Чилим

   Мария шла и думала о том, почему не послушалась старого пасечника. Деда, который жизнь прожил в горах и дурного совета дать не мог. Говорил, чтобы подождала и не спешила с обратной дорогой. Право, стоило ли отправляться в путь, когда солнце встало на излом дневного хода, - к этому времени самый жар наступает в природе. Накалились  каменные бока скал, прогрелись косогоры и трава пожухла и прижалась к земле. Маленькими стали листья на деревьях – свернулись в трубочку от жары. Им тоже недосуг отдавать влагу в полуденное пекло. Мелкая живность попряталась в низкие места ближе к водным струям и ушла глубже под землю.

   Палило нещадно. И спасало только то, что тропа проходила по ущелью, на дне которого протекал ручей со снеговой водой, с самого ледника. Маша и сама понимала, что не стоит так спешить: сынишка дома со свекровью. Присмотрен.

Но что-то необъяснимое гнало ее в дорогу. Словно кто толкал в бок, заставляя принимать неразумное движение и спешить извилистой тропой вниз к большой реке. У Катуни и летом прохладно, видимо от громадного количества холодной воды, которая благодаря высокой скорости течения заставляла и воздух двигаться, устраивая сквозняк вдоль всего русла. Но чтобы добраться до этого спасительного потока, нужно отмотать еще не один километр, то поднимаясь в гору, то спускаясь вслед за натоптанной дорожкой вниз.

   Убегала от чего, не понимала сама. Одиночество и безысходность гнали ее - молодую женщину, не давали останавливаться и задумываться. Как только она переставала что-то делать, дурные мысли тут же скручивали душу. Словно клубок ядовитых змей свился в огненный шар и жалил от глубоких  раздумий и возникающих тревог. А беспокоиться, действительно было от чего: шел второй год большой войны. Второй год две огромные силы ломали друг другу хребет и не могли пересилить одна другую. Фронт втягивал в себя новые людские  силы и перемалывал так, что похоронками и слезами омылась уже вся страна. Не миновала судьбинушка  их село. Многие мужики ушли, призванные военкоматом.

   Ушел и Тимур. До войны - шофер на Чуйском тракте. Трудная работа на этой горной дороге сделала из него отличного специалиста. Мужики  говорили, будто он  «водила от Бога». Где иные поднимались на перевал с несколькими остановками, (не тянут машины в такую гору не только груз, но и себя), - этот взлетал, словно сокол на своем АМО. Ни разу не останавливаясь на дороге. Чувствовал машину как живой организм, как часть себя, проводил времени с ней больше, чем с молодой девочкой, которую полюбил и сумел безоглядно влюбить в себя.

   Их, чуйцев , в первую очередь и призвали, понимая, что на дорогах войны как нельзя кстати окажутся шоферские  навыки.

   Свекровь в ночь перед отправкой на фронт пополнения, ушла в горы просить у духов помощи для сына. Чтобы берегли они единственного мужчину в семье, дали ему силы и защитили от шулмусов – злых духов. А молоденькая жена Машенька проплакала на крепком плече мужа, прижимаясь к нему всем телом. Выпуклый живот бунтовал маленькими неверными толчками. Ждали мальчика, и тот давал о себе знать. Шевельнулся первый раз и затем не мог угомониться, словно торопился увидеть отца. Тимур шутил, что она своими слезами отмыла его от напастей и испросила только хорошего для благоверного.

   Ведь надо же было так случиться: они долго искали в этой жизни друг друга. Тимур колесил по дороге, на него засматривались девчонки. Не только своего сеока, но и других родов. А он не спешил, словно ждал чего-то.

   А вот взял попутчицей девчонку и привез к себе в дом. Она осталась, поняла и прочувствовала, что это судьба, от которой не уйти. Надо же было такому случиться: приехала девчонка сирота работать и нашла здесь судьбу. И со свекровью сошлись характерами. Та одна воспитывала своего Тимура и не чаяла в нем сердца. По негласным обычаям понимала, что женить сына будет сложно. В Маше же увидела родственную душу, что исстрадалась от отсутствия ласки, заботы и внимания,  а потому готовую отдать накопленные чувства тому, кто ее полюбил.

   Господи, как он любил! Приезжая домой из командировок на краткое время, Тимур, этот железный ее мужчина, так обнимал хрупкое тело, что она впадала в небытие в крепких руках, ощущая надежность, защиту и любовь. Первый цветок гор предназначался ей, первая горсть ягод просыпалась в ее ладони, губы ее пили родники из мужниных рук. Сын вспоминал и мать, часто просил у нее прощения за недостаток внимания. Но она понимала все. И лишь мудро улыбалась, смахивая ладонью слезы радости.

   От этих воспоминаний бросило в жар, и она почувствовала легкую усталость. Голову напекло через платок. Маша спустилась вниз к ручью, плеснула ладошкой себе в лицо холодную воду, затем умылась.  Сорвала лист лопуха, пристроила его на голову под платок, подвязала концы под подбородок. Теперь растение будет забирать в себя жар и отдавать прохладой в голову. Присела отдохнуть, путь долгий и лишняя спешка только вымотает и заберет силы.

   От Тимура не было ни одной весточки. Уехал и словно канул в неизвестность. Родила она раньше времени. Роды прошли тяжело, ребеночек родился слабый. И только благодаря усилиям свекрови Маша с сыном выжили. Пришла снежная зима, было неспокойно под Москвой, фронт требовал больших объемов мяса, шерсти. Бабы работали на лесоповале. Некогда красивые, покрытые лесом горы  образовали залысины. Хотя и в такое сложное время брали лес экономно и бережно.

   Машу берегли, понимали, что сил еще не набралась. Пристраивали то поварихой, то на другой какой легкой работе. Но тяжелый воз войны тянули все, жаловаться было недосуг. Началось второе военное лето. Свекровь работала на ферме и присматривала за внуком. Справлялись. Да только слаб младший Тимур, не стоял на ножках. А это создавало определенные трудности. Женщины на ферме подкармливали несмышленыша  тайком от уполномоченного. Подсовывали ребенку бутылочку с молоком. Кто от своего обеда крошки хлеба пожует, завяжет в тряпицу и дает покушать ребенку. Тимур лежит в тряпках упрятанный и посасывает «жёвушку»  до окончания рабочего дня. Не кричал, не плакал. Толи сил мало, толи понимал, что теток и бабок выдавать нельзя.

   А Маша все ждала вестей от мужа, которые так и не приходили. Ни  писем, ни похоронки.

   В это лето Машу по два раза в неделю отправляли с продуктами и другими необходимыми вещами,  на пасеку. Пчел подняли ближе к альпийским лугам, нектар в цветах там знатный. А пасечник опытный, мед добротно брал, да стар на такие переходы. Привезли ульи на лошадях, расставили до осени. А там сам управляйся.

   Старик любил Машу. Сборы трав давал для ребенка. Тайком мед в сотах – для мальца и мамки, чтоб окрепли. Пару раз мясом сушеным, да рыбкой вяленной
угощал. Тоже рисковал. Не разрешалось из природы забирать. Государственное и все тут. А за непослушание можно и в лагеря попасть. Тогда на возраст не смотрели.

   Пора идти дальше, и она приподнялась с камня. Тут же присела от испуга, серое метнулось из кустов в сторону. Тьфу, зайца подняла с полуденной лежки. Как он долгое время умудрился находиться рядом с ней и не выдал себя? А тот кубарем покатился в гору: «Как им вверх удается катиться, серым комком? Словно кем подброшенный».

   И совсем ноги подогнулись вдруг, от догадки. Священным животным сеока мужа – тодошей , является белый заяц. Это Тимур с матерью потом из Усть Кана перебрались на другое место жительство. Ужели случилось что? И она подхватилась и потекла чуть ли не бегом по тропе вдоль ущелья. Через некоторое время поняла, что трясет ее от волнения и уже не в состоянии нормально сделать шаг. Воздух выдирался из легких через горло с хрипом, настолько запалилась в беге. Остановилась и попыталась успокоить себя. С трудом, но это удалось. И она, готовая уже ко всему, перешла на шаг. Еще ребенка поднимать нужно. А ну как муж придёт с войны и спросит: «Как ты сыночка нашего от невзгод уберегла?». Что ему тогда ответит?

   Долгая ходьба успокоила, идти стало легче: все одно двигаешься вниз, а не в гору, как поутру. Вскоре за очередным возвышением, увиделась гладь большого озера. Этот водоем знатен тем, что в нем рос орех. Чилим - рогульник плавающий, или водяной орех плавающий, или Чёртов орех - как только его не называли. Растение имеет розеточку листьев, которая на поверхности воды. Стебель уходит в воду на глубину до пяти метров и там орех, похожий на бычью голову, цепляется рожками за грунт и ил. Орех похож и на чертика, загнутые кончики отростков острые и цепкие.

   Одна из легенд гласит, что сын отправился к целебному источнику за водой, чтобы излечить мать от болезни. Но родник охранял страшный свирепый бык и убивал всех, кто приближался, чтобы набрать воды. Однако любовь к матери настолько сильна, что юноша осилил быка, убил. Набрал воды и принес больной матери. А перегороженное русло ручья образовало озеро. Манжерок – бычья голова.

Самое ценное находится в середине ореха - небольшое ядрышко, очень полезное и питательное. Растение «реликтовое», это слово она слышала от агронома. От него и услышала главное – очень питательное ядро. Этим орехом в трудные годы еще скифы от голода спасались. Лесник местный - вредный по натуре мужик Степан, не взятый на фронт по болезни, тщательно следил и не давал осуществить потраву этого редкого растения.

   Маше удавалось изредка собрать орехи. Она возвращалась в село как раз по берегу озера и подбирала, выброшенные ветром и волной растения. Однако страшно боялась в такой момент попасться на глаза леснику. Тот мог представить это в органах, как расхищение государственной собственности.

Спускаясь по тропе к озеру и внимательно осматриваясь, Маша отметила про себя, что ей сопутствует удача - обязательно соберет орехов для сына. Как она обрадовалась, когда увидела на берегу валок из выброшенных ветром растений и черные пятнышки ореха.

   Собирала плоды, торопилась. Может, удастся набрать побольше с запасом на последующие дни. И вдруг почувствовала присутствие постороннего. Нет, не близкое, а издалека, словно в этот момент обострились чувства. Как будто дунул, предупредив, ветерок, прошелестела трава, принеся тревожную весть. И только спустя мгновение поняла – перестали петь птицы. При ней заливались по увалам, не боялись. А здесь – тихо. Значит кто-то идет.

   Напрямик, по подлеску, на коне спускался дядька Степан. Он не смотрел в ее сторону, так как был занят другими мыслями и смотрел в направлении села, до которого оставалось чуть больше двух километров. И Маша, испугавшись почему-то, начала прятать орехи за пазуху. Не бросила на землю у уреза воды, а, презирая приближающуюся опасность, пихала и пихала колючие орехи, похожие на чертиков за ткань ситцевого платьишка. Благо сверху прикрывал живот еще и фартук.

   Почему поступила именно так? Наверное, забота о сыне пересилила страх. А может наоборот страх все спутал в голове и неосознанно молодая мать пошла на опасность. Лесник кивнул ей головой и внимательно осмотрел.

- Чего в платке-то?- грозно спросил, насупив и без того густые и страшные брови.

- Так вот травки дедушка собрал, - и она начала торопливо развязывать платок и показывать содержимое. Хотя этого мужик не требовал.

   Степан тронул нагайкой коня и тот понес хозяина дальше. Чего ее обыскивать, и так перепугана до смерти. А она никак не могла тронуться с места. Будто страшный зверь повстречался ей, и так, из милости, оставил жить.

   И Мария несла эту ношу тяжелые два километра и еще расстояние, по селу. Орехи царапали кожу живота, цеплялись и впивались окончаниями глубоко в тело. Но вытащить их из-под платья  нельзя. Пытка подходила к концу, показался двор дома.

  И тут ее словно обожгло, на крылечке сидела свекровь. Время быть на работе, что делает дома? Сына не видно нигде! Что же случилось? И на ватных ногах приблизилась к калитке и взялась рукой за штакетину. Сделала шаг и, потеряв силы, опустилась на колени.

   Подслеповатая свекровь, наконец, увидела невестку и, поняв причину, засеменила  навстречу:

- Все хорошо, дочушка, все хорошо! Письмо от Тимура пришло. Жив он, жив! Из окружения выходили. Мне в конторе письмо прочитали… Доченька, - и подхватила руками падающую невестку.

   Затем Маша читала письмо. Понимала, что все хорошо, но почему-то заходилась в рыданиях. Молчала и плакала, только тело тряслось, и слезы катились и застревали где-то в уголках рта, давая солоноватый вкус любви. Боковым зрением увидела, как приподнявшись неверно на ножки, протопал несколько шажков Тимурушка и вцепился в рукав платья. Так и стоял, забыв, что, наверное, давно нужно упасть. Стоял и заглядывал матери в лицо.

  И только тут она вспомнила про орех. Что нестерпимо жжет кожу. Что смертельно устала. И безмерно счастливая, гладила сына по голове и целовала сухими жаркими губами.

   Где-то за тысячи километров выстрелами и разрывами говорила война…