Шоколадка

                Шоколадка

   Я долго думала, писать ли мне о том, что произошло в одной семье посёлка Аджимушкай во время военного лихолетья. Дала обещание, что никому не расскажу, и вот тебе, не рассказала, так написала. Прошло уже много лет, как закончилась война, давно нет в живых соседей и знакомых, которые знали эту семью. Да и что здесь такого страшного, не Родину же я в конце – концов предаю.
   …В 1996 году приехала из Брянска в посёлок бывшая жительница по имени Нина к моей маме, не зная, что она этим летом умерла в возрасте 80 лет. Я жила в её доме, как наследница и знала эту женщину и её покойную маму. Они приятельствовали с моей мамой раньше. Иногда приходили к ней чайку попить и просто поговорить о делах, о жизни, о Боге. Нина очень расстроилась, узнав, что тёти Марии уже нет в живых, и попросила пожить несколько дней у меня, так как больше ни у кого оставаться она не хотела, да и соседей, знакомых бабушек, уже почти не осталось. Я согласилась. Места не жалко, жила одна. Нину я знала, как хорошую, спокойную женщину.
    Быстро собрала на стол что было и к чаю разломила плитку шоколада. За чаем мы долго разговаривали, а Нина всё смотрела на шоколад, не осмелясь взять кусочек. Я предлагала, но она отказалась. Нина рассказала, что после похорон мамы уехала в Брянскую область, где нашла деревню староверов, так как она, её бабушка и мама были так - же староверами. Из – за этой веры у них не складывались отношения с соседями. Эту семью не то, что не любили, а просто проходили мимо. Бывало, что и не здоровались. Её маму в селе называли “бабой Чвирихой”, а её дочь – “Чвирихи дочка”. Фамилию никто не знал, да и просто не хотели знать. Так они и жили осторонь от соседей и сельчан.
   Нина приехала в Керчь за кое – какими справками на оформление пенсии, да на могилки своих родных сходить. Времянку, в которой они жили, давно снесли новые хозяева и построили дом. Нина с мамой жили скромно, но не бедно. Мужчин в доме у них никто и никогда не видел. Отца своего Нина также никогда не видела и ничего не знала о нём. Её мама точно знала, от кого она родила, но никогда не заводила разговор на эту тему. Так и жили.
После выпитого чая, Нина немного расслабилась и решилась рассказать мне, глядя на шоколад, необычную историю, которая произошла с ней и её мамой во время войны и попросила об этом никому не рассказывать.
…Началась война, а в 1942 году Нине исполнилось 4 года. В середине мая жители посёлка ушли в каменоломни, но только не они. Тётя Дуся с дочерью Анной и внучкой Ниной решили остаться в своём небольшом домике. – Будь, что будет – решили. Они люди набожные, не осмелились жить и спать среди мужчин в катакомбах. Когда вошли в посёлок немцы, то женщины срочно спрятались в подвал, куда заранее принесли кое - какие вещи – матрасы, одеяла, керосиновую лампу, еду, воду и ведро для нужды.
   Посёлок бомбили. Повсюду были слышны взрывы от бомб, стрельба и визг раненых собак. Женщины сидели в подвале, вздрагивали от страха и молились. Однажды рано утром они услышали немецкую речь, лай собак, автоматную очередь, визг раненых собак, затем всё стихло. Анна решила выйти из подвала посмотреть, что с собакой и вообще, что делается наверху, а её мать и дочь остались лежать. Анна осторожно открыла дверь немного и увидела, как из их домика выходит немецкий солдат с автоматом наперевес и уже увидел её. Она остановилась и не знала, что ей делать. Спуститься в подвал уже было поздно. Анна встала, как “вкапанная”, опустивши руки, готовая ко всему. Молодой солдат подошёл к ней говоря на немецком языке, видимо, спрашивая: –
– Eier? Milch? – (Яйца? Молоко?)
   У Анны от страха пересохло во рту, ноги налились свинцом. Она не могла языком пошевелить. Не моргая, всё смотрела в глаза немцу. Когда она выходила из подвала, то дверь осталась приоткрытой и вдруг она услышала лёгкий скрип открываемой двери. Сердце готово было выскочить из груди. Анна ещё больше испугалась. Это вышла её дочь. Нина тихонько подошла сзади к маме и спряталась за широкой полой юбки. Анна правой рукой прикрыла, интуитивно, полой юбки свою дочь, но из любопытства маленькая девочка высунула голову и стала смотреть на дядю, который стоял напротив мамы и что-то говорил на непонятном ей языке. Анна снова задвинула дочь назад, но та не послушалась и снова стала выглядывать из – за юбки.
           Нина была одета в тёплую одежду, так как, в подвале было сыро и прохладно, а на голове был повязан видавший виды бабушкин серый пуховой платок. Концы его были завязаны за спиной, чтобы девочка во сне не снимала его.
Немецкий солдат подошёл к Нине, нагнулся, взял её за руку и вывел из - за маминой юбки. Девочка продолжала смотреть на него с нескрываемым любопытством, своими большущими синими глазами. Белокурые волнистые волосы, выбились из-под платка, и волнами свисали, обрамляя ангельское личико. У Анны всё похолодело внутри. Она с ужасом в глазах смотрела сверху вниз на Нину, продолжая стоять, как статуя, мысленно молясь.
         – Oh mein Gott! Wie istsie meine Gretta ;hnlich! – (О, Боже! Как она похожа на мою Гретту!) – произнёс немецкий солдат.
Он протянул руку и движением назад сдвинул с головы девочки платок.
         – Oh mein Gott! Wie ist sie ;hnlich! – (О.Боже! Как она похожа!)
     (Нина не знала немецкого языка, но догадаться было не сложно).
      Солдат присел на корточки и стал с любопытством рассматривать Нину, а она его. Он что - то ещё говорил тихо, почти шептал и погладил её по голове, словно большую куклу. Анна продолжала стоять в оцепенении и молча наблюдала за происходящим. Ей казалось, что она дышать перестала и от этого сердце билось в груди по сумасшедшему, готовое выскочить. Нина почувствовала, что стоит бледная, как стена. Солдат выпрямился, достал из кармана шоколадку и протянул её Нине со словами:
        – Nimm, es schmeckt sehr gut. Nimm –( Возьми, это очень вкусно.)
(Анна приблизительно поняла вопрос и ответ.)
        Нина застыла от неожиданности и не знала, что ей делать, брать или нет. Соблазн взял верх, и она протянула маленькую ручку и взяла шоколадку со страхом, осторожно и прижала её к груди. В это время все услышали громкую немецкую речь, которая доносилась с соседнего двора, который был отгорожен забором. Солдат сделал движение рукой, подавая знак, чтобы они вернулись в подвал. Анна, как будто очнулась, сгребла в охапку дочь и обе, скрылись за дверью. Тихонько задвинула задвижку. Она слышала, как подошёл другой солдат и что - то спрашивал
         – Es gibt niemand hier. Und nichts zu nehmen. Keine, Eier, kein Milch. Komm heraus! – (Да здесь никого нет, да и взять здесь нечего, ни молока, ни яиц. Пошли отсюда.) – спокойно, но уверенно произнёс солдат.
         Они ушли, но Анна ещё долго не могла прийти в себя, оторваться от подвальной стены. Нина спустилась вниз к бабушке. Когда Анна пришла в себя, потрогала рукой запор, не веря, что задвижка задвинута, только тогда лишь облегчённо вздохнула, спустилась к своим, упала на колени и стала быстро и неистово молиться. Мать ничего не знала о произошедшем и с недоумением наблюдала за дочерью. Когда она увидела шоколадку в руках у внучки, то догадалась.
Мама ничего не сказала. Только молча прижала к себе внучку.
После молитвы и сильного нервного перенапряжения Анна уснула, а когда проснулась, то рассказала о том, что случилось наверху. Мама молча выслушала и сказала:
        – Да, дочь, не все немцы фашисты.
        Всё произошло в течении двух минут, не больше, а ей казалось, что она простояла целую вечность. Потом, когда немного успокоилась Анна, её мама увидела на голове дочери седые волосы, но ничего не сказала. Эти две минуты обе женщины помнили всю оставшуюся жизнь и никогда никому не рассказывали об этом.
Прошло 54 года с этого дня, как чудом спаслась семья, благодаря милости солдата и Божьему спасению. Нина, когда увидела на столе шоколадку, нахлынули воспоминания из рассказа её матери, когда она ей рассказывала уже почти взрослой. Теперь поведала мне.
        Бабушка до конца жизни молилась за своих детей и иногда вспоминала того солдата в своих молитвах, который не выдал их.
        Надеюсь, что Нина жива и помнит обо мне.