Приключения в мире девочек-20

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

... - О, мы и матушка тогда чуть с ума не сошли от случившегося. В тот роковой вечер мы сидели вот здесь вот, мирно беседовали за чашкой чая. Как вдруг шум, гвалт, топот. Дверь распахнулась, и влетел растрёпанный Павлушка, весь в крови, бросился к нам,  бухнулся в ноги батюшке и, рыдая, сказал:

- Платон Фёдорович! Господин мой! Большое несчастье! Александр Платонович при смерти! Андрей Васильич погиб, закрыв собой Александра Платоновича. Он скончался на руках нашего Александра Платоновича... Простите, Платон Фёдорович, не уберегли…  не успели мы... Простите, ради всего святого! Простите-е-е! - и зарыдал, распластавшись на полу.

- Саша... Сынок... Да что же это?! Андрей... мальчики мои дорогие... Кто?! Кто посмел поднять на вас руку?! Кто?! Я этого так не оставлю! Я... А-а-а-а-а-а! - вскричал, вскочив батюшка, схватился за грудь, и стал медленно оседать на пол, его едва успел подхватить наш дворецкий и усадить в кресло.

- Батюшка?! Что с вами?! Доктора! Скорее! -  закричали мы.
Павлушка побежал за нашим соседом,  доктором Никитенко, это старый профессор,  он нас хорошо знает. Тот пришел и, осмотрев батюшку, сказал:

- Инфаркт... Его надо срочно в больницу!
Он сам позвонил куда следует, и сопроводил нашего батюшку в больницу... - рассказала Алла.

- Так оно и было, матушка наша белая, как мел, едва не лишилась чувств, но она поехала с нами в больницу, отдав распоряжения Ивану Федосеевичу, нашему управляющему. Иван Федосеевич честнейший человек, он предан нашей семье и его дети, дочь Нина и сын Артём нам как брат и сестра! В больнице мы места себе не находили, в одной реанимации наш любимый батюшка, в другой - наш обожаемый брат... Доктор Свидюк вызвал из Винницы своего учителя, профессор Бондаренко Леонида Анисимовича, тот примчался с целой бригадой, и они вдвоём стали бороться за жизнь Александра, а профессор Никитенко Венедикт Борисович со своим коллегой, профессором Зимятовым Ринатом Магомедовичем спасал нашего батюшку. Если бы не они, страшно представить, что было бы... Вскоре из Парижа с кучей медикаментов и своим коллегой, профессором-кардиологом Луи-Анри де Савье, прилетел профессор Жарден, и оба тоже включились в борьбу за жизнь батюшки и Александра. Мы с матушкой на коленях молились в часовне при больнице. Если бы не молитвы, мы точно бы лишились рассудка... - продолжила рассказ сестры Татьяна.

- В те дни я жила как во сне - два дорогих мне человека, одному из которых я дала жизнь были на грани жизни и смерти, а я... я не могла ничем им помочь... ничем, кроме, как молить Господа не отнимать их у меня... Если бы не доченьки, я бы этого не пережила… - сказала моя матушка.

- Я помню, крёстная! Помню... Когда по городу разлетелась весть о подлом нападении на Александра и Андрея, и о том, что Андрей погиб, что Платон Фёдорович так же попал в больницу, мы с Габи чуть не сошли с ума! Матушка баюкала маленькую Клеменцию,          а Габи вдруг бросилась в кабинет отца, и в глаза ему заявила:

- Это вы! Вы стоите за всем! Вы ненавидите люто Александра, человека, которого я люблю больше жизни! Вы чудовище, отец! Будьте вы трижды прокляты!
Я оторопела, услышав такое!

- Что-о-о-о-о-о?! Ах ты... Ты... гулящая девка, ш… (нецензурное слово - А.Ч.), тварь неблагодарная! Скажи "спасибо" что терплю тебя и твою байстрючку в этом доме!!! Поди прочь!!! Ну!!! - заорал, побагровев от ярости, отец.

- Молчать!!! Очнитесь муж мой! Белены вы, что ли объелись! Клеменция наша внучка! И у неё есть отец! Ясно вам! Если то, что сказала Габриэлла - правда, если за покушением на Александра и гибелью Андрея стоите вы, то клянусь, я сама лично задушу вас своими руками! Слышите?! И не смейте приближаться более к Клеменции! Пошли отсюда, девочки мои! - грозно сказала наша матушка, появившись на пороге кабинета.
Отец отступил, он знал, что с матушкой шутки плохи! - рассказала Даниэлла.

- Так и было всё... Мы как могли, оберегали Клеменцию. Герман люто её ненавидел, иначе как байстрючкой её не называл! Да что Клеменция, он даже дочерей своих своими не считал! Он заявил мне однажды, что я родила их не от него! Представляете?! Мы решили сделать так, чтобы Клеменция не попадалась ему на глаза, прятали её. Мы даже боялись за её жизнь. Но внезапно расхворалась Габи. Я позвонила доктору Свидюку справиться о вас и посоветоваться насчёт Габи. Он сообщил, что улетает с вами во Францию, и дал телефон своего друга, доктора Гришевского Кирилла Леонидовича, который и лечил Габи до самого конца… Я заметила однажды, как он переменился в лице, проверил пузырёк с лекарством Габи. Он побелел как мел,                схватил этот пузырёк и, заменив другим, сказал мне:

- Госпожа Мадлен, никого кроме госпожи Даниэллы, мадемуазель Клеменции, господина Самойловского и меня к госпоже Габриэлле не пускать. Лекарство ей приносить буду лично я! Понятно?! Не спрашивайте меня сейчас ни о чём, прошу вас! Позже всё узнаете! - и ушел.

Мы строго ограничили доступ к Габи. Герман был в ярости. Во-первых Александр и Платон Фёдорович медленно, но верно шли на поправку, во-вторых Аристарх временно возглавил компанию "Булах и Ко" и стал самоотверженно вести дела. Герман считал Аристарха предателем. К тому же на помощь Аристарху, а стало быть, Александру и Платону Фёдоровичу пришли, кто бы вы думали? Богдан Стрижемский и его отец, светлой памяти Сильвестр Маркович. Это известие привело Германа в неописуемую ярость! А Габи ликовала, мы все ликовали, Герман просчитался! Ох и просчитался! - рассказала госпожа Мадлен.

- Да, Герман Брониславович просчитался... Сильвестр Маркович и мой батюшка учились вместе, дружили со школьной скамьи и покоятся теперь рядом... А Богдан мне как брат, я ведь крёстный Ярика! Да-да! А Габи была Ярику крёстной. Богдан с Дарьей очень просили нас об этом, мы не могли им отказать. Габи хоть и неважно себя чувствовала, но всё же пришла в Свято-Покровский собор, где мы с нею и окрестили Ярика. Простите, что держали это в тайне, но так хотела Габриэлла. Я не помню, сколько времени прошло, но очнулся я и сразу почувствовал боль... Я видел лишь силуэты и ничегошеньки не слышал... Лишь спустя полгода зрение сначала вернулось ко мне более-менее сносно, а вот слух... Увы,  правое ухо моё больше никогда не будет слышать, а левое слышит, но только громкие звуки, а выручает крошка - слуховой аппарат - датский, между прочим. Я чуть с ума не сошел тогда. Вы все знаете, что в юности я дважды серьёзно повредил левое колено, а это покушение... Ногу левую профессор Жарден мне собрал, что называется по кусочку. Она оказалась перебита в нескольких местах. Я помню, как отца в инвалидном кресле привезли ко мне. Он заплакал, увидев меня такого.

- Саша... Сыночек мой... что эти мерзавцы с тобой сделали?! За что?! Держись, сын! Держись, ты из рода Булаккер, слышишь?! Держись, мой хороший! - сквозь слёзы сказал он.
Профессор де Жарден и его коллега профессор де Савье не отходили от нас. Владимир тоже был рядом. Новости из дома мы узнавали от него, а Владимиру всё докладывали Аристарх, Кирилл, Богдан и Сильвестр Маркович. Нас перевезли сначала на Лазурный берег, это пошло нам с отцом на пользу. А затем в Германию, в Баден-Баден, где нас в своей клинике любезно принял профессор Гельмут Колеманн. Он применил свою методику лечения, и я встал на ноги! Это было поистине чудо. Ну, правда, ходить я могу с тростью, но и это окрылило меня. Я снова стал многим интересоваться, читать, я возвращался к жизни. Именно там, в Германии, отец и рассказал мне все, что знал о семье Булаккер и к нам приехал светлой памяти Пётр Моисеевич. Некоторое время Владимир скрывал от меня то, что узнал от Кирилла Гришевского.  Батюшка тоже вернулся к работе, и всё стало налаживаться, мы собирались возвращаться домой, строили планы но... В ночь на тринадцатое февраля 2008-го года батюшка скоропостижно скончался у меня на руках... У него оторвался тромб… Это стало страшным ударом для нас всех, ведь я, сестрицы и матушка боготворили отца... Меня хватил удар тогда, но мы прилетели всё же домой... Дома все оплакивали отца, на Гаврилу Семёновича, Ивана Федосеевича, дворецкого, всю прислугу страшно было смотреть, так горевали они по батюшке. Я сидел в инвалидном кресле у гроба отца и рыдал... Я поверить не мог, что его больше нет... Когда его отпевали в Свято-Покровском соборе, то там яблоку негде было упасть, правящий архиерей, митрополит Лука самолично провел отпевание. Именно там я вспомнил, как батюшка однажды сказал мне:

- Знаете, сын мой, вот не станет матушки и меня не станет...

- Ах, что вы такое говорите, батюшка! Как это не станет матушки и вас не станет?! – воскликнул я.

- Сын мой, я говорю о своей матушке, вашей бабушке, Татьяне Ивановне! - ответил отец.

И он не ошибся - в ночь на 17 ноября 2007 года не стало Татьяны Ивановны, отец тяжелее всех перенёс эту потерю, а почти через два месяца сам покинул этот мир… Эти две потери едва не убили меня... Я видел вас на кладбище, Даниэлла, вы под руку вели Габриэллу, видел вас, дорогая крёстная. Я сидел в чёрной машине с тонированными стёклами, вы потому не могли меня видеть. "Мерседес" чёрный у часовенки на кладбище помните? Именно в нём я и находился... После похорон отца я и сёстры улетели в Париж там мы постепенно пришли в себя. А матушка с её железной волей занялась делами здесь. Затем, полгода спустя сестрицы вернулись домой, дабы помогать матушке, а я остался в Европе, лечился дальше, работал, преподавал историю в колледже, в предместье Парижа. Я не забыл свою клятву у могилы отца, что поквитаюсь с тем, кто убил Андрея, и едва не убил меня. Я постепенно взял на себя всё руководство компанией, и держал свою руку на пульсе событий. В июле 2010 года неожиданно скончался Сильвестр Маркович Стрижемский. Я сразу понял, что тут что-то не так, и не ошибся. Тогда я уже знал, что обнаружил Кирилл, и то же самое обнаружил Владимир, исследовав тело Сильвестра Марковича. Когда слегла Габи, я был вне себя от отчаяния. Дело всё в том, что Габриэлла единственная, кроме батюшки моего, кто знал, что из-за врождённого генетического отклонения мне нельзя иметь детей. Это больше всего стало для меня ударом после очередного обследования во Франции, в клинике профессора де Жардена, там меня осмотрел и обследовал профессор-генетик де Пьерси, он-то и обнаружил у меня то отклонение с труднопроизносимым названием. Я взял себя в руки и, договорившись с Петром Моисеевичем держать связь, прилетел домой и господин Йоганс предложил мне место преподавателя истории и естествознания в кадетском корпусе. Я принял предложение, и сразу нашел общий язык с мальчиками. Девочки однажды пришли на мой открытый урок и завалили меня вопросами. Спустя год я улетел на плановое обследование и лечение в Париж, там меня и застало известие о смерти Габи. Я прилетел аккурат к похоронам, и матушка показала мне ваше письмо, где вы просили меня исполнить последнюю волю Габи, и я распорядился, чтоб её похоронили возле могилы моего отца... Это я оставил на могиле её букет её любимых роз... Тогда я и начал действовать. Я решил нанести Герману Станиславовичу сокрушительный удар... – продолжил рассказывать я.
Но в этот момент за дверьми послышался шум и голоса:

- Ах, ты батюшки-и-и! Откуда ж вы, миленькие здесь взялись?! – послышался удивлённый голос Гаврилы Семёновича.

- Проведите нас к Александру Платоновичу и госпоже Фионе! Скорее! - сказал звонкий, будто девичий голосок.

- Хорошо-хорошо! Сию минуту! Иван Федосеевич, позаботьтесь об охране от греха подальше! Ради всего святого!-сказал Гаврила Семёнович.

-О, не извольте беспокоиться, Гаврила Семёныч, после того несчастья, что приключилось с Александром Платоновичем мы глаз с него и его семьи и друзей не спускаем! - пророкотал Иван Федосеевич.

- И то, правда! Ну-с, пойдёмте, миленькие! - сказал Гаврила Семёнович.

Дверь отворилась, и вошел Гаврила Семёнович, ведя за руки двух чумазых мальчиков лет девяти-десяти, в порванной одежде. То были Ярик и Гриша... Я без труда их узнал.

-Вот, извольте видеть! Иван Федосеевич нашли! Они, бедняжки, видать со станции, тут недалече, которая имеется, напрямки сюда пришли! А Иван Федосеевич аккурат заднюю калитку проверить пошёл ну и вот... - сказал Гаврила Семёнович. 

И тут случилось неожиданное...