Мой 2007

Вместо предисловия.
Когда век человеческий приближается к тридцати годам, а в жизни ничего сверхъестественного не происходит, ностальгия берет верх.


Мы сидим за барной стойкой. Я медленно потягиваю чай, пума протирает стаканы. Под самое закрытие в дверях вырастает угрюмая четверка, усаживается за стол. Табачный дым поднимается от них к потолку, скользя по курку лежащего на краю стола пистолета. Дым уплотняется, густеет, распирает стены, выгоняет засидевшихся за соседними столами. Бар пустеет, и мы остаемся наедине. Растерянный охотник, те, кто пришел за ним и наблюдающая пума. Четверка обступает меня, вжимает в стену взглядами. Мысли судорожно мечутся в голове, стучат кровью в висках, сдавливают горло и мешают языку шевелиться.

Я сам повернулся к ним спиной, уводя из бара в холл. До двери всего четыре шага, каждый из которых отдается ожиданием неизбежного где-то под ложечкой. Холл просторнее и по нему гуляют сквозняки. Я успеваю уловить струйку декабрьской свежести, и тут же голова взрывается. Я бросаюсь в угол, разворачиваясь в прыжке лицом к кулакам и ботинкам. Редкие удары мешающих друг другу приходятся на плечи, по корпусу, по ногам. Меня сбивают на пол и прекращают бить. Мутные фигуры расступаются, и сквозь кровь на глазах я успеваю разглядеть дуло пистолета, направленное на меня. Хлопок выстрела поглощает сознание.


______________________________________________

Далекий 2007 год запомнился мне не горящим сентябрем и не винстоном по восемнадцать рублей. Да и Нургалиев тогда еще не разрешил. Поэтому весь мой протест сводился к еженедельным рок-концертам и обилию дешевого пива вперемешку с пролетарскими веществами из аптеки. Один такой трип завел меня однажды на другой конец города и украл из памяти несколько часов. Странно, но буквально за год до этих событий я презирал всех, кто таким образом меняет сознание. К счастью, вскоре в моей жизни появилась другая зависимость, вытеснив навсегда желание глотать разные обезболивающие.

Да, это была женщина. Именно женщина. Иначе её двадцатичетырехлетнюю я в свои шестнадцать не мог воспринимать. По сути своей она была совершенно обычной: невысокого роста, с черными как летняя ночь, волосами и такими же глазами. Но мне она напоминала грациозную пуму. Она заводила руки за спину, подчеркивая крупную грудь в черной блузке, втягивала шею, прищуривала один глаз и мягко тянула «р-р-р» в моем имени. В такие моменты, я чувствовал себя благородным охотником во время сафари, но не знал, единственная жертва – я сам, обманутый флюидами дикой кошки.

Опасную притягательность создавало наличие у неё парня. Высокий и элегантный, как вампир, он вызывал подсознательное чувство тревоги. То ли из-за пистолета за поясом, то ли из-за имени, подошедшего бы турецкому султану, то ли из-за троих мрачных друзей, таскавшихся всюду с ним. Я не был трусом. Наоборот, в шестнадцать еще отчаянно хотелось стать героем, на худой конец доблестным рыцарем, но весь героизм мой заключался в грезах о несостоявшихся подвигах, а рыцарство ограничивалось ежедневными пирами. Пировали в тот год многие, да и сейчас пируют, облюбовав лавочки и кабаки. Но наше место было особенным. Оно всех и связало.

Открытие рок-клуба на отшибе провинциального города – настоящее событие. Не испортили его ни поломанный в первый же день сайдинг, ни низкое качество звука, ни забегаловка напротив, набитая под завязку пережившими девяностые.

Дикая кошка была владелицей сей обители. Взяв кредит, она закупила аппаратуру и решилась на такой рискованный шаг. Идею открытия ей подкинул один мой товарищ, с которым она была знакома через своего султана. Юридически все в клубе принадлежало ей, но фактически рулил делами мой товарищ с плюшевым именем и таким же характером. Сочетание её импульсивности и его плюшевости оказалось хуже, чем лед и пламень классика – клуб не прожил и года.

Говорят, первое впечатление самое сильное. Но я никак не могу вспомнить при каких обстоятельствах оказался там и что было в этот день. Хотя, должен был ликовать. Первый и настоящий рок-клуб моего городка закрылся еще в те времена, когда в почете у меня были кассеты Децела.

Два ярчайших воспоминания об этом месте, мягкоголосая пума и пейзаж за окном, не контрастировали, скорее, дополняли друг друга.

Окраина города. Заводы-гиганты карябают небо своей квадратностю. Вдоль разбитой дороги тянутся ветхие двухэтажные бараки. Темнота не приходит сюда, она здесь живет. Просто становится гуще по ночам. И тогда в окнах домов зажигается свет. Они становятся похожи на многоглазых крыс, поджидающих тебя в ночи. В этих квартирах часто не бывает воды и почти никогда – будущего. В самом сердце этой урбанистической достоевщины раскинулся наш клуб. Наша территория. Островок юности, где в перегарной пляске сошелся весь молодежный бомонд тех лет: эмо, панки, металлисты, арийцы в китайских кроссовках, местный пролетариат… Я всегда был его частью. Но не хотел, чтобы моя мягкоголосая пума стала ею.

А вот её парню было как-то всё равно. До, после, во время сейшенов он пил водку со своими дружками. Выложив пистолет на край стола, он запрокидывал голову и смачно смеялся. В один такой осенний вечер я похитил её.

Такси прокатило нас по освещенным ночным улицам, и из одной нищеты мы попали в другую – военный городок, где она жила. Мы долго стояли у подъезда, пряча озябшие руки в карманы. Я выгонял из себя подростковую нерешительность, она упражнялась в женском высокомерии. Думаю, того разговора хватило бы на три книги Бунинских ****остраданий. Эта глава закончилась поцелуем. Я чуть ли не бежал домой, торопясь принести вкус её губ в тепло, спрятать под подушку.

На следующий день разговоров было меньше, поцелуев больше. Но больше всего было неопределенности. С кем она теперь?

Мы приходили в клуб и целую неделю каждый день, пока никого не было, сидели в подсобке с открытой дверью. Периодически появлялся султан с пистолетом за поясом. Она держалась с ним холодно, а он по мужской привычке на обращать внимания на пустяки, вроде женских заскоков в отношениях, не замечал того, чем я дышу. Я торопил её с ответом, а сам торопился завладеть ею полностью. Она мягко шептала, что разберется и мне не стоит лезть в это дело.

Все разрешилось как-то само. Я снова был напротив черных глаз, снова была открыта дверь в подсобку. Но султан с пистолетом не пришел. Поняв это, пума совершила прыжок. Моё ухо ловит горячее дыхание, коготки лезут под одежду, красный язык пробегает по шее в поисках самой сладкой артерии, «р-р-р» в моем имени перетекает в «мур-р-р», и зубы впиваются в мое тело. Я принимаю схватку. Я безоружен, но могу кусать в ответ. Я хватаю её за горло, теперь она в моих руках. Но что это? Кажется, она была готова к такому повороту. Зацепившись когтями, она стаскивает меня с кресла, и мы начинаем кружить в схватке по всей подсобке. Неумелый охотник и хищная пума. Нам мало пространства, и борьба выталкивает нас из подсобки. Мы продолжаем в коридоре, в баре. И вот мы на сцене. Я победил. Впереди у нас было еще три месяца.

Помеха с пистолетом за ремнем самоустранилась, и я был уверен, что приручил дикую кошку. Главное отличие меня шестнадцатилетнего от нынешних подростков в том, что, живя в аду, я представлял рай вокруг. Алкоголь и дребезжание дешевых колонок на сейшенах разгоняли кровь, и я оказывался на вершине мира. Там меня ждала она. Но ей не нравилось моё пристрастие к таблеткам и каплям. Постепенно она вытянула из меня аптечную химию и заполнила мои вены химией своих флюидов.

К тому времени я совсем забил на учебу и все время проводил с ней в клубе. С раннего утра мы были заняты друг другом, а вечером из когтистых лапок меня похищал алкоголь. Я был рад новой зависимости, а она была не против. Окружающие нас даже радовались за такую ладную пару. Потерявший бдительность охотник и прирученная пума.

Тучи затягивали ноябрьское небо, и каждый порыв ледяного ветра приносил с собой дурные вести. Клуб почти обезлюдел. На сейшены никто не ходил, в баре продажи были минимальны. Платеж по кредиту давил пятизначностью цифр. Она нашла какую-то работу, где теперь проводила каждое утро. Я тоже хотел. Но к своим шестнадцати других навыков кроме прожигания жизни не имел. Как и школьного аттестата. А вскоре вернулся прежний хозяин пумы.

Он снова выкладывал пистолет на край стола, запрокидывал голову и смачно хохотал. Но теперь рядом с ним была молодая девчушка из местного потомственного пролетариата, запутавшаяся в сладких речах и дешевых коктейлях. Блуждание в этом дурмане через месяц привело обоих к крикам, пьяным слезам, таблеткам, резанным венам и взаимным проклятиям. Резко появившись, девчушка так же резко вернулась в своё забытие. Мрак повис под потолком клуба. Разгоняя тусклый свет ламп, по помещению гуляли взгляды: тоскливый—пумы, неприязненный —султана и растерянный—мой. Эти эманации питали каждого из нас чем-то своим. Чем- то не очень приятным. А потом пришел декабрь и все завертелось….

______________________________________________

Пистолет оказался травматическим. Железный шарик угодил в ребра, куда-то под сердце, и теперь отдавался болью при каждом вздохе. Я жаждал мести, но стрелявший в меня куда-то растворился. Еще мне мешала слабость в теле и внезапная материнская забота, не желающая отпускать теперь меня по вечерам. Через неделю я уже был готов выползти на улицу, подставляя лицо в ссадинах зимней свежести. Случай опередил меня. Ночью обокрали клуб.

Вынесли только аппаратуру. Решетки на окнах и входная дверь остались целыми. Пока мой товарищ с плюшевым именем и таким же характером сокрушался, перепуганная пума строила догадки об умелых ворах, вооруженных отмычками и еще черт знает чем. Даже заявление отнесла в милицию. Вопреки излюбленному методу «убьют, тогда и приходите» следователь быстро раскрыл кражу века.

Моё недельное отсутствие и предновогодняя суета завсегдатаев клуба утомили пуму. Долги росли, а в дверях больше никто не появлялся. Она подолгу оставалась одна, перебирала стаканы, бесконечно протирала барную стойку и с тоской вглядывалась в индустриальное безмолвие за окном. Скучающая пума и одиночество.

Вечером, когда ключ уже делал второй оборот, отрезая от неё пустующее помещение, она услышала за спиной привычный голос. Из полумрака на неё смотрели два карих глаза элегантного, как вампир, парня с именем, подошедшим бы султану. У них состоялся разговор. Уверен, его бы хватило на три фильма Тарантиновской антисюжетности. Этот эпизод закончился пустой бутылкой водки и украденной аппаратурой.

Расчет был простой– инсценировать ограбление, продать аппаратуру, расплатиться с кредитом и уехать в закат. Хитрая пума и султан. Опасаясь за свою элегантную задницу, султан решил отлежаться в дурке, пока все не утихнет. Мокнущая от крови повязка на запястье, скрывающая порезанные вены, поспособствовала.

Следователь быстро раскусил их, и, чтобы дело потерялось, промахнувшейся пуме пришлось позолотить ручку слуге закона.

2007 год готовился уйти. Остановившись на пороге, он глядел на нас через плечо, и смеющиеся глаза безмолвно спрашивали: «Ну что, усвоили урок, дурачье?». След от стального шарика под сердцем заныл и ответил: «Конечно. Главное – не заменять одну зависимость другой.