Воспоминания о встречах. Евгений Пастернак

     На кладбище в Переделкино долго стояла у могилы Бориса Пастернака. там по деревенски спокойно. В мои следы успела набежать вода после недавнего дождя. Непривычно громко для городского слуха трезвонили птицы. Они не мешали мне читать стихи. Его стихи. Я много помнила их. Строки. Строки. Упивалась их звучанием, музыкальностью.
     Потом медленно шла к дому, где он жил. Все выглядело знакомым, виденным однажды - и речонка справа от дома и огород и сад перед входом.
     На мой звонок выглянула женщина и сказала, что Евгения Борисовича Пастернака нет дома. Скоро будет. Подождите обязательно. Я долго сидела в саду и снова вспоминались строки:

Как бронзовой жарой жаровень
Жуками сыплет сонный сад.
Со мной, с моей свечою вровень
Миры рассветшие блестят.
И как в неслыханную веру,
Я в этот сад перехожу,
Где тополь,обветшало серый
Обсыпал лунную межу.

     Казалось сон это или сказка, где стихи оживают и нет ничего невозможного.
Поднялась. Резко оборвала сладостную дремоту. Ушла, закрыв за собой деревенскую калитку, но судьба не пустила, не дала уйти.

     Забыла в саду зонтик. Вернулась за ним и во дворе увидела черноволосого мальчугана лет десяти:
- Тебя как зовут?
- Борис Пастернак.
- А отец где?
- На улице. Разговаривает у афиши с мужчинами.
Иду туда и тут же угадываю его в толпе. Характерный пастернаковский профиль.
- Можно поговорить с вами?
- Конечно. А о чем говорить?
- О Цветаевой.
Радостно:
- Идемте.

     Мы шли, он такой молодой и высокий, по переделкинским улицам и Евгений Борисович говорил о том, что к нему приезжали две девушки из Алма-Аты. Пишут об Ахматовой и Пастернаке, но об Цветаевой его пока никто не расспрашивал и никто о ней, насколько он знает не пишет. Я первая.
     Сейчас он разбирает архивы отца. Может быть, найдет что-то важное и о Цветаевой.

     В его доме простая и приятная обстановка. Милая жена с грудным ребенком (Лизой) на руках. Крестьянская пища.

     Мне он рассказал, что о Цветаевой в доме говорили часто. Отец в 1935 г. был приглашен в Париж на конгресс. Перед этим он год мучался бессоницей. Наверно из-за страха, а там вдруг стал спать. В гостиницу к нему пришла Марина. Она специально приехала, чтобы увидеть его, но разговор не вышел. Это после таких писем.
     Он находился в полусне, да и дома дела были такие, что лучше помолчать. Даже в своем выступлении Пастернак больше говорил о болезни, чем о поэзии, но и после того они продолжали переписываться.

     Письма Цветаевой Пастернак считал самой большой своей ценностью. Никогда не расставался с ними. Постоянно носил с собой в чемодане.

     Однажды вечером возвращался из Москвы в пригородном поезде и задремал. Чемодан исчез. Отец тщетно искал его повсюду. Думал, что забыл в вагоне или кто-то украл и вернет за ненадобностью. Он ездил в депо, спрашивал у машинистов и проводников. Увы! Уцелело только чудом восемнадцать писем, тех, что отец разрешил переписать В. Крученыху.

     В 1939г. М. Цветаева переехала в Москву. Я, сказал Е.Б., видел ее лишь однажды. Как-то папенька пришел домой с Мариной. Она провела у нас весь день. Говорила о Париже (это было вскоре после ее возвращения), о литературе, но ничего о душе. Настроение у нее было паническое.
     За столом расспрашивала о знакомых. Держалась несколько замкнуто. Да и обстановка не располагала к откровенности.

     Позднее видел Мура. Он в 15-16 лет выглядел на 19-20. Эгоистичен. Выспренен. Производил впечатление человека мечтающего о славе. Воспитанный в Париже плохо ориентировался в окружающей жизни. Мать обожала его и мучалась. Чувствовала себя перед ним виноватой.
     Последний раз встретил его в Ташкенте. Он всем говорил, сам того не подозревая, страшные вещи:
- Она не хотела стоять у меня на дороге.

     Евгений  Борисович предложил просмотреть то, что у него есть в архиве, письма, книги, стихи. Дал адреса и телефоны тех, кто может еще что-то помнить и рассказать о ней. Обещал сообщить, если найдет важные материалы.

     Сколько такта, какое  стремление помочь. Какая это редкость в наше время!