12 рассказов о любви. Август. Парк Горького

Я сказал ей: «Подожди, я скоро!», и пошёл вниз, к Садовой. Я шагал по бесконечной аллее парка Горького и едва сдерживался, чтобы не побежать. Я шёл и точно знал: она стоит, не шевелясь, ровно на том месте, где я её оставил, и, не отрываясь, смотрит на мой затылок, который становится всё меньше, то и дело теряется за спинами и лицами гуляющих, и вот-вот превратится в точку, а потом и вовсе исчезнет. Исчезнет из её жизни вместе со мной. Я понимал, что не вернусь. Надеюсь, она тоже. Мне невыносимо думать, что она вот так стояла и ждала, ждала, ждала…

Когда мама сообщила об инсульте отца, и я спешно собрался в Ростов, жена забеспокоилась. Ну, настолько, насколько она теперь вообще могла беспокоиться о моих делах. «К чему всё это? Зачем лететь туда? Что ты можешь сделать?» - на одной ноте спросила она, оторвав взгляд от экрана планшета. Она даже посмотрела мне в глаза, от чего мои ладони мгновенно стали липкими. Мы давно отвыкли от такого контакта. Возникло ощущение, что я зачем-то разделся догола в примерочной магазина, и тут кто-то отдёрнул шторку. Нет, это не было её ревностью к той давней истории. Не могло быть ревностью. Скорее, ей было досадно, что я собираюсь вернуться туда, где когда-то был счастлив.

Я устроился на своём месте у иллюминатора и сразу закрыл глаза. Куртку снимать не стал, меня знобило. Должно быть, я немного нервничал. Хах, немного! Да меня просто трясло похлеще этого чёртового самолёта! Сегодня, впервые с того самого дня, я увижу Ростов. Говорят, мы не любим людей, которым причинили боль или предали, потому что они напоминают нам о собственной грешности. То же я бы отнёс и к местам. Сейчас-то я понимаю, что просто вымарал из своей памяти те моменты, в которых был сам себе противен. А вместе с ними - и свои детство, юность, людей, места… Свой город.

Я прятался за неотложными делами, рождением детей, карьерой, командировками. И даже родителей я всегда вызывал к нам – только бы не возвращаться, не вспоминать, не встречаться с собой прежним.

В первый раз я увидел её возле одного из старых лечебных корпусов мединститута. Я жил там неподалёку, в сталинке на Театралке. В той, что с гастрономом. Мы с дедом смотрели парады и демонстрации прямо со своего балкона. И мне нравилось бегать на задворки площади, на соседнюю улицу, где праздничные колонны часами дожидались своей очереди, чтобы потом за две минуты пройти перед трибуной и прокричать «Ура!». Там-то и был настоящий праздник: играли на баянах и гитарах, пели, плясали. Выпивали и закусывали, разложив снедь прямо на грузовиках, украшенных гигантскими транспарантами. После каждой демонстрации наша дворничиха, тётя Тося, вздыхая, сметала в кучу обрывки плакатов, пёстрые ошмётки лопнувших шаров, пустые бутылки и промасленные газеты. Огромные бумажные гвоздики и тряпичные флажки тётя Тося собирала и заботливо втыкала в дворовую клумбу – такой у неё был ландшафтный дизайн.

Так вот, я увидел её у мединститута. Она растерянно осматривала свой вызывающе короткий белый халат, усеянный десятком чернильных пятен. «Уроки делали?» - подмигнул я, проходя мимо. Она улыбнулась таким же чернильным ртом и показала мне перепачканные ладошки: «Тютину ела. И вот…». «Айда мыться в фонтане!» - бросил я на ходу и махнул ей рукой. И она почему-то пошла за мной, прямо так, в медицинском халате. И потом был год. Наш год. Теперь я уже точно знаю, что то была любовь и то было счастье. А тогда мы просто дышали в унисон, и нам казалось, что это нормально, естественно, что так будет всегда.
 
Следующим летом она сдавала госы, и мы почти не виделись. Как-то днём мы пересеклись на час в сквере на Кировском. Она сказала, что её распределили в какую-то степь под Элистой. «Ты поедешь со мной?» - спросила она. И добавила: «Пятый». «Что пятый?» - удивился я. «Троллейбусы считаю. Я загадала. Так что, поедешь?» «Разберёмся», - ответил я и глянул на часы. Я торопился. К родителям приехали важные друзья из Москвы, и отец попросил меня занять их дочь – смешную девчонку Таню, младше меня года на три, которую я помнил ещё маленькой. «Разберёмся!» - повторил я перед тем, как заскочить в троллейбус. «Шестой! А я загадала семь!» - крикнула она, и двери захлопнулись.

Несколько дней я был занят. Водил Таню по старому базару, учил её выбирать вяленых рыбцов и раков. А позже, когда нас двоих отправили на базу отдыха отцовского стройуправления на Зелёный остров, я учил её правильно есть и то, и другое. А она рассказывала мне о своей жизни в Штатах и о захватывающих планах на будущее. Танины родители трудились по дипломатической части, в каком-то высоком ранге. Я старательно обсасывал пахнущие укропом клешни рака и, смеясь, говорил, что всё это похоже на кино, и так не бывает. А она говорила: «Бывает. И ты сам можешь попасть внутрь этого кино». С Таней было легко, интересно, а от её слов кружилась голова. Через два месяца мы поженились. Уже в Москве.

За день до отъезда я встретился с ней. Дед сказал, что пока я загорал, она всё время звонила, и ему показалось, что даже плакала. Дед был сердит на меня и сказал только одно: «Мужик? Разберись». Мы встретились у кинотеатра «Россия». Уже закрытого и заброшенного. Я избегал прямо смотреть ей в глаза, говорил о ничего не значащих вещах. Она тоже смотрела вниз, рассказывала о том, что ей выделили маленький домик в калмыцком селе, что там нет удобств, но это ничего, скоро обещают квартиру, как молодому специалисту. Она выдавала всё это скороговоркой, повторяя по несколько раз одно и то же, и при этом без остановки ковыряла асфальт носком жёлтой босоножки. Я почему-то не мог оторвать взгляда от этой беззащитной ноги, живущей своей жизнью. На маленьких открытых пальцах лежала густая ростовская пыль. Я так и не нашёл в себе смелости, сказать правду. Сослался на необходимость, на пару минут встретиться по делу с одним человеком у ЦУМа, и пообещал, что скоро вернусь. И потом я пошёл прочь по этой бесконечной центральной аллее парка Горького, по которой, похоже, иду по сей день.

Стюардесса объявила о том, что мы идём на посадку. Я смотрю в иллюминатор, и пытаюсь проглотить ком в горле. Я узнаю город и не узнаю. Это мой Ростов и совершенно незнакомый. Будто я вернулся в свою детскую комнату, она всё та же, только там переклеили обои, поставили современную мебель, а все мои вещи хоть и не выбросили, но убрали - сложили в картонную коробку и задвинули в угол. Шасси шумно встречаются с бетоном взлётной полосы. Я вернулся. К тебе. К себе.