Повезло ей, повезло...

      Долгий июньский день казался нескончаемым. Раскалённый шар солнца медленно, с неохотой, будто навовсе желая остаться в зените, клонился к горизонту, все никак не решаясь скрыться за отведённую ему черту. Негустые серые сумерки окутывали землю, сберегающую накопленное за день тепло.
      
Иван с Марьей ложились, как говорят, с курами. Подниматься ранним рассветом, на зорьке привыкли ещё в детстве (тогда будили их родители). Нынче и нужда-то такая  отпала; всю живность: кур, корову, поросёнка, почитай, истребили оккупанты, так что и обихаживать нечего...
      
Дед Иван, босой, в выцветшей, полиняной рубахе навыпуск, в истершихся с заплатами на коленях, портах, наскоро плеснув горсть воды из погнутого ковшика, как вошло в привычку и неписанную обязанность крестьянина, почёсывая зудящее тело, делал обход двора. Пугающей пустотой, хранящие лишь звенящую тишину, не нарушаемую даже суетливой возней мышей (под осень непременно объявятся), зияют хлевы, овин, рига. Под ногами шуршат только побуревшие остатки прошлогодней соломы.
    
Издалека, с юго-западной стороны, доносились приглушенные отзвуки орудийной канонады...
    
- Ну что там слышно, старый? – с трудом поднимаясь с занемевших от долгого стояния колен, - поинтересовалась еще не старая, шестидесятилетняя Иванова супруга Марья, только что отстояв утренний молебен за своих пятерых, сражавшихся с врагом на разных фронтах, сыновей.
   
 - Да вон, поди, немец, вражина, рвется к Сталинграду. Тяжко придется нашим... Уже прошли, горячо дышащей волной, прокатились в тот бок через их Верхний Мамон немецкие войска, поднимая тяжелой техникой клубы едкой, сочной пыли, медленно покрывавшей исчерченную колесами машин, гусеничными траками танков, землю.
    
На смену гитлеровцам весь Воронежский край заполонили итальянцы, как их еще называли макаронниками... Те, слава богу, не проказничали, не мародёрствовали, никакого разору не делали. Охотно показывали жителям села семейные фото, произнося: мама миа, бамбино.., о Санта мадонна! – восклицали.

Итальянские солдаты, оторванные от семей, родных, теплых краев, не очень ревностно исполняли свой воинский долг; в отсутствие офицеров ругали Муссолини, Гитлера, кинувших их на войну с большевиками. Пока держалось лето – не испытывали никаких неудобств. А вот зимой, не привыкшие к холоду, очень бедствовали, страдали...
    
Уже не слышно было неаполитанских песен под серебряный перезвон мандолинных струн: «Скажите, девушки, подружке вашей, что я ночей не сплю, о ней мечтаю, что всех красавиц она милей и краше, что сам хотел признаться ей, но слов я не нашел...»
    
Все мечтали о родных краях, надеялись, ждали, но многие так и остались навечно на бескрайних просторах России, занесенные, покрытые снегом... В тревоге, в ожидании неизвестно какого несчастья, – ведь война! - тягуче истекал знойный летний вечер. В сумерках снова опускалась Мария на изболевшие колени, слезно вымаливая у заступницы, матери божьей, прошения о помощи ее сыновьям: «Матерь божья, помоги им, оборони от беды, от вражей пули, сохрани им жизнь». Из её больших глаз на удлиненном лице, изборожденном сетью морщинок, скатывались прозрачные слезинки.
   
 Второй уже год идет война, а о них – ни слуху, ни духу. Тихон, самый старший, воевал где-то на западном фронте, Василий – тоже на западе, шоферствовал, снабжал обороняющихся боеприпасами. Иван – на Кавказе, на юго-восточном фронте, в артиллерии. Алексей, пехотинец, в стрелковом батальоне на восточном, в Донбассе. И, наконец, самый младший, красавец Михаил, радист – в блокадном Ленинграде. И самым первым вернулся домой из Эстонии (Таллин) в ноябре сорок четвертого, привезя с собой неразлучный баян. Побыв немного с родными, поспешил к семье, к жене Ксении. Остальные сыновья, вернулись в победном   45-ом.., к непередаваемой радости матери Марии, таки вымолившей им жизнь у Господа, и строговатого отца Ивана Яковлевича.
   
 У каждого – своя семья. Жены с нетерпением ждали своих мужей.
     Алексей тоже спешил к своей Ирине в Ворошиловград (Луганск). Встретившись, не сразу поведал ей, верной супруге, то, что с ним случилось под Харьковом в 1942 году. В бою Алексея ранило. Попал в плен к немцам. Проявив редкое снисхождение (такое иногда происходило), разрешили местным жителям из окрестных деревень забрать из концлагеря нескольких раненых красноармейцев. Алексея выбрала красавица Агафья, муж которой погиб в начале войны. Агафья выходила Алексея народными средствами (была в селе знахаркой). Ну и куда тут денешься, молодые ведь люди! – жила с ним как с мужем. Родила от него девочку, Наташу. Дождавшись своих, Алексей влился в наступающие части, воевал до победы. Эту историю рассказал жене без утайки, все как было...
   
 ... Пришел день, собравший за скромным родительским столом в родном Мамоне всех пятерых сыновей – фронтовиков. Одни похожи на мать, другие – на отца; старшего спокойного Тихона, жесткого, с твердым характером Василия, Ивана, Алексея, Михаила, скромников, как о них отзывались люди.

 Все, как на подбор статны, подтянуты, красивы из рода Кудашевых. Выпили по рюмочке за победу, за то, что остались живы, благодаря материнским молитвам, за будущее без войны... А мать, Мария Ивановна сидела счастливая незаметная в кругу дорогих любимых сыновей, не скрывала радостных слез, которые, не стесняясь, вытирала концом головного платка.
   
  - Повезло тетке Марье, дождалась всех пятерых,- разделяли радость постаревших родителей соседи.
    
 «Повезло ей! Повезло ей! Повезло. Пять сыночков воротилися в село!», как поется в известной песне «Баллада о красках».