Воспоминания о встречах. Мария Сергеевна Петровых

      Я готовила диссертацию о творчестве М.И.Цветаевой. Собирала материал.
     Григорий Митхайлович Левин, поэт, руководитель знаменитой литературной студии "Магистраль", его называли председатель "Пира во время чумы",  посоветывал встретиться с Марией Сергеевной Петровых и добавил:
    - Ее одно время любил Пастернак. Как раз тогда, когда Цветаева так нуждалась в его помощи.
  Это настораживало. И вот я в ее комнате в доме творчества в Переделкино. Она - маленькая, нахохлившаяся, будто певчая птичка.
- От кого вы?
- От Левина.
      И тут же забыла. Она мало что помнила и слышала из того, что говорилось вокруг. Приходили какие-то невзрачные люди, скорее всего, администраторы. К ним отстраненая брезгливость. Во всем ее облике что-то неземное, нездешнее. Со мной проста и трогательно внимательна. Готова всю себя переворушить, но только бы все вспомнить и помочь мне. Никакой задней мысли. Предельная естественность и душевность. Говорила, как говорят с самыми близкими людьми, - откровенно и заинтересованно.
     Письменный стол завален бумагами и пеплом. Кровать больничного типа, металлическая и крашеная, стол да пару стульев - и все убранство, и то не свое. Разительный контраст с другими домами.

     Пепел ее сигарет - курила одну за другой – летел и падал, куда ему вздумалось, сползла шлейка лифчика, не замечала ничего. Она как бы ушла туда, в прошлое, все переживала заново.

     - Я жила в Галицино в доме Творчества. Как-то из своей комнаты услышала серебряный звон в коридоре. Что это? И мать мне в ответ, Цветаева приехала. Ее браслеты звенят.
               
     Потом мы познакомились ближе. Я ходила в ее дом на Чистых прудах. Марина сидела за столом в небольшой комнате, заставленной грязными кастрюлями и что-то лихорадочно каторжно писала, возможно, переделывала старое или переводила. Я не спрашивала. Нового в то время она не писала совсем.
     Была она жилистая, стальная. Вдруг однажды притронулась к телу, показалось железным, впрочем, она носила корсеты и всегда широкие юбки.

     Сын производил ужасное впечатление. Старше своих лет, элегантен, очень красив. Мать не понимал и Россию не любил.
     В Чистополе, во время войны, я увидела его в последний раз. Это для меня оказалось очень тяжелое время: дурные вести с фронта, ничего не знала о муже, маленький ребенок.
     Как-то сидела в столовой совершенно одна, неожиданно появился Мур. Тотчас же пронзило ощущение беды.
- Где Марина?

- Марина Ивановна, - ответил он, - о, это жестокое обращение, - умерла. Я не хотел ее видеть мертвой.

    Тон жуткий. Ледяной. Айсберга.

     В то время в Чистополе я жила на окраине с дочерью четырех лет. Хотелось одиночества. Ни к кому не ходила и ни с кем не виделась. Марина останавливалась в Чистополе на три дня. Я не знала. Боже мой! Как жаль! Все могло бы быть иначе. Я устроила бы ее у себя, укрыла бы.

     Сколько горечи в словах, в глазах, во всей сгорбившейся фигуре Марии Сергеевны. Как сильно в ней и всегда таковый будет - пока жива - чувство  личной ответственности, может быть, даже вины, - не уберегла,  и весь ужас непоправимости.

- Вы знаете, - продолжала она свой рассказ, - эту историю, что Асеев и Тренев отказали ей, вернее, не поручились за нее. Марина написала заявление на право жительства в Чистополе, но ей отказали, отправили в Елабугу. Пастернак в то время находился далеко. В Чистополь он попал уже в октябре, в дни битвы за Москву. Будь он там раньше, все, наверное, сложилось бы иначе.

- Ася в Елабуге оказалась только через двадцать лет. Искала могилу, но никто ничего не знал и не помнил. Показали условно.

Задумалась и потом каким-то своим мыслям:
- Как необыкновенно тонко Марина чувствовала людей!

     Дым заполнил все пространство, вытеснил воздух, а Мария Сергеевна все курила и не могла уйти от воспоминаний.
    С каким трудом удалось ее разговорить, но была счастлива тем, что удалось. К пяти часам Петровых спешила к К.И.Чуковскому.
- Несу ему кое-что показать. Сейчас я много перевожу.

    Вскоре ей присвоили звание заслуженного переводчика.

И еще одна встреча. То ли в начале весны, то ли поздней осенью. Я приехала в Москву поработать в библиотеке. Жить было совершенно негде. Нашла Ольку. Она уже несколько месяцев ночевала на стульях в фойе, а то и просто в туалетной комнате кинотеатра “Зарядья”. Работала там уборщицей.

     Г.М.Левин сообщил, что Мария Сергеевна Петровых тяжело больна. Появилось непреодолимое желание ее увидеть.

На что он сказал, возможно, не стоит ли?

 И я в ответ, что цветы еще никому не вредили.

     В тоскливый слякотный день к ней топаем с Олей по московским улицам. Не говорить. Все уже было рассказано. Передать букет и уйти. Я чувствовала, что именно внимания не достает ей сейчас.

     Мария Сергеевна открыла дверь. Я обомлела от изумления и боли. Ее трудно было узнать. Щеки, глаза, все лицо горело болезненным румянцем. Взгляд не просто нездоровый - безумный. Подумалось, не стоило приходить.

А она нам: - Заходите пожалуйста. Я хорошо помню вас, вы из Харькова и пишите о Цветаевой. Как я рада. Вы будете  жить у меня. Я вижу вам негде. (Как можно  это увидеть?) Никаких отговорок. Зачем пустое и никому не нужное стеснение. Оно только мешает людям.
- Нет, нет,спасибо вам за то, что вы есть.Вручила букет цветов и простилась навсегда.