Сидели с обнаженными Мечами владыки,
Щиты изрезаны,
Латы изрублены.
Плохо было сему полку, И путь его
Вел в Вальгаллу.
Эйвинд Погубитель скальдов.
- 1 -
«На просторах северного океана расположен большой остров по имени Скандза, формой подобный лимонному листу с изогнутыми краями, вытянутый в длину и закругляющийся. С запада Скандза окружена огромным морем, с севера же охватывается недоступным для плавания широчайшим океаном, из которого, будто какая-то выступающая рука, образуется Германское море, вытянутое вроде залива. Говорят, что там расположены также какие-то мелкие, но многочисленные острова; рассказывают еще, что если в случае замерзания моря от сильного мороза на них переходят волки, то от яркого света волки лишаются зрения. Таким образом, эта земля не только негостеприимна для людей, но жестока даже для зверей. В северной части острова Скандзы живет племя адогит; рассказывают, что в местах его обитания в середине лета сорок дней и сорок ночей продолжается непрерывный свет, а в зимнее время в течение того же числа дней и ночей племя это не знает ясного света. Почему это так? Потому что в более длинные дни люди видят, как солнце возвращается на восток по краю неба; в более же короткие дни оно у них видно не так, но по-иному, потому что оно проходит через южные знаки; нам кажется, что солнце поднимается снизу, а им, — как рассказывают, — что оно идет кругом по краю земли.
Есть там еще племя — скререфенны; они не требуют хлебного питания, но живут мясом диких зверей и птичьими яйцами. В болотах там рождается столько живности, что возможно и размножение, и полное насыщение людей. С этого самого острова Скандзы, как бы из мастерской, изготовляющей племена, или, вернее, как бы из вагины, порождающей племена, по преданию вышли некогда многие народы...».
Раздался пронзительный скрип. Покойный граф парижский Филипп боялся покушения, потому не велел смазывать дверные петли, чтобы было трудно пройти по дворцу незамеченным. С тех пор так и повелось — двери никогда не смазывали, а они исправно несли свою дозорную службу. Мудрец невольно вздрогнул от резкого звука и оторвался от чтения Иордановой Гетики. Только в этой прославленной книге он нашёл правдоподобные описания Скандинавии и племён населяющих её. По достоверным сведениям именно оттуда в просвещённый мир попадают редкие рога таинственных единорогов. Мудрец бы сомневался в наличии в тех суровых местах такого крупного зверя как единорог, если бы своими глазами однажды не видел у одного торговца, прибывшего с севера, изрядный кусок рога неизвестного науке зверя. Кусок был длинной в локоть и толщиной с руку взрослого мужчины. Мудрецу удалось упросить торговца рассмотреть редчайший образец. Обломок более походил по своей структуре на зуб или слоновий бивень чем на рог коровы или оленя. Но то, что это рог неизвестного зверя доказывала его необычная форма в виде левой спирали, кою Мудрец ни у одного животного более не наблюдал.
В комнату, ступая вперёд правым более высоким плечом, вошёл молодой монах. Был он длиннорук и горбат от рождения. Многия мирские радости были для него недоступны, потому истово тянулся молодой монах к знаниям. «А, это ты, брат Аббон, - обрадовался вошедшему горбуну Мудрец, - нет ли у тебя новостей о графе Балдуине, не вернулся ли в город достойный брат Михаил?» Печально взглянул на почтенного старца брат Аббон: «Нет, учитель, - вымолвил тихим голосом, - я бы первому принёс вам эту весть. Уже более недели о графе ничего не слыхать, но с таким прославленным воином и отважным человеком не должно произойти нечто ужасное. Норманны бы сами нам об этом поведали. Помните, как они кричали о смерти нашего славного епископа Гозлена, чтобы подорвать нашу веру в победу? Думаю, неприятность постигла брата Михаила, и он не может поведать о славном графе Балдуине и его судьбе. Времена нынче трудные, и даже священный сан не может гарантировать защиту от проклятых язычников...» Мудрец задумался. Возможно молодой монах прав, но на сердце было тревожно.
Клочковатый туман висел над серым морем. Длинные валы подымали крошечный корабль на рябых от ветра спинах к низкому небу. Смолёный корпус зависал над тёмной бездной, как живой изгибаясь сочленениями из упругого дерева, падал вниз, разрезая мятую поверхность воды крутым носом, украшенным головою дракона. В долгие мгновения когда корабль оказывался между подвижных, водяных холмов, в их таинственной и тёмной толще можно было рассмотреть тугие, серебристые тела рыб, изумлённо глядящих на людей в утлом судёнышке, круглыми глазами. Корабль вздрагивал как живой, отряхивался собираясь с силами, и влекомый прямоугольным парусом, упрямо лез на следующую водяную гору, чтобы вновь обрушиться в бездну.
Морской дракон был неделю в пути. Всю неделю дул попутный ветер. Команда гребцов, заткнув в бортах отверстия для вёсел, бездельничала. Лишь тройка жалких, зелёных от морской болезни и непривычной еды рабов, полудохлыми крабами ползали по кораблю и вычерпывали воду. Их почти не били. Изредка, истомившиеся однообразием и скукой ребята награждали то одного, то другого раба добродушным пинком, если те оказывались слишком близко. От рабов мерзко воняло грязным телом и тем, что ежечасно исторгали из себя их слабые желудки.
Маленький человек сидел возле кормчего, слушал вой ветра в снастях, глядел как пенится вода за бортом. Когда ему надоедало это зрелище, он ложился на спину и смотрел на близкие тучи. Тучи быстро неслись, попутные кораблю, быстро меняя свои очертания. Человек вглядывался в полное движения небо, как в тот вечер, ставший для него памятным, пытался увидеть небесные корабли и счастливого отца в них, но никогда ему это больше не удавалось сделать. Тучи были просто тучами. Они несли дожди и непогоду.
Время от времени Рассмус вытягивал ногу и трогал мягким сапогом тяжёлую суму из крепкой кожи, полную золотых монет. Заноза верил, что вместе с франкским золотом той ночью обрёл удачу. Теперь у него всё получалось, экипаж горой стоял за своего вождя. Им удалось без помех спуститься по Сене, пополнить запасы на базе в Генте и выйти в море. Весомая тяжесть кожаной сумки наполняла сердце маленького датчанина счастьем, к которому примешивалась изрядная доля тревоги. Боги завистливы. Сохранить богатство и удачу труднее чем обрести их. Слишком много охотников до чужого добра кругом, но никому не удастся безнаказанно встать между Рассмусом и его добычей. Маленький датчанин хищно оскалился в беспокойное небо и вновь потрогал ногою тяжёлую суму.
Кнут - младший сын ярла Свейна. Его мать была простой рабыней. Сыновья законной жены не любили ублюдка и всячески его изводили. С малолетства незаконнорожденный отличался упрямством, косноязычием и нелюдимым нравом, всякую насмешку со стороны братьев встречал кулаками, за что бывал регулярно бит. От греха подальше, ярл отправил младшего к своему двоюродному деду Бьёрну Четырёхпалому. Дед занимался заготовкой леса для кораблей. На тяжёлой мужской работе Кнут быстро набрал силу.
Когда ему исполнилось шестнадцать, его мать упросила ярла Свейна устроить пир в честь сына. Взревновали старшие братья и после пира жестоко избили младшего. Не стал жаловаться избитый до полусмерти Кнут отцу, ушёл в лес к деду, затаив обиду. Через месяц застал братьев после ночной рыбалки и сонных забил тяжёлым веслом от их же лодки до смерти. По приговору тинга Кнута изгнали из страны, навсегда поставив вне закона в родной Швеции. Теперь всякий кто сильнее мог убить его безнаказанно. У старших братьев остались жёны, а у них братья и дядья, поклявшиеся извести со свету молодого волчонка за смертельную обиду, нанесённую их роду.
С тех пор прошло почти двадцать лет, Кнут стал хедвингом — предводителем морской ватаги на трёх кораблях, а прозвище Красное Весло в память давнего убийства крепко прилипло к его имени. Его дружина, состоявшая из выродков разных земель, уже несколько лет наводила ужас на пузатые купеческие корабли, плывущие из обильной серебром и хлебом Англии в Северные земли, или следующие из Северных земель с грузом рабов и пушнины в Средиземноморье.
Граф не думал, что человек так легко превращается животное. Морская качка его доконала. От сырости и холода воля истлела, тело стало деревянным, мышцам не доставало сил даже трястись, чтобы согреться. Больше всего хотелось лечь на днище проклятого корабля и умереть. Пока не обессилил, Балдуин лелеял мысль напасть на норманнов и с честью погибнуть, захватив на тот свет одного из них. Он даже предпринял такую попытку, но был жестоко избит и связан. После недели на привязи руки и ноги строптивого раба сковали кандалами. Сил хватало только на то, чтобы ползать по днищу корабля с неудобным деревянным ковшом в руках и вычерпывать воду. Получив пинок от норманна, прежде гордый граф даже не оглядывался, а полз к очередной вонючей луже, гремя ржавыми цепями. От грязи и солёной воды кожа под кандалами воспалилась, причиняя невыносимые страдания.
Драккары хедвинга Красное Весло болтались в мёртвой зыби волн за мысом Конская голова. Шла вторая неделя их похода. С непрерывной войной всех против всех захирела морская торговля. Где тароватые купцы из богатого Хайтабю, где отважные сыны пророка с тонкими чертами лица и чёрными как ночь глазами, где сладкоречивые сыны Иудеи и их корабли? Всю неделю дул свежий ветер с Южной Атлантики, неся липкие туманы, но ни одного паруса на горизонте не появилось.
Громадные валы, приближаясь к скалистому берегу, вырастали из морской пучины. Высокие гребни становились круче и тоньше, загибались, падали вниз под действием собственной тяжести. Волны набрасывались на берег и с грохотом разбивались о чёрные скалы. Казалось, тролли колотят по каменной твердыне мыса тяжкими дубинками и колеблют её в бессильной злобе.
Парус заметили дозорные и подали условный сигнал. В такую погоду выйти в море мог отважиться только сумасшедший, или тот кто надеялся проскользнуть мимо незамеченным. Ради пустого трюма никто подвергать себя опасности не будет. «Надеюсь добыча будет стоить порванного паруса», - подумал хедвинг Красное Весло, давая приказ кораблям выйти в море.
Тёмной полосою, чуть более тёмной чем окружающий туман, далёко в море вынырнула голова Конского мыса. Заноза подумал, что надо велеть кормчему держаться дальше от берега, чтобы их корабль не заметили лихие люди, но поленился. Скоро корабль подойдёт к землям благословенной Дании, где конунг Хелги давно перевешал всех морских разбойников и можно будет никого не опасаться.
Чтобы у бывших корешей не возникло желание прикончить своего предводителя ради его доли добычи, Рассмус предложил поделить золото поровну, выговорив себе за хлопоты лысого раба. Ребята так обрадовались невиданной щедрости командира, что тут же предложили ему забрать всех рабов, если тому для хозяйства надобен живой товар. На том и порешили. Главное теперь, чтобы соратнички не догадались об истинной ценности раба, который один дороже всего золота на корабле. За покойного попа Гослина франки заплатили конунгу Сигурду гору серебра. Этот вождь стоит не меньше. Рассмус заботился о своём живом капитале, но старался это делать незаметно для других, чтобы не вызвать подозрений.
Когда миновали мыс, из белопенных валов, снежной каймой окружающих чёрные скалы, наперерез, хищными, остроклювыми буревестниками, вынырнули два длинных драккара под полосатыми парусами. Заноза грязно выругался, досадуя на себя и растяпу кормчего. «Держи дальше от берега,- крикнул он человеку за рулевым веслом, -может уйдём!»
Добыча попыталась ускользнуть, но на маневре их корабль потерял ветер. Кнуту удалось одним драккаром отсечь беглецов от берега другим преградить путь в море. Началась погоня. На переднем корабле распустили рифы, рискуя потерять мачту. Молодой хедвинг с досадой заметил, что расстояние между ним и его жертвой стало медленно, но неуклонно расти…
Буря устала. Море ещё кипело, но чувствами, обострёнными голодом, буревестник остро ощутил скорую перемену в погоде и поднялся в воздух. Подле берега среди подвижных, белых от пены волн что-то мелькнуло. Хищная птица чуть отклонила крыло и вернулась назад, чтобы рассмотреть движение. Там внизу, кренясь от ветра и касаясь пузатыми парусами воды, шли три корабля. В поисках поживы буревестник прошёл низко над мачтами с парусами из серой шерсти. Пусто, только странные круглоголовые рыбы в железной чешуе, слишком большие и тяжёлые для его клюва. Птица взмахнула сильными крыльями и скрылась среди волн лёгкая и стремительная как чёрная молния.
Посчитали что ушли от преследователей, когда серое небо вдруг раскололось, и в длинном разрыве туч показалось яркое солнце, сделав море в том месте, куда упал солнечный свет, синим. Разрыв ширился, словно гигантская рука из-за края горизонта потянула с зябкой плоти моря одеяло из туч. Синего в небе и море становилось всё больше. Острые солнечные столбы упёрлись в воду. Длинные валы сбросили пенные шапки и сделались положе. Ветер стихал.
Заноза уповал на то, что при слабом ветре его легкий корабль увеличит разрыв. Они шли всю ночь, ориентируясь по звёздам, но когда рассвело на горизонте увидели полосатые паруса преследователей.
Где-то на краю света за кругом океана, в котором лежит мировой змей, гигантский орёл по имени Хрёсвельг утомился и сложил крылья. Ветер окончательно стих. Парус на рее поник жалкой тряпкой. Напрасно Рассмус взывал к богам, призывая бурю, обещал обильную жертву Нъёрду — покровителю моряков. Отвернулся прекрасноликий от маленького датчанина и его команды, а может преследователи посулили жадному богу большие дары. Команды споро убрали мачты, опустили в воду длинные вёсла и началась долгая, изматывающая погоня.
Весло обладало собственным вздорным характером и жило своей жизнью, то зарывалось глубоко в воду и больно ударяло графа в грудь, то проходило по поверхности, норовя выскользнуть из рук. Балдуин старался попадать в такт движению других гребцов. Непривычная работа высосала все силы из тела. Граф с ненавистью вглядывался в широкую спину норманна, сидящего перед ним. После многих часов гребли, руки северянина продолжали подымать и опускать весло, так же ровно и сноровисто, как рыба шевелит плавниками. Балдуину было непонятно почему один корабль викингов удирает от других, но видимо убегать от преследователей у людей, захвативших его в плен, были веские причины.
Драккары Кнута поравнялись с кораблём жертвы и некоторое время шли вровень. «Кто вы такие и почему нас преследуете?»- крикнул невысокий воин с кормы вражеского драккара. «Я Кнут Красное Весло. Слыхал про такого? Преследую вас по праву сильного. Не спрашивает овца у волка отчего он на неё зуб точит!» «Подойди ближе, и я покажу тебе кто из нас овца!» - крикнул в ярости маленький предводитель Кнуту, грозно потрясая мечом. «А неплохое оружие у купчишек, - подумал хедвинг. - может и не торгаши они вовсе?» «Чьи вы люди? -спросил Кнут, - и ты кто такой?» Корабли продолжали идти параллельными курсами, пока вожди вели переговоры. «Мы люди конунга Сигурда! - легко соврал Заноза, - слыхал про такого? Если с нами что-то приключится, тебе плохо будет!» «Боюсь, некому будет рассказать твоему конунгу о вашей жалкой участи», - пригрозил Красное Весло и тут же пожалел о сказанном. Загнанная крыса может стать опасной. «Тем хуже для крысы, - решил морской ярл, - у меня воинов во много раз больше!» И дал сигнал к нападению.
Балдуин видел как с кораблей преследователей разом метнули копья и кошки, как короткое копьё с толстым древком пробило грудь гребца, сидящего перед ним, и вылезло из спины, в один миг сделав полного жизни человека, мертвецом. Железо наконечника было чёрным. Его недавно оттянули в кузне. Норманн повалился на спину, задрав к небу бородатый подбородок. Граф бросился на дно судёнышка, он хотел выжить. Эта была чужая битва.
Люди морского ярла пустили в ход топоры. Кнут Красное Весло с усмешкой наблюдал как сноровисто и умело работают его ребята. Некое замешательство возникло, когда добрались до кормы с маленьким воином. Тот оказался крепким орешком, успел копьём убить его лучшего рубаку готландца Эрика и ранить ещё двоих. Кнут Красное Весло почувствовал как пьянящая, радостная ярость закипела в крови. «Не троньте его. Он мой!»- крикнул молодой хедвинг, взял щит с борта, вынул меч из ножен и легко перепрыгнул на борт вражеского судна.
- А ты проворный, малыш, - сказал Кнут. Хедвинг приблизился к корме корабля, перешагивая через трупы врагов, - как тебя зовут? Ноги скользили на мокрых от крови досках.
- Меня зовут Рассмус сын Бьёрна из рода датских Айварисов! - ответил с вызовом Заноза.
- Не слыхал про таких, но если ты уложил Эрика Долговязого, ты хороший воин, и тебе сопутствует удача. Есть у тебя сыновья? -спросил хедвинг, -Жаль если такой храбрый род прервётся!
- А ты сам позаботился о потомстве? - осклабился хищно датчанин, - клянусь, если твои псы не будут вмешиваться в наш поединок, затолкаю твои яйца тебе в глотку!
- Зря ты так, - сказал Кнут с укоризной, -я могу приказать тебя убить, но решил высказать уважение к твоей доблести и скрестить с тобою меч.
- Хватит болтать языком! - крикнул Рассмус из рода Айварисов,- нападай.
- Нет, погоди. Давай, у нас всё по-честному будет, - сказал хедвинг, - твой меч против моего. Согласен? Положи копьё.
- Хорошо, - сказал датчанин и опустил оружие.
- Дурак, - с сожалением сказал Кнут, отступая в сторону. Сразу два копья его людей поразили маленького воина, одно в бедро, другое в грудь.
От сильного толчка легковерный датчанин опрокинулся на спину. На носу корабля возник шум. Молодой хедвинг обернулся. У резной головы драккара стоял грязный человек в одежде христианского священника и громко кричал: «Не убивайте нас! Мы рабы! Мы христиане! Мы не сопротивляемся!» «Не троньте их!» - отдал приказ хедвинг. Это был последний приказ в его жизни.
Удар в грудь франкская кольчуга, одетая под рубаху, выдержала. Второе копьё разодрало мышцу бедра. Кровь из ноги забила юркой, пульсирующей струёй.
Рассмус скорчился на дне лодки, пытаясь ладонью удержать уходящую жизнь. Враги не оставили ему шанса. Последним желанием в жизни маленького датчанина стало убить обманувшего его шведа. Когда морской разбойник оглянулся на шум, посчитав что с ним покончено, Заноза вытянул из-за голенища сапога нож и воткнул его снизу вверх в пах молодого хедвинга прямо под длинную кольчугу. Швед изумлённо ахнул, выронил меч и вцепился в руки датчанина, пытаясь их удержать. Глаза норманнов встретились. «Держи свои яйца!» - сказал Заноза и потянул нож. Лицо шведа исказила гримаса боли, из бедренной артерии на руки датчанина потоком хлынула скользкая кровь.
Швед повалился на Занозу, продолжая сжимать его руки, глаза остекленели, судорога прошла по телу, на губах выступила красная пена, и молодой хедвинг умер. Боги сделали Рассмусу перед смертью дорогой подарок! Датчанин громко рассмеялся, отбросил мёртвое тело, схватил суму с золотом, прижал к груди крепко как жену, которой в его жизни теперь точно не будет и вывалился за борт.
Равнодушная вода сомкнулась за маленьким телом. Пошли круги. Низко над волнами мелькнуло серое крыло буревестника, а может небесной валькирии, навсегда унесшей душу маленького воина в золотой чертог Одина.
- 2 -
Сделка оказалась не такой выгодной как рассчитывал Йон Косоглазый — работорговец из Хайтабю. За партию превосходной пшеничной муки люди из фьёрдов рассчитались живым товаром. Рольф Толстопузый, ухмыляясь во весь рот, сказал новому владельцу, что все три раба мужчины молодые, один из них знает языки и сведущ в искусстве врачевания, а из двух других при умелом обращении выйдут хорошие работники. Вино стояло на столе. После вчерашнего Косоглазого мучила неутолимая жажда, потому ухмылка толстого приятеля его не насторожила. Сделку хорошо сбрызнули. Помянули и хедвинга Кнута, так нелепо погибшего в море.
Йон проснулся на палубе своего кнорра с головной болью. Корабль шёл в виду низкого берега, низко по чаячьи кланяясь волнам под порывами свежего ветра. Купец не помнил, как добрался на судно после попойки. «Конечно Кнут Красное Весло был человек достойный, но вся его героическая жизнь не стоит моего сегодняшнего похмелья!, - сокрушался Йон. Потом работорговец вспомнил про плату за муку. Нехорошее предчувствие посетило косоглазого — вдруг ему не заплатили? Остатки пьяной одури мигом вылетели из головы. Даже боль прошла.
-Я вчера один пришёл? - осторожно спросил Йон у своего человека.
-Нет, хозяин, - оскалился тот жёлтыми зубами, - вас принесли!
-А рабы.., со мною были рабы?
-Не беспокойтесь, на месте ваши рабы. Уже всю палубу заблевали! - хохотнул весёлый матрос. «Чего веселится, идиот? - подумал Йон. - Но с пьянкой пора завязывать. Клянусь хитроумным Локи — отныне всегда на первом месте будет дело, выпивка потом! Впрочем, люди из фьёрдов надёжные деловые партнёры, и он им нужен не менее чем они ему. Не должны обмануть». Косоглазый прошёл на нос своего потрёпанного жизнью кнорра, где среди бочек с селёдкой сидели рабы. Толстяк Рольф в целом не соврал. Все три раба были мужчинами, и один из них понимал языки. Всё остальное пусть останется на совести бессовестного враля. А ещё партнёр! Негоже начинать деловые отношения с обмана. Может это месяц назад его рабы были хорошими работниками, в чём Йон сильно сомневается, но сейчас это просто доходяги. Торговец попросил лекаря избавить его от головной боли. «Выпей морской воды, - заявляет тот, - и проблюйся!» Ссука. Сам пей морскую воду. На хрен нам такие лекари. Слава Тору, у нас на борту найдётся жидкость приятнее воды! Йон вернулся на корму, вынул из сундука заветную флягу с франкским вином и сделал несколько добрых глотков. Отпустило. Работорговец улёгся на тюки с шерстью, но уснуть не получилось. Какая-то мысль продолжала его беспокоить словно песок в башмаке. Косоглазый ворочался, пока не понял причину тревоги. Это был взгляд лысого раба - холодный и расчётливый взгляд убийцы. Йон попытался себя успокоить, но опыт подсказывал, что от такого товара следует избавиться скорее.
Пятнадцать лет назад ярл Хард, известный по всей Норвегии как Хард Сказочник, прельстился сладкими речами ярла Сульке из Херуленда и его союзника Хрольфа Пешехода, подстрекаемых датчанами. Мятежники выступили в битве при Хафрсфьёрде против конунга Харольда Косматого. Ярлы битву проиграли, многие погибли в схватке с берсеркерами Косматого, уцелевшие бежали на Оркнейские острова или ушли в викинги.
Хард потерял двух старших сыновей, младший ушёл с Пешеходом в набег на южные земли. Харду с его людьми пришлось бежать из родного Телемарка на север в суровый и негостеприимный Хельге, в надежде что руки узурпатора туда не скоро дотянутся. Лишившись дома и власти, Хард впал в уныние, в новых песнях часто жаловался на судьбу. Поначалу домашние, вслед за ними все остальные, стали звать его Понурым. Только мир грёз и волшебное зелье из грибов, которое готовил ярлу жрец Одина — хромец Орм, были утешением и помогали убегать от суровой действительности в страну богов-асов и отважных героев.
Первые годы на новом месте были голодными. Кэйа родилась в изгнании. Дочь проигравшего ярла была слабая и худая, потому женщины назвали её цыплёнком. Мать умерла при родах. По древнему обычаю девочку собирались выбросить в море, всё равно умрёт с голоду, но Хард решил иначе — пусть боги сами решат судьбу младенца. Цыплёнок не умер. В четырнадцать лет девушка силой и ловкостью не уступала ни одному мужчине в их селении. Жизнь постепенно наладилась. Поселение выросло и разбогатело на торговле мехами и моржовой костью. Удача вновь вернулась в руки Харда. Понурый стал чаще улыбаться и домашние вновь стали называть его Сказочником, хоть по справедливости так было лучше звать ярла Сульке из Херуленда, пустыми посулами и обещаниями прельстившего Харда на мятеж.
Харальд Косматый после победы у Харсфьёрда провозгласил себя первым норвежским конунгом и сменил неблагозвучное прозвище на Прекрасноволосый. Через семь лет норвежский конунг отправился воевать в далёкую Шотландию, разделив страну между сыновьями. Сыновья Прекрасноволосого тут же сошлись в схватке за первенство. Пока многочисленные отпрыски норвежского конунга грызлись между собой, Хард и его люди могли чувствовать себя в безопасности.
В начале этого лета, едва поля покрылись свежей травой, и скот перестал голодать, в Хельге вернулся из викинга сын Харда Сказителя Болли. За четырнадцать лет странствий сын ничего не приобрёл, кроме шрама поперёк лица и скверного характера. С сыном пришли пятеро воинов.
Незнакомым голосом в разрубленный нос Болли рассказал, что на их корабль, полный прекрасной добычи, напали датчане. От всей команды уцелели только они шестеро. Все остальные погибли. Болли умолчал, что это он с уцелевшей шестёркой был в карауле и проспал нападение. Потому смог сбежать.
Плен тяжелее всего переносил монах. Особенно первые дни. Брат Михаил беспрестанно проклинал маленького датчанина — предводителя шайки норманнов и молил Бога об отмщении.
Молитвы были услышаны, морские разбойники убили всех, но положение франков это не улучшило. Новые владельцы обращались с ними ещё хуже. Граф старался не впадать в уныние и продолжал верить в свою счастливую звезду, ведь в результате злоключений, они оказались в Скандии - земле таинственных единорогов. Он на шаг приблизился к вожделенной цели — воскрешению Мариз. Ради этого Балдуин был готов пройти самые суровые испытания, которым его решил подвергнуть всемогущий Творец. Признаться людям, захватившим его в рабство, что он франкский вождь могуществом и знатностью много больший чем их жалкие конунги и ярлы, владеющие от силы десятком людей и сотней овец, графу Балдуину мешал стыд и здравый расчёт, что содержать его, конечно, станут в лучших условиях, но бежать знатному пленнику много труднее чем безвестному рабу. Товарищи по несчастью дали клятву держать язык за зубами.
Старый ярл обрадовался возвращению сына с товарищами. Поселение в Хельге стало сильнее на шесть опытных воинов. Хард давно мечтал избавиться от посредников в морской торговле. Ярл много терял, отдавая за бесценок товары перекупщикам. Давно пора торговать самим, но поселение было не на кого оставить, а тут такая удача!
К середине лета Хард Сказочник снарядил два корабля, нагрузил их товарами северной земли и отправился в торговый город датских викингов Хайтабю. Его единственная и любимая дочь, его ненаглядный цыплёнок упросила взять её с собой. Посчитав что так будет безопасней, Хард согласился.
Кэйа проснулась от крика петуха. Проклятый орал словно боялся, что без его воплей солнце не взойдёт. Пытаясь вернуться в сон, девушка натянула одеяло из песцовых шкурок на голову. Снился лес. Она идёт по тропинке, на звук волшебного голоса. Голос зовёт, манит песней. Кроны деревьев смыкаются в вышине. Стволы как золотые колонны. Вокруг тревожная и таинственная сень, зеленоватая от листвы над головой. Трава путается в ногах, мешает идти. Солнце там впереди, где поют. Голос поёт о любви на незнакомом языке, но девушка понимает каждое слово. Когда сердце готово слышать, переводчик не нужен. Сладкая истома разливается по телу. Нестерпимо захотелось туда, где голос, где солнечный свет. Девушка ускорила шаг, побежала навстречу песне… Петух прокричал ещё раз, и очарование сна исчезло.
Кэйа проворно соскочила с постели. Как она могла так долго спать, когда впереди её ждёт замечательный день? Милый петушок, спасибо что прогнал сон!
Волосы не желали укладываться в причёску. Мимо, ступая нарочито громко, прошествовала старая служанка Ода, скорбно собрав морщинистые губки в куриную гузку. Где это видано - хозяйке с утра крутиться перед зеркалом! Оду Кэйа помнит, сколько помнит себя. Иногда девушке кажется, что Ода была всегда и всегда будет такая же тёплая, морщинистая как старая, скрипучая берёза за окном их дома в Хельге. Все женские премудрости и секреты девушка узнала от своей няньки. Можно сказать она заменила ей мать. Скоро с улицы запахло дымом, ворчливо запели жернова. Щурясь от света раннего утра, Кэйа выпорхнула во двор. У стены дома сидела старая служанка и привычными движениями крутила жернова ручной мельницы. «Позволь я, нянюшка», - попросила девушка и поцеловала старуху в морщинистую щёку. Служанка разулыбалась, но тут же вспомнила о роли строгой воспитательницы и сдвинула брови. Тяжёлый жернов как невесомый запорхал в сильных руках молодой хозяйки. Старуха опасливо отодвинулась и озабоченно покачала головой. Это какой же нужен здоровяк, чтобы справиться с моей девочкой? Пока ни один парень не осмелился подойти к нашему цыплёнку, несмотря на богатое приданное, что за ней даёт отец. А пора. Вон как у девки глаза горят! Как бы беды не вышло.
Как товар они ни кого не заинтересовали. За это время соседи по клетке успели поменяться несколько раз. Хороший раб — вещь в хозяйстве нужная. Несколько покупателей начали было прицениваться к жилистому мужчине в одежде христианского священника, но узнав что косоглазый торговец с хитрой рожей в довесок непременно хочет сбыть худого заморыша и лысого со злыми глазами, отказывались. Кормили рабов плохо. Иногда франков сдавали в аренду таскать груз на пристань или мостить улицы, но чаще они сидели без дела.
Чтобы не сойти с ума Эльфус пел. Однажды к их клетке подошли несколько купцов-иудеев, послушали печальные песни похожие на плач, грустно покивали головами и одарили певца куском хлеба. Бывший оруженосец поделился с товарищами. Так у них появился источник дохода. Подавали редко. Пустое брюхо хорошо развивает творческие способности. Брат Михаил стал переводить баллады оруженосца на язык варваров. Количество слушателей увеличилось. Но всё это было не то, для настоящего представления не хватало музыки. Инструмент Эльфус соорудил из тонкой еловой дощечки с дыркой от сучка, воловьих жил и треснувшего корыта. Брат Михаил деятельно помогал юноше. Балдуин не вмешивался, но от прибавки к пайке, заработанной самозваными артистами, не отказывался. Хозяин приработку не мешал, больше времени проводил в кабаке, чем на торжище.
«Батюшка, дозволь сходить с няней за покупками, - голос у дочери срывается от волнения. Хард поднял глаза. Перед ним стояла Кэйа. Девушка надела разом свои лучшие наряды и накрасилась. В новой одежде, в нитках стеклянных бус на шее, с ярко подведёнными глазами на нарумяненном лице дочь выглядела нелепо, словно женское платье напялили на медведицу. В кого только уродилась его младшая, разве что в великана Эгира от которого по семейным приданиям ведёт своё начало их род. Сердце захлестнула тёплая волна любви и жалости. Лицо дочери выражало такую веру в чудодейственную силу женских ухищрений, что старый ярл не посмел разрушить её насмешкой или грубым словом, только нахмурился и кивнул головой. Кэйа ткнулась губами в колючую отцовскую щёку и хотела бежать, но Хард не позволил. «Погоди, - сказал смущённо, - ты совсем взрослая. Вот возьми это!» И протянул дочери связку ключей от их дома. «Надо бы переговорить с Одой чтобы глаз с неё не спускала, да познакомить с какой-нибудь достойной женщиной — пусть научит подбирать наряды. Похоже старая нянька уже совсем ничего не соображает в таких делах».
Кэйа-цыплёнок в сопровождении Оды важно шествовала по улице. Девушке казалось, что глаза всех встречных направленны только на неё. Когда парни, с утра торчащие у кабака, восхищённо присвистнули ей вслед, окружающий мир сделался ярче, словно в небе вспыхнуло ещё одно солнце. «Полюбите меня люди! - казалось, кричит лицо простушки, - разве можно меня не любить? Посмотрите на моё новое платье, посмотрите как горят яркие бусы на моей шее, послушайте как звенят ключи от дома, что вручил мне отец». Каблуки новых башмаков легко постукивают по дубовым плахам мостовой. За много шагов до главного торжища по обеим сторонам улицы стали попадать продавцы рыбы и хлеба, подков и гроздей, другой полезной и необходимой в хозяйстве мелочи. Товары лежали прямо на земле или кусках ветхой ткани, были в берестяных коробах и лотках. Меж продавцами сновали какие-то люди, шумели, торговались, предлагали меняться: рыбу на гвозди, посуду на хлеб, курицу на кусок ткани. Нянька попыталась остановиться, рассмотреть товар, но Кэйа тащила её дальше, туда где кричали громче всего, где толкались яростнее, где было больше всего народу, где продавался самый дорогой и лучший товар.
Столько народу как на торжище в Хайтабю Кэйа не увидела за всю свою короткую жизнь. Девушка скоро устала от шума и толкотни. Даже большой рыбный пирог и новый гребень из зеленоватого китового уса, что они купили с нянюшкой, не вернули прежнего праздничного настроения. Кэйа может сказать когда пришла усталость, и возникло желание оказаться в родном Хельге. Она с азартом торговалась за застёжку для платья, украшенную кусочком жёлтого как мёд янтаря, вдруг поймала на себе чей-то насмешливый взгляд. Нарядная женщина показывала на неё пальцем своим подругам, и все громко смеялись. Женщины были молоды и красивы. Кэйа, глядя на них, вдруг поняла, что никогда такой не будет, надень даже на себя лучшие наряды, которые существуют на свете. Девушка потеряла всякий интерес к глупой заколке. Продавец, боясь потерять покупательницу, сбросил цену, но Кэйа отказалась от покупки и сделалась печальна. «Нянюшка, пойдём домой», - попросила девушка тусклым голосом. Ода встревоженно взглянула на любимое чадо. Уж не заболела ли её девонька?
Жрать хотелось так, что сводило скулы. Жалостливая песня с пошлыми словами про смерть на чужбине: «Ах, умру, я умру, похоронят меня...» стала вдруг до беспощадности правдивой. Эльфус пел самозабвенно, пребывая внутри песни всем естеством, веря в каждое произнесённое слово, извлекая их прямо из измученной унижением и голодом души.
Народу собралось немного. Несколько богатых землевладельцев-бондов из соседних хуторов, намеревающихся по случаю присмотреть живой товар, праздные зеваки, каких много на любом торжище, трое подгулявших вояк самого разбойничьего вида. Шалопаи развлекались тем, что задирали одиноких прохожих и обсуждали проходящих мимо молодых женщин. У главаря маленького и юркого, одетого богаче и чище его приятелей, на поясе висел дорогой меч, которым он очень гордился, потому постоянно поправлял пояс, клал руки на эфес и даже вытягивал клинок на треть из ножен, не забывая при этом отпускать грубые шуточки. Его друзья — бородатый крепыш с красной от вина рожей и громила с синяком под левым глазом подобострастно хихикали в нужных местах. Было видно на чьи деньги идёт пьянка.
С боковой улочки прямо к клетке рабов, ступая медленно, словно в гипнотическом трансе, приблизилась здоровенная девица в сопровождении старухи. «Вот это дойки! - восхитился острослов, - если их приделать козе, она шагу ступить не сможет, придётся ноги удлинять». Приятели заржали, но девушка даже головы не повернула в их сторону. Только старуха, тащившая следом тяжёлую корзину, погрозили проказникам сухим кулачком.
Из корзины остро пахло съестным. Эльфус проглотил непрошеную слюну и добавил жалости в голос. Женщины подавали чаще.
Сквозь прутья решётки дылда уставилась на Эльфуса грустными коровьими глазами. Юный менестрель вспомнил старый трюк кабацких певцов, которому научил покойный отец, поймал взгляд великанши и стал петь, делая вид, словно поёт только для неё.
Голос пришёл из её сна и поманил за собою. Исчез шумный город Хайтабю, исчезли холодные красавицы с надменными взглядами. Пространство между Кэйей и певцом свернулось в непроницаемый кокон, заполнилось светом. Грустные глаза юноши закрыли собою весь мир. Сердце готово было разбиться о толстые прутья решётки. Певец звал девушку в страну любви, где жить могут только избранные — Боги и скальды.
От избытка чувств или другой причины голос иноземного певца на мгновение прервался, сердце Кэйи-цыплёнка замерло и сорвалось вместе с голосом с немыслимой высоты, где они вместе парили, но голос вновь ожил, обрёл уверенность, подхватил девичье сердечко тёплыми руками и вознёсся в горние выси. На глазах девушки выступили слёзы. Чёрные от времени прутья решётки поплыли, преграда между Кэйей и певцом растворилась, сердца соединились. Время исчезло…
Внезапно песня кончилась. Сияние потухло, оставив щемящее чувство утраты. Кэйа очнулась от наваждения, огляделась. Торжище. Глубокая канава с тухлой и кровавой водой от скотобоен. Клетка. В ней грязные люди в ножных кандалах. Трое пьяниц пялят на рабов глаза. В отдалении богато одетые покупатели, поражённые искусством певца, покачивают головами. Но зачем им в хозяйстве певец? Им работник нужен. Нянька тянет за руку - пора домой.
Подожди, старая. Раб из клетки, с лицом, заросшим до самых глаз чёрной бородою, другой — не тот что пел, просунул между прутьев грубое глиняное блюдо и быстро заговорил жалостливым голосом: «Люди добрые, вы прослушали песню про викинга, предчувствующего скорую гибель на чужбине и горюющего, что родные не узнают где, погребут его тело. Бог видит любое доброе дело. Помогите нам, и может, кто-то в далёкой стране поможет вашим близким, попавшим в такую же беду, как мы несчастные! Подайте на пропитание. Не дайте узникам погибнуть голодной смертью!»
Для Кэйи слова чужака не складывались в речь, пока один из зрителей не бросил в блюдо рабов кусок чёрствой лепёшки. Раб униженно поклонился и пробормотал слова благодарности. Дочь ярла поймала на своём лице взгляд певца. Грустные, чёрные глаза с молчаливым укором смотрели с худого, почти детского лица. «Что же это я? Стою столбом как дура!» - пронеслось в голове. Стыд сделал щёки пунцовыми. Кейа торопливо открыла старухину корзину, вынула из её глубин огромный пирог, сытно пахнущий рыбой, и положила на блюдо, которое тянул в её сторону бородатый раб. Ода только руками всплеснула на такую расточительность. Пирог был огромный, девушке пришлось сложить его пополам, чтобы просунуть между прутьями.
«Надо было лучше старухе петь, - подумал Эльфус с запоздалым сожалением, - из старухи легче выжать слёзы». Но он правильно выбрал объект. Такого пирога, каким их одарила великанша, поэт в своей жизни не видел.
Брат Михаил от нежданной щедрости растерялся, замешкался, выбирая самые прочувствованные и проникновенные слова благодарности щедрой дарительнице. Ему бы быстрее забрать добычу, но монах понёс про милость Божью, скорое воздаяние за добрые дела и даже вздумал благословлять девицу именем Христа.
Главарь пьяниц решил поиздеваться над несчастными. Со словами: «Для христиан к этому пирогу полагается приправа!», схватил с земли кучу грязи вместе с собачьим дерьмом, водрузил её на пирог и старательно размазал. Приятели поддержали его действия глумливым смехом и криками. Лицо белобрысой девушки вспыхнуло ещё ярче.
- Ты зачем испортил мой пирог? - спросила Кэйа и шагнула ближе к шутнику, заглядывая на него сверху вниз. Мужичонка был великанше по плечо.
- Да пошла ты, сучка! - окрысился вожак. Он был пьян, драчлив и не привык, чтобы какая-то баба ему указывала. Да и какая баба — малолетка. Лицо Кэйи от ярости пошло пятнами: «Ты кого тут посылаешь?»
Вместо ответа мужичонка попытался ударить девушку в лицо. Кэйа не дрогнула, поймала кулак драчуна ладонью и сжала пальцы. Мужчина дёрнулся, попытался освободиться. Напрасные усилия. Кулак словно в тиски попал. В глазах вожака промелькнула паника. Кэйа надавила на костяшки его пальцев. Острая боль парализовала волю драчуна, ноги подкосились, мужчина упал на колени, тихонько подвывая.
- Отпусти его, корова! - вмешался громила с синяком на лице, зацепил здоровенной рукой девушку за ворот платья и дёрнул. Солнечными искрами посыпались в грязь стеклянные шарики ожерелья.
Ох, напрасно ты так поступил! У Кэйи от ярости потемнело в глазах. Девушка выпустила предводителя шайки и врезала обидчику в солнечное сплетение. Кулак утонул в мужском обширном брюхе. Громила сложился пополам. Кэйа схватила ослабевшее тело мужчины одною рукою за шиворот, другою за штаны, подняла над головой и под восторженные крики зевак бросила в канаву с вонючей водой. Толпа ахнула.
Ярость внезапно исчезла и пришла усталость. Кэйи показалось что все люди живущие в Хайтабю сбежались, чтобы посмотреть на неё. Девушка потерянно огляделась. Лицо как у маленькой девочки, которую обидели злые взрослые. На глазах - слёзы: «Да, люди ли вы, драться с девчонкой?» Страшно за спиной завизжала Ода. Предводитель шайки вытянул из ножен смертоносный меч…
Косоглазый купец с хитрой рожей второй день обхаживал Харда, предлагая за моржовую кость смешную цену. Хард делал равнодушное лицо, пока цена не приблизилась к настоящей. Тогда он спросил торговца: «Уважаемый, зачем ты украл у меня и у тебя столько времени? Видит Один, у меня уже не так много дней осталось, чтобы тратить их на бесплодные разговоры. Мы могли бы нашу сделку спрыснуть ещё вчера!»
Косоглазый Йон восхитился мудрыми словами норвежца. Ещё больше его обрадовала щедрость, кою выказал партнёр обмывая сделку. «Ты настоящий вождь и щедрый человек, - сказал захмелевший купец, - можно я буду считать тебя своим другом?» «Валяй!» - сказал норвежец и прочёл несколько вис о пенном эле и дружбе. «Чьи это стихи?» - спросил Йон. «Мои!» - лицо норвежца лучилось умом и доброжелательностью. «Дай я тебя расцелую, дорогой друг!» - расчувствовался Косоглазый и полез целоваться. Купец непременно захотел сделать подарок новому знакомцу. «Знаешь что, - сказал он, - у меня есть три раба, и я их тебе дарю!» «Нет, дорогой друг, - сказал мудрый норвежец, - я не могу принять твой подарок. Я намерен сохранить нашу дружбу. Я куплю у тебя рабов по справедливой цене — мне работники нужны!» Приятели выбрались из-за стола и отправились на торжище. «Как там мой цыплёночек?» - думал Хард Сказитель, шагая за новым деловым партнёром.
Мужчины прошли мимо христианского храма, построенного для купцов волей конунга Хорика, вышли к ручью с чистой водой, который поил весь Хайтабю, с берегами, укреплёнными кольями и многочисленными мостками, на которых бабы стирали бельё. Хмель постепенно выветривался из головы, и с каждым шагом Косоглазый всё больше уважал друга-норвежца, удержавшего от необдуманного поступка. Не настолько Йон богат, чтобы расшвыриваться рабами. «И от лысого с взглядом убийцы избавлюсь!» - поймал себя на корыстной мысли работорговец и устыдился.
Свою дочь, своего ненаглядного цыплёнка ярл увидел издалека. Девушка стояла перед клеткой с рабами, одиноко возвышаясь над толпой, как сосна среди березняка. Отец видел как толстый мужчина дёрнул дочь за платье, как полетели бусы, как Кэйа ударила обидчика в живот и выкинула в канаву. Восторженно заорали, заулюлюкали зеваки, показывая пальцами на мужика, которого избила девчонка.
Хард ускорил шаг, расталкивая людей. Тревога сжала сердце. За спиной Кэйи с земли поднялся человек, которого Хард до этого момента не замечал. Потянул из ножен меч. Хард закричал, рванулся к своей девочке, увяз в толпе. Завизжала Ода. Кэйа повернула голову на голос отца. Их глаза встретились. Дочь потянулась навстречу, улыбнулась. Хард крикнул: «Обернись!» С ужасом понял, что дочь за шумом толпы его не слышит. Человек с клинком в руке сделал по-змеиному быстрое движение, но ещё быстрее из-за решётки высунулись две руки, поймали нападавшего за плечи, дёрнули на себя. Человек-змея врезался головой о дубовые прутья и тихо сполз на землю. Смертоносный клинок оказался в руках лысого раба со злыми глазами.
«Отдай меч, и тебя не убьют, - попросил Хард, - ты спас мою дочь. Я тебе обязан!» Раб с клинком в руках стоял в дальнем углу клетки и слушал слова непонятной речи, обращённые к нему. Костяшки пальцев от напряжения побелели. По лицу видно - с оружием расставаться не хочет. Брат Михаил перевёл речь норвежца. Лысый раб, мгновенье поколебавшись, положил клинок на землю...
- 3 -
Через неделю кнорры Харда Сказителя вышли в Северное море. На борту - товары богатого Хайтабю: железо из Швеции, точильный камень с востока, жернова из базальта для ручных мельниц с берегов Рейна, франкское вино, бисер и бусы из Богемской земли, цветное сукно из мастерских Хайтабю и трое тощих франкских рабов. Кандалы с них сняли. Зачем? Куда денутся среди моря? Но на ночь рабов запирали в клетке вместе со скотом, который Хард приобрёл для обновления поголовья. Бережёного бог бережёт. Слишком хорошо помнил норвежец быстрые руки лысого раба.
Поток солнечного света падал через открытую дверь на воду в дубовой лохани и живыми бликами отражался на потолочных балках. Старую лохань Болли помнит с детства. Покойная матушка в ней купала его, когда он был маленьким.
Болли Красавчик склонился над зеркальной поверхностью. Из воды посмотрел чужой, незнакомый человек с рано поредевшими прядями тонких волос, уродливо вдавленным носом и бугристым шрамом от щеки до щеки. Года назад франкский меч развалил лицо Красавчику пополам. Края раны загноились, вывалились наружу. Болли выжил. Лекарь, который его выходил, сказал что это чудо. «Чудо! - передразнил Болли старика, - лучше было сдохнуть, чем до конца дней ощущать на себе испуганные взгляды окружающих и биться во сне от жутких ночных кошмаров, вновь и вновь переживая роковой удар.
Болли трогает рукою потемневшие от времени планки лохани. «Странно, - думает сын Харда, - матушка четырнадцать лет как лежит в семейном кургане, а с корытом ничего не сталось. Возможно оно и меня переживёт».
Старое прозвище - Красавчик, полученное в детстве за миловидность, теперь звучит издевательски. Девки, которые раньше только и мечтали залезть в постель к золотоволосому сыну ярла, воротят нос, не верят посулам и дают только за деньги. «Деньги. Всюду деньги, вернее их отсутствие, - с раздражением думает Болли, - если бы удалось вернуться домой с добычей, его увечье ни одну суку бы не смутило, родной батюшка не кривил недовольно рожу и не считал неудачником. А так...» Болли зачерпнул в ладони студёной воды и с яростью принялся тереть щёки, словно пытаясь смыть с лица ненавистный след чужого меча.
Солнечные блики на потолке погасли. Болли вздрогнул. В проёме двери кто-то стоял. Страх вынырнул из глубин подсознания. Красавчик резко, так что вода из корыта расплескалась, повернулся.
На пороге тёмная на светлом широкая женская фигура с горшком в руках. Это Тофа - женщина отца, то ли наложница, то ли просто рабыня с которой старик спит. Из горшка вкусно запахло едой. Переваливаясь по-утиному на толстых ногах, женщина прошла мимо, равнодушно взглянув на Болли как на пустое место. Страх сменился злостью. Даже старик-отец спит с бабой, хоть зачем это делает наверняка забыл.
Вода с бороды лилась по голой груди и капала на пол. Приказал рабыне гнусавым голосом, с которым теперь жить до смерти: «Подай полотенце!» Женщина неторопливо поставила горшок с похлёбкой на стол, мягким, округлым движением, вытерла большие красные руки о передник, взяла полотенце и всё с таким же сонным выражением на красивом лице направилась к молодому хозяину.
Подошла, встала рядом, протянула ветхую тряпку, уставилась серыми глазами на выкате на его шрам. От волос пахнет дымом очага, жаренным луком и салом. Белая грудь в вырезе рубахи мягко колышется дыханием. Мужчине кровь ударила в голову, в ушах зазвенело. Красавчик отчаянно захотел эту женщину. Воровато оглянулся на дверь, схватил рабыню за полную, горячую руку, притянул к себе, поцеловал. Она не сопротивлялась, покорно подставляла мокрые, мягкие губы.
Болли метнулся к двери, выглянул наружу. Никого. Подпёр дверь палкой. Шрам раскраснелся, дыхание клокочет в сломанном носу. В полумраке длинного дома — женщина, её тепло и запах. Стоит лицом к купели, как он оставил. Подбежал, поймал руками за бёдра. Тофа послушно наклонилась, отставив пышный зад. Кончики светлых волос упали в воду. Болли суетливыми движениями задрал женщине подол на мягкую, длинную спину, путаясь в завязках спустил штаны…
Красавчик давно не был с женщиной, поэтому всё кончилось быстро, но ещё когда двигался в ней, содрогаясь и сладко замирая, увидел в колеблемом его и её движениями зеркале воды толстое, красивое лицо Тофы со скучными, сонными глазами. Неожиданно Болли вспомнил картинку из детства. Он с братьями стоит на пастбище. Молодой бык покрывает пёструю соседскую корову, а она равнодушно жуёт жвачку. Братья показывают на корову пальцами и смеются. Глаза на коровьей морде как на лице отцовой рабыни — безразличные и отсутствующие.
Женщина выпрямилась, одёрнула подол, попросила: «Двери отопри». Ушла к столу. Болли повиновался. Свистящее дыхание в носу успокоилось. Свет солнечного дня вместе со свежим воздухом ворвался в дверной проём. Когда Красавчик попытался вновь облапать служанку, беззлобно шлёпнула его по руке и сказала: «Хватит баловаться! Садись, ешь».
От простой и домашней интонации в голосе женщины у Болли неожиданно защипало в глазах. Таким голосом с ним разговаривала покойная матушка, любившая его больше других братьев. Служанка наложила полную миску ячменной похлёбки и подала молодому хозяину. Остатки вылила себе, принялась жадно есть, вкусно причмокивая полными губами. «Ночью придёшь?» - спросил волнуясь Красавчик. «Угу»,- буркнула Тофа, не прекращая жевать.
«Увязаться за Гундосым на север была неплохая затея. Здесь полно жратвы!» - сказал толстяк Бо, уплетая за обе щёки бараний бок. Прозрачный жир стекал с губ и толстых пальцев на круглый, голый живот. К коже прилипли несколько раздавленных комаров, но поглощённый едой толстяк не обращал на них никакого внимания. «Тебе бы только жрать, - возразил ему желчный Гисли, - посмотрю как ты зимой запоёшь, когда солнце уйдёт за горизонт!» Пятеро приятелей лежали у костра на берегу ручья бегущего по дну неглубокой лощины, полого спускающейся к морю, ниже обрывающейся крутым длинным уступом, о скалистое подножие которого разбивались и пенились белые валы. По краю уступа, отгораживая долину от обрыва, идёт изгородь из неошкуренных жердей. Несколько десятков овец пасутся на зелёном склоне, усеянном округлыми большими камнями. Камни и овцы одинакового серого цвета. Рядом, с уцелевшими от топора человека старыми, корявыми лиственницами, неприметное низкое строение из камней и брёвен, крытое дёрном — убежище для пастухов, большой загон для скота. Лохматые собаки с вывалившимися от жары красными языками часто дышат и щурят глаза на умных мордах, лёжа в густой тени деревьев. В безоблачном небе чертит спирали пара орлов.
- А, по-моему, толстяк прав, - вмешался в разговор рыжий Хрут, - лучше быть живым на севере, чем подохнуть в чужой земле. Жаль пиво здесь скверное и бабы страшные!
- Вам бы только пиво пить и девок портить, со злостью в голосе сказал белобрысый здоровяк Свейн, - я здесь долго не задержусь. К концу лета отправлюсь на юг и вступлю в дружину ярла, который знает цену смелым парням.
- Ну и дурак, - неторопливо протянул рассудительный Баран, покусывая рано поседевший ус, - на службе чужому дяде не разбогатеешь, лучше самому командовать людьми, чем до старости ходить в холуях.
- Легко сказать. Как ты собираешься власть взять? Тут уже есть хозяин. Так все прямо разбежались кланяться и просить: «Мудрый Баран, владей нами. Земля наша богата обильна, а порядка на ней нет! Тьфу», - сказал Гисли, язвительно кривя узкие губы, и длинно сплюнул.
- Вы глупцы, - протянул умный Баран, - местные людишки неплохо живут. Почему нам не стать хозяевами здесь? Земли хватит. Если мы впятером будем вместе, - мужчина вытянул вперёд правую руку, - они будут у нас вот где, - сказал Баран и с силой сжал сухой, жилистый кулак, покрытый светлыми волосами.
- Тебе местный ярл не позволит взять власть, - вновь заспорил желчный Гисли, - пришельцев нигде не любят.
- Недовольных и обиженных в любом месте много. Этим надо воспользоваться. Мы поможем Гундосому отодвинуть папашу, ведь он по закону настоящий наследник, а там посмотрим на его поведение, - усмехнулся мудрый Баран, - для местных Красавчик такой же чужой как мы. Его свергнуть будет проще чем старика Харда!
- Смотрите, смотрите! - закричал рыжий Хрут, лежащий лицом к морю, и показал рукой в синюю, слепящую даль. Далеко, далеко близко к горизонту между небом и землёй повисли два полосатых паруса.
Хард не прожил бы долгую жизнь, если бы был глупым человеком. Пятеро чужаков могли представлять для него опасность, но и изгонять мужчин из своих земель ярл не хотел. Понурый собирался поступить с ними как разумный человек поступает с одичалыми псами. Стаю нужно разъединить и приучить есть с его руки. Седоусого Барана, который производил впечатление самого разумного, а значит и самого опасного, отправил на север выменивать моржовую кость на тряпки и бусы, что привёз из Хайтибу, дав в помощники надёжных людей. Толстого Бо и вечно всем недовольного Гисли определил на ремонт кораблей. Здоровяка Свейна и рыжего Хута оставил ходить за скотом, но в дне пути друг от друга. Рыжему в помощники определил чернявого мальца, которого купил в Хайтабю. Здоровяку Свейну - лысого. Иноземцы с северянами не столкуются. Христианского жреца оставил в центральной усадьбе для услужения. Сына решил держать подле себя. Пусть учится управлять людьми, да и под присмотром всегда будет. Много беспечных отцов ушли раньше времени в объятья синерожей Хель заботой сыновей, спешащих стать ярлами. Так рассудил мудрый Хард.
«Ту-тук, ту-тук, ту-тук», — бьётся в широкой груди чёрное сердце шамана. «Кын-кын, кын-кын», — звучит бубен в сильных руках. «Хейя- хейя, хейя-хейя», - рвётся из горла песня. Могучий шаман Айнханна Чёрный Хорёк прозревает будущее. Едкий дым костра из сырых ивовых веток ест глаза и отгоняет гнус от гладкого, безволосого тела. Бренная оболочка могучего шамана бьётся в магическом трансе. Исторглась из чрева тень-душа и провалилась в дыру между мирами. Видит шаман - покорился его воле заносчивый охотник Чувкасы. Везёт охотник в стойбище Айнханна свою любимую дочь красавицу Паму Белое Пёрышко, чтобы вернуть её к жизни. Много дней камлал Хорёк, насылал болезнь на гордую красавицу. Пронзила «шаманская стрела» тело девушки. Только Айнханна, или другой более могущественный шаман способен вернуть Паму к жизни. Но могущественней и сильнее шамана чем Айнханна в стране Олених людей нет. На весеннем празднике у Больших Озёр увидел Паму Айнханна. Много олених упряжек съехалось на праздник. Дымы очагов синим туманом повисли над священными водами. Много молодых женщин привезли отцы, чтобы найти им мужа-кормильца, но краше дочери охотника Чувкасы не было на празднике. Двенадцать зим и вёсен видела красавица. Созрело чрево девы для посева. Давно живёт шаман, много праздников помнит, но такой красавицы как Белое Пёрышко ни разу не встречал. Загорелось сердце, захотел Айнханна жениться. Есть две жены у шамана, но сморщились их лица от жаркого солнца и холодного ветра, издрябли чрева родами, детские рты иссушили груди. Надоели докучливые ласки старых жён могучему Айнханна. Краснее спелой брусники уста молодой Памы, ноги как два жирных лосося, лицо круглое и плоское как солнце на восходе. Когда идёт, парка из шкуры на тугих бёдрах двигается как зад осенней оленухи, волнуя мужские сердца. Попросил шаман отдать ему Паму в жёны, но получил отказ от дерзкого охотника. Только самый сильный мужчина, смелый воин и умелый добытчик достоин его дочери. Ты куда старик лезешь? Посмотри на себя. Нижняя губа твоя отвисла как у больного оленя, в уголках глаз зелёный гной, изо рта пахнет как из гнилой медвежьей пасти. Проклял Айнханна охотника, наложил на дерзкого самое страшное заклинание. Чувкасы должен был умереть на месте, но гордец только рассмеялся в лицо шамана и ушёл, поигрывая смертоносным копьём в сильных и умелых руках. Видно предки защитили охотника, или Торнрак — дух-покровитель прогневался и не пожелал выполнять волю шамана Айнханна. Злорадство и насмешку увидел старик в глазах молодых охотников. Не смог вынести позора шаман. В тот же день его жёны свернули лагерь, и Айнханна откочевал к Берегу Солёной Воды, где в давние времена обрёл своего Торнрака, силу, могущество и власть над людьми, которую дух ему дал.
Верный слуга Харда здоровяк Гарди, которого ярл отправил с торговой экспедицией на север, мог быть доволен. Баран Седоусый с лапландцами поступил так, как заслуживают эти звери. Гарди всегда удивлялся, почему ярл Хард торгует с дикарями, а не забирает у них всё что приглянулось, как следует поступать смелым викингам. Однажды он набрался смелости и спросил об этом у хозяина. Хард ответил поговоркой. «Вернётся обратно, говаривал хозяин, откармливая свинью салом». Потом обидно рассмеялся. При чём тут свинья? Одно слово «Сказочник». Но если ты сказочник, сиди у очага, грей старые кости, не путайся у смелых ребят под ногами со своими побасёнками! Гарди не находит ничего общего между лапландцами и свиньями, кроме того что те и другие мерзко воняют, но всё же по началу, боясь ослушаться воли своего ярла, викинги торговали. Скоро товары были с немалой выгодой распроданы, а корабли полны тяжёлыми моржовыми бивнями, драгоценными шкурками песцов и белок, золотистых рысей, редких соболей. Однажды вечером Баран сказал Гарди, посмеиваясь в седой ус: «Гарди, я вижу ты разумный человек и способен понять свою выгоду. Мы с тобой уже не молоды. Пора о себе позаботиться. Для ярла, да продлит Тор над ним своё благоволение, работу мы сделали. Почему не поискать удачу для себя?»
- Но товаров для обмена у нас уже нет, - возразил Гарди, - что мы предложим дикарям?
- Зачем им что-то вообще предлагать? - удивился Баран. - Мы возьмём всё что надо сами!
- Но ярл Хард запретил так делать!
- Ярл Хард, ярл Хард, - с раздражением и насмешкой в голосе перебил здоровяка умный Баран, - не надоело ли вам, смелым парням, во всём слушаться выжившего из ума старика и жить по его указке? Мы не нарушим его правил. Времени у нас достаточно, в кораблях много сильных мужчин и еды. Пройдём дальше на север и возьмём себе всё что нам надо без оглядки на ярла. Это будет наша добыча.
- Ну, не знаю..,- с сомнением в голосе протянул верный Гарди, - надо с ребятами посоветоваться.
Рано утром два драккара вышли на вёслах в море, поставили мачты, распустили паруса, поймали ветер и двинулись на север. На переднем в седые усы усмехался умный Баран.
- 4 -
Брат Михаил имел все основания быть благодарным Богу за то что оказался среди язычников, но слабая человеческая душа роптала: «За какие грехи, Боже, ты подвергаешь тело моё новым испытаниям? Разве за верную службу церкви не достоин я благодарности?» Чего жалуешься убогая? Не ты ли чаяла нести слово Учителя в тёмные головы дикарей? Разве с младых ногтей, будучи послушником, ты не мечтал отдать жизнь за истинную веру, чтобы обрести вечное блаженство на том свете подле престола Господа Бога нашего? То и печально, что желанное блаженство Спаситель обещал в жизни иной, а живём мы в этой. Страшные сомнения посещают душу монаха. Язычники-норманны, верующие в своих ложных богов, легко расстаются с жизнью и прямиком отправляются в ад, в уверенности что следуют райской дорогой. Не может их языческий рай быть нашим адом. Отец Михаила был язычником. Его душа сейчас в аду? За что? В те тёмные времена на родине не слышали проповеди Спасителя. Христиан не было, не было церквей, монахов, священников! Все люди поклонялись деревьям и камням, поставленным в круг. Глупо конечно. Как мертвые камни и деревяшки могут помочь человеку в обретении вечной жизни? Гнал от себя греховные мысли монах, беспощадной рукой выпалывал плевела неверия, внушённые без сомнения, дьяволом. Но силён враг рода человеческого!
Ранее утро. Лёгкая лодка тёмным силуэтом птицы скользит по живой от дыхания моря поверхности воды. Солнце ещё где-то там за тёмными как лодка горами на востоке, за ночь пропитавшимися чернотой, но его светлые лучи уже зажгли длинные серебристые облака на светлом небе, куделями серебристой шерсти протянувшимися от одного края горизонта до другого и их зеркальные отражения в глубокой воде. Гребец за вёслами никудышный - вёсла часто срываются, бестолково плещут о воду. Человек на корме в непромокаемой одежде из китовых кишок досадливо морщится, но замечаний не делает. Наконец, когда лодка достигает нужного ему места, подымает руку, командует гребцу: «Тише», берёт со дна лодки рыболовную снасть, насаживает на крупный костяной крючок снулую рыбёшку и опускает наживку за борт. «Греби легче, - просит он, - будет нам вечером закуска к пиву». Человек за вёслами изо всех сил старается выполнить просьбу. У него почти получается. Рыбак разматывает длинную леску, свитую из тонких, пеньковых волокон. Руки привычно орудуют рогаткой из рябины, разматывая снасть. Человек в непромокаемой одежде то опускает наживку до самого дна, то поддёргивает на пол глубины. Солнце медной камбалой вынырнуло из-за чёрных гор на небо, осветив поверхность моря и людей в лодке. Гребец — смуглый мужчина с худым лицом до самых глаз заросшим клочковатой, неряшливой бородой. Человек с рыболовной снастью много старше, но его седая борода тщательно вымыта, расчёсана и заботливо заплетена в две косички, свисающие по обе стороны квадратного подбородка. На поясе рыбака дорогой меч.
- Так ты утверждаешь, что твой Бог вознёсся на небо? - спросил человек с мечом чернявого гребца, словно продолжая отложенный разговор и не переставая ловко орудовать снастью.
- Вознёсся! - быстро ответил чернявый, стараясь удержать ровный ход лодки.
- И теперь он на небе рядом с богом-отцом?
- Конечно!
- То есть их двое?
-Двое, - ответил, чуть замешкавшись, человек за вёслами, не понимая куда клонит собеседник, но уже начиная раздражаться.
- Так твоих богов двое или один? Ты сам в вечерней беседе утверждал, что Бог у вас один, а мы - невежественные язычники, коль у нас много богов, - рыбак довольно рассмеялся, поймав на противоречии в богословском споре христианина.
- Как ты не поймёшь… - брат Михаил чуть не бросил вёсла, подбирая нужные слова, в которых можно доступно рассказать язычнику о святой троице, но жадный палтус схватил наживку, ярл Хард подсёк, и теологическая беседа закончилась.
Людям Гарди и Барана удалось разграбить несколько мелких поселений на побережье. К их разочарованию, добыча оказалась ничтожной: тюленьи шкуры, тюленье вонючее мясо, тюлений жир; ни каких белок, рысей, песцов и соболей. Чуть большую ценность представляли несколько пар огромных моржовых бивней, из которых дикари делают полозья для своих саней. Гарди стал задумываться, уж не прав ли старый Хард, предпочитая торговать с лопарями. Дикари сами тащили ярлу свой товар, а так бегай за каждым узкоглазым по болотам, рискуя получить в брюхо стрелу с каменным наконечником. Гарди сам видел, как ловко северные охотники орудуют луками. Но умный Баран не дал времени думать впавшему в сомнения подельнику. Вечером сказал: «Глупо искать меха у народа моря. Песцы и белки не живут в воде. Они живут в лесу. Где живут звери, там живут и охотники за зверем. Надо идти вглубь берега». Гарди восхитился умом и проницательностью нового друга, но всё же спросил: «А как ты пройдёшь вглубь суши, бросишь суда, полные добра? Много мы пешком по камням и болотам набегаем!» «Подымемся по реке на кораблях, - ответил на это Баран, - а по какой из рек лучше подняться расспросим у местных дикарей. Должен один дикарь знать, где находится другие!»
Пятерых охотников поймали возле туши убитой ими белухи. Лодка дикарей из тонких палочек и кожи была величиной с их добычу. Охотники напуганы и сбиты с толку - похоже никогда не видели белого человека и кораблей из дерева. Баран вновь приятно удивил Гарди, умением добиваться цели. Викинг взял в одну руку меч в другую меха, потряс шкурками возле лица первого дикаря и спросил: «Где?» Охотник недоуменно пожал плечами. Баран перерезал ему глотку. К восторгу людей Гарди, Баран сделал это так споро и ловко, что ни одна капля крови не попала на драгоценный мех. «Где?» - спросил викинг у следующего. Дикарь в ужасе схватился за горло словно пытался удержать руками голову на плечах и закрыл глаза. «Этот тоже не понимает!» - рассмеялся Гарди. Баран ударил мечом, легко разбив череп под грязным, меховым капюшоном. Дикарь упал. Кровь охотников смешалась с кровью их добычи, окрасив прибрежную гальку красным. «Саам, саам! - завопил третий охотник, видимо самый сообразительный из всех дикарей, показывая рукой куда-то в глубину морского залива где по цвету воды можно было предположить наличие устья большой реки. «За вёсла, ребята! - скомандовал умный Баран. - Посмотрим, где эти «саамы»!
Течение в реке было слишком быстрым. Пришлось тащить корабли бечевой. Ноги оскальзывались на мокрой гальке, лямки резали плечи. Ребята матерились. Первоначальный азарт быстро схлынул, а дикари на все вопросы махали рукой вверх по течению и твердили своё «саам». Гарди потерял терпение, треснул одного из них по затылку и заорал: «Как долго? Как долго?» Охотники от страха повалились на землю и закрыли головы руками. «Они тебя не понимают. Попробуй спросить по другому. Только никого не убивай!» - мягко сказал Баран. Он уже жалел, что неразумно убил двух дикарей. Их руки сейчас бы пригодились для тяжёлой работы.
Гарди задумался. От непривычного усилия пот выступил на конопатом носу. Наконец его осенило. Норвежец ткнул пальцем в солнце, затем изобразил что идёт, спросил своё: «Как долго?» Вопросительно уставился на охотников. Дикари смотрели на Гарди, изо всех сил стараясь понять что от них требуют эти белокожие и косматые злые духи, явившиеся в лодках из драгоценного дерева, и легко убившие их товарищей. Норвежец стал злиться. Он ещё раз показал на солнце, потом изобразил спящего, изобразил что тащит лодку, махнул рукой вверх по реке, сказал «саам», стал показывать им пальцы: один, два, три. Когда Гарди дошёл до пяти, широколицый охотник, который первый закричал «саам» вдруг что-то залопотал своим товарищам, замахал руками, соскочил на ноги. Голос дикаря был высокий и пронзительный как у чайки. Плосколицый махнул рукой вверх по реке, сделал вид что тянет лодку, показал на солнце и выставил перед лицом норвежца два грязных пальца. Баран поощрил успехи ученика довольной улыбкой. Гарди почувствовал себя польщённым.
По возвращению из Хайтабю Кэйа ходила как потерянная. Старая нянька напрасно жаловалась отцу, девочка не желала заниматься женской работой. Днём бродила с луком и стрелами по окрестным лесам, а вечера проводила, швыряя тяжёлый топор в старый пень за домом. Дружбы между старшим братом и Кэйей не случилась, как ни старался старый Хард их сблизить, поручая своим детям совместные дела. Так бывает, что братья и сёстры оказываются чужими друг другу, несмотря на все старания родителей. Наверное мудрые Боги близость нам устанавливают не по крови, а по сродству душ. Болли ревниво отнёсся к появлению в семье младшей. Если сестра выйдет замуж и родит, будет ещё один претендент на батюшкино наследство. Ему это надо? Красавчик злился на отца. Старик разогнал всех его людей по дальним хуторам, сам бездельничает в обществе чернявого раба. Хитрый христианин влез в душу к отцу. С восторженным выражением на лице слушает нелепые вирши, которые как катышки из-под хвоста овцы сыпятся из Харда, возомнившего себя настоящим скальдом. «Скальды — избранники Одина, отведавшие волшебного мёда поэзии, - с неприязнью думает Болли об отце, - чёрта с два! Просто хитржопые болтуны, предпочитающие греть яйца у безопасного очага, призывая молодых дураков к подвигам. Другим - странствия и страдания в чужих землях, кровавые раны, ранняя смерть. Себе - тёплый очаг, жратву три раза в день, мягкую, ласковую бабу под боком». Красавчик вспомнил о Тофе и глухо застонал. Женщина всё больше ему нравилась. Она не была приторной, как другие бабы. Её всё время приходилось упрашивать и уламывать. С возвращением отца, это стало труднее и опаснее делать. Хорошо, сестра до позднего вечера пропадает в лесу, а Хард со своим рабом часто уходят на рыбалку на маленькой лодке, но на хуторе и без них много людей, так что приходиться всё время держать ухо востро. Неизвестно как отец отнесётся к его шашням с Тофой. Герои, о которых любит петь отец, убивали сыновей за куда меньшие провинности. Хард Сказочник конечно не Зигфрид — победитель драконов и не могучий Беовульф, но из дома родного сына выгнать - это с него станется.
Страстное желание победить смерть и оживить мёртвую девушку продолжало жить в душе Балдуина. Только оно позволяло вытерпеть абсурд каждодневного существования и тяжёлых испытаний, выпавших на долю злосчастного рыцаря. Другие рабы его сторонились и избегали, как люди сторонятся и избегают опасного зверя. Работу и обязанности Балдуин выбирал себе сам и тщательно их выполнял. Это была черта его характера — всё делать хорошо. Здоровяк Свейн лысого не трогал, предпочитая утверждать свою власть за счёт других людей. Балдуин спать устроился у овечьего загона, а не в душном доме, где поедом заедали вши. Свейн не возражал. Раб ни куда не денется. Человеку в одиночку в этих землях не выжить. Кроме того норвежец имел возможность неоднократно убедиться в чуткости сна лысого раба. Двуногая собака во дворе — это всегда хорошо. Здоровяк любил поспать и спал крепко. Душа словно вылетала из тела, за что несчастный Свейн не раз бывал бит приятелями, когда засыпал в карауле.
На второй день пути долина реки выположилась. Густые заросли горной ивы сплошным ковром покрыли берега. Пошли на вёслах, хоть течение было сильным. Следов пребывания людей по-прежнему не было. Картина навевала тоску и уныние: пустые, безлесные, каменистые склоны, покрытые разноцветными пятнами лишайников и мха, зарослями низкорослых, стелющихся по земле кустарников. Когда день кончился, Баран и Гарди вновь призвали к себе разговорчивого дикаря. Тот сразу понял о чём пойдёт речь и показал норманнам согнутый палец, потом немного поколебавшись только верхнюю фалангу указательного пальца. Ночевали на берегу. Вокруг в траве было много олених черепов. Охотник ткнул в кости рукой и несколько раз произнёс: «Саам, саам». Что он имел в виду? То ли оленей зовут саам, то ли этих животных саамы убили.
Берега реки отступили, и корабли оказались в озере. На продуваемой ветром высокой береговой террасе среди побелевших от времени рогатых олених черепов показались с десяток разбросанных в живописном беспорядке человеческих жилищ из шкур и жердей, похожих на неопрятные птичьи гнёзда. Синий дым длинными полосами висел над стойбищем. «Саам, саам!» - закричали в возбуждении пленные дикари, показывая руками на террасу. Викинги радостно загоготали и налегли на вёсла. Драккары понеслись к берегу.
На Баране была длинная франкская кольчуга двойного плетения. Чтобы продемонстрировать дикарям могущество, викинг позволил ударить себя в грудь копьём с костяным наконечником. Больно конечно, но что поделаешь. Лучший способ подавить волю к сопротивлению — показать свою неуязвимость и беспощадность. Баран громко рассмеялся в лицо нападавшему, выхватил стальной меч и одним длинным движением руки от бедра снёс дикарю голову. Не успело тело упасть на землю, викинг поразил смертоносным мечом ещё двух воинов, не переставая хохотать как безумный. Это всегда вызывало нужный эффект. Дикари бросили оружие и попытались удрать. Их не ловили. Мест для рабов на драккарах не было.
Шкур в стойбище саамов оказалось достаточно. Драккары нагрузили с верхом. Тюки с пушниной возвышались над бортами и мешали грести. Рядом с оленьими черепами легли тела людей, съевших этих оленей. Духи всегда возвращают своё. Таков закон земли.
По расчётам ярла корабли Барана и Гарда уже должны были вернуться. Но путь добытчиков не близкий, полярные воды коварны. Задержка в одну-две недели вполне возможна. Сынок Болли в делах рвения не проявлял, предпочитал сидеть дома. Отца избегал, большую часть времени пропадая возле кухни. «Никак наесться не может, или тут кроется другая причина?» - иногда задумывался старый ярл, но всегда находились десятки дел, отвлекающих его от беспокойных мыслей. Человек хуже всего видит, что твориться у него ближе носа, хоть происходит всё на его глазах. Харду приятно, что его женщина безропотно взяла на себя заботу о несчастном Болли, за столом откладывает сыну лучшие куски и обстирывает. День стал заметно короче. Вечерами приходится жечь жировые лампы. Женщины пряли и болтали. Жужжала прялка, руки привычно тянули нескончаемую нить. Высокие голоса вплетались в серое неокрашенное полотно, распяленное на деревянной раме ткацкого станка. Меж людей бродила недавно ощенившаяся сука Герда с розовыми сосками попарно будто рожки, торчащими из отвислого живота, и выпрашивала ласку. Уловы были хорошими. Еды хватало и людям, и собакам. Ярл Хард играл в хитроумные тавлеи с жрецом Ормом и всё время выигрывал. От этого настроение у старика портилось и пропадал интерес к состязанию. Всегда заранее знать результат схватки скучно! Попытка вовлечь в игру Михаила провалилась. Франк был слишком тупой для высокого искусства божественной игры на клетчатой доске, едва разучил правила. Кэйа лучше играла в детстве. Сейчас девчонку за доску не усадишь, продолжает изнурять себя охотой и воинскими упражнениями, даже с лица спала, но это только пошло ей на пользу. Синие глазищи так и полыхают на похудевшем лице. Чего этим женихам надо? С такой женой как его младшая дочь ни одна беда не страшна! Как легко вышвырнула здоровенного мужика в грязную канаву, словно расшалившаяся девчонка надоевшую тряпичную куклу. Пожалуй и телом, и умом его младшенькая посильнее сынка будет. Ей бы надёжного мужика и можно с лёгким сердцем готовиться в Вальхаллу. Конечно, Хард помирать пока не собирался, но старики любят перед близкими поговорить о собственной смерти.
Умный Баран не позволил взять на борт баб из стойбища. По опыту знал, что это хорошим не кончится. Мужики обязательно передерутся из-за женщин. Но воспротивиться плотским утехам на берегу был бессилен, да и не пытался. К чему? Пусть молодые вдоволь потешат горячую кровь. Сам таким был.
- 5 -
Полная луна сменилась убывающей, а заносчивого охотника Чувкасы с дочерью не было. Измучился шаман. Потерял покой и сон. Стоило закрыть глаза, пред ними возникало белое и нежное, как мясо молодой куропатки, тело девушки. Чтобы дух Тонрак набрал силу, Айнханна дал кровавую жертву, убив собаку, увязавшуюся за его волокушами от стойбища на Больших озёрах. Результата не последовало. Видно сильно ослаб дух-покровитель, странствуя между мирами. Осталось дать Торнраку по-настоящему сильную еду. Самая сильная еда для духа — сладкая человечина. Люди рассказывают, что в старые времена легендарный шаман Тыхтух Россомаха дал в жертву своему духу сына и обрёл невиданную силу. Но сыновья Айнханна давно выросли и кочуют отдельно. Жаль духу нельзя отдать старых жён. Любое существо, по воле луны исторгающее из себя кровь, считается нечистым и не может быть поднесено небесам. Айнханна Хорёк даст своему Торнраку такую жертву, которую ни один другой шаман не давал — часть себя. Предстояло решить какой частью тела можно умилостивить закапризничавшего духа. Айнханна хотел пожертвовать мизинцем, но такая подачка великому духу показалась слишком ничтожной. Его дух не такой, чтобы дешёвкой удовлетвориться.
Обретение духа-покровителя досталось Айнханна непросто. Их отец Унак Чайка был слабый шаман. Камлать не любил и не умел, лечил людей травами и заклинаниями. Не помогли травы самому Унаку — умер рано. Прежде чем уйти, научил их с младшим братом Тыпхином Куропаткой всему, что знал сам. Первым искать Торнрака отправился Айнханна. Была зима. Солнце почти не подымалось из-за гор. Длинными ночами на близком небе, затмевая звёздный свет, полыхали костры полярного сияния. В тундре было холодно и страшно. Сколько не скитался сын шамана, ничего кроме голода не почувствовал, никого не нашёл, чуть не умер. С горечью в душе и обмороженным лицом, едва живой вернулся в стойбище к жене и ребёнку.
Настала очередь младшего. Куропатка быстро обрёл духа-покровителя. По рассказу дух Тыпхину явился в обличье корня карликовой берёзы. После недели странствий брат лежал в забытьи, не осознавая жив ли он ещё или уже умер. Дул сильный ветер, вырывая из тундры пласты наста. Внезапно у головы юноши из-под снега вынырнул толстый побег с руками-ветками и морщинистым, как старая кора, лицом. Дух стал корчить человеку рожи и говорить какие-то слова на таинственном языке, похожем на завывания ветра в снежных застругах. Испугался Куропатка, выхватил нож, попытался ударить духа. Упал драгоценный нож в снег. Бросился Тыпхин на корень, принялся с ним бороться. Долго сопротивлялся своенравный Торнрак, царапал лицо. Не сдался будущий шаман, окровавил ногти на руках, но оторвал ветку от спины духа, выставил её перед собой и смело сказал:
- Ты Капогин — дух лесов. Я узнал тебя и назвал твоё имя. Теперь ты в моей власти. Отныне ты будешь являться по первому моему зову и служить мне. В залог я оставляю себе твою ветку.
Берёзовую ветку шаман Тыпхин зашил в пояс и никогда с ней больше не расставался.
Узнав, что младший брат мужа вернулся с успехом, молодая жена Айнханна стала попрекать его в том, что он никудышный охотник, неспособный прокормить семью, что он начисто лишён дара, коли не может обрести духа-покровителя. Но Айнханна легко отговорился: «Слушай меня, глупая женщина, и передай мои слова всем людям стойбища. Духи не хотят, чтобы я стал охотником. Я искал своего духа не в том месте. Мой могучий Торнрак живёт далеко. Он зовёт меня, я его найду и стану самым великим шаманом, который только жил на земле Людей!» А про себя подумал: «Младший брат потерял нож из драгоценной меди, взамен обрёл жалкую палку. Я буду странствовать пока не найду такого духа, который в знак покорности даст мне много вещей. Пусть неверующие в мою силу сдохнут от зависти. А первой будет моя сварливая жена».
Айнханна оставил жену с новорожденным сыном на брата и ушёл в сторону гор ещё до рассвета. Провожали его только голодные собаки. Стоял жуткий мороз, но будущему шаману не было холодно. Не терпелось обрести духа-покровителя. Занащенный зимними ветрами снег был твёрдым, как моржовый клык. Юноша решил - дух-покровитель из крепкого камня будет сильнее деревянного Торнрака младшего брата. Страдая от приступов голода и рези в пустом животе, семь дней просидел Айнханна среди холодных камней, умирая и оживая. Пил воду из снега, который топил теплом своего тела. Воды было мало. Никто не вышел из мёртвого камня навстречу шаману. Отчаялся Айнханна. Побрёл куда глаза глядят. Пути домой для него не было. «Лучше умру, чем вернусь в стойбище с пустыми руками. В горах нет моего духа, буду искать в другом месте, - решил юноша, - погибну, но добьюсь своего».
Решил Айнханна спуститься к Великой незамерзающей солёной Воде. Может там ждёт его дух-покровитель?
Великая Вода парила. Белые струи подвижные, как морские водоросли, подымались в сером безбрежном пространстве из неба и воды. Почти сразу на пляже из круглых галек Айнханна набрёл на полусъеденую тушу моржа. Мясо размокло в солёной воде и воняло мочевиной, но впервые за много дней юноша наелся. Айнханна заснул рядом с падалью, хоть каждый знает, что делать этого не следует. Очнулся от того, что кто-то дёргал его за парку, сердито урча. «Торнрак», - подумал шаман, но это был всего лишь голодный песец. Юноша с трудом сел. Голова кружилась. Туши моржа рядом не было. «Унесло водой, - равнодушно подумал Айнханна, - наверное я скоро умру». Хотелось пить. Он повернулся вслед песцу, уносящему клок от его меховой одежды, и увидел его — своего Торнрака!
Дни увеличивались, пока не слились в один длинный и томительный день. Ночи без тьмы измучили Кэйю. Чудесный голос, зовущий любить, звучал в голове непрестанно. Она не могла напеть мелодию, пересказать слова неведомой речи, но они навсегда поселились в её голове и сердце. Напрасно пыталась обмануть себя усталостью.
Вчера на охоте подстрелила косулю. Маленькое тело, пронзённое её стрелой, упало в траву. Животное было ещё живо и пыталось подняться на ноги, когда девушка подбежала, чтобы перерезать ему горло и прекратить страдания. Прежде чем умереть, олень посмотрел ей в глаза. В его взгляде Кэйя прочла ту же тоску, что день и ночь сжигают её сердце. Девушка заплакала и ударила ножом.
Айнханна решил, что Торнрак сделан из снега и льда. Белая фигура сидела на корме огромного каяка, вмёрзшего в кусок ледяного поля, принесённого с севера. Страх обуял Айнханна, ноги задрожали. Юноша знал, что должен вступить в схватку с неведомым духом и победить его. Будущий шаман потрогал самый сильный отцовский амулет — коготь белого медведя, хотел произнести заклинания, но неведомая сила склеила губы. По-звериному зарычав, Айнханна побежал к Торнраку, каждый миг опасаясь, что видение исчезнет, и ему придётся начинать поиски сначала. Но Торнрак не исчез. Льдина, на которой он приплыл из неведомых земель, больно толкнула шамана в ногу. От боли рот Айнханна раскрылся, стал выкрикивать слова на языке духов, который вдруг шаману стал понятен. «Эй, эй, эй! - кричал шаман, - Я Айнханна. Я твой хозяин. Я тебя не боюсь!» В каяке было полно снега и льда. Торнрак не пытался убежать, неподвижно сидел на корме и смотрел на шамана мёртвыми глазами из голубого льда. Замёрзшие волосы, цвета лишайника, торчали вокруг белого, как снег, лица с чёрным провалом рта...
...Молодой шаман очнулся от качки. С трудом поднялся на четвереньки. Ветер. Каяк медленно несёт течением по Незамерзающей воде. Чёрная стена берега скользит вдоль борта. Колотушкой шаманского бубна бьют волны о скалы. Торнрака рядом не было. Во рту солоно от крови. Вспомнил, как бросился на злого духа, вцепился в рыжие, замороженные волосы и потянул на себя. Торнрак сопротивлялся. Шаман дёрнул сильнее. Неожиданно дух бросился на Айнханна и повалил его на спину. Торнрак был тяжёлый. Дышать стало нечем. Шаман почувствовал, что умирает, от бессилия зарычал и вцепился зубами в белое ледяное лицо с чёрными пятнами от глубоких язв... Потом в памяти был провал. Но очевидно, он победил Торнрака, иначе дух не оставил бы ему свой каяк. Айнханна осмотрел добычу. Каяк оказался не из льда. Подо льдом был деревянным. Таких толстых деревьев, какие дух использовал для постройки корабля, на земле не растёт. Может они растут в земле духов, куда его сейчас несёт волшебный каяк? Айнханна задумался - нужно ли ему в страну Торнраков. Кем он там будет - простой смертный среди могущественных. «Нет, - решил он, - я не буду последним. Лучше я стану самым сильным среди людей!» Шаман прикрыл глаза и забормотал заклинания на языке духов, призывая своего Торнрака направить волшебный каяк к берегу. Душа шамана легко вывалилась из чрева и отправилась странствовать между мирами. Дух-покровитель его услышал и повиновался. Волны прибили каяк к берегу.
У Харда заболел зуб. Подумаешь зуб. Пустяковое дело для настоящего мужчины. В сагах Харда Сказителя герои не такое выдерживали. Но то в сагах. Морду Сказителю разнесло так, что половиной лица стал похож на моржа. Эта чужая половина дёргала, пронзала тело болью от макушки до кишок, заставляла выть волком, взывая к богам об избавлении. Не слышат вопля страждущего равнодушные боги.
Жрец Одина Орм, достался Харду в «наследство». Честолюбивый Орм подталкивал ярлов на мятеж против конунга Харольда Косматого, чтобы стать верховным жрецом при новом конунге. После неудачной для них битвы при Харфсфьёрде, увязался с Хардом Сказителем на север. По здравому размышлению, свой жрец Одина Харду без надобности. Ярл в изгнании - птица не высокого полёта. С простыми обрядами почитания предков справляется сам. Другое дело жрецы мудрого Одина. Уж слишком суров и требователен их Бог. Потому состоят эти жрецы при конунгах. Кто ещё обеспечит кровавую человеческую жертву их беспощадному богу? С другой стороны, жрец на службе у любого вождя делает этого вождя более авторитетным, пусть командуешь ты сотней баб и ребятишек, а воинов у тебя меньше чем пальцев на двух руках - остальные погибли, либо сбежали в викинги.
Когда зуб только заболел, чернявый христианин тут же предложил его вырвать. «Себе рви!» - сказал сердито ярл монаху и пошёл за помощью к жрецу Одина. Знаток волшебных рун заглянул в рот к Харду, поморщился и сказал, что для его Бога справиться с больным зубом — пустяк. Пусть только ярл даст людей и дерева, построить вокруг алтаря Одину хоф — храм достойный могучего Бога. Орм заводил речь про хоф всякий раз, когда у Харда возникала потребность в помощи Одина. Ярл обещал, но всегда находились дела более важные для выживания маленькой общины, чем строительство храма. На этот раз Орм, наученный горьким опытом прежних пустых обещаний и посулов, потребовал, чтобы ярл поклялся перед Одином своей удачей. Доведённый зубной болью до отчаяния, Хард сказал: «Если боль к утру пройдёт, клянусь тебе, могущественный Один, на дом для твоего алтаря срубить рощу в Овечьей гавани и самому вместе со всеми своими людьми принять участие в строительстве хофа!» «Клянись удачей!» - потребовал беспощадный жрец. «Клянусь», - неохотно сказал ярл, до последнего надеющийся увильнуть от обязывающей клятвы. Орм начертил на лице ярла магические руны, дал выпить вонючей настойки из грибов, и велел ложиться спать. От чудесной настойки из мухоморов язык онемел, в голове привычно закружилось, боль утихла.
Боль вернулась, едва ярл переступил порог собственного дома. Хард, немного поколебавшись, допил настойку. Мир распался на части. Душа отправилась в странствие. «Могущественна власть одноглазого Бога. Хорошо, что не позволил рвать зуб...», - думал Хард, отлетая в пространство между мирами.
Хард проснулся от боли. Щека раздулась, как брюхо овцы, обожравшейся росяным сеном. «Хрен на воротник болтуну Орму с его одноглазым богом, а не храм!» - зло подумал ярл и испугался своих мыслей. Бог мог услышать нечестивца и жестоко покарать. Хард отправил Болли к жрецу за новой порцией настойки из грибов и стал мотаться по дому, держась за опухшую щёку и тихонько подвывая. Старая Ода попыталась лечить хозяина чесноком, но он так на неё наорал, что бедная женщина спешно удалилась со слезами на глазах. Вернулся сын и передал слова жреца, что если сегодня ярл ещё выпьет настойки, его душа навсегда покинет тело. «Будь ты проклят, обманщик, - прошипел Хард, - лучше навсегда затеряться в потусторонних мирах, чем терпеть эти муки».
Хард продержался двое суток. Находил короткие мгновенья передышки от боли только под действием настойки из грибов. Стоило душе вернуться в тело, муки возобновлялись с новой силой. На третьи сутки ярл призвал христианина, выпил настойки, сказал: «Рви!» и открыл рот.
В каяке злого духа не оказалось ни крошки еды, но там было много иных замечательных вещей. «Наверное Торнраку не нужна пища!» - подумал шаман. Сил вытащить на берег вмёрзшую в лёд лодку не было. Весь короткий день перетаскивал на пляж из гальки доставшееся ему добро. Выбился из сил. Наколол льда ножом, найденным в каяке, развёл костёр на борту лодки, натопил воды в блестящей, как лёд, кастрюле из неведомого металла, впервые за много дней напился и провалился в сон. Вначале Айнханна было хорошо - тепло и покойно, но скоро явился Торнрак и стал отбирать свой каяк. «Я тебя победил, - сказал духу шаман, - ты должен мне повиноваться!» Но Торнрак только рассмеялся в ответ, схватил за грудь Айнханна и стал душить. От тела Торнрака исходил нестерпимый жар. Страх обуял Айнханна. Шаман соскочил на ноги, задохнулся дымом. Каяк горел. От жара кожаную одежду стянуло. Юноша выпрыгнул из лодки, ударился грудью о землю, и его душа вновь вылетела из тела.
Торнрак забрал свой каяк. Пропала кастрюля и остальное добро, что Айнханна не успел из него вытащить. Утрата вещей огорчила шамана, но более всего встревожила мысль - кто взял верх в схватке он или Торнрак? Кто кому будет служить?
Полная луна на небе сменилась узким месяцем. Лицо шамана почернело от мороза, а глаза всегда будут слезиться. Но мысли о смерти оставили Айнханна. Непонятная сила гнала вперёд. Только ему - шаману Айнханна духи дали столько добра, что ни в один пояс не зашьёшь. Это не жалкая берёзовая ветка младшего брата. Отныне он будет повелевать духами и людьми.
Тёплый ветер с моря успел съесть прочную корку с поверхности снега, когда страшная фигура в обгорелой одежде, оставляя за собой глубокий след от гружёных саней, показалась ввиду стойбища на берегу Реки Людей. Первыми её увидели собаки и ребятишки. С криками: «Мертвец ожил! Мертвец ожил!» ворвались в неправильный круг из снежных хижин. Иногда ожившие мертвецы с глазами цвета льда забредали к Настоящим Людям. Старики рассказывали, что если такого мертвеца сразу не убить, от него произойдут многие несчастья. Срывая с наконечников копий чехлы из оленей кожи и прилаживая стрелы на тетивы луков, мужчины выскакивали из хижин. «Я пришёл с нужной стороны. Я пришёл с нужной стороны холма!» - прокричала приветствие чёрная фигура на языке Людей. Кое-кто узнал голос юноши, который много дней назад ушёл искать своего Торнрака и исчез. Тех, кто узнал этот голос, охватил страх. Люди стали жаться друг к другу и говорить: «Дух в чёрной одежде идёт к нам. Дух того кто мёртв. Что нам делать?» Собаки глухо ворчали, но не лаяли и не пытались укусить. Женщины украдкой выглядывали из отверстий в стенах снежных хижин, проделанных оттепелью. Завидев группу вооружённых людей, человек закричал: «Это же я, Айнханна! Я не злой дух. Я обрёл своего Торнрака и стал могучим шаманом. Мой Торнрак дал мне много амулетов! Идите посмотрите!» Но люди сказали: «Лучше это существо, притворяющееся человеком, убить!» и стали готовить копья. Тогда чёрный призрак закричал: «Я сын шамана Унака, старший брат Тыпхина Куропатки. Позовите Куропатку. Он меня узнает! Позовите мою женщину, пусть она даст мне еды и воды!»
Из большой иглу, стоявшей поодаль, вышел Тыпхин Куропатка в шаманской шапке с крыльями и поясе, увешанном амулетами, главным из которых была ветка берёзы, зашитая в нарядный чехол из кожи лосося. За его спиной робко жалась жена Айнханна. Шаман Тыпхин был умным человеком, мудрее многих стариков, хоть был их моложе. Он пристально вгляделся в чёрное лицо человека, пришедшего из тундры. «Это же человек! Разве не чуете, как от него пахнет дымом? Разве не видите, как обгорела его одежда и лицо, как слезятся его глаза? - закричал громко Куропатка людям из стойбища, - Я узнаю этого человека. Это мой брат Айнханна Хорёк. От него нам не будет беды!»
Ох, как ты ошибаешься, молодой шаман. Лучше бы охотники из стойбища убили ожившего мертвеца. Много бед и несчастий не свалилось бы на головы Настоящих Людей.
Тыпхин в знак уважения коснулся рукой земли у ног старшего брата, выпрямился, широко улыбнулся, так что глаза превратились в узкие щелки, и хлопнул Айнханна по плечу как равного. Не понравилось такое приветствие шаману, но стерпел он обиду, только губы скривил. Напряжение спало. Охотники, радостно переговариваясь, обступили братьев, с любопытством поглядывая на тяжёлые волокуши. Из снежных хижин высыпали женщины и дети. Потянулись старики. Люди столпились вокруг человека, вернувшегося из объятий смерти и обретшего покровителя. Наступила самая торжественная минута, ради которой Айнханна претерпел столько мук. Острым стальным ножом, отобранным у Торнрака, шаман перерезал верёвки, стягивающие большой вьюк из лохматой шкуры медведя. Чтобы не портить верёвку, мог бы развязать верёвки сам или попросить это сделать встречающих его охотников, но он достал нож. Такого длинного ножа ни у кого нет. Всё время пока тащил добычу по размякшему снегу ярко в деталях представлял, как сверкнёт на солнце нож, как распадутся верёвки и добро — его добро, которое он отобрал у духа с замороженными глазами, предстанет на всеобщее обозрение. Айнханна мечтал о восхищённых взглядах, которыми его наградят люди из стойбища, представлял, как завистью загорятся их глаза, как любая женщина, которую он захочет, глядя на его богатство, бросит ради него мужа, как хитрые отцы будут приходить к нему, расхваливая и предлагая своих незамужних дочек за любую из его вещей. Верёвки лопнули, шкура раскрылась. На мох, клочками торчащий из-под снега, посыпались вещи.
Страх вновь охватил сердца людей. Никогда ни один шаман не возвращался из странствия за Торнраком с такими дарами. Даже знаменитый Тыптух, пожертвовавший духу сына. Чего там только не было: блестящие как солнце кастрюли, острые ножи из серого металла, чёрные топоры с хищными лезвиями, наконечники для стрел и копий. Невиданное возбуждение овладело людьми. Они не видели столько прекрасных вещей. Такого существовать не могло. Возгласы восхищения срывались с уст соплеменников, ещё недавно считавших Айнханна плохим охотником, порченным, ни на что неспособным человеком, которого из жалости кормят удачливые соседи. Желая ещё больше поразить собравшихся людей, шаман развязал невзрачный на вид мешочек и высыпал на ладонь пригоршню ярких, как цветы в летней тундре и прозрачных словно лёд, шариков. Страх ушёл из людских сердец. Не мог Торнрак, создавший такую красоту, быть злым. Всем хотелось любоваться разноцветным сиянием.
Охотники осмелели, пользуясь тем, что руки Айнханна заняты, стали брать и передавать друг другу замечательные дары Торнрака, громко восхищаться тонкостью работы, остротою лезвий. Всем захотелось потрогать чудесные вещи, но людей стало слишком много, вещей не хватило. Тогда они стали выхватывать предметы друг у друга. Каждый захотел посмотреть и потрогать как можно больше. Айнханна наконец ссыпал цветные шарики стеклянного бисера в мешочек и крепко завязал шнурком. Несколько драгоценных шариков упали в снег, и были затоптаны толкающимися людьми. Шаман попытался навести порядок и сложить дары Торнрака в свою волокушу. Но едва ему удавалось убрать какую-нибудь вещь в тюк, её снова хватали чужие руки, и она опять начинала гулять по кругу. Отчаяние и злость охватили Айнханна. Он видел только руки чужих людей, хватавших то, что принадлежало ему и только ему — человеку, победившему злого духа. Молодой шаман стал отбирать вещи, толкаться, визгливо выкрикивая проклятия в уши обезумевших людей. На его лице появилось выражение ярости, чтобы остаться на нём навсегда.
Тыпхин Куропатка с облегчением смотрел на вернувшегося брата. Больше не придётся одному кормить его женщину и ребёнка. Недавно на охоте на морского зверя духи моря забрали единственное копьё Куропатки. Тыпхин знал и чтил законы племени. Всё что принёс Айнханна— принадлежит Айнханну, но не может один человек владеть большим, чем ему нужно для жизни! Брат плохой охотник. Тыпхину новое копьё было нужно, чтобы выжить. Зачем брату лишнее? Ну возьмёшь ты одно копьё в правую руку, другое в левую, а остальные чем держать будешь? От первых Настоящих Людей существует правило: каждый должен делиться с соплеменниками всем, что у него есть. Поэтому Куропатка не колеблясь выбрал из вьюка наконечник для копья, добавил к этому кастрюлю для их с братом женщины и отправился к своей иглу. Он сделал только то, на что имел полное право. У брата оставалось ещё пять наконечников. Это больше чем достаточно одному человеку. Закон не нарушен.
Айнханна смотрел, как брат присвоил себе его вещи. «У меня уже столько никогда не будет, - с ужасом подумал шаман, - а если кому-нибудь захочется забрать остальное? Он что, тоже имеет право на это? Так у меня ничего не останется! Я стану как обычный человек».
Не успел Тыпхин отойти на десяток шагов, как Айнханна выхватил из-за пояса длинный нож из железа, догнал брата и ударил его острым лезвием в плечо. Он действовал так быстро, что никто не успел его остановить. Тыпхин обернулся и свободной рукой зажал рану, из которой хлестала кровь. В глазах младшего брата застыли обида и удивление. На несколько мгновений воцарила зловещая тишина, прерываемая только тяжёлым дыханием Айнханна и детским плачем из соседней иглу. «Слушайте и запомните, люди! - закричал новый шаман, страшно вращая гнилыми глазами, - Отныне будет так: всё что принадлежит одному человеку - это его и только его. Всё, что у меня есть, - это моё. Никто не смеет это брать. Запомни, Куропатка, если ты будешь со мной спорить об этом, ты умрёшь! Я забираю у тебя мою хижину, мою женщину и ребёнка. Железный нож, который дал мне мой Торнрак, сильнее твоей жалкой ветки. Уходи прочь из стойбища!»
Страх охватил Настоящих Людей. Новый шаман отменил древний закон. Если бы это сделал обычный человек, его бы сочли сумасшедшим и убили, как всегда поступали с безумцами. Но это был шаман, обладатель многих амулетов, который на виду всех победил другого. Крепкий нож сильнее мягкой ветки, с этим не поспоришь. Тыпхин не был трусом, но в глазах брата прочёл нечто, не позволившее его ослушаться. Он выпустил из рук кастрюлю и наконечник, молча ушёл прочь, оставляя на снегу капли красной крови, похожие на сладкие ягоды брусники. Люди бросили вещи шамана и спрятались в хижинах. Зловещее молчание повисло над стойбищем.
Айнханна забрал тюк и ввалился в свою прежнюю хижину. Жена встретила его испуганным взглядом. Попрекать больше несмела. Новый шаман сбросил сожжённую одежду, долго и жадно ел. Незнакомый, покорный и испуганный вид женщины вызвал желание. Ребёнок плакал, но Айнханна было всё равно.
Утро его встретило тишиной. Люди из стойбища исчезли. С ними ушла его женщина и ребёнок. Страх остаться одному вкрался в сердце шамана, но в чуме было полно оленьего мяса, и он решил выждать…
Недоброе предчувствие овладело людьми. Злой дух вселился в шамана. Старики говорили, что в голове Айнханана надо сделать отверстие, чтобы Торнрак из неё вышел, но смельчаков не нашлось. Пришлось, бросив мясные ямы, откочёвывать к местам весенней охоты, хоть время ещё не пришло. Еды стало не хватать. На новом месте заболели жена и ребёнок Айнханна, следом за ними многие другие люди. Заболели все, кто пытался помочь друг другу, приносил несчастным воду и еду, разжигал огонь в их чуме. Болезнь развивалась быстро. У людей ломило кости, краснели глаза, разжижались и вытекали из носа мозги. Многие умерли. Скоро хоронить умерших стало некому. Тела выбрасывали из чумов, и они лежали в снегу чёрными куклами. Потом одна женщина сказала другой: «Шаман Айнханна установил новый закон. Мы его нарушили. Его Торнрак нас наказал. Поедем в наше прежнее стойбище — повинимся. Может он нас простит». Женщина немного помолчала и добавила: «И там наши мясные ямы. Будет чем накормить детей».
Когда жалкие людишки приползли к его ногам, Айнханна возликовал. Он не боялся болезни, которой его Торнрак поразил непокорных. В мясных ямах было много еды, шаман хорошо питался и не заболел. Сбылось всё, о чём он мечтал. Люди его боялись и слушались. Он брал всё, что хотел, даже с тел умерших. Охотники несли в его чум лучшие куски добычи. Прежняя ворчливая жена умерла, он взял двух новых, и они из страха и корысти подчинились ему. Жалкий шаман Тыпхин Куропатка больше не смел поднять на него глаз.
С тех пор прошло много лет. Неблагодарные люди забыли о его могуществе и времени Большой Боли, поразившей их. Придётся им напомнить.
Орм явился в длинный дом, служащий правителю резиденцией, с новыми рунами, призванными избавить ярла от зубной боли. К удивлению жреца, Хард встретил его опавшей щекой и хорошим настроением. «О ярл, - возликовал Орм, - вижу мои руны и жертвы всемогущему Одину помогли! Когда ты приступишь к строительству хофа моему Богу?» «Ступай ты в жопу со своими жертвами и рунами, - неожиданно вспылил ярл, - мне не они помогли!» Ярл широко разинул рот, оттянул припухшую щеку пальцем и показал кровавую дыру между жёлтыми зубами. Через мгновенье Хард пожалел о несдержанности. Но слетевшие с языка слова вернуть труднее чем выпущенную из лука стрелу. Жрец Одина ушёл, бормоча под нос угрозы.
«Одноглазому богу завтра принесу искупительную жертву, а деревья пригодятся самим», - решил ярл и широко зевнул. Христианин вырвал зуб на редкость искусно…
- 6 -
Солнце быстро остывало, опускаясь в море. Молодому ворону из Овечьей рощи надоело гонять глупых чаек. Сегодня ему везло, живот полон отнятой рыбой, можно было отправляться к дому. Вечерний бриз раскачивал кроны деревьев. Сухая ветка, торчащая на вершине самой высокой лиственницы, была никем не занята. Многие поколения птиц до блеска отполировали лапами твёрдую древесину. Взрослые вороны ни разу не позволили молодому коснуться заветной ветки. И вот это случилось. Птица сложила крылья и уселась на высоком помосте. Повертела головой, удобно устраиваясь, сутулясь, по-воровски огляделась блестящими, круглыми глазами. Всё было как всегда: на зелёном лугу пасутся овцы. Иногда эти дуры умудряются падать с обрыва на камни, и тогда удаётся отведать их мяса. Оно не такое нежное как рыба, которую вороны отнимают у крикливых чаек, но хорошо насыщает. У дома под зелёной дерновой крышей горит очаг из плоских, закопчённых жирной сажей, камней. У очага сидят двуногие. Двуногие не опасны. Они не умеют летать. Могут быть полезны. Иногда они убивают овец или друг друга и дают воронам наесться вволю. На краю луга за овцами и оградой из камней ещё один двуногий - голый по пояс с лысой, блестящей на солнце головой. В его руках две палки. Двуногий стремительно двигается, словно танцует, размахивает палками, наклоняется, делает быстрые выпады. По бритой голове и спине течёт пот. От костра человека не видно. Солнце коснулось блестящей поверхности спокойного моря, продавило круглым боком плоский горизонт. Ветка раскачивалась. Небо и море зажглись вечерней зарёю. Скоро прилетят взрослые вороны и его прогонят. Надо было скорее сделать то, что всегда делают другие птицы и о чём он давно мечтал. Молодой ворон расслабил пальцы на лапах и повис вниз головой. Мир перевернулся. Небо оказалось внизу, а деревья, камни и овцы, двуногие у костра, танцующий человек словно упали в небо. Если бы ворон умел, он бы рассмеялся…
«Приготовь, старуха, оленьего мха!» - сказал шаман своей женщине и достал длинный нож. Костёр из сырых ивовых веток нещадно чадил. Старуха удивлённо посмотрела на мужа. «Ты что, собрался младенца пеленать?» - спросила дерзкая. Шаман нахмурил брови. И эта туда же! Стоит позволить одному человеку в стойбище нарушить его волю, зараза вольнодумства пожирает всех. Охотник Чувкасы должен покориться, Белое Пёрышко разделит ложе с шаманом или умрёт. Одного сурового взгляда хватило Айнханна, чтобы поставить жену на место. Старуха втянула голову в плечи, и шаркая ногами, выбралась выполнять волю мужа. Привычный страх вернулся в подслеповатые глаза. Раскачиваясь, чтобы легче войти в транс, шаман запел священную песню и стал точить нож. Торнрак получит достойную жертву!
Услышал его могучий Торнрак. Через три дня после жертвоприношения испуганные людишки приползли к чуму Айханна и бросили на порог красавицу Паму. Мужчины рассказали, как в стойбище у Больших озёр пришли злые духи. В руках их были длинные ножи, такие же как дал Торнрак Айнханна. Кожа их была из железа, они убивали и смеялись. Самый сильный наш мужчина Чувкасы не смог пробить её. Дух одним движением перерубил крепкую мужскую шею, словно она была не толще утиной. Только Пама и другие женщины после того, что светлокожие делали с ними, не верили в божественную природу пришельцев. Но кто же станет слушать глупых баб!
Шаман сдёрнул с головы меховой малахай с нашитыми на него амулетами. Ахнули, поражённые увиденным, люди. Вместо левого уха зияла кровавая дыра, заткнутая комком ягеля. «Сильно злой был мой Торнрак на вас — нельзя ему отказывать. Я отдал часть себя и взял на себя вашу вину, - крикнул Айнханна, - а то бы валялись ваши безголовые тела в тундре. Быстро забыли вы Большую Боль!!» Но рассказ испуганных мужчин поразил шамана. Страшное подозрение проникло в душу...
Втайне от ярла, свою добычу викинги продали перекупщикам, сильно сбавив цену. Деньги поделили.
Дни стали короче и холоднее. За одну ночь чёрные вершины гор поседели от снега. По утрам море парило. Белые, подвижные струи поднимались к серому небу, лёгкий ветер гнал их на берег, где они остывали и осаждались на кронах старых деревьев Овечьей рощи. Скоро весь берег, скалы и деревья покрылись узорчатыми пластинками льда похожими на бабочек. Люди спешили запастись дровами на всю долгую зиму. Скот пригнали с дальних пастбищ в центральную усадьбу. Потом пошёл снег. Буря бушевала два дня. Когда ветер перестал загонять дым очага назад в жилище, всё вокруг: дома, сараи, навесы для лодок и кораблей оказались под толстым слоем снега. Солнце выкатило на синее небо, залив землю нестерпимо яркой, праздничной белизной, от которой на душе людей вспыхивала беспричинная щенячья радость. Пришло время охоты, варки пива, длинных вечеров у тёплого очага, песен и саг, нескончаемых как сама зима. А у Харда сломался лангарп. Беда - остаться музыканту без арфы накануне длинной зимы! В годы могущества самому чинить инструмент Харду Сказителю не было нужды. При дворе всегда находилась пара умелых рук, охочих до угощения у стола щедрого ярла. Не то теперь. Даже могущественный жрец Одина не смог ему помочь. Выручил христианин. Покрутил в жилистых руках сломанную арфу, озадаченно похмыкал и заявил, что арфу, пожалуй, сможет починить молодой раб, которого зовут Эльфус. Так молодой оруженосец впервые появился в длинном доме Харда Сказителя.
Если с тобой никто не собирается разговаривать на твоём языке, бьют в морду за любую ошибку, чужую речь выучишь быстро. На дальнем хуторе Эльфусу доставалась за всё: за то, что овца охромела или костёр потух, за малейшую действительную или выдуманную провинность, били от дурного расположения духа и просто, чтобы позабавиться. Приходилось терпеть.
Починить арфу, которую местные звали чудовищно неблагозвучным словом «ландгарп» для музыканта, привыкшего самостоятельно исправлять свой инструмент, сущий пустяк. Но наученный горьким опытом Эльфус не торопился исполнить задание. В доме хозяина его кормили и не били. Поэтому для начала наш умелец разобрал ландгарп на части, отобрал детали, которые можно выдать за негодные, и принялся за их исправление или изготовление новых. Несколько раз видел здоровенную девчонку с большими обветренными руками, из-за которой всё началось. Узнал, что зовут её Кэйа, и она дочь хозяина. Столкнувшись с Эльфусом в доме, девчонка всякий раз краснела, отводила глаза и старалась сразу уйти. Наверное он ей был неприятен.
Однажды Эльфус сидел у очага и делал вид что чинит арфу. Ярл Хард и хромой жрец Орм играли в тавлеи и пили пиво. Брат Михаил им прислуживал. Старик Хард всё время выигрывал и кажется этим был недоволен. Глупый хозяин, выигрывать так приятно! Эльфус всмотрелся. Играли на клетчатой доске с дырками, куда вставляли фигуры. Белый король со своим войском пытается занять угол доски, а чёрные ему не дают. Очень просто. Игра юношу увлекла. Жрец повешенного бога делал одну и ту же ошибку. Он спешил, не обращал внимания на ходы Харда. Заметив, что юноша во все глаза смотрит за их игрой, Орм, желая посмеяться над дикарём, предложил сыграть. Эльфус неохотно согласился. Каково же было удивление присутствующих, когда юноша несколько раз к ряду обыграл жреца Одина, а потом Харда. С этого дня у Эльфуса началась новая, счастливая жизнь.
Высокородный граф жил в хлеву. С овцами теплее. Балдуину приходилось выполнять много тяжёлой работы. Он часто бывал голодный и злой. Проныра Эльфус стал любимчиком ярла и живёт в хозяйском доме. Ярл словно забыл кому обязан жизнью дочери. Обидно жрать пустую похлёбку в компании овец, зная, что его бывшие слуги неплохо устроились. Монах иногда таскает графу лепёшки и мясо. Неблагодарный мальчишка воротит нос и старается реже попадаться на глаза прежнему господину. Сынок ярла на графа внимания не обращает, считая себя много выше раба, что Балдуина вполне устраивает. Однажды граф застал его с толстой женщиной, про которую говорили, что она наложница старого ярла. Любовники его не заметили. Балдуину было всё равно кто с кем спит. Это его не касается, но очередной раз убедился, что люди во всех концах света одинаково охочи до чужого. Граф задумался о своей жизни. У него для счастья было всё. Погнался за призраком несбыточной мечты и всё потерял. Балдуин опечалился и пнул овцу, неожиданно вывернувшуюся ему под ноги. Бедное животное, жалостно заблеяв, отлетело в угол и оттуда обиженно посмотрело на графа глупыми, добрыми глазами. Ему стало стыдно.
Женщина Орма родила четвёртую дочку. «За что, могучий Один, ты меня наказываешь? - возроптал хромой жрец, - зачем мне ещё один бесполезный рот?» Он ждал наследника. Куча баб в доме раздражала. Куда ни пойдёшь, чем не займёшься, всюду слышишь глупую женскую болтовню и ссоры. Не признал ребёнка жрец, не взял на руки, не обмыл водой, не дал имени, велел согласно древнему обычаю вынести из дома, сказал, что видел дурной сон. Эта девочка принесёт многие несчастья и беды в их семью. Как ни ныла, не канючила Гуда, настоял на своём решении. Какой мужчина станет обращать внимание на женские стенания? Правду говорят: «Бабе легче заплакать, чем собаке заскулить». Некому заступиться за Гуду перед суровым мужем. Пали в битве при Хафрсфьёрде её отец и братья. Потому не считается с женой Орм. Творит произвол без опаски.
Знал мудрый Орм за какую вину его наказывает всемогущий Один. До сих пор одиноко стоит алтарь Вещего в пустом лесу. Не возведён вокруг красивый хоф, человеческой жертвы не принесено суровому богу. Где жертвы без войны взять? Рук рабов не хватает делать грязную работу. Потому особенно странно решение Харда принять в дом мальчишку, чтобы играть с ним в тавлеи. Там уже болтается без дела один христианин. Выносить горшок за ярлом и пить с ним пиво не самая трудная обязанность, доложу вам. Если бы христианин не выдернул зуб Харду и не избавил его от боли, хоф Одину уже бы строился. Узнав про новый храм одноглазому богу, сюда потянулись бы десятки паломников и понесли многие жертвы. Изменилась бы жизнь хромого Орма.
Нательная рубаха совсем разлезлась. Эльфус сидел у очага и пытался приладить очередную латку. Светить прорехами перед женщинами неприлично. Толстая Тофа дала драгоценную иголку и нитки. Кусок ткани раздобыл сам. Бывший паж и оруженосец в реставрации своей одежды достиг совершенства. Женщины дома Харда — старая служанка Ода, красивая Тофа и молодая хозяйка наблюдали за работой. Мужчина с иголкой в руках норманнок веселил. Наконец кропотливая работа была завершена. Эльфус с удовлетворением полюбовался на дело рук своих. Заплата не морщила и напоминала больше декоративный элемент одежды, чем кусок ткани, скрывающий прореху. Юноша от удовольствия даже замурлыкал песенку и попытался влезть в рубаху. Должно быть сделал это слишком поспешно, потому что ветхая основа, давно истлевшая на службе многим предыдущим хозяевам, лопнула. У Эльфуса слёзы на глазах выступили от огорчения. Тофа так и покатилась со смеху, затряслась обильным телом, хлопая себя по ляжкам белыми ладонями. Даже старая Ода захихикала тонким старческим смехом. Эльфус с обидой взглянул на потешающихся над его бедой женщин и наткнулся на полный сострадания взгляд Кэйи-цыплёнка. Юноша с беззаботным видом тряхнул головой, вспомнил своё скоморошечье детство, скрывая слёзы, дурашливо засмеялся, проделал пальцем в ветхой ткани несколько новых дырок и сказал, что так ему не будет жарко на морозе, и что когда-нибудь так все будут ходить. В глазах женщин лучше выглядеть смешным чем жалким.
Следующим утром Эльфус нашёл возле изголовья новую рубаху из тонкого полотна. Юноша поднёс подарок к лицу. От рубахи пахло чистотой и женщиной. Ворот украшен незамысловатым орнаментом. Эту рубаху он видел в руках молодой хозяйки. Девушка вышивала тонкой стальной иглой ромбики. Работа не спорилась, нитка путалась. Кэйя злилась, хмурила светлые бровки, смешно прикусывала детскую, пухлую губу… Внезапно он всё понял — она его любит. Вспомнилась их первая встреча, рынок в Хайтабю, решётка, её взгляд. Защипало в носу, на глазах выступили слёзы. Сердце сладко сжалось…
Про жестокий обычай выкидывать новорожденных отец Михаил услышал в годы миссионерской деятельности среди данов. Варварство потрясло молодого монаха. Даже жестокие звери так не поступают. Сам свидетелем не был, тёмные слухи доходили издалека, но об этом говорили надёжные люди. Проверить правда ли это, не случилось. И вот это произошло.
Гуду - забитую и покорную женщину хромого Орма Михаил видел часто. Ему нравилось как она заботится о своих девочках — всегда опрятных и почтительных, даже к нему - простому рабу. Михаил любил рассказывать им сказки, а девочки таращили на него круглые, голубые глаза, восхищённо замирая в страшных местах его нехитрого повествования или радостно смеясь и хлопая в ладоши, когда сказка заканчивалась хорошо. Гуда не препятствовала его общению с детьми, однако сама с рабом не заговаривала. О несчастье Михаил узнал от толстой Тофы. Женщина сказала, что хромой жрец не признал ребёнка, и они с женщинами его вынесли. При этом её лицо оставалось таким же красивым и равнодушным, как при распоряжении заколоть к обеду овцу. Потрясённый услышанным, Михаил выскочил из дома и убежал к морю. Когда жизнь среди язычников казалась невыносимой, монах шёл в потаённый, обширный грот, созданный Божьей волей в скалистом обрыве далеко за селением варваров. Высокие своды в скалах напоминали ему купол собора. Только в этом уединённом месте Михаил мог без свидетелей предаться отчаянию, горьким стенаниям о своей несчастной доле и молить Бога о прощении. Путь туда лежал по узкой полоске песчаного пляжа, захлёстываемой холодными волнами. Во время прилива грот оказывался отрезан от селения, и спуститься в него можно только по скале, на каждом шагу рискуя свернуть шею.
Время прилива не пришло. Море было спокойным. На небе ангелы зажгли первые звёзды. Отчаяние терзало душу монаха. Михаилу иногда казалось, что жизнь на земле и есть тот ад, обещанный после смерти каждому грешнику. Терпеть голод и холод, пресмыкаться перед сильными, чтобы подняться по иерархической лестнице и с её высот смотреть как пресмыкаются перед тобой, бороться с соблазнами плоти или тайком от людей грешить, зная что вину от Бога не скроешь, - разве это жизнь? Чью он волю выполнил, предав графа парижского в руки его врагов? Михаил бы понял, зачем всемогущий Бог направил его стопы на север, если бы удалось спасти хоть одну заблудшую душу, но спасаться никто не хотел. Язычники закостенели в невежестве и закрыли уши проповеди Христовой.
Быстрая ходьба не успокоила монаха. Он всё ускорял шаг, словно пытался убежать от себя. Неодолимое искушение покончить с земными муками посещало Михаила, останавливал только страх погубить бессмертную душу. А так чего проще — один прыжок со скалы или несколько шагов в бушующее море, и всё кончится. Но зачем-то Бог обрёк его на эти испытания?
Вначале монах увидел следы на песке, потом почти сразу - женскую фигуру. Женщина, не замечая его, быстро шла по направлению к гроту. Михаил досадливо поморщился, но не переменил своих планов. Может она повернёт обратно? Но женщина не повернула.
Ожидая встретить незнакомку, Михаил шагнул в грот. Никого. «Призрак!» - страх на мгновение сковал монаха. Но в то же мгновенье увидел на камнях брошенный плащ и барахтавшуюся в воде тёмную фигуру. «Эй! - крикнул монах, - эй, остановись. Чего ты удумала, несчастная?» Услышав его слова, женщина обернулась. Белое лицо с чёрными провалами глаз и рта, облепленное мокрыми прядями тонких волос показалось незнакомым. Самоубийца заторопилась, сделала несколько быстрых шагов, загребая шумно руками, и скрылась под водой.
«Мёд поэзии» - Эльфус услышал это выражение от Харда и несколько дней ходил под впечатлением от нового образа. Невозможно заниматься вязкой слов в строфы и ни разу не задуматься о странном воздействии их на человека. Перескажи стихи обычными словами, получишь набор прописных истин. Слова поэта как мёд золотисты и сладки. Отведав их неземной вкус, к ним тянешься, даже рискуя навсегда утонуть в липкой глубине рифм и образов.
Эльфус знал много стихов. Чужие и свои строчки теснились в его голове. Не понимал, как пишут стихи другие поэты, как пишет сам, но для него встреча с удачной строфой как ночь любви с прекрасной незнакомкой - чувственный восторг в груди, и хочется плакать.
Однажды длинным, ненастным вечером, каких этой осенью было много, ярл Хард вдруг спросил Эльфуса: «А чего ты там в Хайтабю пел?» Юноша смущённо пожал плечами: «Так. Одну песню». «Исполни», - попросил ярл. Эльфус не стал чиниться. «Можно?» - спросил он, беря в руки ландгарп Харда. «Валяй!» - великодушно разрешил хозяин. Юноша припомнил все несчастья, свалившиеся на его голову за последний год. Слёзы сами навернулись на глаза. Лица окружающих расплылись, потеряли твёрдые очертания. Эльфус запел про предчувствие скорой смерти на чужбине. Пел просто и безыскусно, без фальшивых украшательств. Когда юноша умолк, зрители долго молчали, потрясённые его пением. Потом ярл немного смущённо похмыкал, теребя седой чуб на бритой голове, и спросил: «Чья это песня будет?» «Моя», - ответил юноша и скромно опустил глаза.
Вода обожгла. Михаил набрал в грудь воздуха и нырнул. Глубина надавила на уши. Тело женщины успело скрыться в чёрной глубине. Широкое платье подобно колоколу медузы надувалось и опадало от конвульсивных движений утопленницы. Светлые нити тонких волос всплыли вокруг головы. Монах ухватил утопленницу за пряди похожие на живые водоросли. Женщина замотала головой, выпустила из носа и рта серебристые пузыри воздуха, вцепилась в руку Михаила. Монах забил ногами и свободной рукой по воде, поднял голову. До светлой от луны поверхности моря было страшно далеко. «Если я сейчас утону, будет ли это считаться самоубийством?» - промелькнула дурацкая мысль. Колеблющаяся живая поверхность приближалась, приближалась. Лёгкие хотели впустить в себя воздух, но вокруг была только обжигающе-холодная вода. Михаила охватила паника. Взмолился: «Господи, помоги!» Господь помог.
Выволок тяжёлое тело из воды. Волны били под колени и старались опрокинуть. Женщина цеплялась за монаха. Ей больше не хотелось умирать. Мучительный кашель сотрясал худые плечи. На берегу её несколько раз вырвало. Рвота попала на грудь монаха. Ничего кроме тепла Михаил не почувствовал. Холодный ветер вцепился в лицо и руки, сковал льдом волосы. «Одежду надо выжать. Замёрзнем», - сказал монах. Самоубийца послушно потянула платье через голову. Михаил старался не смотреть на синее от мороза и света луны тело женщины, но не мог этого не делать. Вспомнил про груду сухих водорослей в глубине грота и потащил женщину туда. Она не противилась. Постелил плащ, приказал: «Ложись, согрейся». Когда она легла, опустился рядом, нагрёб сверху сухих водорослей. Остро пахло морем и сырой шерстью. Женщина лежала к Михаилу спиной. Лица не видно, но он её узнал. Это была жена хромого Орма Гуда, недавно потерявшая ребёнка. Чтобы быстрее согреться, мужчина прижался к мягкой женской спине и животом ощутил холодные, округлые ягодицы. Скоро мужчину и женщину принялась бить дрожь, возвращавшая к жизни. Михаил стал растирать Гуде руки и ноги. Первый раз в жизни монах касался запретного, но стыдно ему не было. Потом женщина заплакала. «Не плачь, сестра,- сказал монах, - Бог милостив», и стал рассказывать о господе Иисусе Христе, его многотрудной жизни, о надежде на прощение, которую своей смертью Живой Бог принёс в мир для мужчин и женщин.
Когда расставались, Гуда не смела смотреть монаху в глаза. Но через неделю подошла и сказала, что женщины, которым она поведала о Христе и его жизни, хотят услышать это от Михаила. Возликовал монах — сбывалась многолетняя мечта обратить в истинную веру заблудшие души язычников. Велел приходить желающим услышать благую весть в памятный грот. Вспомнив, что первые христиане собирались тайком от власти в римских катакомбах, ощутил себя подобным апостолу Петру.
- 7 -
С любовью бороться всё равно что вить верёвку из песка. Но что делать если ты дочь ярла, а предмет твоих воздыханий жалкий раб? Родичи не допустят позора. Предки, перевернутся в могилах.
Кэйа боролась с постыдным чувством к Эльфусу. Если бы батюшка не принял в дом чужеземного скальда, ей было бы проще вырвать преступную любовь из сердца. Однажды девушка осмелилась попросить удалить чужеземца из дома. «Почему?» - спросил Хард. На этот вопрос Кэйа не смогла дать ответа, убежала со слезами на глазах. Старик пожал плечами — попробуй, пойми этих женщин. Целой жизни не хватит. Лишаться умелого слуги из-за бабской блажи глупо.
Через день Кэйя пришла к отцу и заявила, что хочет уехать к тётке в Намсус. Разговоры об этом возникали довольно часто, но всякий раз дочь была против. Хард удивился внезапной перемене. Сестра несколько раз настойчиво намекала, что судьба племянницы ей не безразлична и у неё на примете есть несколько славных женишков для «несчастной девочки». Хоть конец октября время для дальних путешествий не самое подходящее, ярл легко согласился отпустить дочь.
Болли, прослышав что младшая собралась в Намсус, вызвался сопровождать. «Что же - вполне разумное решение. Сидя дома, нужные знакомства не заведёшь. Заручиться благосклонностью дяди, сохранившего связи при дворе конунга, дальновидный шаг, - одобрил ярл поступок сына, - к тому же, Кэйя будет под присмотром». Так всем будет спокойнее.
Овечий загон. С низкого неба льётся серый свет. Внутри ограды из жердей снег истоптан маленькими копытами и усеян катышками навоза, остатками сена. У тропинки, протоптанной к господскому дому, стоят Болли и Баран. У их ног крутится любимая сучка Харда Сказителя Герда. Баран кормит собаку кусками светло-красного мороженого мяса. Сука жадно ест, поджав облезлый хвост под впалый живот, благодарно, снизу вверх, заглядывая в глаза щедрого человека. Под навесом, крытым осиновой дранкой, франк рубит дрова. От спины работника валит пар. Болли хмурит брови. Раб дело исполняет скверно. Топор застревает в лиственничных поленьях. Любой мальчишка сделает лучше. Рачительному хозяину не терпится проучить бестолкового работника. От вмешательства удерживает только важный разговор с умным Бараном. Ветер доносит слова норвежцев до раба, но беспокоиться не о чем. Франк не умнее дворовой собаки, понимает с десяток команд и умеет лаять только на своём языке.
- Ты сам должен это сделать, - говорит Баран сыну ярла, - пусть все видят, что ты мужчина!
- Хард мой отец. Отцеубийство страшный грех. Достаточно того, что он отречётся.., -нерешительно возражает Болли.
- Если он заартачится, что будешь делать? Старики бывают упрямы. Не боишься, что люди пойдут за ним, а не за тобой, пока у них будет выбор за кем следовать? - жёстко спрашивает Баран, заглядывая в лицо Гундосому. Сын ярла трусливо отводит глаза.
-Хорошо бы он погиб на охоте или в море.., - мечтает Красавчик.
-Смерть дама своевольная, -цинично хохотнул Баран, - приходит по своему произволу, если ей не помочь!
-Так помоги ей! Ты чужой в этих местах, и Хард тебе не отец! -неожиданно вспылил Болли, испугался своих слов и закончил просительно, - Не хочу, чтобы люди меня считали повинным в его смерти.
«Но не прочь убрать «дорогого батюшку» чужими руками,- думает викинг, - выплыви грязная история на свет, ты первым постараешься избавиться от исполнителя». Конечно жаль, что Болли не удалось повязать кровью, но у хитроумного Барана есть предложение лукавому наследнику.
-Правда — это не то что произошло в действительности. Правда — во что поверят люди, - произнёс Баран глубокомысленно. Болли с озадаченным видом уставился на приятеля.
-Не темни. Говори яснее, - попросил он.
-Пусть все считают, что ярла убили его рабы,- предложил Баран, -смотри какой злодейский вид у этого лысого! Улыбка понимания просияла на лице нетерпеливого наследника.
-Понял!- вскричал он, -вы устраните Харда, а вину свалите на этих. Болли кивнул в сторону франка. - Потом вы убьёте злодеев, и все будут довольны.
- Тише, чего разорался, - насторожился Баран, - нас могут услышать!
Красавчик повертел головой. Никого. Только глупый раб продолжает терзать топором сучковатое полено.
-Кто нас тут услышит? - махнул рукой сын ярла. Болли замолчал, задумался. Тень сомнения легла на обезображенное лицо.
-Давай, всё это произойдёт в моё отсутствие, - предложил наследник, -так на меня никто не подумает, и сестру с отцовыми дружинниками из Хельге уберу. Справиться со стариком будет легче.
-Хорошо, - был вынужден согласиться Баран.
Раб всё же сломал топорище и озадаченно уставился на дело рук своих. «Ну, что же ты, урод, делаешь? Кто так дрова рубит?» - закричал молодой хозяин и ринулся к бестолковому работнику, потрясая кулаками. «Побоится ударить», - подумал викинг. Мудрый Баран, как всегда, оказался прав.
Из поднявшейся суматохи, сопутствующей всяким сборам в дорогу, Эльфус узнал, что молодая хозяйка скоро уезжает. За спиной Кэйи, Тофа громко рассказывала соседкам, что в Намсусе, куда отправляется девушка, живёт её тетя. Тётя мудрая женщина и непременно подыщет среди местных парней любимой племяннице подходящего женишка. Потом, понизив голос до громкого шёпота, сообщила, что с внешностью Кэйи особенно рассчитывать не на что, но будем надеяться. Девушка из славного рода. Её отец Хард Сказитель всё же ярл, имеет все основания на богатые родовые земли в Телемарке, и надо пообещать обильную жертву богу Фрейру, чтобы для нашего цыплёнка скорее нашёлся подходящий петушок. При этих словах Тофа двусмысленно ухмыльнулась и облизала жирные губы.
Бабьи разговоры про будущее замужество Кейи стали Эльфусу неприятны. Он вышел из дому и долго ходил по морозу. Рубаху, подаренную хозяйкой, носить не пришлось. Когда Ода увидела его обновку, всплеснула руками, сказала, что они сумасшедшие, велела немедленно снять, спрятать и никому не показывать. Взамен дала добротную рубаху из сурового полотна. Эльфус поступил как ему велела старая служанка, но когда его никто не мог видеть, доставал дорогой подарок и зарывался в него лицом, чтобы ощутить едва заметный запах женщины.
Вопреки всему глупая надежда вернулась в жизнь юноши. С детства видел мало хорошего и думал, что в плену среди чужих и жестоких людей с ним ничего доброго не произойдёт. Но оказалось, что лютые норманны - обычные люди, как мы все - не дураки выпить, набить брюхо, ценят певцов и поэтов. На севере тоже можно жить! С тех пор как перебрался в дом ярла, Эльфус не ложился спать голодным.
Как в нас возникает чувство? Откуда берётся? Отчего в твоих глазах здоровенная норманнская девица вдруг стала милой и привлекательной? Не думал об этом Эльфус, но сердцем потянулся навстречу её чувству, как полевой одуванчик за ласковым солнцем. Слова между ними не были сказаны. Зачем слова? Есть понятный каждому язык тела — взгляды, интонации, поступки. Эльфус не мог не видеть, как Кэйя на него смотрит, как слушает его пение, как заботится о нём. Что мог дать взамен? Разве свою постылую жизнь.
Баня стоит на берегу ручья. Добротный сруб из лиственничных брёвен потемнел от топки по чёрному. Хард любит погреть старые косточки, каменка не успевает остывать. Какие-то инструменты Эльфус подобрал себе во время работы над арфой ярла. Пластинка моржового клыка величиною с детскую ладошку сохранилась от той же поры. Решение сделать подарок для Кэйи пришло внезапно. Работать ночью в бане ему никто не помешает. Кость резалась трудно, но мастер не унывал. Охваченный тем же огнём, что сжигал его когда писались стихи, работал до утра. Жир в лампе успел выгореть несколько раз.
Граф был собою доволен. Новое топорище вышло ухватистым,. Это была первая вещь, которую смастерил сам. Работа с деревом не мешала думать Из обрывков разговора хозяйского сына с седоусым услышал, что против Харда затевается заговор. Осталось понять, что это принесёт пленникам. Вряд ли доброе. При нынешнем ярле к графу никто не лезет. Даже Болли вчера побоялся ударить. Трусливый крысёныш затаил злобу, но скоро он уедет. Монах и мальчишка последнее время ходят с довольными рожами. Похоже, неплохо устроились. «Нам бы зиму пережить, - подумал Балдуин, - летом дадим дёру». Граф нанёс несколько ударов топором по воздуху. Воображаемые противники лишились голов. «С заговорщиками надо держать ухо востро. Бережёного Бог бережёт, - решил граф. «Хорошо бы присмотреться, как местные рубят дрова», - догнала суетливая мысль. Сделанное своими руками топорище ломать было жаль.
Ода отругала Кэйю за рубаху из свадебного приданного, отданную рабу. Старая в самом деле считает, что пристойней, когда слуга в доме светит голым телом в прорехи, ходит в завшивленной одежде и воняет словно грязный козёл? Если отец приблизил к себе франков, пусть их отмоют и оденут приличествующим образом. Не в хлеву живут! Служанка была вынужденна согласиться с доводами молодой хозяйки. Франков отправили в баню и снабдили одеждой в соответствии с их новым положением.
«Завтра корабль навсегда унесёт её из прежней жизни. Дочь ярла станет хорошей женой для настоящего мужчины. Она не выйдет из воли отца и старшего брата», - так думала девушка. Но когда Эльфус тайно покинул дом и явился только под утро, неожиданно для себя сильно расстроилась. Вечером за игрой в тавлеи юноша зевал. Хард даже пошутил: «Чего рот разеваешь, не собираешься ли ты, франк, подобно волку Сколь проглотить солнце?» «Нет, собираюсь проглотить твои фигуры на доске!» - дерзко отшутился Эльфус. Игру он выиграл, к огорчению старого ярла, но был вял и молчалив, несмотря на старания хозяина его растормошить. Ярл бросил попытки, призвал к себе монаха и затеял с ним скучный разговор о Боге и жизни после смерти.
Кэйя в обществе Тофы и старой служанки сидела у очага и делала вид, что шьёт. Время тянулось медленно. Дрова в очаге превратились в угли. Тофе надоело слушать заумные мужские разговоры, она подала Харду вечерний кубок и увела спать. Кэйи показалось, что у Эльфуса радостно сверкнули глаза. Напустив на себя смиренный вид, притворщик попросил молодую хозяйку отпустить его. «Ступай куда хочешь, - ответила резко Кэйя, - мне нет до тебя дела!» Юноша удивлённо взглянул на хозяйку, лицо его сделалось обиженным. Однако он смиренно поклонился и ушёл на половину, где жил вместе с другими слугами. У очага остались Кэйя, Ода и Михаил. Угли светились красным и источали блаженное тепло. Монах что-то нашептывал старой служанке, та удивлённо таращила на франка подслеповатые глаза. Кэйя искусала от досады губу до крови. Все разговоры женщин про мужское непостоянство разом зазвучали в голове. Госпожа не успела уехать, а презренный раб, до которого снизошли, уже завёл шашни на стороне! Все собственные, правильные мысли, выйти замуж на кого укажет отец, разом вылетели из головы, и захотелось выцарапать глаза неведомой сучке, что рискнула увести её мужчину. Кэйя отправилась на половину слуг. Чего тут такого, разве не обязанность хозяйки наблюдать за порядком в доме? Эльфуса на месте не оказалось. Девушка не стала жаловаться на дерзкого слугу, но от досады сломала гребень, купленный в Хайтабю и чуть не расплакалась от обиды и досадной утраты.
Лежать в темноте и жалеть себя стало невыносимо. Ёжась от холода, девушка сунула босые ноги в сапоги, накинула на сорочку тёплый плащ. Как ни старалась двигаться бесшумно, разбудила Оду. Сон у старух чуткий. Старая спросила: «Дочка, ты куда?» «Спи, нянюшка! Ещё рано, - ответила Кэйя ласково, - скоро вернусь». «Надень шапку — застудишься!» - привычно проворчала нянька и провалилась в сон. Кэйя тихонько выскользнула из дома через женский вход в дальней стене. Этот ход не охраняли. От врагов на ночь крепко запирали на засов. «Запираться - глупость несусветная, - по мнению дочери ярла, - откуда в дыре на краю света взяться врагам? Если появятся посторонние, собаки перебудят весь Хельге».
Звёздный ковш выплеснул в море расплавленное серебро растущей луны. Округлые склоны снежных гор мягко светятся в призрачном свете. Глубокие долины меж холмов, тени от домов и навесов кажутся чёрными дырами во тьму. Завтра корабль унесёт её к взрослой жизни. Кэйя попыталась представить себя мужней женой, хозяйкой дома и не смогла. Девушка обошла пристроенный к длинной стене дома хлев, в котором вместе со скотом жил страшный раб похожий на зверя. В лесу Кэйя ни одного хищника не боялась, но этого пленного франка старалась избегать.
С вечера мело. На узкой тропинке, ведущей к бане, отчётливо читались свежие следы. Сердце молодой хозяйки из Хельге громко застучало. От волнения не могла понять, сколько человек здесь прошли — один или двое. Понимала — ревновать к рабу постыдно, но не смогла с собой справиться. Ноги сами принесли к закопчённому срубу. Потянула дверь. Ворчливо скрипнули деревянные петли. В предбаннике темно. Свет Кейи не нужен - всё хорошо знакомо с детства: слева от входа широкая лавка, где батюшка напарившись, любит лежать, стол, ещё лавка, справа - бадьи и кадки с водой, корыта для стирки, дверь в дровяной сарай, прямо - низкая, чтобы не выходило тепло, дверь в парилку с большой каменкой по чёрному. Самый страшный проступок, который может совершить раб — вступить в связь с замужней женщиной. Беда такому рабу, но слишком много на севере одиноких женщин, слишком по долгу ходят в чужих водах легкокрылые корабли с их мужьями. «Живое тянется к живому. Бабий век короток. Поминками по ушедшему мужу счастлива не будешь!» - говорила красивая Тофа, услышав про очередной скандал, и томно вздыхала, закатывая большие, коровьи глаза. Нянька сказывала, что Тофа стала жить с Хардом, потеряв двух мужей.
Внутренняя дверь открылась легко — высохла от жара. Капелька смолы от резной, деревянной ручки прилипла к ладошке. Пахнуло теплом и запахом дров. Слабый свет. Жир в лампе почти выгорел, фитиль коптит. У печи скрюченная фигура. Юноша спит, уронив голову на высокий лиственничный чурбак, служащий ему рабочим столом. Инструменты упали на пол. Любимый один. Больше никого нет и никогда не было. «И не будет!» - подумала девушка и тронула юношу за плечо.
Ренгвальд Прямоногий из Хаделенда шестой сын великого конунга Харольда из дома Инглендов искал союзников. Старший брат Эйрик, за жестокость прозванный Кровавой Секирой, обвинил его перед отцом в ведовстве. От наветов в неправильном образе мыслей труднее всего избавиться. Чего скрывать, Ренгвальд искал тайных знаний, дающих власть над миром и людьми, и если бы нашёл, кровавый братец первым до смерти захлебнулся бы в собственной злобе. Год назад отец завершил начатое - разорил и сжёг поселения мятежных ярлов, считающих первого норвежского короля узурпатором. После битвы при Хафрсфьёрде уцелевшие враги укрылись на Оркнейских островах и продолжили сопротивление. Каждое лето пылали прибрежные поселения, присягнувшие новому властителю, пока терпение первого норвежского короля не лопнуло. Великий конунг организовал карательную экспедицию. В битве отличился Эйрик. Не многим мятежникам удалось уйти.
Осенним днём к побережью Хаделанда подошло четыре драккара. Измученные воины сошли на берег. У Ренгвальда появились первые союзники в его борьбе с жестокосердным братцем — прежние противники отца, уцелевшие в резне на островах.
«Стружка прилипла!»- Кэйя рассмеялась и тронула юношу за щёку. Костяные крошки отпали от лица. Огонь масляной лампы отразился в ласковых глазах девушки. Эльфус удержал пахнущую смолой руку и поцеловал в середину твёрдой ладони. «Потуши свет...»,- попросила Кэйя. Дальнейшее случилось само собой. Больше они не сказали друг другу ни слова. Юноша старался быть бережным, почувствовав, что он у Кэйи первый…
Она почти сразу убежала. Эльфус едва успел сунуть в горячие от торопливой любви ладошки свой подарок — пряжку из кости в форме фигурок петушка и курочки, стоящих так близко, что сердце у них стало одно.
За всё утро Кэйя ни разу не взглянула в сторону молодого раба. Болли взял с собой отцовых дружинников во главе с Гардом, оставив своих людей в Хельге. Хард немного удивился выбору сына, но не стал препятствовать. Гард верный человек, а единственная дочь старику дорога. «Надеюсь сестра устроит её судьбу, и Кейа будет счастлива!» - мечтал Хард.
Наконец всё было готово. Ярл принёс жертву Ньёрду — покровителю моряков, благословил сына и дочь, и корабль отвалил от пристани. Выйдя на ветер, люди Болли поставили парус. Серое полотно надулось, корабль наклонился к стылой воде, набрал ход. Фигурка женщины на корме стала удаляться, и влюблённые расстались. Как оба думали навсегда. Белый снег падал из неба на воду и сам становился водой. Каждое мгновение настоящее превращалось в прошлое, намечая контуры будущего, которое было уже определено всем ходом прежних событий.
Туман с моря съел снег с побережья, но не смог подняться по склонам гор. После первых заморозков трава полегла, лес стал прозрачным. Утром Хард с людьми собрался на охоту, но прискакал мальчишка и сообщил, что с Вороньей скалы в море заметили парус. Известие всполошило обитателей Хельге. Штормовой октябрь плохое время для визитов на север. Только крайняя необходимость могла выгнать людей в море. Одинокий корабль не такая сила, чтобы напугать Харда, если следом не придут другие. Каждое лето старый ярл ждал боевые драккары Косматого узурпатора. Их всё не было. Постепенно пришла надежда, что всё само собой рассосётся, и его оставят в покое. Кому он может угрожать? Сидел тихо, занимался торговлишкой. В набегах, как оркнейцы, участие не принимал. Видно не обошлось.
Как на грех, сын отправился в Намсус, прихватив десяток его лучших воинов. Людей Болли, от греха подальше, сам сплавил с центральной усадьбы. Только седоусый Баран всё не ехал, каждый день придумывая новые предлоги, чтобы остаться. «Что за беду принесло к его берегу осеннее море? Пусть это будут торговцы, и всё обойдётся, - мечтал старый ярл,- Помоги нам, Тор!»
Серое небо отражалось в серой воде. Корабль втянулся в Хельгфьёрд.
- Посмотри, сынок, глазки у тебя острые, какого цвета щиты на бортах? - спросил ярл Эльфуса.
-Белые, господин!
-Это хорошо! Но передай Калле - пусть его люди ко всему будут готовы. Не забывают посматривать за Вороньим Камнем. Ребята с дозора зажгут огонь, если заметят ещё корабли! - распорядился Хард. Юноша умчался. «Шустрый у меня слуга, - довольно подумал Хард, - и от священника толк есть. Хороших рабов мне Косоглазый Йон продал! Только лысого с мёртвыми глазами куда пристроить? Вояка он по всему видно опытный. Это и опасно. Пусть покамест овец сторожит!»
Ярл осмотрел берег. Люди здоровяка Калле укрылись за изгородями. Слишком далеко от пристани! Помощник у него туповатый. Как телохранитель хорош, но командир из него никудышный! Но где других взять?
Ветер с гор разгонялся по долине Хельге и гнал корабль пришельцев от берега. Людям в драккаре пришлось взяться за вёсла. Ярл Хард вдруг ощутил приступ голода. Старик вспомнил, что с утра во рту крошки не было. Словно прочитав мысли нового господина, из дома выскочил Эльфус, торопливо жуя на ходу. В руках кубок и кусок пирога. Хард благодарно улыбнулся расторопному юноше. «Орма позови!» - промычал хозяин, набивая рот. «Уже позвал. Вон идёт!» - шустрый помощник махнул свободной рукой в сторону спешащего к ним хромца, другой подал вино. Хард сделал большой глоток, задержал дыхание, удовлетворённо выдохнул. Жрец Одина в божественных причиндалах выглядел представительно и солидно. Не стыдно предстать пред очи гостей!
Тент над палубой скрывал моряков. Людям на берегу это не нравилось. До Калли дошло, что расположил стрелков слишком далеко. Гремя железом, его людям пришлось ползти на новые позиции. Идиот! Сидел бы уж на месте. Хард спустился к воде. Эльфус словно приклеенный следовал за хозяином, прикрывая господина щитом. Брунни - сын Калле и два его брата с копьями в руках встали чуть впереди ярла. У мальчишек молоко на губах не обсохло, но вид представительный.
Драккар подошёл к новому причалу. Невидимые руки подняли тент. Хард всмотрелся. От напряжения на старческие глаза выкатила слеза...
- 8 -
Парадная зала ярла Харда полна гостей. Три десятка мужчин и женщин расположились за столами, тесно расставленными вокруг длинного очага. Под резными потолочными балками сизыми полосами плавает дымный чад. Пахнет мясом, пивом и потными людскими телами.
«Эй, франкская крыса, ты слишком часто снимаешь пробу с этого треклятого окорока! - ревёт, похожий на седого медведя, гость Эльфусу, - Тащи остатки сюда!» Шумный гость вольготно расположился по левую руку от ярла Харда. Справа на самом почётном месте сидит худощавый человек с брезгливым выражением на бледном лице. Эльфус поспешно выхватил с углей сочащийся кровью кусок мяса и бросился к важному господину. Толстый гость — это мятежный ярл Сульке из Рогаланда, уцелевший после резни на Оркнейских островах. Худощавый - Ренгвальд Прямоногий сын узурпатора, единоутробный брат и соперник Эйрика. За столами устроились беглецы с островов, воины из Хаделанда вперемешку с мужчинами и женщинами из Хельге. Раскрасневшаяся от мужского внимания Тофа обносит гостей огромным кубком из чернёного серебра, в котором любой христианин легко бы признал священный потир. Пиво, вино, мясо, рыба, ржаные и ячменные лепёшки, лук, капуста, репа с пугающей быстротой исчезают в желудках мужчин и женщин. Слуги с ног сбились, подавая закуски. Эльфус выскочил в дверь за новой порцией мяса и нос к носу столкнулся с прежним господином. «Здрасьте, Ваше Сиятельство! Гости требуют ещё!» Граф молча сунул в руки бывшему оруженосцу корыто с крупными кусками кровавой баранины. «А свинина есть?» - спросил молодой наглец.
Эльфус самозабвенно любил свинину. За нежную грудинку, жаренную на углях, или копчёный окорок готов душу заложить «Ещё хрюкает твоя свинина, - ответил хмуро высокородный граф, - помоги поймать!» Из дома вывалился монах. Всклокоченные волосы прилипли к потному лицу. Глаза красны от дыма. Не успел Михаил перевести дух, молодой хитрец сунул ему в руки корыто с бараниной. «Неси гостям, я Его Светлости помогу!» - отговорился Эльфус.
Свинья погибать не хотела. Эльфус два раза упал, прежде чем ухватил шуструю скотину за ноги. Граф быстро сунул нож бедолаге под сердце. Бывший господин и его слуга перемазались в крови. Дождавшись когда их никто не видит, граф вытащил из-за пазухи кусок странной кости и показал оруженосцу.
- Смотри, - сказал он с таинственным видом, - я это нашёл за сараем…
- И что? - удивился Эльфус.
- Рог единорога! - торжествующе воскликнул граф. Его глаза полыхнули фанатичной верой. Эльфус недоверчиво посмотрел на хозяина. Пауза затянулась.
- Ты в доме живёшь, знаешь их чёртов язык, спроси про единорогов, где обитают, как их ловят, - с трудом выдавил из себя слова Балдуин. Кажется могущественный граф не приказывал, а просил.
- Хорошо, мой господин, - пробормотал под нос бывший слуга, про себя думая, - какие теперь к чёрту единороги, Ваше Сиятельство. Сидел бы ты в Париже, все бы мы были целы!
Молодой любитель свинины рассчитывал, что пока они возятся с тушей, норманны набьют утробы, тогда и ему чего-нибудь перепадёт. Но из дома с пустым подносом выскочил брат Михаил, и свинина отправилась вслед за бараниной. Мальчишке удалось оставить себе кусок лопатки.
Зал гудел низкими, мужскими голосами словно штормовое море. Пронзительными криками чаек вспыхивал женский смех. Краснолицые, угорелые слуги не успевали жарить мясо. Эльфус протолкался к очагу, плюхнул свою добычу в огонь, постарался скорей измазать её сажей и пеплом, чтобы придать вид, способный отбить аппетит даже у прожорливых норманнов. Жар берёзовых углей тронул нежную поверхность свиной лопатки. Кусок заплакал каплями ароматного сока. Набежал полный рот слюны.
Хмель сделал Харда сентиментальным. Рядом старинный друг - ярл Сульке. Хард и Сульке росли вместе. Оба стали предводителями для своих людей, хоть были совсем разными. Сказитель с детства был спокойным малым. Сульке родился с углями в штанах. Не мог пройти мимо ни одной авантюры и всюду тащил за собой Харда. Сульке помог стать другу детства ярлом. В войну с Косматым втянул тоже он. Хард всё ему прощал. Счастлив был, что есть такой друг и союзник. Хозяин Хельге потребовал, чтобы гости наполнили кубки. Слова Харда встретили одобрительным рёвом. Покачиваясь от выпитого, старик встал, положил руку на крутое плечо ярла Сульке, заглянул в знакомое с детства лицо и сказал: «Нет дороже подарка, чем старый друг в твоём доме! Вещий мне нашептал вису. Послушайте!» «Тише! Тише! - зашикали гости, - Хард вису скажет!» Сказитель набрал воздуха в грудь и произнёс в зал на распев, полузакрыв глаза, словно созерцая видения, явленные ему Одином:
«Рдеет огнь с востока, Пала тьма с заката,
Сердца не тревожат Хельвины посылки
Коль друзей старинных Вижу у порога.
Пьяной пены пиво Пью из зуба зубра,
Дар чудесный сердцу Принесла дорога!»
Под приветственные крики Сказитель осушил рог и расцеловался с прослезившимся от избытка чувств старинным приятелем. Гости выпили за дружбу и решили, что виса хороша.
Посчитал себя обиженным невниманием сын норвежского конунга, или вино ударило в голову, но Ренгвальд Прямоногий поднялся с места и сказал: «У меня в свите есть исландский скальд, который может легко сложить вису лучше». В зале повисла неловкая тишина. Речь высокого гостя была неучтивой и порочила хозяина. Хард Сказитель не полез за ответным словом в карман. «Я не думал хвастаться. Хотел поделиться радостью. Пусть исландский скальд не чинится, встанет и расскажет кто он таков. Пусть развлечёт нас искусной речью. Мы порадуемся его мастерству, - произнёс Хард, стараясь подавить клокочущую в сердце обиду, но не сдержался и добавил: «Я - ярл и только потом скальд. Мне не надо петь у чужого стола за кубок вина».
Соскочил задетый за живое исландец. Был он годами молод и хорош собой. Взял в руки многострунный ландгарп, дождался тишины, запел. Руки проворно побежали по струнам.
«Дел я знаю девять:
Добрый висописец,
Лих в игре тавлейной, Лыжник я и книжник,
Лук, весло и славный Склад мне рун подвластны. Я искусен в ковке,
Как и в гуде гусель».
Исландский скальд взял паузу, заполнил её прихотливой игрой на струнах, сменил ритм, повёл новую мелодию и вновь запел, обращаясь к хозяину:
«Песнь могу сложить, Словом услужить
Сегодня гость я твой, Властитель сильный мой.
Пожалуй ярл певца Теплом с руки кольца!»
Исландец оборвал аккорд. Зал взорвался криками восторга. Виса была хороша. Мудрый хозяин Хельге постарался спрятать гримасу ревности. «Ты добрый скальд! - сказал Хард пришельцу, - как тебя зовут?» Не улыбнулся в ответ пришелец. Обиделся. Ответил с достоинством: «Зовут меня Браги Змеиный язык. Я не ярл и всё моё имущество - добрый меч на поясе и ландгарп в руках, но привык, что истинные ярлы умеют достойно ценить слово скальда». Намёк был понятен. Хард оглядел зал. Десятки глаз выжидательно уставились на него. Снял старик со своей руки дорогой перстень и с деланной улыбкой протянул скальду. Люди одобрительно закричали, приветствуя решение щедрого хозяина. Насмешливо посмотрел исландец на ярла. Не укрылась Хардова досада на утрату дорогой вещи от глаз проницательного гостя.
Веселье меж тем продолжалось. Гости захотели петь, но исландский скальд отказался играть на потребу пьяной черни.
Старому Харду было тошно — не пристало ему терпеть унижение от сопляка. К тому же, жалко перстня. Но не так досадна материальная потеря, в конце концов, слава щедрого вождя стоит утраты кольца, более всего хотелось поставить на место самодовольного юнца. Старик вспомнил о талантах своего франка. Будет здорово если исландского выскочку превзойдёт раб. От этой мысли у ярла даже настроение улучшилось.
Обломком ножа Эльфус отрезал от лопатки кусок мяса. Свинина сочилась жиром и обжигала пальцы. Напыщенные слова неучей, возомнивших себя поэтами, проскальзывали мимо сознания молодого франка, поглощённого предвкушением еды.
-Раб, ступай сюда! - ревёт хозяин.
-Тебя! - тычет Эльфуса в спину брат Михаил. «Меня? Зачем? Чего я сделал?».- попытка оправдаться самому кажется жалкой. Улика в руках. Торопливо сунул ворованный кусок в рот. Язык обожгло. От боли слёзы выступили на глазах. Примчался к хозяину, протянул оставшийся кусок лопатки:
-Вот ваше мясо, господин!»
-Дурак, чего ты мне тычешь грязное мясо? Я не за тем тебя звал. Слышишь, гости требуют песен! - притворно рычит хозяин на слугу, а глаза его смеются, - вижу, ты подавился от страха, юный франк. Не бойся. Вот глотни!- говорит Хард Эльфусу и тянет любимцу свой кубок. Невиданная честь для раба. Эльфус ошалело хлопает глазами, принимает дар. «Давай, давай!» - подбадривает его хозяин. Юноша дует вино. Кубок кажется бездонным. Норманны хохочут. Крепкий напиток комком падает в пустой желудок.
«Бить не будут!» - на сердце отлегло. «Хотят чтобы спел? Чего я им спою?»- растерялся воришка. Обвёл глазами зал. Пьяные лица. Гул голосов. Вспомнил таверны своего детства и папашу, который учил, что на затуманенные выпивкой мозги хорошо ложатся песни простые и грубые. «Как постная капуста на жирную свинину», - говорил Тощий. Эльфус взял арфу, стал неспешно и вдумчиво настраивать. Тишина в зале скоро сменилась нетерпением и недовольным ропотом. Но опытный артист проявил характер, выждал паузу, вдруг вложил пальцы в рот, засвистал по-птичьи, как крыльями забил локтями по бокам, запел, изображая кокетливую девчонку, папашкину песню про птичку, которая никак не может решить какой ей червячок больше подойдёт длинный или толстый, сопровождая пение похабными жестами. Этот номер в кабаках всегда проходил на ура. Норманны вытаращили глаза. Когда до них дошёл второй смысл слов франкской песенки, громко захохотали, широко разевая бородатые рты. Женщины прыснули, притворно-стыдливо закрывая лица ладонями и блестя глазами через пальцы на молодых мужчин. Ярл Сульке так смеялся, что чуть со скамьи не упал.
Эльфус проснулся от того, что его трясли за плечо. Брат Михаил. «Вставай, несчастный!» - лицо монаха выглядит встревоженным. Свет серого утра проникает в крошечные окна длинного дома. Вокруг вповалку на лавках и сундуках спящие люди. Храп. Кислый запах пива. Эльфус лежит на лавке возле очага, укрытый чужим, богато расшитым плащом. Болит голова. Во рту противный вкус пива и дрянного вина.
- Отстань, отче. Дай поспать!
- Как ты можешь спокойно дрыхнуть? Что, совсем ничего не помнишь?
- Чего я должен помнить? Эльфус подскочил на постели и встревоженно уставился на монаха.
- Тот кто пьёт вино и пиво мочится собственными мозгами! - покачал головой Михаил.
- Отче, хорош читать мораль. Скажи, что произошло? Мысли побежали испуганными мурашами: «Помню — мои песни норманнам понравились. Все хвалили, и каждый хотел с ним выпить. Потом… Потом ничего не помню».
- Наш хозяин поспорил с Прямоногим, что ты сложишь драпу лучше исландца!
-Какую драпу? Что такое драпа?
- А я знаю? Наверное какой-то вид их богомерзких стихов. Прямоногий на победу исландца поставил золотой наручень…
«Господи помилуй! Хозяин меня убьёт, если проиграю», - мураши в голове Эльфуса забегали быстрее.
- А хозяин? Что в ответ поставил хозяин? - спросил он.
- Хозяин поставил тебя!
Остатки хмеля разом вылетели из башки, но вместо ясности в неё вломилась паника.
Всклокоченный, с красными от похмелья и беспокойного сна глазами, Хард Сказитель сидел на постели.
- Хозяин, что такое драпа?
Вместо ответа Хард недоуменно уставился на слугу.
- Зачем это тебе? - спросил ярл, широко зевая щербатым ртом. «Господи, старый пьяница ничего не помнит! - мелькнула мысль в голове Эльфуса и сменилась робкой надеждой, - Может это монах чего напутал?» Но по вдруг изменившемуся выражению лица хозяина понял, что монах ничего не напутал. Только после вопроса слуги Хард вспомнил, что в сильном подпитии в добавок к закладу поклялся другу Сульке выступить на стороне Прямоногого против Эйрика, если его раб проиграет исландцу.
- Драпа — это хвалебная песнь, - пояснил Хард, хмурясь, - ты чего в жизни не сочинил ни одной драпы? Чем у вас скальды на жизнь зарабатывают? Для черни поют?
Эльфус сокрушённо пожал плечами. Паника в голове сменилась безнадёгой.
Вечер. Свет пламени из очага играет на потолочных балках и стенах. На столах новые закуски, за столами те же люди, но их словно подменили. Лица скучные. Сосредоточенно жуют. Разговоры гаснут не начавшись. В Хельге не сыскать и капли хмельного. Всё выпили вчера. Ярл Сульке шумно сокрушается о запасах, оставленных на Орклендах, и желает чтоб его вино разъело кишки людям Эйрика. Ярл Хард собою недоволен. Пива для гостей недостало. Предстоящий союз с мятежниками не нравится. Уж больно спесив Прямоногий. Даже сейчас заставляет себя ждать.
Открывается дверь. В залу вваливается Ренгвальд. Следом, шумно отдуваясь и отклячивая задницы под тяжёлой ношей, телохранители вносят увесистый бочонок. Раздаются радостные крики. Вино. Слава предусмотрительному гостю!
По жребию первому выступать выпало исландцу.
«Гряну стылой сталью слова по щиту
Славу воспою сильному в бою.
Англов было втрое в бранном поле боле
В буре жаркой битвы мы били их, рубили»,
- начал он, сопровождая пение игрой на ландгарпе. Потом принялся перечислять всех воинов, присутствующих в зале, их родственников и приписывать им подвиги в стиле «махнул Ренгвальд секирушкой - улочка, Сульке дротик бросил — переулочек! А с неба на чудеса доблести с удовольствием глядят бог Один и все его присные».
При каждом упоминании знакомого или родственника норманны в зале восторженно орали. Больше северянам нравились только натуралистические живописания сцен смертоубийства — отрубленные руки, выпущенные наружу кишки и разбитые головы. «Прямо как в тех отрывках из Илиады, что некогда в наказание заставлял заучивать старый Мудрец»,- поймал себя на воспоминании Эльфус. Хард Сказитель, слушая вопли соотечественников, восторгавшихся драпой исландца, хмурился всё больше. Тоска и тревога холодной жабой легли на сердце. Ренгвальд Прямоногий сочился довольством. Чем ответит несчастный раб?
«Лучшее время для выступления — после третьей чаши», - учил папаша. Это время пришло. «Хотите послушать о морях крови? Я вам спою!» - думал Эльфус, свирепо раздувая ноздри. Терять ему нечего. Протолкался к хозяину, прошипел: «Подсказывай мне имена своих гостей, конунгов и ваших богов». Хард озадаченно уставился на раба, но всё же кивнул головой. Мальчишка весь день расспрашивал о битве при Хаврсфьёрде, участвующих в ней сторонах, но похоже, эта франкская бестолочь так всё и не запомнил.
Старый ярл был не прав. Первые строчки своей драпы Эльфус твёрдо знал:
Пой, небесная дева, про гнев Косматого ярла,
Гнев проклятый, страданий без счёта принесший норвежцам!
Плутишка был счастлив, что в своё время старый Мудрец вколотил в его память пространные куски из Гомера. Думал ли он, что поступает плохо, присваивая чужие стихи? Нет!
Свою драпу Эльфус пел весь вечер и едва добрался до половины повествования. Он легко поменял Трою на Хаврсфьёрд, Зевса на Одина, Афродиту на Фрею, хитроумного Одиссея на Локки, царя Приама на ярла Сульке, выбрасывал скучные описания. Публика не была слишком требовательна к безупречности слога и рифмы, даже к тому, что часть истории Эльфус рассказал прозой, бряцая мерно по струнам и вставляя где возможно своё неизменное: «Аой!»
Искусство молодого раба Браги раздавило. Нет не музыка и рифмы, рифмы и ритм он бы легко подобрал лучше, а величественная история о том, как боги играют людскими судьбами, словно фигурами на клетчатой тавлейной доске. Иногда голову исландца посещала мысль - как может безусый мальчишка быть таким мудрым? Но пришлось признать - Вещий может поцеловать избранника в темечко в любом возрасте.
Чтобы закончить петь драпу Эльфусу понадобился ещё вечер. Первым с победой его поздравил исландский скальд. Ярл Хард ликовал. Пусть теперь недовольную рожу корчит Прямоногий.
Принимая славу великого скальда, Эльфус думал: «Как хорошо быть грамотным среди неучей!» Угрызения совести за то. что украл Гомеровский текст, его не мучили, и заснул он счастливым.
На прощание старики обнялись, и корабль сына их кровного врага ушёл из Хельге. Ярл Сульке стоял на корме и с грустью думал, что друг детства сильно сдал, и что возможно на этом свете им увидеться боле не придётся. Было холодно и непривычно без тёплого плаща, который по пьянке подарил мальчишке-поэту.
- 9 -
Жизнь Эльфуса сказочно изменилась. Ел пройдоха за господским столом, а монах Михаил ему прислуживал. Одевался как норвежец в длинную шерстяную рубаху, кафтан из сукна, просторные штаны, меховую шапку. Наряд довершал дорогой плащ. Такого плаща даже у Харда нет. Отросшие волосы укладывал на местный манер.
Чтобы придворный скальд мог творить, хозяин освободил его от чёрной работы. Подобрав полы длинного плаща, с глубокомысленным видом бродил Эьфус по поселению и припоминал содержание Одиссеи. Её он тоже решил «написать».
Во всём было виновато пиво. Ярл Хард, хромой Орм, скальд Эльфус и монах Михаил выпили очень много. Хмельное варили для гостей, но Ренгвальд Прямоногий и ярл Сульке со своими людьми убрались восвояси раньше, чем пиво поспело. Не пропадать же добру!
Мужчины, когда выпьют, всегда спорят.
- Я о своём боге знаю из священной книги, а ты откуда знаешь? - вопрошал монах хромого жреца, надвигаясь на него раскрасневшимся от хмельного лицом.
- Я своего видел, - набычился Орм, не отступив ни на волос, - а вот ты доверяешь чужому мнению, пусть и записанному в книге! Ты в самом деле считаешь, что в книге нельзя соврать? Противники почти упёрлись лбами друг в друга и стали похожи на баранов на узкой тропе.
- Это не просто книга! Это святая Библия, - в запальчивости закричал монах, - ты, со своей стороны, имеешь наглость утверждать, что видел Одина? Может ещё скажешь, что беседовал с Богом? Христианин постарался подпустить в голос как можно больше сарказма.
- Да, беседовал! Как с тобой сейчас беседую, - так же азартно закричал, замахал руками в ответ Орм, - если ты, христианин, не боишься умереть, я покажу тебе нашего Бога!
«Ага, покажешь! Чурку, которой вы поклоняетесь? Видели!»- подумал Михаил. Деревянный идол стоял за селением. Монах старался избегать проклятого места. Когда случалось проходить мимо, крестился и, если не было свидетелей, даже плевался в сторону поганого капища.
-Твой деревянный кумир не может говорить, ты же утверждаешь, что беседовал с ним! - сказал христианин ехидно, считая что поймал противника на вранье.
- При чём тут наш идол? Вы увидите живого Бога, если он пожелает вам явиться! - Орм ударил кулаком по столу.
Эльфус недоверчиво посмотрел на хромого жреца. Может норвежец не врёт, возможно в разных странах правят разные Боги, но чтоб увидеть Одина своими глазами? Что, Богу делать нечего — якшаться со смертными? Старый ярл в спор не вмешивался и, казалось, спал.
- Я всем докажу могущество Вещего, зрящего одним глазом более чем вы двумя! - заявил напыщенно жрец Одина. «Докажи, - подумал про себя Эльфус, - цену лукавым словам мы все здесь знаем!
-Я тоже беседовал с Богом, - вдруг вмешался в спор ярл Хард, - летал под облаками, встречался с душами предков. Старик говорил о беседе с Богом просто, словно это ему не в диковинку. Франки недоверчиво посмотрели на норвежцев. Не могут два человека так нагло врать!
- Баба, поставь воду! - попросил жрец. С сердитым выражением на красивом лице подошла Тофа. Ткнула медный котёл в раскалённые уголья. После того как Болли уехал, женщина ярла редко выглядела довольной.
Жрец отвязал с пояса сумку, привычным движением распустил шнурки, вытянул нанизанные на нитки по три, лёгкие, коричневатые кружочки. «Похоже на сушёные грибы», - подумал Эльфус. «Волшебные грибы, - подтвердил старый ярл, удовлетворённо вздыхая, - мы называем их тело Бога». Орм оставил четыре связки, с сомнением посмотрел на франков, убрал одну. Когда вода закипела, бросил сушёные шляпки в котёл, взял ложку и стал неторопливо помешивать колдовское зелье. Глаза норвежцев заблестели в радостном предвкушении.
Зимний лес. Огромные деревья уходят вершинами в небо. Тёмная хвоя рядом со снегом, облепившим мохнатые ветки, кажется чёрной. Под кронами свет рассеянный, тусклый словно прошёл сквозь тонкую льдину. Между чёрных стволов движется, похожее на живое облако, светлое пятно. Края его всё время изменяются. Эльфус всматривается из-под руки, щурит веки. Пятно белее самого белого снега и слепит глаза. В середине подвижного света - дева с единорогом. Фигуры девушки и зверя словно плывут над землёй. Лес замер как зачарованный. Под лёгкими шагами не шевельнётся ветка, не скрипнет снег. Струятся серебряные волосы девы на голые плечи, волнистым водопадом падает вниз серебряная грива и хвост единорога. Обернулась, поманила за собою. Иней блестит на длинных ресницах, словно драгоценная диадема сияет в белых волосах. Мариз! Сердце радостно забилось. «Ты не погибла! Ты жива! Мариз, обожди меня! Мне много надо тебе сказать. Знаешь, я и граф собирались тебя воскресить, а ты жива! Куда же ты уходишь?» - заторопился, затараторил, захлёбываясь виноватыми словами Эльфус. Бросился вслед. Задохнулся от быстрой ходьбы. Речь застряла в горле. Ноги вязнут. Снег всё глубже. Дева с единорогом не ждёт. Дыхание рвёт грудь. Силы кончились. Он падает ничком в снег. Стынет в жилах кровь. С трудом переворачивается на спину. Снежинки, медленно кружась, опускаются на лицо из белого неба. Смертельный холод подступает к сердцу.
Губ касается лёгкий поцелуй. Кэйя. Глаза сияют словно синие васильки, а тело большое, розовое и тёплое, как утреннее облако летней зарёю. Девушка берёт его за руку и тянет в небо. «Не бойся, милый, я научу тебя летать!» - голос девы журчит весенним ручейком. Они летят, летят над землёй, прочь от снежного леса, стылой земли, навстречу солнцу. Эльфусу не страшно. Он смеётся, поёт…
Серая равнина под низким, словно каменным небом, вся покрыта уныло бредущими, безликими людскими фигурами. Он среди них. Под ногами противно скрипит песок, попадает в сандалии. Ноги стёрты в кровь. Впереди огненная гора. Столп света исходит из горы, рокочет, рвётся ввысь неукротимым потоком. От вершины вниз по склонам течёт огненная река, источающая жар, и падает в ужасную пропасть. Над горой в небе круглая дыра, окружённая словно рамой подвижными, клубящимися облаками. Через дыру видно Царствие небесное. Серые фигуры стремятся туда. Обдирая в кровь ногти и расталкивая друг друга, безликие лезут в гору. Достигнув вершины, они становятся в огненный поток и исчезают в пламени.
- Видишь к небу рвётся огнь божественной любви. Он вознесёт тебя в Царствие небесное, - говорит ему кто-то из-за правого плеча, - иди туда. Ты монах, тебя должны пропустить.
-Торопишься сгореть? - вмешивается ироничный голос того, кто находится за левым плечом, - видишь, с горы течёт пламень геенны огненной. Рассчитываешь в нём уцелеть?
Голоса заспорили между собой: «Это карающий огонь. «Этот» в нём сгорит!» «Нет. Это огонь божественной любви. Он вознесёт «этого» на небо!» Михаилу стало обидно, что голоса за спиной называют его «этот» и спорят о нём, словно он их не слышит, и у него нет собственной воли. Голоса Михаилу хорошо знакомы. Они всегда спорят в его голове.
- Кого послушать? - думает монах, - огонь с горы меня сожжёт или вознесёт на небо?
Михаил всматривается вверх. Вершина горы похожа на огромную чашу. Раскалённая лава льётся из чаши в геенну огненную. Тот же жар, что расплавил камни горы, раскрыл путь в небо. «Боже мой, я понял! Источник благодати и карающего пламени один - это любовь Творца к человеку, - пронзает догадка монаха, - я должен довериться Божественной любви!»
Михаил лезет вверх. Людей вокруг всё больше, теснятся, спешат, толкаются, но на нём монашеское облачение, и он знает — его должны пропускать. Отставшие с завистью смотрят в спину.
Монах почти у вершины, но из света выходит небесный воин и заступает дорогу. В одной руке его свиток, в другой сияющий, огненный меч. «Недостоин! -читает страж небес из свитка, - достиг царствия небесного языческим колдовством!» Ангел сбрасывает вероотступника с горы. Михаил катится вниз, срывая ногти, пытается удержаться. Острые камни язвят ладони. Люди, которых он обогнал, злорадствуют и показывают на монаха пальцами. Из раскалённой лавы куда падает его тело, тянет когтистые руки и злобно скалится оживший языческий идол. Тело грешника падает, падает, летит в чёрную бездну, корчится от приближения ужасного конца, который никак не наступает.
Из свойственной женщинам жалости, толстая Тофа укрыла шкурами обеспамятевших от грибного зелья бражников, подбросила в очаг поленья. По опыту знала - спать будут долго и крепко. Жаль её Болли далеко. Завтра Хард будет тих и слаб. В такие часы можно делать с ним что угодно. Может удастся выпросить кайму на платье, которую старик привёз из Хайтабю для своей дочки.
- Говорил с моим Богом? - спросил другим днём жрец монаха. Уклонился Михаил от ответа, пожал плечами, не посмел сказать норвежцу, что своими глазами видел: его Бог - дьявол. Наказал себя строгим постом монах. Седьмицу прожил на хлебе и воде, дал страшную клятву Христу: чтобы не сгубить душу, колдовское зелье никогда не употреблять,
Эльфус о своих видениях тоже смолчал, но решил научиться готовить волшебный напиток и продолжить с ним опыты. Он как собачка ходил за хромым Ормом, пока жрец не сдался.
Орму понравилось беседовать с мальчишкой-скальдом. Глаза и уши франка были открыты для мира, населённого Богами и великанами. Они много вечеров провели в беседах. Эльфус даже признался, что здесь на севере среди деревьев и скал ему проще верить в Одина и Тора, чем Христа.
Однажды, находясь в сильном подпитии, скальд Эльфус упросил Орма сделать ему татуировку на местный манер. Кожа потом долго болела, но руки юноши украсили языческие руны-обереги, увидев которые брат Михаил долго плевался.
«Когда середина жизни миновала, жить в доме ярла сомнительная привилегия. Это его младшему сынку Бруни служба при хозяйском дворе в новинку. Ему же старому дружиннику Харда Сказителя, прошедшему с господином злосчастную битву при Хаврсфьёрде и получившему там тяжёлую рану, своими глазами видевшему берсеркеров Хрольфа Косматого, грызущих от ярости щиты, более пристало ночевать у собственного очага. Но служба есть служба. К тому же, толстая Тофа не скупится на пиво для настоящих мужчин. Ребята говорят, что баба ярла хороша не только у плиты. При случае неплохо бы проверить»,- подумал великан Калле, пряча скабрезную ухмылку в рыжей бороде. Вчера ему показалось, что женщина ярла, разнося угощение, особенно на него посмотрела.
Ночные фантазии, раз возникнув, прилипнут к воспалённым бездельем мозгам и будут тянуться налимьей слизью за воображением, горяча кровь. Хорошо гонит сон. Лучше — только боль или страх. Но чего бояться в этой богом забытой дыре? Разве что нестерпимого желания перегрызть друг другу глотки длинными зимними ночами от скуки и северной тоски.
Залаяла собака и сразу умолкла, словно узнала знакомого. Сын вопросительно посмотрел на Калле. «Сходи, малыш, глянь, чего Герда всполошилась», - сказал старый дружинник. За ночь караульные два-три раза обходили поселение. «А, ты?» - спросил сын. Идти одному в морозную ночь малому не хотелось. «Тут побуду. Нога болит, - отговорился Калле и потрогал себя за старый шрам ниже поясницы. - Следующий раз я пойду. Ты сможешь поспать». Последний аргумент примирил Бруни с неизбежным.
Рыжий здоровяк Калли славился мужским здоровьем среди представительниц прекрасного пола в Хельге. «Иди, сын, не медли! Я попробую проведать жену ярла. Старик не узнает, а бабе радость», - подумал опытный греховодник, отворяя засов. Это была последняя мысль в его жизни.
«Наш Баран ушлый малый. Такому палец в рот не поклади. Начисто откусит. Сказал, что ночью надо попугать старого ярла из Хельге. Мол, пусть отречётся от власти в пользу Гундосого. Гундосый наш человек. При новом ярле заживём сыто и пьяно. Ну, не знаю. Красавчик Болли ещё та тварь. Я с ним давно знаком. Но Барану виднее. Как он ловко провернул сделку с пушниной! И с туземными девками хорошо позабавились. Есть что вспомнить!»- белобрысый Свейн потянулся огромным телом так, что хрустнули суставы и потрогал шрам на губе, который оставила маленькая дикарка. Нет, всё же хорошо родиться мужчиной! «Собирайся, чего расселся, - обрушился на приятеля желчный Гисли, - все уже готовы!» Свейн потряс башкой, отгоняя сладкие воспоминания, посмотрел на приятелей и пренебрежительно усмехнулся. Вооружились как на войну. У толстяка Бо даже губы от страха трясутся. С кем собрались воевать! В доме два дружинника, старый ярл и бабы. Помашем перед их носами мечами, и всё будет по-нашему. Баран намекнул, что если старик заартачится можно его того… Посадить на восьминогого коня и отправить в Вальхаллу.
Белобрысый викинг опоясался мечом. Меч у него дрянь. В заварушке с узкоглазыми согнулся, так что пришлось выпрямлять через колено. Если Свейн заберёт меч Харда, проглотит ли это Болли? Крысёныш жадный. За ржавый топор готов удавиться, но за работу надо платить. Свейн решил, что первым ударит старика, если тот заартачится. Тогда у него будет законное право забрать его меч.
Лодку спрятали в потайном гроте. Баран встретил на краю посёлка. Ветер с моря нёс снег и слепил глаза. Заговорщики поднялись к дому ярла. Прикормленные хитроумным Бараном собаки не лаяли. План был прост. Постучать в дверь, сказать караульным что в море видели корабли, пришли защищать ярла и потребовать с ним встречу. Седоусый Баран на подъёме чуть отстал. Сдаёт старик! Свейн решил подождать вожака. У двери первыми оказались толстяк Бо в компании с Гисли и рыжим Хутом.
Накануне Бо приснилось, что ему отрубят голову. Картинка была такой яркой, что Толстяк до утра лежал, тараща в темноту воспалённые страшным видением глаза. В их семье все видели пророческие сны. Мать рассказывала, что деду, в честь которого его назвали, накануне гибели был вещий сон. Собираясь на дело, Толстяк трясся от страха. Топор держал под плащом.
Хут и Гисли любят потешаться над мнительным Бо. Весь день приятели рассказывали истории про провидческие сны о смерти, пока не довели трусишку до истерики. Наконец Хут сжалился над толстяком и сказал, что у него есть христианский талисман от беды, пусть Бо держится рядом, и с ним ничего не случится. Нарочно пошли в гору быстрее, чтобы послушать, как будет пыхтеть и задыхаться Толстяк. Бо исходил потом, но не отставал. Это было смешно.
Толстяка колотила дрожь. Дверь неожиданно распахнулась. Бо пронзительно взвизгнул и ударил топором чёрную фигуру, возникшую на пороге. Человек зашатался, но устоял. Пришлось в дело включаться Хуту и Гисли. Когда подоспели остальные, на земляном полу корчились и пускали кровавые пузыри двое. Чтобы сохранить тишину, пришлось дозорных добить. «Идиоты», - прошипел Баран на торопливых подручных. Теперь придётся всех убить, даже толстую Тофу, о чьей жизни так беспокоился Гундосый Болли. Может хорошо, что так случилось. Лишние свидетели ни к чему. Действовать надо быстро…
За стеной хлева хрипел человек. Слишком часто Балдуин слышал как воздух клокочет в перерезанной глотке, чтобы спутать этот звук с чем-то другим. Отбросил вонючие шкуры в которых спал, схватил топор, бесшумной тенью выскользнул в ночь. Мокрый снег ожёг босые ноги. Дверь в господский дом широко распахнута. В красном свете затухающего в луже крови факела, сгорбившиеся, тёмные фигуры, похожие на хлопотливых кур, жадно клюют стальными клювами с земли. Холодная ярость, рождённая страхом, подхватила высокородного франка и понесла. «Со мной мой Бог!» -подумал граф и ринулся в битву …
Христос на небесах, довольно блестя карими глазами, сказал Одноглазому богу:
- Взгляни вниз! Что ты на это скажешь? Ради веры в меня этот голый христианин убил пятерых твоих людей. Моя религия лучше. Скоро все твои станут моими! Иисус радостно потёр руки.
- Скажу, что незачем было тебе ради них отдавать жизнь! Они не изменились. Режут друг друга во имя твоего «Не убий!» с такой же готовностью как во имя моей Вальхаллы. Посмотрись в зеркало. Ты всё больше становишься мной. Где милосердие, которым ты их прельщаешь?- грустно усмехнулся древний Бог. Христос обиженно подобрал губы, но с язычником не согласился.
«Упрямый еврей, - с досадой подумал скандинавский бог, - доведёт вас фанатизм до беды!»
Хард проснулся от женского вопля. Женщина визжала пронзительно и страшно. Схватил со стены меч. Не удержал — тряслись руки. Уронить оружие - плохая примета. К чёрту суеверия! Узурпатор явился, чтобы мстить? Почему не лаяли собаки, почему караульные не подняли тревогу? Щит показался тяжёлым. Побежал на звук. Женщина визжала словно её жгли огнём. В темноте ударился коленом о лавку, но боли не почувствовал. Тор всемогущий! Пусть бы кто-нибудь заткнул бабе глотку. Впереди свет.
У главного входа ровным рядом, плечом к плечу лежат пять безголовых тел. Земляной пол жирно блестит от крови. Головы убитых капустными кочанами свалены в кучу. Вход в дом заперт на засов. Над телами сутулой вороной кутается в плащ лысый франк с топором в руках. Чёрное от крови лицо убийцы кажется равнодушным, словно не людей порубил, а дрова. Визжит Тофа. Её пытается успокоить бородатый Михаил. Мальчишка Эльфус с лампой в руках таращит испуганные глаза на происходящее.
- Положи топор! - приказал Хард лысому франку, с ужасом понимая, что остался один против трёх рабов. Убийца кивнул понимающе головой, медленно опустил топор на землю и оттолкнул его ногой в сторону.
- Сними плащ! - ярл направил меч на раба. Франк неохотно исполнил приказ. Оружия на теле убийцы не было, другой одежды тоже. От холода волосы на теле франка вздыбились звериной щетиной, чёрная мошонка сжалась. Тофа шумно сглотнула и заткнулась. В наступившей тишине стало слышно как хрипло дышит старый ярл.
- Что случилось? Кто обезглавил этих людей? Где Калли и его сын? - спросил Хард,
- Они убили твоих людей. Я убил их, - ровным голосом сказал франк, с трудом подбирая слова. - Твои телохранители не знают свою работу. Их тела за порогом.
-Посвети, сынок, - попросил Хард Эльфуса и шагнул к обезглавленным трупам, уже догадываясь кого увидит. Плащ, в который кутался лысый воин, был ярлу хорошо знаком. При жизни его носил хитроумный Баран.
- 10 -
В Намсусе резали скот. Прибежал замурзанный, сопливый мальчишка, и глотая от бега слова, выпалил, что кольщики не могут справиться с Абсалоном — любимым хряком хозяйки. Чудовище едва не выпустило кишки старому Матсу. Госпожа Илва выругалась: «Ничего без неё сделать не могут!» Дорогой муженёк с сыновьями и племянником сбежал на охоту, оставив хлопоты по хозяйству женщинам. Честно сказать, хозяйка усадьбы была довольна, что эти бездельники не болтаются под ногами. От мужиков в мирной жизни одни заботы, успевай кормить и прислуживать. Не до того ей сегодня. А уж с любимым поросёнком она справится.
Госпожа Илва сестра ярла Харда бывшего владельца Телемарка ждала нынешнего хозяина их прежних земель — ярла Скегги Тетерева с визитом. Тетерев получил Телемарк от конунга Хрольфа Прекрасноволосого после изгнания Харда Сказителя. По северу до сих пор ходят упорные слухи, что сыновей Харда собственной рукой умертвил Тетерев. Илва не верит пустой болтовне. За всё время не встретила ни одного человека, который был тому свидетелем. Вот уже шестнадцать лет новый ярл владеет их родовыми землями, но упрямые бонды не желают признавать его власть и ожидают возвращения прежнего хозяина. Глупцы! Цепляться за прошлое, что плевать против ветра. Только сам испаскудишься.
Госпожа Илва отставила стакан и утёрла узкие губки подолом передника. Пиво получилось на славу. Таким не стыдно потчевать дорогих гостей. Хозяйка Намсуса была на шесть лет младше своего неудачливого братца. И как выяснилось - умнее. Илва удержала мужа от участия в распри ярлов. После битвы при Хафрсфьёрде её муж Ленне Меченый остался на своих землях. Есть что передать наследнику. Всего Илва родила Ленне пятерых сыновей, но жадные боги оставили ей только двоих: старшего Арвида и самого младшего её любимца Скули Ласку. Все говорят, что младший похож на мать — такой же светленький, быстрый и упрямый. Только Тор знает, каких усилий Илве потребовалось, чтобы удержать сына дома, но бедный мальчик не находит себе места: жить при усадьбе отца или брата без своей земли - незавидная участь. Но возможно скоро всё изменится, и её Скули станет владельцем хутора.
- Не беспокойся, тётушка, управляйтесь в доме, - сказала Илве племянница Кэйя, - я помогу кольщикам!
- Куда ты, непутёвая, - закудахтала старая Ода,- бабское ли дело кабанов резать!
Но когда слова старухи могли остановить молодых? Девушка подобрала подол и выскочила из чадного дома.
«Этой деве пристало носить штаны более чем многим мужчинам», - подумала Илва. Тётка была довольна племянницей: расторопной, скромной и работящей. «Это может быть даже хорошо, что она не красавица. Меньше будет ломаться, - рассуждала Илва, - женишок мордой тоже не прекрасноликий Ньёрд и жизнью траченный, давно вдовствует, деля ложе с непутёвыми девками. За содействие в женитьбе на наследнице Харда обещал вернуть Илве хутор, некогда принадлежащий её матери. Будет владение для Скули. Скорее бы наступил завтрашний день!
Грязная овчина осеннего неба низко нависла над кораблём. Скегги Тетереву не сиделось на месте. Беспокойные мысли прилипчивым гнусом облепили голову. Кнорр, который подрядились делать люди Ленне из Намсуса, должен быть готов к середине лета. В Намсусе умеренные цены, лучший лес и корабелы, но на дворе уже осень, а от мастеров ни слуху, ни духу. Придётся самому навестить бездельников.
Скегги пустил с борта жёлтую струю. Прикосновение к члену заставило вспомнить прощание с чернявой Фридой. Эта дура надеется выйти за него замуж. Зачем ему жениться на рабыне? Девок для постели найти легче чем хозяйку в дом! Тетерев подтянул штаны. Своим нынешним высоким положением Скегги обязан милости первого норвежского короля, который не забыл, кто помог ему завоевать корону. Но всё легко может измениться. Харальд безнадёжно застрял в Шотландии. Его детки, порождения шлюх всех известных народов, вцепились в норвежскую землю, как голодные волки. Недавно до Телемарка дошёл слух, что любимый сын Прекрасноволосого Эйрик убил своего брата. Скегги не знал радоваться или печалиться зловещей вести. Чем меньше останется волчат Харольда, тем чище станет воздух на родине. Но если они друг друга так легко режут, останется ли место под солнцем прежним сподвижникам отца? Что для них воля стареющего короля?
Вот уже много лет по милости Харольда Тетерев владеет большей частью земель в Телемарке. Местные бонды склонились перед силой. Теперь же, почувствовав что удавка королевской власти ослабла, строят козни, интригуют, стараются заручиться поддержкой одного из отпрысков Харольда, тешат себя надеждой, что с севера вернётся их «природный» ярл Хард Сказочник. Скегги Тетерев сам понимал, что с прежним ярлом Телемарка поступили несправедливо. В глазах местных власть Тетерева над Телемарком беззаконна. Но скоро всё переменится. Жена Ленне Меченого обещала сосватать за Скегги дочку прежнего ярла Телемарка. Он женится на наследнице и станет владеть своими землями по древнему праву
. Скеги улыбнулся серому дню и расправил густые брови, за рыжий цвет которых был прозван Тетеревом, в славные дни, когда был простым дружинником конунга из Вестфольда Харольда по кличке Косматый.
Туман с моря мокро улёгся на вершину горы. С деревьев закапало. Болли по-собачьи встряхнулся и сунул лук под мышку, пряча замёрзшие пальцы в рукава. Крики загонщиков доносятся далеко снизу. Сплошь поросший соснами и чёрными ёлками склон полого подымается к каменистой, длинной, гривастой вершине горы. Отсюда хорошо видно серое море и заснеженные горы, сверху словно острым ножом обрезанные низким небом. Среди камней и одиноких деревьев редкая цепь охотников ждёт зверя.
Богатство усадьбы дядюшки Ленне и тётки Илвы у Красавчика возбудило ревность: амбары полны зерна, стены дома увешены дорогим оружием, люди сыты и довольны. Своими глазами видел на верфи новый кнорр, построенный на продажу. Мастера сказали, что корабль у Ленне заказал Скегги Тетерев, заплатив за работу чистым серебром. Красавчик заскрипел от злости зубами. Этот корабль мог быть его! Если бы отец встал на правильную сторону в битве при Хаврсфьёрде, он Болли-Красавчик сейчас был бы не наследником нищего ярла из Хельге, а могучего владетеля богатого Телемарка. Но сделанного не воротишь. Отец пусть отвечает за свой выбор. Но причём здесь Болли! Почему боги наказывают сына за вину отца?
Видит Тор, решение вступить в сговор с Бараном далось Красавчику нелегко! Сейчас не время колебаться. В Норвегии назревает очередная замятня вокруг власти. Косматый узурпатор состарился. Нужно не повторить ошибку отца и правильно выбрать себе хозяина. Но для начала, хорошо бы стать ярлом в Хельге.
Огромный бык возник перед Красавчиком словно из ниоткуда. Горячий пар вырывался из чёрных ноздрей, шарики воды мокро блестели на густой шкуре, омертвевшая кожа, некогда покрывавшая могучие рога, лохмотьями свисала на горбатую морду. От неожиданности Болли выронил лук. Благородный олень, как показалось незадачливому охотнику, насмешливо посмотрел в его сторону, перемахнул через каменистую гриву и скрылся в густом подлеске. Чертыхаясь, Красавчик торопливо поднял оружие с земли и осмотрелся. Похоже, никто не видел его позора.
По следам Ленне легко определил, что большого быка упустил Болли, но не стал бранить племянника. Дичи в лесах много больше чем нужных людей! Хозяин Намсуса мог быть доволен собой. Всё складывалось как нельзя лучше. По речам племянника понял, что в Хельге будут рады выдать наследницу за «приличного человека». Ленне усмехнулся в седые усы. Трудно на севере найти приличней человека чем Скегги Тетерев, оттяпавший у шурина Телемарк. Неизвестно как старик отнесётся к брачному союзу единственной дочери с его главным обидчиком, но эта свадьба сильно бы помогла семье наладить отношения с Прекрасноволосым. Глупо жалеть об утраченной власти, рискуя собственной шеей. Ленне собственными ушами слышал, как Эйрик Кровавый клялся принести отцу головы мятежных ярлов, уцелевших после Хаврсфьёрда. Недавно хозяин Намсуса получил весточку от Тетерева, что тот скоро явится за кораблём. Если удастся уломать Болли, помолвку можно будет устроить в дни визита. Не заартачился бы только Тетерев, уж больно велика уродилась цыпочка в курятнике шурина Харда.
Скегги сидел во главе стола рядом с наречённой невестой и чувствовал себя старым. За прошедшие годы Красавчик Болли, которого Тетерев помнил золотоволосым мальчиком, превратился в траченного жизнью облезлого мужчину. «Ты тоже моложе не стал», - сокрушённо думал о себе Скегги.
Болли быстро напился и теперь только мотал обезображенным шрамом лицом в такт неслышной песне, что играла в его голове, изредка прорываясь наружу слезливыми словами: «На нас напали злые шведы.., - Красавчик делал глоток из кружки. Пивная пена, смешиваясь с пьяными слезами, текла по бледному лицу, - Село родное подожгли.., - ещё глоток и судорожный вздох со всхлипом, - Горит село моё родное, горит вся родина моя». Голова певца упала на грудь. От позора за брата Кэйя была готова провалиться сквозь землю.
Скегги подозвал слуг. «Выпьем, дорогой Болли, за то, что все наши распри остались в прошлом», - предложил Тетерев, наливая будущему родственнику полный кубок крепкого вина. Красавчик открыл глаза, враждебно уставился на Скегги, хотел что-то сказать. Язык плохо слушался, но по бледным губам Болли Тетерев легко прочитал удержанное ругательство. «Давай, - всё же выдавил из себя Болли после некоторого замешательства. Красавчик встал, нетвёрдыми руками принял кубок. Вино потекло по усам, шрам покраснел. «До дна, до дна, - подбодрил пьяницу Тетерев. Красавчик осушил кубок и упал на руки подхвативших его слуг. Кэйя первый раз с благодарностью взглянула на жениха. От близкого соседства с девушкой, ещё не знавшей мужской ласки, Тетерев внезапно почувствовал сильное возбуждение. Помолвка удалась на славу.
«Ой девка, девка, что же ты наделала! И когда только успела? - горестно всплеснула руками нянюшка Ода. - Кто этот охальник?» Ничего не ответила Кэйя старухе, упрямо закусила по-детски пухлую, нижнюю губу, опустила голову. О значении творящихся с ней перемен догадывалась, но надеялась, что тревога ложная, и всё пройдёт само собой. Не прошло! После осмотра опытной повитухой Одой сомнений не осталось.
Баня у тётушки Илвы добрая. С широким осиновым полком, большой, новой каменкой, запахом целебных трав и берёзового веника. «Никому не сказывай о своей беде, - продолжила квохтать старая, - может удастся всё уладить». Кейя не скажет, она бы с радостью забыла о своей слабости, но запах бани и растущая в ней новая жизнь теперь всегда будет напоминать о ласках юного франка.
- Что вы тут секретничаете? - сунула острый носик в парилку тётка Илва.
- Заходи скорее, пар выпустишь! - притворно беззаботным тоном сказала Ода, - поучаю воспитанницу как быть хорошей женой и понравиться мужчине. Она теперь у нас невеста!
От лживых слов няньки невеста почувствовала себя глубоко несчастной, слёзы выступили на глазах. Хорошо что в парном полумраке лица не видно.
- Поучи, поучи, - согласилась Илва и плюхнулась мокрым задом на горячий полог. - Вот где у нас все мужики находятся, чего бы они про себя не думали, - сказала тётка и хлопнула себя ладонью по низу живота. Женщины рассмеялись. Неожиданно для себя Кэйя улыбнулась сквозь слёзы и ощутила внутреннее сродство со всеми матерями Земли. Отныне и для неё все мужчины будут в том месте, на которое указала тётка.
Скегги моря не любил. В семь лет едва не утонул. С тех пор вода его пугала. Но он был мужчиной и знал как побороть страх. К морю относился как к будущей смерти. Бойся её или не бойся - тебя не минует! Так и море.
Кнорр вышел на славу: вместительный, ходкий. Вести такой - удовольствие! Тетерев кликнул кормщика и передал ему руль.
Скегги мог быть доволен поездкой: помолвка состоялась, корабль получил, но досада не проходила. Нынешний владелец Телемарка корил себя за то, что уступил Болли и отложил свадьбу до весны. Как было бы славно привести домой новую жену и заткнуть пасти всем недовольным — вот ваша «природная» госпожа, а я её муж! Прощаясь, Красавчик Болли намекнул, что Хельге ждут большие перемены. Интересно, что задумал гундосый?
Обходя бочки с ворванью, Скегги хмурился. Жизнь приучила его, что всё новое хуже прежнего. «Нет не всё, - отогнал Тетерев грустные мысли, - мой новый кнорр хорош! Будущая женитьба на дочке Харда сделает жизнь безопасней людям в Телемарке и Хельге! Когда Скегги добрался до кормы, где стояла его палатка, печальные мысли покинули голову. В предвкушении скорой женитьбы на чистой, юной девице мужчина почувствовал прилив сил и улыбнулся. Хорошо жить! Такой женщины как дочь Харда у него ещё не было. Когда надевал на шею невесте свадебный дар — ожерелье с подвесками, самоцветные камни крепко легли на грудь девушки, как звёзды ложатся на небесную твердь, так высока, туга и обильна была молодая плоть. Скегги глаз не мог отвести. От волнения пальцы дрожали, застёжка не слушалась, пришлось наклониться ниже. Девушка пахла молоком. Тетереву нестерпимо захотелось ощущать этот запах рядом с собой каждую ночь. Пользуясь правом жениха, собрался поцеловать наречённую, но наткнулся на робкий, трогательный взгляд больших, серых глаз и не посмел. Это несоответствие детского, невинного лица и развитой, женской груди мужчину доконало, и он понял, что пропал!
Когда Болли сообщил, что Кэйя помолвлена с убийцей его сыновей, отец швырнул в него кубок, из которого пил. Хард разом забыл хитроумный план допроса с помощью которого собирался выведать сведения о степени участия Болли в заговоре Барана.
- Ты, щенок, совсем ополоумел! - заорал ярл, - Твои братья из могил прокляли нас! Что скажут люди? «Хард себя обесчестил. Из трусости забыл законы кровной мести!» - вот что они скажут! Клятвопреступник! Не видать нам больше удачи! Не ты ли божился, что честь семьи для тебя свята? Не найти мне покоя ни на том ни на этом свете. Предатель! Я выгоню тебя из дома, пусть после моей смерти всё останется твоей сестре! Ей больше пристало носить мужские штаны чем тебе! Попроси у Тофы для себя юбку!
Лицо ярла побагровело. Того и гляди старика хватит удар. Побледнел сын от несправедливых слов отца, вытер с лица красное как кровь вино, вынул из-за пояса кинжал, протянул Харду.
- Убей меня, отец, своею рукою. Я недостоин тебя! - сказал Болли рыдающим голосом. - Это по моей вине погибли братья, по моей вине мы влечём жалкое существование в Хельге. По моей вине ушла в страну синерожей Хель безвременно наша мать. Убей меня! Это я, наслушавшись лживых обещаний датчан, выступил против нашего короля и всё потерял! Кто я для тебя, отец — неудачник с уродливым шрамом? Ты избегаешь смотреть мне в лицо! Винишь меня за попытку спасти вас с сестрой от смерти. Думаешь Косматый забыл твою измену и простил нас?
Схватился за голову старик-отец. Закричал громко и горестно, как раненый зверь:
- Прав ты, проклятый! Я виноват! Кругом моя вина, но лучше я выдам единственную дочь за последнего раба, чем отдам на потеху кровнику! Не тебе учить меня законам чести. Ступай с глаз моих и не показывайся, несчастный. Не желаю тебя видеть!
Сын нарочито покорно преклонил колено.
- Я уйду утром. Больше тебя не потревожу, отец. Ты позволишь взять мои вещи?
Хард мотнул косматой головой. Тофа всплеснула горестно руками. Балдуину показалось, что мальчишка ухмыляется, пряча свой кинжал в ножны.
Северная зима пришла на земли Хельге. Студёный воздух с боков округлых гор, похожих на морщинистые шкуры моржей, скатывался к морю. Полосы тумана серыми подвижными полотнищами отрываются от тёмной поверхности воды и висят над волнами. Между промороженными, мёртвыми скалами и морем лежит узкая полоса живой земли, где живут люди и их скот. Из низкого неба падают лёгкие снежинки, кружат, искрятся в скупых лучах зимнего солнца и тают, не долетая до земли. Там где тёплое дыхание моря бессильно растопить снег, его столь много, что нет прохода ни конному, ни пешему. Только горбатый лось бродит в поисках корма по моховым болотам, пробивает траншеи грудью в глубоком снегу. Благородный олень чутко вслушивается в безмолвную тишину леса, опасаясь охотника. Бурый медведь в берлоге сосёт лапу и видит сны об обильном лете. Бесплотными тенями скользят над горной тундрой серые волки с кровавыми пастями. Промышляет жертву хищная росомаха страшная как ночной кошмар. Древний голод царит над северной землёй. «Будь сильным. Убей или тебя убьют», — главный закон жизни. Нет несправедливости в этом законе. Жизнь поглощает другую жизнь, чтобы продолжиться. Суетный человеческий ум из трусости придумал себе: «Не убий», приписав этот запрет Богу. Прав ли ты, человек, поставив свои измышления выше закона жизни?
В далёком Хедаланне Эйрик Кровавая Секира сжёг родного брата Ренгвальда ночью в его доме вместе с восьмьюдесятью ближними людьми. Перед отцом оправдался тем, что Прямоногий искал тайных знаний и занимался колдовством. Поди теперь проверь так это или нет. Не поступил бы так ни один зверь с кровным родственником. Волк, проиграв битву, даёт сопернику горло, и схватка заканчивается.
«Не убий!» - говорит христианский Бог. Пугает собственная тёмная природа человека, потому к слову Божьему тянутся все люди Земли. Открылись уши язычников для благой вести. Всё больше норманнов собирается в потаённом гроте, высотой сводчатых потолков напоминающем рукотворный собор из камня. Всё больше прихожанок у отца Михаила. Женщины идут к нему почти не скрываясь, ведут малолетних детей. Только добрый христианский Бог даёт надежду на блаженство в раю и воскрешение в теле в день Страшного суда. Что делать женщине в царстве одноглазого Одина? Маяться собственным несовершенством и завидовать красавицам-валькириям? Или смотреть как мужики обжираются, бражничают и убивают друг друга? Ещё одну вечность слушать их хвастовство, ревновать к небесным девам и мыть посуду? Хватит! На этом свете намылись, наоплакивались и настрадались!
Для каждой страдалицы Михаил найдёт нужное слово, даст совет, облегчит страдания. Ночами между любовными ласками пересказывают благую весть своим мужчинам новообращённые. Хмурят недоверчиво брови суровые норвежцы. Капризны и злопамятны старые боги. Но потусторонний мир, где царит одноглазый Один и синерожая богиня смерти Хель, по сравнению с христианским раем и адом многим мужчинам кажется бездуховным. Боги — высшие создания? Чем паскудник Локи лучше мошенника-соседа? Тем, что родился от великана? Не велика заслуга! Жрать от пуза и убивать себе подобных в этом ли смысл жизни? Или душа нам дана для иного, более возвышенного?
В поисках духовности или поддавшись бабским уговорам, к монаху пошли мужчины, вначале таясь друг от друга, затем открыто. Ярл этому не препятствовал. Скоро жители Хельге к гроту христианина натоптали тропинку не меньшую чем к святилищу Одина.
Хмуро взирал на отступничество от старых богов хромой Орм и подсчитывал убытки.
Старый Хард был зол на себя. Ему ли не знать цену словам. Злой шутник Локи услышал его клятву выдать Кэйю за раба, произнесённую в сердцах, и поймал за язык. Вот они стоят перед ним на коленях, самые близкие ему люди на свете — дочь и мальчишка-скальд, молят о счастье. Глупые дети!
Следы трудных раздумий можно легко прочесть на отцовском лице: «Счастье. Выйти замуж за раба счастье? Но каков франк наглец! Пробрался в сердце моей дурёхи. Мальчишка он не плохой и скальд отменный. Лучшего в жизни не встречал. Но что скажут люди! Подумают, что старый Хард сошёл с ума, и будут правы! Не бывать такому позору! Лучше… Что лучше? Выдать замуж за кровника — лучше?»
Кто-то тянет ярла за рукав. Ода. «Что тебе надо, старуха? Какую недобрую весть ты принесла?» Старая нянька наклоняется к лицу грозного хозяина и что-то шепчет в самое ухо.
-Дочь, это правда? Ты от него понесла? - раненым медведем ревёт Хард.
-Правда, батюшка.
Выбора отцу не оставили, разве что пойти и утопиться!
- 11 -
Ушко Кэйи под завитком светлых волос было крохотным. Если провести пальцем по краю ушной раковины можно ощутить мелкие зубчики как на берёзовом листе. Эльфус часто целовал её туда, ощущая под губами нежные зубчики, таял от всепоглощающей нежности. Она смеялась. Странно, Эльфус легко мог вызвать в памяти лица женщин, которые его любили, но не мог представить лица Кейи, когда её не видел. Возникал образ чего-то тёплого, домашнего и большого, как облако. Старому Харду ничего не осталось, как смириться с выбором дочери. Свадебный дар Скегги Тетереву вернут с первым кораблём в Телемарк. Закон и обычай дозволяет это сделать. За отказ Хард заплатит виру, чтобы загладить ненамеренную обиду отвергнутому жениху. Приличия будут соблюдены. Нынешний хозяин Теламарка слишком много взял у Харда, чтобы ещё отдать ему единственную дочь! Пусть знает - помолвку устроили помимо отцовской воли.
Чтобы с рождением ребёнка не было конфуза, со свадьбой решили не тянуть, а малочисленность гостей объяснить зимними штормами.
Клятвы произнесены, жертвы Богам принесены. Молодые были счастливы. Эльфус посвятил жене длинную сагу о трудном пути викинга домой с войны. Хард вынужден был признать, что лучшего он никогда не слыхал, что зятя нужно беречь, нельзя относиться к нему как к простому смертному, потому что новая сага была много лучше, прочитанной на состязании скальдов.
Зимы спокойней старый Хард не припомнит. Шторма обходили Хельге стороной, уловы были обильны, охоты удачны. Еды хватало даже собакам и женщинам. Скот и люди хорошо питались, крепли и плодились. Когда Тофа намекнула Харду, что летом он станет дедушкой и отцом, старик её не понял. Женщина рассмеялась и сказала: «Глупый! Я в тяжести. Дай бог, летом разрожусь. Ты станешь папой и дедушкой!» Старый ярл почувствовал себя счастливым и молодым. Боги дали ему добрый знак: столько лет прожил с Тофой, а ребёнок от него у этой женщины будет первый, и Кэйя порадует его внуком или внучкой!
Болли из Хельге не ушёл. Он как-то притих и будто стал меньше. Много времени стал проводить с младшей сестрой, вспоминал детство в Телемарке, рассказывал о покойных братьях и матушке. Кейя была счастлива переменой и всем сердцем потянулась навстречу брату. Хард обрадовался сближению детей. Только молодой муж Кейи хмурился и недоверчиво поглядывал на внезапно изменившегося шурина. Не верил Эльфус в скорые перемены, но Болли терпел такое несправедливое к нему отношение со стороны нового родственника и всячески старался ему услужить. Он даже подарил Эльфусу круглый, норманнский щит и показал как им пользоваться.
Балдуин с недовольным выражением на хмуром лице кутался в плащ, доставшийся ему от Барана, и смотрел как ловко действует Болли в учебном бою. Вместо мечей противники бились на палках. Когда Эльфус пытался ударить сверху, норманн поднимал щит, и сам мог ткнуть франка в грудь или живот. Если Эльфус атаковал снизу, щит опускался и незамедлительно следовал удар в голову его бывшего оруженосца и ученика. Тактика норманна была простая и эффективная как палка, которой он орудовал.
По разговорам Балдуин понял, что ярл Хард со своими людьми жив лишь потому, что у норвежского короля не дошли до них руки. Но рано или поздно король за своим придёт. Рисковать головой в чужих разборках глупо, но Балдуин решил, что будет защищать Харда. Проигрывать предстоящую схватку честолюбивый граф не собирался. Умереть за болтливого старика и его людей благородно, но не умно. Нужно искать средство как победить, имея в распоряжении слабосильное воинство из Хельге.
«Если ткнуть норманна в лицо, он поднимает щит, открывая ноги. При должной сноровке можно рубануть в бедро. Где эту сноровку простому мужику взять?» - думал граф, задумчиво теребя длинный нос.
Болли отбил круглым щитом удар Эльфуса и ударил его палкой в живот. Бывший оруженосец скорчился от боли и с отчаянием посмотрел на Балдуина. «Ну уж нет! Выпутывайся сам. Надо было учиться владеть мечом, а не по бабам шляться!» - подумал граф и сделал вид, что не замечает взгляда своего оруженосца.
Решение, как справиться с «норманнской палкой», пришло в голову графа как-то сразу, словно его туда готовым вложили. Балдуин довольно рассмеялся своим мыслям. Великий норвежский скальд Эльфус получил удар по ногам, заметил ухмыляющуюся физиономию прежнего хозяина и обиделся, сочтя, что тот потешается над его поражением.
Норвежский мастер нипочём не соглашался делать щит не круглым, ссылаясь на его бесполезность. Пришлось высокородному графу вырвать плетёную калитку из овечьего загона и наскоро приспособить к ней ремни. Против палки сойдёт. В свою дружину граф отобрал двух мальчишек и до темна гонял на поляне за овечьим загоном.
«Эй, придурки! Зачем ворота разобрали?» - потешалась детвора над воинством графа. Мальчишки, вооруженные высокими щитами, длинной палкой вместо копья и палкой чуть покороче, заменившей секиру, краснели и показывали кулаки, обещая жестоко разобраться с обидчиками после того как всё закончится. В противники к ним Балдуин назначил Болли и Гарда. Посмотреть как дружинники отделают молокососов собрался весь Хельге. «Не покалечьте мальчишек!» - попросил Хард сына, открывая схватку.
Зрелище выглядело комичным, когда пацаны попёрли на дружинников, прячась за калиткой от овечьего загона. Болли и Гард чуть животики не надорвали от смеха, поэтому пропустили момент, когда оказались в пределах досягаемости длинного оружия молодых противников. Сверху из-за калитки высунулась палка и атаковала Болли в голову. После памятной раны наследник Харда особенно не любил, когда ему тычут в лицо. Болли поднял щит и легко отбил прямой удар. Тут же получил «секирой» по ноге от второго бойца. Мальчишка метил в бедро, но попал в колено. Раздался звук словно деревом ударили по дереву. Болли взвыл, повалился на землю и принялся кататься, стеная от боли. Гард замешкался и пропустил свирепый тычок «копьём» в живот и «секирой» по голове. Триумф графа был полный!
Белый снег падал из чёрного неба. Люди и скот прятались в тёплых хижинах. Тусклое солнце пугливо кралось по кромке округлых вершин и торопливо скатывалось в море. Предваряя его исчезновение, небо на западе вспыхивало розовым. Снежные горы и море нежно светились отражённым светом. Небесный свет вселял в живое надежду, что придёт время, солнце наберётся сил и не исчезнет в холодных водах. В дымных хижинах люди не переставали мечтать. Старый ярл Сказитель ждал, что его запустевший дом, построенный им для большой семьи, вновь наполнится родными голосами и любовью. Балдуин ждал весны и расспрашивал норвежцев о единорогах и драконах. Люди пожимали плечами и крутили у виска пальцем, когда граф отворачивался. Конечно, франк великий воин, но и великому воину не пристало нести чушь. В море живут животные с длинным зубом похожим на копьё. Их мясо можно есть или кормить им собак, но ничего волшебного в них нет. Эльфус и Кейя мечтали… Нет они не мечтали, они были счастливы сегодняшним днём, каким бы тёмным или ненастным этот день ни выдался. Бывший оруженосец твёрдо решил остаться в мире северных людей, где обрёл дом и семью. Тофа и Болли мечтали… О чём мечтали женщина и сын старого ярла, нам лучше не знать. Черны были их мысли, но и они мечтали о хорошем для себя, жарко молили Богов о помощи и обещали им обильную жертву. Только на чью сторону встать Богу, кому помогать, если счастье одних, смерть для другого?
Узнав о предстоящем отцовстве, Хард сочился довольством и хотел всех вокруг облагодетельствовать. Для начала он решил осчастливить сына. Мужику четвёртый десяток, а живёт без жены. У старого приятеля Скулли есть внучка Сигга - подходящая пара для Болли. По слухам, девица родовитая и добронравная. Почему их не окрутить? Пора, давно пора его сыну жить своим домом и умом. Но вначале было решено устроить охоту на медведей, в которой старый ярл слыл большим мастером.
Горные реки замерзают трудно, взламывают лёд, прорываются из его тяжкого плена, громоздят по берегам прозрачные наледи. Скрытые чувства подобны горным рекам. Когда Хард сказал, что хочет женить сына, толстая Тофа едва сдержала слёзы. Любовь к Болли, возникшая из жалости, набрала силу, как вода подо льдом. Тофа всё чаще отказывала мужу в близости, ссылаясь на недомогания, вызванные её нынешним положением. Хард не настаивал. Для счастья старому хватало тела молодой женщины рядом.
Решение отца женить его на внучке ярла Скулли Болли разозлило. Видел он эту девицу - жеманную и плоскую, как камбала. К тому же ярл Скулли — ярл без земли. Бегать с провинившимся тестем от мести короля, пока тебя не прихлопнут как муху? Увольте, дорогой батюшка, от такого счастья!
Болли отговорился от медвежьей охоты больным коленом. Красавчик валялся в постели, делал страдающее лицо, ждал когда все уедут из дома и они останутся с Тофой наедине. Ода собиралась навестить племянницу, которая должна была скоро родить.
Лошади увязли в глубоком снегу. Пришлось спешиться. Королевских способов ходьбы на лыжах не придумали. Граф взмок от пота. Норманны его бросили, посчитав, что с лыжни франк никуда не денется, коль не захочет околеть, доберётся до охотничьей хижины. Если старику Харду приспичило взять лысого на охоту, пусть сам с ним возится.
Балдуин тяжело волочил подбитые коротким мехом лыжи и малодушно мечтал о смерти. Помирать высокородный граф не собирался, но почему не пожалеть себя несчастного? Стемнело. След охотников всё время шёл в гору. Балдуин несколько раз останавливался и отдыхал, повиснув на воткнутом в снег охотничьем копье. Ноги от напряжения жалко дрожали. Хотелось пить. Граф жевал снег. От жажды помогало плохо, но остановиться не мог. Наконец долгий подъём кончился. Лес расступился.
Балдуин застыл раздавленный величием открывшейся взору картины. Вся бездна чёрного неба над головой от края до края было наполнена колючими звёздами. Заснеженная, волнистая равнина, покрытая редкими стволами сосен и чёрных ёлок, словно начищенное серебро, мягко светилась отраженным светом, льющимся сверху. Ледяные снежинки вспыхивали подвижными, разноцветными огоньками, словно россыпь драгоценных камней. От нестерпимой, мёртвой красоты хотелось укрыться. Балдуин закрыл глаза и почувствовал себя маленьким и ничтожным.
После долгого подъёма идти по равнине показалось почти приятно. Спуск в чёрную от глубины долину неожиданно выскочил под ноги. Граф огляделся. Никто не видит. Сел по-мальчишески верхом на древко копья словно на лихого скакуна и оттолкнулся от склона.
Медвежья охота сразу не задалась. Из логова, присмотренного с осени, зверь ушёл. Пришлось рыскать по лесу в поисках другой берлоги. Неуклюжий франк сломал лыжу. Хард злился, бранил всех, кто попадался под горячую руку. От ворчания нудного старикашки охотники разбежались по лесу, как зайцы, бросив вождя с его франкским приятелем. Мол, господин, сиди на месте, жги костёр, мы найдём зверя и приведём тебя прямо к логову. Тебе для поддержания статуса умелого охотника останется только копьецом ткнуть, а тут уж мы, твои верные слуги, доделаем своё дело.
Балдуин кое-как починил лыжу. Сидеть у костра было мокро и холодно. Решили идти к хижине. Граф перелез через занесённый снегом кедровый выворотень, как мехом опушённый желтоватым снегом. Хард — следом. Едва старик увидел жёлтый иней на корнях, лицо переменилось. «Стой!» - приказал он сдавленным шёпотом. Франк недоуменно уставился на норвежца. «Берлога, - прошипел Хард и съехал с сугроба к Балдуину, - зверь там. Видишь жёлтый куржак от дыхания. Будем брать!» Граф ни разу не участвовал в медвежьей охоте и подумал, что может быть надо позвать помощников, но решил не лезть с советами к опытному человеку. Норвежцу, по его рассказам убившему не один десяток медведей, лучше знать что делать.
Люди отошли от логова. «Сруби шест!» - приказал ярл франку и принялся стягивать чехол из кожи с широкого и длинного наконечника охотничьего копья, к основанию которого был прикручен крепкий рог. Старик сам таскал тяжеленную рогатину и никому не давал к ней даже притронуться.
«Тычь жердь в логово. Как хозяин её схватит, дай мне знать и будь готов!» - наказал Хард. От близкой опасности старик словно помолодел. «К чему быть готовым?» - думал Балдуин, подступая к берлоге с жердью как с копьём наперевес. Старый охотник об этом не сказал.
Стараясь держаться утоптанной площадки, граф ткнул в сугроб. Жердь ушла в пустоту. Пришлось шагнуть в снег. Провалился по пояс. Надеясь, что в берлоге никого нет, Балдуин ткнул снова. Конец жерди упёрся в твёрдое. Граф ударил сильнее. Терпеть такой удар ни один зверь не станет. Там точно никого не было. Балдуин недоуменно обернулся к норвежцу.
Сугроб словно взорвался изнутри. От свирепого удара жердь вылетела из рук графа. Высокородный франк плюхнулся в снег. Это его спасло. Огромный зверь перелетел через франка и напал на ярла. Норвежец всадил копьё медведю в шею. Острый стальной наконечник разрезая жилы и сосуды, дробя позвонки, вошёл в грудь по рог-перекладину и упёрся. Медведь яростно захрипел, забил когтистыми лапами, стараясь достать охотника задел рогатину. Хард не удержал, оскользнулся, упал на колени. Медведь громко рыкнул, выбил древко из рук человека, разинул страшную пасть. Слюна смешивалась с кровью и падала на снег. Время словно остановилось.
Пережитый первобытный страх вызвал в груди франка неистовую ярость. С диким воплем Балдуин выскочил из сугроба, подбежал к чудищу сзади и принялся бить медведя топором по черепу. От частых ударов зверь присел на задние лапы и замотал головой. Хард на четвереньках проворно, как ящерица, юркнул за толстую колоду. Медведь повернул голову в сторону нового убийцы. Из распоротой груди хлестала кровь и красила сугроб красным. Раскрытая рана клокотала пузырями и парила на морозном воздухе. Вымещая страх, франкский граф продолжал бить топором зверя, превращая медвежий череп в кровавое месиво.
Помятый норвежец вылез из-за колоды. «Чего орёшь? Зверь давно мёртв», - сказал ярл Балдуину. Старик немного помялся и попросил: «Помалкивай о нашем конфузе. Я не забуду о твоей услуге!» «О твоём конфузе», - подумал франк, но удержал обидные слова и молча поклонился.
В берлоге охотники нашли двух новорожденных медвежат. Малыши по-детски плакали и звали мать, пока граф их не зарезал.
Вечером Балдуин вышел из хижины, чтобы помочиться и наткнулся на подвешенную за передние лапы освежеванную тушу. Без шкуры медведица походила на голую бабу, распяленную между деревьев.
Когда старый Хард вернулся с охоты, сын выглядел помятым и усталым, видно травма оказалась серьёзней, чем считали. Нога совсем замучила малого. Зато Тофа светилась счастьем и словно летала по дому. Женщина была так щедра и любезна, что не отказала истосковавшемуся ярлу в ласках. Сама предложила сбегать до хромого жреца за волшебным зельем. Ну, что за заботливая женщина! Просто прелесть. Храни её боги! Дочь с зятем ушли на рыбалку к горному озеру и задержались. Отец снисходительно посмеивался, догадываясь какой ловлей заняты молодые. С дороги мылись в бане, пили пиво. Хард предложил настойку из грибов Балдуину, но франк отказался. Глупый!
- 12 -
Пот бежит по спине. Подъём кажется бесконечным. Ударами крови в виски бьёт и вопит единственная выжившая мысль: «Долго ещё идти? Я сейчас сдохну!» Кэйя словно услышала стенания мужа и остановилась. «Потерпи. Уже скоро. Пройду вперёд протоплю в хижине. Сам дойдёшь?»- спросила жена. Мороз и дыхание опушили ресницы, словно две бабочки с ледяными крыльями сели на веки.
Кэйя стеснялась или не умела говорить ласковые слова, но в глазах было столько нежности, что только человек со слепым сердцем мог её не заметить. Эльфус слепым не был. «Конечно, - ответил он как можно более беспечным тоном, - я же мужчина!» «Да, мой муж, ты — мужчина!» - сказала Кейя. Как Эльфус нт старался, иронии в голосе не уловил.
Кэйя шагнула за деревья. Эльфус без сил повалился на снег. Лежать было почти приятно. Солнечный свет медленно умирал в вечернем небе. Скоро станет совсем темно. Жена оставила его одного. Томительное чувство неясной тревоги непрошеным гостем проскользнуло в душу юного поэта. Такое чувство он испытывал в детстве, когда покойный папашка запьёт и потеряется на несколько дней. Эльфус торопливо выбрался из сугроба и отправился следом за Кэей.
Когда Эльфус добрался до места, в очаге весело трещали дрова. Изморозь вокруг дымохода растаяла и повисла на закопчённых плахах потолка прозрачными каплями. «Вот мы и дома!» - улыбнулась мужу Кейя. У молодого франка от усталости или избытка чувств защипало в носу. Дома! Наконец у него появилось место на земле, которое он может назвать своим домом. «Устраивайся. Я за водой!» - сказала жена. Эльфус часто злился, когда Кэйя относилась к нему как к ребёнку и взваливала на себя всю заботу, но сейчас смолчал и с благодарностью посмотрел на жену.
Горел огонь в очаге. От штанов и куртки валил пар, кисло воняло шкурами и потом. В мокрой одежде франк не мог согреться. Вошла раскрасневшаяся, простоволосая Кейя, сбросила суконную куртку с капюшоном. Непослушный локон выбился из косы и падал на глаза. Улыбнулась мужу, сдувая от глаз надоедливую прядь, налила воду в котёл, поставила на огонь, заметила, что Эльфус весь трясётся. Проворковала: «Скинь скорее мокрое! Так ты никогда не согреешься». Стянула с Эльфуса меховую куртку, рубаху. Блаженное тепло от очага коснулось голой кожи мужчины. Тугая струна внутри, в любую минуту грозящая лопнуть от холода и усталости, отпустила. На лицо молодого мужа выплыла блаженная улыбка. Он действительно был дома.
«А их Бог говорит, что кто тебя ударит по правой щеке, обрати к нему и другую, и кто захочет взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. Я сам слышал это от монаха. Разве можно на этом бреде построить будущее? Что будет стоить наша победа сталью, если франкский бог победит в головах наших детей?» - человек замолчал, напряжённо всматриваясь в глаза собеседника. «Ты прав. Слова распятого бога грозят разрушить наш мир, но мой отец видно совсем с ума выжил, что покровительствует франкам. Я бессилен тебе помочь», - сказал в нос худощавый человек с тонкими волосами, жидкими прядями, выбивающимися из под меховой шапки. «А если бы ярлом был ты?» - спросил прямо первый собеседник, не прибегая более к намёкам. Гундосый неопределённо пожал плечами, мол, пока ярл мой отец, а не я, о чём говорить? «Ну, всё же, - не отставал настойчивый собеседник, - все люди смертны, а твой отец слишком любит мою настойку из грибов». «Клянусь молотом Тора, первое, что я сделаю, когда стану ярлом — повешу христиан на дереве Одина. Пусть узнают славу Вещего!» «Я тебя услышал, - сказал первый, - не забудь своей клятвы! Жди». Настойчивый собеседник повернулся и хромая пошёл прочь.
Когда Кэйя вывела его на снег, Эльфус счёл, что жена сошла с ума. Ступни жгло, зубы стучали. Обливаться студёной водой возле холодной лачуги - безумие. «Обними меня скорей» - попросила жена. Эльфус прижался. Голова оказалась на уровни груди Кэйи. От тела шло тепло, и пахло потом. Эльфусу нравился запах жены. Страх ушёл. Уткнулся лицом в грудь, стал целовать. «Перестань, - счастливо рассмеялась женщина, - приготовься». Обжигающий поток хлынул на голые тела, потёк по груди, плечам, пояснице. Эльфус изо всех сил вжался в горячее женское тело. Вместе с жаром изнутри хлынуло желание…
Он стеснялся стоять с Кэйей рядом. Так всем видно насколько больше жена, поэтому всегда торопился усадить её, лучше уложить. Её тело было для него целой страной с укромными долинами, прохладными холмами, знойными полянами. Эльфус без устали изучал новую восхитительную страну, вдыхал её запах, пробовал на вкус. Это не правда, что у больших женщин всё большое. У Кэйи было детское лицо, узкие бёдра и совсем девчоночий лобок, покрытый мягкими, светлыми волосками. Она кончала, едва он оказывался в ней и делал несколько движений. Эльфус преисполнился уверенностью и самодовольством. «О, муж мой, - говорила Кэйя восхищённо, - он у тебя без устали оплодотворяющий и неутомимый как у светлого бога любви Фрейра! Эльфус довольно смеялся. Оказывается, у его жены есть поэтический дар.
Однажды, метель заперла их в хижине. Хорошо зимой голышом лежать рядом с любимой женщиной под одеялом из мягкой, духовитой овчины. Дрова в очаге почти прогорели. Огонь спрятался внутри поленьев, временами выглядывая из чёрных угольев жёлтыми и синими огоньками. Кэйя поднялась на локте, заглянула в лицо мужу и попросила: «Спой песню. Я так люблю твой голос». Глаза у Кэйи изменчивы словно северное море. Сейчас они были серыми, а днём казались голубыми. Эльфус слишком серьёзно относился к своему пению, чтобы петь в постели поэтому ответил: «Нет, жена, я лучше расскажу тебе сказку!»
-Хорошо! - согласилась Кэйя.
- Далеко на юге, - начал Эльфус тихим, мечтательным голосом, - на большом острове среди реки есть прекрасный град. Живут там трудолюбивые люди, умелые мастера и торговцы. Дома там из камня, а церкви и дворцы большие, как самые высокие скалы на берегу Хельгефьёрда. Словно две руки два моста соединяют остров с берегами реки. Крепкие башни, подобные сжатым кулакам, запирают входы на мост. Нет на свете города лучше.
- Этот город лучше Хайтабю? - не поверила жена.
-Не перебивай! Конечно лучше. Твой Хайтабю просто унылая деревня на краю света, - сказал сердито муж и тут же пожалел о сказанном, увидев как по-детски обиделась Кэйя. - Прости, дорогая. Хайтабю тоже большой и красивый город, но город, о котором я рассказываю, много больше и краше, чем ты можешь представить,- сказал Эльфус примирительно.
-Пусть тебе будет стыдно, если ты меня обманываешь. Трудно представить город больше Хайтабю, - сказала Кэйя, - но продолжай, я не сержусь на тебя. Она по-кошачьи потёрлась о его плечо. Эльфус поймал жену за шею и потянул на себя.
-Нет, нет, ненасытный,- притворно запротестовала женщина и довольно рассмеялась, -вначале сказку!
-Хорошо,- сдался молодой муж, но, утверждая своё право, просунул руку между постелью и телом жены, так что её грудь соском легла на ладонь, и слегка сжал. Кэйя не возражала.
- Правил тем городом могущественный синьор. Однажды в церкви увидел он прекрасную деву и полюбил её. Но у сеньора была жена, и сердце красавицы не было свободным. Любила она юношу, который нёс службу на башне, охраняющей вход на мост.
Одним чёрным днём подошли к городу многочисленные, как лес, корабли жестокосердных врагов. Запылали дома мирных жителей, застонала земля от жестокого поругания, река окрасилась кровью невинно убиенных. Потребовали захватчики от синьора дать выкуп серебром и пропустить корабли под мостами, чтобы дальше жечь и грабить. Услышал стон и плачь своей земли могущественный господин, не пустил врагов. Ополчились злодеи, поклялись разрушить город. Больше года пытались взять его измором и хитростью, да только зубы обломали. Но по божескому недосмотру или злому колдовству поднялась своевольная река и разрушила мост. Захватили враги башню. Жестоко пытали и обезглавили защитников. Так погиб возлюбленный девушки. Вскоре жестокосердные враги убили и её отца, а матери у неё давно не было.
- Бедненькая! Как одиноко расти без матери,- на глаза жены набежали непрошеные слезы, -я бы многое отдала, чтобы увидеть свою маму.
- Я бы тоже! - с чувством сказал Эльфус.
- И ты бедненький! - пожалела мужа Кейя, -но теперь у тебя есть я.
- А у тебя я, - рассмеялся Эльфус, -мы нашли друг друга и больше не будем одинокими. Молодые супруги обнялись…
- Продолжай, - попросила жена, когда разум вернулся в тело и дыхание восстановилось, -нет подожди. Подкину дров.
Огонь занялся дружно. Живые блики заплясали на белой коже юной женщины, отразились в глазах. Эльфус залюбовался. Кэйя повела плечами. Тяжёлые груди упруго шевельнулись. Поймав восторженный взгляд мужа, молодая жена улыбнулась и юркнула под одеяло: «Рассказывай! Они наверное соединились?»
- Кто они? - не понял муж. Вид Кейи выбил из головы недосказанную сказку. Эльфусу хотелось бездумно лежать, слушать треск поленьев в очаге, завывания ветра за стеной и ласкать свою женщину.
- Как кто? - удивилась Кэйя бестолковости рассказчика, -могущественный синьор и девушка!
- А, ты об этом,- протянул Эльфус, - Нет. Девушка умерла.
- Как жалко, - сказала жена, -зачем ты мне рассказал такую грустную историю? Я хочу плакать. В сказках должен быть хороший конец!
- Их сказка ещё не закончилась! - улыбнулся муж, - Не смирился со смертью любимой сеньор, передал город своему другу и как простой рыцарь отправился на поиски эликсира жизни, о существовании которого ему поведал один Мудрец.
- Какая прекрасная любовь, -сказала Кэйя, - ты бы смог всё бросить ради меня? Эльфус смущённо пожал плечами.
- Вот бы хоть глазком взглянуть на человека, который так может любить,- мечтательно протянула молодая жена.
-Ты его видела! - рассмеялся муж.
- Не смейся надо мною! Я бы с одного взгляда узнала такого необыкновенного человека. Кто это может быть? - изумилась Кэйя.
- Это ваш раб Балдуин - могущественный синьор и граф парижский!
Трудно держать пост в местности, где злаки дороже мяса. Выручала рыба. К ужасу Михаила, дни в его голове перепутались. Монах не знал времени постов и церковных праздников. Невольный грех — всё равно грех, но Михаил надеялся, что милосердный Христос простит ему эту вину. В важном деле восстановления календаря пришлось положиться на поганых.
Со времени апостольской службы в датских землях знал франкский монах, что в дни зимнего солнцестояния язычники прощаются со старым солнцем и ждут рождение нового, жгут костры, отгоняя нечистую силу. Пугают детей великаншей Грилой. Старухи, понижая голос до жуткого шёпота, рассказывают внукам, что тёмными ночами бродит пятнадцатихвостная великанша вокруг жилищ людей и забирает непослушных детей. К каждому хвосту зловредной Грилы привязано сто мешков. В каждый мешок сажает она по двадцать капризных мальчиков и девочек, чтобы изжарить и съесть. Не слушаешь маму? Плохо кушаешь? Пожалуй к Гриле в мешок!
Как без страха наставишь неслухов на путь истинный?
Когда день начинает прибывать, взрослые празднуют Йоль — время перелома зимы. Этот день приходится на наше Рождество. Михаила смущало, что Иоанново Рождество и Рождество Иисуса, по странному стечению обстоятельств, приходятся на праздники поганых. Что хотел сказать нам Бог этим совпадением? Наверное, что Христос наше новое солнце, а Иоанн Креститель луна?
Успокоенный этими соображениями, Михаил отправился к Орму, чтобы точно выспросить о времени начала Йоля.
-Торстейн, смотри, Грила идёт! Бежим отсюда! Видишь какой огромный мешок великанша тащит? А маленький рядом - один из её мерзких сынков. Должно быть Чёрный Страшила или Сальная Ноздря. Слышишь, как носом хлюпает! - сказала маленькая девочка брату, тараща круглые глазёнки из под меховой шапки, на идущих к селению фигуры необыкновенно высокой женщины и мужчины. Бежать кроха не пыталась. Девочка весь год хорошо себя вела. Чего ей бояться? Будет интересно посмотреть, как великанша станет сажать кого-нибудь в мешок!
Горели костры, отгоняющие от жилищ людей нечистую силу, но великанша и её спутник не боялись охранительного огня. Знай, тащили свою поклажу.
- Дура ты, Анника, - ответил сестре старший брат, стараясь изо всех сил скрыть страх, - Какая это Грила? Где её пятнадцать хвостов? Пусть только попробует нас тронуть, я ей в бок всажу нож!
Торстейну было за что бояться великаншу, которая кормила своих тринадцать мерзких детей и ленивого мужа озорниками. Мальчишка быстро прикидывал - успеет ли в случае чего смыться, пока великанша возится с Анникой. Сестру было жаль, но она девчонка, а от девчонок для семьи никакой пользы, не то что от него — будущего воина и героя. Женщина с мешком заметила у стены детей и шагнула в их сторону. С криками: «Грила! Грила!» мальчишка рванул прочь. Девочка запуталась в длинных полах шубы и попала в руки великанши.
Йоль праздновали тринадцать дней. Языческий праздник в головах новообращённых христиан наполнился новым содержанием. Они праздновали рождение своего нового Бога! С радостным, торжественным видом Михаил ходил по Хельге и поздравлял людей. Только посвящённые могли понять, с каким событием их поздравляет чернявый франк.
К досаде Торстейна, младшая сестрёнка вернулась домой довольная с пальцами и губами, перемазанными мёдом, и рассказала, что великанша никакая не Грила, а добрая дочь ярла. Он бы тоже не прочь отведать мёда вместо розги, что прописал ему отец, когда услышал, что его единственный сын и наследник сбежал от опасности, бросив сестру.
Хард проснулся с головной болью. Был последний день Йоля. Тринадцать дней праздничной попойки сделали ярла печальным. Тревожили мысли о старости, предстоящей длинной зимовке с её холодами и голодом. Ещё больше боялся старый ярл весны и расплаты за решение отказать Скегги Тетереву. Придётся изрядно поистратиться, чтобы умилостивить несостоявшегося жениха. Хард надеялся на посредничество сестры и её мужа перед хозяином его бывших земель, но прав, тысячу раз прав лысый франк, когда говорит, что считаются только с сильными. Надо возобновить подготовку воинов.
Старый норвежец больше доверяет пленным франками, чем своим людям. Эти не предадут. Их жизни крепко повязаны с жизнью хозяина. Смерть Харда — это их скорая гибель.
Тофа уже встала. Горит огонь в очаге. Пахнет жаренным салом. Булькает ячменная похлёбка. Покойно лежать под одеялом, слушать как хлопочет твоя баба, собирая на стол, щурить глаза на пламя, иногда проваливаясь в поверхностный сон, и думать. Из полудрёмы сами собой стали приходить слова и складываться в грустную вису:
«У секиры старой Сталь щербатой стала.
Был клинок мой волком Сгнил трухлявой палкой.
Старостью стреножен Стал я старой клячей.
Ждёт Хель на пир последний Ярла из Хельгефьёрда».
Жалость к самому себе выкатила на старческие глаза мутную слезу. Хард заметил, что теперь его может растрогать любой пустяк: метко сказанное слово, воспоминания о друзьях молодости, покойной жене и детях, улыбка дочери. Помирать от старости, рискуя попасть в зловещее царство синерожей богини смерти, не хотелось, но и очертя голову бросаться в битву, чтобы скорее войти в Вальхаллу ярл не торопился, справедливо полагая, что всегда успеет присоединиться к небесному воинству. Достаточно доброхотов найдётся, чтобы перерезать глотку старику, умудрившемуся за жизнь нажить врагов много больше чем друзей.
Друзей приходится прикармливать серебром. Враги сами плодятся словно вши.
От новой висы настроение Харда улучшилось. Даже боль из головы слилась. Ярл выпил пива из стоявшего в изголовье кубка и кряхтя принялся обуваться. Мешало пузо, странное на худом теле. «Как беременный корабельный гвоздь», - с иронией подумал о себе Хард.
Рассеянный взгляд старика случайно упал на очаг. Сон как рукой сняло. Показалось, что из огня ему зловеще ухмыльнулся йольский кот. «Кость к кости, кровь к крови, сустав к суставу — приклейся», - забормотал старик охранительное слово скальдов и неожиданно для себя перекрестился. Увиденный в огне кот предвещал скорую смерть.
«Как бы ты поступил на моём месте, - спросил своего нового телохранителя ярл Хард, - держал оборону в Хельге или ушёл в горы?» Балдуин подёргал себя за обрубок пальца на левой руке и сказал с чудовищным франкским акцентом, который так пугал норманнских детишек: «Тебе, вождь, что важнее - дома или люди? Если люди — надо уходить».
Болли набросился с бранью на франка: «Ты, раб, эти дома строил, чтобы давать такие глупые советы? Мы покроем песок у моря кровью врагов! Не пристало героям прятаться в лесах подобно диким зверям! Отец, не слушай этого труса!»
Побледнел от чёрного гнева франк, но сдержался. «Пока живы ваши люди, у вас есть будущее, - сказал ярлу Балдуин, кривя лицо гримасой, и стараясь не замечать беснующегося Болли, - но вождь ты, и тебе принимать решение». «Замолчи! - приказал сыну ярл, - если бы мне было интересно твоё мнение - спросил у тебя! Ты тоже эти дома не строил, чтобы орать о них громче всех».
Норвежец задумался: «Прав франк, но того не понимает иноземец, что потеряв Хельге, я потеряю людей. Воины уйдут к другому ярлу».
Долго молчал Хард, цыкал дыркой меж зубов, хмурился, потом сказал о чём думал весь праздник йоль: «Ты прав в одном, франк. Вождь я, и я принял решение. Вот оно. Слушайте. Тебя, франк Балдуин, назначаю советником. Все должны исполнять твои приказы как мои. Если кто-нибудь из моих людей ослушается, можешь убить его. Ты обучишь моих людей и подготовишь Хельге к обороне». Балдуин молча поклонился.
Болли в ярости выскочил из дома. Тофа с укором посмотрела на мужа, накинула на плечи плащ и вышла следом, чтобы успокоить бедного мальчика, которого перед рабом унизил собственный отец. Хард с Балдуином остались одни.
Молчаливый франк старику пришёлся по нраву. С советами не лез. Иногда заговаривался. Начинал нести чушь про зверей с рогом на носу, но каждый имеет право на причуды. Знал о войне много больше чем старый норвежский ярл или любой другой человек, которого Хард встречал в своей жизни. Постепенно норвежец стал всё больше полагаться на мнение своего телохранителя. Они много раз говорили о защите Хельге, потому Хард был удивлён советом Балдуина спасаться в горах, но хитрый старик был скорее доволен ссорой сына с франком. Опасаясь перемен, раб крепче будет служить. А сын? Что сын! Перебесится и сделает всё по воле отца!
Хард не зря выбрал Хельге для поселения. Скалистые берега бухты круто обрываются в море. Корабли могут подойти только к береговой террасе, намытой широким и быстрым ручьём, текущим с гор. У воды стоят причалы, лодочные навесы, сараи и склады. За ними изгороди, ряд домов из камней и брёвен, колья для просушки сетей. Вдоль ручья длинный подъём ведёт в узкий вход в долину, частично перекрытый стенами домов и изгородями. Выше - горы расступаются, образуя естественную цитадель, в которой ярл и его люди построили посёлок.
Если враг подойдёт со стороны моря, можно уйти в горы. А через сушу кто станет ноги бить ради нищей деревушки на краю света?
Когда Гарди, как безусого юнца, вооружили палкой и поставили в строй, бедолага от стыда чуть сквозь землю не провалился. Была надежда, что хозяин избавит от постыдной обязанности. Но прежний приятель, с которым столько выпито, только скользнул равнодушным взглядом по лицу друга и прошёл мимо. «У нашего ярла теперь в приятелях франки! - зло подумал Гарди и длинно сплюнул.
Раб, похожий на облысевшую ворону, хрипло прокаркал: «Вперёд!» Пришлось подчиниться. Гарди поднял непривычно большой щит, и сохраняя строй, мелкими шагами направился на точно такой же строй противников. Две группы норвежцев сошлись посредине площади Хельге и принялись толкаться, яростно лупя друг друга палками.
Гарди оттоптали левую ногу, несколько раз влепили по шлему, но его команда прижала противников к каменной стене ярлова дома и славно отделала. Вместо отдыха франк заставил бежать норвежцев к морю и назад, а потом вновь сойтись стенка на стенку. На этот раз команда Гарди проиграла, но кажется лысый франк остался доволен.
Огонь в горне не гас. Кузнецы ворчали. Всё железо ярл заставил перевести на наконечники к стрелам. Старик совсем из ума выжил. С кем собрался воевать?
Как ни старался Эльфус Викториан, стать хорошим рубакой не получилось. Когда зятю в очередной раз разбили пальцы, Хард вручил ему лук и сказал: «Это будет твоё оружие!» Старик как в воду глядел. Скоро Эльфус превзошёл в умении посылать стрелы в цель многих хороших лучников. Кэйя могла гордиться мужем, а ярл наслаждаться игрой зятя на арфе. Хороших скальдов в мире меньше чем умелых мечников.
На нетвёрдых ногах, пошатываясь от печали и выпитой браги, Болли Красавчик пришёл к младшей сестре излить душу.
«Лысый франк, похожий на облезлую ворону, хуже чирья в заднице. Загонял придирками. Посмотри, у меня кожа на ладонях не успевает заживать! Синяки и шишки не сходят с тела. Где это видано, чтобы сын ярла дрался словно простой воин и подчинялся рабу, - сказал бедолага, размазывая по лицу пьяные слёзы, - если бы не отцовская воля, взял меч и сделал франка короче на голову». Пожалела Кейя брата. Мягко, словно маленькому мальчику, сказала:
-Я смажу твои мозоли барсучьим жиром, дорогой брат. Франк выполняет волю отца. Тебе, Болли, не стоит на него обижаться и сетовать на трудности. Шишки и мозоли заживут, а умение владеть оружием останется.
-Сидючи у очага, легко рассуждать о мозолях и ранах. Не тебя прилюдно унижает раб. Мне с грязным франком зазорно рядом стоять, не то что ему подчиняться! - продолжал разжигать пьяную злость Болли.
- Этот грязный франк спас наши жизни от врагов, которых в дом привёл ты, - с укором сказала сестра, - тебе напомнить, что мой муж тоже франк?
- Я бы рад забыть о твоём позоре, - закричал Болли, - но люди не дают! Ты не головой думала, когда отказала Тетереву. По твоей милости наши жизни и жизни наших людей теперь не стоят прошлогоднего снега!
Виновато потупила глаза младшая сестра, попыталась успокоить разбушевавшегося брата:
- Болли, прости. Сам знаешь — сердцу не прикажешь. Но тебе не зазорно подчиняться франку. Муж сказал, что Балдуин высокородный господин и владетель Парижа.
Хмель разом вылетел из головы норвежца.
- Владетель чего? -переспросил Болли сестру внезапно севшим голосом.
- Владетель Парижа,- подтвердила Кейя, словно поведала брату о ничего не значащем пустяке, - это большой город на острове.
Болли слишком хорошо помнил проклятый франкский город и его владетеля графа Балдуина, которого зовут как раба, купленного отцом по случаю в Хайтабю.
- 13 -
Поздним вечером шестого марта 887 года от рождества Господа Бога нашего Иисуса Христа на солнце случилась вспышка. Огромная масса солнечного вещества преодолела силу притяжения, вырвалась из пылающих недр и устремилась к Земле. Солнечный ветер сплющил земную магнитосферу и вызвал полярные сияния. Над северной землёй, вселяя в людские сердца восторг и ужас, разноцветными дугами и полосами вспыхнуло небо. Небесный пожар полыхал трое суток, пока красное и зелёное свечение не сменилось на фиолетовое. Через движущиеся разноцветные столбы и занавеси из света проступили яркие звёзды. Столбы бледнели, а звёзды разгорались, потому что всеблагой Бог не допустит, чтобы красоты в мире стало меньше.
-Что это, Кэйя? Что за чудесный свет сходит с небес? И почему мне так тревожно на душе? Возможно этот свет - свидетельство наступления судного дня?
- Радуйся, муж мой. Это сияние света на начищенных до блеска доспехах валькирий. Вышли встречать небесные девы героя. Закончил он свой земной путь и торопится занять место подле высокого престола Одина.
В далёкой и негостеприимной, болотистой Фризии от арбалетного болта, пущенного со стены в сторону группы норманнских всадников, погиб конунг Сигурд. Тяжёлая стрела попала конунгу в левую глазницу, проломила нёбную кость, задела позвоночник, порвала ярёмную вену и вышла с правой стороны шеи, натянув изнутри кольчужный капюшон. Удар сбросил тело конунга на землю. Горячая кровь залила дорогой плащ и кольчугу.
Обеими руками ухватил арбалетный болт за древко Сигурд и потянул из раны. «Как не вовремя!» - успел подумать конунг и умер.
Так закончилась земная жизнь грозного норманна, победителя франков при Эльслоо, и началась жизнь вечная. Арбалетный болт, пущенный на удачу рукою фризского мальчишки, не дал Сигурду Отважному стать Сигурдом Великим.
Смуглолицый христианский бог на небе довольно усмехнулся.
Чтобы собрать виру для Скегги Тетерева Харду пришлось изрядно тряхнуть мошной. Под оханья и причитания толстой Тофы, доходы от торговлишки за два года и часть погребального серебра упаковали в крепкие сумы из кожи и погрузили на корабль. В рискованное путешествие на бывшую родину вызвались отправиться сын Болли и надёжный друг старого ярла из Хельге верный Гарди.
В конце марта корабль вышел из Хельгефьёрда и направился в Намсус, откуда не позднее середины апреля рассчитывал прибыть в Телемарк. Ярл Хард надеялся на помощь в деликатном деле улаживания неловкой ситуации с расторжением помолвки на помощь своей любимой сестры Илвы и её мужа, которому в прежние времена делал немалые благодеяния. Старик забыл, что благодарность людская - товар скоропортящийся.
С крыльца было видно море. От одного взгляда на подвижную морщинистую поверхность всю в оспенных пятнах пенистых волн Балдуину становилось дурно. Будь его воля, граф ни к одной посудине, большей чем лохань для мытья, не подошёл бы. Но море - единственный путь на родину.
Чтобы научиться править лодкой и парусом, граф напросился в помощники к рыбакам и часто выходил с ними в море, к вящему неудовольствию ярла Харда, который бы предпочёл, чтобы его франк больше учил, чем сам учился.
Норвежцы немало потешались над лысым франком, который начинал «кормить рыб» при любой качке. Гордый граф терпеливо сносил насмешки и сам первый смеялся над своей слабостью, но когда здоровяк Колль попытался перечить ему на берегу, сбросил норвежца с мостков. Колль вылез на берег мокрый и злой, но взяться за меч не решился. Картинка из пяти безголовых тел на пороге ярлова дома ещё не стёрлась из его памяти.
«Положи сюда руку, муж мой! - сказала Кейя, - чувствуешь? Твой сын тебя приветствует». Молодая жена была уверена, что беременна мальчиком. Старая нянька хозяйку не переубеждала. Эльфус опасливо прикоснулся ладошкой к округлившемуся животу подруги. «Не так. Надави сильнее. Ты думаешь я из снега? - рассмеялась Кейя, -давай, я тебе помогу!» Жена накрыла ладонь Эльфуса своею рукою. «Чувствуешь?» - спросила Кейя, заглядывая в лицо мужа. Чтобы не расстраивать жену, Эльфус с готовностью кивнул. И когда Кейя уже убирала с его руки свою, вдруг почувствовал, что изнутри тела жены прямо в его ладонь кто-то упруго толкнул. Это было так удивительно!
В конце апреля Болли вернулся в Хельге. Лицо сына ярла сияло, как начищенный медный котёл. Красавчик привёз Харду подарки от родственников из Намсуса и вино из Телемарка от несостоявшегося жениха. Рассказал, что дело удалось уладить. Хард был счастлив.
Ярл похвалил сына и своего верного помощника Гарди, устроил в честь переговорщиков знатную попойку и наделил их серебром. «Может не всё потеряно, и из моего балбеса выйдет толк? - размечтался старик. - Не много я прошу у судьбы — спокойствие на старости лет для себя, мира для детей и внуков, чтобы сети были полны рыбы, амбары хлеба, чтобы наши люди не знали голода и болезней!»
Забыл ты старик, что стоит человеку набить брюхо, в его причинном месте тут же возникает нестерпимый зуд перекроить весь мир под себя и с непреодолимой силой тянет обрести величие.
Вечером Красавчик посетил хромого Орма и о чём-то долго с ним шептался.
На вершине Вороньей скалы сыро и ветрено. Холод пробирает до костей. Если долго смотреть на море с горы, кажется, что оно стена, начинающаяся у подножья скалы и круто поднимающаяся до самого горизонта, на который опирается покрытое низкими тучами небо. Жрец говорит, что небо сделано из черепа великана Имира, а облака из его мозгов. Это какой величины должна быть голова у прародителя мира, чтобы мы все в неё влезли? Удивительно, почему вода из стены не обрушится на берег и не затопит нас всех вместе с деревьями, овцами и камнями?
-Когда же он придёт? -нетерпеливо спросил один караульный у другого. Эйнар пошевелил головой, и иллюзия исчезла. Море вновь стало плоским.
-Чего ты всполошился, Кнут? - сказал приятелю мечтательный Эйнар, - Домой торопишься? По мне лучше в карауле сидеть, чем говно за свиньями чистить! Или тебе не терпится зелья из лысых голов отведать?
-А ты бы отказался? Но я бы лучше говно чистил, чем сидел в камнях на ветру, как безмозглая чайка! - ответил крепыш Кнут худощавому бездельнику Эйнару.
- Да. Мне нравится пить настойку из грибов и покидать тело, - сказал Эйнар, - жрец говорит, что я избранный. Он возьмёт меня в ученики. Худощавый мечтательно закрыл глаза. Работать и воевать ему не нравилось. Пусть недотёпа Кнут служит ярлу. Эйнар будет служить Одину!
Крепыш Кнут продолжал что-то ворчать себе под нос и возиться у костра. Для себя огонь караульные разводили среди огромных камней. Так его не могли заметить с моря. Шум, производимый деятельным приятелем, Эйнара раздражал.
- Если не сидится, сходи, дров принеси. Ночь длинная, - предложил напарник другу, - я покараулю. Всё равно в море никого нет. А он придёт, не беспокойся. Уже который день к нам таскается. К чему бы это?
Порассуждать любознательному Эйнару не пришлось. По крутой тропинке среди камней, опираясь на палку, подымался хромой жрец Орм.
День прибыл. Стаи диких уток, взбивая воздух короткими крылами, заполнили небо: узкоклювые крохали, рыбоядные поганки, сутулые гагары с серебряной полосой на коротких крыльях. Караваны серых гусей потянулись в богатые тундровые болота следом за короткошеими казарками с чёрными, как у ворон, крыльями.
Вчера он увидел лебедей. Белые птицы летели высоко в небе правильным клином со стороны Франции милой к холодному северу. Сердце графа тоскливо сжалось.
Птичья суета в небе предвещала скорые изменения.
Словно липкая болотная грязь туман затопил долину Хельге, сделав простой и привычный мир загадочным. Мокро заблестели дерновые крыши домов и сараев. Закапало со старой берёзы у дома ярла Харда, на толстой ветке которой висят качели из длинной суровой верёвки и маленькой дощечки, где в детстве любила сидеть резвая дочь ярла, и где скоро будет играть её сынок. Красное, как кровь, солнце вылезло из-за гор на востоке, тронуло плотные волны тумана. От тёплого прикосновения серое начало пухнуть, слоиться, рушить твёрдый край, становиться прозрачным.
Молодой ворон с вершины Вороньей скалы в тумане увидел длинные тени кораблей, крадущихся к Хельге. Но не корабли привели сюда вещую птицу.
У потухшего костра в лужах собственной мочи и блевотины лежат два скорченных тела, с лицами искажёнными гримасой ужаса и страдания. Пучат глаза в пустое небо.
Некому поднять тревогу.
После того как Балдуин выкинул Колля в воду, здоровяк проникся к графу почтением, и мужчины сблизились. Колль готовил лодку, чтобы выйти в море. Такая безделица как туман его не могла остановить. Всю жизнь ходит под парусом. Последние годы по Хельгфьёрду шарит чаще, чем под юбкой жены.
Франк задерживался. Колль сам принёс из сарая вёсла и мачту, бросил на дно лодки. Собирался идти за парусом, когда с моря послышались удары вёсел и частое дыхание десятков людей. Здоровяк выпрямился, ухватил багор с причала и стал всматриваться в туман. Внезапно из серой клубящейся мути высунулась зловещая голова дракона, следом за ней нос длинного корабля.
Первое копьё, брошенное с драккара, Колль отбил и тут же получил три стрелы в грудь. Багор выпал из рук норвежца. Земля толкнула мужчину, вздыбилась под ногами. Большое тело рухнуло на прибрежную гальку, окрасив воду кровью.
С борта драккара посыпались вооружённые люди и сноровисто побежали вверх по склону. Грузный человек в богатой одежде с круглым щитом, окованным по краю узорчатой латунью, и дорогим мечом в руках подошёл к Коллю.
Здоровяк был ещё жив. «Тетерев…», - прохрипел Колль, разглядев некогда рыжие брови на лице ярла. «Тетерев», - подтвердил ярл и разрубил ему голову.
Ленне Меченому семейные разборки поперёк горла, но жену было не остановить. Старая ведьма не успокоится, пока своего не добьётся. В первые годы совместного проживания норвежец пробовал её поколачивать. Без толку.
«Змеиная натура, крапивное семя», - ворчал про себя муж, но каждый раз убеждался, что хитрая баба умела видеть выгоду.
«Хард Сказитель хороший мужик, но если бы я за ним пошёл при Хафрсфьёрде, давно висел на берёзе в роще Одина,- думал Ленне, медленно поднимаясь по дороге, ведущей в поселение шурина,- что поделаешь? За некоторые ошибки приходится платить всю жизнь. Тут ещё дурацкое сватовство придумали. Любимый племянничек постарался: «Поговори с Тетеревом. Пусть Кейю в жёны возьмёт. Получишь выгоду. Мы тебя не забудем отблагодарить». Отблагодарили. И Илва пристала хуже репья: «Поговори» да «поговори». Вот и поговорил. Теперь на родственника войной приходится идти! - Меченый длинно сплюнул, - Старик Хард совсем из ума выжил — отказывать Тетереву! Злопамятней человека чем нынешний владелец Телемарка на всём севере не сыскать».
Ленне остановился, чтобы отдышаться. У входа в долину возник шум и сумятица. Там уже бились.
«Пусть их! Он не будет торопиться марать топор кровью родича. И Тетерев ещё на причале возится. Пусть сам идёт за своим Цыплёнком и берёт его», -подумал Меченный и надвинул шлем с серебренными бровями глубже на глаза.
Вбежала простоволосая Кейя, крикнула: «Скорее, муж мой!». Схватила со стены топор, круглый щит и выскочила в дверь. «Куда она — беременная?» - болезненно сжалось сердце Эльфуса. От спешки путаясь в рукавах, влез в куртку, взял колчан, лук, крикнул Тофе: «Запри дверь!» Бросился следом за женой.
Первым движением было бежать к входу в площадь, где слышались крики и звуки ударов по щитам, и куда умчалась Кейя. Но прежний хозяин не зря потратил время. Ноги сами понесли лучника на крышу, где ему предписано быть.
Залез по жерди с зарубками на позицию. Там уже ждали четверо из его пятёрки: трое парнишек и долговязая девчонка. Машут: «Давай к нам». Вытянул жердь на крышу, бросился к краю. Скользко. Дёрн отсырел. Высунулся из-за барьера.
Всё видно, как на ладони. Прямоугольная площадь, образованная длинными стенами домов и изгородями из камней. Посредине площади - жертвенник и столбы для казней, которыми, сколько существует Хельге, ни разу не пользовались. На противоположном краю площади за хижинами спуск к морю. Что там за перегибом франку не видно, но кричат оттуда, и туда убежала жена.
- Что случилось?
- На нас напали!
- Кто?
- Тебе не всё равно? Потом разбираться будем! Смотри, наши строятся.
Эльфус видит как в пространстве за домами, окружающими площадь, собираются два отряда.
Из прохода, ведущего к морю, начинают выбегать люди. Наши. Где Кейя? Вот она. Стоит в строю рядом с лучшими воинами из Хельге. Пятёрка жены пятится, прикрываясь круглыми щитами, ощетинившись копьями.
«Что ты делаешь? Тебе нельзя рисковать нашим ребёнком!» - хочется закричать молодому мужу. Не услышит! «Держись, моя девочка. Отходи! Отходи!»- шепчут пересохшие губы. Врагов всё больше.
Наши кидают дротики, воспользовавшись замешательством, поворачиваются, бегут. «Скорее, милая!» - почти во весь голос кричит Эльфус, не замечая что от волнения кричит на родном языке.
«Не высовывайся! - говорит ему коренастый крепыш, - твой Балдуин голову грозился свернуть, если нас заметят раньше времени!»
Эльфус оглядывается на юных соратников. Мальчишки выглядят помятыми. Утром сменились с караула. «Эйнар, хватит спать! Готовь стрелы!, - говорит деятельный Кнут мечтательному приятелю. «Смотрите, смотрите,- кричит тощая Линн, -дочь ярла упала!»
Под покровом тумана они ворвались в сонный посёлок, как волки в овчарню, сильные и яростные, готовые убивать, грабить и насиловать.
«На корабле болтали, что у старого ярла с севера вновь завелось серебришко. Тетерев обещал щедро поделиться добычей и отдать на круг свою несостоявшуюся невесту. Видали мы эту дылду. Тот ещё приз. Чего Тетерев в ней нашёл? Надеюсь, в деревне Сказителя найдутся девки покраше ярловой дочурки, хоть надо признаться, дойки у ней отменные. Большие титьки - это на любителя. Лично он предпочитает такие, чтобы входили в ладонь»,- думает молодой воин по имени Матс, которого отец первый раз отпустил в набег, наказав клювом не щёлкать, и своего не упустить.
Матс сорвал дорогой пояс с тела здоровяка, которого убил его ярл, и бросился догонять своих. Бегал Матс лучше всех в Телемарке, но когда добрался до прохода в поселение, трусливые вояки Харда удирали во все лопатки, оставив в проходе несколько трупов. Вид чужой крови вызвал радостное возбуждение, ощущение собственной силы и желание отличиться.
Девка с топором, здоровенная как сосна, так торопилась сбежать, что наступила себе на подол и шлёпнулась на землю. «О-па, это же сама несостоявшаяся Тетеревиха валяется в грязи,- решил быстроногий Матс, - надеюсь ярл не поскупится на подарок для молодца, который притащит за косы его шлюшку!»
«Есть баба, жди неприятностей»,- с досадой подумал Гарди, заметив, что дочка ярла упала. Жаль было беременную дурочку, полезшую в самое пекло.
На Кейю уже набегал шустрый безбородый мальчишка с простым топором и дешёвым грубо раскрашенным щитом в руках. Малый торопился отличиться. Кольчуги на сосунке не было.
«Быстро бегать не всегда полезно для здоровья»,- подумал старый дружинник. Швырнул в желторотого копьём. Мальчишка оказался проворным — успел принять снаряд на щит. Тяжёлое копьё Гарди крепко застряло в деревянных планках, обитых по краю щита грубой железной полосою.
Гарди вернулся к дочери своего ярла. Подскочил молодой, волоча за щитом копьё. «Эх, молодо-зелено,- подумал опытный воин, - кто тебя учил воевать?» Норвежец наступил на древко, торчащее из щита, и ударом меча убил шустрого парнишку. «Вставай, чего разлеглась!» - грубо крикнул Кейе Гарди и дёрнул на себя за руку.
Подбегали новые враги…
Скегги Тетерева душила обида. «Зачем было устраивать постыдный фарс с помолвкой, брать свадебный дар, если сама спала с грязным рабом, который не млел как пацан, а по-быстрому начинил её чрево семенем, - думал Тетерев, кусая от обиды губы, - сучья бабья природа - вертеть хвостом перед иноземным кобелём! Могла бы стать хозяйкой в моём доме, но если тебе нравится горячее между ног, ты его получишь, тварь! Хорошо, что дружок Болли раскрыл мне глаза!»
В проходе между каменными изгородями и стеною дома лицами в землю в лужах крови лежит несколько трупов. Переступил. Не наши. «Старый тетеря! Развесил губы «молоком пахнет, чистая, непорочная». Сука она! Сука! Сука! - разжигал в сердце злобу Скегги,- старому лису Харду от мщения не уйти».
- Смерть изменникам! - закричал Скегги,- за Харольда Прекрасноволосого!
- За короля! - подхватили воины из Телемарка и Намсуса и толпою, радостные и возбуждённые, вывалили на площадь Хельге.
Им было всё равно ради кого убивать. Лишь бы это приносило выгоду. Но, конечно, убивать во имя высоких идеалов приличней, чем делать то же самое беззаконно.
Меченому показалось подозрительным, как легко люди шурина Харда бросили выгодную позицию. Он крикнул Скегги: «Вдруг это ловушка?» Тетерев пренебрежительно отмахнулся.
Они ворвались на площадь. Расплата последовала незамедлительно.
Стрелы посыпались дождём. Ленне Меченый видел, как замертво упал высокий, молчаливый дружинник из Телемарка, имени которого он не успел запомнить, как рядом ранило ещё насколько человек.
«Закрыться щитами! Сомкнуть строй!» - закричал Тетерев. Команду выполнили быстро и умело. Не случайно воины из Телемарка считаются лучшими на севере. Черепаха из щитов замерла посредине площади, ощетинившись острыми копьями, как ёжик иголками. Пока они в строю, им ничего не угрожает. Попробуй - тронь!
Раздался рёв сигнального рога. Из проходов между домами и изгородями, громко топая, с высокими щитами в руках высыпали воины Харда из Хельге, окружили вражескую черепаху. Лязгнуло дерево щитов, сошлись враги, грудь к груди, глаза в глаза. Носом чуешь, что твой соперник ел, как потеет от страха и надсады его тело.
Стрелкам на крышах показалось, что в толстую и цветастую от щитов вражью шею вцепились две сильные руки и стали её сжимать.
Эльфус стрелял не останавливаясь, пока не опустел колчан. Худощавый Эйнар подал новый, и франк продолжил сноровисто и размеренно пускать стрелу за стрелой в центр вражеской черепахи, где кричали и падали люди.
Меченого стиснули так, что едва мог дышать. По щиту, поднятому над головой, градом сыпались стрелы. Рука скоро занемела, он её не чувствовал, что происходит снаружи за плечами стоящих рядом воинов не видел.
Толкотня и крики. Соседу стрела попала в горло. Раненый хрипел и пускал кровавые пузыри в лицо Ленне пока не умер. Давка в черепахе была такая, что мёртвое тело продолжило стоять, словно стало бессмертным.
«Неужели Гундосый заманил в ловушку. На что мелкий гадёныш надеется? Если Хард убьёт нас с Тетеревом, король Харольд это злодейство безнаказанным не оставит! Только мне это вряд ли поможет», - думал обречённо Ленне, стараясь изо всех сил удержаться на ногах.
Тело убитого стрелою соседа осклизло от крови и сползло на землю. Пришлось на него наступить, чтобы не упасть. Грудная клетка несчастного проломилась под ногами, но этого никто не заметил.
«Классический охват с флангов, окружение и истребление противника в котле»,- думал Балдуин, с удовлетворением наблюдая, как норманны, в соответствии с его замыслом, режут друг друга. Чем больше врагов сдохнет в этой деревне на краю света, тем меньше их придёт на земли Франции милой!
Крики дерущихся слились в яростный вой.
Граф оставил два десятка людей сторожить проход к морю. Воины из Телемарка и Намсуса предприняли отчаянную попытку прорваться к кораблям. Балдуин бросил в бой резерв и напал на врага сам. Он так долго ждал возможности рассчитаться за унижение, пережитое в плену, и вот этот миг настал.
Ленне почувствовал себя мягкотелой личинкой в трухлявом дереве, которую перемалывают беспощадные зубы медвежьей пасти. Стена из грубо сделанных, высотою в рост человека щитов приблизилась. Из-за стены кололи длинными копьями, рубили секирами. Воины его черепахи попадали под удары, падали под ноги наступавшим и исчезали из вида. Скоро Меченый окажется на краю строя, где убивают.
Впереди упал ещё один воин. Вокруг толкались и кричали. Он тоже кричал и толкался. Старался устоять на ногах. Шлем сполз на глаза. В груди стало томно и тоскливо. «Зачем я здесь, - думал Ленне, - что плохого мне сделал шурин Хард, по чьей злой воле мы должны убивать друг друга? Я хочу жить!» Стоны и хрип умирающих под ногами людей были невыносимы.
Меченый первый закричал: «Пощады! Пощады! Мы сдаёмся! Хард отведи своих людей. Это я, твой родич Ленне, к тебе обращаюсь!» Крик Меченого подхватили.
- 14 -
- Выпей за нашу победу! - сказал ярл Хард из Хельге лысому франку, - чего сидишь злой, как голодный шатун? Отведай вина, что мы забрали у врага, душистой свинины, дикого чесноку! Может тебе по-нраву брусника на меду или мороженая клюква? Пей, веселись, люби наших дев. Сегодня любая почтёт за честь возлечь с тобой, смелый воин Балдуин!
Когда Тетерев, Ленне и их воины сдались, люди Харда едва смогли оттащить Балдуина от врагов и остановить кровавую баню. Руки и лицо героя было всё в крови убитых им людей. Лезвие зловещего топора выщербилось о крепкие зубы врагов. Страшен был франк, которым овладело священное, боевое безумие. С почтением глядели на избранника богов норманны.
- Слишком много пленных, - сказал Балдуин Харду, с трудом подбирая слова иноземной речи, - опасно. Треть надо убить…
- Я не смогу убивать всех, кто придёт в Хельге. Надо договариваться. Потом, знаешь, пленные из Телемарка — это и мои люди. Отцы многих из них верно служили нашему роду в прежние годы.
- Как знаешь. Ты ярл! - пожал плечами франк. Прежде чем последовать совету Харда и напиться до беспамятства, граф решил переговорить с Эльфусом и отцом Михаилом о побеге.
Бывший оруженосец прятал глаза и отмалчивался. Наконец выдавил из себя: «Прости, Ваша Светлость. Кейя сказала, что отцу удалось поладить с Тетеревом, и в Хельге будет безопасно. Скоро моя женщина родит. Мой дом тут». Всё время их разговора, Кейя настороженно смотрела на Балдуина, вслушиваясь в непонятные слова чужеземной речи. Чуяло женское сердце беду. Напрасно ты тревожишься, женщина с севера! Твой муж выбрал тебя вместо родины. Так тому и быть!
Отца Михаила Балдуин встретил в кругу норманнских женщин. Словно заворожённые внимали норвежки словам христианина. «Я не могу оставить свою паству, - сказал монах, - видно такова господня воля! Уходи один. Помогу подготовить побег, если ярл не пожелает тебя отпустить!»
Сладкий мёд за столом Харда Сказочника для Скегги Тетерева был горче горькой полыни. Отделили вождей от их воинов, отняли оружие и усадили за стол, где праздновали над ними победу и пили вино, взятое из их кораблей.
Хмур владелец Телемарка. С неодобрением смотрит, как радуется Меченый, как громко шутит, будто ничего не случилось, словно он у родственника в гостях, а не в плену.
«Вороны склевали твои мозги, - злится Тетерев, глядя на легкомысленного союзника, - разве можно веселиться, зная, что твои люди избиты и связаны, словно куропатки на прилавке торговца в Хайтабю. Их оружие и брони поделили между собой воины Харда.
Скегги Тетереву не пережить позора! Горестно поник вождь седой головой. Из Телемарка в набег отправилось семь десятков лучших воинов. Вернутся пятьдесят два. Что он скажет их жёнам, что скажет королю Харольду?
Но рано отчаиваться! Быть может всё ещё можно поправить. Унести бы из Хельге голову целой.
Балдуин пил пенное пиво, красное и белое вино, вливал в себя хмельной мёд и не пьянел. Чёрная обида душила графа. Соратники бросили его одного на трудном пути. Разве Балдуин мало для них сделал? «Нет, людям подлого звания незнакомы высокие движения души и понятие долга!» - думал граф, глотая горькие слёзы пополам с вином.
Где буйную головушку благородного франка сморил хмельной сон, то самому графу было неведомо.
Кэйе показалось невероятным, что этот пьяный, грязный человек и есть её герой, оставивший власть и дом ради любви. Всё же, она его пожалела, перетащила на лежанку и укрыла одеялом.
Рассмотрела топор франка. Ничего особенного. Обычный топор. Грубая рукоятка, плохонькая сталь.
Эльфус приставал с нежностями. Она дала ему ещё вина, и муж забылся тревожным сном.
Хард проснулся от ощущения, что ночной Хельге весь наполнился непонятным движением, будто множество ног бесшумно двигаются в темноте. Протянул руку к стене, где должен быть меч. Пусто. «Куда я его девал?» - пронеслась мысль. Опытный муж оружие всегда держал под рукой, даже когда бывал крепко пьян.
На потолке заплясали отблески света от факелов. Кто-то, стараясь ступать бесшумно, прошёл под крошечным окном, забранным пластинками слюды. Хард толкнул Тофу: «Слышишь?» «Спи, старый, наверное караульные ходют, или пьяные гуляки не могут угомониться»,- буркнула женщина и отвернулась.
В переднем покое возник шум, зазмеилась узкая полоска света в щели под дверью. Там должен быть Гарди с дружинниками. «Эй, кто там? Караульный, что случилось?» - кричит ярл.
В ответ тишина, словно тот кто вошёл, затаился за дверью. «Женщина, посмотри, что там происходит», - приказывает ярл Тофе. Толстуха не успела подняться. Дверь распахивается. На пороге двое — сын Болли и верный Гарди с мечами в руках. Тофа поспешно отодвигается от мужа. Ярд облегчённо выдыхает: «Что там у вас?»
Вошедшие молчат. Мятущийся от движения воздуха свет превращает их лица в гротескные маски, корчащие зловещие гримасы, играет на полированной стали оружия. Подступают ближе. Тофа соскакивает с ложа. За спиной прячет хозяйский меч. Внезапно ярл понимает, зачем пришли сын и бывший друг, и кто спрятал его оружие.
- Решил переметнуться? Думаешь из этого дерьма выйдет ярл лучший чем я? - спрашивает ярл у своего «верного» Гарди, кивая в сторону сына, - скажи, чем я тебя обидел, или сын больше серебра посулил?
- Господин мой, ты виноват, что так случилось,- оправдывается Гарди, избегая смотреть Харду в глаза, -ты сам выбрал франка, твой сын — меня! Не сердись, ступай спокойно в Вальхаллу. Я буду тебя добром вспоминать. У нас случались хорошие деньки!
-Убей меня ты,- просит старый ярл друга, -хорошенько постарайся. Мой рукожоп только под юбки чужим бабам лазать мастак!
Хард встаёт на колени, спускает с плеч рубаху, обнажая худую старческую шею.
- Поставьте его на пол,- кричит Тофа,- всё здесь перемажете!
Хард словно не слышит своей толстухи:
- Будь счастлив, сын. Правь достойно. Попомни моё слово - лживая баба тебя предаст! Ты уверен, что её ребёнок от тебя?
- Кончайте его! - визжит толстая Тофа.
На отцовской половине вскрикнула женщина. Ёкнуло сердечко в груди любимой дочери.
«Что случилось? С отцом беда? Не надо бы ему уже столько пить»,- Кейя сунула ноги в старенькие домашние башмаки, одёрнула подол сорочки, усмехнулась - муж всё же добился своего.
За тонкой перегородкой проволокли что-то тяжёлое. Кейя приоткрыла дверь.
Мужчины тащат тело крупного человека. Среди них брат и Гарди. Следом ещё одно.
«Опять кого-то убили, - думает раздражаясь Кейя, - наверное с Тетеревом не договорились. Не могли до утра подождать!» Дочь ярла собирается вернуться к мужу.
Свет от факела падает на запрокинутую голову убитого, старческую шею с торчащим кадыком, чёрное от крови лицо и бороду. Отец!
- Беги, муж мой, спрячься. Жди меня в отцовской бане. Если к утру не приду, бери лыжи, иди к нашей хижине в горах. Я тебя найду! - шепчет громко Кейя Эльфусу, - Болли убил отца. За меня не бойся. Брат меня не тронет! От раскалённых тревогой слов, выдохнутых в ухо, сердце молодого франка заходится от страха, остатки хмеля вылетают из головы.
Кейя сунула мужу в руки нож и вытолкала на улицу.
Чёрное небо. За деревней лают собаки. От раннего пробуждения бьёт дрожь, так что слышно, как стучат собственные зубы. Эльфус нервно зевает.
Шум шагов многих ног. К дому ярла идут люди. Сполохи от факелов пляшут на крыше.
Пробежал в проход между глухих стен, перепрыгнул через изгородь. Бросился на землю. Совсем близко просящий голос Болли: «Ты выполнишь обещание? Я своё исполнил. Иди и сам возьми их тёпленькими!» Что ответил грузный собеседник Гундосому, Эльфус не разобрал.
Мужчины быстро удаляются в сторону дома, где осталась жена.
Страх гонит вперёд. Ещё один забор. Перелез. Попал ногами в грязь. Выругался. Звук ручья. В свете звёзд широкий силуэт банного сруба.
Немного поколебавшись, Эльфус юркнул за поленницу дров и затаился, как лис прижатый гончими к земле.
Ночной Хельге наполнился неясным движением и скрытой угрозой. Лежать холодно. От неподвижности тело стало деревянным. Душа и плоть словно разделились. Сознание приклеилось к своей духовной сущности, оставив страдать бренную оболочку в грязной поленнице за баней. Тревожные, неясные голоса у дома ярла, мерцание звёзд на небе, холод, томительное ожидание беды что-то стронули в голове бедняги-поэта. Сами собой пришли видения яркие, как действительность.
Он лежит в чистом поле. Ветер колышет высокие травы. Вокруг — никого. Шум боя отдалился. Над ним нет уже ничего, кроме неба, не ясного, но всё-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нём серыми облаками. Томительная тишина. Зловещее биение сильных крыл на границе сознания между явью и небытием наполнило мозг тревогой. С каждым ударом его ещё живого сердца, вытекает из раны горячая кровь. Тело коченеет.
Смерть, голодным вороном летает вокруг, распускает острые когти, чает скорую поживу.
«Не торопи меня, смертушка лютая, не кружись чёрным вороном. Я ещё живой. Скоро родится мой сын или дочь, я буду нужен. Плохо детям без отца. Поверь, лучше никудышный отец, чем никакого. Не лишай меня жизни. Дозволь пройти весь свой путь на земле. Я приду к тебе в своё время», - шепчут синие от холода губы Эльфуса.
Неясный шум отгоняет тягостное видение.
Сбросив оцепенение, молодой франк выглядывает в дырку между поленьями.
К Хардовой бане серыми волчьим тенями крадётся десяток чужих воинов. Обложили кругом. Никому не ускользнуть. «Хорошо, что я не там», - мечется мысль. Высокий воин распоряжается. Двое с обнажёнными клинками в руках врываются в баню. Следом ещё двое с факелами. Стук будто что-то упало, ругань.
Воины выходят, докладывают высокому: «Пусто! Его тут нет. Сучка наврала!» «Лучше ищите!»- бранится высокий. Свет факела падает на его лицо — Гарди. Эльфус облегчённо вздыхает - наши, собирается выйти. Гарди человек Харда. Своими глазами видел, как он спас Кейю, но вдруг слышит: «Эта тварь за ложь ответит! Делать нам нечего, бить по темноте ноги, ловить франкского щенка. Посмотрите ещё раз!» Воины вновь скрываются в дверном проёме.
Гарди длинно сплёвывает и ругается. «Вы успели Хардову дочку потешить, - спрашивает Гарди у чужих воинов, - надеюсь, ей понравилось чувствовать в себе настоящих парней, а не франкскую слизь?» Эльфус с ужасом понимает, что говорят о его жене. «Куда там,- усмехается незнакомый воин, - эта сучка откусила Тетереву клюв, когда он захотел на неё залезть». Мужики ржут над неудачей своего ярла, словно слышат удачную шутку, отпускают похабные замечания.
Незнакомый воин собирается поджечь баню, но Гарди отбирает у него факел. «Пойдём к дому,- говорит «верный» Гарди, - я знаю способ как взнуздать любую кобылу! Надеюсь, Тетерев будет не против. Да и невеста ему нос откусила, а не что мужчину от бабы отличает. Так что право быть первым - по закону его!» Мужики возбужденно хохочут и поспешно уходят.
Батюшка разбудил детей. Был он радостным и возбуждённым. Линн сразу почувствовала, что случилось что-то хорошее.
- У нас новый ярл,- сказал отец, сияя лицом, - Болли убил старого Харда, взял власть и заключил союз с Тетеревом из Телемарка.
-Зачем заключать союз с побеждённым? - спросил крепыш Кнут у отца, протирая кулаками заспанные глаза.
- Что ты в этом понимаешь! За Тетеревом стоит король Харольд. Знаешь сколько воинов у короля?
- Наверное много, - неуверенно протянул Кнут.
-Даже больше, чем ты это можешь представить, - подтвердил отец.
-А что с пленными франками теперь будет? - спросила любопытная Линн
-Тело лысого своими глазами на площади видел, а молодой сбежал. Ярл обещал награду за поимку, - рассказал отец.
-Какой ярл? Сам же сказал, что его убили, - не понял тугодум-сын.
-Ну какой ты, Кнут, тупой. Отец ясно сказал - ярл Болли, - вмешалась тощая Линн в мужской разговор, - бежим скорее ловить Эльфуса. Может награда нам достанется!
-Держись за мальчишками! - успел крикнуть отец вслед своей любимице.
Эльфус жил словами жены: «Приду утром». Франк лежал на поленьях, слившись со спасительной темнотой, и торопил время: «Скорее, скорее». Наконец небо на востоке стало бледнеть. Скоро в неверном свете, льющимся сверху, смог различать кряжистый силуэт ярловой бани, тёмные громадины гор, дышащие ещё не растаявшим снегом, чёрные горбы дерновых крыш, изгороди.
Вспомнил наказ жены: «Когда станет светать, бери лыжи, иди в нашу хижину». «Пора»,- решил Эльфус. «Она непременно придёт. Болли не причинит зла сестре», - заклинал судьбу молодой муж.
За баней долго искал лыжи.
В проулке вновь послышались голоса. До большой поленницы не успеть. Прыгнул за невысокую кучу гнилого хвороста, копившегося несколько лет, и прибрать которую всё не доходили руки. Попал в лужу. Колени и живот сразу промокли.
Преследователи рыщут уже вблизи бани, гремят внутри, переговариваются. Голоса молодые, радостные и возбуждённые. Обыскали, обнюхали. «В бане никого нет», - сказал знакомый голос. «В поленнице тоже», - ответила девчонка. «Кнут и его тощая сестра из моей пятёрки», - узнал Эльфус. «Побежали на причалы! Франк наверняка там! Чур, награду делим поровну», - ещё один знакомый голос. «Лентяй Эйнар», - определил Эльфус.
Голоса удаляются. Франк собирается задать стрекача. Поздно, кто-то идёт к его укрытию. Юноша достаёт нож и готовится дорого продать свою жизнь.
Балдуин очнулся от криков женщины. Босой, раздетый и избитый до полусмерти франк беспомощно лежит у позорного столба. Шея и руки скованы тяжёлой колодой, на ногах кандалы из ржавого от крови и грязи железа. Вместе с сознанием в тело приходит пульсирующая боль. От земли и железа идёт смертельный холод.
Лицо - оплывшая оладья. Верхняя губа вровень с носом. Солёный вкус крови во рту. Тронул языком зубы. На месте. Дышать больно. Наверное сломаны рёбра. С трудом разлепил веки.
Светло. Чей то укрытый окровавленным одеялом труп рядом. Из под заскорузлой от крови ткани торчит босая нога с жёлтой пяткой.
Балдуин удивляется, что ещё жив. Слышит, как рядом гремит цепью и жалобно вздыхает отец Михаил: «Ох, грехи наши тяжкие». Сквозь кровавую пелену в глазах граф видит дом ярла Харда, знакомую старую берёзу и стоящих плотной толпой мужчин под ней. Крики доносятся из середины толпы. Что там происходит за напряжёнными мужскими спинами графу не видно.
Женщина кричит страшно и однообразно. Возникнув, голос поднимается выше, выше, срывается на визг, обрывается хрипом. Женщина замолкает, слышится какое-то бульканье и всхлипы, потом всё повторяется. В женском голосе столько животного ужаса и муки, что Балдуину нестерпимо хочется заткнуть уши.
Заметив, что франк очнулся, к нему подходит незнакомый норвежец и изо всей силы со злым хеканьем пинает Балдуина в рёбра. Франк сворачивается, как гусеница в которую ткнули прутиком, корчится на земле и теряет сознание. Норвежец кривится лицом - отбил ногу и отмахивается от нового ярла Хельге — Гундосого Болли. У него свой ярл есть! А из-за этой франкской падали погиб его сын.
Звук шагов преследователя совсем рядом. Эльфус неожиданно легко сбил врага на землю. Навалился сверху на извивающееся тело, зажал рот ладонью, приставил клинок к горлу, ощутил, как упруго промялись под лезвием хрящи на гортани противника.
Близко, близко со своими глазами увидел вытаращенные от страха девчоночьи глаза. Девка больше не сопротивлялась, только испуганно мычала в его ладонь. Линн из его пятёрки.
-Не бойся. Убивать не буду. Ты меня не выдашь? Девчонка мычит и трясёт головой. Страх из глаз не уходит.
-Кейя жива? Что с ней? Где она? Тощая Линн таращит глаза.
-Попробуешь пикнуть - убью! - прошипел зловеще Эльфус, плотнее вдавливая клинок в горло жертве, убрал ладонь с губ.
-Твоя жена жива, новым ярлом у нас Болли, её старший брат! - выпаливает Линн горячие новости.
-Да знаю я кто такой Болли, - шепчет Эльфус, - ты поможешь мне связаться с Кейей? Тощая Линн с готовностью соглашается. Спрашивает: «Где тебя найти, скальд Эльфус?»
-Кейя знает.
Лучик робкой надежды забрезжил в сердце молодого франка.
Небо на востоке стало серым, как чешуя на брюхе снулой рыбы. В мутном свете раннего утра ясно видны тёмные горбы длинных домов. Эльфус из-за своей кучи смотрит, как Тощая Линн пятится к забору, боязливо оглядываясь в его сторону. Франк выжидает, когда девчонка уйдёт, потому что не хочет, чтобы она видела его лыжи.
За изгородью вновь шум. Кто-то громко зовёт: «Линн! Линн!» Услышав людей, девчонка останавливается и начинает визжать: «Я его нашла! Франк здесь! Ловите его, ловите! Не дайте уйти!»
Тощая Линн приплясывает и показывает пальцем в сторону убегающего Эльфуса. «Не забудьте. Это я его нашла! Награда моя!» - кричит девчонка Эльфусу вслед.
Боль вернулась вместе с сознанием, толчками крови забилась в избитом теле франкского графа. У дома больше никто не кричит. Мужчины ушли.
Вместо качели на старой берёзе висит мёртвая женщина. Вздёрнутые к небу руки привязаны к суку. Ноги бесстыдно распялены между кольями, крепко вбитыми в землю по обе стороны от морщинистого ствола старого дерева. Вместо грудей две круглые раны с неровными краями. Вниз живота вбита толстая ветка. Покрытое потёками крови большое тело женщины похоже на освежёванную тушу медведицы.
Ветер трогает страшные качели, последний раз тешит Кейю и её нерождённого ребёночка своими ласковыми прикосновениями, раскачивает верёвки, на которых смелая дочь ярла так любила взлетать к небу. В кровавую грязь у ног втоптана простая пряжка из кости — петушок и курочка.
С вершины берёзы хрипло каркает ворон.
Мудрый Один тяжело вздохнул и оперся о фиолетовую громадину облака похожего на наковальню. Беспокойные мысли о будущем не отпускают древнего Бога.
«Сын Тор вырос, но так и не научился порядку — бросает инструменты где попало. С детства небесный кузнец любит ломать и крушить. Что поделаешь, таким уродился. «Пусть лучше по наковальне лупит, чем нужные асам и ванам вещи ломает!» - подумал благой Всеотец.
Тор где-то задерживался. Один покрутил головой. Во всех девяти мирах всё шло заведённым порядком: боги, великаны, люди и чудовища занимались повседневными делами и копили силы для последнего дня этого мира. Вот только…
На соседнем облаке, свесив вниз босые ноги, сидел христианский бог и с интересом рассматривал что-то мелкое на земле. «Зачастил распятый в наши края, - с неприязнью подумал Один, - чего тут вынюхивает?» Одноглазый высунулся из-за сыновьей кувалды и посмотрел на место в своих владениях, которое так заинтересовало незваного пришельца.
Сквозь дыру в облаках бог увидел, что снега отступили в горы, наполнив талой водой реки и ручьи, от солнечного света набухли почки деревьев. С юга на родные болота и озёра, взбивая воздух быстрыми крыльями, летят огромные стаи перелётных птиц.
У берега в Хельгфьорде болтаются кораблики, похожие на длинные щепки. Выше кораблей среди домов у позорного столба в грязи валяются трое избитых христиан. Подле старой берёзы толпа мужчин долго и изобретательно истязает молоденькую женщину, совсем ещё девчонку. Даже на небе Бог почувствовал исходящую от мужчин похоть и возбуждение. Жертва бьётся в путах и заходится криком.
Небесный Отец частью своего сознания вошёл в тело несчастной. Боль, страх, стыд, обида острым ножом полоснули по сознанию Творца рун. Даже для сурового Бога эти мучения показались чрезмерными.
«Мелкие гадёныши, с бабами воевать! Разве этому я вас учил!» - разъярился Один и топнул ногой.
От ярости неистового Бога в Исландии взорвалась огненная гора Бардарбунга. Ядовитые газы и пепел закрыли солнце. В море обрушились ледяные горы, вызвав на побережье гигантские волны.
На полюсе земли холодная масса воздуха пришла в движение. По дороге, вбирая в себя энергию ветра и волн, пугая морских птиц и зверей, остывший за длинную полярную ночь воздух двинулся к югу.
«Довольно с неё страданий!», - решил мудрый Творец рун и поднял, не знающее промаха, волшебное копьё Гунгир.
Распятое на верёвках, подобно косому кресту, тело женщины последний раз напряглось, мучительно выгнулось, и Кейя умерла. Рядом с ней крошечной звёздочкой на миг вспыхнула душа её нерождённого ребёнка и погасла.
Поигрывая копьём, Одноглазый подошёл к чернявому еврею, сидящему на облаке. Милосердный Христос вопросительно посмотрел на драчливого скандинавского бога: «Чего тебе?»
- Эту женщину обесчестили и распяли. Тебе должны быть понятны её муки. Ей не на кого на небе рассчитывать - она не дочь бога. Возьми её в твой рай, - с трудом выдавил из себя Один. Было видно, что просить бог войны не привык. Иисус едва заметно ухмыльнулся.
- Не могу. Твоя подопечная не прошла таинства крещения, - ответил Христос, напустив на себя смиренный вид, - Её мучения были приняты ради любви к пустому стихоплёту. Она не выбирала между Мной и Тобой, не страдала за веру! Её пытали за земную любовь. Выбора у неё не было!
- Врёшь, еврей! Выбор у неё был! Между Властью и Словом она выбрала Слово! - не выдержал Один.
Христос мягко улыбнулся в ответ: «Не сердись, Бог Войны. Язычникам нет возле меня места. Возьми её в свою Вальхаллу!»
- Вальхалла не для баб, - нахмурился скандинав, - меня не поймут.
- Тогда пусть свершится предначертанное. Её душа примет адовы муки. Я не могу ради неё изменить правила, - пожал плечами Христос и отвёл в сторону умные глаза.
- Ты ревнив, новый Бог.
Вызванная яростью Бога волна холодного воздуха устремилась к югу, по-волчьи завывая в скалах и круша в щепки гордые деревья. Только слабые кустарники, приникшие к земле, как дети к материнской груди, остались целы.
В тот год полярная буря забрала жизни многих отважных охотников, живущих в сугробах и кожаных чумах, оставив их семьи без кормильцев. «Время голодных ветров»,- назвали эту весну оленьи люди.
От многих тонн вулканического пепла, выброшенного в стратосферу из Исландского вулкана, небо над Европой стало красным. Зловещее предзнаменование наполнило страхом людские сердца. В церквях и монастырях молились. Со страхом и надеждой христиане ждали Судного дня.
На юге холодная волна столкнулась с массой тёплого воздуха и вытолкнула её вверх. Напитанная водой, словно мокрая губка, горячая масса поднялась высоко в небо и превратилась в беременные затяжными дождями и бедой тяжёлые грозовые облака.
Громко стукнула ставня. Сероглазая женщина оторвалась от рукоделия, и мягко ступая, подошла к окну. Всё широкое небо от горизонта до горизонта заняли мятущиеся чёрно-фиолетовые тучи. Даже за толстыми стенами своего замка смотреть на их яростное движение было страшно. «Господь Всеблагой, сохрани путешествующих!» - сотворила молитву женщина и захлопнула окно. Буря, несчастья и беда остались за стенами замка. «Хорошо, что дети со мной!» - подумала Элинор и зевнула.
Небо над Парижем налилось кровью. «Близится день Божьего Гнева! Покайтесь, грешники!» - вещали оборванные кликуши на площадях, трясли обезображенными болезнями телами, едва прикрытыми ветхими тряпками. Прихожане торопливо крестились и несли в церкви сокровища земные, теша себя надеждой откупиться от Божьего гнева.
Несостоявшийся епископ Парижской кафедры тосковал. Ни деньги, ни женщины не смогли заменить ему ушедшего друга. Аббат Эбль пил горькую, и душа его, как тело вином, наливалась чёрной глухой тоской, в которой не осталось ни капли просвета.
Может всеблагой Господь на небе простит его. Сам себе аббат в прощении отказал!
Сутулый старик с обожженным лицом посмотрел на красные облака. Такое небо доводилось видеть в Александрии после песчаной бури. Тамошние книжники объясняли этот природный феномен большим количеством мельчайших частичек песка, поднятых ветром пустыни в атмосферу. Пустыни в благословленной Европе нет, но возможно есть другие неизвестные науки факторы, способные поднять пыль в воздух.
Мудрец сердито оттолкнул от себя руки нищего, пугающего Днём Божьего Гнева, и поспешно скрылся за дверями кельи, где его ждала тетрадь и перо, в углу уютно булькал перегонный куб, наполняя воздух непередаваемым ароматом.
Как яростные драконы, извиваясь тугими телами, взлетели в небо зловещие смерчи и обрушились на прибрежные города, сметая со своего пути рыбацкие хижины и крепкие крестьянские дома, топя хрупкие лодки и горделивые королевские галеры.
Беспощадный ветер истории готовился разорвать империю франков на части.
Драконы. Часть пятая. Vagina Evropy
© Copyright: Иннокентий Темников, 2019
Свидетельство о публикации №219030301349
Свидетельство о публикации №219030301349
Рецензии
Складывается впечатление, Иннокентий, что Вы прожили на берегу фиорда не один десяток лет. Поражает тот факт, что Вы не описываете героев, Вы описываете события глазами разных георев. И суровая природа Севера стоит перед глазами, как живая. Талантливо.
Сергей Корольчук 05.04.2020 22:14 • Заявить о нарушении
Сергей Корольчук 05.04.2020 22:14 • Заявить о нарушении
В ноябре на южном Байкале полная Норвегия. Пытался крупицы собственного опыта наложить на сюжет. Если сам блевал от усталости, или от избытка чувств матерился на восход, сможешь об этом написать.
С уважением и надеждой прочесть ещё не один Ваш текст,
Иннокентий Темников 07.04.2020 05:25 Заявить о нарушении
С уважением и надеждой прочесть ещё не один Ваш текст,
Иннокентий Темников 07.04.2020 05:25 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.