Неразлучники смеются. История вторая

    
     Расстались мы, читатель, с не потопляемым экипажем друзей-рыбаков на берегу залива в тени тополиной рощи.
    
     За чаркой горькой и дивной ухой, ведут друзья рассказ-беседу.
    
     Своим финалом грустным, как нам бы ни хотелось, увы, рассказ Виктора их не рассмешил.      
      
      Посидели, тут, друзья пару минут, молча, слегка за Витьку вздыхая.
      
      Вот, уже, ночную тишину спящего залива тревожит рассказ Вовки, который их, навряд ли, рассмешит.
    
     - Ты, конечно, Витек, после того курьезного случая со своим подсачеком и лещом в нем, в сердцах, не забросил в кусты изделие из сетки и металла.
      
     А, вот, я, товарищи мои, после случая коварного купания в водоеме поздней осенью, в окружении сетей, смотреть больше не могу на дивный их ячеистый узор, а, не то, чтобы пользоваться ими.
      
     Итак, в один из погожих осенних дней ноября, перед ноябрьскими праздниками, по просьбе приехавших ко мне из столицы гостей, я, с парой сетей капроновых для поимки карпа на арендном пруду одного из сел района, по согласованию с арендаторами, за плату, раскинул, на закате, связку своих сетей.
      
     Арендатор водоема, хорошо мне знакомый «хозяин» пруда, оказал мне в этом помощь нужную.
    
     С последними лучами солнца, поставив в нужном месте пруда сети, у костра, с чарочкой в руках, слушаем мы с товарищем мерный гул волны наката, большого пруда.
      
     Вот, уже, после вечерней дойки, со склянкой молока парного и корзинкой сдобных пирожков пришла к нам и супруга арендатора пруда.
      
     Опасался я, что после горькой водки в моем желудке не будет места пирожкам пышным и парному молоку.
      
     Как ни странно, все эти, как казалось, несовместимые в их приеме внутрь продукты и напитки, не нанесли ощутимый вред моему организму.
      
     Смеялся мой товарищ, Иван Иванович, что наши желудки, после четвертой чарки, готовы были уже переварить жареные гвозди, политые соляной кислотой.
       
     Часа два, с удовольствием, трапезничал я с товарищем и его женой, у костра, под шелест волн пруда.
       
     Поздний час зовет семейную пару домой.
      
     Я, в опасении за сохранность сетей в те не спокойные года, когда, даже днем, на ваших глазах, их могут «умыкнуть», сижу охраняя их, на берегу пруда.
       
     Воздух своей осенней прохладой в низинах, роняет уже иней на все, окрест полей. Я начинаю подрагивать в ознобе холода, подбрасывая в костер валежник.
      
     Одет я сам в зимнюю одежду, с непромокаемым комбинезоном поверх нее.
       
     Проходит еще пара часов длиной осенней ночи, полная луна «дневным» светом освещает все кругом.
         
     По прошествии времени, теперь уже, годов, не малых, я начинаю думать, что нужно было мне тогда дождаться рассвета и снять сети с рыбой, а не лезть в бездумном одиночестве в их капкан.
      
     Ну, да ладно, не знал я и не чаял, где и когда, свалюсь и упаду, соломки заранее и не подстелил.
      
     Короче, решаю я в свете луны проверить на наличие рыбки одну из сеток.
      
     Ветер поменял направление, стал дуть, аккурат, в сторону сети.
      
     Я, в костюме, в лодке, подправляя ее ход веслами, подплываю к поплавкам сетки. Не нравится мне, что в одном месте не виден поплавок. Думая о том, что в сеть попалась трофейная рыба, наклоняюсь я к шнуру, пытаясь достать поплавок,  утонувший в воде.
    
     И, что же вы думаете, друзья, поплавок-то я достал, вот только, после удара волны в борт лодки, оказался я в воде, застряв правой своей ногой в сети.
    
     А лодка моя, перевернувшись, на волнах попутного ветра, исчезает в волнах разыгравшихся пруда.
    
     Подо мной – шесть метров холодной водички, до берега, против ветра – двести метров борьбы с волнами водоема до его берега, и четыреста метров - попутной волны к противоположному берегу.
    
     Но, это, еще полбеды. Беда в том, что я, как белуга, застрял в ячеях коварной сети.
    
     Понимая, что звать мне кого-то на помощь, взрывая глухой мрак ночи, вдали от села, бесполезно. Не паникую я, начинаю «обмозговывать» свое «смешное», до боли в сердце, положение.
    
     Понимаю, что, застряв в сети своей ногой, под действием выталкивающей силы воздуха в моем непромокаемом комбинезоне, я, пока, «на коне» случая.
      
     Понимаю я и то, что дожидаясь рассвета, когда пастухи местные погонят стада коров в луга, спасусь я их помощью, но, увы, до этого успею я, десяток раз, остыть своим бренным телом в холодных водах пруда.
      
     Ведь, «ё-моё», оказывается, почему-то, еще хочется мне пожить на этом свете, радуя свою семью.
       
     С трудом, через лямки комбинезона, зимнюю куртку на моих плечах, едва я добираюсь, в «хб куртке», в ее кармане, к складному ножичку.
       
     Раскрываю я «складничок» и начинаю острой сталью кромсать капрон сети.
    
     Мокрый капрон не сдается: минут за пять, я прорезал лишь четыре-пять ячеек сети. Крепко держит своими объятиями меня сеть. И, тут, озябшей в воде рукой,  роняю я из нее нож. Беда.
    
     Что делать? Руками не порвать толстые нити капрона, да и зубами своими их не перегрызть, ведь я - не бобер.
      
     Сердечко мое, уже, начинает биться в испуге за мою жизнь.
      
     Тут, вспоминаю я, что на бережку, еще в тепле, до надевания теплой одежды, положил я в карман брюк второй ножичек, размером поменьше первого, в куртке.
      
     И, вот, друзья, сам себе демонстрируя чудеса раздевания в воде, извиваясь, как уж в воде, как эквилибрист на стальном канате под куполом цирка, болтаясь на толстой веревке верхнего «подбора», с трудом, достаю я из кармана брюк второй мой ножичек спасения.
      
     Руки мои уже почти не ощущают холода, посинели, скрючиваются, уже, пальцы, трындец!
      
     Понимая, что ножичек этот для меня - моя последняя соломинка спасения, ложу я его в карман куртки, и начинаю судорожно дышать на свои руки, отдавая им последнее, казалось, тепло своего тела.
      
     Пару минут дышу на руки, с испариной напряжения на лбу, этим, даже, согреваюсь.
      
     Наконец, ощущая силу в руках, достаю ножичек из кармана куртки и режу им коварные петли капрона.
      
     Слава Создателю, освобождаю я ногу из плена сети.
    
     А дальше что делать? Ложиться на грунт лодкой подводной, или летучей рыбкой взлететь в волнах воды пруда и света лунного?
    
     Отнюдь, друзья, ждут меня четыре сотни метров холодных волн пруда, в попутном с ветром направлении.
    
     Скажу, друзья, я вам, честно, что пока я плыл эти «горячие» сотни обжигающе холодной воды пруда, вспоминал я моего земляка, Алексея Петровича Маресьева, с его волей к жизни.
    
     Сказать вам, что я «веселой лодочкой» проплыл до берега в накате волн, это, значит, покривить душой.
    
     Пытался я плыть «на груди», обычным стилем, но воздух в костюме, тогда, переворачивал меня вниз головой, заставляя меня плыть-барахтаться на спине.
      
     Сейчас я думаю, вот бы кому-нибудь из наших сценаристов «подкинуть» сюжет сценария будущего фильма о воле к жизни человека!
    
     Время для меня остановилось, не чувствовал я уже и холода ноябрьской воды. Впрочем, уже, я не понимал, что, пока, еще, вроде, жив. Лишь полная луна, уже,  исчезая своим краем за горизонтом, да свет далеких звезд, говорили мне, что я еще пока в этом, а не ином, мире.
    
     В лучах первых туманного рассвета, полуживой, я едва выполз на пологий берег огромного пруда.
      
     Минут пятнадцать я лежал в инее прибрежной травки, вдыхая полной грудью морозный воздух, не веря, что живой.
    
     Затем, подняв ноги вверх, не раздеваясь, лежа на спине, вылил остатки воды у себя из комбинезона и пустился «на семи ветрах» к дому «хозяина» пруда.
    
     Труженики полей уже не спали: звенели цепи колодцев, стучали по их бетонным кольцам хромированные ведра с водой для скотины, заканчивали последние песни петухи в курятниках, на их насестах и штакетнике заборов, стада коров хозяева дворов выгоняли под команду местных пастухов.
      
     У порога дома, понимающе, встречал меня хозяин, Иван  Иванович: «Ну, что, блин, наловился водички?».
      
     Ни слова больше не говоря, налил он мне стакан «свойской» водочки, протягивая соленый огурец.
      
     С тех пор, товарищи родные, капроновые сети у меня который год в подвале гаража в мешках гниют.
      
     Да, кстати, вы не подскажете, кому их можно было бы «сплавить», просто, за так?

***Продолжение следует