Милиция не понимает шуток...

                Побудьте день вы в милицейской шкуре –
                Вам жизнь покажется наоборот.
                Давайте выпьем за тех, кто в МУРе, –
                За тех, кто в МУРе, никто не пьет.

     Это рассказ о милиции. Он не смешной, не грустный, не поучительный, не назидательный.  Каждый сам решит с какой стороны на него посмотреть и к какому жанру отнести. И уж совсем не хотелось мне показывать какие-то отрицательные черты и качества силовых органов. Но, если они проявились, то, что поделать. Всё как в жизни. Полным полно хорошего, которое мы не видим, не замечаем. И рядом с ним не меньше плохого. Прямо целыми кучами. По крайней мере, глаз всегда в первую очередь видит плохое.

     В этом районе мы обычно пьем пиво, поэтому здесь знакомы каждая ЯМКА, каждая ветка у кустарника, каждая трещинка на асфальте.
Навстречу идет старший лейтенант милиции. Он большой, по крайней мере на голову выше меня и в плечах нужно еще одного такого как я, чтобы сравняться с ним. Взгляд его хмур, может быть чем-то озабочен и весь в себе. Окружающий мир он не замечает.
     - Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! – бодро приветствую я милиционера. Это участковый этого района. Несколько раз он задерживал нас с ребятами, когда мы возвращались после хорошей порции жигулевского в близлежащей блинной. Но правда ни в чем предосудительном мы обычно замечены не были и, как правило, всё заканчивалось назидательным разговором.
     Старший лейтенант делает шаг короче. Взгляд его несколько светлеет и делается более осмысленным. Наконец он замечает меня.
     Я уже сам не рад, что полез к нему здороваться. Тем более, обычно нас бывает человек пять-семь, а сейчас я один.
     Его рука, сильная, следует заметить рука, резким натренированным движением захватывает меня чуть повыше локтя. Он изменяет направление и ведет, почти тащит, меня во двор.
     С торца здания дверь крашенная коричневой краской и табличка: «Опорный пункт».
     Он распахивает дверь, вталкивает меня в пустой полутемный тамбур. Два удара по печени, я сгибаюсь, слабо соображая, что это значит и за что…
     Затем его ботинок больно бьет под коленку, я даже приседаю от неожиданности. Участковый сильно толкает меня в угол, разворачивается и уходит. Я хромая выбираюсь на улицу вслед за ним.
     Все произошло буквально в течение пяти минут, в полной тишине, без единого слова. Недаром говорится: «Молчание – золото!»

     Меня задержала милиция и это задержание можно было считать последним задержанием в моей холостой жизни. Хотя, конечно, я уже был со штампом в паспорте, но всё-таки это всё ещё было наследие моей разгульной холостой вольницы.
     Я отправился сдать паспорта на прописку, вернее свой на прописку, жены, теперь уже молодой жены, на обмен, а тёщин и на то, и на другое, поскольку она не обновляла свой главный документ лет десять или пятнадцать. Но паспортный стол в этот день был закрыт и я прямо оттуда поехал к ребятам в общагу.
     В студенческом общежитии меня и задержали. Общагу называли «Кресты». Почему? Это я думаю объяснять не нужно. Вернее, здесь было две причины. Первая – это форма здания. Если смотреть сверху, то оно и на самом деле напоминает правильный крест. А второе – это перекличка с известной Питерской тюрьмой «Кресты».
     Что интересно, я приезжал в эту общагу четвертый или пятый раз, и три последние раза к концу дня меня искал оперотряд. Было очевидно, что кто-то, кто меня знает, хотя бы внешне, сообщает о моих приездах. Работает агентурная сеть!
Или просто я кому-то здорово насолил. Кто это был такой так и осталось покрытым покровом мрака. Да я и не очень интересовался. Открыв эту очередную жизненную тайну, можно было сильно огорчиться и разочароваться в жизни, узнав, что предаёт тебя кто-то из близких знакомых и хороших друзей.
     Точно так я не стал докапываться когда-то до истины в истории с танцами. Я уже как-то рассказывал, а быть может только хотел рассказать про танцы, которые проходили в 5 корпусе ФДС (самая первая общага МГУ после высотки). На первом курсе меня назначили культоргом этажа. Может быть где-то в бумагах даже были зафиксированы какие-то выборы, не знаю.
     Помню, меня просто встретил на этаже Жорик Чавдарь, теперь он зовется Георгием, и, кажется, меня лично забыл напрочь.
     - Я буду старостой этажа, а тебя назначили культоргом.
     - А что это на этаже два начальника будут? И кто это решил?
     - Кто решил, я не знаю. Мне сказал Никоныч, инспектор нашего курса. Значит идет всё от деканата. Если ты не согласен, иди в деканат и разбирайся… А есть ещё физорг, санитарный контроль и кто-то там еще. Если нужно, зайдешь ко мне в комнату и список посмотришь…
     Мне всё это было абсолютно не нужно, но то, что я культорг засело в памяти. И как-то разок вечером в холле кто-то из скучающих девчонок ляпнул:
     - Тоже мне мужики! Хоть бы легкий дансинг кто-нибудь организовал!..
     Вот тогда я и вспомнил, что, собственно, я отвечаю за культуру нашего этажа. Мы с приятелем, а у меня частенько оставался ночевать москвич Геша Газенбуш, быстро приволокли из разных комнат целую кипу грампластинок и проигрыватель «Аккорд», и через пятнадцать минут на этаже свет был погашен, играла музыка и парочки топтали в холле линолеум.
     Сразу же это вошло в привычку. Уже в следующую субботу часов в семь вечера ко мне прилетели какие-то подружки.
     - Валера, а ты почему танцы не устраиваешь?
     Так и повелось. А стоило мне замешкаться и опоздать включить музыку в субботу в семь вечера, как уже стучат в двери:
     - А где? А почему? А когда?
     А через несколько месяцев по каким-то вопросам меня вызвала инспектор курса, как все ее звали баба Катя. И то у меня было не так. И это было плохо поставлено. И такие вот недочеты наблюдаются. А всё дело было в том, что с самого первого сентября, я значился старостой курса. У нас ведь придавали большое значение студенческому самоуправлению. И нужно было делать и то, и третье, и десятое, а я ничего этого не делал. И ко всему прочему, оказывается, у инспектора хранится изрядная пачка заявлений, в которых люди сообщают о дебошах и музыкальных безобразиях, которые я каждую субботу устраиваю на этаже и не даю нормальным студентам спокойно отдыхать и даже заниматься!
     У меня было подозрение на пару юных цветочков, которые могли это сделать, но следствие я устраивать не стал, а просто плюнул на всё это и забыл.
     Так же и этот раз. Следовало что-то наговорить оперативному отряду, чтобы меня оставили в покое, а не искать кто там куда бегал и зачем докладывал.
     Я гостил в комнате у Николая, моего старинного друга и однокашника. Когда-то мы не один год жили с ним в одной комнате и делили друг с другом полузасохший кусок черняшки и миску вермишелевого супа сваренного из пакетика.
     В этой же комнате вместе с Николаем жили Олег, он сегодня где-то подрабатывал и Гена.
     Гена был уникум. Он был единственный на все ВУЗы Москвы, а может быть и Союза. Это был последний юкагирский поэт. Он действительно был по национальности юкагир, но очень давно уехал с родного стойбища и последние лет семь обучался в стенах Московского университета. В столице он работал, наверное, на половине строек и освоил невероятное количество различных строительных специальностей.
     Сегодня он куда-то ушел по своим юкагирским делам, и я собирался заночевать на его пустующей кровати.
     Прибежали две знакомые девушки и взволнованно рассказали, что они совершенно случайно услышали разговор парней из оперативного отряда. Те ожидали подкрепление с какого-то другого этажа, а затем намеревались проверять нашу комнату. Причем не просто проверять, а задерживать злостного нарушителя дисциплины и паспортного режима, то есть именно меня!
     Нужно было что-то делать!
     Николай полез на полку и вытащил целую пачку рабочих корочек. Там было свидетельство о посещении курсов стропальщиков и удостоверение монтажника жестяных конструкций, допуск на работу с газовыми баллонами и корочки монтажника электроаппаратуры третьего разряда. И еще много различных рабочих свидетельств и удостоверений. Главное – все они были выписаны на Геннадия Дьяконова.
     Мы понадеялись, что целая пачка разных документов сможет заменить один студенческий билет. Но не тут-то было, дружинники стояли намертво, как железобетонные надолбы: если ты студент и здесь живешь, то покажи студенческий билет, если пришел в гости и находишься на законных основаниях, то предъяви паспорт.
     Это здесь я рассказываю достаточно кратко, быстро и даже несколько скучновато. А там спор разгорелся во всю, дело дошло до хватания за грудки и тезиса «А кто ты такой!». В общем неизвестно чем бы всё дело завершилось, но прибыли два бравых милицейских сержанта. Накал сразу спал. Сержантам в общаге было скучно и неинтересно. Они быстренько взяли у оперотрядовцев составленный теми протокол, прихватили меня, загрузились в милицейский Газик, именуемый в народе «канарейкой» или «луноходом» и отбыли в родное отделение.
     Не забывайте, что во внутреннем кармане куртки у меня лежали три паспорта отчего карман слегка оттопыривался. Когда я вылазил из машины, один из сержантов заметил это и ловким натренированным движением выхватил из моего кармана целую пачку документов:
     - Ага! Вот это птичка к нам сегодня попала! – обрадовался служитель порядка. Ещё бы! У него в руках были сразу три паспорта, все на разные фамилии и с различными фотографиями!
     Я попытался что-то объяснить, но слушать меня не стали, завели в отделение и определили в темную и холодную камеру предварительного заключения или как там они называются.
     Утром, конечно, прибыл начальник отделения и все быстро прояснилось. С меня даже не потребовали никаких особых объяснений.
     Заставили расписаться в разных бумагах, прочитали мне минилекцию про молодую семью и верность семейным отношениям и выгнали на улицу. Личный состав отделения от сержантов до офицеров, как один человек, восприняли моё посещение общаги, как поиски развлечений у  доступных женщин. Филфак как-никак, женское царство. Вот и напирали всё, мол, молодая семья, да молодая семья и, видимо, из чувства солидарности даже штраф не выписали.

     Еще раз я попал в руки органов охраны правопорядка уже совсем при иных обстоятельствах.
     У меня появилось новое увлечение. Казалось на всю жизнь. Новая страсть была сильней семьи, сильней, наверное, привязанности к ребенку. Это была фотография.
     Одна комната в квартире с дверью на балкон была холодней остальных. Балконная дверь неплотно закрывалась. Сама рама была вставлена пропеллером, поэтому между дверью и рамой существовала здоровая щель сантиметра два-три. Чтобы ее ликвидировать, нужно было менять всю раму вместе с дверью и окном, а по тем временам всеобщего и полного дефицита это стоило недешево. И комната стояла полупустая до лучших времен.
     В этой комнате я организовал что-то типа фотолаборатории. Можно было ночь-заполночь встать уйти в ту комнату и заниматься фотографией. Когда-нибудь я расскажу о тех преинтереснейших делах, которыми я занимался в «дальней», как мы ее называли, комнате. Иногда и супруга закрывалась в этой комнате со мной, даже порой повизгивала, глядя на результаты экспериментов. Но темнота и красный свет очень быстро надоедали ей и она оставляла меня в одиночестве.
     У меня был кофр, такая сумка из жесткой грубой кожи для фото причиндалов. Почти во все поездки я брал ее с собой. Там внутри находилась тоже почти фотолаборатория: несколько сменных фотообъективов для фотоаппаратов, кассеты с пленкой, пара фоторукавов и пара фотоаппаратов. Остальное – всякие мелочи.
     Но это всё прелюдия.
     Сама история такова.
     Вызывает меня с утра начальник отделения.
     - Нужно съездить в Лихоборы, посмотреть у них аналитические весы и еще пару каких-то приборов. Поедете вдвоем с Тимофеевым, он поможет и инструменты везти. Обратно можете на работу не возвращаться.
     Ну, нам собраться – только подпоясаться. У меня с собой Кофр. В него я и инструменты кое-какие засунул. Володька (Вовка Тимоха или Владимир Тимофеев, тоже слесарь-киповец) свой баул захватил. Лаборатории нашего института были разбросаны по всей Москве и нечасто, но разок в месяц приходилось куда-нибудь ехать. Поэтому к поездкам мы обычно готовы.
     Лихоборы – район на севере Москвы. Доехали мы туда быстро, тем более, что дорога известная, наезженная, ездили туда неоднократно. Работы оказалось немного.
     Пока Володька со своим хозяйством разбирался, я посмотрел весы. Начальник группы начал было говорить, что мол, нужно новые, эти совсем никуда не годные. А я смотрю подушки у весов все в масле.
     Кто не знает, аналитические весы – это специальные химические весы, для взвешивания не более 200 граммов груза. Главная часть, от которой зависит точность измерения, точность взвешивания – это треугольная призма из нержавеющей стали, стоящая на специальной плоской пластинке из натурального агата, так называемой «подушке». Если «подушка» грязная, то призма будет наклоняться вправо или влево и стрелка будет вместо нуля показывать какое-то значение.
     Я быстренько промыл спиртиком подушки, собрал и всё отладил. Только замечаю, что местный начальник, который все собирался списать весы, куда-то исчез. Спрашиваю лаборанток, мол, куда он делся. А они смеются:
     - Он накануне всё ругался, что они все инженеры и никто не может наладить такой простой прибор. Взял да и накапал масла, после чего весы совсем отказали.
     Ну, посмеялись, весы опробовали, Володька тоже все дела к этому времени переделал, мы и поехали обратно.
     На «Парке Культуры» спрашиваю:
     - Ну, куда едем?
     - Да не знаю, - мнется Володька.
     - Я хочу домой. У меня еще сегодня дел невпроворот! – прямо заявляю я.
     - А Макарыч? – осторожничает Вова (Василий Макарович Макаров – это наш начальник отделения КИПиА).
     - А что Макарыч? Он мне сам разрешил, как всё сделаем, так можем ехать домой!
     - Так слишком быстро освободились. Еще и обед не наступил…
     - А про обед речи не было. Сказано домой – значит домой!
     - Ну, как скажешь!
     - Только у меня предложение. Поехали на Смоленку заедем, пивка попьем.
     - Ну, если домой едем, то давай и на Смоленку!
     В пивном зале народу было немного. Впрочем, в те благословенные времена народу везде было немного, по крайней мере, по сегодняшним меркам. Мы достаточно быстро опорожнили по паре кружек и, подумав, взяли еще по одной.
     К сожалению, в буфете не было ни рыбки, ни сосисок, ни, на худой случай, каких-нибудь сухариков, а на пустой желудок частенько пиво не идет.
     Вышли на улицу и остановились рядом с пивнушкой, закуривая. Стоял солнечный мартовский денек. Было довольно тепло, на бугорках от земли даже шел пар.
     Вон в сторонке двое пьют пиво, а из кармана у одного выглядывает горлышко бутылки.
     А вон там трое с кружками яростно обсуждают что-то, да так жестикулируют, что кажется, того и гляди в ход пойдут даже бокалы.
     А там двое уже напились пива настолько, что то и дело оказываются по очереди на асфальте.
     Я достал из кофра свой любимый «Зенит» и, особо не афишируя свое занятие, несколько исподтишка, стал фотографировать увиденные сценки.
     И вдруг, ба! Вот это удача. Двое, один милиционер, старший лейтенант, второй гражданский, арестовывают или задерживают какого-то гражданина. Видно, что гражданин изрядно выпил пенного напитка и ему уже надевают наручники.
     Я немедленно переключился и начал снимать весь процесс задержания.
Однако сами участники события были внимательны и зорко контролировали происходящее вокруг. Поэтому мои действия, а я, ко всему прочему, то и дело пытался менять точку съемки, чтобы получить наилучший кадр, были зафиксированы. Оба, и милиционер, и гражданский, немедленно бросили возню с пьяным и направились ко мне. Точнее к нам с Володькой.
     Но Володька почти моментально скрылся. И больше в этот день я его не видел.
Мне же заломили руки, отобрали фотоаппарат и кофр и поволокли куда-то через дворы.
     Тащили меня не очень долго, хотя тогда казалось наоборот. По дороге, видимо для профилактики, мне подбили ногу. Этот, который в гражданском, оказался настоящим специалистом и одним ударом по щиколотке носком ботинка выводил из строя ногу, после чего бил кулаком по почкам, несильно, но умеючи, так, что перехватывало дыхание и инстинктивно ускорял мое движение вперед.
     Не прошло и пятнадцати минут, как мы оказались в каком-то помещении в жилом доме. Вероятно, это был опорный пункт местного отряда народной дружины. Комната была небольшая и абсолютно неухоженная. Видно было, что здесь очень давно не убирались, если убирались когда-нибудь вообще.
     Меня усадили в угол на качающийся стул, а оба моих захватчика, или пленителя, или как еще их можно назвать, начали с интересом изучать содержимое кофра, а чуть позже и содержимое моих карманов.
     Первым делом были засвечены все найденные фотопленки, затем пленки извлекли из обоих фотоаппаратов и тоже тщательно засветили. Больше ничего заслуживающего внимание обнаружено не было и они взялись за изучение документов.
     Документов было несколько: паспорт, пропуск с работы и свидетельство члена добровольной народной дружины.
     В паспорте ничего достойного внимания обнаружено не было. Его сразу же отложили в сторону.
     В пропуске с работы стояли какие-то непонятные сокращения, а из более-менее понятных записей было НИЛиК и слесарь КИПиА 6 разряда. Поэтому пропуск тоже отложили в сторону.
     Удостоверение оказалось просроченным на три месяца. Но все данные совпадали с паспортными данными и здесь прицепиться тоже было не к чему.
И тогда началась дознавательная беседа.
     - Кто такой и зачем вел фотосъемку?
     - Работник НИЛиК, Научного Института Лаков и Красок. Он здесь недалеко, на Большой Садовой Находится.
     - Это я знаю. Почему не на работе?
     - Как раз я на работе. У меня местная командировка по городу в лабораторию в Лихоборы. Вызвали проверить оборудование. Мы вдвоем с напарником, кстати, где он, куда вы его дели?
     Но Володька давным-давно был уже дома и ни подтвердить мои слова, ни опровергнуть их не мог.
     - Никаких напарников я не знаю, а вот что ты в рабочее время в пивной делал, это уже иной вопрос.
     - И ничего здесь удивительного. Там в лаборатории обедать нечего и негде. Там крыс подопытных содержат. Поэтому мы решили по дороге пообедать здесь. Кто мог знать, что здесь только пиво и поесть даже корки черного хлеба не найдется!
     - А зачем фотографировали? Кстати, твой приятель тоже фотографировал?
     - Да нет! Я председатель клуба фотолюбителей. Фотоаппарат и все прочее всегда при мне, тем более в поездках. Никогда точно не знаешь где и когда встретишь интересную жанровую сценку. Вот и стараюсь всегда быть готовым.
     - А ты знаешь, что существуют правила фотографирования?
     - Конечно, знаю! – из жизненного опыта мне давным-давно известно, что в подобных разговорах следует держаться уверенно и на все вопросы обязательно давать обоснованный ответ. А за год до этого приключения мы были с экскурсией на Волжской ГЭС под Волгоградом и там нас категорически предупреждали, чтобы мы фотографировали только по разрешению экскурсовода. Эти предупреждения мне запомнились.
     - И какие правила ты знаешь?
     - Нельзя фотографировать железнодорожные объекты, мосты, столбы…
     Милиционеру совсем не хотелось выслушивать длинный перечень нудных правил фотографирования. Тем более, что он кажется, тоже понимал, что таких правил скорей всего в природе не существует, но спорить со мной в этом вопросе себе дороже и он радостно, подняв, чтобы акцентировать внимание, указательный палец вверх, заявил:
     - Вот видишь! И мы то же самое!
Что и кто в понятии этого старлея был аналогичен мостам и столбам я уточнять не стал.
     - Да, кажется, тут я допустил промашку!
     - Ты бы позвонил предварительно. Мы бы согласовали время, надели парадную форму и фотографируй нас пожалуйста хоть целый вечер или даже целый день!
Я представил, что целый вечер буду фотографировать эту физиономию и у меня совсем испортилось настроение:
     - Да уж! Действительно!
     Нога подбитая его приятелем ныла, губа, которую задели, когда тащили меня в опорный пункт, саднила и вообще всё так надоело…
     А милиционер всё никак не мог успокоиться:
     - Вот теперь нам придется писать официальное письмо в вашу народную дружину, чтобы они там приняли меры.
     Он, видимо, хотел попугать меня, но не все правильно рассчитал.
     - Вот это хорошо, товарищ старший лейтенант! Вот это правильно! Обязательно напишите! Видите ли я уже полгода хочу выйти из народной дружины. На мне и так поручений висит неизмеримое количество. А меня не отпускают!
     - Ну, это ладно! Это ты не торопись. Мы все вначале обдумаем…
     - Да, что там думать, товарищ старший лейтенант. Вы главное письмо напишите.
     - Ладно, давай домой собирайся. И запомни наш разговор.
     Конечно я запомнил этот разговор, потерю пяти фотопленок, а главное – это потерю интересных негативов. Ведь все можно нажить, накопить, как-то вернуть, а вот те мгновения времени, которые останавливал фотоаппарат уже вернуть было невозможно.
     И каждый раз проезжая через Смоленскую площадь, я вспоминаю эту историю и думаю: «А ведь это я еще хорошо отделался».
     Ведь недаром кто-то из наших поэтов сказал:
                Милиция не понимает шуток!
                Домой вернусь через пятнадцать суток…