Уитмор Эдвард Нильские тени глава 21. 2

   21.2


   ***


   В задней части бунгало пастуха горел свет. Майор вошёл через калитку и, позванивая козлом, промаршировал по дорожке к кухонной двери, в которую тихо поскрёбся. Внутри загудел бас полковника, — «Да я шут, я циркач. Так что же?», — и дверь открылась.
   — Доброе утро, Гарри.
   — Доброе утро, сэр.
   — Чашечку чая?
   — Спасибо, не откажусь.

   Майор сидел за маленьким кухонным столом, склонив голову набок под нависающей полкой, а полковник расположился у плиты в другом конце комнаты. Покоробленные шкафчики, сделанные из упаковочных досок, — продукты неразделённой любви полковника к столярному ремеслу, — сомнительно украшали стены. Неокрашенный кухонный стол был завален обычным для полковника ассортиментом научных книг по ранней исламской каллиграфии, средневековому еврейскому мистицизму, движению Бахаи, персидским миниатюрам, Иерусалиму времён Второго Храма и археологическим находкам в Центральной Анатолии. Рядом с книгами уместилась тарелка с кексами, и майор выбрал один.
   «Тяжелее лапы Сфинкса», — подумал он. Полковник, задорно стуча протезом, прервал свой гудящий напев и крикнул через плечо.
   — Кусочек сыра к твоему маффину, Гарри?
   — Нет, благодарю вас, сэр.

   Полковник подошёл к столу с тарелкой сыра, и чашки с блюдцами покатились под уклон. Когда полковник развернулся и побрёл за чайником, майор извлёк из чашки дохлую муху. Хозяин вернулся, весело напевая себе под нос и исполняя танец шаркающего медведя.
   Один шаг вперед, финт в сторону, два шага назад и финт в сторону. Шаг вперёд, два шага назад.
   «Полковник пошёл рысью», — говорили о его танцах подчинённые. Танцами он баловался только перед завтраком и по-вечерам — бренди, сами понимаете.
   В руке полковник держал кусок беловатого разлагающегося вещества, жирного и крошащегося. Сунул кусочек в рот и встал у стола, покачиваясь на фальшивой ноге.
   — Сыр, — пробормотал он, задумчиво жуя. — А ведь примерно так когда-то выглядели наши предки; когда белковые молекулы только начинали работать над тем кусочком вещества, которое мы теперь называем Землёй. Заставляет задуматься, не так ли? Ты сказал, что хочешь кусочек, Гарри?
   — Думаю, нет.
   — Нет? А для меня завтрак всегда был главной едой. Старый сыр, первая трубка — и я готов явить себя миру. Но через полчаса начинаю скрипеть и хрипеть, и мне кажется, что я вешу тысячу фунтов…
   Сыр. Помогает мышлению; а мыши, говорят, его и не любят.



   Полковник был одет в вытянутые у колен мешковатые подштаники. И один, на живой ноге, носок цвета хаки. Рубашка полковника была заштопана в стольких местах, что выглядела снятой с жертвы мафиозных разборок. На голове набекрень сидела выцветшая яхтенная фуражка.
   Полковник сел за стол.
   — Какая погода на улице, Гарри?
   — Ясно, прохладно, ветра нет.
   — Прекрасно. Лучшее время дня. Гиппо пока не успели всё изговнякать, и воздух сладкий, и еда вкусная. Чуть попозже Каир — просто клоака. Точно не хочешь сыра?
   — Не сейчас, спасибо.
   — Нет так нет. Ну, значит чай.

   Майор кивнул. Полковник переставил протез в более удобное положение и налил чаю. После того как они добавили сахара, перемешали и отхлебнули, полковник принялся изучать тарелку с кексами на столе. Ущипнул один.
   — Хм. Я думал, что брал их на этой неделе, но, должно быть, это было на прошлой.

   Затем взглянул на одну из открытых книг.
   — Ну вот. Вы были на консультации у Сфинкса?
   — Он брат Колли, — выпалил майор.
   — ? — поднял брови полковник.
   — Брат Колли, — повторил майор. — Младший брат нашего Колли.

   Глаза полковника загорелись.
   — Это правда?
   — Да.
   — Как его зовут?
   — Джо. Джо О'Салливан Бир. Он использует полную фамилию. Транзитом с Аранских островов через десяток лет в Палестине и семилетний тур по Америке — в Египет.
   Кажется, он знает всех со времени своего пребывания в Палестине. Стерна, Мод и других людей, с которыми тогда работал Стерн. Я и не слышал о большинстве из них, но вы, вероятно, слышали.


   Глаза полковника ярко вспыхнули.
   — Хорошо, хорошо. И вот найдены одна или две главы утерянной рукописи… Брат Колли, значит. Какой он?
   — Ловкий. Спокойный. Со странноватой манерой выражать свои мысли.

   Полковник просиял.
   — Как будто у него не все дома? Или как если бы вы были в маленькой лодке в море — и небо и земля и вода двигались вокруг? Вверх и вниз и вбок…?

   Майор кивнул.
   — Так точно.

   Полковник засмеялся.
   — Колли был такой, значит «армянин» — правда его брат.
   — И ещё: есть что-то странное в том, как он смотрит на время, — продолжил майор. — Словно в его жизни нет прошлого, настоящего и будущего, а есть одно большое море времени.
   Мёртвые, например. Никто не кажется ему по-настоящему мёртвым; я говорю не о чистилище, как следовало ожидать от католика. Это гораздо более конкретно и, кажется, он думает об умерших как о внутренней части нас; в этом смысле. Они живы, потому что они — часть нас.

   — Хм. Очевидно, младший братец почаще Колли выпадал из люльки.

   Полковник улыбнулся.
   — Он пришёлся тебе по-душе, Гарри, не так ли?
   — Пожалуй.
   — Ну, это не удивительно. Колли был очень обаятельным человеком. И если его брат похож на него, только экстрасенсорнее, и если впервые встретится с ним у Сфинкса, да ещё в полнолуние…

   Полковник помолчал.
   — Брат Колли, — прошептал он. — Как удивительно.

   «Удивительная штука алкоголь, — думал майор, — из каких умных, уважаемых людей делает философов.»

   Полковник посмотрел на крошащийся в руке кусок сыра.
   — Да, любопытно. Так чего он хочет?
   — Встретиться с Блетчли.
   — И всё?
   — Да. Он опасается, что Блетчли просто убьёт его, если попытаться встретиться без предварительной договорённости.
   — Блетчли? Убьёт брата Колли?
   — Да. Лиффи уже мёртв; убит, потому что его приняли за Джо.

   Полковник был потрясён.
   — Что?
   — Да.
   — Но это неправильно. Это совсем неправильно.
   — И Ахмад тоже мёртв. Портье отеля «Вавилон».
   — Ахмад? Но он был хорошим парнем, и совершенно безобидным. Что происходит? не пойму.
   — И молодой человек по имени Коэн, — сказал майор. — Дэвид Коэн.
   — Из каирских Коэнов? «Оптика Коэна»?
   — Да. Очевидно, он был агентом Сиона и близким другом Стерна.
   — Ну конечно, он был другом Стерна, как и все Коэны. Это восходит ко времени отца Стерна. Но ради Бога, что происходит? Блетчли сошёл с ума? Как его люди могли перепутать Лиффи и Джо?
   — Похоже, Лиффи выдал себя за Джо. Выдал нарочно.
   — Зачем?
   — Чтобы дать Джо время прийти в себя после взрыва гранаты и смерти Стерна. Дать Джо шанс спастись.

   Полковник нахмурился.
   — Почему Лиффи сделал это?
   — Потому что Джо хорошо знал Стерна, а Лиффи чувствовал, что такова жизнь Стерна… как сказать? Что очень важно, чтобы Джо закончил начатое. Что для него, для Лиффи, это важнее всего на свете. Даже важнее, чем собственная жизнь.
   — Охренеть.
   — Да.
   — А Ахмад и молодой Коэн? Почему они были убиты?
   — Потому что они говорили с Джо о чём-то военно-секретном, или, по крайней мере, в монастыре так думали.

   Полковник глубоко нахмурился и ткнул трубку в рот. Майор понятия не имел, какие связи выстраиваются в мозгу начальника, и знал, что спрашивать пока бесполезно. Наконец полковник подался вперед и опёрся локтями о стол.
   — Значит, Лиффи пожертвовал собой, чтобы спасти Джо, так?
   — Да.
   — Но почему? Что там со Стерном? Я не понимаю, что ты пытаешься мне сказать.
   — Ну, у меня самого в голове это ещё не слишком ясно. Но кажется, что помимо того, что Джо пытался выяснить о Стерне, помимо этого, кажется, Лиффи чувствовал, что жизнь Стерна, Стерна…
   Ну, мне трудно это описать, может прозвучать мистически.

   Тон полковника был резок и нетерпелив:
   — Неважно, как это звучит, Гарри. Просто скажи это.
   — Кажется, Лиффи чувствовал какое-то особое значение жизни Стерна. Что его прошлое, его страдания и неудачи, двуличие и целеустремлённость — что всё это, всё, что связано со Стерном, складывается в совершенно другую вторую его жизнь. В нечто большее…

   Майор уставился в свою чашку.
   — …Для них, для Джо, Лиффи и других людей, о которых говорил Джо, жизнь Стерна — это своего рода рассказ обо всех наших надеждах и неудачах…
   Стремиться и делать, ошибаться и гибнуть.
   Идеалы могут привести к катастрофе, но держится всё на них…
   О, я не знаю, как сказать лучше.



   Щёлкнули часы. Полковник подскакал к ним, передёрнул висящие на цепочке гирьки в виде еловых шишек, уселся обратно, а потом протянул руку и ласково коснулся руки майора.
   — Жаль, что нельзя было взять на вашу встречу Джеймсона. Ну да ладно.
   Гарри, многое из того, что есть в этих моих книгах, можно назвать мистическим или оно считалось таким когда-то. Это просто слово, подходящее для вещей, которые мы пока не понимаем. Для кого-то другого те же самые вещи могут быть рутинным явлением. «У людей разные реальности», — как говорил Стерн, и тот факт, что одна из них истинна, не делает ни одну из других менее истинной… Что касается Стерна, он был человеком, который оказывал сильное влияние на всех, кто его знал. Люди инстинктивно чувствовали к нему большую привязанность, даже любовь. Но в то же время, рядом со Стерном ощущался какой-то неопределённый страх; страх, который, казалось, исходил от присутствия эмоций; эмоций столь глубоко противоречивых, что противоречия не могли быть разрешены.
   Что-то намекающее на вечные конфликты в человеке, столкновение божественной святости  и нашей дремучей природы… потому что таков был Стерн…



   Полковник кивнул. Он откинулся на спинку стула и принялся за трубку.
   — У тебя есть что добавить, Гарри?
   — Ну… Лиффи говорил Джо, что хотя бы один человек должен знать «всю правду о Стерне».
   — Свидетельствовать о делах его, — пробормотал полковник. — Да. И, конечно, когда Лиффи это сказал, Джо не понял, что тот собирается сделать?
   — Наверняка. Но я толком не расспрашивал. Джо просто разваливается на куски, стоит упомянуть о Лиффи. Хотя очевидно, что человек он сдержаный.
   — Да-да, я понимаю, — сказал полковник. — Это ужасное бремя для Джо, и он прекрасно это знает, и знает, что так будет до конца его дней. Но как всё это странно… Стерн, Джо, Лиффи… Люди из разных уголков мира, а линии их судеб пересекаются здесь, перед нами. Да…

   В тишине вспыхнула спичка. Майор почувствовал запах трубочного дыма и поднял глаза от чашки.
   — И что вы надумали?

   Полковник пыхтел.
   — Пока ничего. Расскажи-ка мне о вашей встрече с «пурпурным армянином» с самого начала.
   Чтобы я знал, от чего плясать, когда буду говорить с Блетчли. Но также, честно говоря, и по моим собственным причинам.


   Из ходиков высунулась кукушка и объявила утро.





   ***


   К тому времени, как майор закончил постоянно прерываемый полковником рассказ, начался новый день. Оба разведчика выглядели измученными. Внезапно полковник ударил кулаком по столу.
   — Уотли, — воскликнул он, — Уотли. Это его рук дело, я в этом уверен. Блетчли, должно быть, передал дело ему, а боевики Уотли столкнули одного человека с крыши, засунули другого под грузовик и сделали из третьего дуршлаг. Чёрт побери, Уотли. Чёртов мелкий сопляк. Блетчли проводит большую часть времени в поле, добросовестно дрессируя своих агентов, а что делает Уотли в монастыре, когда остается за главного? Что он делает, спрашиваю я вас?



   Майор опустил глаза. Ему доводилось слышать, как другие говорили об Уотли с отвращением, но полковник — никогда; честь мундира. Или сутаны?
   — Переодевания, — прошипел полковник. — Это адская игра Уотли. Оставьте его на минуту в покое, и он залезет во власяницу, обвяжется куском верёвки и притворится, что он воинственный монах из Тёмных веков, или, что ещё хуже, аббат из триста каких-то годов григорианского календаря,* сражающийся за победу одной доктрины первых веков христианства над другой. Делает вид, что прокладывает себе путь через все тонкости Арианской полемики, или что-то в этом роде. А на самом деле — держит на стене карту, показывающую, какие части Европы и Северной Африки на стороне ангелов, на его стороне, а какие на стороне Ария и дьявола. Люцифер и ересиархи в одном лагере, а истинные защитники веры — в другом.
   Арианство и арианская ересь сегодня? Бог и его сын — одно и то же существо? Не одно и то же вещество? Какая чушь. Вернитесь достаточно далеко, и мы все — одно и то же вещество, просто много сыра.
   И как Уотли вообще пришёл к этим иллюзиям? Просто потому, что Ариан звучит так же, как Ариец? Я думал, что только шизофреники и поэты страдают фантазиями созвучий.
   Злой вздор это всё. Уотли и его благовония, и его кадила, и свечи, и гремящий «мессой Баха си-минор» орган, и послушники, шуршащие туда-сюда. И помощники, выдающие себя за ожидающих аудиенции монахов, а на деле ожидающие приказа убивать. И заодно — индульгенцию.
   На что это похоже? Да на безумие, порочное безумие переодевалок. Что в мужчинах заставляет их делать это во время войны или в любое другое время? Разве они не успели насытиться этим в детстве, когда расхаживали, прятались и скакали в костюмах Робин Гуда и д`Артаньяна? Притворство — это ужасно. Война — это не воплощение мечты маленького мальчика. Война не для того, чтобы дать взрослым мужчинам шанс вновь стать маленькими мальчиками, устраивающими беспорядки в детской.


   Полковник свирепо посмотрел на майора.
   — По крайней мере, так не должно быть. Чорт бы побрал этого Уотли и ему подобных. Чорт бы его побрал, вместе с его пергаментными картами, костюмами, благовониями и органной музыкой, с его подкрадывающимися на цыпочках монахами:
   «Да, ваша милость, нет, Ваша Милость, в жопу с удовольствием, Ваша Милость.»*
   Правда в том, что этот человек хочет жить в четвёртом веке. И он в нём живёт!
   Упиваясь праведным послушанием и благочестием и мракобесием Тёмных веков. Он свято постится в какой-то грязной дыре под монастырём, которая якобы была кельей Святого Антония.
   Радуясь побоям, прежде чем отдать очередной приказ на отлучение и убийство во имя Отца и Сына и Святого Гостя.
   Благочестие и власть. Самоуверенное убийство и отвратительное бичевание, которое к нему прилагается. Вся власть в детской, в нашем-то возрасте. Вся власть принадлежит маленькому мальчику, который выковыривает между пальцев ног грязь, нюхает палец и хихикает над игрушками.


   Лицо полковника потемнело.
   — А другая сторона невыразимо хуже. По крайней мере, мы не делаем из отклонений норму, как нацисты. Даже Уотли не может сравниться с этой нацистской толпой. Нацисты ненасытно жаждут черноты. Они хотят назад, в прошлое, чтобы там, в первобытном мраке, рыскать животными стаями. Обонять и гнаться за запахом крови. Резня!
   Зверь внутри может быть и в состоянии ощущать мир. На мгновение или два, с помощью Баха или Моцарта. Убейте достаточно «других», «посторонних» и у вас будет иллюзия бессмертия, потому что все вокруг вас умирают.
   Цивилизованный народ! немцы. Одна из лучших музыкальных композиций в истории человечества служит утешением зверю.
   Проклятые немцы, проклятый Уотли, чорт. Всё не так просто, как было раньше. Или наоборот? Может быть, раньше, — очень давно, — так всё и было?
   Но, чорт возьми, проблема в том, что Уотли, когда он не играет в свои игры — хороший штабной офицер. И поэтому Блетчли, вероятно, не смог бы избавиться от него, даже если бы захотел. Уотли очень старательный, тщательный и трудолюбивый, почти как…


   Полковник помолчал.
   — Интересно, почему эти черты характера принято ассоциировать с немцами? Тщательный… прилежный…
   эти черты в нашем веке сделались опасными. Как будто больше нет места для шаткого человеческого фактора. Кажется, что превратить людей в автоматы, в роботов — это то, чего общество хочет сегодня. Под номерами: один, два, три…



   Полковник пососал трубку.
   — Уотли даже говорит про себя, что «по природе своей, я вовсе не агрессивный человек». Просто соревнование… Он, кстати, был хорошим спортсменом до того, как потерял правую руку…

   Полковник внезапно застонал и наклонился, чтобы поправить протез. На его лице появилось выражение смирения.
   — Чорт, — пробормотал он, — вот и всё. Я готов ко всему. С этого момента я принимаю то, что приходит, и справляюсь с этим, как могу. Завтрак окончен.

   Полковник посмотрел на часы.
   — Пора привести себя в порядок. Я позвоню Блетчли, как только доберусь до офиса. Не думаю, что он откажется встретиться с Джо. В конце концов, Блетчли был большим поклонником Колли, и наверняка именно Блетчли впервые наткнулся на имя Джо в досье Стерна. Блетчли должен был знать, что делает, и я не могу представить, что он хотел бы доставить Джо серьёзные неприятности; намеренно. Может быть, Блетчли и нужно что-то уладить с Джо, но не отправить на тот свет, конечно.
   Это Уотли наворотил чёрт-те чё.

   Полковник выбил трубку.
   — О, между прочим, Гарри. Я полагаю, ты пропустил то, что я говорил об Уотли, мимо ушей.
   — Не слышал ни слова, полковник.
   — Хорошо. Ну тогда…



   Майор был готов уйти, но колебался. У него сложилось впечатление, что полковник не закончил.
   — Что-нибудь ещё, сэр?

   Полковник направил на него чубук.
   — Н-нет, не совсем.

   Он бросил взгляд на трубку и положил её на стол. На лице полковника смешались сожаление и тоска, к чему майор не привык. В бесформенном нижнем белье и старой фуражке полковник вдруг стал выглядеть таким несчастным.
   — Молчание, — пробормотал полковник… — Почему в нашей жизни так много тишины?

   Он посмотрел на майора.
   — Я когда-нибудь говорил тебе, что мне предлагали командовать монастырём? Не напрямую, это был слив информации, но…

   Майор покачал головой.
   — Но я не понял, — пробормотал полковник. — Это было несколько лет назад. У меня есть все данные для этого, несомненно. Даже протез…

   Полковник попытался улыбнуться с грустным выражением лица.
   — Но я не понял намёка. Следовало проявить инициативу, а я…
   То был вежливый способ отклонить недостойного, полагаю. Поэтому они решили назначить Блетчли, хотя у него недоставало опыта. И в качестве помощника они дали ему Уотли, потому что Уотли такой тщательный. А мне вместо Монастыря дали жуков-плавунцов.
   «Это больше по вашей линии, — сказали они. — Оперативная работа по учебникам и гораздо больший штат сотрудников…»
   Монастырь, лакомый кусочек… увы.
   Не то чтобы Блетчли не заслуживал этой должности, он её заслужил. Он хороший работник, и никто не станет отрицать его добросовестность. И, возможно, они были правы насчёт меня, насчёт моей пригодности к той работе, которую выполняет монастырь. Но всё же…


   Полковника посмотрел на стол и покачал головой.
   — И так Блетчли получил монастырь, и после этого он видел Стерна гораздо больше раз, чем я. И также гораздо больше раз видел Колли; который, кажется, ему особенно нравился…

   Рука полковника медленно потянулась к куску сыра на столе и, рассыпая крошки, взялась теребить маленький кусочек.
   «Энигма, — прозрел полковник. — Вот что стоит за всем этим.
   Почему Стерн вообще узнал про «Энигму»… И Блетчли узнал, что Стерн знает, и вырыл имя Джо из досье Стерна.
   Но как Блетчли узнал о «польской истории Стерна»? Среди моих вроде нет никого, кто бы…
   Если только Стерн сам не сказал кому-нибудь. И этот кто-то настучал Блетчли.
   И Джо теперь… если Джо узнал об «Энигме», то Блетчли не сможет его отпустить. У Блетчли нет выбора. Он согласится на встречу с Джо, и…
   Ну, может быть, лорды-баскервили были правы, что поставили на эту должность Блетчли. Может быть, он лучше подходит для таких вещей, чем я. Ведь Джо — брат Колли, я бы не смог…»



   Полковник взглянул на майора и, грустно улыбнувшись, пожал плечами.
   — Я задумался, Генри, — сказал он, — к делу это не имеет никакого отношения. Итак, я позвоню Блетчли и объясню ему ситуацию, как только доберусь до офиса. Уверен, он согласится на встречу.

   Майор нетерпеливо кивнул.
   — Только я — Гарри, сэр.
   — Да-да, хорошо…

   Полковник, кряхтя, поднялся из-за стола. Постоял некоторое время, глядя на книги и утверждая культю в протезе.
   — Что ж, Гарри, пора начинать день.
   Стыдно сказать, но я уже чувствую себя так, как будто вешу тысячу фунтов.
   Каким-то незаметным образом всё хорошее в жизни заканчивается до того, как мы осознаём потерю…





   ***


   Майор сидел за столом, когда ровно в полдень зазвонил телефон. Майор взял трубку и поздоровался. Полковник, сидящий в углу, навострил уши.
   — Бродячий менестрель, майор, — послышался тихий голос, — Как там моя просьба об аудиенции у фараона?

   Майор назвал Джо время и место.
   — После захода солнца, говорите? Ну, для меня подходяще. Большая часть моих делишек в Каире велась ночью. В силу природы нашего бизнеса может быть, как думаете?
   — Согласен, днём-то в плаще жарковато. Кхм. К сожалению, место вашей встречи с Блетчли не будет обставлено столь драматическими декорациями, как накануне — консультация у Сфинкса.
   — Нет… Ну что ж, «не всё коту масленица».
   На тропинке жизни мы высвечиваем фонариком знания только клочки пути, а Сфинкс — слишком большая концепция для любого из нас, и потому не годится посещать его каждую ночь.
   Слишком большой, и слишком твёрдый орешек. Непостижимое до поры до времени понятие, как жизнь и многое другое; до окончания отведённого срока и встречи «в Самарре»…



   Связь оборвалась. Майор повесил трубку и посмотрел на начальство. Полковник кивнул, поднялся.
   — Мы сделали всё, что могли, майор. Остальное зависит от Блетчли.

   И похромал в свой кабинет.
   «Бесстыдный Гарри, — думал он, — «Сфинкс»! видите ли, типа я не догадаюсь. Достаточно легко понять, что ему понравился Джо, но личные пристрастия — это не то, что нужно в военное время.»
   И внезапно полковнику пришёл на память образ довоенного прошлого, из времени арабского восстания в Палестине. Образ Колли, прибывшего ночью на аванпост еврейских поселенцев в Галилее. Колли тогда появился недалеко от ливанской границы, чтобы обучать народные дружины и организовать то, что позже станет спецотрядами Палмаха.*
   Такси с выключенными фарами, задние фонари на передней части автомобиля, чтобы запутать врага. И два молодых будущих помощника Колли, Даян и Аллон, приближаются к таинственному такси и видят маленькую худощавую фигуру, выпрыгивающую из машины с двумя винтовками, Библией и барабаном, англо-еврейским словарем и канистрой с пятью галлонами рома.
   «Чутьё, — подумал полковник, — другого слова не подберу. У Колли было чутьё…»
   Он улыбнулся воспоминанию, затем подумал о Джо и потерял улыбку.

   «Кончено, — подумал полковник. — Какой позор. Всё кончено для Джо. Смерть ни за что… но, конечно, из-за тайны «Энигмы» не может быть никакого другого решения по делу Стерна. Блетчли может делать только то, что должен; закончить дело и закрыть его этими ужасными словами: «выживших свидетелей нет». «И будь, что будет». Но всё же…»

   Полковник вошёл в свой кабинет, закрыл дверь и прислонился к ней спиной, вспоминая переданный майором вопрос Сфинкса:
   — …Кто знает, какое зло таится в сердцах людей?

   «Ну Сфинкс, он конечно, как спросит. Сфинкс… Но кто из действующих лиц на самом деле Сфинкс? Или все…? как в «Восточном экспрессе» леди Агаты.»






* - after the birth of Mary
* - Yes Your Grace, No Your Grace, Up-my-arse-with-pleasure Your Grace.
* - the Special Night Squads of the Palmach
* - Dayan and Allon