Почти настоящий монстр. Глава 1

- Я не буду есть эту рыбу! Она воняет! - Лик оттолкнул от себя резную тарелку, и часть горячего бульона перелилась за край. На его щеках выступили неровные красные пятна. Так бывало в минуты недовольства моего старшего брата.

По темной, с закопченными потолками, кухне витал не то кисловатый, не то приторный запах. Такой еще бывает при варке капусты.

Я посмотрел на тарелку перед собой и через пар, поднимающийся от бульона, разглядел разваренные волокна серой рыбы, неровные кусочки картофеля и чего-то яркого, наверное, моркови.

Еда воняла. Свежие травы не смогли перебить приторный аромат разложения.

- Ты ведь даже не пробовал, – на секунду лицо матушки исказило раздражение.

Думаю, брат и сам понимал, что другой еды нам не достать, но отказывался воспринимать это спокойно.

- Не буду, - тарелка брата полетела дальше, а сам он соскочил с высокого табурета и рванул прочь с кухни.

- Лик, стой! А ну вернись! – матушка сделала шаг в сторону выхода и зачем-то привстала на носочки, вытягивая шею. – Вернись, кому говорю! – от ее голоса у меня зазвенело в ушах.

Притрагиваться к вареву не возникало никакого желания.

- Я схожу за ним, - маневр мог оказаться удачным. Пришлось действовать быстро. Шлепанцы на размер больше положенного неприятно крякали при беге.

Вдогонку я услышал шелест нижней юбки и матушкино: «Ано, я тебя не отпускала!».

Через несколько скрипучих лестничных пролетов я нашел недовольного брата. Обгрызенным ногтем Лик ковырял деревянный поручень и шумно сопел.

Искоса глянув в мою сторону, он хотел было что-то сказать, но его перебил собственный желудок. Громкое урчание ничуть меня не позабавило.

- Может, пойдем, нарвем яблок?

Мистер Хейг почти ослеп и давно разучился стрелять. Мы с друзьями не раз набивали животы в его саду, что находился в некотором запустении после смерти его супруги.

- Не хочу, - брат только усерднее стал ковырять несчастную деревяшку.

От голода становилось больно, желудок крутило, а во рту пересыхало. Можно было вернуться домой и выловить овощи из матушкиного супа, но и они, наверняка, пропитались бульоном из тухлой рыбы, так что могли принести лишь тошноту и несварение.

В подъезде постепенно темнело. Осенние дни становились короче, а воздух свежее.

- Тогда пойдем, встретим отца? Придем с ним, и матушка не будет ругаться, - брат понял, что я все равно вытяну его на улицу и перестал сопротивляться.

Ступени заскрипели под нашими ногами, а улица встретила детским плачем, цоканьем подкованных копыт, топотом ног вечно спешащих горожан и пылью. Неровно уложенная брусчатка не спасала от грязи, но делала дороги более цивилизованными.

Брат взял меня за руку и рванул в сторону небольшого порта, к извечной ярмарке, куда жители Ройдона сносили все, что было не жалко или необходимо продать. Проходя мимо нее, после многочасовой смены в дубильне, отец будет возвращаться домой.

И пусть нам придется подождать его с несколько часов, это время пролетит быстро. В порту некогда было скучать. Как-то раз я пробовал ловить там рыбу, но негодница не хотела подплывать к грязному берегу, жаль, что лодки у нас не было. Да и отец не умел ходить под парусом.

Гомон разномастных голосов становился все громче. Мы почти пришли, и брат немного сбавил шаг. Его светлые, тонкие волосы растрепались, придавая хозяину еще более неряшливый вид. Будучи старше всего на пару лет, он был куда выше и сильнее. Матушка говорит, что он рано станет мужчиной. Мне хотелось бы его обогнать, но пока не получается.

- Смотри! – Лик указывал на ряженого, стоящего перед рядами крытых палаток, актера в искусной маске и шапке со звонкими бубенцами, что активно жестикулируя, рассказывал нечто интересное толпе детей, вокруг него собравшейся. – Пойдем быстрее!

Мы оба поспешили присоединиться к зрителям, на некоторое время, позабыв не только о цели своего визита, но и о голоде.

- Подходите, поспешите, - актер причудливо двигался, от чего бубенцы на его шляпе, как мне показалось, играли мелодию. – Я несу вам весть благую! Цирк к вам мчится столь чудесный, интересный, озорной! Ни на йоту не совру! К вам стремятся акробаты, разномастные уродцы, предсказатели, факиры, укротители, их звери и, конечно же, шуты. Приходите, не стесняйтесь, представление для всех!

Брат пробирался меж людей, желая подойти ближе к балагуру, чьи ужимки веселили толпу. Я старался не терять из виду белобрысую макушку Лика, и одновременно загорелся идеей сходить на представление. Конечно, денег на основной билет у нас не нашлось бы при всем желании, но приезжие артисты выставляли перед шатром множество бесплатных развлечений, где, изредка, разыгрывались интересные призы.

На моей памяти, артисты не часто приезжали в Ройдон. Людей зажиточных тут проживало не много, аристократов и того меньше. Последние приезжали сюда лишь на время, желая поправить здоровье. Так что билет мог купить далеко не каждый.

Артист громко пошутил, и толпа взорвалась смехом. Один парнишка в драных штанах, так самозабвенно гоготал, что схватился за живот и широко расставил локти, нечаянно толкая меня ими в бок.

Еле удерживая равновесие, я совершил несколько вынужденных шагов назад и наткнулся на кого-то высокого. Зашуршала ткань, а на мои плечи легли мягкие руки. Задрав голову, я почувствовал, как кожа покрывается мурашками, а сердце пропускает удар. Страх оказался быстрее рациональной мысли.

Сверху вниз, на меня смотрела черная маска с неровными прорезями для глаз и тонкой полоской для рта. Я сглотнул. Через отверстия, я увидел блеклые, практически бесцветные женские глаза с залегшими морщинками вокруг оных.

Визаж себе могли позволить лишь не многие женщины высшего сословия, из чего следовал не самый приятный вывод. Я толкнул аристократку, скорее всего, гостью нашего поселения.

Отскочив от незнакомки, я поклонился и принялся сбивчиво извиняться. Женщина молчала. Приходилось готовиться к худшему.

Аристократка так ничего и не произнесла. Развернувшись и поправив темную накидку, она направилась к ряду домов, прочь от площади.

Я проводил ее взглядом и припомнил, как матушка расхваливала последний писк моды – визаж, якобы защищающий женское лицо от солнца и пыли, которые так вредны для кожи.

Конечно, не мне понимать женскую моду, но эта маска выглядела жуткой. Никогда бы не подумал, что подобное убожество будет желать каждая из живущих в нашей стране женщин.

Актер продолжал дурачиться, кажется, его программа начала повторяться. Мне стало скучно, и я решил пройтись по ярморочным рядам.

Над ближними прилавками летали мухи. Они сторожили дурно пахнущую рыбу, которую не успели раскупить со вчерашнего дня. Чем свежее рыба, тем она дороже, так что добрая половина деревни никогда в жизни не видела приличного ужина из свежих продуктов. Но никто не снижал цены, чаще наоборот, ведь добрую часть улова скупали повара, работающие на аристократов или люди с высоким достатком.

Дальше, продавалось чрезмерно аппетитное, сверкающее от жира, мясо, а значит, и оно уже имело душок. Предприимчивые торговцы поливали тухлятину растопленным салом, придавая кускам приличный вид, запечатывая неприятный запах. И даже в муку подмешивали гипс, пытаясь придать оной более светлый оттенок.

Все кто мог позволить себе приличную еду закупались по утрам, остальные приходили вечером, по обыкновению заскакивая на ярмарку по пути с работы. И так как солнце только закатывалось за горизонт и, рабочий день еще не завершился, среди этих рядов можно быть идти, не толкаясь, и не теряя слух от постоянных споров о скидке.

Меня, девятилетнего мальчишку в застиранной рубахе, за покупателя мог принять разве что умалишенный, а вот амплуа вора или попрошайки подходило как никогда лучше.

Сцепив за спиной руки, я с видом знатока, прогуливался меж прилавков. Изредка останавливаясь напротив особо неприятных на вид торгашей. Они в свою очередь приоткрывали один из заплывших глаз и следили за тем, чтобы я ничего не украл. Странно, что ни один из них не пытался меня прогнать. Наверное, ленились.

Я уже дошел до конца первого ряда, как под ногой что-то не то хрустнуло, не то звякнуло. Оторвав от брусчатки шлепок, я разглядел пыльную кругляшку и потянулся за оной. В душе вспыхнула наивная надежда. Металл приятно лег в ладошку.

Пока никто из продавцов не решился лишить меня находки, я, стараясь не привлекать внимания, быстрым шагом направился к порту, туда, где сейчас почти нет людей.

После протирки, серебряная монетка сверкала у меня в руке. Наверное, она сбежала от кого-то из утренних покупателей и спряталась в грязи, дожидаясь своего нового хозяина.

Я прижал сокровище к груди, прикидывая, на что оное можно потратить. В голове мелькали картинки сладостей, которые мы ели только по большим праздникам, кусок хорошего мяса или крупная рыба. Фантазии напомнили мне о голоде, и желудок начало крутить с новой силой.

Наемные рабочие различных мелких лавок потянулись к площади, спеша к жилым кварталам, домой. Среди них я отыскал и отца.

Спрятав монетку в карман, я побежал за братом, стараясь ни с кем не столкнуться и перехватить отца, дабы вместе вернуться домой.

Цирк привез с собой хорошую погоду. В наш край вернулось лето. И только пожелтевшие листья раскидистых деревьев напоминали об осени.

Сегодня Лик старался не привередничать, и все-таки поковырял свой завтрак, а после помощи матери и обед. Возможно, предвкушение будущего веселья предавало ему сил, а может он старался хорошо себя вести, чтобы матушка отпустила нас пораньше. Как бы там не было, это сработало.

Стоя у необъятного дуба, по имени которого и была названа деревня, мы ожидали друзей, еще не закончивших свои домашние дела.

- Слышал, о чем вчера говорили родители? – дуб имел крепкие, толстые корни, которые я использовал как скамейку.

- Слышал, - Лик избрал более активное времяпрепровождение, разбивая палкой переплетения веток разросшихся кустов. – Мама ждет еще одного ребенка. Скоро даже тухлой рыбы не будет хватать.

От очередного натиска куст затрещал, и несколько длинных щепок вылетело на дорогу.

Брат прав, еще один ребенок был некстати. Ни я, ни Лик еще не начали полноценно работать, а значит и пользы принести не могли, но кто будет нас спрашивать?

Красно-белый шатер цирка уже возвышался над городом, выделяясь на фоне домов из грязно-рыжего кирпича. Вокруг него успели собраться люди, желающие поскорее окунуться в атмосферу праздника, явления для нашей местности не частого.

Приятная тяжесть монетки не оттягивала кармана, но с ней я чувствовал себя куда увереннее. Признаться, мне уже было жалко ее тратить и терять это ощущение. Можно было бы спрятать находку дома, но там ее могла найти матушка.

- Пойдем, мне надоело ждать, - Лик отбросил палку и, хлопая в ладоши, старался отряхнуться от пыли. Друзья и, правда, запаздывали, а у шатра уже выступали нарядные артисты.

Поддержав брата кивком, мы оба, практически побежали к шатру, где пахло яблоками и карамелью, а легкая музыка перебивалась детским смехом и благоговейными вздохами. Факир, на высочайших ходулях, выпустил в небо фонтан пламени, и я, завороженный этим зрелищем решил не следовать за братом. В конце концов, заблудиться в нашей деревне было нереально.

Чуть дальше, жонглёр подкидывал в воздух блестящие ножи, изредка ловя один из них зубами, чем вызывал восторг толпы. Аплодисменты не утихали ни на секунду. Такой номер нельзя было называть кустарным. И если это они показывали бесплатно, то какого же было основное представление. Может мне удастся его хотя бы подслушать.

У следующего помоста было куда тише. Бородатый мужчина с выразительным взглядом практически черных глаз, с прищуром оглядывал собравшихся. Его тонкие, будто сушеные пальцы, выглядывая из-под широких пурпурных рукавов, касались мутного, молочно-прозрачного шара на подставке. В его манерах и одеянии я узнал предсказателя или лучше сказать медиума.

Его слова не вызвали интереса и только я собрался идти дальше, как практически вся толпа обернулась на звук бьющегося глиняного горшка. Воздух приобрел фруктовый аромат кларета. Среди возгласов отборной брани я расслышал голос брата и поспешил пробиться сквозь толпу.

Один из торгашей, с фигурой переспевшей груши, крепко держал моего брата за руку, то и дело, отрывая оного от земли. Вокруг них, словно кровь разливалось фруктовое вино.

- Это не я! – Лик не сдавался.

- А кто?! Где твои родители, чертов негодник? Ты все мне возместишь!

Сжав монетку в ладони, я побежал на выручку брату.

- Вот возьмите, - торговец посмотрел на меня будто на назойливую муху, его лоснящиеся от слюны губы скривились. – Пожалуйста, возьмите. Больше нет, остальное мы отработаем.

Я так и стоял с протянутой монетой, пытаясь унять дрожь в коленях. Если об этом узнают родители, нам несдобровать.

Мне не требовалось оборачиваться, чтобы понять, на нас смотрит добрая половина селения.

- Вы так уверенно обвиняете мальчика, будто видели, как он разбил ваш кувшин, - мне на плечо легки сушеные пальцы предсказателя. – Ваше слово против его.

- Да больше же некому, господин артист, - торгаш снова потряс брата, до синяка сжимая руку.

- И это единственное ваше доказательство? Звучит не убедительно, но вы ведь уже все для себя решили, – в толпе зашептались, люди поддерживали предсказателя. На этот раз, я все-таки аккуратно заглянул за плечо, и встретил множество сочувствующих взглядов. – Мальчик, дай мне монетку.

Не знаю почему, но я поверил артисту, отдав находку. Тот покрутил кругляшку меж пальцев, разглядывая потертости и подбросил, поймав уже настоящий золотой соверен.

- Этого хватит? – с щелчком, звонкая монета полетела к торговцу, который ловя оную, выпустил руку Лика.

Толпа взорвалась аплодисментами.

- Да, господин артист, - крикун уже крутил в руках оплату, проверяя золото на зубок. Видимо опасался подделки. А я, находясь под впечатлением, во все глаза смотрел на предсказателя, что продолжал опираться на мое плечо.

- Большое вам спасибо, - во рту пересохло.

Брат быстро пришел в себя и начал кланяться нашему спасителю.

Торгаш, решил не терять лица и, уже более добродушно начал журить Лика, предупреждая его о будущих проказах.

- Мальчик, помоги мне дойти обратно, - я кивнул, и, двинувшись в путь, вдруг понял, что одна из ног у циркача была деревянной.

Когда толпа потеряла к нам интерес, распределив свое внимание по другим платформам, циркач заговорил.

- Это был твой брат?

- Да, господин артист, - я выпрямил спину, стараясь казаться выше.

- А знаешь ли ты, что за гроут, который ты мне отдал, я исполняю желания своих зрителей? - его голос стал тише.

- Но ведь вы его отдали торговцу, - к чему он ведет?

В руках у циркача сверкнула моя монетка.

- Так что? Отдашь этот гроут мне за исполнение желания? Или вернуть его тебе? – монетка перекатывалась по костяшкам морщинистых пальцев, будто живая.

- Прошу, сделайте так, чтобы я и моя семья ни в чем никогда не нуждалась, - как не было велико желание снова положить монетку в карман, я уже смирился с ее тратой.

- Как пожелаешь, юный Ано, - я замер, но моя помощь более не требовалась, циркач уже оперся о стол, не спеша, занимая свое изначальное место. – А теперь иди, прощаться не обязательно.

Не припомню, чтобы я ему представлялся, но выяснять этого уже не стал. Толпа показалась мне утомляющей, и я решил сходить в один из заброшенных садов за деревней, поесть каких-нибудь диких ягод, и просто отдохнуть. Там росло мое любимое вишневое дерево, на котором в солнечный день можно было вздремнуть.


На крыльце, перед самым подъездом, освещенным одиноким газовым фонарем, я встретил громко плачущего брата. Что-то случилось? Он успел натворить что-то еще? Когда?

- Лик? – брат, будто одержимый, запихивал в рот кусочки свежих яблок, пытаясь их проглотить, но тут же выплевывал обратно, давясь слезами.

Он поднял на меня опухшие, залитые слезами глаза, пытался что-то объяснить, но у него не выходило.

- У тебя что-то болит? Горло?

Лик посмотрел на меня так, будто я забрал его новогодние сладости, и, соскочив с крыльца, понесся прочь, в сгущающиеся сумерки.

Я же бегом взобрался на необходимый четвертый этаж и раскрыл дверь родной квартиры. Встретила меня непривычная тишина.

- Мама? Папа?

Родителей я отыскал на кухне. Матушка тихо плакала, помешивая что-то в кастрюле на дровяной плите. Отец прощупывал собственную руку, будто удивлялся ее наличию.

- Ано, - голос ее совершенно ничего не выражал, - Хочешь кушать?

Я прислушался к собственным ощущениям.

- Нет.

- Может ты устал? Или хочешь спать? – матушка говорила, не оборачиваясь, будто в пустоту.

- Нет…

- Вот и мы ничего не хотим, - отец, наконец-то, отвлекся от созерцания собственной руки и посмотрел на меня. – Совсем ничего.