БА Бабушка. Барт. Балашиха. Начало

Любые совпадения с реальной жизнью, историческими фактами, ранее изданными произведениями - случайны.
Не преследуется цели задеть чувства верующих, ибо рассказ вымышленный и носит характер сказки.
Никакой научности рассказ в себе не содержит, все, что касается науки и религии - вымышлено.
Любые упоминания о власти - не имеют ни малейшего отношения к действующей власти РФ на момент публикации и прочтения.
Если кто-то, вдруг, почувствовал себя или кого-либо другого персонажем рассказа - это чистая случайность и никак невозможно в действительности.
Детям до 18 лет чтение запрещено.
Беременным, впечатлительным, лицам с психическими расстройствами - чтение противопоказано.



Сидя утром с кружкой кофе на кухне, глядя на красную спинку стула напротив, я все реже вспоминаю маленькую седую голову, что улыбаясь беззубой улыбкой, составляла мне кампанию за завтраком несколько лет. Прошло два года с тех пор, как ее не стало. Много это, или мало сказать сложно. С одной стороны они протекли, словно вода меж пальцев, оставив мокрый след на щеках, с другой стороны в моей жизни произошло столько событий, сколько не происходило за последнее десятилетие. Десять лет скучной жизни, когда рутина повседневности настолько успела осточертеть, что даже выть от нее, глядя в ночное небо, не было сил. С ней мы прожили около шести лет, вместе, в небольшой двухкомнатной квартире в Балашихе. Звали ее Елизавета Петровна. Не смотря на отсутствие известной мне дворянской родословной, бабушка всегда представлялась по имени и отчеству, все называли ее именно так. Все, кроме меня. На правах внучки я называла ее просто бабушкой, а если точнее Ба. Но она никогда не была против. Нас обеих устраивал такой вариант. И как же странно теперь проводить время здесь же, но приходя домой больше не кричать с порога «Ба, я пришла!». Если бы только я могла произнести эту фразу, Елизавета Петровна обязательно бы открыла дверь своей комнаты и спросила, почему меня не было так долго. Я бы в миллионный раз ответила, что была на работе, что не могу проводить с ней все время, так как нам нужно на что то жить. Она бы заохала, ворча пошла на кухню и достала из холодильника что-нибудь свежее и вкусное, села на красный стул напротив и смотрела, как я ем, интересуясь, как прошел день на работе. Как же меня коробило от этих двух вопросов, что задавались мне ежедневно, не давая сбоев, словно швейцарские часы. И как же теперь без них пусто. До сих пор внутри меня живет пустота, образовавшаяся после похорон. Мы никогда не вели бесед по поводу кремации. Потому в ходе некоторых соображений я приняла именно такое решение. Позже проясню все, что было и почему именно так, а сейчас сделаю уточнение, пустота настала после возвращения из крематория.
Накануне, за день, я купила цветы, бутылку дорогой водки и конфеты. Странный набор вышел. Придя с магазина нужно было поставить букет куда-то, решила оставить на ночь в ее комнате. Я открыла дверь, очень быстро поставила вазу на подоконник и выбежала, закрыв дверь за спиной. Я не могла находиться там больше нескольких секунд. Меня трясло, не знаю точно почему, чувство страха переплеталось с желанием снова заплакать, поверить в то, что я больше не увижу бабушку в этой комнате я не могла. Мебель, вещи, все было на своих местах. Не было только Елизаветы Петровны.
Вместе с Толиком, с пакетом конфет и бутылкой, мы пошли на этаж выше, к бабушкиной подруге. Подруга звучит, конечно, слишком. Просто пьющая женщина, неопределенного возраста, но не бедствующая благодаря стараниям заботливой дочери. Зовут ее Татьяна. Часто, поутру, Татьяна заходила к бабушке в гости и просила пятьдесят рублей на бутылку. Бабушка никогда не давала их сразу. После длительного упрашивания гостья все же получала мелочь, вытащенную из тряпичного кошелька с металлической застежкой, шла в магазин и приносила трофей к бабушке в гости. Они садились на кухне, если та не была занята нами, бабушке выпадала пара рюмок за спонсирование и долгая беседа, длящаяся до тех пор, пока бутылку не осушит Татьяна, или же пока она не уснет, а точнее не выключится. Когда я только переехала сюда жить, осваиваясь, я не трогала эту кампанию. Позже, оперившись, Татьяна получила свод правил, по которым дома нельзя было курить, мусорить и спать, мешая кому то из нас. К примеру на полу в проходе, или на бабушкиной кровати, выселив ее в кресло. Несколько раз даже пришлось вышвырнуть ее за шкирку из дома. Первый раз, когда я пришла с работы и обнаружила спящую Татьяну в своей комнате, на диване, с пустой бутылкой в обнимку и хрустальном бокале на полу, полным окурков и пепла. Второй раз в схожих обстоятельствах, но в бабушкиной комнате.
Бабушке пускать ее я не могла запретить. Кроме нас с Толиком это был единственный человек, который общался с бабушкой. Остальные бабки нашего подъезда крутили носом и не разговаривали с ней. Лишать Ба, даже такого хероватого друга, было преступлением.
Так вот, мы с Толиком поднялись этажом выше, где жила Татьяна, хотели отдать водку и конфеты, чтобы она помянула Елизавету Петровну, но никто не открыл. Огорченные мы вернулись на свой этаж. На шум вылезла соседка по тамбуру, вместе со своей закадычной подругой. Мы предложили водку и конфеты им. На что получили отказ, с примечанием, что они интеллигентные люди и не пьют. Ну что ж, куда уж нам до вшивой интеллигенции. Буквально недавно мы застали одну из них, хлещущей на улице портвейн с пластикового одноразового стакана. С чего сделали соответствующие выводы о жесте двухлетней давности. Говно они, а не люди. И на этом им хватит чести.