И стало так

          Была суббота. В этот день я решил выспаться, но открыв глаза в темноте, понял, что по какому-то неведомому закону это не удастся. Глянул в чёрное окно и вспомнил из Книги Бытия: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною…»  Освещать, да и просвещать в какой-то степени этот бренный мир я могу только своей лирой, поэтому нащупал выключатель со словами: «Да будет свет». В такие минуты иногда задумываешься о том, как же человечество тысячи лет жило без электричества? И другая мысль настигает, когда стоишь под звёздным куполом, задрав свой тщеславный нос к Большой Медведице: «Да ведь эти звезды светили нашим глубоким предкам. Сам Иван Грозный, даже Архимед и Платон взирали на небеса… Ау-у!.. Мы здесь…»
     Выпив кофе, я вышел во двор и прислушался к этой сумрачной пустоте. Мерцало небо, унизанное звёздными жемчугами. Зябкая тьма растворялась, медленно светало, на востоке сияла утренняя звезда – Венера. Село Арское пробуждалось с криками петухов и мычанием коров. Безликое пространство превращалось в акварельный пейзаж с куполами колокольни и храмов Богоявления и Блаженной Ксении Петербургской, с силуэтами невысоких крыш, труб и столбов.  В городе другие звуки и очертания: нагромождённые фразы Бродского, я бы сказал «бродские звуки». Здесь же – есенинские! Легкие и мелодичные.
     Туман осел, незаметно рассвело, замелькали птицы. С крыши моего дома, где приземлился одинокий голубь, почудился голос: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днём, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один».            
     Утро точно наступило. Я вышел за ворота и увидел вдалеке неспешно идущего человека, напоминающего Иисуса с картины Александра Иванова «Явление Христа народу». Бывая в Москве, я стараюсь заглянуть в Третьяковку и обязательно посидеть на диванчике перед этим величественным полотном…         
Фигура Иисуса приближалась, и я разглядел Платона, моего арского друга, худощавого цыгана лет шестидесяти с морщинистым, плохо выбритым загорелым лицом, одетого в это прохладное утро в длиннополое драповое пальто, которое давно вышло из моды и когда-то в осеннюю пору грело мои плечи. Цыган шёл неспешно, придерживая руками не застёгнутое пальто. При каждой встрече мы дружески обнимаемся, Платон большими слезливыми глазами всматривается в моё лицо, читая не мысли, а тот настрой, с которым я вышел ему навстречу. Он мгновенно понимает своим цыганским чутьем степень доверительности и с достоинством начинает разговор с одной и той же фразы: «Как родители?.. Как отец? Как мать?»  Если я полушутливо отвечаю, как, мол, можно чувствовать себя в сто восемь лет, он одобрительно кивает и спрашивает о работе.  Мой ответный жест тоже краток: «Как в таборе? Как дети, внуки, правнуки?» Его утвердительный ответ ещё короче: «Всё хоро-шо». Причем, он говорит это с некой важностью, от которой будто зависит вся его дальнейшая жизнь. Мы с Платоном практически одного возраста, но по количеству внуков и правнуков он оторвался от меня на многие астрономические парсеки. Платон постоянно «путается в показаниях», называя числа от двадцати и больше. Сегодня он остановился на двадцати восьми, на что я, как всегда, воскликнул, что он богатый человек. Тем не менее, это не остановило его сделать, вздыхая, удручённый вид и в упор посмотреть в мои глаза.
Мне опять послышался голос: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и  подобию Нашему…» Многозначительный взгляд Платона, сотворённого по образу и подобию Божьему, заставил меня задать традиционный вопрос: «Как жизнь, Платон?» На что я получил ожидаемую лаконичную фразу, сопровождаемую тяжелым вздохом: «Сам знаешь... У кого родни много, тот часто в гости ездит».  Я смотрю на его грязный багрянец, пробивающий темный загар обветренного лица. Теперь я вижу тяжёлый взгляд, сгорбленную фигуру глуховатого человека, выглядевшего много старше своих лет. Хотя, как они говорят, у всех одна жила, а у цыгана – две. Я думаю, как же так, ведь цыганское племя не обременено повседневной тяжелой рабо-той, хозяйством, творческими муками, поиском пути самоутверждения? Интересно, как он воспримет строчки: «Не жалею, не зову, не плачу…» А сегодняшнее мое видение - картину Иванова?.. Эх, толоконный я лоб! Мудрость человека не в знаниях, а вот в этом взгляде, которым Платон смотрит на меня –  и я чувствую, читает-читает все эти мысли, которые, как опавшие листья уносятся в небытие… Вот теперь весь дипломатический протокол был соблюдён, и за мной остался выбор: сослаться на занятость и попрощаться, или пригласить Платона в гости, присесть с ним на лавочку и поговорить о житье-бытье, наливая в прозрачные бокалы рубиновое виноградное вино собственного приготовления.
      А-а, ладно, сегодня же я отдыхаю! Платон оживлённо рассказывает о не-давней свадьбе внука, укоряет меня за то, что я не пришел поздравить молодых. Он огорчается, что жена ругает его за худую крышу, с которой осенний дождь затекает в полуразвалившуюся хибару, укоряет уже в который раз, что в этом году на Пасху я не пришёл в гости, расспрашивает, нет ли у меня лишнего телевизора, будет ли война? Получив ответы на все вопросы, цыган расслабленно закуривает: «Плохой гость за куском идет, хороший – за беседой!»  В свою очередь я спрашиваю, знает ли он, что имя у него непростое. Платон – историческая фигура, древнегреческий философ, ученик самого Сократа. И мы рассуждаем о политике, о России, которую оба любим, о полях и лесах, о Боге, о наших детях. Эта некая причастность к известной личности придает моему Платону особенную уверенность. Он поднимает тост за меня и следом сетует на отсутствие денег даже на сигареты. Теперь я обязан как-то помочь возможному потомку древнего философа, а для узаконивания нашей дружбы спрашиваю, не догадывается ли он о существовании международного цыганского флага? Щербинки на небритом лице Платона двигаются, как мураши, он пожимает плечами, а я в телефоне загугливаю «цыганский флаг» и показываю ему. Вот смотри, говорю, флаг наполовину голубой – это небо, наполовину зеленый –  земля, а в центре колесо телеги – символ кочевой жизни. И где же ваши кибитки, лошади, где ваша вольница, если вы ведёте осёдлую жизнь? Цыган переспрашивает и охотно рассказывает про свои бессарабские корни, про молодость, про кочевую жизнь, а уходя домой, обнимает меня со словами: «Ты мой Бог! Спасибо тебе! Дай Бог здоровья всей твоей семье, твоим родителям!» Идет он уверенной походкой, а мимо него торопится ватага цыганят, бегут шумно, весело, беззаботно. В их груди волнуется молодая кровь. Щеки налились здоровым румянцем. Цыганята обступают меня с визгом и криками: «Дядя Илья, игрушки есть?.. Нет!? А когда будут?» Среди подростков я приметил двух незнакомых девочек, которые приехали с родителями из Молдавии на цыганскую свадьбу. Другая, знакомая, из нашего, как я называю, табора – Венера. Она всегда выделялась из толпы цыган своим долговязым не цыганским обликом. В свое время ей и другим ребятишкам из табора я покупал тетради, ручки и альбомы для рисования, когда они пошли в первый класс. Некоторые цыганские дети учатся, и часто зимой я подвожу их до школы в соседнее село.  Сейчас Венера улыбалась, показывая кривые зубы, нисколько не заботясь о мнении окружающих. Мальчишки дёргали меня за куртку и просили «масынки», поглядывая своими хитрющими глазами. Стоит подарить одному игрушечную машинку или иную вещь, то тут уж жди настойчивую просьбу от других. А незнакомые цыганки, увидев в просвете полуоткрытой калитки мой зеленый подстриженный газон с туями и цветами, напросились сделать селфи на этом фоне: цыган-то не окривеет, посмотрев, как другие живут. В один голос все заголосили, как у меня красиво, и принялись гладить траву, удивляясь, что она не искусственная, а настоящая. Венера размечталась: «Я тоже хочу такой газон». На что я прокомментировал, что сама по себе газонная трава не растет, как осока или лебеда, и за ней требуется постоянный уход, что это большой труд, и вот когда ты, Венера, выйдешь замуж, можешь вырастить в своем доме такой оазис. Тут все молодые цыганки в один голос категорично заявили, что замуж они не собираются. Венера бойчее всех: «Я учиться буду на дизайнера!» Ну, на это, зная их обычаи, я ответил, что «цыганские законы в умах записаны», и женихи им давно выбраны.
Ветер ли в дымоходной трубе или иное послышалось, но прозвучали где-то слова: «И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле».
     На шум вышла моя супруга и угостила ребятню яблоками. Большое красное досталось Венере, и я сделал ей комплимент, что она красивая, как Венера Милосская. На это чернобровые цыганки Лола и Русалка закачали черными кудряшками: «Она некрасивая, потому что не настоящая цыганка. Мы красивые… Я красивая! Нет уж, я-я-я..» Вот так моя жена оказалась в роли богини раздора Эриды, которая подбросила золотое яблоко на пиршественный стол во время свадьбы Пелея и Фетиды. По древнегреческой легенде это яблоко досталось Афродите и стало причиной ссоры трёх богинь: Геры, Афины и Афродиты. Найденную на острове Милос статую Афродиты назвали впоследствии Венерой Милосской.
     Как связать всё, что происходит в нашей жизни? Когда-то в молодости за-помнил чью-то мудрость, что всё в нашем мире связано незримыми нитями, кажущимися случайными, но именно эта случайность и есть константа Все-ленной.  Да-да. С годами понимаю справедливость этого. Вот и в тот день три «Венеры» сошлись в одном месте…  Или в одном сознании?.. Случайность? Или поэтическая связь?
     С той субботы прошло три месяца. Был солнечный зимний день. Чистил я снег во дворе, когда услышал за забором звонкие голоса: «Дядя Илья!» Выхожу за ворота, а меня свирельным хороводом обступают цыганские дети: «Дядя Илья! Конфетки есть?.. Нет? А когда будут?..»  Мороз трещит, а они полураздетые, румяные, веселые. Лола в больших женских туфлях на каблуках, Русалка без шапки в осенней курточке, которую я ей подарил ещё в прошлом году, а на плече держит собаку. Зачем? Одному Богу известно. Та и не пытается вырваться: притихла, поглядывает по сторонам, сует хвост в лицо цыганке. Яшка на сломанном велосипеде, Нехочуха тычет палкой ему в колёса, маленькая большеглазая Лиза смотрит на меня с детским любопытством. Все такие жизнерадостные – Божьи создания! Смотрю, а среди них нет Венеры. Спрашиваю, уж не заболела ли? Нет, отвечают, замуж выдали, уехала. Плакала три дня.
     Весь мой газон был засыпан снегом, как, впрочем, все поля и овраги, леса и равнины... Зимой-то хорошо – за газоном не требуется ухода. Завален он снегом –  и ладно. Птиц не слышно, но в морозном воздухе далеко разносится колокольный звон. С автотрассы видны белокаменные стены Арских храмов. Деревянная церковь здесь была построена ещё в 1649 году, когда симбирский край стал форпостом защиты восточных границ Русского государства от набега кочевников. Нынче село как село, дворов двести.
Вот и сейчас наполнился воздух звучным переливом: «И сказал Бог: вот, Я дал вам всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево, у которого плод древесный, сеющий семя, — вам сие будет в пищу; а всем зверям земным, и всем птицам небесным, и всякому пресмыкающемуся по земле, в котором душа живая, дал Я всю зелень травную в пищу. И стало так. И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой». Суббота…