Он, Она, Её Душа и Кот

Свет едва пробивался сквозь плотные гардины, отчего в спальне, несмотря на утро, метался от стены к стене сумрак уже ушедшей ночи. Марта ещё не проснулась. Её волосы стекали волнистыми ручейками по шее, плечам, спине, обнажённым рукам. Будто ей было холодно, и эти огненно-рыжие струйки волос пытались согреть её.
Глеб выпил чаю на кухне, лениво пожевал розочки из Тет де Муана, посмотрел новости по телевизору и, заперев входную дверь, направился к лифту: пора на работу.
Возвратившись, он застал Марту спящей. Второй день подряд она засыпала раньше, чем Глеб приходил домой. Или притворялась, демонстрируя ему своё презрение.
Он включил ноутбук и запустил музыку на полную громкость. Пусть позлится, пусть поймёт, наконец, кто в доме хозяин. Налив белого вина в бокал, Глеб поставил на стол фрукты, сел на стул, сделал несколько глотков и прикрыл на секунду глаза.
Конечно, их ссора во вторник выросла из пустяка, из его нежелания сходить вместе с ней на органный концерт. Но почему он должен всё время идти у неё на поводу? Имеет он право не хотеть слушать этого Авраменко? Имеет. И не будет. Его жёнушке давно пора запомнить, что он ничего не станет делать ей в угоду.
Вот это он ей сейчас и скажет.
Пружинистой походкой хорошо тренированного лыжника он направился в спальню, щёлкнул выключателем, разноцветные фарфоровые колокольчики в люстре ярко вспыхнули. Марта спала. Лёжа на самом краешке кровати, положив ладошку под левую щёку, она спала сладко, по-детски, улыбаясь своим мыслям.
Бывают же люди, которые могут так безмятежно спать! Вот лежит себе…
Обжигающая волна накатилась от затылка к вискам, синими жилками пульсировала под ранней сединой: а ведь она точно так же лежала и утром, и вчера вечером… Именно так, с рыжим водопадом на спине , плечах и груди… И чайник холодный, и ужина нет, и их Риччи – рядом с Мартой.
Кажется, эти удары в груди, отдающие гулко в барабанные перепонки, заполнили всё пространство вокруг, они поглотили и громкую музыку, и встревоженное мяуканье кота. Шоколадный британец прижимался  плюшевой шёрсткой к его жене, пытался согреть её, лизал шершавым язычком лицо Марты, слёзы катились из его глаз…
Глеб замер, отяжелел, каменными подрагивающими пальцами обеих рук дотронулся до высокого лба Марты, в оцепенении медленно спустился к щекам, подбородку и почувствовал: Марты больше нет.
Он согнул одно колено, потом другое, сел на густой ковёр, поджав ноги под себя, левой рукой обнял жену за плечи и уткнулся лицом в огненный океан её волос. Заштормило, закачало, закружилась голова от едва различимых следов ириса, розы и ландыша - № 19 Chanel, последний аромат Габриэль Шанель, любимый аромат Марты.
Глеб вдыхал его жадно и обречённо: солнечная девочка ушла. Вот её шея, белее лилии, вот милые веснушки на переносице, которые всегда появлялись в марте и бледнели к ноябрю, и чуть заметный пушок над верхней губой – вот он, здесь. И эти проворные длинные пальчики, которые умели всё, или почти всё: пеленать детей и вязать им пуховые варежки, печь пироги, тонко нарезать сыр, ставить горчичник и делать массаж, выводить одну за другой красивые чуть крупноватые буквы, уча сыновей писать, играть на скрипке,– они здесь, на месте, эти её заботливые пальчики, чуть утолщённые в суставах.
Марты нет.
А он за эти годы так и не сказал жене, какой у неё чудесный смех, похожий на капель. Прохладный – как берёзовый сок – голос, самые горячие глаза цвета лесного мха(то он коричневый, то тёмно-зелёный, то золотистый) и самое тёплое на свете сердце – это тоже про неё, про Марту. Она не узнает…
Она не умела плавать, кататься на коньках и велосипеде. Она не могла чертить и рисовать, работать с таблицами в программе Excel, быстро бегать и варить царское варенье из крыжовника, НО его жена всегда умела оставаться той единственной женщиной, с которой хотелось быть рядом.
Свою роль в этой жизненной пьесе(Глеб это понимал) он сыграл из рук вон плохо. Премьера провалена, а следующих спектаклей, как известно, не будет.
…Тихое ласковое тепло откуда-то сверху подобралось к нему, погладило по голове. Глеб поднял глаза, увидел в лёгком серебристом свечении силуэт Марты, спешащий к выходу из спальни, и, как показалось, услышал, обращённое только к нему:
- Мы обязательно увидимся, и ты ещё всё успеешь…