Пробил сердце арматурой

Если проснуться утром с головной болью, то это не означает, что вчера была долгая попойка. Если застрять в шахте лифта из-за поломки механизма, то это ещё не означает, что в этом есть ваша вина.  Многие вещи в этом мире не зависят от обыкновенных и предвзятых наблюдателей-людей, вечно мечущихся от одной станции метро к другой в поисках какого-то утерянного во времени человека, отложившего свой отпечаток поверх страданий и разочарований. Автобусы перестали ходить, мосты уже давно развели, прямо как нас с тобой по разным уголкам планеты. Ты, верно, уже не помнишь имени и глаз, голоса и мимики. В твоём разуме запечатлелись лишь навязчивые жесты и непрерывный поток беспочвенной ревности. Каждое моё слово било тебя током в области шеи, а привычные прозвища и подарки превратились в повод для тошноты. На день рождения никто и никому не звонит, не пишет. Планета зависает в определённой точке и не двигается дальше, пока внутри маленького красного чемоданчика чувств что-то не щёлкнет, не переместится в пространстве. Первые полтора-два месяца было трудно представить дальнейшее существование в застрявшем мире. Но цикл продолжился сам, когда сердце хорошенько протёрли наждачной бумагой и завернули в фольгу, дабы отправить в духовку. Повара долго изобретали новый способ приготовления и решили, что лучше всего подавать блюдо в собственном кислотно-остром соку с кровью.  Она даже сейчас сочится из-под тёмно-синей рубашки, подаренной какой-то ничем не запомнившейся девушкой. Ты тоже мне ничем не запомнилась. Тебя никогда не было рядом, но ты утверждала обратное, всегда наносила чёткие удары отвёрткой в мои соединительные винты. Правда, каждый последующий - становился больнее и пронзительнее предыдущего. Так и продолжалось бы до самой смерти, но намеренный промах вонзил орудие прямо в позвоночник. Стоять на ногах уже не получалось, из-за чего пришлось упасть на землю. Окружающая природа принялась кружиться в бешеном танце с проезжающими мимо автомобилями. Яркие фонарный столб, освещавший половину улицы, решил вздремнуть и прикрыть единственный глаз. Только лампочка не выдержала такого поворота событий и взорвалась у меня прямо над ухом. Всё поплыло перед глазами; ощущение тяжести в коленях и торсе давило на пьяное сознание, руки просто не слушались и сами по себе хватались за горло,  за уходящий в темноту образ, запрыгивающий в подъехавшее такси. И машина поехала куда-то вдаль. Я бежал за ней минуты три, но водитель не останавливался и продолжал мчать на красные сигналы светофора. Казалось, что всё вокруг впало в состояние алкоголической комы, и лишь мне удалось её избежать, но на деле ситуация была обратной.
Подступающее чувство тошноты сменилось кровавой рвотой. Я выблевал последние остатки того, что принято называть привязанностью и эмоциями к людям. Ещё пульсирующие органы пришлось давить подошвой новых ботинок. Протерев испачканную обувь кристально чистым снегом, я двинулся в ближайшее здание с яркой, но непонятной вывеской. Это был то ли клуб, то ли круглосуточное кафе, то ли ещё что-то, но именно здесь мне предложили горячий чай с клубничным вареньем и тёплый плед. Дальше картина снова медленно угасала, пока не наступила кромешная тьма. Утро. Хочется открыть глаза и осмотреться, но от чего-то нет сил. Руки отказываются шевелиться, а лёгкое покалывание на сгибе слева усилило нарастающее желание запаниковать. Чьи-то томные шаги неподалёку привлекли моё внимание и я машинально повернул голову в сторону источника шума. Кто-то с кем-то вёл диалог. В полубессознательном состоянии, я чётко расслышал своё имя и что-то про психиатрическую больницу после выздоровления. Говорил в основном грубой мужской голос, а редкие вставки тихой и едва различимой женской речи только усугубляли эффект. Снова провал.  Я в своей собственной квартире, рядом светится мобильный телефон, на экране горит вызов от  неизвестного номера со знакомым изображением. Буквы повторяют движение за морскими волнами. Капли багровой жидкости стекают по краям губ и тут же засыхают, упав на белое одеяло. Рядом опять лежит тело. Тело, которое не дышит и не подаёт признаки жизни. А может, это я уже не дышу? Хотя, нет, кажется я что-то припоминаю. Вчера я был в клубе и поймал себя на мысли, что было бы неплохо бросить курить, завязать с алкоголем и построить нормальную жизнь. Но уже сегодня я в постели с эмоциональной проституткой, которая забрал крупицы здравого смысла из бьющегося сердца. Нет, это же неправда. Её не было у меня в квартире. А проснулся я и не в постели, скорее, где-то рядом с ней. В куртке и шапке, с развязанными шнурками на берцах, в абсолютном одиночестве с той же непередаваемой болью слева в груди. Пальцы заляпаны свекольным соком или акварельной краской,  лицо расплывается в незаметной улыбке и только старина-сердце понимает, что медленно, но верно умирает. Я сам себе пробил сердце насквозь арматурой беспамятства и непостоянства, нашпиговал его  одиночеством и закрепил с двух сторон.
Дыхание не сбавляется, одежда легко снимается, но как снять то, что сжимает грудь? Как избавиться от того, что медленно, с особой изощрённостью, тебя убивает? Как прекратить страдания ларчику с душой? Наверное, не падать на арматуру, которую сам и разложил. Наверное... Но так ли это важно?
Я ведь всё равно уже не жилец. Ты - сменила тысячи адресов и фамилий, объехала весь свет и вернулась на Родину, вдохнуть чистым воздухом нашего города. И вместо ответа на знакомый номер ты услышишь только протяжные гудки. Я умер с арматурой под сердцем, умер один, с арматурой в груди.