5. 4 Истоба

         Закончился праздник Богоявления (Крещенье). Опять заскрипели полозья возков, крахмальным хрустом разрезающие промороженный наст. Вот и Кострома (а трагический Углич остался в стороне, слева по ходу движения). Но не будем утомлять подробностями. Чем больше преосвященный знакомился и слышал скорбные речи, тем более стремился прямить свой путь к конечной цели своего похода. Милый его сердцу новгородский Север, оплот русского христианства, недосягаемый для татар (хоть и наполняемый сосланными вероотступниками) оставался позади. Все реже встречались жилые места, все чаще путь преграждался глубокими снегами, покрывающими дорогу. Поезд все больше втягивался, все больше погружался в азиатскую промороженную тьму.

         Тем отраднее было встретить уютный и обустроенный погост, за два дня до Хлынова. Великий обоз  архиерея не смог разместиться в покосившихся, с незатянутыми  слепыми окошками избенках починка Гребеневской, и свита отбыла на близ стоявший  над рекою Вяткою погост Истобной. (А Гребеневской-то, стоящий на отдельном холме, поросший ельничком, выглядел поуютнее. И подъем к нему попроще).

         Владыку приманила деревянная церква, а перед ней рубленная высоконькая колокольня, в «шестерик» собранная. Впрочем, и оголовок церкви также выведен шестигранником. И от того весь ансамбль смотрится уютно и привлекательно. А на маковке – сугроб, скосившийся на бок (к северу). Как шапка лесоруба, сдвинутая на затылок. Истобной с трех сторон крутым гибом высокого берега обнимала река.

         В белом безмолвии Нухрата (Вятка это название в среднем течении реки) стройным рядком поставлены были добротные дома - «истьбы». Их еще не потемневшие срубы светлыми пятнами привлекли путников. Невысокие городни прикрывали нескромно белевшие задние дворы и обыденную крестьянскую утварь, выставленную для отбелки морозом. Ближе к реке, на крутых склонах, прилепились в овраге баньки. Все дома увенчивались трубами истопных печей, даже баньки стояли с гордыми флагами дымов из кирпичных труб с маковыми оголовками.  Истоба!

         Неведомый нам художник оставил потомкам чудный рисунок погоста первой трети 17-го века. На заднем плане и починок Гребеневской уютно завлекает усталых путников факелами дымов*.

         За домами чернел сосновый бор, уходящий на север и восток. Правый же берег реки низменный, покрыт в одном месте кустарником, а в другом месте многочисленными озерами. Вдали виднелась корабельная роща (казенная). В межень мелеет река и обнажается большая луговина под Истобой, в ней многочисленные, и на короткий весенний срок, озерца. А в них и щук и окуней руками брать можно!

         Короткий подъем по краю широкого оврага вывел свиту владыки к жилью. Хозяйка крайнего, примкнувшего к церкви, дома встретила архимандрита на крыльце. Удивила гостей приветливость, не очень встречаемая в безлюдно-глухих лесах Приуралья. Еще больше удивило, смутило, не ее бесстрашие, но отсутствие мужика на хозяйстве. Впрочем, в соседних дворах явно были работоспособные, по-крестьянски ухватистые жители. В доме были дети, один лет 10-ти, вторая младшая, с уже  потемневшими кудряшками не старше четырех с любопытством рассматривала необычные одежды приближенных важного гостя.

         Стемнело. Вечеряли с припасами архиерейскими. Деревянные ставцы путешественников и глиняные хозяйские, скромно заполнены нехитрой пищей – гречневой крутой кашей с маковым молоком - митрополит не упускал возможности подчеркнуть свою подвижнически постную жизнь. А первым блюдом, приготовленным хозяйкой для дорогих гостей, была уха из рыбьих потрохов, которая особо ценились на Руси.

         За столом разговорились. Расспрашивая хозяйку, Киприан узнал обычную судьбу женщины. Да, замужем, венчана. Она из господских - князя Михаила Скопина-Шуйского. Тогда в далеком 118 (1609-1610) году в имении князя большой раздор произошел по вине «загонных» людей пана Яна Сапеги. Муж ее, «немец», человек воинский , направлен был на службу князю от принца Морица, да волею судьбы застрял в Кохме, что под Шуей. Он-то и спас ее, и матушку, и жену князя, отбив нападение на «родовой кремль» в селе.

         Княгиня Анна Петровна отдала ее «немцу», с обещанием, с клятвой, что примет он православную веру  и венчается. С тем и уехали они в Ростов, оттуда в Москву. А приобщился к святой вере из рук митрополита ростовского Филарета. И хорошо бы зажили, да убили их господина князя Михаила. Филарет, покровитель духовный, в плен к полякам попал и на восемь лет сгинул в Литве.  Попал и в немилость его муж Савва – такое имя дали ему при крещении .

         -Да, не Савва ли Францюженин твой муж? - наслышан был Киприан о той истории из уст самого Филарета. И это еще более привлекло внимание Киприана.
(Савва «Францужанин» —любопытная личность. Сам он писал про себя: «Jе suis jentilhomme fran;ois envoy; du pais de Holande, de la part du comte Morice. Le m;tropolite Rostosqui m’a baptic; et m’a donn; le nom de Saba» - Я голландский француз, человек графа Морица.  Ростовский митрополит меня крестил и дал имя Савва.)

         -Нет,- твердо отвечала Маремьяна,- Саввой теперь его зовут, а матушка его при рождении назвала Степаном, и я его раньше, до крещения,  звала, как в детстве от матери он слышал – Бонито. А Францюженин - прозвище - еретическое имя! Шесть недель он провел в монастыре, беседы с ним вел сам Филарет Никитич, рассказывал о русских святых и праздниках дозволенных. А монахи обучали молению, как кланяться иконам и знаменовать себя крестно. В сентябре 6-го дня свели для крещения к реке, где он трижды «плевал» (то есть отвергал) на свою прежнюю веру, как на еретическую и проклятую, и клялся никогда более не принимать ее. После крещения одели в новое русское платье, подаренное митрополитом. Содержание  же (за принятое крещение ) от великого князя, доставляется ей по сей день, с нарочными из Тобольска. Тем она и живет.
 
         Она выкинула из памяти ужасы безвременья, не видела суженого около пяти лет. Горячность женщины, твердость голоса с которой не приняла она прозвище, приятны были  Киприану (не пришло еще время для избавления православных жителей Руси от языческих прозвищ).

         -Где ж теперь твой Савва?

         -В 123 году сослали его в Хлынов-город. Только и тут не ужился, не сдержал своей гордыни и его отправили в далекий острог Туринский, - с тех пор изредка заезжают к ней конные из Сибири, от того и знает, что он жив.

         Три дня отдыхали люди Киприана. Порадовало Киприана наличие церквей, ухоженных усилиями прихожан. В своей грамоте к патриарху писал Киприан о том, что «стоит де в Истобном  церковь во имя Николая чюдотворца да церковь же во имя Козьмы и Демьяна древяные у тех церквей» и служат там поп да в помощниках у него просвирница Савина жена. И детей ее перечислил, имея ввиду ее судьбу непростую. И что описал место, как пригожее, лес строительный в изобилии и народ к церкви прилежен, только много бобылей (т.е. безземельных) и половинников. А монастырей нет. И что хотел бы, чтобы патриарх одобрение дал на дело святое. 

         Оставил на строительство он своего старчика Федку Устюжанина, назначив его церковным старостой Истобенской волости.  Дар оставил, в нем среди прочих икон выделялись два образа в честь Святой Троицы: первый в киоте с басмяным серебром  по полям золоченым, второй – медный литой вызолочен на киоте, оклад басмяный с 17 серебряными и позолоченными венцами.

         Строительство начнется с закладки храма на месте будущего Истобенского общежительного Троицкого монастыря. 

         Убыл митрополит в свою кафедру в Тобольск и не вспоминал о добром своем зерне, запаханном в вятскую землю.

         Спустя три года вспомнил о деле патриарх (с подачи вернувшегося в Москву митрополита Сибирского?) и направил воеводе Петру Мансурову памятную грамоту. И о том писал, что разрешает построить храм с условием, чтобы был «предел церкви олтар особно, а по построении дать антиминсы и освятить церковь священнику с диаконом».

         В следующем «…134 году (1625/26) на Вятке воевода Петр Мансуров дал к церкви Троицы Живоначальные да Введению Пресвятые Богородицы в Истобенской волости, у речки Сингиревы дикое раменье черной лес под пашню на полчети выти, а в книги тое земли дачи своей не написал не ведомо почему».

         Первым известным настоятелем обители был черный поп «Ефремище Васильев сын Попов», упомянутый в писцовой книге 1646 г. Его именование в усилительной форме (Ефремище) для нас необычно, но в то время использовалось нередко. Любили сильным давать соответствующие прозвища. Встретится, да еще не раз в Сибири.
         Монастырь не имел ни крупных благотворителей, ни значительных вотчин, что ставило его в прямую зависимость от местного крестьянского населения, по инициативе которого он и был создан. Поэтому важен был духовный уровень обители.

         Снова заскрипели полозья возков. Снова погрузился в свои нелегкие думы патриарший ставленник. Задремал.

         Отдохнем и мы.

*Уточнение: автор графики Дедова Татьяна Павловна, художник.