Лазоревый камень

  Ах, как бы вернуть то чудесное время!
  Дома тогда были ниже, деревья раскидистей, люди добрей и красивее, а машины ездили медленно.
  Я помню себя мальчишкой. Каким живым, непоседливым и бойким я был! Каким подвижным умом, яркой фантазией и чистой непосредственностью обладал я, десятилетний паренек с зелеными глазами и русой головой. Я был юным богом рыбалки, коньков и настольного тенниса. Богом, который хотел осчастливить собою весь свет, ворваться в бескрайнее «завтра» и лепить, созидать целый мир, имея под рукой только пачку потертых фантиков, горсть карандашей и воздушного змея. И Господь позволял мне быть маленьким богом до тех пор, пока я сам верил в свою нехитрую безграничную силу.
  Я хорошо помню их: Тома, Стюарта, Барбару и Эдди. Моих друзей. Закрываю глаза и как сейчас вижу наш тихий зеленый город. Он был отделен от целого света большим лазурным заливом, что простирался, сколько хватало глаз: от песчаного теплого берега – до самого горизонта. Я любил вглядываться вдаль до тех пор, пока меня не охватывало ощущение того, что черта горизонта и воды залива плавно перетекают в небо и плещутся уже там.
  Длинный пологий берег сплошь был усыпан ослепительно белыми ракушками. Мы частенько бродили вдоль воды, по лодыжки утопая в мягком горячем песке, и собирали их. Но прекраснее всего было отыскать большую продолговатую морскую раковину. Очень здорово прикладывать такие ракушки к уху и завороженно слушать, как в них шумит море и гулко поет ветер. Каждому хотелось отыскать такую.
  Уходя с пляжа, море мы всегда уносили с собой в пустотелых красивых раковинах.
  Соленый ветер дул на сушу порывисто. Он пах зелеными и бурыми водорослями, глубиною и свежею рыбой. А может, это рыба всегда пахла морем?.. Кто знает…
  Мы обожали часами гулять по берегу, смотреть на волны и облака, при этом неторопливо беседуя. И ничто не тяготило нас, ничто не омрачало наших мыслей. Мы просто шли. Просто сидели на берегу. Просто жили.
  Том всегда любил что-то негромко насвистывать. Я втайне восхищался этим его умением выводить замысловатые мелодии, а сам, как ни старался, не мог насвистеть даже самую простую детскую песенку. Возможно, мне не хватало упорства или таланта.
  Я помню Тома. Самый высокий среди нас, стройный, даже немного худощавый. Он был гибок, как ореховый прут, и ловок, как белка. С его чуть вытянутого скуластого лица почти никогда не сходила лукавая улыбка. Тогда он казался мне сплошь золотистым: золотистый загар, золотистые волосы. Даже в его темно-серых глазах играли веселые солнечные крапины.
  Стюарт запомнился мне в первый день школьных каникул. Он тогда прибежал ко мне в час полуденной жары, чтобы сообщить нечто интересное. Его полное веснушчатое лицо словно светилось изнутри. Он откинул со лба рыжие волосы, мокрые от пота, и схватил меня за руку: «Трэвис! Трэвис! Пойдем скорее, я тебе сейчас такое покажу!»
  И мы побежали по широкой мощеной улице, которая вывела нас к магазинчику за углом.  Здесь работала мама Стюарта – миссис Коллинз – слегка полная, но милая женщина. Она позволяла нам иногда сидеть в магазине и греться, если дождь заставал нас на улице. Мы любили дождь, потому что в такие дни миссис Коллинз угощала нас печеньем и горячим шоколадом.
  Летом, когда припекала жара, продуктовый магазин превращался в небольшое кафе. Отец Стюарта выставлял на улицу высоченные одноногие круглые столики, а на витрине, как по волшебству, возникали лимонад и мороженое.
  Но в то лето случилось нечто особенное. В магазине миссис Коллинз появился музыкальный шкаф (так мы его называли). Это восьмое чудо света Стюарт показал мне в июле. Чудо блестело матовым стеклом и полированным деревом. Мы с интересом разглядывали шкаф, пересчитывали количество пластинок, всегда сбиваясь на втором десятке, и прикладывали ухо к стеклу, пока мистер Коллинз не прикрикнул, чтобы мы не ломали дорогой  автомат и не совали в него свои хитрые пальцы. Он так и сказал – «хитрые пальцы»!
  А как было здорово по воскресеньям сидеть у фонтана в Центральном сквере и есть мороженое! Я навсегда запомнил вкус того мороженого как вкус утраченного счастья.
  Однажды, в конце учебного года, когда хочется гулять и не хочется учиться,  мы со Стюартом сбежали с уроков все в тот же Центральный сквер и попали на музыкальный фестиваль «Кленовые листья». На почти произвольной, наспех сколоченной сцене, репетировали наши любимчики – школьный ансамбль выпускников. Плохо помню его название,  кажется, The Blots, но прекрасно помню, как они терзали гитары, подражая очередным The Elegants. Мы в душе завидовали им, и не только потому, что их пускали на сцену, а большей частью от того, что они уже заканчивали школу.
  А еще в мою память осколком перламутровой морской раковины врезался тот день. Мы с ребятами гуляли вдоль залива. От него веяло свободой и прохладной свежестью. Солнце ласкало лучами воду, дробясь в ней на миллионы бликов, которые бегали по нашим лицам и плечам, путались в волосах, и подпрыгивали, словно живые.
  Я и Барбара шли рядом, взявшись за руки. Том и Стью резвились неподалеку, бросаясь друг в друга крупнозернистым золотым песком. Младший брат Барбары – Эдди – бегал рядом по колено в воде, то обгоняя нас, то оставаясь позади. «Трэвис, смотри!» – внезапно воскликнула Барбара, указывая себе под ноги. Она присела на корточки и достала из мокрого песка что-то маленькое и блестящее. Том, Стью и Эдди сбежались на крик. Всем хотелось изучить находку. Барбара держала на ладони причудливой формы камушек. Он был удивительного, лазоревого цвета и сиял, словно драгоценность. Более красивого камня мне в жизни не доводилось видеть. Барбара тогда подарила мне его. На счастье. «Пусть он принесет тебе удачу, – весело сказала она, – И пусть мы никогда не расстанемся!»
  Милая Барбара! Я помню эти слова, твое доброе личико, твои глубокие глаза цвета найденного камня. Я до сих пор храню твой заветный подарок. И, может, именно те твои далекие слова… Может, именно они хранят меня.
  То памятное лето было для нас последним. Сначала я подхватил воспаление легких и с месяц провалялся в больнице. Потом родители повздорили, и мама подала на развод. Пришлось уехать с ней в чужой незнакомый город. Спустя много лет я вернулся сюда, к побережью и небу, но время беспощадно смешало в единую серую массу все перламутровые краски прошлого.
  Где вы сейчас? Какими стали? Помните ли вы меня и все, что было, так, как помню я?... Мне захотелось вернуть потерянное. Захотелось вновь увидеть их, хоть на миг.
  В глубине книжного шкафа я нашел толстый потрепанный телефонный справочник. Старшая сестра Джессика когда-то научила меня гадать по такому вот справочнику. Закрываешь глаза, формулируешь про себя заветное желание, открываешь на любой странице и тычешь пальцем в один из номеров. Если тебе на том конце провода отвечают «Алло», значит, желание не сбудется, если говорят «Да» или «Я Вас слушаю», то сбудется. Никто не подходит к телефону или короткие гудки – загадать другое желание. Одно время я сильно увлекался этим гаданием. Когда отец узнал про такие проделки, он надрал мне уши. Самое интересное – справочник никогда не лгал.
  Я понимал: может быть, это глупо снова гадать по справочнику. Но на этот раз я не стану полагаться на волю случая, а просто обзвоню всех Стюартов Коллинзов и Томасов Макаллистеров. Единственное, что смущает меня – фамилия Барбары. Она наверняка вышла замуж.
  Я отыскал адреса и телефоны семи Стюартов Коллинзов и пяти Томасов Макаллистеров. Наткнулся на пару автоответчиков. Пришлось наболтать ту нехитрую речь, которую я составил. По одному из номеров не удалось дозвониться – никто не подходил. По другому – ответил молодой женский голос, который сообщил, что мистер Макаллистер не может подойти к телефону, поскольку прикован к постели ревматизмом. Этот Томас Макаллистер оказался глубоким стариком.
  Наконец, мне улыбнулась удача. После долгих гудков и пощелкивания я услышал в трубке сиплый прокуренный голос.
- Алло…
- Здравствуйте! Я говорю с Томом Макаллистером?
- Да… В чем дело?
- Возможно, я ошибся номером, и Вы не тот Том Макаллистер, которого я ищу…
- Я ничего не понимаю. Кто это?
- Меня зовут Трэвис Брэйди. Двадцать пять лет назад я жил в этом городе и дружил с высоким русоволосым мальчишкой по имени Том Макаллистер. Я понимаю, прошло много времени, но мне захотелось…
- Вам больше  заняться нечем?! Я…
- Прошу Вас, не злитесь. Это не розыгрыш. Трэвис Брэйди! Это имя Вам знакомо?
На том конце провода повисла тяжелая тишина.
- Может, и знакомо. Было что-то… Да…
- Мы гуляли вдоль залива, собирали ракушки. А с нами – Барбара, Стью и Эдди…
- Кажется, помню…
- Чудесно! Это просто чудо, что я нашел тебя! Такая тоска напала, захотелось вас всех отыскать… Может, это и глупо…
- Извините, я жду из Чикаго очень важный звонок.
 В трубке заныли короткие гудки. Я слушал их далекие надрывные всхлипы и почему-то не находил в себе сил положить трубку. Словно верил, что снова услышу чей-то голос.

***
- Алло!
- Добрый день. Стюарт Коллинз?..
- Да. Здравствуйте.
- …
- Алло! Говорите, я Вас слушаю.
- Вас беспокоит Трэвис Брэйди…
- Брэйди? Из налоговой?
- Нет, я просто Трэвис Брэйди. Я ищу друга детства, Стюарта Коллинза. Возможно, это Вы и есть. Простите, что отнимаю у Вас время…
- Друг детства? Вряд ли…
- Это было давно, четверть века назад. Мы учились в одной школе. Летом гуляли по пляжу, смотрели на море. У матери Стюарта был небольшой магазин недалеко от Центрального сквера…
- Постойте. У моей матери действительно был магазин… Повторите, как Вас зовут?
- Трэвис Брэйди.
- Как же! Помню! Трэвис!.. Откуда ты взялся?
Я не знал, как ответить на подобный вопрос.
- Ты общаешься с Томом Макаллистером?
- Не-ет… Ну что ты! Мы не виделись с тех пор, как он окончил колледж. Я слышал, что он сейчас – крупная шишка.
- Слушай, а Барбару и Эдди – помнишь?
- Да. Барбара, кажется, снова выскочила замуж. Все никак не уймется. Это мне сестра рассказывала. Они созваниваются иногда. Теперь она, кажется, Барбара Эшер. А Эдди совсем слетел с катушек. Я слышал, он сейчас в тюрьме. Если ты и с ним захочешь пообщаться, то придется носить передачки или подождать лет этак… пять.
- Я бы мог навестить Барбару…
- Ну-ну… Знаешь старый кирпичный дом, что недалеко от пристани? Мм… там еще церковь напротив…
- Знаю!
- Вот там она и живет. Но тебе не советую туда соваться. Делать там нечего. Скажи лучше, чем занимаешься?
- Путешествовал вдоль побережья поездом…
- Я имею в виду работу.
- Так… Перевожу статьи… Подрабатываю в редакции журнала. Работа не прибыльная, но мне нравится…
- Ясно. А я открыл свою небольшую фирму, занимаюсь продажей мебели. Если тебе нужен шкаф или новый гарнитур, я могу подсказать что-нибудь…
- Нет, спасибо. Знаешь, Стью, извини, у меня что-то голова разболелась. Я позвоню тебе как-нибудь потом, ладно?
  Я соврал, и мне было противно. Но я не хотел продолжать разговор, которого ждал двадцать пять лет.

***
  Как не помнить тот старый кирпичный дом!  Раньше там жил наш учитель английского, мистер Московиц. Район был довольно неуютный и словно затерянный во времени.  В старом доме всегда сдавались дешевые квартиры, и я удивился тому, что Барбара живет именно там.
  В поисках странного клада, зарытого памятью, я решил идти до конца. Проехав пять остановок, я вышел на пристани и, повыше подняв воротник пальто, повернулся спиной к морскому осеннему ветру. Не без труда мне удалось различить скромный шпилек церкви, затерявшийся среди новых высотных построек. Я пошел ему навстречу. Церковь не изменилась: была все такой же печальной и строгой. Сейчас она, почему-то, вызывала особенно тягостное ощущение. Кирпичный грязно-рыжий дом тоже был на месте. Я поднялся по ступенькам и позвонил. Мне открыла сухая ухоженная старушка в нарядном переднике. Я назвал имя Барбары, и хозяйка подтвердила, что такая снимает у нее комнату на втором этаже. Я обрадовался и попросил позвать ее. Заходить в дом самому мне почему-то не очень хотелось.
  Минут через десять ко мне вышла невысокая женщина с заспанным лицом.
  В первое мгновение я был неприятно поражен произошедшей с ней переменой. И дело не в годах, пролетевших мимо и унесших молодость. Дело не в морщинах. Я думал, что глаза не стареют…
  Я назвал ее по имени, и она изменилась в лице. Как будто что-то поняла шестым чувством. Встревожилась, словно давно не слышала звуков своего собственного имени. Выслушав мой короткий и сбивчивый рассказ, Барбара недоверчиво отшатнулась. Я не мог разобрать: она не помнит меня или не верит мне?
  Неужели люди иногда возвращаются, через столько лет?.. Неужели старые раны не затягиваются, а старые имена оживают?… Не знаю, как бы я сам поступил на ее месте.
  Я достал из кармана тот самый особенный камушек, по-прежнему пронзительно лазоревый и сияющий. Протянул его ей на ладони.
- Помнишь… Барбара. Ты подарила  мне его когда-то давно, одним чудесным летом, на берегу залива. Ты сказала тогда: «Пусть он принесет тебе удачу, и пусть мы никогда не расстанемся». Он принес мне удачу, Барбара. Это самый дорогой и красивый подарок, когда-либо полученный мною.
  Я смотрел на нее и не мог себе представить, что в этой угрюмой женщине спит моя маленькая Барбара. Ее отняли у меня. Ее больше не существует! Как нет Тома, Стью и Эдди. Они умерли, и только моя память обладает властью – воскресить их.
  Барбара сказала, что не помнит меня.

***
  Сам не заметил, как пришел к берегу залива. В небе высыпали яркие осенние звезды. По воде бежал невеселый лунный свет. Песок в этом свете казался серебристо-голубым. Остывший пляж был пуст, и только ветер бродил вдоль воды.
  Спустя столько лет я пришел на тихое священное место, где покоятся мои друзья, а с ними – и мое детство. Я долго стоял без движения, глядя в иссиня-черный простор. Меня охватила какая-то странная, светлая грусть. Такое чувство возникает порою, когда стоишь у забытой могилы.
  Я вдохнул полной грудью морской обжигающий воздух и крикнул, точнее, позвал, так громко, насколько хватало сил: «То-ом! Стью-ю! Бар-ба-ра-а! Эдди-и!»
  Мне никто не ответил. Ветер легко подхватил мои слова и унес их куда-то ввысь, а, может, к морю. Я присел на корточки, достал из кармана камушек, похожий на искру, и зарыл его в мокрый соленый песок. Несколько минут я посидел рядышком, мысленно прощаясь, встал и побрел прочь.
  Вскоре на длинном безлюдном пляже не стало слышно моих шагов, меня здесь навсегда не стало, и море, плавно накатившись на берег, смыло с песка мои еле приметные следы…