на рюкзак. –Это подошло бы для камикадзе!
- А что предлагаете вы? – внимательно посмотрел на него капитан.
- Люди измочалены непрерывными и пустыми выходами, надо дать им отоспаться в тепле, пока на дорогах заносы! – продолжал горячиться Антонюк.
- Значит, уйти из Гелана? – уточнил Горошко. – А потом вернуться? Когда? Конечно, не позже, чем пойдет караван из Пурдиля. Так-так.
Ярослав уже не спрашивал, он размышлял вслух, чувствуя, как замысел, который со вчерашнего дня не давал ему покоя, теперь обретал ясность, стройность, цельность.
Его идею тут же стали развивать, дополнять другие офицеры, и через полчаса оживленной дискуссии план действий был выраблотал в деталях, приобрел законченные формы. Замысел заключался в том, чтобы выманить караван из Пурдиля, а затем перехватить его на перекретске «бетонки» и караванной дороги.
Капитан Горошко коротко, емко изложил план по радио командиру отряда. Тот временно ушел со связи, потом одобрил план, сделав оговорку:
- Имейте в виду: малейшая оплошность и…
Во второй половине короткого февральского дня вся нгаходившаяся в Гелане бронегруппа вышла по «бетонке» из населенного пункта  в сторону, противоположную перекрестку, у которгого предполагалось развитие главных действий. Час выступления выбрали с такми расчетом, чтобы наблюдатели душманов успели до ночи сообщить в Пурдиль об уходе спецназовцев и, вместе с тем, чтобы вечерний туман достаточно сгустился.
Туману в разработанном плане отводилась важная роль. Он, как заметил Ярослав и некоторые другие офицеры, с завидным постоянством поднимался в пологой ложбине, в  нескольких километрах от Гелана, и достигал такой плотности, что в двадцати метрах бронетранспортер было невозможно различить.
Когда колонна отошла от Гелана примерно на восемь километров и погрузилась в  дымку, Горошко сказал Букрееву:
- По-моему, они потеряли нас из виду, можно остановиться.
- Пожалуй, - согласился начальник разведки.
В таком случае, еще помолотим на месте.
По сигналу капитана колонна остановилась, но двигатели бронетранспортетров продолжали работать. Некоторое время спустя стали глушить  БТР по одному, имитируя для геланских наблюдателей и слухачей удаление колонны.
Прошли час, другой, третий. Колонна стояла в тумане, серая и немая. Горошко и Букреев мысленно представляли себе то, что, судя по их предположениям,  делалось в эти часы в Пурдиле.
- Пожалуй, машина прогрета, охрана поужинала, напилась чая и заняла свои места в кузове, - рисовал картину Букреев. – Шофер сел за руль, выезжает из укрытия на дорогу.
- Если  одна машина, то, наверное,  выезжает, - согласился Горошко. – А если несколько автомобилей, то охране надо еще уточнить, кто за кем будет двигаться, как взаимодействовать  в случае нападения.
- Думаешь, пойдет несколько машин?
- Машин или тракторов – предвидеть трудно. Но несколько – несомненно. Ведь пурдильскую «пробку» надо ликвидировать. Бизнес не терпит сбоев.
Помолчали, думая об одном и том же.
- Пожалуй, колонна машин отошла от Пурдиля не такое расстояние, что ее уже не вернут, даже если получат данные о нашем возвращении  в Гелан, - высказал свои соображения Букреев.
- Если - машины, то не вернут, а если - тракторы, то они ушли недалеко, - возразил Ярослав. – Подождем еще немного для надежности.
Еще помолчали.
- Пора! – произнес капитан Горошко. – Запустить двигатели!
Колонна зарычала, выпустила тучу смрадного дыма и двинулась в ту сторону, откуда вышла днем. В Гелане Горошко поставил задачи подчиненным:
- Лейтенант Антонюк, выдвигайтесь с разведгруппой на БТР к перекрестку «бетонки» и караванной дороги! С вами пойдет лейтенант Кузнецов. Связь, в случае отказа раиостанции,  – ракетами. Две красные и две зеленые будут означать «Прошу помощи». Младшему лейтенанту Валерию Локотю вести непрерывное наблюдение за перекрестком. Первой группе из двадцати разведчиков во главе со старшим лейтенантом Букреевым быть готовой по сигналу к немедленному выходу. Группе лейтенанта Крутикова на четырех БТР быть в готовности к выдвижению через пятнадцать минут. Ее поведу я. У кого  есть вопросы?
После того, как были уточнены все детали, капитан отдал распоряжение Антонюку:
 - Выдвигайтесь!
Дождавшись, когда силуэт бронетранспортера с разведгруппой растворился в темноте, Горошко повернулся к Валерию Локотю:
- Я буду находиться в доме Шакатура. Увидите над перекрестком ракеты – немедленно вызывайте меня.
- Есть, товарищ  капитан.
Царандоевцу Шакатуру и спецназовцу Горошко было о чем поговрить. За доверительной беседой и  чаем время до двенадцати ночи пролетело незаметно.
- Может быть, вздремнем немного, если получится, - предложил Ярослав.
- Если гость того желает, - улыбнулся хозяин дома.
Задремали, не раздеваясь, там, где сидел каждый.

НА ПЕРЕКРЕСТКЕ БЛИЗ ГЕЛАНА
Лейтенант Антонюк остановил бронетранспортер на таком удалении  от перекрестка, чтобы разведдозор душманов при пересечении «бетонки» не мог его обнаружить. Дальше пошли пешком, обезопасив группу, как обычно, головным и тыльным дозорами. Шли по шоссе, где темная одежда спецназовцев сливалась с темным бетонным покрытием. Не доходя примерно трехсот метров до перекрестка, услышали доносившиеся оттуда короткие возгласы, реплики. Разведчики залегли  на «бетонке», напряженно ождая, что будет дальше? Ночь стояла безлунная, однако снежный покров сделал ее настолько светлой, что увидеть на ровном месте человека за триста метров не составляло большого труда. Другое дело - на темном полотне шоссе. А что, если «духи» вздумают проверить «бетонку»?
То ли так эффективно сработали принятые спецназовцами меры по дезинформации осведомителей противника,  то ли равзеддозор «духов» проявил беспечность, но он пересек «бетонку» и направился дальше по караванной дороге в сторону Шинкая.
Казалось, наступил подходящий момент для того, чтобы рассосредоточить группу, расставить бойцов по местам в предвидении скорого боя. Но лейтенант Антонюк не спешил подниматься с бетонного полотна. Опыт, приобретенный во мнгих выходах на караванные пути, подсказывал ему, что сегодня разведка душманов могла состоять не только из прошедших четверых дозорных.
И точно. Спусят примерно пять минут у перекрестка вновь замаячили силуэты людей. Антонюк насчитал десять человек. Эти продвигались медленнее предыдущих. Присмотревшись, лейтенант понял, в чем дело: в состав группы входили саперы, которые прощупывали дорогу миноискателями.
Десять трофейных автоматов – это уже результат, с которм разведгруппе не стыдно возвращаться на базу. Но не сегодня, когда в Пурдиле скопились горы вооружения. Лейтенант Антонюк пропустил и этот дозор.
Когда боевики  скрылись  из глаз, лейтенант  поднялся и прошел вперед по «бетонке» примерно пятьдесят  метров. Отсюда до перекерстка оставалось еще около двухсот пятидесяти метров – вполне подходящая дистанция для открытяи  огня по каравану. Здесь  лейтенант определил каждому развдечику позицию и порядок действий при  подходе транспорта с оружием.
Расположились поудобнее, изготовились, стали ждать. Занятие привычное. Прошло два часа. О чем толко не передумает равзедчик за два ночных часа в ожидании встречи с врагом. Вдруг лежавший рядом с Антонюком  Кузнецов при поднялся на локте:
- Валера, по-моему – машина.
Антонюк поднес к глазам ночной бинокль – верно, по караванной дороге шла автомашина.
- Приготовиться! – отдал Антонюк по радио приказание командирам подгрупп.
- Валера, по-моему, еще идут, - прислушавшись к доносившимся с дороги звукам, заметил Кузнецов.
Антонюк вновь посморел в бинокль и сталь считать:
- Да, еще один силуэт. С интервалом в триста метров второй…  Третий …Четвертый… Всего пять.
- Что будем делать? - спросил Антонюка Кузнецов.
Вместо ответа командир группы повернулся к радисту:
- Вызывай подкрепление!
Затем вызвал по радио командиров подгрупп и уточнил задачу:
- Всем бить по последней «коробочке»! Всем – по последней!
Огнеметчику ту же задачу поставил отдельно.
Радист доложил:
- Дальней связи нет – батареи  сели.
- Понял, - отозвался Антонюк и тут же по радио уточнил взаимодействие с командирами  подгрупп:
- Огонь открывать по сигнаулу ракетами!
Караванная колонна приближалась. Сначала в зону огневого поражения группы вошла первая машина, за ней следующие, наконец – пятая. Антонюк поднял вверх ракетницу и выстрелил. Взвились, как было условлено, две красных и две зеленых ракеты. В тот же момент огнеметчик, пулеметчики и автоматчики обрушили на замыкающую «коробочку» свой огонь. Та вспыхнула и взорвалась. Группа немедленно перенесла огонь на другие «коробочки». Колонна остановилась.
Младший лейтенант Локоть потряс капитана Горошко за плечо и взволноанно произнес:
- Товарищ  капитан, в районе перекрестка - серия ракет, стрельба,  взрыв! По-моему, Антонюка бьют.
Сна как не бывало.
- Первая резервная с Букреевым вышла? – спросил Горошко.
- Вышла.
- Где вторая группа?
- Садится на бронетранспортеры.
- Выдвигаться!
Ругаясь по поводу отсутсвия радисвязи с группой Антонюка, капитан Горошко вел колонну из четырех бронетранспортеров медленно, осторожно, принимая необходимые меры для того, чтобы не напороться на засаду. Вот вдали замерцал огонек костра. Да нет, то не костер - это полыхала «коробочка». Вот  показались разведчики Антонюка, занявшие позиции на обочине «бетонки» в готовности отразить атаку со стороны Шинкая. Немного погодя перед бронетранспортером выросла фигура самого Антонюка.
- Павлович, – целая колонна! – радостно воскликнул лейтенант, едва Ярослав спустился на «бетонку».
- Какая? Что в ней? - нетерпеливо спросил Горошко.
- Шли пять  транспортов. Одна «коробка» взорвалась. Остальные стоят целые. Охрана дала несколько очередей и, кажется, отошла.
- Хорошо. Сейчас досмотрим. Давай на броню!
Оба поднялись на БТР. По распоряжению Горошко бронегруппа разделилась пополам. Бронетранспортеры с флангов обошли караван, состоявший  из двух грузовиков и трех тракторов с прицепами. Ни одного выстрела ни откуда.  Спецназовцы спешились, бегло осмотрели транспорты: все они были полностью загружены. Один прицеп оказался битком набит коробками с патронами. На другом стояли два миномета и рядом несколько сот мин к ним. Там же обнаружили крупнокалиберный и ручной пулеметы, несколько десятков реактивных снарядов.
- Минометы, пожалуй, могут пригодиться нам очень скоро, - подумал Ярослав и приказал снять их, подготовить к стрельбе.
Остальное капитан решил пока не трогать.
После этого Горошко вышел на связь с командиром отряда, доложил ему о результатах засады и принятом решении. Поздравив подчиненных с удачей, подполковник одобрил решение капитана снять минометы, посоветовал быть готовыми к отражению атаки душманов с целью отбить караван. Поставил  в известность о запланированном на утро вылете вертолетов.
Едва сеанс радисвязи закончлся, как в Шинкае раздался негромкий хлопок, и недалеко от замыкающего транспорта взорвалась мина.
- Подавить миномет! – приказал Горошко.
Почти в ту же минуту из снятых с транспорта минометов разведчики открыли ответный огонь. Дуэль продолжалась недолго. Из Шинкая прилетело чуть более десяти мин, после чего  огневая точки противника была подавлена.
Утром, как и обещал командир отряда, прилетели вертолеты – они  забрали образцы захваченного вооружения. А через несколько часов подошло несколько бронетранспортеров. Совместными  усилиями блокировали дороги, по которым душманы могли выдвинуть значительные силы. Теперь снежные заносы  оказались союзниками спецназовцев. Некоторое время спустя четыре способные к движению транспорта взяли на буксир и потащили  в расположение отряда.
В военном городке неспеша сосчитали  боевые трофеи. В караване оказалось 100 тысяч патронов, 2 миномета и 300 мин к ним, 2 пулемета и 5 тысяч патронов к ним, 5 автоматов, 8 «выстрелов» к гранатометам, 60 реактивных снарядов, 360 противотанковых и противопехотных мин, 200 ручных гранат, 200 килограммов медикаментов, несколько десятков тысяч экземпляров пропагандисткой литературы.
В ходе обстрела каравана было убито десять душманов, их автоматы попали в число трофеев.

ИЗ ДНЕВНИКА
Из дневниковых записей капитана Ярослава Горошко в марте 1988 года.
«Группа лейтенанта Новожилова в 4 километрах севернее населенного пункта Абдурхкадир-Калая уничтожила «Форд» с оружием и боеприпасами. Убито 6 мятеников, уничтожен ПТУРС, захваено 3 автомата, документы партии ДИРА. У нас потерь нет. Группа лейтенанта Крутикова в 20 километрах северо-восточнее Шахджоя уничтожила автомобиль ГАЗ-53 с оружием и боеприпасами. Убито 5  мятеников, захвачено 2 автомата, гранатомет, 15 противотанковых мин итальянского производства. У нас потерь нет».

ОБСТАНОВКА ТРЕВОЖНАЯ
«Людочка, дорогая моя, здравствуй! С приветом  и масссой наилучших пожеланий к тебе Ярослав. Письма твои получил, очень благодарен тебе за них. Коротко о себе. Купил тебе еще одно платье финское и комбинезон Иванке, только не знаю, подойдут ли.
Дела наши идут по-старому: все ждут конечного решения, а пока война диктует свои правила. Я пока жив и здоров. Сегодня, 5.04.88 года наградили меня вторым орденом Красной Звезды. Наградили также многих моих солдат  из роты за дела июля-августа 1987 года. Олегу Онищуку пришел орден КрасногоЗнамени за захват зенинтной установки «Эрликон» в июле 1987 года.
Погода у нас становится уже теплой, дожди бывают редко. Работы очень много.
Скучаю по тебе очень сильно, скучаю по детям. Ты, любимая моя Людочка, береги  детей, потому что испортить их можно очень быстро, а потом будем жалеть всю жизнь. Так что, прежде всего думай о детях. Если бы ты знала, как мне хочется быть рядом с тобою сейчас!!! Любимая моя, единственная, милая, родная моя Людочка, держись, я думаю, ждать осталось еще недолго.
Сейчас готовимся к выходу в горы, обстановка  тревожная. «Духи» партий ИПА, ДИРА не идут ни на какие переговоры с властями и продолжают воевать. Появились 120-миллиметровые минометы у них, а также 76-миллиметровые пушки. В скором времени возможно появление ПТРК «Тоу», «Милан», «Дракон», а это – уже серьезно. Вообще «духи» – это уже не просто банды, а неплохо обученные и экипированные формирования с десятиязычной инструкцией  ведения партизанской войны. Винтовки «Бур-303-Мк-1» сейчас редки уже, на смену им пришли автоматы АК-47 китайского производства и АКМ египетского производства. Кроме того их вооружение эффективно и современно. Так что, тут никакая демократия не поможет. Нужен железный кулак громить гадов, потому что в Азии всегда уважали лишь силу, а либерализм и миролюбие воспринимались как слабость.
На этом заканчиваю. Очень прошу тебя, пиши чаще.
До свидания. Целую крепко. Навсегда твой Ярослав. Поцелуй за меня детей.
Н.п. Тази-Рабат, провинция Заболь, Республика Афганистан.
Посылаю тебе две фотографии, снимались в Лашкаргахе. 1.Мишка Федин, Карпенко и я - изяславские. 2.Мишка, я и Борисов (новый комбат)».


МНОГОЕ ИЗМЕНИЛОСЬ
«Здравствуй, коханая моя Людочка! С приветом и массой наилучших пожеланий к тебе, Ярослав. Только что пришли с дела. «Духи» сильно минируют дороги. На одном участке снял лично две итальянские противотанковые мины Т-6,1, одна из них была с сюрпризом. Кроме того рядом нашли еще одну самодельную мину из пластида. Все живы и здоровы пока. Сейчас отдыхаем. «Духи» по ночам обстреливают Калат эрэсами, а нас не трогают, так как трудно подойти.
Тут много чего  изменилось. «Духи» обнаглели – каждый день срывают перемирие. А наши выжидают. Отвечаем только тогда, когда они начинают стрелять, а так в основном не ведем активных действий.

Нам морды били, и в нас стреляли,
В нас, как в мишени, ножи  кидали.
А мы терпели, а мы молчали
И лишь с надеждой приказа ждали.

Так поют про нынешние времена.
Погода у нас стоит норальная, временами еще бывают дожди. Когда тепло, можно загорать.
Скучаю по тебе страшно. Как подумаю, что еще целый год не будем видеться, аж темно становится. Волком выть тут в горах хочется. Как ты там, маленькая моя, солнышко мое, поживаешь? Получила ли  денежный аттестат? Получила ли мое предыдущее письмо? Как дети наши, здоровы  ли? Как дела дома?
Людочка, я очень сейчас корю себя  за то, что временами был неуважителен к тебе. Прости! Только тут по-настоящему начинаешь ценить, что такое любимая жена, семья и так далее. Как приеду в Союз, на руках тебя носить стану, потому что я много чем тебе обязан и безмерно признателен за все.
Не волнуйся, все будет нормально, я тут уже птаха среляная, и еще не такое видал.
Передавай привет всем нашим. Увидишь Мороза или Пасечника, скажи им, пусть пишут мне. На этом заканчиваю, дальше так и буду писать каждую неделю. Юре скажи, пусть даст ответ на письмо.
До свидания. Пиши.Целую крепко тебя и детей.
Навсегда твой Ярослав.
Высылаю тебе пакистанскую открытку. Посьба: сфотографируйся с детьми и вышли фотографию мне. Скоро вышлю фотографии отсюда».

СОМНЕНИЯ И НАДЕЖДЫ
Какие только слухи не ходили по военному городку спецназовцев весной 1988 года. Какие только не высказывадись предположения, сомнения и надежды. Все они были связаны  с возможным выводом советских войск из Афганистана, вдруг забрезжившим  на мглисто-удушливом горизоне девятилетней войны. Не часто идеи, проблемы большой политики спускаются с международных высот до уровня солдатских казарм. А тут спустились и стали темами каждодневных разговоров солдат и офицеров от подъема до отбоя.
Радостное смятение в очерствевшие сердца «караванщиков» внесли февральские газеты. Военнослужащие читали их и не решались верить своим глазам. Оказалось, на переговорах в Женеве почти завершена разработка документов, охватывающих все стороны урегулирования положения вокруг Афганистана. Подумать только, удалось установить приемлемые для всех сторон сроки вывода советских войск! Именно сроки, потому что принципиальное политическое решение о выводе войск по нашей договоренности с афганским руководством было принято еще некоторое время назад и осталось неизменным.
И вот те самые строчки, которые обязательно сам хотел прочитать каждый спецназовец: «Правительства Советского Союза и Республики Афганистан договорились установить конкретную дату начала вывода советских войск – 15 мая 1988 года». Но предстояло выполнить еще целый ряд условий политического характера. В отряде разгорелись жаркие дикуссии между оптимистами и пессимистами на тему: состоится или не состоится вывод войск.
Пришли газеты за 16 апреля 1988 года. В них была опубликована пресс-конференция министра иностранных дел СССР по возвращении  из Женевы, где он находился в связи с подписанием соглашений. Начало вывода советских войск с 15 мая осталось в силе.
Ярослав в душе ликовал, но внешне своих чувств не проявлял, лишь улыбка, незаметная под усами, почти не сходила в  тот день с его лица.
Отряд стал готовиться к маршу, который должен был стать последним по многострадальной афганской земле. Подготовка оказалась делом хлопотным, нервным, утомляющим сотнями мелочей, которые возникали зачастую неожиданно и в которых требовалось сразу же разобраться. В одуряющей круговерти мелких забот, когда рабочий день длился без счета  и учета часов, в людях постоянно жила напряженность: не передумали бы там, в верхах. Чем меньше дней оставалось до 15 мая, тем выше была настороженность.
Солдат-почтальон бежал по военному городку и вопил:
- О нас пишут!
Ярославу Горошко повезло – он успел-таки перехватить газету. Впился глазами в текст под броской шапкой на первой странце: «Обращение ЦК КПСС к советским воинам-интернационалистам, возвращающимся из Республики Афганистан». Сначала Ярослав бегло  просмотрел текст в надежде, что, может быть, и впрямь упоминается их отряд. Но, убедившись, что в обращении  нет ни единой фамилии, прочитал его вновь неторопливо от начала до конца. При этом его все-таки не покидало ощущение, что обращение адресовано именно  ним, «караванщикам» отряда спецназа.
«Дорогие товарищи! Вы возвращаетесь на Родину. Приветствуем вас, честно и мужественно выполнивших свой воинский долг, проявивших на деле высокие чувства интернационализма.
За вашими плечами остались дни суровых испытаний. В этих испытаниях вас укрепляла вера в благородное дело помощи дружественному народу. Вы выполнили приказ Родины. Пройдя через огонь сражений, вы научились еще крепче любить Родину, родительский дом, друзей и подруг. Узнали вы и что такое ненависть врагов…
Навечно останутся в памяти народа имена ваших боевых друзей, павших в боях. Невосполнимы эти утраты. Велика наша скорбь…
Выполнив воинский долг, одни из вас возвращаются к мирным профессиям, дургие остаются в боевом строю. Уверены, что каждый из вас будет с такой же самоотверженностью выполнять новые задачи. Ваша энегия нужна сегодня перестройке, делу обновления социализма, защите его завоеваний!..»
Ярослав с полным доверием относился к каждой фразе, каждому слову обращения. Все представлялось ему совершенно правильным, логичным. В те минуты ему и в голову не могли прийти вопросы, которые год спустя набатом ударят с экранов телевизоров, газетных страниц. «Действительно ли это был приказ Родины или же приказ группы высших государственных чиновников, не уполномоченных отдавать этот приказ от имени Родины?» «Если  действительно велика скорбь о погибших, то зачем было посылать их на гибель?» «Долг перед кем выполняли они в Афгане, кому задолжали наши офицеры и солдаты, роди вшиеся после Великой Отечественной войны?» Много, очень много вопросов услышит Ярослав год спустя после возвращения в Союз и далеко не на все у него будет собственный ответ.
Но тогда, в военном городке в Афгане все для капитана Горошко было просто и ясно. Он испытывал чувство благодарности и гордости оттого, что на таком высоком уровне, на Васю страну о нем и его товарищах сказали доброе слово. А особенно радовался тому, что вывод войск начнется по плану – 15  мая. Впереди его ждала встреча с Родиной, с коханой Людмилой, с детьми. Как тут было не радоваться? Домой!
И пошли колонны советских войск по афганским дорогам в сторону границы с СССР.
Это событие вмиг стало на планете самым важным, самым волнующим. Оно заполнило программы всех мировых средств массовой информации. СМИ сообщили о пресс-конференции, проведенной президентом Афганистана, посвященной началу вывода советских войск. Газеты освещали пресс-конференцию командующего ограниченным контингентом советских войск в Афганистане по тому же поводу. СМИ приводили  слова благодарности секретаря Газнинского  провинциального комитета НДПА в связи с тем, что советские войска передали афганцам военный городок, в котором располагались хлебозавод, банно-прачечынй комбинат, телецентр , шесть столовых, поликлиника с оборудованием, 80 утепленных палаток.
Центральные газеты сообщили о выходе советской колонны  из Джелалабада и подробно освещали ее продвижение по маршруту вплоть до пересечения госграницы и ее торжественной встречи в первом населенном пункте Узбекистана городе Термезе.
Ни одно средство массовой информации не упомянуло о движении колонны 186-го отдельного отряда спецназа, которая без лишнего шума вышла в указанный час и шла заданным маршрутом. В Гелане она сделала непродолжительную остановку. Личному составу было приказано оставаться в машинах. Узкие улочки стали быстро заполняться жителями.
Ярослав с интересом всматривался в лица геланцев. На них отражалась вся гамма чувств, в зависимости от того, по какую сторону баррикады стял прежде тот или иной афганец.
Вдруг кто-то хлопнул Ярослава поплечу. Это на БТР ловко взобрался Шакатур.
- Уходите,  товарищ Ярослав? – без обычного церемониального приветствия спросил царандоевец.
- Выводят нас, - ответил Горошко.
Шакатур вздохнул и сел на броню боком к Ярославу.
- Мятежники займут Гелан, - произнес он после продолжительной паузы. – Нас  слишком мало.
При этом Шакатур кивнул головой в сторону вооруженного отряда, который он привел с собой, и который Горошко только сейчас заметил в толпе. Это были четверо подростков от двенадцати до пятнадати лет. У двоих за спной висели автоматы, у двоих – карабины.
- Всего нас около двадцати человек, - заметил Шакатур недоумение в глазах капитана. – И мы будем бороться до конца. Другого выхода у нас нет. Вы дали нам надежду, теперь у нас ее никому не отобрать.
Прозвучала команда, и колонна медленно тронулась. Шакатур тяжело спрыгнул на землю и стал во главе своего отрядика. Таким неподвижным, с грустным взглядом, безмолвно провожающим колонну и остался он в памяти капитана Горошко.
Вздохнув, Ярослав повернул голову по направлению движения. Посмотрел на зеленеющие окрестности,  извилистую дорогу. Местность была ему хорошо знакома, и путь он держал на Родину. Тем не менее, Ярослав испытывал ощущение как будто вступал в неизведанное. Да, пожалуй, так оно и было. Откуда ему было знать, что в эти дни был подписан Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении ему звания Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали Золотая Звезда №11572.  Что вскоре по возвращении на Родину он  поступит в военную академию имени М.В.Фрунзе и после ее окончания будет назначен на должность заместителя командира бригады спецназа Главного разведуправления Генштаба. При  этом местом его службы станет город Изяслав, с которм у офицера  так много было связано.
Что после распада Советского Союза Ярослав Горошко изберет службу в Вооруженных Силах Украины и волей судьбы окажется у истоков создания их разведорганов. Его труд будет отмечен  Золотым Крестом 1 степени «За особые залуги». Офицер возглавит учебный центр Военно-Морских сил Украины. Что  8 июня 1994 года во время учебно-тренировочного погружения под воду в Днепре, связанного с испытанием новой техники, тридцатишестилетний Ярослав Горошко погибнет. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет. А кому суждено утонуть, того ни одна пуля не возьмет. Откуда мог все это знать командир роты капитан Горошко, покидая в мае 1988 года афганский город Гелан.
Что же касается 186-го  отдельного отряда спецназа, то он, как и вся 22-я бригада,  в мае 1988 года благополучно пересек госграницу СССР. Его дальнейшая жизнедеятельность – тема другого повествования.

НЕВОЗВРАТНЫЕ ПОТЕРИ
Отдавая должное парням в погонах, честно, до конца выполнившим приказы командования, приведем список военнослужащих 186-го отдельного отряда спецназа 22-й отдельнйо бригады спецназа, погибших в Афганистане.

Абдукадыров Ильхом Абдуганиевич, младший сержант, 13. 07.1986 г.
Алимов Рустам Турабович, рядовой, 31.10 1987 г.
Атажанов Рузимбай Режемович, младший сержант, 26.11.1986 г.
Афнасьев Григорий Викторович, ефрейтор, 3.10.1985 г.
Бельдеман Александр Григорьевич, рядовой, 15.07. 1985 г.
Борисов Александр Викторович, рядовой, 15.04.1986 г.
Борщ Василий Андреевич, рядовой, 19.03.1986 г.
Быков Алексей Владимирович, рядовой, 21.03.1986 г.
Войцеховский Сергей Петрович, младший сержант, 13.11.1986 г.
Далабаев Шакур Пулатович, рядовой, 23.09.1987 г.
Джафаров Таир Теймур-оглы, рядовой, 31.10.1987 г.
Довгуля Валентин Николаевич, лейтенант, 26.11.1986 г.
Иванов Олег Леонтьевич, рядовой, 31.10.1987 г.
Исламов Юрий Верикович, младший сержант, 31.10.1987 г.
Лазарев Михаил Анатольевич, рядовой, 14.07.1987 г.
Москаленко Игорь Васильевич, рядовой, 31.10.1987 г.
Мурадов Яшар Исбендияр-оглы, рядовой, 31.10.1987 г.
Мурадян Марат Бегеевич, рядовой, 31.10.1987 г.
Новиков Сергей Васильевич, лейтенант, 7.07.1985 г.
Новиков Александр Борисович, рядовой, 26.07.1987 г.
Иксак Олег Павлович, сержант, 19.10.1985 г.
Онищук Олег Петрович, старший лейтенант, 31.10.1987 г.
Опаец Валерий Константинович, рядовой, 19.04. 1986 г.
Опевалов Александр Владимирович, рядовой, 3.06.1985 г.
Пустаков Кудратулло Негманович, рядовой, 15.07.1985 г.
Салахиев Эркин Искандарович, рядовой, 31.10.1987 г.
Сапаев Боходир Каримович, рядовой, 7.05.1988 г.
Сидоренко Роман Геннадьевич, младший сержант, 23.10.1987 г.
Скопец Павел Владимирович, ефрейтор, 31.03.1987 г.
Солдатов Владимир Юрьевич, младший сержант, 15.06.1985 г.
Солиходжаев Джура Исаходжаевич, рядовой, 1.08.1985 г.
Стельмашук Александр Михайлович, ейрейтор, 7.07.1985 г.
Схабенко Николай Нколаевич, старший лейтенант, 5.11.1985 г.
Тарнавский Валерий Болеславович, рядовой, 27.07.1985 г.
Тищенко Анатолий Григорьевич, младший сержант, 3.10.1985 г.
Фаррахов Эраст Рапасович, рядовой, 8.12.1986 г.
Фурман Александр Николаевич, рядовой. 31.10.1987 г.
Хасанов Абдували Сангакович, рядовой, 13.08.1987 г.
Хроленко Михаил Владимирович, рдовой, 31.10.1987 г.
Юлдашев Артиквай Абдурашидович, рядовой, 8.08.1985 г.
Ютовец Николай Леонидович, рядовой, 7.07.1985 г.


ОГЛАВЛЕНИЕ
Тайное стало явным.

Глава первая.
В Шахджжое и вокруг него
Боевое крещение.
Разбор.
Все дело в шаблоне.
Уловка.
В засаде у кишлака Мукараб.
В роли саперов.
Сквозь огонь и медные трубы.
Отряд влез в ловушку.
После новогоднего застолья.
На стыке зон.
Тяжелый бой без связи с ЦБУ.
Дерзкий замысел.
Боевой кот Кузя.
Из горящего вертолета.
Бегом за караваном.
Взяли первые «Стингеры».
Налет на склады.
Проводы Ковтуна.
Сменщик.
Досмотр как досмотр.

Глава вторая.
Дела семейные
Два письма.
Как все получилось.
Служба офицерской жены.

Глава третья.
В стенах «учебки»
Новобранцы.
Поединок с плоскостопием.
«Мне не трудно».
В уральской Талице.
На ринге.
В родных горах.
Знакомство со стрельбищем.
Настрой на подвиг.
Вон откуда патриотизм.
На учениях легче, чем ожидал.
Присяга.
Полюбить командира?
Нет слов «не могу».
Трудный разговор.
Седьмой рапорт.
«Не жалею, что здесь служу».
«Нас называют «Рэксами».
А гостинцы забрал сержант.
Заблаговременный намек.
Страх можно преодолеть.
Как в реальной боевой.
Встреча с отцом.
Ночью в горах.
Сначала - в Изяслав.
На приз имени Арсенова.
Две правды.
Последнее свидание.
Отсрочка.

Глава четвертая.
Будни «караванщиков»
Мифическая птица симург.
Просто тренировка.
Забег на 35 километров.
На помощь другу.
Пополнение.
Лукавство из добрых побуждений.
День одинннадцатый.
Похоже на стройбат.
Мокли, мерзли и все зря.
Выручили «старики».
В боевую роту.
Подозрение.
Сбили самолет.
Почта полевая.
Обмануть не получилось.
В духе безмятежности.
В первом боевом выходе.
Усложнение после эвакуации.
Семейный отчет.
Под прикрытием верблюдов.
Поединок.
Разнос.
Ради душевного равновесия.
Скрипучая машина.
Покоя нет.
Жестокий закон.
Реальность и романтика.
По телевизору – ерунда.
Не предусмотрели.
«Войны здесь нет».
Проверка на честность.
Пленили «бородатого».
Родители поседели.
Семейная радость.

Глава пятая.
У кишлака Дури
Сборы.
Неудачный старт.
Ставка на сутки.
Долгожданная удача.
Каждый думал о своем.
Перед рассветом.
Последний бой Онищука.
Версия Владимира Ковтуна.
Рукопашная в мандехе.

Глава шестая.
Исход
Накануне праздника.
В конце декабря.
За строками письма.
Цепь случайностей.
Обманный маневр.
На перекрестке близ Гелана.
Из дневника.
Обстановка тревожная.
Многое изменилось.
Сомнения и надежды.
Невозвратные потери.