Жизнь и смерть петуха Петровича

     Петрович был красным боевым петухом, но узнал он об этом не сразу. В тот счастливый весенний месяц, когда он попал в мастерскую Скульптора, у него еще не было имени, и он был едва оперившимся цыпленком.

     Цыпленок рос и покрывался взрослыми перьями довольно быстро. Огромная мастерская располагалась «на земле» в лесопарковой зоне столицы одной из благодатных виноградных республик. В Петровиче подозревали курицу, но этим не попрекали, вдоволь кормили, выпускали на просторный двор, заросший, как луг, разнотравьем, и разрешали спать внутри: на перилах галереи второго этажа. Там Петрович спал всегда. Шумно взлетал под деревянный потолок и обильно гадил на художественные произведения, стоящие внизу. Никто его, однако, за это не преследовал.

     Совсем скоро настал день, когда Петрович значительно увеличился в размерах и начал учиться кукарекать. Из его, как стало совершенно ясно петушиного, а вовсе не куриного горла, вылетали клокочущие звуки. Послушав Петровича, всем несведущим сразу становилось ясно, откуда пошло выражение «пускать петуха».

     Скоро и этот период в жизни птицы остался позади, и к концу знойного лета Петрович превратился в роскошного петуха с красно-оранжевой грудью, отливающей медью и огнем. Хвост у Петровича, как и положено великолепному петуху, был просто шикарный: переливался зелеными и синими всполохами, и вообще выглядел ничуть не хуже павлиньего. И кукарекал Петрович знатно. А к концу лета и получил свое уважительное имя.

     Утро Петровича начиналось рано. С первыми лучами солнца он планировал вниз и дежурил у входных дверей. Как только дверь распахивалась, Петрович, нет, не выбегал, — выступал во двор, где принимался за свое традиционное петушиное занятие: разгребал землю в поисках жемчужного зерна. Жемчужных зерен он не находил, зато находил много всего другого интересного для такой важной птицы, как он; не упуская при этом случая погоняться за кошкой или слишком нахальной собакой, которых во дворе крутилось как-то слишком много.

     К моменту раздачи пищи всем домашним животным, то есть тем, которые обитали в нескольких соседних мастерских, Петрович успевал первым. Он мчался впереди стаи, судорожно взмахивая крыльями, и всегда успевал выхватить из тазика с едой самый большой кусок колбасы. Взлетал с этим куском на здоровенную мраморную глыбу, которая стояла у входа в мастерскую, подобно былинному камню на распутье дорог, и когтил, и рвал мощным клювом кусок колбасы: совсем как тот ужасный орел, который клевал печень Прометея. И горе было тому животному, которое пыталось Петровича опередить: он получал такой клевок, который навсегда избавлял его от желания нарушать субординацию.

     Впрочем, Петрович требовал уважения к себе не только от животных. Однажды в мастерскую к маэстро пришел молодой ученик. Он установил в центре мастерской станок и прилежно принялся за работу. Петрович зашел посмотреть, что это такое происходит в его владениях. Обошел вокруг станка, наклонил голову и стал придирчиво рассматривать творение начинающего художника. Тому это явно не пришлось по душе.

     — Пошел вон, — грубо сказал петуху юноша, не подозревая о последствиях опрометчиво сказанных слов. Еще и лягнул ногой в ту сторону, где стоял Петрович.

     Совершенно естественно, что снести такое хамское к себе отношение Петрович не смог. Он обошел отставленную ногу юноши, зашел ему в тыл, разбежался и с наскоку клюнул джинсовый зад обидчика.

     Перед стальным клювом Петровича американский продукт не устоял, и глазам общества явился огромный багровый кровоподтек, оставленный на ягодичной мышце невежливого ученика.

     К середине осени Петрович загрустил, и у него стали появляться некоторые нездоровые наклонности. Мужчины Петровича жалели, и однажды Хозяин мастерской приехал из деревни, где делалась какая-то «памятниковая халтура», с невесть кем отданной за ненадобностью старой курицей. С перьями какого-то некуриного желтого цвета. Он вошел в мастерскую с курицей под мышкой и едва успел ее отбросить от себя в сторону: сверху, с перил галереи на курицу летел Петрович.

     Эту курицу, которой никто не удосужился дать имя, Петрович полюбил страстной любовью. У курицы вмиг облысела спина, но она всегда отвечала своему властелину, своему султану, своему супругу такой же пылкой любовью.

     Каждый день Желтая Курица, ровно в два часа пополудни отправлялась в глубину мастерской, где для нее была приготовлена большая корзина, плетенная из виноградной лозы и устланная сеном. Петрович сопровождал ее всегда. Пока Желтая Курица в недрах корзины несла свое коричневатое яйцо, Петрович восседал на ободке корзины и терпеливо ждал разрешения от бремени. По окончании процесса, они вдвоем торжественно удалялись обратно: копаться в земле маленького огородика.

     Этот свой огородик и двор вокруг мастерской Петрович охранял с тщательностью и рвением цепного пса. Стоило появиться вблизи кому-нибудь чужому, как Петрович сразу же, ни секунды не раздумывая, бросался в атаку. Обычно враг бежал не медля. Наиболее слабых духом Петрович гонял кругами по футбольному полю, расположенному неподалеку от мастерской.

     Кроме своей желтой жены Петрович любил и уважал только одного человека: Подругу Хозяина, которую бегал встречать чуть ли не к троллейбусной остановке. Он пытался лететь навстречу, но не справлялся с тяжестью своего грузного тела, на которое неумолимо действовал закон притяжения, и переходил на быстрый бег. Встреча двух друзей всегда была трогательной и радостной: особенно потому, что в кармане Подруги Хозяина всегда были припасены для Петровича самые вкусные семечки. Но об этом не знал никто посторонний, поэтому порывы Петровича воспринимали как проявление чистой и бескорыстной любви. Правда, он и ее попытался однажды приструнить. Но Подруга оказалась вовсе не трусливой и очень серьезно пообещала Петровичу задать трепку: если что будет не так. И он мужественно признал свое поражение в этом споре сильнейших.

     Прошла зима. Весной у Петровича появилась вторая, младшая жена: молодая нарядная курочка. Желтая Курица смогла, наконец, слегка отдохнуть и отрастить перья на спине. Молодая же курица влюбилась в Петровича безоглядно. Она всегда крутилась у него перед глазами, поворачиваясь то одним, то другим блестящим боком. Петрович не отказывал во внимании и ей, но предпочтение отдавал Желтой. Именно ей всегда доставалось самое вкусное зернышко, разрытое трудолюбивым Петровичем.

     Так и текла бы жизнь Петровича: солидно и размеренно, с перерывами на бои по защите охраняемой Петровичем территории, если бы не случилась беда: Хозяина петуха, Скульптора, увезли в больницу с инфарктом.

     Петровича отдали Соседу. Там, оказавшись почти что в заключении, он задал трепку всему курятнику. За это был бит разъяренным Соседом железным прутом. Бит и убит. И выброшен на помойку за домом. Сосед был расстроен, но о содеянном не жалел.

     На следующий день утром Петрович встретил Соседа на узкой дорожке к дому и дал ему бой. Последний, смертельный бой…

     …На следующий день Сосед принес в скульптурную мастерскую полпетуха. Вторую половину Петровича он оставил себе и сварил из нее бульон. А первую половину Подруга Скульптора похоронила во дворе под старой грушей. Хоронить половину петуха было очень смешно, но Подруга рыдала навзрыд.

     Хозяин мастерской, к счастью, поправился. Ему долго врали о судьбе Петровича, но потом, все-таки, сознались. Желтую Курицу и Молодую Курицу отвезли в деревню. От куриной семьи остались только ошметки помета в самых дальних закоулках мастерской. Но память о Петровиче, красном боевом петухе, живет в наших сердцах.