И грустно, и не очень. Глава 1

И грустно, и не очень
(сцены сельской жизни)
Повесть

Глава 1

То ли примета такая дурная, то ли ещё какая-то закавыка, но частенько вскоре после выхода на пенсию с человеком у нас что-нибудь плохое случается. Часто подтверждается этот жизненный факт. Особенно у мужчин – привычки вредные, видно, помогают женщин обгонять в этом напрвлении. Недавно, казалось бы, здоровым и бодрым товарищ бегал, суетился, желал чего-то. А только успел похвастаться: «Всё! На заслуженный отдых. Пусть теперь мне государство платит», только начал получать от государства это заработанное счастье, и тут же – бац! – счастье уже закончилось. У кого сахар в крови, у кого инфаркт, у кого инсульт... И сразу истончается и без того непрочная перегородка между жизнью и смертью.  Год, два, три, пять… – и призвал Господь. Не всех, конечно, так скоропостижно, но… Больше среди людей, так сказать, простых, работяг, статистика эта народная видна.
Иван Логин – из "простых", работяга, механизатором всю жизнь в селе родном.  Столько битв за урожай на своём комбайне выдержал! Не жизнь – сплошная баталия. В шестьдесят проводили его с почестями на пенсию. Начальство поздравило, вручило дешёвые часы китайского производства и очередную почётную грамоту за трудовую доблесть. Столы накрыли – попили, поели, попели, поплясали. И жизнь пошла дальше. Иван отдыхать не собирался. Бездельничать не привык, да на крошечную пенсию и не прокормиться. Так, еле как. Словом, планировал Иван Данилович продолжить битву за урожай. Здоровья хватало.
Но недолго выпало Ивану молодиться после этого юбилея. Внезапно возникшие болезни, словно острые ножи пучок петрушки, за три года мелко нашинковали его планы. Ничего от них не осталось. А началось всё как-то между прочим, обыденно.
- Не то со мной чего-то,- стал замечать перемены в себе Иван.- Только проснусь, а уж уставший. Как мешки всю ночь грузил. И пить всё время охота.
Потерпел, покряхтел, а только хуже, одолевают слабость и жажда. Пришлось в больницу обращаться. Лет двадцать с медициной не контактировал. Зубы, правда, пару раз пломбировал, но это же другое. Теперь всё серьёзно – анализы и полный осмотр.
- У вас очень высокий сахар,- огласил результаты врач и уложил механизатора в стационар.- Надо вас хорошенько понаблюдать и поставить точный диагноз. Очень это важно.
Районная больница – не деревенский фельдшерский пункт, есть в ней кое-что из оборудования и специалисты. Смогли найти у Ивана диабет второго типа.
  - Что же вы так долго не проходили осмотр?- хмуро выговаривал врач.- Вот и запустили. Не первый год, думаю, у вас сахар высокий.
Выслушал комбайнёр рекомендации, получил шприц-ручку и вернулся домой. Работу продолжил, но сильно был расстроен обнаруженной болезнью. И в душе поселилось какое-то горькое, тревожное предчувствие. Курить стал ещё больше, одну за другой.
- Вот откуда, а, Даш?- смолил очередную сигарету и растерянно смотрел на жену Иван.- Я ж сахар – ни-ни, конфеты не вижу даже… А? Откуда? Я ж сало или рыбу подкоптить… А?
Но злоключения со здоровьем на этом не закончились. Через год явилась новая беда. Осенним вечером, придя с работы, Иван снял куртку, стянул кирзовые сапоги вместе с носками – любил пошлёпать босыми ступнями по прохладному полу. И тут увидел, что на левой ноге мизинец чернеет. Удивился: «Где успел мазнуть?» Плюнул на большой палец, наклонился, потёр грязный мизинец – не оттирается.
- Даш, глянь-ка,- позвал жену,- ерунда какая-то.
- Может, пришиб где?- посмотрела и тоже потёрла мизинец мужа Дарья.
- Да нет, не было… Раньше, может… Не помню…
- Ну, пройдёт. Руки мой, ужинать будем.
Не прошло. Через неделю чернота на мизинце загустела и переползла на соседний палец.
- Да мать же твою!- оторопело принимал новый удар судьбы Иван.- Чего ещё-то привязалось?! Эхх!
И опять пришлось отправляться в больницу. На этот раз уже со страхом перед какой-то наступившей грозной болезнью.
- Вот они, вот последствия того, что изначально долго не обращались с диабетом,- удручённо покачал головой врач, осмотрев ногу пациента.- Теперь сосуды разрушаются, некроз… Будем лечить, будем спасать…
Лечили больше месяца. Потом стопа полностью онемела, пальцы почернели все, почернела ещё и пятка.
- Я помочь не могу,- развёл руками районный врач,- надо срочно ехать в краевую больницу.
Ивана накрыл полный шок. Он улучшений ждал, а тут… Сложили в пакет нужные документы, собрались, поехали с женой.
Краевая больница – махина: несколько многоэтажных корпусов. Окна, окна, окна… И все эти клеточки больными заполнены. Ивану кое-как место нашлось, одно-единственное, а то бы домой отправили. При этом осмотревший его врач ругался:
- Потеряли время, потеряли! Что же вы в районе своём так долго собирались? Вон, уже и выше по ноге пятна пошли. Сразу надо было к нам, сразу.
Положили в палату на пятом этаже. Дарья уехала домой. Договорились пару дней созваниваться, а потом она снова приедет.
- Или ладно, чего ты мотаться будешь. Дом теперь на тебе одной, всё теперь на тебе…
- Как же я могу не приехать к тебе? Приеду я.
Кровать стояла у окна. Иван отрешённо смотрел с высоты пятого этажа на опушённые снегом разлапистые сосны за больничным забором, на видневшееся между стволами шоссе. Оттуда доносился шум, там проезжали машины – белые, красные, чёрные…
Он вспоминал сейчас, как в школе на уроке физкультуры первым пробежал трёхкилометровый кросс. Девчонки поглядывали на него с интересом, солнце слепило глаза, и первая поросль над верхней губой топорщилась от довольной улыбки.
- Что делать, Иван Данилович,- сказал через неделю лечащий врач,- другого выхода нет. Надо ампутировать.
Ногу отняли чуть ниже колена. Культя долго не заживала, кровоточила, рана не затягивалась. Дарья без отдыха курсировала между селом и городом. Из другого города, издалека, приехала дочь. Сидела с отцом две недели, ухаживала, успокаивала. Потом уехала, не могла дольше оставаться. Дарья потом ещё много дней одна тянула лямку.
Весной – уже новая трава пробилась к свету, и река сломала толстый лёд – Иван Данилович вернулся домой. Началась его одноногая жизнь – неуклюжая, с костылями под мышками и постоянной горькой бутылкой на столе. На работу больше не ходить – всё. Дали первую группу инвалидности, добавили немного денег к крошечной пенсии.
- Вот такая насмешка судьбы надо мной,- сморщился после очередной рюмки Иван.- Было у меня две радости душевных, а теперь обе мне заказаны.
Очень он любил ещё с мальчишества посидеть с удочкой на реке или на озере. Именно на удочку любил рыбачить. При первой возможности на утренней или вечерней зорьке уходил с удилищем и ведёрком к воде. Уединялся, сидел в тишине – заворожённый, сам с такой же тихой душой, как всё вокруг. Смотрел на поплавок, на осоку, на высунувшуюся из воды у берега остроносую, пучеглазую мордашку лягушонка. Смотрел на синюю, как василёк, стрекозку-коромысло, прицепившуюся к камышу. И такое тепло от всего шло и радовало сердце. И он улыбался.
А когда лодку резиновую купил, то смог уплывать подальше от берега, за камыш. Вставал среди листьев и цветов кувшинок – и глаз от них не мог оторвать: «Кто же красоту такую придумал».
Ловил пару десятков плотвичек или карасиков и шёл домой совершенно счастливый.
Ещё любил Иван сплясать на хорошей гулянке. Школьником в клубе  занимался народными танцами. Потом, понятно, в механизаторы пошёл, не в танцоры, но любовь к забористому плясу сохранил.
- Не порыбачить мне теперь, не сплясать,- выпил он ещё одну горькую рюмку.- Обрубок.
- Не пей, Ваня,- терпеливо каждый раз просила Дарья,- только хуже от водки.
- А чего ещё делать? Знаешь, говорят, что отрезанная нога потом болит. Нет её, а она болит. А мне она мерещится, я её вижу. Я лежу, и она рядом лежит. И обута в тот кед, который в школе был. Я в тех кедах кросс первым пробежал.
- Ты не пей всё же, Вань.
- Ладно, Даш, ладно…
Через день после этого пришёл к Ивану Степан Барсуков (по прозвищу Барсук) – сорокапятилетний, крепкий, невысокий мужик, живший неподалёку. Степан постоянного трудоустройства не имел. Шабашничал время от времени, но основным его доходом была рыбалка. Не Ивановы душевные посиделки с удочкой, нет. Барсук процеживал окрестные водоёмы сетями, бреднями, фитилями, ставил перетяги с частыми самоловами. Добывал много речной и озёрной рыбы и сдавал её городским торговцам. Степан пришёл к Ивану с разговором и бутылкой водки.
- Привет, Иван!- поставил бутылку на стол.- Как дела у тебя?
- А какие теперь дела у меня. Вот, сижу, в окно гляжу. Присаживайся.
- Здравствуй, Степан!- недовольно покосилась Дарья на бутылку.
- По делу я к вам. А водка – так, малёха, для улучшения понимания,- уселся Барсук на табурет у стола.
- Даш, дай рюмки и закусить чего-нибудь.
Дарья подала рюмки, хлеб, солёные огурцы, варёную картошку и вышла на улицу.
- Я чего пришёл,- после первой же рюмки без предисловий начал Степан,- про лодку твою спросить. Ты же, извини, конечно, не рыбачишь теперь.
- Не рыбачу,- уткнулся взглядом в стол Иван. Хотел ещё что-то сказать, но голос заглох в горле, выпарился от подкатившей жгучей горечи и пересох.
- Ну, и я говорю,- налил по второй гость. Выпили.- Чё ей зазря гнить, лодке твоей, без дела-то. Ты её мне продай. Сам знаешь, сколь я рыбачу. А моя резинка подспускать стала, старушка уже, лет пятнадцать.
Снова выпили, пожевали огурцы. Иван молчал и смотрел в стол. Способность говорить не возвращалась.
- Ну, чё молчишь-то? Я за неё две тыщи дам. Хорошая цена, щас новую за десятку можно взять.
Бутылку допили.
- Ну, чё ты? Продашь, аль нет? Соглашайся, а то задарма спреет.
- Стопари с закуской возьми,- прохрипел всё же Иван,- пошли в гараж.
Он упёрся ладонями в стол, поднялся на ногу, взял приваленные к соседнему табурету костыли.
- Давай, помогу,- засуетился Барсук.
- Я сам. Закусь возьми.
Гараж во дворе, рядом с домом, метра три пройти. Дарья глянула на мужа от сарая, но промолчала, отвернулась. Дверь в гараж со двора приоткрыта.
- Входи,- кивнул на неё Иван.
- Всё по-прежнему у тебя тут,- вошёл Барсук и поставил на старенький столик у стеллажей рюмки и тарелку с огурцами. Похлопал ладонью по люльке мотоцикла.- «Урал» теперь без дела стоит.
- А чё тут теперь поменяется, у безногого. Возьми там, на средней полке, за канистрой…
- Чё взять?- сунул за канистру руку Степан и сразу нащупал бутылку.- О, поллитровка! Самогон? 
- Самогон,- с трудом перегрузил себя с костылей на табурет Иван.- Наливай.
Выпили.
- Ёпти буби!- задохнулся после рюмки Степан.- Как спирт. Сколь градусов?
- Не знаю, не мерил. Агафья заходила – прикупил. У неё градус всегда одинаковый.
- Хорош, зараза! Давай ещё по одной.
- Погоди,- закурил Иван и придвинул к себе пепельницу.- Видишь, на верхнем ярусе лодка в чехле лежит. Бери, доставай, накачивай. Вон, за мотоцикл, к воротам, на свободное место неси, там раскладывай.
- А-а, ну, давай, проверим, как она у тебя накачку держит.
- Не у меня теперь уже… У тебя…
Барсук накачал помпой оба отсека двухместной лодки, поставил сиденья, собрал вёсла – полный порядок.
- Ну, пусть постоит, посмотрим, как держит,- вернулся он к столику.- Давай, накатим за удачу.
- Давай, только мне уже удачи не будет,- снова закурил Иван,- отудачил, отрыбачил.
- Не унывай ты,- закусывал огурцом самогон Барсук,- живут же и так люди. Протез какой-нибудь закажи.
- И на рыбалку на этом протезе, да? Наливай, чего ерунду говорить.
Они выпили. Выпили ещё.
- Ну, ты накурил – дыхать нечем,- замахал руками Барсук.- Давай, я ворота на улицу открою, оно через дверь наскрозь протягивать будет. Я ж-то не курю.
- Давай, давай, открой…
- Э-э, Данилыч,- распахнул гость оба створа ворот и вернулся назад,- да ты подтаял заметно, срубило тебя. Дарья твоя щас навтыкает нам. Давай, там по стопарю осталось, и закруглимся.
- Ты погоди… погоди… давай, к лодке меня,- засуетился вдруг, пытаясь подняться, Иван. Словно испугался, что кто-то сейчас вместе с лодкой заберёт у него всё хорошее, что было за несколько десятков лет.
- Зачем тебе к лодке? Ты плыть, что ль, собрался? Это куда?
Высокий градус сделал своё дело. Помогая Ивану, Барсук и сам покачивался. Они всё же добрались до стоящей за мотоциклом лодки, к распахнутым на улицу воротам. Отпустив костыли, Иван почти рухнул на упругий резиновый борт, навалился на него боком.
- Ты мне удилище… удилище дай… подай… в углу оно вон…
- Данилыч, кончай, чё ты…- покачал головой раздосадованный Барсук, но удилище из угла всё-таки подал.- Ладно, я почапал, завтра за лодкой приду. Деньги, значит, тогда тоже завтра. Ты посиди, порыбачь. Дарья тебя заберёт потом.
- Ладно, ладно, ага…
Степан ушёл, а Иван неверными руками вытянул на всю длину телескопическое удилище и выставил его на улицу. Устроился так, как если бы лодка стояла среди кувшинок, а за воротами была не примятая трава и не пыльная дорога, а вечерняя водная гладь.
- Привет, Вань,- приостановилась проходившая мимо соседка. И, не дождавшись ответа, удивлённо пожала плечами и пошла дальше.
- Дед Иван,- подбежали мальчишки,- ты чё, рыбу ловишь? Смотри, клюёт! Тащи скорей,- смеялись они, обступив ворота.- В камыши карась заведёт, леску запутает. Тащи!
Но Иван не замечал ни удивлённой соседки, ни смеющихся мальчишек. Смотрел слезящимися глазами мимо них. Что он видел сейчас? Пучеглазую мордашку лягушонка? Замерший в ожидании поклёвки поплавок? Круги на сонной воде?..
- Тащи!- не унимались пацаны.
- Хватит вам!- одёрнул их высокий парень – Олег Веденин. Он шёл со своей одноклассницей, Наташей Большаковой, и тоже остановился у открытых гаражных ворот.- Видите же, уснул дед Иван.
Олег уже закончил десятый класс, а насмешники были всего-то второклашками. Но задирались как ровня:
- А тебе-то чё?! Хотим, и смеёмся. Тебя не спросили…
- Я кому-то щас пенделя выдам,- шагнул к ним Олег.
- Не надо,- взяла его за руку Наташа,- они же маленькие и глупые. Сами скоро уйдут. Пойдём.
- Идите, идите,- дружно засмеялись пацанята,- жених и невеста! Ха-ха!
Со двора в это время вошла в гараж Дарья. Мальчишки сразу исчезли.
- Вань, чего ж ты улёгся тут?!- попыталась растормошить мужа.- А ну, вставать давай! Улёгся он! Люди-то смотрят.
 Иван не отзывался, спал. Хотела убрать удилище, но оно не поддалось – муж и во сне крепко держал его. Дарья махнула рукой:
- Ладно, ночь уже скоро, спи так,- говорила вслух, словно Иван слышал её.- Пойду, одеяло тебе принесу.
Принесла, укрыла. Смогла закрыть один створ ворот, а второй остался открытым – на улицу торчало удилище.
Олег и Наташа гуляли до рассвета. Сначала побыли в доме культуры. Потом пошли в школьный сад, сидели на скамейке. Целовались, целовались, целовались… А потом снова проходили мимо дома Логиных.
- Смотри,- остановился Олег,- дед Иван так и спит в лодке. И удилище торчит.
- Он, наверно, выпил и представил, что на рыбалке. Плохо ему теперь, без ноги.
Парень проводил девушку.
- Не хочу расставаться.
- И я не хочу.
- Завтра увидимся?
- Хорошо.
Они попрощались, и Олег отправился домой. Светало быстро, но село ещё спало. Даже хозяйки пока не пробудились отправлять в стадо коров. Изредка лениво тявкали собаки, и луна над крышами ещё висела тусклой мраморной монетой.
Решение пойти на реку явилось неожиданно, как только Олег открыл калитку в свою ограду. Не рассуждая и ничего не планируя, он просто отрезал на летней кухне кусок белого хлеба, взял в сарае удочку, нашёл какой-то пакет и тропинкой через огород зашагал к берегу.
 Дошёл быстро. Над водой – тишина и редкий туман. Парень размотал леску, слепил из хлебного мякиша шарик, насадил на крючок, забросил – клевать стало сразу. Крупная, серебристая, с красными плавниками плотва жадно хватала наживку и оказывалась на берегу. Через полчаса десятка два рыбёшек лежало в пакете.
- Ладно, хватит,- сказал Олег, сматывая удочку,- побегу, пока спят все.
До дома Логиных от реки недалеко – два переулка проскочить, и уже будешь на их улице.  «Дед Иван бы не проснулся… потихоньку бы…»
Иван Данилович спал в лодке, под одеялом, которым укрыла его поздним вечером Дарья. Олег подошёл неслышно к гаражу, положил рядом с лодкой пакет с рыбой. И неслышно ушёл, побежал домой. По селу засветились первые окна.