Еврейская сага. Роман Часть IV

                Глава 12

                1

    Жизнь знаменитого и востребованного музыканта расписана на многие месяцы вперёд. После свадьбы Илюша выступил с израильским филармоническим оркестром с концертами в Хайфе, Иерусалиме и Тель-Авиве, а в августе улетел на месяц в далёкую загадочную Австралию, где ждал его верный обаятельный импресарио. Герберт Шлиман ещё в прошлом году сосватал его своему немецкому другу Штюрмеру, руководившему там крупной антрепренерской компанией. Вместе они совершили гастрольное турне по стране - Сидней, Мельбурн, Брисбен, Перт, Канберра, Аделаида, перелёты и поездки по скоростным автострадам, прекрасные гостиницы и полные концертные залы. Везде аншлаги, восторженные статьи в газетах и телевизионные интервью. Из Сиднея в Бомбей вылетели на одном самолёте. В аэропорту попрощались. Илюша перебрался на самолёт, летящий в Тель-Авив, а Шлиман - на прямой рейс в Германию.
    Почти полтора года сотрудничества сблизили их, двоих таких разных во всём людей. Илюше импонировали безукоризненная честность импресарио в финансовых вопросах, умение вести дела и абсолютное отсутствие антиеврейского душка и предубеждения. Герберт искренне любил своего юного друга, не раз проявлял к нему отцовские чувства и, обладая здоровым чувством юмора, нередко подшучивал и подтрунивал над ним.
    Израиль встретил Илюшу жарким хамсином, какой в сентябре нередко накатывает из пустынь северной Африки или Аравийского полуострова. Яна была уже дома, когда он, толкнув входную дверь, вошёл в гостиную.
    - Папа, папа! - воскликнула Анечка, и, подбежав, обняла ручонками его ногу.
    - Я тоже рад, доченька.
    Он поднял её и поцеловал в щёчку. Из кухни появилась Яна в цветастом ситцевом халате, прикрывающем аккуратный живот. Он сделал шаг навстречу и обнял жену.
    - Как ведёт себя наш малыш?
    - Пока хорошо, собирается с силами.
    - Прекрасно. А я проголодался. Есть что-нибудь для меня?
    - Дерунчики. Ещё тёплые. Ты же их любишь.
    - Я их обожаю, Яночка.
    Илюша отвёз чемодан в спальню, переоделся, помыл руки и вошёл в кухню. На столе уже стояла тарелка с одуряюще пахнущими дерунами. Он с удовольствием проглотил их один за другим, окуная в сметану. Потом вместе пили чай с медовиком, купленным в магазине «Инглиш кейк», и вели неспешный разговор.
    - Ты кенгуру видел?
    - Только на картинках. Поездка оказался очень напряжённой. На сафари не было времени. Как твои?
    - В порядке. Они дважды приезжали и ходили в парк с Аней.
    - Помнишь, перед гастролями мы говорили о покупке квартиры? Так вот, на моём банковском счёте накопилась приличная сумма. По моим подсчётам, нам потребуется совсем небольшая ипотечная ссуда.
    - У нас скоро появится сынок, а дочка ещё маленькая. Я люблю свою работу и не собираюсь её бросать. Поэтому квартира должна быть недалеко от детского сада и моего проектного бюро.
    - Будет так, как пожелаешь, дорогая. У меня только одно условие. Я хотел бы купить рояль. Возникает вопрос: как мне его внести в квартиру.
    - Я знаю несколько строек в Рамат-Гане. Два года назад это были наши проекты. Один дом мне понравился. Невысокий, всего пять этажей. Но на крыше пентхаус с террасой.
    - Ты просто читаешь мои мысли, дорогая.
    - Это телепатия, милый. Я знаю, где их контора. Илья, надо срочно туда ехать. Будет жаль, если они его уже продали.
    Они быстро собрались и, подхватив Анечку, игравшуюся с куклой в детской комнате, спустились на улицу и сели в машину Яны. Офис по продажам был ещё открыт. Худощавая женщина средних лет в брючном
костюме поднялась из-за письменного стола у окна и скрылась в кухоньке.
    - Садитесь, я сейчас, - раздался оттуда её приятный с хрипотцой голос.
    Она вернулась с чашкой кофе, поставила её на стол и приветливо взглянула на них.
    - Кофе будете?
    - Спасибо, мы только что пили, - ответила Яна. – Как тебя зовут, милая?
    - Яэль.
    - Очень приятно, Яэль. Мы к тебе вот по какому делу. Я знаю, что в этом доме есть пентхаусы. Они проданы?
    - Один продан и уже даже заселён. К вашему счастью, второй пока нет. Был недавно мужчина, очень хотел, но второй раз не появился. Дороговато ему.
    - Слава Всевышнему! – воскликнула Яна. – Илюша, хочешь посмотреть?
    - Не мешало бы.
    - Тогда пошли, - сказала женщина.
    Дом находился рядом, только перейти улицу. Уже работал лифт, и они поднялись на пятый этаж. Ключ щёлкнул в скважине замка, бронированная дверь легко подалась и они вошли в просторный салон.
    - Квартира пятикомнатная, большая терраса, два туалета, ванная комната. Очень советую брать. Поверьте моему опыту, выхватят из-под носа.
    - Я пианист и собираюсь приобрести рояль. Как, по-твоему, его сюда занести.
    - Лестничный пролёт довольно широкий, наверно, удастся и по нему. Если нет, то кран станет под домом и поднимет его на террасу. Смотрите, какие широкие балконные двери. Здесь уже проблем не будет.
    - Видишь, Илюша. Эта комната будет твоим кабинетом. Остаются три спальни, одна наша, а две другие для детей.
    - Яэль, давай поговорим о покупке, - произнёс он. – Квартира мне нравится.
    Они вернулись в контору и сели вокруг стола.
    Адвокат по семейным делам, который вёл дело о разводе, рекомендовал Яне своего приятеля.
    - Яна, Йонатан - опытный юрист и порядочный человек. Можешь на него положиться.
    - Спасибо, Дов. Я ему сейчас позвоню.
    Яна договорилась с ним о встрече. Назавтра они подъехали к нему в офис.
Тот оказался представительным мужчиной лет тридцати пяти с маленькой аккуратной бородкой.
    - Я займусь договором, а вы получите от банка подтверждение о готовности предоставить вам кредит и перевести деньги с вашего личного счёта на счёт строительной компании, - сказал Йонатан.
    - Когда это нужно сделать? – спросил Илюша.
    - В самое ближайшее время.
    На следующий день Илюша договорился с банком о «машканте»*.  Трудней оказалось получить согласие на перевод на счёт продавца большой суммы заработанных им денег.   
    Через неделю адвокат и Яэль закончили составление договора о покупке. Они подписали его у неё в конторе. Илюша оформил «машканту»  и заплатил продавцу. На следующий день они получили ключи от квартиры, а Йонатан приступил к регистрации её в государственных реестрах.
    Поздним вечером 13 сентября Илюша с Яной сидели на диване в гостиной их съёмной квартиры. Последние дня три они укладывали вещи в картонные коробки, которые брали в магазине недалеко от дома. Одежда, постельные принадлежности, книги и ноты, обувь, посуда, сервизы и игрушки – положенный в ящики небогатый скарб теснился по стенкам комнат. На кухне урчал холодильник, который они предполагали выключить утром, когда прибудет грузовой фургон с бригадой крепких парней, репатриантов из России. А сейчас по телевизору передавали последние новости. На экране появился популярный диктор в костюме и галстуке и со свойственной ему эмоциональностью сообщил о событии исторического значения, которое происходило в Вашингтоне. Заинтригованные Илюша и Яна прервали разговор и уставились на экран. На лужайке Белого дома разыгрывалось представление, смысл которого был им пока неясен. Благодушный Билл Клинтон в тёмно-синем костюме принимал у себя дорогих гостей с Ближнего Востока. По обе стороны от него стояли Ицхак Рабин и Ясир Арафат. В какой-то момент они повернулись друг к другу, сделали шаги навстречу и пожали руки, приветствуемые публикой и американским президентом. Диктор израильского телевидения в это время заявил о подписании обеими сторонами совместной Декларации, которая предусматривает немедленное установление палестинской автономии в секторе Газа и в анклаве Иерихона, распространение её на арабских жителей Иудеи и Самарии, создание палестинского правительства и выборы законодательного совета.
*ипотечная ссуда в Израиле (иврит)
    - Неужели договорились? Так значит, будет мир и благодать? – спросил Илюша.
    - Не знаю, что и думать. За время первой интифады, которая недавно закончилась, столько крови пролилось, что, возможно, у нашего правительства «упал асимон». Они вступили в переговоры с организацией, которую всегда считали террористической.
    - Надо поговорить с Витей. Он хорошо в этом разбирается.
    Утром подъехал фургон, и квартира заполнилась мускулистыми ребятами.  Они быстро вынесли и погрузили на машину картонные ящики, упакованный телевизор, мебель и холодильник. Напоследок четверо выкатили из гостиной тяжёлое пианино и, продев под него широкие ремни, спустились по лестнице, неся его на блестящих от пота плечах. Так же тяжело было и поднять его на пятый этаж. Илюша решил, что для рояля придётся заказать автомобиль с подъёмным краном.
    Для него, профессионального пианиста, альтернативы роялю быть не могло. Он значительно громче и полнее по звучанию, чем пианино, у него более совершенная механика, его исполнительские качествa лучше,
его звучание впечатляет своей глубиной, пластичностью, объёмностью и наполненностью.
    Когда он только решился на покупку квартиры, он снял размеры комнаты и двери, выходящей на террасу, и поехал в Тель-Авив на улицу Алленби в Дом Фортепиано. Семья Глюк поставляла сюда и продавала инструменты самых известных мировых производителей. Владелец магазина, конечно, узнал Илюшу. Страстный поклонник фортепианной музыки, он был свидетелем триумфа молодого репатрианта на конкурсе Артура Рубинштейна, и ходил на его концерты в Тель-Авиве. Он пригласил Илюшу в свой офис и расспросил его о последних выступлениях. Потом показал каталог и рекомендовал купить «Bechstein». Илюша сделал заказ, указав размеры рояля, и попросил ускорить его выполнение, пока он в Израиле и не отправился в очередное гастрольное турне. Глюк сумел получить инструмент раньше, чем предполагал, и через две недели позвонил. Оказалось, что доставка включала применение при необходимости и автомобильного крана, который был арендован поставщиком. Через пару дней грузчики сняли с платформы грузовой машины новенький рояль «Bechstein» и умело вознесли его на террасу. А назавтра из Дома фортепиано приехал настройщик Савелий, репатриировавшийся из Киева ещё в семидесятых годах. Он сел за рояль, элегантно прошёлся по клавишам и сказал:
    - Юный друг, ты приобрёл превосходный инструмент. Конечно, во время транспортировки струны испытывают натяжение, которое меняет частоту их колебания.
    - Как ты думаешь, настройка требуется? Есть небольшой диссонанс, - спросил Илюша.
    - Друг мой, ты знаменитый пианист. Поэтому твой инструмент должен звучать идеально. Поверь мне, Савелий в своём деле Моцарт, такой же профессионал, как ты в своём.
    Он вынул из портфеля камертон и поставил его на деку рояля. Потом ударил по нему и упругая стальная вилка зазвучала. Он нажимал клавиши,  прислушивался, и время от времени нырял в открытую пасть инструмента с небольшим ключиком, которым что-то подкручивал, чуть изменяя натяжение струн. Так он прошёлся по всем октавам, и, закончив, победно взглянул на Илюшу.
    - Садись и сыграй что-нибудь.
    Илюша на несколько секунд задумался и сыграл любимого им Рахманинова.
    - Ну что, как звучит?
    - Превосходно.
    - У меня абсолютный слух. Я никогда не ошибаюсь.
    - Спасибо, Савелий. Сколько я тебе должен?
    - Мне, дорогой, платит Глюк. А вот от кофе я бы не отказался.
    - Яночка, сооруди нам по чашке кофе с яблочным пирогом.
    Они сидели на террасе, пили кофе и Савелий рассказывал истории из своей полной приключений жизни.            

                2

    За три недели до родов, которые ожидались в первых числах ноября, Яна взяла декретный отпуск. Беременность протекала без осложнений, но работать стало трудно, большой живот болел и мешал сидеть за столом и компьютером. Да и ребёнок начал проявлять активность и биться ножками, заявляя о своём желании появиться на божий свет. Рожать решили в тель-авивской больнице Ихилов. Илюша позвонил в родильное отделение и записался на экскурсию. Им сказали приехать утром в среду. Григорий Иосифович, работавший там хирургом, встретил их у входа.
    - Как будешь рожать, дочка? Сейчас широко применяется эпидуральная анестезия. Лекарственные препараты вводятся в особое место позвоночника. Инъекция приводит к потере болевой чувствительности.
    - Папа, я хочу рожать, как все бабы. Анечку ведь родила.
    - Ладно, идите. Они скоро начнут.
    - Григорий Иосифович, приходите в гости.
    - Непременно. Будь здоров, Илья.
    К концу октября схватки усилились. В тот день, когда они стали частыми, Илюша отвёз Яну в больницу. Ночью она благополучно родила. Илюша стоял рядом с ней, держа её за руку. Мальчонка, мокрый от приплодных вод, закричал, и акушерка унесла его взвесить и надеть подгузники. Счастливые родители зарегистрировали ребёнка там же в маленьком офисе Министерства внутренних дел. В день выписки в палату вошла мать Яны.
    - Какой красавчик! – воскликнула Софья Александровна, взяв внука на руки. - Как вы его назовёте?
    - Ариэль. В переводе - «божий лев». Это также имя ангела, - улыбнулась Яна.
    - Конечно, это же сущий ангел! – одобрила мама. – Я сегодня просто сбежала из школы. Сказала завучу, что дочка родила, и педсовет прекрасно пройдёт без меня.
    Вскоре, завершив плановые операции, появился и отец Яны. Домой поехали с Софьей Александровной, вызвавшейся помочь кормить и менять внуку подгузники.
    На следующий день в квартиру ввалилось всё семейство Илюши.
    - Нужно делать мальчику обрезание, - напомнил Виктор. – В Торе написано:  «Восьми дней от рождения да будет обрезан у вас всякий младенец мужеского пола, и будет завет Мой на теле вашем заветом вечным».
    - Здорово звучит, Витя.
    - Это ж великая книга, Илюша. Там всё истина. Я поговорю с друзьями из здешнего отделения Электрической компании, чтобы они нашли тебе моэля. А церемонию можно провести прямо у вас дома.
    Звонок моэля не заставил себя ждать. Договорились встретиться в рамат-ганской синагоге «Дворец Мордехая». Моложавый ортодокс Меир оказался репатриантом из Литвы. Он бойко, хотя и с акцентом, говорил по-русски.
    - Ты не переживай. Я изучал медицину в университете. Во время Ливанской войны в 1982 году служил военным врачом. Однажды нас накрыло снарядом, всех вокруг меня положило. Я был потрясён. И тогда в голове произошло какое-то озарение. Я поверил, что высшая сила оставила меня в живых для некой важной миссии. Пошёл в ешиву, получил хорошую медицинскую подготовку и стал работать, выполняя своё предназначение. Можешь себе представить, сколько еврейских мальчиков я обрезал, чтобы привести их к союзу с Б-гом.
    - Меир, всё в порядке, мне рекомендовали тебя серьёзные парни. Я хочу сделать это дома. Я слышал, это возможно.
    - Конечно. Но должен быть миньян, не менее десяти мужчин.
    - Думаю, миньян будет.
    - Тогда договорились.
    - Вот мой адрес и телефон.
    Он протянул ему листок бумаги и попрощался.
    В назначенный день над городом распростёрлось чистое голубое небо, словно благословляя малыша, который мирно спал в коляске у себя в комнате, не ведая, какое действо должно было свершиться над его крайней плотью. Яна предложила провести брит-милу на террасе. Илюша согласился с ней и поставил там кресло. Вскоре квартира наполнилась людьми. Пришли Григорий Иосифович, Софья Александровна и Римма Наумовна, бабушка Яны, с ними их давнишние друзья Матвей Яковлевич с женой. Подъехали родители Илюши и бабушка Гольда, Виктор с Валентиной и тремя детьми. Появились приглашённые Яной начальник проектного бюро и сотрудники и с искренней радостью обнимались с ней, восхищались квартирой и ребёнком. Меир осмотрел гостиную, вышел на террасу и одобрительно кивнул.
    - Хорошо, Илья. Погода прекрасная. Сделаем всё на свежем воздухе.
    - Папа, тебе предстоит сегодня сыграть важную роль сандака, - обратился Виктор к отцу. -  Ты сядешь на вон то кресло, оно называется престолом Элияху. Тебе Илюша принесёт Ариэля. Ты будешь держать его на коленях за ножки. Моэль сделает свою работу и у тебя возьмут ребёнка.
    - Ради любимого внука согласен, - сказал Леонид Семёнович.
    Илюша позвал всех на террасу. Меир достал обоюдоострую бритву, произнёс молитву и склонился над ребёнком. Мальчик пискнул, но вскоре смолк, проглотив несколько капель вина. Охватившее Яну волнение передалось Илюше. Он в одно мгновение покрылся потом, но сразу же     взял себя в руки, отпил вина из бокала, передал его жене и успокоился. 
    «Б-же наш и Б-же отцов наших. Сохрани это дитя для его отца и для его матери. И да будет наречено имя его в Исраэле Ариэль сын Элияху» - произнёс моэль.
    Все заулыбались, радуясь благополучному завершению обряда, и потянулись в гостиную, где мамы счастливых родителей уже накрыли на стол. 
   
    Илюша готовил новую программу и несколько часов в день проводил в своём кабинете за роялем. В конце ноября ему предстояли гастроли по Дании и Германии. Однажды ему позвонил Хаим Леви из газеты «Ха-Арец» и предложил сделать интервью. Илюша согласился: он понимал, что паблисити, популярность, которую обеспечивала ему публикация в ведущем израильском издании, ему бы не помешали. Журналиста он пригласил к себе, полагаясь на мудрую старинную поговорку: «дома и стены помогают».
    Ясная сухая погода поздней осени сменилась дождями, ветры с моря пригнали облака, проливавшие на город свою прохладную влагу. Хаим пришёл в кожаном коричневом полупальто с кожаной сумкой на плече, держа в руке мокрый зонтик. Это был плотный мужчина лет сорока пяти, густые тёмно-каштановые волосы обрамляли породистое лицо, очки в модной оправе и добротные дорогие ботинки придавали ему интеллигентности и наводили на мысль о принадлежности к избранному слою общества. Его сопровождал молодой человек с фотокамерой и тяжёлым объективом. Яна приготовила чай с пирожными, орехи и фрукты и, позвав за собой Анечку, ушла кормить сына. 
    - У тебя красивая жена, Илья, - сказал Хаим. – Я давно обратил внимание, талантливых мужчин зачастую окружают красивые женщины.
    - Она недавно родила и только начала приходить в себя, - ответил Илюша.
    - Поздравляю. Расскажи, как ты с ней познакомился. Читателей всегда очень интересует семья и отношения между людьми. И они правы.
    - Я учился с ней в одной школе. Потом судьба нас развела. Она уехала в Израиль. Через четыре года репатриировался и я, и мне удалось победить на конкурсе Рубинштейна. Встретились мы по воле случая. Она включила телевизор, услышала моё имя, пришла на концерт и мы уже не могли расстаться. Оказалось, что у нас есть дочь, которую она родила здесь.
    - Я знаю, она была замужем.
    - Да. Я тоже женился в Москве и приехал сюда с женой и сыном. Мы почти одновременно подали на развод. Было нелегко, но, слава Богу, всё удалось.
    Пока они вели беседу, сидя в гостиной за столом и попивая чай, фотограф сделал несколько снимков. Интервьюер попросил показать кабинет, где Илюша работает, и они вошли в комнату, посредине которой стоял сияющий лаком белый рояль.
    - Замечательный инструмент, - восхитился Хаим. – Итамар, ты просто обязан сфотографировать его за роялем. Успех гарантирован. Илья, пожалуйста, исполни что-нибудь.
    - Я сейчас составляю новую программу для гастролей. Думаю, «Венгерская рапсодия» Листа нам подойдёт.
    - Я её обожаю, - обрадовался журналист. 
   Фотограф, сразу сообразив, что это именно то, что нужно для газеты, принялся за работу. Закончив съёмки, он попрощался и ушёл.
    - Превосходно, Илья. Я должен тебе сказать: русские изменили нашу страну к лучшему. А тут ещё благословенный мир с палестинцами! Я профессиональный журналист, постоянно наблюдаю за тем, что происходит в стране. Она наполнилась учёными, врачами, инженерами, педагогами, артистами. Недавно был на спектакле в вашем театре «Гешер», беседовал с режиссёром Евгением Арье. Я под сильным впечатлением от его ума и таланта. Спасибо за интервью, мне было очень интересно.
    - Я надеюсь, что в Израиле обо мне узнают многие.
    - Безусловно. Нашу газету читает вся интеллигенция, а это сотни тысяч.
Я хочу ввести тебя и твою очаровательную супругу в круг людей, которые оценят вас по достоинству.
    - Не откажусь. Правда, через неделю я улетаю на гастроли в Германию.
    - Когда вернёшься, позвони мне. Всего доброго, Илья.
    Через несколько дней интервью было опубликовано в «Ха-Арец», а накануне его вылета в газете «Вести». Илья купил обе газеты и не без удивления обнаружил, что перевод на русский язык сделала Мира Рутберг.
Он набрал номер её рабочего телефона.
     - Здравствуй, Мира. Это Илья.
     - Привет, Илюша.
     - Хочу тебя поблагодарить за статью в «Вестях». 
     - Это моя работа, хотя я испытала большое удовлетворение. Признаюсь, идею Хаиму подала я. Мы как-то познакомились с ним на пресс-конференции. Он ведь пишет на темы искусства.
     - Тогда тебе просто огромное спасибо.
     - Если мы в разводе, это не означает, что мы не можем остаться друзьями.
     - Конечно, Мира. К сожалению, я завтра вылетаю в Берлин и не смогу погулять с Давидом.
     - Ты можешь видеться с ним, когда угодно.
     - Как здоровье Инны Яковлевны и Бориса Ефремовича?
     - Да всё нормально, Илюша. Когда вернёшься, позвони мне. Я привезу Давида.
     В годы перестройки, когда не стало запретных тем, когда открылись архивы и стала доступной любая информация, евреи Советского Союза увидели и осознали вселенский масштаб Холокоста. В этом преступлении винили нацистов и их сторонников, но оказалось, что виновны почти все ведущие страны мира. Вначале Илюша не понимал, почему культурнейшая нация Европы восторженно приветствовала восхождение Гитлера к власти. Потом узнал, что гитлеровская Германия искала страны, куда она готова была выслать евреев из завоёванных ею территорий, но таких не нашлось. Он читал, что немцы предлагали такую сделку даже Сталину, но он на неё не пошёл: в голове генералиссимуса уже тогда зародилась идея избавлении от народа, который верно служа режиму, стремился к национальному самоопределению, чем создавал ему немало проблем. Нацисты, полагал Илюша, поняли, что мир равнодушен к судьбе евреев и, не допуская мысли о том, чтобы оставить их у себя, в 1942 году на Ванзейской конференции приняли свой бесчеловечный план уничтожения. А когда его бабушка Гольда и многие другие пожилые люди, пережившие Катастрофу, получили немецкие деньги, неприязнь, ещё бродившая в его душе, улеглась. Герберт Шлиман окончательно примирил его с Германией. Теперь Илюша отправлялся на гастроли, воспринимая их как творческий процесс и возможность хорошего заработка. 
    И снова везде были аншлаги и овации, о нём писали газеты, его приглашали на телевизионные передачи. В огромных концертных залах ему восторженно аплодировали люди, чьи отцы и деды, возможно, воевали на восточном фронте и даже участвовали в акциях против евреев, но Илюше не в чем было их упрекнуть. Это была уже Германия, которая покаялась, а великий канцлер которой Конрад Аденауэр установил с Израилем дипломатические отношения и подписал Соглашение о репарациях.
    В Бремене импресарио устроил ему тёплый приём у себя дома. Собралась его многочисленная семья, а светловолосые внуки, как везде в мире, бегали, кричали и смотрели на Илюшу своими невинными голубыми глазами. В Копенгагене он дал три концерта в переполненном зале и попросил отвезти его на берег моря, откуда датские моряки, хоть и не безвозмездно, переправляли на лодках в нейтральную Швецию своих гонимых сограждан. Там он попрощался с Гербертом и поднялся на борт самолёта израильской авиакомпании Эль-Аль.
     Илюша позволил себе несколько дней отдыха, потом договорился с Мирой и поехал в Иерусалим. На лужайке в кампусе университета она передала ему Давида.
    - Ты отведи его потом к моим, ладно? Завтра пятница, детский сад всё равно не работает. Я его заберу в субботу вечером.
    - Не волнуйся, всё будет в порядке.
    - Тогда пока.
    - Ты, прекрасно выглядишь, Мира.
    - Женщину, Илюша, украшает любовь, - сказала она, поцеловала сына и на прощание махнула им рукой.
    - Папа, а почему вы не живёте вместе?
    - Твоя мама полюбила другого человека и захотела жить с ним. Тебе Дан нравится?
    - Он добрый.
    - А с его детьми ты дружишь?
    - Да.
    - Ну и замечательно. Ты не голодный?
    - Я бы поел пиццу.
    - Тогда пошли. Я знаю хорошее кафе на улице Бецалель.
    Они сели в машину, припаркованную на стоянке напротив входа в кампус, и поехали в город.

                3

    Когда стало темнеть, и холодный ветер подул с побережья, гоня по пасмурному небу рваные облака, они отвезли Анечку и Ариэля к родителям Яны. Хаим пригласил их на восемь и продиктовал Илюше адрес. Он проживал в элитном районе города Герцлия на берегу моря. Они выбрались из Рамат-Гана на шоссе Аялон и через минут пятнадцать оказались в малолюдном в это время живописном посёлке. Открыв металлическую калитку, они пошли по асфальтированной тропинке к окружённой деревьями и декоративным кустарником двухэтажной вилле. Хаим, заметив их, вышел навстречу и провёл в большой салон. В центре его стоял огромный деревянный стол, накрытый «а ля фуршет», вдоль стен располагались мягкие  кожаные диваны и кресла, красивые вазы и невысокие шкафчики и тумбочки, на одной из которых громоздился телевизор. На стенах висели картины в деревянных рамах. Из больших колонок доносилась негромкая лёгкая музыка. Всё говорило о высоком социальном положении хозяев дома.
    Появление знаменитого пианиста с прелестной женой привлекло  внимание гостей. Они с интересом рассматривали русских, как израильтяне называли между собой репатриантов из бывшего Советского Союза, кланяясь в ответ на их приветствие. Одна из женщин поднялась и, мило улыбаясь, подошла к ним.
    - Мири, моя жена, - представил её Хаим. – А это Илья и Яна.
    - Очень приятно. Мы рады, что вы нашли время и смогли прийти. Я знаю, у вас в семье прибавление.
    - Нашему сыну пошёл третий месяц, - сказала Яна.
    - Совсем ещё маленький. Пойдём, я познакомлю тебя с нашими друзьями.
    - Илья, чувствуй себя, как дома, - произнёс Хаим. - Здесь находится мой приятель, известный писатель и драматург. Я хочу тебя ему представить.
    Илюша двинулся вслед за хозяином, который остановился возле худощавого мужчины в элегантном твидовом костюме, ведшего негромкую беседу с черноволосой женщиной лет пятидесяти. 
    - Аарон, это Илья Вайсман.
    - Я был на твоём концерте в Тель-Авиве. Получил огромное удовольствие.
    - К сожалению, не могу похвастаться тем, что читал твои книги. Мой иврит ещё не позволяет мне читать в оригинале. Кроме того я мало общаюсь с коренными израильтянами. А во время зарубежных гастролей я говорю на английском.
    - Хаим написал о тебе и твоей семье очень интересную статью. А что касается языка, у тебя хороший разговорный иврит.
    - Спасибо, Аарон.
    - Я согласен с Хаимом, алия из России – благословение для Израиля. А в нём много проблем, которые нужно решать сообща. Моя добрая знакомая Шуламит Алони год назад основала партию, которая в прошлом году на выборах получила двенадцать мандатов.  У неё короткое и яркое название Мерец, что в переводе с иврита означает «энергия», «решимость».
    - Действительно, прекрасно звучит.
    - Да. И она каждый раз просит меня при первой возможности приобщать к ней известных выходцев из бывшего Советского Союза.
    - Но я ещё плохо знаком с нашей страной и не очень интересуюсь политикой.
    - Мне, как литератору, тоже хотелось бы «запереться в башне из слоновой кости». Увы, мы живём в стране, которая расколота на левых и правых, на светских и религиозных, ашкеназов и сефардов, бедных и богатых. Я понимаю тебя, Илья. Ты талантливый человек, тебе хочется заниматься творчеством, стоять над схваткой. Но здесь это невозможно. Посмотри на наше общество, оно отравлено оккупацией. Наша армия на территориях превратилась в аппарат подавления. Не может быть свободен народ, который держит в рабстве другой народ. Он нравственно деградирует.
    - Конечно, жизнь вынуждает израильтян разбираться в политике. И что предлагает партия Мерец?
    - У неё прекрасная социал-демократическая программа, основанная на идеологии социальной справедливости. Она призывает к прекращению оккупации, мирному урегулированию палестино-израильского конфликта и созданию Палестинского государства. Соглашения Осло разработаны не без её помощи и поддержки.
    - Я знаю, в Иудее и Самарии находится множество еврейских поселений. Для такого государства нужна территория. Что тогда делать с поселениями?
    - Ничего не поделаешь, большинство придётся оттуда убрать.
    Аарон ещё некоторое время разъяснял Илюше программу партии. «Европейскую социал-демократическую платформу пытаются увязать с головоломной израильской действительностью, - подумал он. – Хотя требование отделения религии от государства мне представляется правильным».
    - Всё это, наверно, необходимо для процветания страны. Но я мало что понимаю в этих делах.
    - Поэтому мы проводим семинары и разъясняем нашу позицию.
    - Я подумаю, Аарон.
    - Хаим обеспечит тебя материалами. У нас есть программа партии и на русском языке. Я слышал от своего русского коллеги, что «соловья баснями не кормят». Предлагаю перекусить.
    Они подошли к столу, на котором в изобилии стояли блюда с пиццей с грибами и моцареллой, тарталетками, начинёнными печёночным паштетом, салатом и лимонным кремом, бутербродиками канапе с ветчиной и маслинами на шпажках, рулетами из сёмги и прочими закусками.
    - Великолепный стол. Мири прекрасная хозяйка. Давай-ка выпьем.
    Аарон взял бутылку «Шардоне» и наполнил два бокала.
    - За дружбу и процветание страны, - произнёс он и, чуть закинув голову назад, выпил одним большим глотком.
    Илюша последовал за ним. Подошёл Хаим и поинтересовался, нравится ли ему у них.   
    - Спасибо, Хаим. Здесь очень приятная атмосфера, а угощение просто великолепно.
    - Я рад, Илья. Мири в восхищении от твоей супруги. У неё к тебе одна просьба, сыграй что-нибудь. Наши дети учились в консерватории, и мы тогда купили им рояль «Ямаха». Кстати, многие из гостей слышали твоё выступление во Дворце культуры.
    - Конечно, Хаим. Я не могу отказать твоей супруге.
    Хозяин провёл его в большую комнату, посредине которой стоял чёрный рояль. Все потянулись за ними. Илюша обвёл присутствующих взглядом, сел на круглый стул, открыл крышку инструмента и, задумавшись на несколько секунд, заиграл «Вальс» Шопена. Когда он закончил, раздались аплодисменты, дамы улыбались, комнату наполнили возгласы одобрения. Илюша исполнил ещё и «Ноктюрн». Мири с подругой подошла к нему.
    - Это было великолепно. Мы все твои поклонники, Илья. 
    - Фортепиано хорошее, но немного расстроено. Я могу посоветовать вам прекрасного настройщика.
    - Буду очень благодарна. У меня есть к тебе деловое предложение. Я работаю режиссёром на первом телевизионном канале. И я вот подумала сделать музыкальную программу и пригласить тебя и ещё исполнителей из новых репатриантов. Их, сейчас очень много. В оркестре Зубина Меты больше половины русские.
    - Замечательная идея. Я с удовольствием приму участие. Мне нужно только согласовать её с программой моих выступлений. Я ведь ангажирован на год вперёд.
    - Мне тоже нужно найти «окно» в программах передач. Я свяжусь с тобой.
    Яна напомнила ему, что пора забрать детей, родителям утром рано вставать на работу. Они попрощались и вернулись в Рамат-Ган. Ариэль спал, смешно сопя носиком, Анечка полусонная, сидела на диване, положив голову на плечо дедушки.
    - Дети у вас золотые, - сказала Софья Александровна.
    - Спасибо вам большое, - поблагодарил Илюша. – Для меня эта поездка была очень важна.
    Они взяли детей на руки, сели в машину и через минут двадцать были уже дома. Утром он отвёл Анечку в садик, а после завтрака открыл брошюру, которую вчера дал ему Хаим, и начал читать. Многие положения партийной программы, о которых вчера говорили с Аароном, стали понятней и очевидней. Закончив, задумался, откинув голову на спинку кресла. За этим занятием застала его Яна.
    - Мне предложили присоединиться к партии Мерец. Что ты об этом думаешь?
    - Мне больше нравится Авода. В прошлом году я даже голосовала за неё.
    - Я вот ознакомился с её программой. Идеология очень напоминает шведских и норвежских социал-демократов. Но тем гораздо легче. Там нет такого сплетения народов и противоречий, на их землю никто не претендует. Мне кажется, наши приятели во многом правы. Ничего не поделаешь - у палестинцев должно быть своё государство.
    - Спроси у брата.
    - Не стоит, я представляю его реакцию. Он поселенец и наверняка относится к правому лагерю. Разве я не имею право думать иначе?
    - Решай сам, Илюша. Пока нет дождя, погуляем? Я сейчас покормлю сыночка и сменю подгузник.
    Через несколько дней позвонила Мири и сообщила, что получила одобрение начальства и денежные средства для подготовки передачи.
    - Съёмки будем делать в четверг с утра в нашей студии Неве-Илан. Ты знаешь, где это?
    - Да, я вижу её каждый раз, как проезжаю по иерусалимской дороге.
    - Прекрасно. Мы нашли ещё двух музыкантов, Максима Вайнера и Александра Полоцкого. Ты их знаешь?
    - Конечно. Это скрипачи мирового уровня.
    - Очень рада. Программа часа на полтора. Будет беседа с вами и выступления минут по пятнадцать - двадцать.
    - Хорошо, Мири.
    - Привет от Хаима. Он тебе позвонит.
    - Ему тоже привет.
    В день съёмок он выехал из Рамат-Гана в семь часов, так как уже знал, что в рабочий день шоссе номер 1 забито движущимися в столицу автомобилями. Студии представляли собой внушительное сооружение из серых бетонных плит, вокруг которого громоздились многочисленные параболические антенны разных размеров и высоты. Илюша закатил «Хонду» на большую стоянку и направился к главному входу в здание. Он спросил охранника, где можно найти Мири Леви, но она уже шла ему навстречу.
    Полоцкий, коренастый мужчина небольшого роста, сидел в кресле, блестя очками. Илюша впервые видел его так близко, хоть и исполнял несколько раз концерты с Израильским филармоническим оркестром, в котором он работал скрипачом. Он знал, что тот играл в ансамбле Большого театра и симфоническом оркестре СССР под управлением Евгения Светланова. Александр приподнялся и протянул ему руку для пожатия.
    - Шалом, Илья. Нас сегодня будут популяризировать.
    Широкая усмешка пробежала по его круглому лицу.
    - Знаешь анекдот? Встречаются два еврея. Один из них спрашивает: «Где работаешь?» Другой отвечает: «В редакции журнала, популизатором». Проходит время и первый видит своего знакомого с метлой. «Что случилось?» «Выгнали». «За что?» «Не ту попу лизнул».
    Теперь засмеялись оба.
     - Я вижу, вы знакомы? – улыбнулась Мири.
     - Так я же знаменитость. Когда моя мама седьмого сентября сорок седьмого года родила меня в девять часов вечера, в Москве прогремел двадцать один залп салюта. Правда, стреляли в честь 800-летия столицы.
     - Забавно. Я вижу, с чувством юмора у тебя всё в порядке. А где Вайнер. Нам пора начинать.
     Она кивнула в сторону мужчины в галстуке и строгом коричневом костюме, сидящего за столом, и двух операторов, стоящих за направленными на них телекамерами. В это время в зале появился молодой человек среднего роста. Илюша видел его впервые. Знаменитый ученик профессора Брона, он в десять лет выиграл международный конкурс юных скрипачей, а в шестнадцать - конкурс в Лондоне. Юноша посмотрел на Мири и с виноватой улыбкой произнёс:
    - Извините. Я не предполагал, что будут такие пробки.
    - Всё в порядке, Максим. Итак, начинаем.
    Вечером он набрал телефон родителей. Трубку взяла Елизавета Осиповна.
    - Мама, кажется я скоро стану известным в стране человеком.
    - Ты опять куда-то вляпался?
    - Да. В воскресенье в девять вечера меня и двоих блестящих скрипачей из «русских» покажут по телеку, по первой программе.
    - Поздравляю, дорогой. Обязательно будем смотреть. Скажи Мире, чтобы и Давид посмотрел.    
    - Думаешь, это нужно?
    - Конечно, дети должны гордиться своими отцами.
    - Ладно. Как папа?
    - Неважно себя чувствует, устаёт. Я ему говорю: «обследуйся», а он ни в какую. Ну, пока, сынок.
    Илюша закрыл глаза, он всегда так делал, чтобы сосредоточиться и принять решение.
    «Что же ответить Хаиму? Мне предложили вступить в партию. Но в Израиле много политических партий, и я не очень понимаю, в чём их отличие. Конечно, у меня есть сомнения по некоторым пунктам программы. Пожалуй, стоит согласиться, хотя бы в благодарность за статью в газете и эту передачу, которую сделала сегодня Мири. И вообще, они милые интеллигентные люди».
    Проснулся и заплакал Ариэль. Яна взяла его на руки, чтобы успокоить. Потом попросила Илюшу сменить ему памперсы. Мальчик замолчал и сверкнул на отца своими невинными голубыми глазами.

                4

    Размеренная домашняя жизнь, прерываемая зарубежными гастролями и концертами, шла своим чередом. Яна вернулась на работу, рос и набирал вес Ариэль, отправились в школу Анечка и Давид. Временами звонил Санька, приглашая погостить в Нью-Джерси.
    Спокойное течение будней однажды сменилось бурным тревожным потоком. Под настойчивым давлением Елизаветы Осиповны согласился на обследование Леонид Семёнович. Результаты оказались неутешительными: врачи нашли у него рак крови. В тот день позвонила мама и, едва сдерживая слёзы, сообщила об этом Илюше.
    - Чуяло моё сердце, что с папой что-то неладно. Он похудел, с работы стал возвращаться бледный, без сил и сразу валился на диван. Кости болят, кровь из носа, простуды, которых раньше не было.
    - Где он сейчас?
    - В больнице Адаса Эйн-Карем. Я отвезла его туда. Врачи вызвали меня и всё рассказали. Острая лейкемия. Чем мы прогневили бога?
    Она зарыдала, из телефонной трубки раздались громкие хриплые вздохи.
    - Успокойся, мама. Я слышал, лейкемия лечится.
    - Всё зависит от стадии заболевания.
    - Я завтра приеду. Скажи, где папа находится?
    Она продиктовала, и он записал на листке бумаги. На следующий день Илюша выехал днём, чтобы не попасть в утренние пробки. Он довольно быстро поднялся в онкологическое отделение и вошёл в палату. Отец, бледный и осунувшийся, спал на кровати возле окна. Он знал, что обход врачей обычно заканчивается к обеду, и направился их искать. Приоткрыв дверь комнаты, Илюша увидел мужчин в голубых халатах, сидящих за столом или у экранов компьютеров.
    - У вас лечится мой отец Леонид Вайсман. С кем я могу поговорить?
    Седовласый человек взглянул на него и медленно поднялся со стула.
    - Я его лечащий врач.
    - Скажите, что у него.
    - Диагноз, к сожалению, неутешительный. Принимаем все меры. Приступили к лекарственной терапии, сделали переливание крови. Похоже, потребуется пересадка костного мозга. У тебя есть ещё брат, я видел его вчера.
    - Да, старший.
    - Тогда готовьтесь к операции. Мы сделаем вам обоим анализы и решим.
    - Какие у отца шансы?
    - Весьма небольшие. Возможно, его госпитализировали в последней стадии. Мы сейчас это хотим определить. Два-три месяца назад я был бы гораздо более оптимистичен. Это пока всё.
    Сестра за офисной стойкой взяла у него данные и телефон, и Илюша вернулся в палату. Отец спал и он не стал его будить, а просто сел в кресло возле постели, ожидая, когда он проснётся.
    - Сынок, - услышал он его слабый голос.
    - Папа, здравствуй.
    - Береги маму и бабушку, Илюша.
    - Я дам тебе мой костный мозг, папа. Всё будет хорошо. Здесь прекрасные специалисты. Тебя вылечат.
    - Пусть и Витя приедет. 
    - Конечно, я ему скажу.
    - Мне трудно говорить. Поезжай к жене и детям, сынок.
    Он закрыл глаза и снова погрузился в сон. Илюша поднялся и вышел из отделения. Он решил навестить маму и бабушку и поехал в Гило. Гольда была дома одна. Она открыла дверь и обняла его. Ей не требовалось ничего говорить. Ей было достаточно одного взгляда. Интуиция, соединённая с житейской мудростью, редко подводила её.
    - Как ты себя чувствуешь, бабушка?
    - Терплю, Илюшенька. Знаешь, как в одесском анекдоте: «не дождётесь».
    - Я был у папы. Скорей всего, будет операция, пересадка костного мозга. Врачи решат, у кого брать.
    - Ты, наверное, голодный. Садись, я вчера сварила.
    - Пожалуй, я поем. Спасибо, бабуля.
    - Мама утром была в больнице, а потом уехала в консерваторию. Ты её не жди.
    Он пообедал, попрощался с Гольдой и вернулся в Рамат-Ган. С ним связались через несколько дней и попросили прибыть на следующее утро. Яна очень волновалась, собирая мужа и подавая завтрак. Он успокоил её, объяснив, что для него пункция не представляет никакой опасности.
    Виктор был уже в больнице. Лечащий врач вышел к ним и, взглянув на них, попросил Илюшу следовать за ним. Братья обнялись.
    - Беэзрат ха-Шем*, всё будет хорошо, - произнёс Виктор.
    Операция прошла успешно, и Леонида Семёновича увезли в реанимацию. Ему действительно стало заметно лучше. Его выписали домой. Он шутил, строил планы на жизнь и собирался вернуться к работе. Полтора года назад он сдал трудный экзамен на инженера-электрика и в Иерусалиме подрядчики и предприниматели его хорошо знали. Он уже думал о покупке квартиры и считал, что абсорбция в Израиле им вполне удалась. Увы, притаившаяся на время жестокая болезнь дала метастазы. Его опять положили в больницу. Елизавета Осиповна не отходила от него ни на шаг, стараясь облегчить боль, и часами сидела у постели, держа его за руку. Он умирал тяжело, то впадая в беспамятство, то возвращаясь оттуда и виновато пожимая руку жены. Когда Илюша вошёл в палату, отец произнёс строчку из любимой им песни Высоцкого: «Для меня словно ветром задуло костёр». Потом он вздохнул, и голова его повалилась на бок. Вызванный ими врач констатировал смерть и накрыл его лицо простынёй.


*С божьей помощью (иврит)   

    Илюша тяжело переживал кончину отца. В его представлении он был ещё совсем молодым человеком, которому предстояла долгая счастливая жизнь вместе с любимой женой и его престарелой, но полной энергии мамой Гольдой. Цепкая память пианиста возвращала его в прошлое, к прогулкам с отцом в Парке имени Горького, к первому звонку в школе, к поездкам с родителями в Сочи и Анапу, в концертный зал, где они поздравляли его с победой в конкурсе молодых московских музыкантов. Всю жизнь отец был зримо и незримо рядом с ним, неизменной составной частью его духовного мира.       
    Похоронили его на кладбище «Хар ха-Менухот», что расположилось на склонах горы, возвышающейся над дорогой на въезде в Иерусалим. Раввин прочитал молитву и сделал Виктору и Илюше траурные надрезы на чёрных одеждах. Когда усопшего в белом саване опускали в могилу, Гольда, державшаяся до поры, зарыдала во весь голос. Два года она откладывала деньги себе на памятник, а вчера попросила внуков купить ей место рядом с сыном. Илюша и Витя отказались брать у бабушки деньги и заплатили свои. А через месяц на могиле уже лежала серая мраморная плита с надписью на русском и иврите.

                5

   Тёплым июльским утром Яна, накормив Ариэля, уехала на работу. Илюша позавтракал и вышел с сыном на террасу. Внизу проезжали по улице автомобили, шли по своим делам люди. Обычная повседневная жизнь. Ариэль, забавно покачиваясь, бегал рядом с ним, катая по полу разноцветную пластмассовую машинку. Илюша хотел было взять мальчика и отвести его в детскую комнату, но пешеходы возле дома вдруг начали громко кричать и что-то говорить. Он понял только одно слово «теракт», вернулся в салон и включил телевизор. На экране показался обгоревший автобус, вокруг которого скопилось множество машин полиции и скорой помощи, звучали сирены. Корреспондент, ведущий репортаж, расспрашивал крупного мужчину в полицейской форме. Тот ответил, что террорист-самоубийца в автобусе 20-го маршрута полчаса назад привёл в действие взрывное устройство в несколько килограммов, начиненное гвоздями, шурупами, гайками и другими поражающими элементами, есть убитые и десятки раненых. Корреспондент обращался к очевидцам, и они с нервозностью и горячностью рассказывали о взрыве, столбе пламени, криках и стонах раненых. Илюша смотрел, всё более осознавая беспомощность сил безопасности перед стихией ненависти. «Русская рулетка, - подумал он. – Израильтяне садятся в автобусы и едут, надеясь, что, дай бог, пронесёт и они останутся в живых. А что делать, приходится быть фаталистами. Нужно добираться до работы, которую никто не отменил, и зарабатывать на жизнь». Такие теракты происходили по всей стране. Он уже договорился с Яной, что ездить они должны только на автомобилях.
    Зазвонил телефон. Илюша поднялся с кресла и взял трубку.
    - У вас всё в порядке, сынок?
    - Да, мамочка.
    - Боже дорогой, я места себе не нахожу.
    - Ты не волнуйся. Береги себя.
    - Хорошо, мой родной. 
    Илюша не мог понять, почему палестинцы, с точки зрения вменяемых людей, ведут себя нелогично. Мирный процесс давал им значительную самостоятельность и перспективу благополучной и обеспеченной жизни. И по мере продвижения и выполнения договорённостей вражда между народами должна уменьшиться. Вместо этого происходят теракты, жертвами которых становятся сотни мирных жителей. До какой же степени можно так ненавидеть евреев?!
    Прошёл месяц и автобусный теракт произошёл в иерусалимском квартале Рамат Эшколь. Илюша решил поговорить с Хаимом, который работал в средствах массовой информации и был, конечно, более информированным.
    - Привет, Хаим.
    - Шалом, Илья.
    - Объясни мне, что происходит в стране? Сегодня снова взорвали автобус.
    - Меня это тоже огорчает. Видишь ли, палестинский народ не един. Есть боевые организации, которые не желают примирения с нами. Организация Освобождения Палестины пока ещё не может их контролировать.
    - Сколько же еврейской крови ещё должно пролиться?
    - Ничего не поделаешь, нужно ускорить переходный период и дать ООП возможность усмирить своих противников. В соглашении, между прочим, предусмотрено создание в автономии вооружённой милиции и служб безопасности, которые будут ими заниматься.
    Объяснения Хаима прозвучали довольно убедительно, но Илюшу не оставляли сомнения. Почти два года с тех пор, как на лужайке Белого дома лидеры пожимали друг другу руки, а потом получали Нобелевские премии. А мира всё нет, и террор только усиливается. В коротких, но бурных спорах с Виктором ему уже не хватало доводов.
    В начале октября он смотрел по телевизору новости. В Кнессете выступал Рабин. Илюше показалось, что премьер-министр совершенно прав. Он не желает превращения Израиля в двунациональное государство, поэтому предлагает расширить палестинское самоуправление на Иудею и Самарию. Возвращения к линиям шестьдесят седьмого года не произойдёт, поселенческие блоки будут аннексированы, а Иерусалим останется нашей единой и неделимой столицей. Кнессет поддержал договорённости минимальным большинством голосов. Но Илюше очень не понравилось, что левые купили в правой партии два голоса, которых не хватало, предложив депутатам должности министра и заместителя министра. Это дурно пахло и слишком напоминало взятку. Получалось, что большинство-то на самом деле против соглашения.
    Позвонил Хаим и попросил его прийти на митинг 4 ноября вечером на площадь Царей Израиля. Илюша поехал один, Яна осталась дома с детьми. Припарковаться ему удалось с большим трудом. Площадь была полна народа, демонстранты несли плакаты, призывающие к миру. «Эти молодые парни и девушки, разве их желания не искренни? Половина населения страны не может ошибаться. Не должен еврейский народ, переживший катастрофу, властвовать над другим народом», - думал он, смотря на волнующееся людское море.
    На широкой сцене, воздвигнутой напротив здания муниципалитета, незнакомая Илюше актриса пела «Песню мира» и ей подпевали Шимон Перес и чувствовавший себя не в своей тарелке Ицхак Рабин. Он выступил с речью и ушёл со сцены в сопровождении охраны. Вдруг прозвучали выстрелы. Раздались крики: «Рабина убили», и толпа подалась к краю площади, куда спустился премьер-министр. Рядом кто-то закричал: «Патроны холостые». Илюша услышал шум отъезжающего автомобиля. Напряженное ожидание повисло в воздухе. Люди не расходились, предчувствуя неотвратимое. Он постоял ещё несколько минут и направился к стоянке.
   Дома телевизор был включён. Яна с гримасой боли слушала новости.
    - Передали, что ультраправый экстремист убил Рабина, - взволнованно произнесла она.
    - Да, я слышал выстрелы.
    - Он скончался в больнице, где работает папа. Сообщили, что нашли человека, который делал там съёмку.
    - ШАБАК разберётся. Жаль его, он сегодня хорошо и искренне говорил. Боевой генерал, начальник Генштаба во время Шестидневной войны. Он понял, что насилием ничего не добьёшься.
    - Ты знаешь, он из наших.
    - Да, отец Рабина Нехемия Рабичев родился в городке недалеко от Киева, а мать его Роза Коэн из Могилёва. А Перес тоже из Белоруссии.
    - Но это не значит, что они не могут ошибаться.
    Через неделю Илюша улетел на гастроли во Францию и Испанию, а вернувшись, помчался в Иерусалим навестить мать. Виктор заехал по дороге с работы. Елизавета Осиповна бодрилась, но они чувствовали, с каким трудом она несёт в себе нежданно навалившееся горе. Гольда, одетая во всё чёрное, показалась из своей комнаты, молча выпила чаю и вновь закрылась у себя.
    - Бабушка всё время говорит мне, почему Господь взял не её, а Лёню. Ведь родители должны умирать раньше детей.
    - Жаль её, - вздохнул Илюша. – Отец был ей опорой и смыслом жизни.
    - Мои ребята папу обожали. Старшие уже понимают, что есть жизнь и смерть, - произнёс Виктор.
    - Не хотела вам говорить, но две недели назад поехала в город на рынок. Увидела автобус, хотела на него сесть, но не успела. Стала дожидаться другого, села и поехала. Потом остановились в пробке. Я спрашиваю, что случилось. А женщина мне говорит на иврите, что перед нами автобус взорвался. Представляете, судьба меня помиловала. Ведь на моих руках теперь Гольда.
    - Мама, я же просил тебя ездить только на машине, - сказал Илюша.
    - Ты не понимаешь, брат, что так всё равно не убережёшься. Я не раз тебе объяснял. Но ты ж не веришь, что миром управляет Бог.
    - Он и политику делает?
    - Не будем пытаться понять Его промысел, Илюша. Но то, что Он против того, чтобы обещанную нам землю мы так беспардонно и сладострастно отдавали врагу, несомненно.
    - Но у арабов высокая рождаемость. Их в какой-то момент станет большинство. Приходится отделяться от них и переводить на самоуправление большие города: Рамаллу, Шхем, Дженин, Калькилию. У нас нет другого выхода.
    - Цель Арафата не создание палестинского государства, а уничтожение еврейского. Для него оно - вооружённое до зубов орудие, которое они направят против Израиля, когда настанет подходящее время. Он подписал Соглашения Осло, не потому что хочет мира, а потому, что, называя их «Худайбийским миром», считает их троянским конем, средством одурачить евреев. А города, которые ты назвал, убежища для террористов. Оттуда они делают вылазки, устраивают теракты и туда возвращаются. А самоубийцы выходят, взрывают автобусы и людей на остановках и на рынках, унося с собой убитых и раненых. Вот и маму чуть не грохнули.
    - Следуя твоей логике, Всевышний послал Игаля Амира убить Рабина?
    - Наивный ты, брат. Видел съёмку эпизода, когда он стрелял?
    - Да, конечно.
    - Ты не служил в армии. Поэтому не понимаешь, что когда в человека стреляют на самом деле с расстояния около метра, промахнуться невозможно и он хотя бы должен качнуться от толчка. А Ицхак Рабин, светлая ему память, просто оглянулся и, как ни в чём не бывало, сделал несколько шагов и сел в машину. Как вообще могло случиться, что опытные телохранители позволили приблизиться к премьеру постороннему человеку? Игаль не убивал. Всё это подстроено, чтобы свалить на правый лагерь вину за это убийство. А ему дали холостые патроны.
    - Действительно, недалеко от меня кто-то так и говорил.
    - Вот видишь. А убили его потом. Тайна, покрытая мраком. Говорят, он кому-то мешал, не хотел отдавать Сирии Голанские высоты.
    - Так что же было делать, продолжать оккупацию?
    - Да не хотят они с нами никакого мира. Это бред леваков. Для арабов соглашения – тактический ход, чтобы сбросить нас в море. Ни один вменяемый народ не станет отдавать свою землю, не проиграв войны, а так, от доброго сердца. На Востоке другая психология. Если ты поддаёшься, значит, ты слаб и тебя нужно добить. Поэтому и усилился террор. Они почувствовали нашу слабость.
    Виктор подошёл к окну и посмотрел на улицу. Страна, привыкшая к кровавому террору, моментально освобождалась от тревожности и страха и возвращалась к обычной размеренной жизни. Весёлой гурьбой двигались после уроков школьники, родители забирали детей из детских садов и шли домой, проезжали полные автобусы и автомобили. Только несчастные семьи хоронили своих погибших родных и друзей, а раненые и искалеченные ложились тяжким бременем на их неширокие многострадальные плечи.
    - Когда это кончится, Витя? – спросил Илюша, хотя ответ был ему очевиден.
    - Вражда эта вечная, она предсказана пророками тысячи лет назад. Это война за один небольшой кусок земли. Европейцы и американцы думают, что стоит только прийти к соглашению, подписать бумаги и создать палестинское государство, сразу наступит тишь и благодать. Они наивны, они не понимают, что арабы не свободный цивилизованный народ, живущий по демократическим законам. А если понимают, то, значит, снова готовы отдать нас на закланье, чтобы продолжать качать нефть и газ из недр Ближнего Востока.
    - Палестинцам не нравится, что наше правительство поощряет строительство поселений на территориях. Они не хотят мириться с тем, что евреи селятся на земле, которую они считают своей. Разве это не побуждает их к сопротивлению?
    - Да ты, брат, что, призываешь к тому, чтобы я оставил свой дом и переехал в Тель-Авив?
    - Нет, конечно.
    - Мы имеем право жить в Святой земле везде, где пожелаем. Территории, о которых ты говоришь, оккупированы Иорданией во время воины за независимость, и только в шестьдесят седьмом году мы их освободили. Они никогда не были палестинскими. До Шестидневной войны не существовало никаких поселений, а террор был. Арабы просто не хотят нас здесь. Выход только один – быть сильными, чтобы нас боялись. Это Восток, Илюша.
    Елизавета Осиповна пыталась несколько раз прервать разговор, чтобы братья не ссорились. Она то уходила на кухню, то возвращалась в гостиную и своим музыкальным слухом старалась уловить тон и громкость их речей. Наконец, решилась и сказала:   
    - Ну, хватит, мальчики. Давайте ужинать.
    Она поставила на стол кастрюлю с дымящимся от жара гуляшом и тарелку с купленной в русском магазине квашеной капустой, приправленной оливковым маслом и зелёным лучком.
    - Гольда, иди поешь с нами.
    Бабушка вышла из своей комнаты и с тяжёлым вздохом села на свой стул. Ели молча, сознавая, что всё уже сказано, ничего не изменишь и надо жить дальше.
    
                6

    Миновала дождливая израильская зима, наступила ранняя весна, обдавшая город терпким запахом кипарисов, сосен и клейких листочков лиственных деревьев, потерявших прошлой осенью свой зелёный убор. Заканчивался третий год его жизни в Израиле. Слава пианиста достигла апогея, ему рукоплескали столицы мира, лучшие концертные залы распахивали перед ним свои двери. Однажды в Женеве после концерта к нему в артистическую уборную зашёл знаменитый антрепренер Валленберг, давнишний знакомый Герберта Шлимана.
    - Я получил несказанное удовольствие от концерта. Давно не слышал такого исполнения Рахманинова, которого я обожаю.
    - Спасибо, господин Валленберг. Я тоже очень люблю этого композитора.
    - Ты израильтянин. Я несколько раз был там. Знаком с Яковом Быстрицким, основателем конкурса Артура Рубинштейна. Евреи талантливый народ. Казалось бы, уничтожение шести миллионов должно было нанести непоправимый урон национальному генофонду. Но на мировых сценах продолжают звучать ваши имена.
    - Многие из них получили блестящее музыкальное образование в Советском Союзе или у педагогов, раньше преподававших там.
    - Я знаю, Илья. Моя профессиональная деятельность заставляет меня следить за музыкальной жизнью Европы, а Россия тоже европейская страна. Следить и находить великолепных исполнителей классической музыки.
    Он замолк на несколько секунд и посмотрел на Илюшу испытывающим взглядом.
    - Видишь ли, мой друг, Израиль всё-таки маленькая страна, находящаяся на обочине западного мира. Чтобы быть в центре событий культурной жизни, нужно обосноваться в Европе.
    - Но мне проживание в Израиле гастролировать не мешает. А там у меня мама, бабушка, жена и трое детей.
    - Это, конечно, важно. Но ты замечательный пианист. А это совсем другое дело. Ты меня ещё не понимаешь. Но придёт время и тебе станет там тесно и захочешь пространства, которого в твоей прекрасной стране нет.
    - Я подумаю, господин Валленберг.
    - До новых встреч, Илья.
    Он поднялся с кресла и шагом, полным достоинства, вышел их комнаты.
    Разговор этот забылся, стёрся из памяти новыми впечатлениями и событиями, которыми так богата израильская жизнь. В начале марта девяносто шестого года произошли теракты и весы политических предпочтений, предсказывавшие победу левых партий, качнулись вправо. Они с Яной проголосовали за Биньямина Нетаньяху, который стал самым молодым премьер-министром за всю историю страны.
    Тем временем в душе Илюши возникло и становилось всё сильней желание овладеть новым полем деятельности, стать дирижёром. Пример Даниэля Баренбойма, пианиста и дирижёра, кружил ему голову. Он уже знал, что в Академии Рубина такого факультета ещё нет. Клаудио Аббадо,  Зубин Мета, Баренбойм и Даниэль Орен  учились в Музыкальной академии Киджи в Сиене. Но для этого ему нужно было несколько месяцев в году проводить в Италии, в дополнение к периодам гастролей, которые запланированы уже на два года вперёд. Об этом однажды в апреле он заговорил с Яной.
    - Дорогая, я уже многого достиг как пианист. Но мне нужно расти, как музыканту. У меня есть способности к дирижированию. Хотелось бы поучиться, но в Израиле такого образования я получить не могу.
    - Значит для этого нужно уехать в Европу?
    - Да. В Израиле такую специальность не преподают.
    - Я категорически против. Тебя и так полгода нет дома. Я не справляюсь с детьми сама. Я ведь тоже работаю.
    - Яна, я хорошо зарабатываю. Почему бы тебе не уволиться?
    - Не будь эгоистом. Ты прославился, стал знаменитым и тебе безразличны мои потребности. А я, между прочим, тоже желаю реализоваться в своей профессии, которая мне интересна.
    - Не обижайся, я просто так сказал. Но разве мы не можем взять в дом работницу? Она бы отводила Аню в школу, кормила детей и гуляла бы с ними, готовила и помогала убирать квартиру.
    - Нужно подумать. Но это не значит, что она заменит тебя. Я хочу, чтобы мой муж был со мной. Учёба наверняка продлится года четыре. Самое трудное время, когда дети маленькие.   
    - Понимаешь, я как дирижёр зарабатывал бы больше, чем пианист.
    - Пока ты не наберёшься опыта, пока не станешь знаменитым, пройдёт ещё много времени. Только тогда будут и деньги.    
    - Мы могли бы переехать жить в Швейцарию или Германию.
    - Здесь мои родители и друзья. Я не хочу отсюда никуда уезжать. Мне комфортно в Израиле. Одно море чего стоит, курорт почти круглый год. Для детей отличная закалка.
    Отчуждение с её стороны больно зацепило Илюшу. Он заблуждался, когда думал, что Яна готова отказаться ради него от своих желаний. Сегодня иллюзии рассеялись. Она не приемлет его планов учиться в Европе. Он её понимает, Яна по-своему права. Ей трудно одной с детьми, она скучает и желает, чтобы близкий ей мужчина поддерживал и помогал ей. Она любит его, ради него решилась на развод с достойным и преданным человеком. Он тоже, несомненно, любит её. Только в его шкале приоритетов успех, профессиональный рост, постижение музыкальных вершин преобладают над семейными ценностями, которые важны Яне. Конечно, ему скоро тридцать - возраст для новой карьеры проблематичный. Он вспомнил, что Баренбойм начал учиться на дирижёра в тринадцать лет уже после того, как стал известным молодым пианистом. Но, с другой стороны, у него богатый опыт музыканта, знания, полученные в известной во всём мире Гнесинке. Возможно, ему не нужно учиться четыре или пять лет? Он решил поговорить с Диной Йоффе, с которой поддерживал дружеские отношения с тех пор, как три года назад принял участие в конкурсе Рубинштейна.
    Они накормили и искупали детей и положили их спать. Илюша, всё ещё занятый назойливыми мыслями, вызванными разговором с Яной, вышел на террасу, сел в кресло под светильником и открыл недавно купленную, ещё пахнущую типографской краской книгу известного израильского писателя Амоса Оза «Мой Михаэль» на русском языке. В магазине его заинтересовало, что перевод выполнен доктором философии Иерусалимского университета Виктором Радуцким. Оказалось, что и сам писатель, хоть и родился в Иерусалиме, но отец его одессит, а мать из Полесья. Начал читать и, неожиданно, роман его захватил. Женщина рассказывала о себе и мужчине её жизни так смело и откровенно, и повествование разворачивалось на фоне Иерусалима пятидесятых и шестидесятых годов так зримо и ярко, что Илюша оторвался от книги лишь тогда, когда его окликнула Яна. Он закрыл книгу, выключил свет на террасе и отправился принять душ и почистить зубы. В спальне скинул халат и лёг на постель. Желание овладеть женой вдруг стало таким настойчивым, что он прижался к ней и попытался обнять. Но Яна повернулась к нему спиной, давая понять, что конфликт не завершён и обида её ещё не оставила.
    - Я люблю тебя, - произнёс он, но она продолжала молчать, взволнованно дыша, зарывшись в своём девичьем убежище.       
    Утром Илюша позвонил Дине. Она ответила сразу.
    - Привет, Илья. У меня всего пару минут перед занятием. Что ты хотел?
    - Посоветоваться. Когда к тебе подойти?
    - Сегодня в пять в моём кабинете.
    - Спасибо, Дина.
    Он привёл Анечку из школы, погулял с Ариэлем, накормил его и сменил подгузник. Вернулась с работы Яна, и он поехал в Академию Рубина. Дина сидела за столом, читая журнал. Когда он вошёл, она взглянула на него и приветливо улыбнулась.
    - Садись и рассказывай, - повелела она. – Кофе будешь?
    - Не откажусь.
    Она вышла из кабинета и через минут пять вернулась с подносом.
    - Обожаю запах кофе.
    Она взяла чашку и вдохнула пряный клубящийся пар.
    - Ну, что тебя привело в альма-матер? 
    - Я не нашёл более сведущего человека, чем ты, Дина. Пришёл поговорить о жизни. Ты же знаешь, я много гастролирую и встречаюсь с разными людьми. Один господин даже сказал, что, проживая в Израиле, я не достигну настоящего профессионального успеха, и мне нужно перебираться в Европу.
    - Есть хорошая пословица, Илья: «Не место красит человека, а человек место». Ты уже перешёл ту красную линию, за которой открывается твоя артистическая судьба. Поэтому, где бы ты ни находился и чем бы ни занимался, тебя уже знает весь мир.
    - Пожалуй, так и есть, но у меня появилось желание овладеть мастерством дирижёра.
    - Я тебя поняла. Ты думаешь о своём творческом росте. Это правильно. Ты учти, очень небольшая часть пианистов так решительно меняет профессию. Я знакома с такими людьми. Это настоящие корифеи. Но вот Святослав Рихтер, великий пианист, ничем другим не занимался, даже преподаванием. «Каждый выбирает для себя женщину, религию, дорогу».
    - Если бы я пошёл на это, сколько лет пришлось бы учиться?
    - Не знаю. Возможно, засчитали бы тебе какие-нибудь дисциплины. У Академии Гнесиных высокий авторитет.
    - Жена вчера сказала, что для неё достаточна моя слава пианиста, и она не желает, чтобы я где-то учился и не бывал дома. Я её понимаю. Учёба ведь не отменяет гастроли.
    - Она права. Но если так горишь желанием, через два-три года в нашей Академии откроется факультет. Оркестров в Израиле благодаря последней алие пруд пруди. Почти в каждом городе. А о преподавании ты не задумывался?
    - Нет пока.
    - Я бы могла предложить тебе быть для начала моим ассистентом. А лет через пятнадцать стал бы знаменитым профессором. Время так быстро летит.
    - Как-то неожиданно. Подумать можно?
    - Месяц, больше не могу. Придётся объявить конкурс на эту должность. Да ты пей, Илья. Кофе остынет.
    Вечером Илюша и Яна вышли погулять с детьми. С моря дул тёплый ветерок, деревья и кустарники на улице и в палисадниках покрылись свежей зеленью. Навстречу им шли люди, бросая взгляды на красивую молодую женщину, девочку рядом с ней и высокого темноволосого мужчину, толкающего перед собой коляску. Он рассказал Яне о своём разговоре с Диной и её предложении.
    - Я думаю, стоит согласиться, Илюша. Со временем, лет через двадцать-тридцать твоя творческая энергия перейдёт на преподавание. А это в музыкальном мире очень высоко ценится. Ты ничего не теряешь. А если захочешь заняться дирижированием, пожалуйста. Дина тебе всё правильно сказала. 
    - Прости меня, Яна.
    - Нет, это ты меня извини, Илюша.
    А потом была ночь горячей любви. Согласие, нежность и всепоглощающая страсть.



                Глава 13

                1

    Заканчивалось второе тысячелетие. Приближение границы времён висело в воздухе, создавало инстинктивное ощущение тревожности и фатальной неизбежности перемен, естественное для человека, стоящего на пороге неизвестности. Загадочное латинское слово «миллениум» лишь усиливало таинственную сущность того, что должно произойти в то мгновение, когда наступит 2000 год и начнётся третье тысячелетие. Но герои нашего романа не видели в этом событии ничего мистического, они жили и растили детей и внуков, ожидая от него лишь благоволения, праздника и веселья.
    Отметить наступление двадцать первого века в Нью-Йорке на Таймс-сквер пришло однажды в голову Саньке. В конце ноября он позвонил Илюше в Рамат-Ган и Маше в Лондон. Идея им понравилась, а Маша предложила взять с собой и детей.
    - Разве не обидно будет, если дружба между нами прервётся на нас? Конечно, она - разновидность любви, во взаимоотношениях должна быть какая-то химия и гармония.
    - В её основе лежит и история, - осенило Саньку. 
    - Надо дать детям шанс. Детей стоит познакомить, и чем раньше, тем лучше. Дружба, как вино, должна созреть, а для этого нужно время. Пусть потом решают сами.
    - Мы с Викой продумаем программу для них. Им будет интересно.   
    - А я поговорю с Ричардом.
    По возвращении из Израиля несколько лет назад Ричард получил родительское благословение, и они вскоре сыграли свадьбу. Выпускник Королевской военно-воздушной академии, лётчик-ас, он служил инструктором в учебно-тренировочной авиагруппе. Расположенное на Уайтхолл командование ВВС ценило его, в тридцать три года он уже носил звание подполковника. Это позволяло предположить, что его ждёт успешная карьера и генеральская должность.
    Ребёнок не заставил себя ждать, и Маша благополучно разрешилась родами. Голубоглазому Гарри шёл уже пятый год и, окружённому заботой и любовью деда – влиятельного члена палаты лордов, бабушки - баронессы, отца и матери, ему было невдомёк, что жизнь свяжет его с отпрысками простых еврейских семей.
    Ричард не без колебаний согласился на поездку, оформил отпуск на рождественские праздники, забронировал свиту в гостинице «Шератон», расположенной на углу 7-й авеню и 52-й улицы, и заказал четыре билета на самолёт. Илюша, чтобы не обременять друга заботами, хотел поселиться в отеле, но Санька настоял на своём.
    - Я уже столько лет мечтаю принять вас у себя дома. Илюша, ты не понимаешь, какой это кайф.
    - А Маша? Она ведь остановится в гостинице.
    - Да, это моё упущенье. Когда я сообразил, Ричард уже всё оформил. Но, с другой стороны, «Шератон» находится близко от Таймс-сквер. Нам не помешает иметь рядом такую базу.
    - Что ты имеешь в виду?
    - Для того чтобы занять хорошее место нужно прийти на площадь до пяти часов дня. Представляешь, сколько людей там будет? Около двух миллионов. А так мы можем меняться на посту, а остальные будут отдыхать и греться в номере.
    - Ладно, ты меня убедил.    
    В аэропорту имени Кеннеди Санька встретил Машу с мужем и детьми и в большом новеньком «Бьюике» отвёз их на Манхеттен. А на следующий день прилетели в Нью-Арк Илюша с Яной и детьми. Вика как раз заканчивала смену и ждала их в зале прибытий. Должен был подъехать Санька, но запаздывал. Она понимала, ещё утром погода испортилась, и снежные заносы могли оказаться причиной задержки. Самолёт приземлился вовремя и они должны были появиться с минуты на минуту. Она увидела Яну, которая вела Анечку и Ариэля, держа их за руки. За ними, толкая тележку с багажом, шёл Илюша. Вика двинулась им навстречу, махая рукой.
    - А где Санька? – спросил Илюша после поцелуев и объятий.
    - Скорее всего, стоит где-нибудь в пробке. Подождём его на креслах у выхода. Я могла бы забрать вас и на моём «Форде», - сказала Вика. - Но он приедет сюда и будет нас искать. Нет никакой возможности сообщить ему, что мы уже едем домой.
    Санька появился через полчаса.
    - Извините, дорогие мои, сегодня такой трафик, дороги замело, - сказал он, обнимая друзей.
    - Всё в порядке, мы тут замечательно провели время, - усмехнулся Илюша.
    Вика взяла Яну с детьми, а Санька Илюшу и их немаленький багаж, и кортеж из двух автомобилей через час подкатил к дому. Когда они вошли, Кэролайн с Женей и маленьким Бенни находились в салоне.
    - Спасибо, милая, - сказала Вика. –  Как они себя вели?
    - У вас прелестные дети. Всё было Okay, - ответила девушка.
    - Тогда ты можешь идти. Я тебе позвоню.
    Мужчины внесли чемоданы и раскатили их по комнатам.
    - Располагайтесь, это будет ваша спальня, для детей у нас есть ещё две комнаты. Девочки будут в одной, а мальчики в другой.
    - Прекрасно. Спасибо, Вика, - поблагодарила Яна.
    - Примите душ и приходите поужинать.
    - Это не помешает, - произнёс Илюша. – Почти тринадцать часов полёта, три часа перед вылетом. Нужно смыть с себя усталость.
    - Ну, тебе не привыкать, - заметил Санька.
    - К этому, ребята, привыкнуть нельзя. Это же не мышцы качать.
    - Пожалуй, ты прав.
    Они приняли душ и с детьми вошли в салон, где был накрыт стол на восьмерых. В углу у двери на террасу стояла маленькая ёлочка, игрушки на ней блестели, отражая свет хрустальной люстры, свисающей над столом. Ёлка, гирлянды на стенах и под потолком и снег за окнами создавали интимную атмосферу новогоднего семейного праздника.
    - У меня есть предложение выйти и поиграть в снежки, даже на снежную бабу хватит. Ариэль и Анечка никогда не видели снега, - предложил Илюша.
    - Женечка, ты помнишь зиму в Москве?- спросил Санька.
    - Очень смутно, папа. В Америке с этим нет проблем.
    - А я хочу его потрогать, - сказала Анечка.
    - Давайте вначале поедим, - произнёс Санька. – Вчера Вика полдня готовила.
    - Мне Женечка очень помогла.
    - Предлагаю вначале выпить. Помните, как мы молодые и полные надежд о прекрасном будущем, пили в Москве водку?
    Санька открыл бутылку «Столичной», ещё дымящуюся от холода, и разлил по рюмочкам, а Женя наполнила подружке и мальчикам бокалы кока-колой.
    - За встречу! Лехаим!
    Выпили и с аппетитом поели салат «Оливье» и бефстроганов. Завязался разговор. Вспомнили Ромку, и выпили за упокой его души. Потом решили позвонить в Шератон. Трубку поднял Ричард.
    - Hello, - произнёс он на великолепном английском.
    - Шалом, дружище! Как у вас дела?
    - Илья?
    - Да, дорогой. Сегодня вечером приземлились.
    - Okay! Мы замечательно устроились. У нас свита. Хотите поговорить с Мари?
    - С удовольствием.
    Загремела трубка, потом в ней послышался мелодичный голос Маши.
    - Машенька, здравствуй. Мы тут в Нью-Джерси пьём за ваше здоровье.
    - А мы это делаем с Ричардом на тринадцатом этаже на 7-й авеню.
    - Тебе Санька хочет что-то сказать. Даю ему трубку.
    - Маша, мы вас любим. Ричард – золотой парень. Поцелуй его.
    - Ну, в этом у нас нет недостатка.
    - Браво, Маша! Завтра мы все собираемся у меня. Я заеду за вами в «Шератон» в час дня. А послезавтра приедут ко мне мои родители. Дети останутся с ними, а мы рванём занимать места на Таймс-сквер и греться в гостинице.
    - Логично, возражений нет.
    - Тогда пока.
    Оделись и вышли во двор. Дети весело кувыркались в снегу, лепили и бросали снежки, вопя от удовольствия. Илюша с Яной катали шары и строили снежную бабу. Санька фотографировал. Вика постояла на крыльце и ушла накрывать на стол к чаю. Потом дети подустали и все возвратились в дом. Когда девочки и мальчики ушли к себе в детскую комнату, а Яна ушла в кухню помочь Вике мыть посуду, друзья сели в углу салона. 
    - Ты стал большим начальником?
    - Не таким уж большим, Илюша, но ответственности на меня взвалили
много. А сейчас я стал самым важным человеком в корпорации.
    - Интересно, почему?
    - Ты слышал о проблеме 2000 года?
    - Что-то слышал, но ничего в этом не понимаю.
    - Программисты называют её Баг 2000. Баг на нашем жаргоне - ошибка в программе. Разработчики программного обеспечения в двадцатом веке использовали не четыре, а последние две цифры в обозначении года. Значит, этот год 99, а 2000-й – 00.
    - Ага, нулевого года не может быть.
    - Правильно, это может привести к серьёзным сбоям в финансово-экономических программах и в системах управления технологическими процессами. Поэтому мир весь этот год стоял на ушах. Представляешь, внести изменения в сотни тысяч программ. Как ты думаешь, сколько это стоит?
    - Много, миллиарды, наверное.
    - Около трёхсот миллиардов зелёненьких.
    - Не представлял себе огромность этой проблемы.
    - Я получил назначение, а вместе с ним и колоссальную ответственность. В корпорации тысячи программ и мне пришлось руководить этой работой.
Правда, началось всё несколько лет назад, когда пришлось корректировать программы прогнозирования. Но последний год был просто чудовищным.
Меня и сейчас трясёт от напряжения. Если остались ошибки, они обнаружатся в новом году. 
    - Не волнуйся, Санька. Они без тебя и твоих мозгов не обойдутся.
    - Что правда, то правда. А как твои дела. Закончил Академию?
    - Да, прошлым летом. Уже начал выезжать с оркестром.
    - Тебе оно надо? Ты же пианист мирового класса.
    - Я фортепиано не брошу. А представляешь, что значит быть концертирующим пианистом? Необходимо отменное здоровье, невероятная внутренняя энергетика. Я теряю за гастроли до десяти килограмм. И я принял решение учиться на дирижёра, чтобы умерить изматывающий темп жизни солиста – до ста концертов в год по всему миру.
    - А что, дирижёр меньше мотается?
    - Конечно, нет. Но музыканты, занимающиеся не только своим инструментом, но и интеллектуальным осмыслением музыки, живут богаче и интересней, они невероятно расширяют поле своей деятельности.
    - Не ожидал от тебя такое услышать. Всегда думал, что ты живёшь наполненной творческой жизнью.
    - Это так. Но здесь ты уносишься как бы в бесконечность. Дирижирование – даже не другая планета, а другая галактика, Вселенная.
    Они говорили и потягивали водку. Усталость и алкоголь делали своё дело. Илюша с трудом поднялся и, пожелав Саньке и Вике спокойной ночи, побрёл к себе в спальню. Он сразу провалился в сон, и даже не почувствовал, как рядом легла Яна, обняв его за плечи.

                2

     Когда пять лет назад Элла, младшая сестра Саньки, спустилась с самолёта в аэропорту Кеннеди, жизнь казалась ей прекрасной и полной приключений. Молодости свойственны оптимизм и прекрасные порывы. Была она  красива, любима и носила под сердцем ребёнка от любимого человека. Коля обещал приехать на роды, но жизнь распорядилась иначе. Вначале он звонил почти каждый день, потом всё реже и реже. Он говорил, что хочет закончить Академию управления и эмигрировать к ней в Америку дипломированным специалистом. К концу октября звонки прекратились, как и его намерение приехать и «принять роды». Похоже, и желания родителей Коли увидеть внука тоже оказались иллюзорными и своего единственного сына они к сближению не поощряли. 
    В ноябре у Эллочки начались схватки. Наум Маркович заказал такси и отвёз её в госпиталь, где год назад Вика родила Бенни. Мальчик, которого назвали Лёвочкой, оказался очень спокойным, хорошо ел, рос и развивался. Главную заботу о нём взяла на себя София, обожавшая правнука. Да и родители в нём души не чаяли и помогали, несмотря на профессиональные курсы и бесчисленные житейские заботы. Эллочка, наконец, опустилась на землю и стала реалистично смотреть на вещи. Она пошла на курсы английского языка, а, закончив их весной, разослала документы по университетам. Многие из них пожелали видеть её своей студенткой, но она, посоветовавшись с родителями и подойдя к этому с трезвой практичностью, выбрала Нью-Йоркский университет, куда она могла легко добираться с Брайтон-Бич на метро. Красота её приобрела законченность и сексапильность, которые нередко дарит молодой матери щедрая природа. Прекрасную еврейку парни вниманием не обходили, но наученная горьким опытом, она искала среди еврейских ребят. Бабушка София её в этом одобряла и Элла каждый раз доверительно делилась с ней своими успехами. Ей нравился один еврейский парень и всё шло прекрасно, пока она однажды не рассказала ему о сыне. Парень поделился со своими родителями, которые заявили, что этот ребёнок мамзер, и они не советуют ему жениться на ней. Элла узнала у своего религиозного знакомого, что ребёнок, рождённый у незамужней женщины, не мамзер, но убедить своего друга не смогла – он не решился идти против воли своей семьи. Они расстались, оставив в её душе незаживающую рану. Другие еврейские ребята, уже знавшие о Лёвочке, искали с ней знакомства, но она, удручённая личной драмой, не была к ним готова. Вскоре в неё влюбился Уильям, молодой человек из хорошей весьма состоятельной семьи, пустившей в городе корни в начале девятнадцатого века. Его предок, кадровый офицер, будучи сам англичанином, ещё воевал с английскими войсками под началом командовавшего Континентальной армией Джорджа Вашингтона. Она долго отвергала настойчивые ухаживания Уильяма, но однажды сдалась. Признание Эллы о ребёнке его не смутило. Они частенько брали с собой мальчика на прогулки в Центральный парк, где расхаживали по аллеям и катались на лодке. Он сделал ей предложение жить вместе, и через несколько месяцев она перебралась к нему на Манхеттен. Бабушка София с трудом смирилась с происшедшей с внучкой метаморфозой, но юноша ей понравился, и она дала своё благословение. По окончании третьего курса сыграли свадьбу. Семейная жизнь текла своим чередом, пока однажды в квартире на Брайтон-Бич не раздался телефонный звонок. Инна Сергеевна сразу узнала голос Николая.
    - Я хочу увидеть сына, - сказал он.
    - Где ты был, Коленька, когда Эллочка нуждалась в твоей поддержке?
    - Я очень виноват перед ней. Не мог вырваться, отец не давал мне деньги. Мама тоже просила его, но он ни в какую.
    - Элла вышла замуж за хорошего человека. Я ей скажу, и пусть она решает. Позвони мне через пару дней.
    - Спасибо Инна Сергеевна.
    Звонок мамы Эллу озадачил. Она понимала, что Коля виноват перед ней лишь потому, что не проявил волю и не настоял на своём. Но всё уже позади.
У неё любящий муж, к которому она очень хорошо относится, и в своей жизни ничего не желает изменить.
    - Хорошо, мама, я поговорю с ним.
    Она позвонила ему с уличного телефона-автомата, когда вышла погулять с Лёвой. Она не хотела делать это из дома, чтобы Николай не воспользовался её телефоном и её не шантажировал, и не желала, чтобы Уильям узнал об их разговоре.
    - Коля, это Элла. Мама мне всё рассказала.
    - Я хочу встретиться с тобой и нашим сыном.
    - С тобой я, возможно, встречусь. Но сына тебе не покажу, чтобы его не травмировать. Не буду вносить разлад в свою и его жизнь.
    - Где я тебя увижу?
    - Завтра в три часа у главного входа в музей Метрополитен. Знаешь, где он?
    - Конечно.
    - Тогда пока.
    Он узнал её сразу, когда она вышла из жёлтого нью-йоркского такси и стала подниматься по лестнице. Он пошёл ей навстречу, заворожённый её красотой.
    - Здравствуй, Коля.
    - Здравствуй, Элла. Ты изменилась, стала ещё прекрасней.
    - Да, я стала другой. А ты такой же. Как ты здесь оказался?
    - Приехал искать тебя и нашего сына.
    - Почему не сделал это раньше?
    - Ты же знала моего отца. Но несколько месяцев назад он умер. Ельцин говорил с ним, и он очень разнервничался. Инфаркт, прямо на работе.
    - Прими мои самые искренние соболезнования. Но я замужем и ничего в своей жизни менять не намерена.      
    - Я любил тебя, наверное, и сейчас люблю.
    - Какое это имеет значение, Коля. Я счастлива со своим мужем. Он любит моего сына.
    - Он и мой сын.
    - Я принесла фотокарточку. Вот посмотри.
    Николай взял их дрожащими руками и посмотрел на улыбающегося мальчика, играющегося в кубики на широком цветастом ковре.
    - Он на меня похож, правда?
    - Разумеется. Овал лица и нос твой.
    - Можно я возьму эту фотографию?
    - Возьми. Я отобрала её для тебя. Не ищи меня больше, Коля. Прощай.
    Он ничего не ответил, продолжая смотреть на сына, которого потерял. Теперь он знал это точно. Она поймала такси и, садясь в него, обернулась. Он всё ещё стоял на том же месте, смотря на неё, словно прощаясь с мечтой, которой не суждено было стать явью.

                3

    На следующий день в условленное время Санька подъехал на «Бьюике» к парадному входу в «Шератон». Маша и Ричард с детьми уже ждали его в фойе, и, увидев его через высокие стеклянные окна, вышли под широкий козырёк, накрывающий сбегающую к тротуару лестницу, и замахали руками. Но Санька и так их сразу заметил. Невозможно было не обратить взгляд на их стройные фигуры и элегантные одежды. Они всегда приковывали внимание и были притчей во языцех лондонского света. Ричард положил большой чемодан в багажник и, усадив Машу с детьми, сел возле Саньки.
    - Ещё вчера весь город был в снегу. А сегодня всё чисто, - заметила Маша.
    - Спасибо нашему мэру Рудольфу Джулиани. Он крутой парень. С преступностью и безработицей разобрался. Очень не любил Ясира Арафата, справедливо считая его террористом. Однажды тот пришёл на праздничный концерт в Линкольн-центр и Джулиани распорядился выгнать его вон.
    До Саммита они добрались довольно быстро, что весьма удивило Ричарда.
    - Америку создали дороги, дорогой мой, сначала железные, а потом шоссейные. Это кровеносные сосуды страны.
    - Во время Великой депрессии президентом был избран Рузвельт, - сказал Ричард. – Я не сторонник либеральных методов управления государством. Но тогда демократы получили страну с разрушенной экономикой. Применение социал-демократических методов хозяйствования было оправдано. Он накормил народ и подарил ему надежду. Рузвельт содействовал и строительству дорог. А после войны Дуайт Эйзенхауэр.
    - Если бы не они, если бы не Америка, Советскому Союзу и Великобритании не удалось бы победить гитлеровскую Германию, - произнёс Санька, припарковываясь возле дома.
    На шум мотора на крыльцо вышли Вика, Яна и Илюша.
    - Машенька, ты просто красавица, - восхитился Илюша, целуя её.
    - Благодари Ричарда. Смотри, какого богатыря он мне подарил, - сказала она, показывая на Гарри, который, стесняясь, прятался за маму.
    Женщины целовались и обнимались, и двор наполнился их счастливыми голосами. Стол уже был накрыт к обеду и после прогулки по дому вернулись в салон. В честь Ричарда Санька открыл бутылку шотландского виски Chivas Regal.
    - Нам Маша донесла, что ты его любишь, - улыбнулся он.
    - У нас в семье традиция. Я помню ещё дед пил его, а потом пристрастился и отец. Он рассказывал мне, что компания Chivas Brothers выпускала и другие марки, которые пользовались успехом среди высоких чинов Великобритании и даже у самой королевы Виктории. У меня даже не было права выбора, хотя виски замечательный и я его полюбил.
    - А вот другую традицию ты не стал соблюдать.
    - Какую?
    - Заключать браки с представителями своего класса. Вместо того чтобы взять себе в жёны дочь пэра, ты женился на простолюдинке.
    - Зато по любви. Мои родители довольно либеральные люди и они не возражали. Мери подняла меня на ноги. Они это знают. Но сейчас она герцогиня Миллер.
    - У меня тост, - поднялся Илюша. – За здоровье герцога и герцогини Миллер!
    Выпили и с аппетитом принялись за запеченную в духовке индейку, начинённую картофелем и шампиньонами.
    - Между прочим, русские жёны всегда котировались в Европе, - заметила Яна. - Анна, дочь Ярослава Мудрого, стала королевой Франции в одиннадцатом веке. А в двадцатом веке это стало даже бонтоном, особенно после Октябрьской революции и Гражданской войны, когда из России на Запад уехало три миллиона эмигрантов.
    - Верно, - поддержала её Вика. – У Луи Арагона, знаменитого писателя и поэта, жена Эльза Триоле, сама писательница и переводчица, младшая сестра Лили Брик, музы Маяковского. А у поэта Поля Элюара – Елена Дьяконова, которую он назвал на французский манер Гала. Она была очень культурным человеком, а её бабушка владела в Сибири золотыми приисками. 
    - Элюар однажды познакомил её с молодым художником Сальвадором Дали, - сказала Маша. – И случилось то, что вошло в историю искусств. Они влюбились друг в друга. Гала ушла от мужа, вышла замуж за Дали и стала его музой на всю жизнь.
    - А молодого Пикассо Сергей Дягилев пригласил однажды на оформление спектаклей «Русского балета», - подключился к разговору Илюша. - Там он познакомился с балериной Ольгой Хохловой и женился на ней.
    - Вы меня убедили, - засмеялся Ричард. – Да я и сам знаю, что нет лучше русских жён.   
    На следующий день из Нью-Йорка приехали родители и бабушка Саньки. Наум Маркович выглядел моложаво, и даже сейчас была ещё видна его прежняя мужская красота. Но волосы поседели и чуть поредели, две глубокие складки пролегли от крыльев носа к краям губ, что нередко бывает у мужчин под шестьдесят лет. Окончив курс инженера-строителя и успешно пройдя тестирование, он не без труда устроился на работу контролёром в небольшую строительную компанию. А Инна Сергеевна, как всякая женщина средних лет, стала тщательно следить за своим лицом и красить волосы, но время неумолимо и мелкие морщинки под глазами предательски выдавали её возраст. В свои пятьдесят с лишним лет она освоила программу «Автокад» и Вика помогла ей устроиться на работу в проектное бюро в Бруклине, в котором когда-то работала сама. София же после эмиграции в Штаты словно помолодела. Так бывает с некоторыми пожилыми людьми, пережившими войну и лихие послевоенные годы, но сохранившие желание жить вопреки всему. Она не захотела коротать Миллениум в одиночестве, и отчаянно скучая по правнукам, напросилась поехать в Саммит с Наумом и Инной.
    - Где мои дорогие дети? - сразу спросила она, войдя в дом.
    - В детской, бабушка, - ответил Санька. - Сегодня у тебя будет много работы.
    - Это не работа, а удовольствие, милый.
    - Потому ты так прекрасно выглядишь.
    - Конечно. Я люблю их, а они меня. Это придаёт смысл моей жизни и энергию моему старому телу.
    Дом наполнился звонкими голосами детей, обступивших Софию и Инну Сергеевну, а Наум Маркович остался в салоне, чтобы поговорить с Илюшей.
    - Жаль, что нам с Инной не удалось выбраться тогда к тебе на свадьбу. Думали, что успеем и в Израиле побывать, и с Леонидом Семёновичем встретиться.
    - Мы часто заблуждаемся в наших надеждах. Ни отец, ни мы такого не ожидали. Homo proponit, sed Deus disponit. Человек предполагает, а бог располагает.
    - Верно. А Ницше сказал: «То, что меня не убивает, делает меня сильнее». Я слышал, ты развёлся и женился на Яне. Я её помню. Она была очень милой девочкой.
    - Я её сейчас позову, - сказал Илюша. – Яна, иди сюда.
    Она вошла в салон и, увидев Наума Марковича, подошла к ним.
    - Здравствуйте. Я Яна, жена Ильи. Приятно с Вами познакомиться.   
    - Мне тоже. Ты стала красивой женщиной, Яна. Мы вот с Илюшей помянули Леонида Семёновича, его отца и моего друга. Молодцы, что собрались в эти дни. Я вот увидеться с ним не успел. Всё надо делать вовремя.
   В салоне появились Маша с Ричардом. Она сразу узнала отца Саньки.
    - Вы Маша?
    - Да. А вы Наум Маркович?
    - Верно. Я был на вашей с Ромой свадьбе. Ты стала ещё прекрасней.
    - Спасибо. Это благодаря ему, моему мужу Ричарду.
    - Слышал от Саньки много хорошего о вас.
    Он поднялся и протянул Ричарду руку. Тот улыбнулся и пожал руку Науму Марковичу.
    - Если Вы дружите с евреями, значит Вы благородный человек.
    - Мой дед дружил с Уинстоном Черчиллем, который очень благоволил к вам. Он считал евреев великим народом. Такое отношение дед привил и мне.
    - Его когда-то спросили: почему в Англии нет антисемитизма? - произнесла Маша. – Потому что мы, англичане, не считаем евреев умнее себя, ответил Черчилль. Знаете, я, благодаря мужу, бываю на светских приёмах и знакомлюсь с людьми из высшего общества. Они в большинстве порядочные люди, хорошо отзываются о евреях и поддерживают Израиль.   
    - Вы знаете историю «Титаника»? – спросил Ричард. – Когда корабль начал тонуть, в шлюпки с верхних палуб, где находились богатые люди, садились только женщины и дети. В шлюпках для пассажиров среднего класса было уже немало мужчин, а в шлюпки, предназначенные для простых людей с нижних палуб и трюмов, расталкивая женщин и детей, садились в основном мужчины. Я не берусь судить всё наше общество, но это говорит о том, что в высших кругах немало благородных людей, хотя хватает и негодяев.
    - Он обожает Светлану, а она еврейка, дочь Ромы, - сказала Маша и поцеловала мужа.
    Наконец из своей комнаты вышли Санька и Вика. На них были надеты тёплые куртки, прикрывавшие модные элегантные костюмы.
    - Друзья, нам пора выезжать. Одевайтесь потеплей, предстоит трудная, холодная ночь,  - сказал он и подошёл к отцу. – Спасибо, папа.
    - Для нас это радость, сынок, а не работа, - ответил он. – У тебя прекрасные друзья. Я вижу, что дружба между нами, родителями, на нас не закончилась.
    - Папа, знаешь, для чего мы здесь собрались? Чтобы свести и познакомить наших детей. К сожалению, они растут не в одном дворе, как мы на Люсиновской и Большой Серпуховской. Но попытка не пытка, как говорил вождь народов.
    - Молодцы. Правильно делаете. Надеюсь, у вас всё получится.
    Они сели в две машины. Санька взял к себе Машу и Ричарда, а Вика – Илюшу с Яной. Они двигались тем же путём, которым Санька всегда добирался на работу: из Джерси-Сити по тоннелю Холланда на Манхеттен. Выбравшись из тоннеля, свернули на Хадсон-стрит, потом долго ехали по 8-й авеню до 52-й улицы. Оттуда до отеля «Шератон»  было уже подать рукой. Небо накануне отдало земле обильную снежную дань и сегодня, очистившись от облаков, сияло голубизной. Солнце, уже склонявшееся к западу, освещало город яркими косыми лучами. Поставив машины на подземной стоянке, поднялись в гостиничный номер.
    - Прекрасно. Отсюда недалеко до Таймс-сквер, - сказал довольный Санька. – Как вам понравился Нью-Йорк?
    - Очень. Я думала, здесь среди небоскрёбов жить невозможно, - произнесла Маша. – Я просто заворожена его величием и прямолинейной простотой.
    - Хорошо сказала, - улыбнулась Яна. – Подписываюсь под каждым твоим словом.
    - Илюша, оставим наших дам с Ричардом, - произнёс Санька. - Нужно занять места на площади.
    - Нет проблем. С удовольствием пройдусь.
    Они вышли из отеля и двинулись по 7-й авеню в сторону Таймс-сквер. На площади к удивлению Илюши было уже много народу. Одетые в пальто и тёплые куртки в большинстве своём молодые люди стояли группами, весело переговариваясь и посматривая на светящиеся яркой рекламой небоскрёбы. Полиция уже поставила заграждения, а несколько человек на сцене в центре площади готовили оборудование для вечернего представления. 
    - Давай-ка подыщем подходящее место и договоримся с ребятами, чтобы придержали для нас.
    - Что ты имеешь в виду? – спросил Илюша.
    - Если мы не займём место, нас сюда не пустят. Но и стоять лишних шесть часов не хочется. Поэтому тут есть посредники, которые в такой день неплохо зарабатывают. Я им заплачу, когда мы вернёмся. Я уже вижу такого. Пошли. 
    Парень согласился на двести пятьдесят долларов. Они дали ему небольшой задаток и вернулись в отель.
    - Всё в порядке. Можно отдыхать, а часов в десять двинемся туда. Всего минут пятнадцать ходьбы. А потом пойдём в знаменитый ресторан «Русский самовар». Он вообще рядом с нами. Мой университетский друг Дима заказал стол на десятерых.
    - Почему на десятерых? – спросила Яна.
    - Потому что придёт ещё моя сестрёнка с мужем.
    - Замечательно. Но я уже сейчас голодна, - сказала Маша. – Поэтому мы ещё вчера заказали ужин сюда в номер на шестерых. Это наш с Ричардом подарок к Новому году.
    Маша подошла к телефону и пробежала по кнопкам мягкими ухоженными пальцами.
    - Room-service? Hello. Это Мэри Миллер. Я вчера заказывала праздничный ужин в номер 1318.
    Ей ответил низкий мужской голос и она, поблагодарив, положила трубку.
    - Минут через пятнадцать доставят. Ричард, поставь, пожалуйста, диск с хитами АВВА. Я их обожаю. У нас тут неплохая стереосистема.
    - Хорошо, дорогая.
    Комнаты заполнили знакомые песни. В дверь позвонили, и две девушки в униформе вкатили в номер сервировочный столик. За несколько минут они накрыли стол и, пожелав счастливого Нового года, удалились. Ричард открыл бутылку французского шампанского и разлил его по бокалам.
    - Заканчивается двадцатый век. Он был для наших дедов, отцов и матерей веком тяжёлых испытаний, - начал он свою речь. - Две мировые войны, принёсшие десятки миллионов жертв. Холокост, в котором погибла почти половина еврейского народа. Но он принёс нам и много радости. Мы создали счастливые семьи, родили и вырастили наших детей. Нас связала искренняя дружба и любовь. Меня вы научили прекрасному классическому еврейскому тосту, похожему на английский«cheers!». В нём слились самые лучшие пожелания. «Лехаим!»
    - Ты здорово сказал, Ричард, - произнесла Яна.
    - Есть ещё одно замечательное выражение: «мазл тов», - дополнил Илюша.
    Зазвенели хрустальные бокалы. Потом все стали накладывать в тарелки бефстроганов, салаты, фуа-гра и ломтики атлантического лосося с пармезаном, грибным соусом и пастой.       
    За окнами потемнело. Небо заволокло принесёнными с Атлантики облаками, и пошёл мягкий белый снег.

                4

    В начале одиннадцатого они вышли из отеля и по 7-й авеню двинулись к Таймс-сквер. К ночи температура опустилась ниже нуля, маленькие хлопья снега феерически сверкали в свете реклам и уличных фонарей. Огромные здания по обе стороны улицы таинственно и празднично сияли в полутьме. Вскоре они увидели заграждения, перекрывшие авеню, и группы полицейских возле них. Санька увидел небольшую брешь в ограждении и попытался провести всех через неё, но один из копов, крупный мужчина в чёрном костюме с металлической восьмиконечной звездой на груди остановил их взмахом руки и окриком. Ирландец по происхождению Джон служил в полиции уже больше тридцати лет. Своим намётанным глазом он сразу узнал в подошедших евреев, которых было немало в Нью-Йорке. Он всегда испытывал к ним неприязнь, приписывая им качества, которые не любил. Каким-то парадоксальным образом он увязал убийство ирландца Джона Кеннеди с непомерным влиянием евреев в экономике и внутренней политике, и никто из его сослуживцев не мог его в этом переубедить.   
    - Проход на площадь уже закрыт.
    - Но там нас ждёт человек. Он держит для нас места, - произнёс Санька.
    - Вечно вы, евреи, комбинируете и хитрите. 
    Саньку и Илюшу охватило сознание беспомощности перед наделённым властью антисемитом. Молчание прервал вышедший вперёд и ставший перед копом Ричард.
    - Они мои друзья и пройдут со мной, - сказал он.
    - А кто ты?
    - Ричард Миллер, подполковник британских ВВС.
    - Проходите, подполковник, не смею вас задерживать. Хорошего Нового года.
    Он подвинул ограждение, и они прошли через проход под его холодным взглядом.
    На площади и в примыкающих к ней улицах было уже много народа и последние метров двести они передвигалисья с большим трудом. В том месте, где Санька договаривался с парнем, люди стояли, почти напирая друг на друга. Он огляделся, увидел в нескольких метрах мужчину в жёлтой куртке и двинулся к нему.
    - Думал, что вы не прорвётесь. Везде полицейские заслоны.
    - Так бы и случилось, если бы не наш друг. Давай рассчитаемся. Пятьдесят долларов ты уже получил. Вот ещё двести.
    - Идёт. Приятно иметь дело с интеллигентными людьми.
    Парень взял деньги и растворился в толпе.
    Площадь на пересечении Бродвея и 7-й авеню была полна. На сцене в сопровождении музыкального ансамбля что-то пела молодая женщина, и песня лилась из больших колонок, установленных со всех сторон. Огромные рекламы освещали воздух и головы сотен тысяч людей. Над высотным зданием в северной части Таймс-сквер стоял на флагштоке многометровый шар времени, собранный из десятков кристаллических треугольных панелей.
    - Я не совсем понимаю, что здесь происходит, - сказала Яна.
    - Уже почти сто лет существует традиция, - объяснил Санька. - За минуту до полуночи шар начинает опускаться по флагштоку длиной двадцать три метра и в момент его прикосновения с крышей как раз и наступает Новый год. Между прочим, шарик весит больше пяти тонн.
    - Ого, ничего себе, - восхитилась Маша. – Правда, это зрелище для молодёжи, наши дети с удовольствием бы посмотрели.
    - Их бы тут раздавили, - произнёс Илюша. – Но мне нравится. Всё ярко и необычно. Я думаю, идея встретить третье тысячелетие в Нью-Йорке, столице великой западной цивилизации, очень удачна.
    Огромное чучело, сшитое из белой ткани, седого старика, держащего в руке прозрачный цилиндр, напоминающий песочные часы, проплыло над их головами. Вскоре толпа заволновалась, и взоры устремились на шар. Он вспыхнул всеми своими лампами, дрогнул и медленно пополз вниз по флагштоку. Табло наверху здания под ним загорелось яркими белыми числами, отсчитывая секунды. Когда шар достиг нижней точки, небо окрасилось вознёсшимся с крыши салютом. Снег к тому времени прекратился, словно знал, что воздух над площадью наполнится парящими серебряными листочками конфетти. Люди восторженно кричали, мужчины и женщины обнимались и целовались друг с другом. Друзья, посмотрев на пары вокруг, тоже поцеловались.
    - Здесь такая традиция, - обнимая Вику, усмехнулся Санька. 
    - Полная реабилитация, - засмеялась Маша. – Беру свои слова назад.
    Толпа стала расходиться. Они двинулись по Бродвею, опережаемые молодыми людьми. На 52-й улице повернули налево и вскоре оказались у входа в ресторан «Русский самовар». Дима с Вивиан уже были здесь. Увидев Саньку, тот приподнялся и махнул рукой.
    Ресторан был украшен еловыми ветками и гирляндами серпантин. В углу стояла ёлочка, украшенная игрушками и пучками ваты. Помещение несколько разочаровало Илюшу. Он ожидал увидеть красивый современный зал с высокими потолками, а здесь всё напоминало небогатое тель-авивское кафе. Но, осмотревшись, он увидел на стенах рисунки Михаила Шемякина, фотографии знаменитых людей, автографы Иосифа Бродского, Сергея Довлатова, Беллы Ахмадулиной, Булата Окуджавы, Галины Вишневской, Мстислава Ростроповича, Фазиля Искандера, Евгения Евтушенко, Соломона Волкова, Василия Аксёнова и многих других. Когда он с интересом рассматривал фотографии, к нему подошёл элегантный подтянутый мужчина среднего роста. Глаза его светились умом и искренним интересом и его еврейское происхождение не вызвало у Илюши никакого сомнения.
    - Извините за назойливость. Вы пианист Илья Вайсман?
    - Да.
    - Очень приятно познакомиться. Я Роман Каплан, владелец ресторана. Я бывал на Ваших концертах в Карнеги-холле.
    - Я дважды гастролировал по Соединённым Штатам. Меня принимали очень хорошо. Но с тех пор много воды утекло. Я получил ещё одну музыкальную профессию, стал дирижёром.
    - Но вы продолжаете играть?
    - Конечно.
    - У меня к вам просьба исполнить что-нибудь. Не сейчас, а когда захотите. Вы же только пришли, да и народ ещё не собрался. У нас есть рояль, подаренный Михаилом Барышниковым.
    - Да, я видел его, «Ямаха» - неплохой инструмент.
    - Буду вам очень признателен.
    - Я смотрю, здесь бывали многие знаменитые люди.
    - Это не только ресторан, но и клуб, музей русской культуры. Когда я открыл его, у меня были большие финансовые проблемы. А однажды слышу, Бродского награждают Нобелевской премией. Я ему звоню, помоги, друг, ты теперь богатый. Ну, он часть премии заплатил и стал совладельцем. Миша Барышников тоже подключился. Вместе с ними я и тянул наше дело. А четыре года назад Иосифа не стало. Он приходил и садился вон там, справа за последним столом. Можно много рассказывать. Ростропович мне рецепт чесночной водки записал, он называл её «пейсаховкой». Ну, ладно, очень рад был познакомиться.
    - Я тоже, Роман.   
    Илюша вернулся к столу и сел возле Яны на мягкий кожаный диван. 
    - Да ты, дружище, известный человек, - произнёс Санька. – Это же сам Каплан. Он друг всех корифеев русской культуры. Да и сам образованнейший человек, литературовед, искусствовед и переводчик русской поэзии. В Ленинграде был экскурсоводом в Эрмитаже. А в Нью-Йорке первое время работал швейцаром, потом в художественной галерее Нахамкина. 
    - Он успел уже кое-что мне рассказать. Славный человек. Попросил исполнить что-нибудь.
    - И не раздумывай, войдёшь в историю, - безапелляционно бросил Санька.
    - А его друг Иосиф Бродский написал про него стишок, - сказал Дима. – Вот послушайте:
          Зима. Что делать нам в Нью-Йорке?
          Он холоднее, чем луна.
          Возьмём себе чуть-чуть икорки
          и водочки на ароматной корке.
          Согреемся у Каплана.
    -  Место выбрано не случайно: 52-я улица была в своё время центром джазовой культуры, кругом театры, а в этом доме жил Фрэнк Синатра, - заметил Санька.   
    В это время в ресторан вошла Элла в сопровождении импозантного молодого мужчины.
    - Это мой муж Уильям, - сказала она.
    Тот, улыбаясь, пожал протянутые ему руки. Санька усадил его возле Ричарда и с интересом наблюдал знакомство двух англичан. Они, судя по благодушному виду, сразу нашли общий язык.
    - Друзья, мы являемся свидетелями исторического события, - начал говорить Санька, чуть приподнявшись над столом. - В конце восемнадцатого века представители двух английских родов схлестнулись на этом континенте в жестоких боях. Один из них был верным сыном империи и дрался за то, чтобы Американская колония осталась в составе Британской короны. Другой жаждал свободы и независимости и присоединился к её противникам. А сегодня потомки отважных прадедов и смертельных недругов мирно беседуют, забыв о прежней вражде.
    - Они выполняли свой долг, - произнесла Маша.
    - Конечно. Но каждый из них понимал его по-своему. Я хочу сказать, как изменился мир. Англичане, русские и евреи сегодня за одним столом отмечают начало третьего тысячелетия. Пусть оно будет мирным! Да здравствует дружба!
    Все заулыбались и, подняв бокалы с искрящимся шампанским, выпили. Потом оживлённо заговорили, закусывая вкуснейшими блюдами русской кухни.
    Музыканты пошли на перерыв и Илюша подумал, что пора. Он поднялся и направился к большому белому роялю. Когда садился, перехватил одобрительный взгляд Каплана. Ему вдруг захотелось исполнить «Десять прелюдий» Рахманинова в этом небольшом русском ресторане в далёкой от его страны Америке. Он коснулся клавиш. Голоса в зале стихли, и полчаса он играл в тишине, чувствуя, что сейчас всех объединила музыка великого русского композитора. Он закончил и поднялся под гром аплодисментов и приветственных возгласов.
    - Молодец, прекрасно исполнил, и то, что нужно, - сказала Яна, пожимая ему руку.   
    - Ты замечательный пианист, Илья, - произнёс Уильям. – Никогда не слышал такого Рахманинова.
    Через некоторое время к их столу подошёл Роман.
    - Спасибо, ты великолепно играл. Я хочу подарить тебе два снимка, которые сделал мой фотограф. Ты не возражаешь, если такие будут висеть в рамочках на стене?
    - Пожалуйста.
    - Тогда распишись на них, - попросил Каплан и протянул  ему ручку.
    Илюша расписался и ресторатор, удовлетворённо кивнув, удалился.
    Проводив Диму с Вивиан и Эллу с Уильямом до метро, вернулись в «Шератон». Санька решил не звонить в Саммит по телефону. Дети, конечно, все спят, подумал он, а если родители тоже спят, зачем их будить.
    - Благодарю за прекрасный ужин, - сказал Ричард. – Там была очень приятная публика.
    - Когда мы увидим наших детей? – спросила Маша. 
    - Сегодня вечером мы их привезём сюда и пойдём в Рокфеллер-центр, - сказал Санька. - Там есть каток и роскошная ёлка. Пусть дети тоже получат удовольствие. А сейчас всем нужно выспаться.
    Они спустились в паркинг. Маша и Ричард простились со всеми и остались в отеле, а Санька и Вика повели автомобили по сумеречному городу. 
    Утомлённая заботой о детях Инна Сергеевна, уложив девочек, спала в детской комнате. Мальчишки, наигравшись, захандрили раньше, и с ними не было проблем. Наум Маркович дремал, сидя в салоне у телевизора. Услышав шум мотора, он приподнялся в кресле и посмотрел в сторону входной двери. Послышались шаги, дверь открылась, и в коридорчике появились один за другим Яна, Вика и Илюша. Последним в дом ввалился Санька.
    - Ну, как дела? Видели шар времени? – спросил Наум Маркович.
    - Всё было шикарно, папа. Правда, произошла маленькая неприятность. Один полицейский в приличном чине не пожелал пускать нас на Таймс-сквер. Увидел евреев и решил продемонстрировать власть. Тут нашёлся Ричард, сказал копу несколько тёплых слов, и мы прошли.
    - И правильно сделал, что напомнил вам, кто вы такие. Если нас не гонять, мы сравняемся интеллектом с гоями. А так мы им ещё очень нужны.
    - Ты стал философом, папа.
    - Жизнь научила, сынок. У каждого человека есть два пути: либо ты преуспеваешь, либо становишься философом.
    - Но ты преуспел, устроился на работу контролёром. И у мамы всё не так уж неплохо.
    - Не об этом я, Саня. Просто пытаюсь понять, что со всеми нами происходит. В Москве нам неплохо жилось, мы все были вместе, дружили и любили друг друга. Но жизнь разбросала нас по разным странам. Леонид уехал и умер в Израиле, Лёва женился на Вере и остался в России, Рома погиб. Теперь и вы разобщены. Вас разделяет океан. Всё пошло не так, как должно. Мы, русские евреи-эшкенази, интеллектуальная элита западной цивилизации, растворяемся, как соль, в многонациональном мире, исчезаем, не оставляя за собой плодоносную ветвь. Вот даже Элка не выдержала давления американского общества и вышла замуж за англосакса.
    - Он хороший парень, Наум Маркович, - сказала Вика.
    - А кто говорит, что они плохие. Но ещё одно-два поколения и нас, как великого народа, не станет. Я читал недавно статью. В нашей общине около шестидесяти процентов смешанных браков.
    - В Советском Союзе таких браков тоже было немало. Там это даже вошло в моду, - произнесла Яна.
    - Там это во многом было вызвано желанием обезопасить детей от ненависти, дать им лучшую жизнь, возможность преуспеть и реализовать свои врождённые способности, - продолжил свои рассуждения Наум Маркович. – А здесь, в Штатах, государственного антисемитизма нет. Но опьянение свободой создаёт иллюзию, что национальная самоидентификация уже не нужна и что мы, прежде всего, граждане Америки. Поэтому молодёжь без каких-либо нравственных мук и душевных коллизий вступает в смешанные браки.      
    - И что же делать? – включился в разговор Илюша. - Всё началось с Великой революции семнадцатого года. У нас отняли религию, потом язык идиш, культуру, основанную на этом прекрасном богатейшем языке, уничтожив Михоэлса, а затем расстреляв в застенках нашу интеллектуальную элиту.
    - Идиш был ядром нашей нации, это верно. Он формировал еврейское самосознание, определял нашу самоидентификацию. Лишив нас нашего языка и культуры, он не оставил нам выбора. Многие талантливые люди к тому времени уже вросли в русскую культуру и неимоверно её обогатили. Мандельштам, Пастернак, Габрилович, Антокольский, Гладилин, Бабель, Рыбаков, Володин, Гроссман, Бродский, Самойлов, Аксёнов. Можно перечислять весь день. Вот и вы пошли сегодня в ресторан «Русский самовар», а не «Еврейский штрудель». Вождь знал, как сломить дух народа. Он только не успел осуществить второй холокост. Жаль, что мы не умеем читать письмена на стене, не оказалось среди нас пророка Даниила.
    - Что ты имеешь в виду, папа?- спросил Санька.
    - Вместо того чтобы вернуться в Иерусалим и заняться там своими делами и строить там свой дом и свою культуру, мы предпочли остаться или уйти в новое рассеяние.
    - Почему ты молчал тогда, когда мы собирались?
    - Я думал, что Америка – это воплощение всех наших духовных и материальных грёз. Но теперь я понял, что она перестаёт быть решением и становится проблемой.
    - Папа, мир изменился. Уже не имеет значения, где ты живёшь.
    - Может быть, ты прав, Саня. Не слушай меня, брюзгу.
    - Как вели себя дети?
    - Они замечательные. С ними не было никаких проблем.
    - Спасибо тебе, папа. Ты нас выручил.
    - Это тебя, сынок, я должен благодарить. Сегодня я многое понял и осознал.
    Светало, первые косые лучи солнца пронзили ветви деревьев на противоположной стороне дороги, проникли в окна и коснулись стен. Все разошлись по комнатам, и на дом опустилась утренняя тишина.      
   
                5

   Миновал год. Жизнь текла своим обычным чередом. Дети росли, и вот уже Бенни пошёл в школу. Теперь их двоих забирал школьный автобус, и Саньке было забавно видеть семилетнего сына с ранцем на спине, поднимающегося по высоким ступеням, а вслед за ним легко взбирающуюся в автобус Женечку, опекающую брата. Он уезжал в Манхэттен, а через полчаса, прибрав в кухне после завтрака, отправлялась на работу и Вика.
    Так должно было произойти и сегодня. Но автомобиль не завёлся и Санька, после нескольких безуспешных попыток, позвонил на станцию техобслуживания. Через минут двадцать подъехал автомобиль с механиком и электриком. Пока они, открыв капот, искали неисправность, он позвонил Сэму и сообщил о задержке.
    - Не беспокойся, Алекс, - сказал тот. – Это случается иногда. Чтоб у тебя не было больших проблем.
    - Бригада приехала и возле дома сейчас работает, нормальные парни. Надеюсь, они разберутся, у них с собой всё оборудование. К счастью, у меня сегодня нет совещаний с руководством.
    - Приедешь, зайди ко мне. Есть кое-какие вопросы.
    - Хорошо, Сэм. Пока.
    Проблема была в электромагнитном инжекторе, точнее в его электронном блоке управления. Мотор завёлся и довольный Санька, расплатившись и пожав ребятам руки, двинулся в путь. У него было хорошее настроение. Он подумал, что если такая поломка случилась бы в другом месте и в другое время, всё оказалось бы сложней. А сейчас над ним сияло голубизной небо, и идеальный круг солнца мелькал в просветах между деревьями справа от дороги. Санька включил радиоприёмник, чтобы послушать новости. С 24-й дороги он привычно свернул на 78-ю, которая вела к тоннелю Холланда. Так он ехал всегда и, как правило, добирался до Всемирного торгового центра за час. Деревья с обеих сторон трассы стояли плотной стеной, позволяя не отвлекаться от дороги, слева от которой изредка просматривались дома и предприятия Гринвилла, а где-то справа за зелёными ветвями проносились поля знаменитых гольф-клубов. Потом открылся Либерти-парк, мелькнула статуя Свободы на островке в заливе и небоскрёбы юго-западного Манхэттена уже казались на расстоянии вытянутой руки. В это время послышался какой-то странный хлопок. Он повернул голову в сторону Близнецов: из верхних этажей Северной Башни валил чёрный дым, через толщу которого пробивались оранжевые протуберанцы огня. Он взглянул на часы на панели автомобиля. Они показывали 8:47. Диктор прервал радиопередачу и сообщил о самолёте, врезавшемся в одно из зданий Всемирного торгового центра и о вспыхнувшем там пожаре. Поток машин в Джерси-Сити немного замедлился вследствие возникшей на въезде в тоннель пробки. Через минут пять диктор сообщил о самолёте, протаранившем Южную Башню, и высказал предположение, что это неслучайно и возможно, произошёл теракт. «Бьюик» медленно продвигался по тоннелю, и Санька, выехав из него, уже не узнал город. Гнетущая атмосфера тревоги и страха висела в воздухе, отражаясь на лицах прохожих и водителей. Он свернул на Запад-стрит и вскоре был остановлен полицейским заслоном. К Близнецам друг за другом неслись пожарные машины и автомобили скорой помощи. Он вышел из машины и встал на тротуаре. Отсюда горящие здания хорошо просматривались. Вдруг Южная Башня стремительно поползла вниз, подняв в воздух огромные клубы цементной пыли. Санька взглянул на часы – они показывали 10:00. Его охватила оторопь.
    «Нежели все погибли? Мои друзья, сотрудники, Джош и Сэм? Значит, то что утром произошло с автомобилем, не случайно. Какая-то высшая сила  сегодня хранила меня. Но почему не уберегла их? Чем я лучше моих погибших сотрудников?»
    Оттуда бежали и шли осыпанные серой пылью люди. Их были тысячи, и у Саньки появилась надежда, что кто-нибудь спасся. Он стоял, всматриваясь в их лица и пытаясь кого-нибудь найти и узнать. В этот момент он услышал нарастающий шум и Северная Башня, как карточный домик, обрушилась наземь, и новые тучи пыли заволокли всё пространство вокруг Близнецов. Двигаться дальше было бессмысленно. Он сел в машину и, как-то перебравшись на встречную полосу, поехал к тоннелю. К его удивлению, обратный путь не вызвал проблем, он довольно быстро пересёк Гудзон и вернулся в Саммит по едва загруженной дороге. Первое, что пришло ему в голову, это позвонить Вике, которая, зная о происшедших событиях, наверняка очень обеспокоена. Ему не сразу удалось дозвониться. Наконец кто-то с её стороны ответил.
    - Пожалуйста, позовите Викторию Абрамов.
    Телефон донёс засурдиненные звуки, и Санька услышал голос Вики.
    - Ты где?
    - Дома.
    - Господи, ты жив. Я не знала, что и думать. Ведь там всё развалилось.
    - Ты же знаешь, у меня была поломка, и я задержался больше, чем на час.
    - Никуда не уезжай. Жди меня дома.
    - В городе такой балаган, что туда не стоит ехать. Да и куда я поеду?
    - Боже дорогой, за что мне такое счастье? Всё, Саня, целую.
    Санька набрал номер телефона отца. Его коллега сообщил, что Наум на объекте и вернётся к обеду.
    - Скажите ему, что сын в порядке.
    - Хорошо, я передам.
    Он положил трубку и в этот момент зазвонил телефон.
    - Санечка, ты дома?
    - Да, мама. Живой и невредимый. Сегодня я задержался дома, машина не завелась. Скажи папе и Элке.
    - Да, мой дорогой. Я счастлива. Как узнала, что твою башню атаковали, сразу позвонила тебе. А связи нет. Я чуть не умерла от страха.   
    Он включил телевизор. Все каналы передавали репортажи о террористическом акте во Всемирном торговом центре. Самолёты пикировали и врезались в Башни, откуда вырывались огненные вспышки, а потом валил чёрный дым. Эксперты уже успели подсчитать, в какие этажи они попадали. Оказалось, что в его Южной Башне самолёт поразил этажи выше семьдесят седьмого. Сообщили, что эвакуация прошла успешно и тысячи людей успели выйти из зданий. Разрушилось и седьмое здание ВТЦ, но оттуда удалось вывести всех. Были серьёзно повреждены четвёртое, пятое и шестое здания, отель «Марриотт» и Немецкий банк по другую сторону Либерти-стрит. Мэр Нью-Йорка Рудольф Джулиани призывал жителей города не впадать в панику и успокоиться, убеждая всех, что ситуация под контролем властей.
    Санька выключил телевизор и сидел какое-то время в прострации. Его вернул к жизни звонок телефона. Он поднялся, взял трубку и сразу узнал голос Илюши.
    - Ты жив?
    - Надеюсь.
    - Мне мама сказала включить телек. Я смотрю, горят Близнецы. А потом падают.
    - Я видел это, когда ехал на работу. У меня утром машина сломалась.
    - Вот это да! Ты родился в рубашке. Тебе тут Яна передаёт привет. Она просто пляшет от восторга.
    - Илюша, позвони, пожалуйста, Маше. Я сейчас в таком состоянии. У меня просто нет сил. Мне нужно ещё прийти в себя.
    - Хорошо, Санька. Вы держитесь там.
    Он пошёл на кухню и приготовил себе чашку крепкого кофе. Потом   
позвонил в Ливингстон. Ему ответил Мики, сын Кантора.
    - Это Алекс, друг твоего отца. Скажи, что с ним?
    - Мама поехала в город и нашла его в госпитале. Он обгорел, и его пожарники эвакуировали на своих плечах. Едва успели вынести, как здание рухнуло.
    - Ты не знаешь, где он находится?
    - Нет. Позвони, когда мама вернётся. Лучше завтра. Она сказала, что папа в тяжёлом состоянии.
    - Спасибо, Мики. Я позвоню завтра.
    Пришёл школьный автобус и Женя, увидев живого отца, бросилась его целовать. По её лицу катились слёзы, но это были слёзы радости.
Бенни с недоумением смотрел на них со стороны, забавно ухмыляясь. Вернулась с работы Вика, обняла мужа, вынула из морозилки утку и запекла её в духовке. На ужине все сидели, как ни в чём не бывало, стараясь не говорить о случившемся. Потом дети разошлись по комнатам делать домашние задания. Санька включил телевизор. Диктор передал, что ФБР обнаружило багаж террориста Мухаммеда Атты, задержавшийся в аэропорту Бостона «Логан» и не погруженный на борт рейса 11, который атаковал Северную Башню. Он содержал документы, раскрывающие имена всех девятнадцати террористов и многие детали происшедших событий. Агентство национальной безопасности и немецкая разведка перехватили сообщения, указывающие на Усаму бен Ладена.   
    Ночь опустилась на Саммит, когда дети уже спали. Утомлённая от переживаний Вика приняла душ, легла и сразу провалилась в сон. Рано утром она проснулась полная сил и прижалась к Саньке.
    - Я люблю тебя, - сказала она. – Не знаю, как это объяснить, но я уверена, поломка не случайна. Значит, Он тебя сберёг. Ты ему нужен, Санечка. Только ума не приложу, для чего.
    Вика поцеловала его, он почувствовал её желание и овладел ею. Давно у них не было такого сладостного и продолжительного секса.
    Утром она уехала в аэропорт, а Санька, побродив по дому, набрал телефон Кантора. На этот раз ему повезло - трубку взяла Тами.
    - Скажи, милая, как Джош?
    - Плохо ему. Лицо и грудь сильно обгорели. Стонет от боли.
    - Он говорит?
    - Да, но очень устаёт. Я сейчас к нему еду.
    - К нему пускают? Я хочу его увидеть.
    - Он будет рад.
    Тами продиктовала ему адрес, название отделения и номер палаты. Санька собрался и выехал в город. В госпитале он нашёл друга в полудрёме от болеутоляющих лекарств.
    - Джош, это Алекс, - сказал он, коснувшись его руки.
    - Хорошо, что не пережил этого кошмара.
    - Как это было?
    - Я услышал шум моторов и увидел самолёт в последнее мгновенье. Он промелькнул в окне и над нами раздался взрыв невероятной силы. Это воспламенилось горючее, которым был заправлен самолёт. Огонь проник и в наш отдел, прорвавшись на два этажа ниже. Я потерял сознание от болевого шока. Пришёл в себя только в машине скорой помощи.
    - А что случилось с Сэмом?
    - Его вызвал управляющий, и он поднялся туда. У него не было шансов.
    - Бедняга.
    - Погибло много наших, всё руководство. Не представляю, что будет с корпорацией. Я рад, что ты живой.
    - У меня была поломка. Не смог завести двигатель.
    - Поверь мне, это перст божий.
    Джошуа застонал, и Санька позвал медицинскую сестру.
    - Ему больше нельзя напрягаться. Очень больно. Тебе следует уйти, - сказала она.
    - Что будет с ним?
    - Выживет. Завтра ему сделают первую операцию. Наверно, будут ещё.
    В это время в палату вошла Тами.
    - Вы поговорили?
    - Да, немного.
    - Спасибо, что навестил.
    - Держись, Джош. Всё будет хорошо.
    Он спустился на подземную стоянку и выехал на улицу. Голубое небо равнодушно стояло над Манхэттеном. Ему не было дела до человеческой драмы, случившейся под ним на Земле. Санька включил радиоприёмник. Комментатор объяснял мотивы террористов. Он сказал, что их цель состояла в том, чтобы отомстить США за поддержку Израиля, захватившего Палестину и убивающего их братьев, а также заставить Америку покинуть святую землю Ислама.
   «Оказывается, Израиль во всём виноват. «Если в кране нет воды, значит, выпили жиды», - вспомнил Санька безыскусный стишок, который был на их устах в школьные годы. – Теперь у либералов появятся новые аргументы против этой несчастной страны, которая мечтает, чтобы её оставили в покое».
    Дома он не знал, чем себя занять. Вызов, брошенный судьбой, был ему непонятен. Легче всего принять то, что произошло с ним, за случай и не морочить себе голову. Если это не просто так, то в какой-то момент будущего всё прояснится. Санька взял папку, куда поместил распечатку своей новой программы пошаговой оптимизации, позволявшей решить серьёзную финансово-экономическую проблему. Распечатку он сделал два дня назад, как будто нечто руководило им из глубин подсознания. «Вся компьютерная система корпорации уничтожена. Только эти бумаги и остались, словно обломок мачты после кораблекрушения», - подумал он.
    В это время раздался телефонный звонок. Он положил папку на стол и взял трубку.
    - Привет, это Сара. Помнишь ещё меня?
    - Конечно, Сара.
    - Как увидела этот ужас, стала молиться нашему еврейскому богу, чтобы ты выжил. Кажется, Всевышний меня услышал.
    - Он в то утро сломал мне машину.
    - И замечательно сделал.
    - Теперь не знаю, чем себя занять.
    - Радуйся жизни, Алекс. Ты молод, полон сил и тебе ещё многое предстоит.
    - Как ты?
    - Вышла замуж, как тебе и говорила.
    - Ты мужа любишь?
    - В браке часто бывает, что один любит, а другой позволяет себя любить.
    - Я тебя понял, Сара.
    - Я однолюб, Алекс. Пока.
    В трубке раздались гудки. Он вспомнил её лицо, великолепное тело, которое она доверила ему, чтобы сразу отнять.
    Подъехал школьный автобус и Бенни и Женя вслед за братом вошли в салон.
    - Папочка, давай обедать, - выпалила дочь. - Я голодная. Тебя покормить?
    - Спасибо, милая. Я уже большой мальчик.
    Вечером вернулась с работы Вика. Река жизни, обрушившись водопадом, потекла дальше в своём новом ещё неустоявшемся русле.
    Прошло несколько дней. Во Всемирном торговом центре продолжали разбирать завалы, искать тела людей и предавать их земле. Тогда и позвонила Эвелин.
    - Я была уверена, что тебя нет в живых. А сегодня опубликовали список погибших, я стала его читать и тебя в нём не нашла.
    - Меня тем утром в Башне не было. Я ремонтировал машину.
    - Господи, как я боялась набирать твой номер и услышать что-то ужасное. Все мои друзья сгорели там заживо. Я думаю, твоей корпорации больше нет. Если хочешь, возвращайся к нам.
    - Спасибо, Эвелин. Я подумаю. Честно говоря, ещё не готов к работе. Ведь я видел своими глазами, как мои сотрудники умирали. Как наш сын?
    - Стюарт растёт, ему уже шесть.
    - Скажи ему, что я его люблю.
       
                6

    Его не удивил звонок Джереми Вайнштока, председателя совета директоров финансовой компании на Уолл-стрит, сотрудничавшей с его корпорацией. За последние годы он стал известным специалистом, и ему уже не нужно было искать работу, потому что искали его. Ему предложили возглавить отдел, и Санька дал согласие. Компания располагала мощными компьютерными ресурсами. Теперь они оказались в его подчинении. Новая программная система, в которой он, наконец, мог реализовать свои идеи, требовала для вычислений огромного объёма памяти и быстродействия. В МГУ он когда-то изучал труды академика Леонида Канторовича, получившего в семьдесят пятом году Нобелевскую премию по экономике. Методы разработанного им линейного программирования теперь очень нужны были ему для решения множества задач, с которыми сталкивались торгово-финансовые компании.
    Санька после совещаний, докладов и рутинной работы оставался там по вечерам и восстанавливал программу. Ему было важно проверить её на нескольких примерах. Только тогда он мог бы представить руководству систему и получить необходимое финансирование. Через два месяца появились обнадёживающие результаты. Санька записался к Джереми на беседу.
    - Я однажды осознал, что деятельность торгово-финансовой компании может быть оптимизирована точно так же, как это делается в отношении производственных процессов. Мы, как и любое предприятие, стремимся получить доходы от нашей деятельности. У нас есть большое количество проектов, которые мы финансируем и очевидная целевая функция – максимальная прибыль.
    - Это понятно. Что ты предлагаешь?
    - Ещё в корпорации я начал строить модели и разрабатывать систему. Во время теракта всё погибло, но я сделал распечатку, чтобы поработать дома.
По ней я восстановил программу и выполнил несколько расчётов.
    Санька открыл папку и положил перед Вайнштоком несколько листов. Джереми взял их, окинул взглядом и посмотрел на него.
    - Мистер Абрамов, объясните, пожалуйста. Я, наверное, уже стар для этого.
    - Метод линейного программирования позволяет найти наилучший план финансирования. Расчёты показывают, что применение компьютерного моделирования нашей деятельности позволяют увеличить прибыльность на пять-семь процентов.
    - Это огромные суммы, сынок.
    - Для завершения разработки и тестирования системы требуются капиталовложения.
    - Сколько тебе нужно?
    - Я прикинул, и у меня получилось около двухсот тысяч. Это оплата работы программистов и персонала. Через полгода, надеюсь, мы закончим.
    - Предоставь мне материалы и расчёты. Я подниму этот вопрос на совете директоров.
    - Благодарю, мистер Вайншток.
    - Это я должен благодарить тебя, сынок.
    Санька поднялся и уже готов был направиться к двери кабинета.
    - Подожди, Алекс. Твоя секретарь ушла в декретный отпуск. Я хочу предоставить тебе новую. Она внучка дорогих мне людей. Моя семья погибла в Германии в тридцать девятом году. У моего отца был друг детства, немец, аристократ. Когда забрали моих родителей, он взял меня, тогда мне было семь лет, заказал новые документы, и я стал его племянником. После войны он отправил меня в Америку вместе с сыном к своему дяде, крупному промышленнику. Я окончил университет,  и дядя принял меня к себе на работу. Эта девушка – внучка моего спасителя и дочь его сына.
    - Хорошо, мистер Вайншток. Ей, надеюсь, будет интересно работать со мной.
    Клер, так звали девушку, оправдывала своё имя. Её чистая нежная кожа и телесная красота не вызывали сомнений в благородном происхождении.  Через десятилетия словно вырвался из небытия природный аристократизм её предков. Когда на следующий день Санька поздоровался с ней, проходя в кабинет, он неожиданно для себя ощутил в крови силу её девичьего обаяния. Он терпеливо и по-дружески объяснял Клер её обязанности. Она усваивала всё налету, была внимательна и сдержанна, и однажды он почувствовал пронзительный взгляд, которым она смотрела на него. Он отгонял от себя всякие мысли о ней и старался сразу же погрузиться в работу. Он был высок, строен и красив, седина едва обелила его волнистые тёмно-каштановые волосы. В компании и в его отделе работало немало девушек и молодых женщин, и он не мог не замечать их особый к нему интерес. Но в её взгляде было что-то необычное и волнующее. 
    В тот день Клер зашла к нему, неся на маленьком подносе чашку зелёного чая. Он поблагодарил её и намеревался продолжить свои дела. Но она не уходила, а подошла к нему и коснулась рукой его плеча. Он повернул к ней голову, и в этот момент её золотистые волосы коснулись его лица. Она наклонилась и поцеловала его в губы.
    - Клер, что случилось?
    - Я люблю тебя, Алекс. Даже не думала, что такое возможно.
    - Ты умная девушка и понимаешь, что я совершенно тебе не подхожу. Я слишком стар для тебя, между нами разница двадцать лет.
    - Я хочу выйти замуж за еврея и народить ему много детей. Я не могу простить моему народу, что он с вами сделал. Это чудовищно. 
    - Выходить замуж нужно за своих, Клер. Думаешь, среди евреев нет негодяев? Ты молода и красива и обязательно встретишь своего парня. 
    - Я ещё не встречала таких мужчин, как ты. Все они обычные, с ними скучно и неинтересно. Ты – талантливый и красивый человек.
    - Я женат, у меня двое детей. И я люблю свою жену.
    Клер вдруг разрыдалась. Он принялся успокаивать её, а потом придвинул  ней чашку.
    - Попей, милая. Всё проходит и это пройдёт.
    Она взяла чашку, отпила немного, поднялась со стула и молча направилась к выходу. Когда он потом вышел из кабинета, её уже не было. На следующее утро Саньку вызвал к себе Джереми.
    - Вчера ко мне приходила Клер и попросила перевести её в другой отдел. Ты её чем-то обидел, Алекс?
    - Возможно, тем, что отверг её любовь. Она очень славная девушка. Я не хочу, чтобы она из-за меня испортила свою жизнь.
    - Ты правильно поступил. Я направил её в отдел кадров. Там она многому научится. Ты знаешь, её приняли в Колумбийский университет. Она будет учить там экономику.
    Через два месяца Клер ушла из компании и этот случай со временем забылся. Совет директоров одобрил его предложение и принял решение выделить средства на разработку и опытную эксплуатацию программы. У Саньки словно открылось второе дыхание. Он прошёлся по учебникам, которые когда-то посылал Диме по почте, написал статью и опубликовал её в журнале «Вычислительная техника». Она имела успех, и редакция попросила предоставить к публикации ещё одну статью. Он написал и опубликовал вторую. Профессор Левин, ознакомившийся с ними, пригласил Саньку выступить с лекцией в Колумбийском университете. Он согласился. В тот день он поднялся на сцену, подошёл к трибуне, окинул взглядом полный зал и увидел в первом ряду Клер. Она снова смотрела на него своими ослепительными глазами, и он вдруг осознал, что говорит для неё.

 

                Глава 14

                1


    В конце июня в Иерусалиме по обыкновению жаркая сухая погода. Но в этом году в небесной канцелярии что-то пошло не так, и северо-западный ветер принёс со Средиземного моря ярко-белые кучевые облака. По вечерам становилось прохладно и приходилось надевать рубашки и кофточки с длинным рукавом. Но в районе Бейт ха-Керем всегда присутствовал какой-то особенный микроклимат. Здесь никогда не было слишком жарко, возможно благодаря изобилию лиственных деревьев, посаженных здесь в двадцатых годах прошлого века, когда он и был основан во времена британского мандата. Давид любил историю, читал ТАНАХ, который был одним из обязательных предметов в школе, откуда и узнал, что во времена первого и второго храма в этих местах находился библейский город с тем же названием. Поблизости на одной из улиц велись раскопки, и Давид однажды встретил археолога, поведавшего ему о многих найденных артефактах. В 60-х и 70-х годах здесь поселилось немало профессоров, преподавателей и студентов, работавших и учившихся в кампусе Гиват Рам Еврейского университета. Дан, отчим Давида, тогда студент физического факультета, снимал здесь комнату, а потом, когда защитился и женился на Римме, купил здесь квартиру. В ней и родились его дети-погодки Йони и Веред. В таких светских семьях нередко случаются размолвки. Наступил кризис, произошло охлаждение в отношениях с женой и Дан развёлся, когда старшему исполнилось шесть и он пошёл в школу. Он оставил квартиру жене и приобрёл трёхкомнатную квартиру в старом двухэтажном доме недалеко, что давало возможность видеть детей, когда у него выпадал свободный час. Туда и привёл он Миру с Давидом и, по-отцовски заботясь о сыне любимой женщины, сразу после свадьбы свёл его со своими детьми. Они подружились и часто гуляли вместе по утопающим в зелени улицам или проводили время дома у Дана.
   Сегодня в школе был последний экзамен на аттестат зрелости. Уже в  девятом классе Давид понял, что свяжет свою жизнь с точными науками, поэтому учил литературу на уровне трёх единиц, чтобы высвободить время для занятий по физике, химии и математике. Он был почти уверен, что экзамен по литературе сдал: вопросы касались произведения израильского прозаика, которое Давид в прошлом году прочёл, и его цепкая память сохранила перипетии сюжета и похождения героев. Он думал, что ему с этим повезло, и сейчас он шёл домой со своим другом и одноклассником Асафом, юношей из интеллигентной семьи. Он жил недалеко от Давида, что способствовало их близкому знакомству и питало их дружбу вечерними посиделками и встречами по выходным.
    - Кажется, мы отстрелялись, - глубокомысленно произнёс Асаф.
    - Надеюсь. Я люблю литературу, но отвергаю метод её вдалбливания в наши нежные мозги силой и не приемлю всякую связанную с ней аналитику. 
    - Она хороша для общего развития, чтобы поддержать непринуждённый разговор с девицей и не выглядеть белой вороной в хорошем обществе. Но я предпочитаю выбирать и читать то, что мне нравится. Год назад прочёл роман «Любовник» Авраама Иегошуа.
    - Я помню, ты мне говорил, - сказал Давид.
    - Под большим впечатлением, до сих пор в голове стоит. Там у Адама, главного героя, несовершеннолетняя любовница, какая-то Лолита, у его немолодой жены тоже любовник, а их юная дочь в любовной связи с арабом.  Такой себе вертеп. Чувственность, эротика, животная страсть. Душа и тело в постоянной борьбе и единении, это и есть истинная сущность человека.
    - Здорово, я как-нибудь почитаю. Ты веришь, что любовь еврейки и араба возможна? Но это две различные культуры. Вначале страсть, потом озарение, что это тупик, и освобождение, разрыв. А если они заключили брак, то монотонная, подневольная жизнь в хамуле* и подчинение мужу, от которого уже и дети.
    - Ну, ты и расист.
    - Нет, Асаф. Я просто пытаюсь трезво смотреть на вещи. Мусульманин никогда не посчитает еврея равным себе. Это доказывает вся история их сосуществования. Евреи были у них всегда людьми второго сорта, униженными, находились на службе. С них взимали большие налоги и позволяли им те работы, которые не положено делать радетелям ислама. Я ничего не имею против, если они сотрудники или прохожие на улицах, и готов проявить к ним уважение. Но я не представляю духовную близость с ними.
*клан, группа близкородственных семей у арабов
    - Мой отец с тобой бы поспорил. Он считает, что мы оккупанты, что в нашей стране установлен режим апартеида, и мы не соблюдаем их права. Поэтому они имеют право нас убивать. 
    Они подошли к двухэтажному дому, где жил Асаф, облицованному, как почти все дома в городе, иерусалимским камнем.
    - Скоро получим повестки из армии. Что собираешься делать, Давид?
    - Наверное, вначале пойду служить.
    - Мои родители настаивают на атуде*. Они хотят, чтобы я за счёт армии получил образование.
    - Но потом придётся ещё и кеву* отслужить, - рассуждал Давид. - Сейчас тебе восемнадцать. Три или четыре года учёбы, потом три года срочной службы и три года сверхсрочной. Только в двадцать восемь лет ты освободишься из армии. Асаф, нужно хорошенько подумать.
    - Но если пойдёшь служить сейчас, то через три года ты забудешь всё, чему учили в школе, - ответил Асаф.
    - Ну что ж, придётся потрудиться. Но мне будет всего двадцать один. Пойду на мехину*. Пройду психометрию и буду учиться. В двадцать шесть лет получу первую степень. А если захочу вторую, то ещё два года поучусь.
    Друзья стояли возле дома, размышляя о будущем. Мимо проходили знакомые и не очень ребята и девушки, приветствуя их. Они оборачивались, отвечая на приветствия. Рядом с ними остановилась симпатичная девушка. Чёрные распущенные волосы падали на лоб и застилали глаза, и она время от времени отводила их рукой, игриво посматривая на Давида. Сиреневая кофточка облегала её красивую грудь, светло-синяя юбка едва прикрывала стройные ноги.
    - Ладно, ещё успеем поговорить. Я пошёл, - произнёс Асаф. – Это бесконечная тема.
    - Конечно. Передай привет брату.
    Асаф махнул рукой и скрылся за садовой калиткой.
    - Михаль, как прошёл экзамен?
    - А мне всё равно. Я уже набрала двадцать один бал по предыдущим предметам. Значит, багрут у меня будет.
*резерв, запас (иврит)
*постоянная служба (иврит)
*подготовительный курс (иврит)
    - Приятно иметь дело с трезвомыслящими людьми. Я понял, что предмет литературы, как и любая другая область знаний, настолько велик, что его невозможно объять. Учителя делают вид, что нас учат литературе, а мы сидим с умным видом и делаем вид, что всё понимаем. Я предпочитаю точные науки. Там, по крайней мере, всё ясно.
    Михаль подошла к нему вплотную, и он увидел смотревшие ему в лицо иссиня-чёрные глаза. 
    - Мои родители вчера уехали в Эйлат. Приходи сегодня ко мне. У меня есть новые диски.
    Давид понял её откровенный намёк и улыбнулся в ответ.
    - Обожаю музыку. Когда мне прийти?
    - В девять. Хорошо?
    - Ладно. А Сарит будет?
    - Мне никто не нужен, кроме тебя, Давид.
    Она повернулась и пошла по улице, уверенная, что тот смотрит ей вослед. Он действительно не отрывал взгляда от её стройной фигурки, пока она не скрылась за поворотом дороги. Только после этого он освободился от наваждения и побрёл домой.
   Дома в этот час ещё никого не было. Дан, когда он уходил в школу, пожелал ему успеха. Обычно отчим отправлялся на кафедру в восемь утра, но сегодня у него лекция в десять, и он ушёл в университет после него. Мама обещала вернуться из Тель-Авива часов в пять-шесть вечера. Она ещё утром попросила его привести из детского сада Юваля, её пятилетнего сына. Но забирать из садика время ещё не пришло. Перспектива сиюминутной свободы обрадовала его. Отца сейчас нет в Израиле, он с оркестром на гастролях в Великобритании. Можно поговорить по телефону с бабушкой Лизой и дедом Борей, поработать над программированием сайта, о котором просила мама. Такая работа ему нравилась, и он не раз ловил себя на мысли, что в выборе будущей профессии следует руководствоваться и чувствами, которые, несомненно, отражают скрытые глубоко в подсознании склонности и способности, данные ему природой. Но пока предстояло отслужить в армии, и этот выбор откладывался на пару лет.
    Он открыл лэптоп и попытался сосредоточиться на программировании, но мысли о Михаль не давали настроиться. Она давно уже проявляла к нему симпатию, но всегда это происходило в компании старшеклассников, в кафе или на улице. Теперь она пригласила его к себе в гости, и там он окажется с ней один на один, и сейчас, тупо смотря на экран ноутбука, он не представлял себе, чем всё это кончится. Давид почувствовал, что голоден, поднялся и побрёл на кухню. На столе он увидел записку: «Сынок, на первое суп с фрикадельками,  на второе курица с картофельным пюре. Питьё - по твоему выбору. Приятного аппетита». 
    Он поел и позвонил бабушке Лизе, любовь к которой с тех пор, как умер дедушка Лёня, была у него с привкусом жалости. Он помнил, как рыдала она на похоронах, и вид её глубоко страдающей уязвил тогда его неискушённое сердце.
    - Бабушка, шалом.
    - Шалом, мой милый. Как прошёл экзамен?
    - Думаю, сдал. Попалась тема по книге, которую я не так давно читал.
    - Ну, молодец, что позвонил. Вот и Гольда тоже шлёт тебе привет. Заедешь к нам? Она тебе штрудель спечёт – пальчики оближешь.
    - Постараюсь, бабушка.
    - Что теперь будешь делать?
    - Служить пойду.
    - Господи, боже дорогой. В Америке, если ты не желаешь идти в армию, никто тебя не упрекнёт.
    - Бабушка, здесь в боевые части конкурс выше, чем в университет.
    - Я знаю, Давид. Но мы всё равно волнуемся. Мы же не в Швейцарии живём.
    - Я по выходным буду приезжать домой.
    - Ты хороший мальчик, Давид.
    - До свиданья, бабушка.
   Звонить маминым родителям пока было рано: Инна Яковлевна и Борис Ефремович наверняка ещё не вернулись с работы. Давид включил стереосистему и поставил диск группы Modern Talking и попытался слушать. Потом выключил, взял с полки книгу и стал читать. В четыре вышел из квартиры и отправился за Ювалем. Он любил младшего брата, смышлёный мальчишка забавлял Давида своими не всегда детскими вопросами и часто с интересом наблюдал, как тот пробегал пальцами по клавиатуре компьютера и пристально взирал на происходящее на экране. На обратном пути Давид расспрашивал его о прошедшем дне, и Юваль рассказал о парнишке, которому он врезал по морде за «дело».
    Мама пришла в начале седьмого. Поинтересовалась, понравился ли ему обед, и принялась за расспросы. Он нехотя отвечал, а потом умело перевёл её внимание, заговорив об интернетовском сайте.
    - Почти всё готово, мама.
    - Ты умница, сынок. Завтра покажешь.
      - Конечно. Я сегодня вечером пойду прогуляться, ладно?
    - А с кем?
    - С Михаль.
    - Она хорошая девочка. Только прошу тебя, поздно не приходи. И не делай глупостей. Тебе ещё служить, а потом учиться в университете.
    - Я тебя понял, мамочка.
    В это время пришёл Дан. В свои пятьдесят он выглядел моложаво, хотя чёрные волосы уже посеребрила лёгкая седина.
    - Тяжёлый был день. Три лекции подряд, потом заседание кафедры. Мира, я немного полежу и потом поужинаю.
    - Отдохни, дорогой.
    - Как дела, Давид?
    - Думаю, всё okay.
    - Прекрасно. Ну, мы потом с тобой всё обсудим.
    - Конечно, Дан.
    Давид оделся и вышел на улицу. До дома девушки всего минут десять. Он шёл медленно, вдыхая тёплый воздух, напоённый смолистыми запахами деревьев. Михаль ему нравилась, но мама права – торопиться некуда, ему только восемнадцать, вся жизнь впереди. Он открыл калитку, миновал палисадник и вошёл в подъезд. Она открыла ему сразу, как он позвонил. Четырёх комнатная квартира с большим балконом, выходящим в зелёный, засаженный кустарником и цветами двор. Он бывал здесь и прежде. Только теперь они будут одни, он не знает, как себя вести, и не уверен в себе. В салоне стол был накрыт на двоих.   
    - Давид, что с тобой?
    - Всё в порядке, Михаль.
    - Кофе с ликёром будешь? Я обожаю Irish Cream. Это просто сказка!
    - Не откажусь, ты это здорово придумала. А за что будем пить?
    - За то, что двенадцать лет позади, а впереди новая прекрасная жизнь.
    - Хорошо, но мы ведь ещё аттестаты не получили.
    - А куда они денутся?
    Они выпили, закусывая покрытым молочным шоколадом печеньем. Её синие глаза сияли, матовая кожа на лице отражала отблески бра и люстры, волосы падали на лоб и ушки, под которыми поблёскивали золотые инкрустированные маленькими жемчужинами серьги, и вся она излучала чарующий свет юности. Она поднялась из-за стола, подошла к большому радиоприёмнику и, сверкнув диском, нажала на клавишу. Комната наполнилась какой-то завораживающей музыкой.
    - Ты любишь Pink Floyd? – спросила Михаль.
    - Да, особенно их психоделический рок.
    - Давай потанцуем?
    - Хорошо.
    Он подошёл к ней, обхватил руками её хрупкие плечи, и они стали двигаться, медленно покачиваясь в такт завораживающей мелодии. Теперь её лицо было близко, чистое дыхание касалось его подбородка, а глаза пристально смотрели, пронзая невидимыми лучами. Неожиданно для него она потянулась к нему губами, и они коснулись его сухих от волнения губ.
    - Ты раньше ни с кем не целовался? – прошептала она.
    - Нет.
    - Я тоже. А ты хочешь?
    Не найдя подходящих слов он неумело прижался губами к её полуоткрытым губам. Она ответила влажным поцелуем, и он ощутил во рту кончик её языка. Давида впервые в жизни охватила горячая чувственная волна. Не в силах сдержать неистовство молодого организма, он поднял её на руки и положил на диван. Она остановила его, вырвавшись из объятий и села рядом с ним.
    - Давид, ты меня любишь?
    - Да, - произнёс он, смотря на Михаль виноватым взглядом.
    - Я давно тебя люблю. Но не знала, как объясниться. Теперь я уверена, что у нас всё получится. Просто сегодня я ещё не готова. Ты меня понимаешь? Я просто боюсь.
    Он почувствовал незнакомую ему прежде нежность, обнял её и, стараясь быть сдержанным, стал молча целовать её лицо и шею.
    - Знаешь, ты сейчас уходи и приди завтра в это же время. Я буду ждать. Ладно?
    - Я приду.
    Он поднялся и, боясь оглянуться, вышел из квартиры.
    «Она меня любит. Я, оказывается, её тоже люблю. Я раньше думал, что это только счастье. Оказывается, и боль и страдание. И любовь не только страсть, но и душевное потрясение. Она сказала, что готова к близости со мной. А если будут дети? Я к этому не готов», - думал Давид, расхаживая по улице, чтобы сбить ненужное ему сейчас возбуждение.
    Когда он вошёл в дом, Юваль уже спал у себя в детской, мама с отчимом уже лежали в постели с книгами в руках.
    - Давид, хорошо, что пришёл не так поздно. Ты не голодный? Я сделала на ужин деруны. Они ещё тёплые. Возьми со сметаной.
    - Спасибо, мама. Я поем.
    Он зашёл в кухню, увидел картофельные оладьи на сковородке и зажёг газовую конфорку. Из холодильника достал банку, которую мама купила в русском магазине, и положил на горячие драники густую белую сметану.
    Вечером следующего дня Давид, сказав маме, что идёт на прогулку с приятелем, вышел из дома. Он испытывал одновременно волнение и радость. Его ждала девушка, которая призналась ему в любви и которую он желал. Его чувство было драгоценным хрупким сосудом. Он боялся оступиться и разбить его, и от сегодняшнего свидания зависело, так он полагал, его будущая жизнь.
    На Михаль было светлое сатиновое платье, украшенное алыми розами. Оно очень шло к её распущенным волосам и будто напоминало об испанском происхождении её предков. Давид, увидев её, не мог скрыть восхищения.
    - Ты сегодня выглядишь, как букет цветов, - нескладно произнёс он. 
    - Спасибо за комплимент. Я рада, что тебе понравилось платье.
    - Не только платье, мне в тебе всё нравится.
    - Но я была в школе не первая красавица. В нашем классе Гольдберг по сравнению со мной просто Мисс Вселенная. Да и Сарит, наверное, лучше меня.
    - Но у меня с ними нет ничего общего.
    - А со мной?
    - С тобой другое дело. Это трудно понять и объяснить. Я не люблю красивых слов. Я просто так чувствую. 
    Михаль пристально посмотрела на Давида, потом подошла к нему и, положив руки на плечи, поцеловала в губы.
    - Хочешь что-нибудь? Я предлагаю кофе с мороженым.
    - Не откажусь.
    Они сидели за столом и молча пили эспрессо, поглядывая друг на друга.
    - Давид, для меня всё это очень важно. Понимаешь, скоро нас разметает по стране, а может быть и по всему миру. Мы пойдём служить в армию, и я не знаю, когда ещё увидимся. Я уже давно сделала свой выбор. Ты мой мужчина. Не красавец, но мил, добр и умён. Я много лет наблюдала за тобой своими женскими мозгами и поняла, что мне никто другой не нужен. И влюбилась, и боюсь потерять тебя. Но если ты отвергаешь мою любовь, держать не буду. Ты можешь подняться и уйти.
    - Я не уйду, Михаль. Ещё не знаю, что такое любовь, но мне хорошо с тобой и меня влечёт к тебе.
    - Я долго думала вчера, когда ты ушёл, как тебе объяснить, почему я хочу твоей близости. Казалось бы, это и не нужно объяснять, так уж устроен человек. Но я мечтаю сохранить нашу любовь на долгие годы и при этом, чтобы ты не думал, что я всё подстроила специально. Поэтому я кое-что сегодня купила.
    Она поднялась, стройная и гибкая, открыла дверцу шкафа и вынула из него небольшой пакет.
    - Я, кажется, тебя понимаю, - сказал он.
    - Открой, тогда поймёшь.
    Она вдруг покраснела от смущения и потупила взор. Давид опустил руку в пластиковый пакет и положил перед собой на стол пачку презервативов.
    - Я знаю, что это совсем не романтично, но я ничего другого не придумала. Зато это снимает беспокойство и тревожность и даёт нам свободу. Разве я не права? И мне не грозит беременность, которую бы ты мог воспринять, как шантаж. Теперь решай. 
    - Михаль, дорогая, я уже всё сказал.
    Он поднялся со стула, подошёл к ней и обнял её за плечи. Она встала, приблизилась к нему, поцеловала в губы и потянула его за собой в спальню.
Он хотел её раздеть, но она скинула белые туфли, сама сняла платье и легла на постель. Он неуклюже разделся и обнажённый прилёг рядом с ней. Она провела рукой по его груди и животу, коснулась члена и посмотрела на него. Он понял её молчаливый призыв и, неумело разорвав один пакетик, вытащил из него полупрозрачное резиновое кольцо. Ему как-то удалось его надеть, и он опять повернулся к Михаль. Она сделала всё сама. Только чуть вскрикнула, когда его упругая плоть входила в неё.
    Потом они лежали, прижавшись друг к другу и целуясь. Время словно остановилось, чтобы дать возможность неискушённым любовникам осознать великое таинство любви.
    - Я только сейчас подумала, что женой царя Давида была Михаль, дочь царя Саула.
    - Значит, круг замкнулся, - усмехнулся Давид.
    - А потом её выдали замуж за Пальтиэля бен Лаиша, - продолжила Михаль. - Но тот был настолько порядочным человеком, что ни разу с ней не спал. Представляешь, какое искушение пришлось ему подавлять столько лет.
    - Он берёг её для Давида, которому был предан. Он, несомненно, праведник.
    - Ты женишься на мне?
    - Да, только вначале отслужу и поступлю в университет.
    - Я тоже пойду служить. Два года пролетят быстро. Будем звонить друг другу по мобильнику, хорошо?
    - Конечно.
    Он поцеловал её грудь, и его вновь охватило желание. Он разорвал ещё один пакетик, одел кондом и уже более умело и решительно вошёл в неё.

                2

    Ещё когда Давид учился в двенадцатом классе, и ему исполнилось восемнадцать лет, он получил уведомление из призывного пункта. Он поехал туда зарегистрироваться, как и предписывал закон о прохождении воинской службы. Теперь он ждал повестки, которую обычно отправляли за недели две до срока призыва. В этом году он должен был произойти в конце ноября – начале декабря. Повестка пришла, и в доме поселилось лёгкое напряжение. Мира чаще гладила и обнимала сына, демонстративно проявляла заботу и сочувственно вздыхала. В назначенный день он вместе с Асафом отправился на призывной пункт. Там, на тихой улице Раши в районе Мекор Барух, он прошёл собеседование и заполнил анкету. Врачебное обследование установило ему медицинский профиль восемьдесят шесть, позволявший попасть в боевые части. Мира переживала и пыталась его переубедить.
    - Давид, пожалуйста, только не в боевые части. Ты же можешь служить в инженерных войсках, в войсках связи, программистом, наконец.
    - Мама, пожалуйста, не волнуйся, ничего со мной не случится. Я высовываться не буду.
    Мира чувствовала, что Давид свои замыслы скрывает, и позвонила Илье.
    - Илюша, ты знаешь, что твой сын в армию призывается?
    - Конечно, я с ним говорил.
    - Он меня успокаивает, но сердце матери самый лучший полиграф. Поговори с ним, чтобы он не шёл в боевые части. Я просто сойду с ума.
    - Хорошо, я попробую.
    В пятницу в день призыва в Академии у Илюши не было занятий, а оркестранты отдыхали после гастролей по скандинавским странам. В Иерусалим он поехал на любимом «Пассате». Поставив машину на стоянку, он позвонил сыну по мобильному телефону. Давид, Мира и Дан уже находились возле призывного пункта и Илюша вскоре увидел их в толпе, заполнившей всю площадь у входа в военкомат.
    - Рад тебя видеть, Илья, - приветствовал его Дан.
    - Я тоже рад. Сегодня я понял, что армия сплачивает не только тех, кто служит, но и семьи. Когда ещё можно вот так встретиться.
    - Спасибо, отец, что приехал, - произнёс Давид.
    - Вы позволите забрать у вас Давида на пару минут?
    - Конечно, - сказала Мира. – Имеешь полное право.
    Илюша взял сына за локоть, и они протиснулись через толпу на узкий тротуар.   
    - Мы приехали в Израиль, когда мне уже было около тридцати. Мне не пришлось служить. Наверное, я многое потерял.
    - Что поделаешь, папа. Все проходят через армию. Михаль вот тоже. Она где-то здесь. Ты собирался мне что-то сказать?
    - Да. Мама очень волнуется. Она не хочет, чтобы ты подвергал свою жизнь опасности.
    - Папа, здесь на улице ты больше рискуешь, чем в военном строю. Сотни людей погибли во время интифады Аль-Акса, которая уже, возможно, закончилась со смертью Ясира Арафата. В автобусах, в ресторанах и кафе, на рынках, на пешеходных улицах - море крови. Да вот тут в трёхстах метрах отсюда на Яффо взорвали автобус. Там погиб мой одноклассник. А в автомобильных авариях каждый год гибнут раз в двадцать больше людей. Я не вижу смысла служить в тылу, папа. Хочу получить настоящий жизненный опыт, проверить себя, переделать. Только не говори маме. Она сойдёт с ума.
    - Тебя, похоже, уже не переубедишь. Но будь осторожен. Есть хорошая поговорка: «Бережёного бог бережёт». Имей в виду, тебе придётся почти три года вешать маме лапшу на уши.
    - Как-нибудь справлюсь.
    Они крепко обнялись и вернулись к ожидавшим их Мире и Дану.
    - Всё в порядке, Мира, - уверенно произнёс Илюша.
    - Правда?
    - Да, мама.
    - Слава богу.
    - Подождите меня здесь, я попрощаюсь с Михаль.
    Он набрал на мобильнике её номер.
    - Ты где?
    Она объяснила. Высокий Давид покрутил головой и, увидев её машущую руку, направился к ней. Её провожали отец, мать и старший брат, который летом освободился из армии и несколько дней назад вернулся из прогулки по Южной Америке. Их отношения уже перестали быть секретом. Об этом позаботилась сама Михаль. Её родители тоже работали в университете и были знакомы с Даном. «Мои знают о нас, - однажды сказала она. – Я даже не ожидала, они, конечно, волнуются за меня, но мы же любим друг друга. Тебя они заметили уже давно. Видели на школьных вечерах, на родительских собраниях». Давид поприветствовал всех и обнял девушку за плечи.   
    - В какие войска записался? – спросил её отец.
    - Хочу в боевые. Только, пожалуйста, не говорите моей маме.
    - Молодец. Мы не скажем. Дети, вы хотите попрощаться?
    - Да, - произнесла Михаль.
    Она взяла Давида за руку и потащила за собой. Когда они оказались в стороне, она наклонила его голову и поцеловала в губы. Он прижал её к себе.
Ещё вчера они лежали рядом в её постели, и он сказал, что после армии они обязательно поженятся. Подогнали автобусы. Давид услышал команду и, попрощавшись, поднялся в один из них. Он увидел маму, в нерешительности заломившую руку. Он сделал ей знак и она, заметив его через окно автобуса, улыбнулась и замахала рукой в ответ.
    Автобус двигался по шоссе на юг в большой учебный центр сухопутных войск, расположенный в пустыне Негев. Ребята сразу начали знакомиться, и салон заполнился гулом молодых голосов. Рядом с Давидом сидел Идан, парень с большой чёрной бородой из мошава* Ора, разбросанного на склоне живописной горы к западу от Иерусалима. Отец его выращивал кур и занимался производством яиц и надеялся, что Идан продолжит его дело.
    - Не лежит у меня к этому душа, - вздохнул он. - Есть ещё два младших брата и сестра. Они могут набраться опыта у родителей и присоединиться к семейному бизнесу.
    - А что собираешься делать после армии? – спросил Давид.
    - Пока не решил. Но у меня будет время подумать. Говорят, служба в армии хорошо выправляет мозги. Главное в жизни – не ошибиться в выборе профессии.
    - Ты прав. Я тоже ещё не определился. Я пока лишь точно знаю, чем заниматься не буду.
    Так они сидели, беседуя и посматривая на проносящиеся за окном невысокие горы, холмы, поля и перелески. После Беэр-Шевы пейзаж изменился, и пустыня слева и справа от дороги распластала свои безмерные просторы.
    - Холодно нам здесь не будет, - съязвил кто-то рядом с ними.
    - В Израиле холодно может быть только на Хермоне, - послышалось из дальнего угла.
    - Ребята, как же нам повезло со страной, - произнёс кто-то с иронией и автобус взорвался хохотом.
    В учебный лагерь Цеелим, расположенный возле одноимённого кибуца, прибыли к обеду, о чём можно было судить даже без часов: ребята проголодались и некоторые из них вынули из вещмешков и стали есть запасённые ещё утром дома бутерброды. Здесь было явно теплее, чем в Иерусалиме. Давид ощутил это, когда автобус въехал в ворота, и он
*сельско-хозяйственное поселение ( иврит )
спустился на жёлто-серую каменистую землю. К ним подошла девушка, нашивки на одежде которой указывали на её офицерское звание, и, дав краткие указания по поводу дальнейших действий, повела всех в столовую – строение из древесно-стружечных плит, заставленное длинными деревянными столами и лавками. Обед не отличался разнообразием, но оказался на удивление вкусным. Парни ели с аппетитом, шутливо сетуя на голодную армейскую жизнь. Потом все потянулись к вещевому складу. Сверхсрочник бросил на Давида  опытный взгляд и положил перед ним свёрток армейской одежды.
    - Размер обуви? – спросил тот.
    - Сорок третий, - ответил Давид.
    Служащий наклонился и вынул из-под прилавка коробку с ботинками.
    - Переодевайся, а свою одежду кинь сюда.
    Он положил перед ним сложенный вещмешок. Давид взял все вещи, зашёл в небольшую смежную комнату, снял одежду и надел только что полученную. На удивление она оказалась ему впору. Даже ботинки пришлись по ноге.
    Ребята толпились на выходе, обмениваясь первыми впечатлениями. Он присоединился к Идану, молчаливо сидевшему в сторонке. Подошла молоденькая офицерша и все потянулись за ней к большим палаткам. Давид занял койку рядом с приятелем, сунул под неё вещмешок и с наслаждением растянулся на ней.
    На другой день после завтрака начались занятия по ознакомлению с личным оружием, которым на всё время тиранута* должна была стать американская винтовка М-16.
Занимались сборкой и разборкой на время, заполнением рожков патронами, правилами ношения.
    - Вы должны привыкнуть к оружию, как будто оно часть вашего организма, - объясняла солдатка-инструктор. – Носить винтовку положено только спереди, а не за спиной, чтобы вы могли скорее воспользоваться ею при необходимости. Её нельзя доверять никому. Без неё нельзя ступить двух шагов за пределы палатки, с ней спят, ходят в столовую, в туалет, в увольнение, принимают душ. Всем понятно?
   
*курс молодого бойца ( иврит )
    В классе раздались возгласы одобрения.    
    - Тогда пойдём на оружейный склад получать оружие.
    Перед сном Давид позвонил маме.
    - Как дела, сынок?
    - Всё хорошо. Набираем обороты. Расслабиться не дают. Бесконечные занятия, тренировки, кроссы. На завтра назначены стрельбы. 
    - Ты не голодный?
    - Мама, здесь кормят, как на убой.
    - Юваль тебе привет передал. Он уже спит.
    - Ему и Дану тоже от меня пламенный.
    - Целую тебя.
    - Я тоже. Пока.
    Давид набрал номер Михаль.
    - Шалом, любимый.
    - Привет, дорогая. Тебя куда завезли?
    - В Иудейскую пустыню. Тут недалеко от Мёртвого моря.
    - А нас в Негев. Но по ночам здесь не жарко. Приходится укрываться одеялом.
    - Что ты уже умеешь?
    - Много по сравнению с тем, что было раньше. Но практически ничего из того, что нам предстоит. Четыре месяца учений, представляешь?
    - Ну, нас тут дольше двух месяцев держать не будут.
    - И хорошо.
    - А потом в разведывательное управление.
    - Вау, так ты у меня разведчица.
    - Только буду.
    - Да куда ты денешься.
    - От тебя никуда, Давид. Целую тебя.
    - И я тебя. Пока.
    Вскоре он потерял счёт дням. Физические нагрузки настолько возросли, что тридцатикилограммовый рюкзак уже не казался ему тяжёлым, и Давид легко взваливал его к себе на спину. Он поправился и возмужал, и тело его приобрело силу и стройность.
    Ночные марш-броски становились всё длиннее и от пяти километров выросли до сорока. От роты требовалось с полной выкладкой преодолеть путь за определённое время. Приходилось идти быстро, почти бежать, а выбившихся из сил тащить под руки или на носилках, не снижая темпа. Двигались по пересечённой местности, поэтому случались травмы и вывихи. Таких клали на носилки, которых на роту давали четыре, а если всё было благополучно, на них несли бочонки с водой. Однажды Идан подвернул ногу, и Давид километров десять почти нёс его на себе. Военный врач потом за один день вернул его в строй и выписал таблетки - нога у него ещё болела.
    Раза два в месяц его с Иданом по выходным дням отпускали домой. Лагерные попутчики на джипах и легковушках подбрасывали их в Беэр-Шеву на автовокзал, оттуда они с вещмешками и винтовками добирались до Иерусалима. Здесь они садились на автобус, Идан ехал через весь город до Оры, а Давид прощался с ним и сходил на бульваре Герцля возле здания Яд Сара. Он  проходил мимо школы, в которой проучился двенадцать лет и через минут десять оказывался у входной двери. Дома к обеду собирались все. Дан работал у себя в кабинете, мама в спальне, забравшись с ногами на постель, писала свою статью, а Юваль в детской собирал из конструктора машину и строил ей гараж. Мама, услышав дверной звонок, соскочила с кровати и побежала открывать. А когда он зашёл, поднялась на цыпочки, чтобы обнять и поцеловать его в щёку. 
    - Какой ты стал мужик, просто красавец! – восхищённо сказала Мира. – Теперь я уверена, все должны пройти армию.
    - Точно, мамочка, мальчики мужают, а девочки замужествуют.
    - Хороший каламбур, с мозгами у тебя всё в порядке. Ну что, обедаем?
    Дан, уже стоявший посреди салона, пожал ему. Выкатил из гаража свой автомобиль Юваль и подбежал к брату.
    - Ты мне поможешь с грузовиком?
    - Конечно. Только вначале поедим.
    - Ладно.
    Мальчик побежал в ванную мыть руки, а Давид зашёл в свою комнату и бросил в угол полупустой мешок и автоматическую винтовку.
    - У нас сегодня борщ и индюшачьи котлеты с пловом.
    - Нормально, мама.
    - Там вас хорошо кормят?
    - Ещё бы. Как бы мы без этого такие расстояния преодолевали с полной выкладкой и с оружием?
    - Как к тебе относятся командиры?
    - Строго, но никакой муштры. И честь им не нужно отдавать.
    - «Слуга царю, отец солдатам», - процитировала Мира.
    - Да, что-то в этом духе. Но нагрузки колоссальные. И они всё делают вместе с нами. Я понял, что для них самое важное в жизни солдат, чтобы были сыты, хорошо высыпались, пили достаточно воды и звонили домой.
Простейшие принципы, но не в бровь, а в глаз.
    - Мудро и достойно, - произнёс Дан. – Ты знаешь, когда я служил, командиры тоже нас лелеяли. Я рад, что ничего не изменилось к худшему.
    - Техника стала сложней. Поэтому требуется больше времени для её освоения.
    После обеда он помог собрать Ювалю грузовик и, переодевшись в гражданскую одежду и накинув кожаную куртку, вышел из дома. Он сразу же позвонил Михаль. Она ответила.
    - Выходи, я буду ждать тебя у калитки.
    - Подожди меня минут пятнадцать.
    - Ладно.
    Она появилась, сияющая юностью. Он предложил поехать в Синематеку, где шёл хороший американский фильм с Томом Крузом. На обратном пути поймали такси.
    - Давид, я очень скучаю. Говорила с Сарит. Её родители приглашены на день рождения, а она сама пойдёт к другу.
    - Она славная подруга. Я, пожалуй, соглашусь с её предложением.
    Сарит жила на соседней улице. Когда они подошли к её дому, Михаль позвонила ей. Подруга вышла к ним и с, любопытством взглянув на Давида, сунула Михаль ключи от квартиры.
    - Часа два с половиной вам хватит? Родители могут нагрянуть, - услышал Давид шёпот подруги.
    В ответ Михаль улыбнулась и сделала знак рукой. В квартире Сарит она ориентировалась очень уверенно. Поставила на стол бутылки сухого красного вина и сухой шоколадный торт, быстро нашла диск и включила стереосистему. Потом подошла к Давиду, и они стали двигаться в такт заполнившей комнату мелодии.
    - В твоём лагере есть красивые девушки?
    - Да, даже офицерши. Одна очень симпатичная.
    - Они тебе нравятся?
    - Да, есть хорошенькие. Но это вопрос эстетики, а я люблю другую девушку.
    - Какую?
    - Которая задаёт много вопросов.
    Михаль счастливо засмеялась и, потянувшись вверх всем телом, поцеловала его в губы. Он обнял её, затем поднял, как ребёнка, и в нерешительности остановился посредине салона. Она поняла причину замешательства и шёпотом произнесла:
    - В спальню Сарит.
    Он кивнул, понёс её туда и положил на постель.
    - Но у меня нет кондома.
    - Не бойся, ничего не случится. Сегодня безопасный день.
    Они разделись, горя от нетерпения, и упали в объятья друг другу. Они не могли знать, что это был последний день их любви.

                3

    Курс молодого бойца подходил к концу. Нескольких ребят из взвода, не выдержавших тяжелейшую программу подготовки, перевели в танковые войска. Оставшиеся парни простились с ними скупыми мужскими объятиями. Ночные стрельбы, марш-броски, уроки выживания в трудных условиях продолжались. Время от времени днём и ночью им устраивали проверку на боеготовность. Вода во фляге должна была доходить до самого горлышка, патроны в рожках на месте все до единого, пакеты индивидуальной медпомощи укомплектованы, бронежилет и каска подогнаны по размеру, винтовка почищена и смазана. Последний месяц они тренировались в построенной по специальному проекту арабской деревне. Это была подготовка к действиям против террористов в условиях, максимально приближенных к реальности.
    В феврале и марте пустыня расцветала красными и лиловыми цветами, и солнце щедро согревало песчаник и воздух, иногда юго-западные ветры приносили африканскую пыль, заметавшуюся в палатки, во все щели и скрипевшую на зубах. В один из таких дней их построили и объявили об окончании курса. Все парни приняли присягу на центральной площади лагеря. А назавтра сдали обмундирование и оружие, переоделись в гражданскую одежду, и погрузились на автобусы. Это были уже другие люди, не мальчики, но мужи, прошедшие серьёзную подготовку в армии страны, которая со дня независимости борется за своё выживание.      
    В последнее время Давид был не весел. С Михаль он говорил почти каждый день, и она огорошила его известием о беременности. Она вначале обрадовалась этому. Мальчик от любимого человека, что может быть лучше. Правда, узнав о своём залёте, она не знала, что делать и как сказать Давиду. Лишь одно было для неё очевидно и несомненно – она будет рожать. Её мать поддержала дочь, и вопрос аборта сразу же оказался снят с повестки. Михаль не сомневалась, что Давид не станет настаивать на том, чтобы избавиться от ребёнка. Но тон его последнего разговора с ней её озадачил. Иначе и быть не могло. Ему предстояли два с половиной года нелёгкой опасной службы, после которой подготовка в университет и четыре года учёбы. Новые обстоятельства ломали столь логичный и продуманный план. Несколько дней потребовалось ему, чтобы осознать новый статус, к которому привел его нелепый случай. В конце концов, он понял, что, как мужчина, несёт ответственность перед ней и ребёнком. Он действительно любит Михаль. Значит нужно принять действительность такой, какая она есть. У него будет сын от любимой женщины, и он женится на ней. Давид позвонил ей и сказал ей о своём решении. Она была счастлива, он самый умный и прекрасный человек и они создадут замечательную семью. А пока на ней ещё ничего не видно, она послужит пару месяцев и сообщит о своей беременности. Таких, как она, из армии сразу увольняют. Они сыграют свадьбу, и он пойдёт служить дальше. А потом поступит в университет.
    Давид подружился с Иданом и был доволен тем, что их не разлучили, и в элитном спецподразделении, названном поэтичным именем «Дувдеван», в переводе с иврита означавшем «Вишня», они послужат вместе. Их привезли на военную базу, находившуюся на холме к востоку от обширной равнины Мишор Адумим, застроенной многочисленными предприятиями. По другую сторону промышленной зоны в сторону Иерусалима на запад горы поднимались и на гребне безлесой возвышенности виднелись жилые дома города Маале Адумим. Они получили новое обмундирование, оружие, бронежилеты, каски и вещмешки. Батальон принадлежал Центральному военному округу, и действовал в Иудее и Самарии. Командовал им подполковник, которого звали звучным еврейским именем Ярон, опытный боевой офицер, участвовавший в молодости как боец спецназа в знаменитой операции «Йонатан» в Энтеббе. Он в первый же день прибытия на базу построил всех и объяснил стоящие перед подразделением задачи: выявление, захват и ликвидация террористов и их лидеров, уничтожение террористической инфраструктуры и обеспечение разведданными командования ЦАХАЛ.
    Палестинская интифада подходила к своему концу. Армии и спецслужбам удалось вернуть контроль на территориях, её лидер и идеолог Арафат был вместе с сообщниками и службой безопасности окружён в «Мукате», административном комплексе в Рамалле, откуда он руководил террористической деятельностью. Арафат умер в парижском военном госпитале больше года назад, а пришедшие ему на смену люди в руководстве автономии поняли бесперспективность вооружённой борьбы. Уровень террора значительно снизился. Израильтяне облегчённо вздохнули, хотя  многие сознавали, что он никуда не делся, просто прекрасно действовали ШАБАК и армия. Задержания на территориях происходили почти ежедневно, исправно функционировала сеть осведомителей, смело и активно работали группы «мистарвим» батальона «Дувдеван». По плану Ариэля Шарона вокруг территорий возводилась мощная стена безопасности, которая перекрыла большинство путей нелегального проникновения в Израиль. Но некоторые террористические организации не сложили оружие.
    Во время последнего увольнения Давид поделился с мамой новостью - Михаль ждёт ребёнка. Мира приняла известие стоически и после некоторых раздумий сказала, что ей нравится будущая невестка и её родители, и они с Даном и бабушки их молодой семье помогут. И Давид получит образование, о котором мечтает.
    Взвод, где он служил, начал выходить на задания в зоны С, определённые соглашением Осло, как территории, находящиеся под властью Палестинской национальной администрации. Пользуясь информацией, получаемой от ШАБАК, армейской разведки, и своих ребят, «мистарвим», действовавших там и маскировавшихся под арабское население, он проходил по городам и деревням и выводил оттуда замеченных в террористической деятельности арабов. Давида тревожило ощущение опасности, подстерегавшей его и ребят в каждом доме, в бесконечном лабиринте узких улиц, где они могли стать лёгкой мишенью. Поэтому они и выходили на задания ночью, используя фактор внезапности и непредвиденности для террористических групп боевых операций. По возвращении на базу ребятам давили возможность выспаться, отдохнуть и позвонить родным. Давид вначале набирал домашний номер и говорил с мамой. Мира благодаря своей женской интуиции уже сообразила, что её сын не джобник, но о его участии в ночных рейдах по арабским селениям не догадывалась. Давид выдумывал всякие небылицы, и не называл подразделение и место, где оно находится. А приезжая домой, избегал таких разговоров, шутил и улыбался. Мама успокаивалась и старалась накормить его чем-нибудь «эксклюзивным».  Он понимал, что рано или поздно обман раскроется и готовился к этому.
    Михаль уже сообщила командиру о своей непредвиденной беременности. Она продолжала выходить на службу, но её освобождение уже готовилось и солдатки, с которыми подружилась, бросали печальные взгляды в её сторону.
Она показывала им фотографии, где снялась с Давидом, девочки одобрительно кивали и охотно обсуждали будущую свадьбу, куда конечно явятся все. Михаль допускала мысль, что ей немного завидуют, но что поделаешь, зависть свойственна человеку, от неё никуда не денешься. В один из дней она вышла из штаба округа и, не дожидаясь тремпа, направилась к автобусной остановке. Оружие привычным грузом висело спереди, касаясь живота. Был жаркий май, чистое голубое небо стояло над горами и домами Иерусалима, а высокое солнце уже клонилось к западу. Рядом с ней стояло ещё несколько военнослужащих, благодушно посматривающих на проходящих мимо арабов. Вдруг проезжавшая мимо белая «Субару» внезапно повернула к остановке и выехала на тротуар. В последний миг Михаль увидела мчащийся на неё автомобиль, но было уже поздно. Мощный удар по ногам свалил её наземь, голова беспомощно ткнулась в асфальт. Нестерпимая боль, кровь и мгновенная смерть. Машина сбила ещё троих солдат, двое успели отскочить в сторону. Они вскинули автоматы и стали стрелять ей вслед. Но «Субару» вернулась на проезжую часть и скрылась за поворотом улицы.
   О происшедшем сообщили по радио, но Давид не прислушивался, занятый своими делами. Вечером включили телевизор, и он увидел распластавшуюся на тротуаре девушку в военной форме. Он узнал Михаль раньше, чем диктор назвал её имя.
    - Идан, её убили, - едва сдерживая рыдание, произнёс Давид.
    Друг всё понял, и, поддерживая его, вывел из комнаты. Командир подошёл к нему, обнял и сразу дал увольнительную и предоставил машину. Он сразу же поехал в Бейт ха-Керем. В доме Михаль уже было много людей. Беззвучно плакала её мама, опекаемая ближайшей подругой, сидел в кресле потемневший от горя отец. Он подошёл к ним и выразил соболезнование. В этот момент Давид увидел Миру и Дана.
    - Какое горе, - сказала она.
    - Мама, я найду и уничтожу его, - выпалил Давид.
    - Как ты это сделаешь?
    - Я служу в подразделении спецназа. Не могу больше скрывать и обманывать.
    Вместо укора она взглянула на сына и произнесла уверенно и твёрдо:
    - Найди его и убей.
    Хоронили её и ещё двоих на военном кладбище на горе Герцля. Когда их опускали в могилы, почётный караул выстрелил три раза, и над Иерусалимом пронеслось прощальное эхо салюта.   
    Через неделю шивы* он вернулся в строй и подошёл к командиру роты.
    - Прошу направить меня на задержание террориста, задавившего мою невесту.
    - Его пока ищут. Ещё нет сведений о его местонахождении. Но я, пожалуй, удовлетворю твою просьбу. Только не позволяй эмоциям потерять контроль над собой. Твою девушку уже не вернёшь.
    - Я понял, Авигдор. Спасибо.
    Прошло несколько дней и ШАБАК удалось обнаружить террориста. Он скрывался в деревне к западу от Рамаллы. Капитан вызвал Давида и сказал ему об этом.
    - Держи себя в руках, сержант, - повторил он.
    Выехали на «Хаммерах» в час ночи, к двум добрались до деревни и оцепили её. Командир по карте показал, где находится дом его семьи, и взвод тихо двинулся по улицам. Давид узнал его сразу. Прекрасная зрительная память и жажда мщенья обострили его чувства. Они по одному вошли в дверь и оказались в большой комнате. На шум вышла полная женщина в
длинной ночной рубашке и стала голосить.
*семидневный траур после похорон ( иврит )
Проснулись и заплакали дети и тоже показались на пороге гостиной. В соседней комнате кто-то вскочил с постели и выпрыгнул из окна, но там его уже поджидали. Пойманному заломили за спину руки и надели наручники. Опознание подтвердило, что это разыскиваемый террорист. Давид с трудом поборол желание расстрелять его «при попытке к бегству». Он лишь подошёл к нему, посмотрел в горящие ненавистью глаза и сильно ударил ногой в пах. Тот вскрикнул от нестерпимой боли и повис на руках бойцов.
    - Давид, всё, хватит, - сказал командир. – У меня могут быть неприятности.
    Кое-где в ближайших домах зашевелились, стали включать и выключать свет, и выглядывать на улицу. Араба усадили в бронированный джип с решёткой и охраной и кортеж «Хаммеров» двинулся в обратный путь.
    В ночные рейды Давид выходил иногда несколько раз в неделю. Однажды взвод получил задание ликвидировать боевика организации «Танзим», проживавшего в деревне к северу от Рамаллы. Было известно, что он вооружён и может оказать сопротивление. Командир провёл инструктаж. Действовать нужно было быстро и крайне осторожно. Несколько джипов выехали с территории базы, повернули на Хизму и продолжили путь по дороге номер 60. По улице, где находился дом боевика, шли, стараясь не шуметь, чтобы не потревожить собак. Но те начали лаять, и пришлось остановиться и дождаться тишины. Собаки успокоились и последние несколько десятков метров прошли в относительной тишине. Дверь дома была заперта, что создало дополнительные трудности. Дом окружили и Давид, Идан и ещё двое вошли в него с заднего двора. Свет включать им не требовалось, у всех парней были очки ночного видения, позволяющие видеть в полной темноте. Они остановились в небольшой комнате и замерли, услышав шаги по уложенному керамической плиткой полу. Из-за косяка двери показалась голова молодого мужчины, в руках которого блеснул металлический предмет. Давид распознал в нём автомат Калашникова. Когда  тот вскинул оружие и нажал на курок, Давид почувствовал мощный толчок слева. Идан увидел, что тот на мушке, и, отшвырнув Давида, сам оказался под огнём. Прогремели выстрелы, Идан застонал и упал на пол. В этот момент Давид восстановил равновесие и дал очередь. Боевик вскрикнул и повалился на пол. Один из солдат подошёл к нему и произвёл контрольный выстрел в голову. Всё было кончено. Включили свет, и дом наполнился голосившими женщинами, злобно смотревшими на солдат мужиками и кричащими детьми. Принесли носилки, на одни положили раненого Идана, на другие взвалили мёртвого боевика. Давид попросил командира сопровождать друга в больницу. Ребятам, обученным первой медицинской помощи, удалось остановить кровотечение. Идану ввели сильное обезболивающее, и джип помчался в Иерусалим. В больнице Шаарей Цедек были уже предупреждены. Раны оказались тяжёлые, но угрозы жизни не представляли. Сразу отвезли на операцию, и Давид до полудня просидел возле отделения реанимации, пока Идан отходил от наркоза. Потом его пустили в палату, и лицо друга озарилось слабой улыбкой.
    - Спасибо, дружище. Если бы не ты, сегодня по мне читали бы Кадиш.
    - Такова наша служба, Давид, - резонно заметил Идан. – Ты сделал бы то же самое.
    Через месяц его выписали, но в батальон он не вернулся. Его комиссовали и из армии уволили по инвалидности, назначив приличную военную пенсию. ЦАХАЛ своих бойцов не бросает. Последние полтора года службы пролетели быстро. Однажды подполковник вызвал Давида на собеседование, предложил пойти на офицерские курсы и дал ему несколько дней на размышление. Давид вспомнил Михаль, раненого Идана, представил живущую в постоянной тревоге мать и отказался. Подполковник вздохнул, вышел из-за стола и обнял его за плечи.
    - Ты прекрасный солдат и хороший друг, Давид. С твоими природными данными и головой ты бы мог вырасти до генерала.
    - Я люблю математику, Ярон, и хочу заниматься ею.
    - Ну, что ж, Очень жаль. Мне нравится твоя независимость и уверенность в себе. Желаю успеха.
    Через полгода в ноябре Давида и других парней его призыва провожал на дембель весь батальон. Он сдал свой видавший виды автомат «Тавор» и обмундирование, надел потёртые джинсы, клетчатую рубашку и синюю вельветовую куртку и кроссовки. Новобранцы подвезли его к остановке в промзоне. Он сел в автобус и сошёл на центральной станции в Иерусалиме. Домой решил пойти пешком. Он шёл по бульвару Герцля, потом свернул налево в Бейт ха-Керем. Деревья стояли ещё зелёные и ветви, движимые свежим ветром поздней осени, махали ему вслед, словно приветствуя его возвращение домой. 
      
 
                4

    Минуло десять лет с того захватывавшего дух Миллениума на Таймс-сквер в Манхеттене. Женя хорошо помнила те новогодние дни в её родном Саммите, когда они со Светланой и Аннушкой неистово веселились, носясь по дому и играя в снежки во дворе, а потом любовались роскошной рождественской ёлкой и катались на коньках на катке в знаменитом Рокфеллер-центр. Подружки уехали, но никакие расстояния не могут помешать дружбе, если к ней лежит душа. Они сразу стали перезваниваться и слать друг дружке мейлы, мечтая о встрече.
    Через два года Санька взял Женю с собой в Лондон. Илюша летел с оркестром в Канаду и за несколько дней до этого посадил Аню, у которой только что начались каникулы, на самолёт до Хитроу. Маша встретила девочку в аэропорту и отвезла её к себе домой, где её уже ожидали Женя и дочь. Девочки были счастливы. Светлана поводила подружек по огромному городу, привела их на Трафальгар-сквер и потащила под колонну Нельсона.
    - Девочки, много лет назад мама и ваши отцы встретились здесь, чтобы почтить память Ромы, моего папы, - сказала Света. - Его за несколько месяцев до этого убили в Москве, и мама бежала в Англию со мной. Я  была ещё маленькой и смутно помню то время. В тот день ей не удалось меня где-то пристроить, и она принесла меня сюда на руках. Но вот что удивительно, я всё хорошо запомнила. И ваших молодых отцов, и мою красивую маму. Потом они пошли в ресторан, он тут недалеко за углом. Меня посадили за стол, положили что-то в тарелку, и я ела, тыкая вилкой в кусочки мяса. Не поняла, о чём они говорили. Но мне очень понравилось.   
    - Как интересно! - воскликнула Женя. – Давайте и мы тоже будем встречаться здесь.
    - Я проголодалась. Предлагаю пойти туда поесть.
    Девочки обнялись и, спустившись с постамента колонны, пошли по Уайтхолл.
    Через несколько лет они встретились в Америке, когда Женя окончила 
школу. Тогда подружки носились по дорогам Нью-Джерси на машине, купленной в магазине подержанных автомобилей, ездили в Бостон, Филадельфию и Вашингтон. В Нью-Йорке ходили в Центральный парк, музей Метрополитен и Рокфеллер-центр, гуляли по длиннющему Бродвею. Юность кружила им головы, и парни заглядывались на них. Красота их ещё не достигла зрелости, но уже привлекала и волновала мужчин. В то лето Женя поступила в Нью-Йоркский университет на психологический факультет. Четыре года напряжённой учёбы, ни к чему не обязывающие увлечения и вольная студенческая жизнь. Светлана учила в Оксфорде политологию, сознавая, что Ричард, её отчим, рано или поздно присоединится к партии Тори и ему потребуется хорошо подготовленный советник. А Анна, как и её сводный брат Давид, отказавшись от предложения получить образование по какой-либо из необходимых армии специальностей, пошла служить. После месячного курса молодого бойца она вернулась на военную базу в Тель ха-Шомер, расположенную недалеко от Рамат-Гана, где жила с родителями. На выходные Анна получала увольнение и уезжала домой. Два года пролетели быстро, она освободилась из армии и подала документы в Тель-Авивский университет.
    Санька стал известным на Уолл-стрите экспертом, карьера его шла в гору. В математических журналах печатались его статьи, он выступал с лекциями, привлекавшими студентов и молодых специалистов. Колумбийский университет присвоил ему звание почётного доктора экономики, его приглашали на международные конференции и симпозиумы. Осенью 2010 года он получил письмо ректора Еврейского университета с просьбой выступить с лекциями. Возможность повидаться с Яной и Илюшей и посетить университет, основателями которого были Эйнштейн и Фрейд, оказалась прекрасным поводом.  В ответном письме он поблагодарил его и подтвердил своё согласие. К тому времени он заинтересовался теорией игр, и эта поездка давала ему шанс встретиться с Исраэлем Ауманном, знаменитым математиком, профессором этого университета, получившим в 2005 году Нобелевскую премию по экономике за разработку теории конфликтов и сотрудничества. Да и дочь Женя уже заканчивала учёбу и просила отпустить её в Израиль, в котором ещё ни разу не была. Она даже связалась однажды с агентством Сохнут, которое организовывало поездки туда по бесплатной программе «Таглит», что в переводе означало «открытие». Санька сказал, что возьмёт её с собой. Она обрадовалась оказии и поспешила сообщить об этом Анне, с которой частенько подолгу болтала по Скайпу. Вика обратилась к Стивену, начальнику технического отдела аэропорта, с просьбой о десятидневном отпуске.
    Из Нью-Арка вылетели седьмого сентября днём, оставив Бенни дома на родителей, переехавших к ним в Саммит на десять дней. Женя любила летать на самолёте и всегда предпочитала место у иллюминатора. В полёте дважды сытно кормили, она с наслажденьем пила апельсиновый сок и, одев наушники, слушала джаз. Когда за бортом потемнело, она неожиданно для самой себя провалилась в сон. Часа за два до посадки мама её разбудила. Она посмотрела в окно. Становилось светло, багровое солнце величественно восходило на востоке, но внизу пока ничего не было видно, и с левой стороны лишь мерцали на далёком горизонте неясные причудливые очертания континента. В какой-то момент Средиземное море приобрело чёткость и физическую завершённость, и Женя увидела почти прямую береговую линию, вдоль которой теснились без перерыва покуда хватало глаз городские кварталы. Самолёт уже летел над землёй, она могла рассмотреть здания и мчащиеся по дорогам автомобили, желтоватые поля внизу и поднимающиеся к востоку горы. Зрелище захватило её, она почувствовала волнение, причина которого, одна где-то читала, лежала глубоко в подсознании людей, прошлое далёких предков которых причудливым образом затерялось в закоулках этой страны. Значит, земля обетованная в крови и памяти всех евреев, где бы они ни жили и как бы ни стремились исторгнуть её из своего сердца. Этим, наверное, объясняется невроз, который преследует их всю жизнь, заставляя искать оправдание своей неприкаянности в странах, куда забросила их судьба. 
    На выходе в огромном зале Женя увидела Аню, которая уже бежала ей навстречу. Подружки бросились друг дружке в объятия, смеясь от радости, которая переполняла их юные души и тела. Илюша обнялся с Санькой и Викой и повёл всех на автомобильную стоянку.
    - Жить будете у нас. Это не обсуждается, - безапелляционно заявил он, размещая вещи в багажнике. – Яну сегодня отпустили, она ждёт всех дома.
    Через полчаса «Пассат» заехал на подземную стоянку, Илюша с Санькой взяли чемоданы и покатили их к лифту. Хозяйка квартиры встречала на пороге.
    - У вас дочь просто красавица! – воскликнула Яна.
    - Она будет жить в моей комнате, мама, и спать на моей постели, - произнесла Анна. – А я растянусь на раскладном кресле.
    - Ладно, устраивайтесь, как хотите. Идём, я покажу вашу спальню, - сказал Илюша друзьям.
    Потом вышли на террасу, где уже начало припекать солнце. Город вокруг зеленел лиственными деревьями, причудливыми кронами пальм и пиками стройных кипарисов. Крыши и стены домов в непостижимом порядке располагались вдоль лабиринтов улиц, скверов, парков и площадей. А дальше к северу Рамат-Ган вздымался небоскрёбами Алмазной биржи.
    - Как хорошо! – произнесла Женя.
    - Посидим тут вечером, когда солнце сядет, - сказал Илюша. – А сейчас давайте завтракать.
    Все вернулись в гостиную и сели за уставленный блюдами с салатами, чипсами и сосисками стол. Выпили за встречу по рюмочке сухого красного вина, разговорились и просидели часок за дружеской беседой. А Аня потащила Женю к себе в комнату.
    - Завтра у меня лекции в универе с утра. Вернусь после трёх, и махнём с тобой на пляж. Самое время, днём там можно сгореть.
    - Принимаю твой план. А пока ты будешь грызть гранит наук, прогуляюсь по здешним улицам. Кто-то из знаменитых написал, что мир нужно познавать ногами.
    - Колёсами тоже. Пешком далеко не уйдёшь, дорогая.
    - Вы живёте, как в раю. Город тихий и симпатичный.
    - Не всегда так было. Во время войны в Персидском заливе в девяносто первом здесь падали ракеты «СКАД». Мне тогда было пять лет. Мама и Натан, мой отчим, надевали на меня противогаз, и мы запирались в комнате, где все окна и двери были заклеены полиэтиленовой плёнкой. Боялись применения химического оружия. Где-то рядом раздавались взрывы, я тряслась от страха. Натан включал радиоприёмник и слушал сообщения службы тыла. Объявляли отбой и мы выходили из нашего убежища. Потом опять сирена и даже по ночам. Обстрел продолжался дней десять. Потом бегали смотреть на разрушенные дома, выбитые стёкла. Люди умирали от сердечного приступа, задыхались в противогазах. Один человек погиб от прямого попадания. Вот такой у нас рай.
    - Но это же было давно?
    - Пока да, тихо. Но они всё время вооружаются и совершенствуются. По подземным тоннелям в Газу заносят ракеты и снаряды и складывают в мечетях, школах, подвалах жилых домов и больниц. А на севере Хизбалла, похлеще, чем ХАМАС. 
    - Я психолог по образованию. Послушай меня. Не думай о плохом, больше позитива.
    - Ты права. Но наши двоюродные братья постоянно о себе напоминают.
    - У тебя есть друг? 
    - Да. Он физик. Очень талантливый парень и любит меня.
    - Познакомишь с ним?
    - Не только с ним. С моим сводным братом, Давидом.
    - Это интересно. Подробней, пожалуйста.
    - Он сын от папиной первой жены. Я тебе рассказывала, как мама пошла на встречу с папой, когда он стал лауреатом конкурса Рубинштейна, а потом они развелись и поженились. 
    - Да, просто Тристан и Изольда.
    - Хочешь, чтобы Юра завтра поехал с нами на пляж?
    - Твой парень? Конечно. А когда мы увидим Давида?
    - Поедем в Иерусалим в пятницу. Я попрошу у мамы машину.
    Так они сидели в комнате и вели нескончаемую беседу. А на следующий день, когда Анна вернулась из университета, за ними заехал Юра. Выпускник физического факультета Тель-авивского университета, он остался на кафедре работать ассистентом преподавателя и писать докторскую. Парень среднего роста, не богатырского телосложения, но на симпатичной еврейской физиономии чёрная бородка и горящие интеллектом глаза.  Пока он крутил баранку, Анна поведала Жене их историю. Они встретились в кампусе полгода назад. Она зашла в общежитие проведать подругу. Сексапильная Аня привлекала внимание ребят. Один из них, известный ловелас, стал приставать и вознамерился втолкнуть её в свою комнату. В это время там по своим делам находился Юра. Сообразив, что парень возжелал девушку, которая не желает иметь с ним дело, он подошёл и вежливо попросил отпустить её. Анне удалось воспользоваться его замешательством и вырваться. Тот в порыве злости ударил его и сломал ему нос. Кровь потекла ручьём. Анна вернулась и попыталась остановить кровь, но ей не удавалось. Она позвонила отцу в больницу. Отец сказал, чтоб она срочно приехала с ним. Он встретил их на входе в приёмное отделение.
    - Папа помог, - закончила она свой рассказ, - хотя нос у него остался немного кривым. Но он славный парень и искренне меня любит.
    В это время Юра свернул на набережную и помчался вдоль знакомого Жене строя тель-авивских гостиниц. Припарковались на огромной стоянке возле здания «Опера». На пляже они увидели под зонтиком три стула и заняли их. Потом по очереди переоделись в раздевалке и, попросив молодую пару присмотреть за вещами, вошли в море. Женя наслаждалась, испытывая эйфорию от купания.
    - Аня, Юра, какая вода, прелесть! – говорила она, заразительно смеясь. – Я хочу стать рыбой.
    - Анна, я боюсь за неё. Она предрасположена к заболеванию иерусалимским синдромом, - сыронизировал парень.
    - Читала о таком. Но хочу вас заверить, у меня здоровая психика.
    - Не будь слишком самоуверенной, Женя. Израиль оказывает на людей сильное психотропное действие.
    - Ты подсказал мне прекрасную тему для исследования, Юра. У вашего народа, я полагаю, значительные отличия от американского.
    - Конечно, вы уже сто пятьдесят лет воюете далеко от Америки, и вам ничего не угрожает. А мы каждые несколько лет, а всё остальное время находимся в постоянной боевой готовности.
    - Ты служил в армии?
    - Конечно. В парашютно-десантных войсках. И каждый год меня призывают на переподготовку.
    - А Давид тоже служил?
    - В спецназе, - сказала Аня.
    - Это так не похоже на моих субтильных американских ухажёров.
    Они вышли из моря, расстелили подстилку на мягком песке и с наслаждением растянулись под жарким закатным солнцем.
    Прошло несколько дней. Санька оплатил Жене экскурсию в Галилею и на  Голанские высоты. Анна и Юра повезли её в Кейсарию и Хайфу. Она была в восторге от роскошных бахайских садов и храма, от сооружённого Иродом амфитеатра, от разрушенного землетрясением римского города Скифополис в Бейт-Шеане.
    В пятницу после завтрака они сели в машину и отправились в Иерусалим. Давил ждал их возле дворца конгрессов.
    - Привет, сестра.
    - Привет, дорогой. Познакомься. Это Женя. Я о ней тебе не один раз говорила.
    - Здравствуй, Женя, - произнёс он. – Аня просила меня показать тебе город. Честно говоря, для этого требуется несколько дней и квалифицированный гид.
    - Мы заказали ей и её маме экскурсию на вторник. А сегодня расскажи и покажи что-нибудь своё. Нам твоей эрудиции вполне достаточно.
    Пока Анна говорила с братом, Женя украдкой посматривала на него. Крепко сложённый высокий мужчина с тёмно-серыми длинными волосами и худощавым лицом вначале не вызвал у неё интереса. В университете за ней ухлёстывали еврейские парни покрасивей Давида. Они умели ухаживать, поддерживать светскую беседу и соблазнять. Будущий профессиональный психолог, она вначале рассматривала их в качестве субъектов для анализа и проверки идей и теорий, которые изучала. Очень скоро, завершив свои умственные эксперименты и экзерсисы, она теряла к ним интерес и искала новые знакомства. Её душа жаждала найти человека неординарного, с сильным характером. Они ехали по живописным улицам города и слушали Давида. Он предложил вначале показать им университет в Гиват-Раме. Они оставили машину на стоянке и вошли на территорию кампуса. Зелёный покров огромной лужайки, открывшейся перед ними, источал свежий запах недавно стриженой травы, невысокие здания справа стояли чинно в ряд, отражая голубизну неба и кроны обступивших их деревьев, а декоративные садики и вздымающиеся ввысь прямые стволы сосен слева завершали картину, создавая пасторальную атмосферу альма-матер.
    - Здесь много лет назад мама встретилась с Даном, моим отчимом. Я был маленьким мальчиком, но хорошо помню те дни. Вот на той лавочке они сидели, определяя свою и мою судьбу. 
    - Так романтично, - произнесла Аня.
    - А меня всегда интересовал момент зарождения любви, - сказала Женя. – Происходит, грубо говоря, какая-то химическая реакция. Психология тоже изучает это явление. Но оно, на мой взгляд, гораздо сложней любых научных теорий.
    - Хотите пройтись? – спросил Давид. - Есть тут, что посмотреть.
    Девушки согласно кивнули. Они прошли по каменистым дорожкам, миновали скверик, созданный на деньги дочери Зигмунда Фрейда, и оказались у большого приземистого здания.
    - Это национальная библиотека. Здесь находятся ценнейшие рукописи еврейских учёных, философов и религиозных авторитетов. Недавно в фойе демонстрировали страницы Общей теории относительности Эйнштейна. Я стоял у стенда целый час. Вычисления его мне понятны, но текст-то на немецком. Смысл я не постиг. Но так вот пообщался с гением. Идём, я вам его покажу.
    Они спустились по лестнице, примыкающей к библиотеке слева, и на полянке увидели высокую бронзовую статую Эйнштейна.
    - Помнишь, Аня, памятник в Вашингтоне? Он там сидит на ступеньках амфитеатра с тетрадью на колене и будто смотрит перед собой.
    - На самом деле ничего не видит, а думает о чём-то потустороннем, - поддержала подругу Анна. - Он ведь был мастером мысленного эксперимента. Мне эта скульптура нравится.   
    - Её тут недавно поставили. Я почти каждый день прохожу мимо, смотрю и говорю ему, что обязательно разберусь в его теориях. Знаете, он был основателем не только этого университета. Технион в Хайфе тоже его детище.
    Они прошлись по длинной аллее, с левой стороны которой благоухали дивные магнолии, а с правой кланялись им серебристые ветви тополей и берёз. Затем они вышли из кампуса, сели в машину, проехали мимо кнессета и музея Израиля, спустились к высоткам Вольфсона и помчались по зелёной беспечной Рехавии. По Агрон добрались до великолепного комплекса YMCA на улице Царя Давида. Там припарковались и сели за столом на террасе.
    - Ну, как вам столица? – спросил Давид.
    - Мне нравится. Необычный, живописный город, - сказала Женя. - На горах, как великий Рим.
    К ним подошла девушка и положила на стол три брошюры. Они полистали меню, и Давид подозвал официантку. Она приняла заказ. Женя уже освободилась от предвзятого впечатления о нём. Он явно был не похож на её многочисленных нью-йоркских знакомых. Интеллектом не уступает, а, возможно, даже превосходит их. Он, несомненно, уверен в себе и обладает чувством собственного достоинства. Не строит из себя мачо, но внутренний стержень очевиден. По рассказам подруги нюхал пороху, что, конечно, даёт израильтянам явное преимущество перед американскими друзьями. Женя уже откровенно наблюдала за Давидом. Этот парень всё больше ей нравился. Девушка вернулась с подносом и поставила на стол деревянную доску с пахнущим восточными пряностями большим куском говядины и испеченным хлебом. Потом ушла и вернулась с тарелками с пастой под грибным соусом и греческим салатом, обильно посыпанным болгарским сыром и шампиньонами. Они уже изрядно проголодались и с наслаждением принялись за еду. Отсюда не хотелось уходить. Солнце, описав в голубой выси половину своего дневного круга, скрылось за домами, и теперь они сидели в тени, потягивая капучино. За столетними кипарисами по улице проезжали автомобили и шли люди, а по ту её сторону высилось огромное здание знаменитой гостиницы «Царь Давид». Тёплый ветерок касался их лиц, трепал пряди волос, пробегал по молодым телам и охлаждал их юные головы. Давид, охотно ведя роль гида, рассказывал о событиях,  происшедших в городе в начале и середине двадцатого века, изредка посматривая на красивую подружку сестры. Женя заметила его интерес к ней, и это заинтриговало её. Но присутствие Анны не позволяло им быть откровенными и вольными в проявлении чувств. До отъезда в Америку оставалось пять дней, не так много, чтобы найти возможность встретиться ещё раз и узнать человека поближе. Она вдруг вспомнила, что у отца завтра лекция в университете и он, конечно, не откажет Жене и возьмёт её с собой в Иерусалим. Их прогулка по городу продолжилась и только в шесть часов вечера они попрощались с Давидом и вернулись в Рамат-Ган.

                5

    Санька по приезде уже на следующий день арендовал машину «Мазда» и первые несколько дней он ездил на лекции с Викой. В тот день, когда Женя попросила его захватить её с собой, мама решила остаться у Яны. Отец даже обрадовался, что дочь поедет с ним, и дал согласие. Они выехали после завтрака и через час уже въезжали в Иерусалим под мостом Сантьяго Калатравы. Оттуда ещё минут десять до кампуса. Там они расстались. Отец пошёл в зал, где его ждали сотни студентов и преподавателей, а она осталась на лужайке и набрала телефон Давида.
    - Привет, это Женя. Я в универе. Отец сегодня читает здесь лекцию.
    - Я знаю. Даже хотел послушать. Но раз ты здесь, - он задумался на несколько секунд, - ладно, я буду минут через двадцать. 
    Она сидела на лавочке, смотря на скульптуру Генри Мура. Бронзовая женщина полулежала на низком пьедестале недалеко от неё. Услышав шаги, Женя обернулась. Давид остановился рядом и негромко спросил:
    - Ты приехала просто так?
    - Не совсем. Захотела с тобой поговорить. Присядь.
    - Фрейд, когда принимал своих пациентов, предлагал им лечь на кушетку.
    Женя ценила чувство юмора как важное качество интеллигентного человека. Она улыбнулась и не без труда преодолела сковавшую её неловкость.
    - Ещё несколько дней назад я была его сторонницей, но прилетев в Израиль, пересмотрела свои взгляды. Сейчас я разделяю мнение Альфреда Адлера о психологии личности. Америка – страна индивидуалистов, там права человека превалируют над общественным интересом. Здесь другое общество. История как бы осуществила в вашей стране удивительный социальный эксперимент.
    - Это первое впечатление. Люди везде одинаковы.
    - Давид, я психолог. Отличия между нами большие и я пытаюсь понять, почему.
    - Возможно потому, что Израиль все годы своего существования живёт во вражеском окружении, в постоянной борьбе за выживание. Это нас сплачивает.
    - Да, конечно. Поэтому все служат в армии. В Штатах она строится на контрактной основе. А отсутствие опасности делает народ слабым и инфантильным. Но дело не только в этом. Здесь евреи освобождаются от стресса преследуемого, гонимого племени. Они становятся самими собой. А в рассеянии многие, чтобы сбросить с себя извечное бремя еврейства, стремятся раствориться в окружающих народах, отречься от своего предназначения «избранного» народа. Это весьма портит их характер. 
    - Мы тоже не ангелы.
    - Но я говорю с Анной, с её другом Юрой или с тобой. Вы, конечно, разные, но у вас есть что-то объединяющее, какая-то национальная гордость.
    - Со стороны видней, Женя. Просто у нас нет другого выхода. То, что мы живём во вражеском окружении, безусловно, влияет на нашу ментальность.   
    - Слышала от твоей сестры, что у тебя была девушка.
    - Да, три года назад её убил араб.
    - Боже праведный.
    - Я участвовал в его захвате и посмотрел ему в глаза. Там был страх и ненависть. Я хотел его расстрелять на месте, с трудом удержался. Иначе попал бы под трибунал.
    - А ты сам убивал?
    - Приходилось и не раз. Однажды во время ночной операции меня спас от смерти друг. Он прикрыл меня и хватанул очередь, предназначенную мне. Я ликвидировал террориста, а после этого сопровождал истекающего кровью друга в больницу. Его вылечили, но он остался инвалидом.
    - А моему парню нечем похвастаться. Мужество, как мышцы и мозговые извилины, тоже поддаётся тренировке.
    - Ты его любишь?
    - Он меня любит, а я просто мирюсь. Только в последние дни я поняла, что любить его не за что. Тебя – другое дело. За тебя я бы вышла замуж.
    Давид замолчал, ошарашенный признанием, и взглянул на Женю. Рядом с ним сидела красивая и умная девушка, откровенно сказавшая о своих чувствах к нему. Он не мог ожидать такого поворота, ведь они виделись всего один раз. Она неотрывно и пронзительно смотрела на него. Он вздохнул и произнёс, стараясь быть сдержанным:
    - Женя, ты прекрасный человек. Но мы ещё не знаем друг друга. Может быть, я тебе совсем не подхожу. И вообще, ты серьёзно?
    - Давид, бывают в жизни такие моменты, когда все чувства обострены. Такое состояние я испытываю в вашей стране. Я ведь не только психолог, но и женщина. А она умеет постигать своего мужчину в одно мгновение.
    Они поднялись и молча пошли по лугу. Он лихорадочно искал выхода из положения, в которое завела его казавшаяся вначале безобидной беседа.
    - Но я всего лишь бедный студент, мне ещё два года учиться. К тому же нас разделяет океан.
    - Я умею ждать, Давид.
    Она вдруг отвернулась и зарыдала, слёзы неудержимо потекли по её матовому от волнения лицу.
    - Господи, что я говорю. Прости меня. Наверное, ты прав.
    Полный неожиданно нахлынувшими на него эмоциями, он приблизился к ней и обнял за плечи. Впервые после трагической гибели Михаль он позволил себе прикоснуться к женщине. Она посмотрела ему в глаза и потянулась к нему. Он ощутил солоноватое прикосновение её губ, и его пронзила жалость к девушке, у которой хватило смелости признаться ему в любви. Он ответил поцелуем. Они стояли посреди лужайки, прижавшись друг к другу. Потом Женя вытерла слёзы, улыбнулась и сказала, что голодна. Они пошли в кафетерий, в котором много лет назад он, пятилетний мальчик, ел бутерброд и пил из картонного стакана сладкую чуть дурманящую кока-колу. Она попросила его показать, где он учится, и они отправились туда. Там их увидел Санька. Он только что закончил лекцию и испытывал неожиданный для него душевный подъём.
    - Как прошла лекция? – спросила Женя.
    - Превосходно. Ты знаешь, какое наслаждение выступать перед такой аудиторией. Глаза светятся умом, Ай-Кью зашкаливает. Как твои дела, Давид?
    - Спасибо, в порядке. Жаль, мне не удалось тебя послушать.
    - Послезавтра я ещё раз выступлю здесь в десять утра. Приходи. 
    - Я постараюсь.
    - Ну, хорошо. Подождите меня тут. Я договорился побеседовать с одним знаменитым профессором. 
    - Да, Ауманном. Ты мне говорил о нём, папа.
    Санька улыбнулся, потрепал Женю по плечу и скрылся за входной дверью.
Она договорилась с Давидом, что он приедет в субботу в Тель-Авив. Санька вышел из здания математического факультета, восхищённо вспоминая о встрече с мэтром, и они двинулись к выходу из кампуса.
    На следующий день Женя с Викой отправились на экскурсию в Иерусалим. Вернулись в Рамат-Ган уставшие в семь часов вечера. Гид оказался весьма образованным и им очень понравилось. Женя о разговоре с Давидом поделилась с Анной.
    - Ты думаешь, он тебя любит? – не поверила она.
    - Он мне ничего такого не сказал, но я почувствовала. Это с виду он такой суровый мужик, а на самом деле добрый и сентиментальный.
    - Женька, я счастлива.
    - Есть две серьёзные проблемы. Ему ещё учиться да учиться. Кроме того мы живём по разные стороны Атлантического океана.
    - Да, действительно. Но неразрешимых проблем нет. Главное, ваше желание быть вместе.
    В субботу приехал из Иерусалима Давид и подкатил Юра. Все забрались в его машину и помчались в Тель-Авив. А вечером Яна и Вика на террасе пентхауса устроили ужин. Завтра начинался Новый еврейский год, и гости улетали рано утром. Илюша играл на своём белом рояле, чистое небо горело огненным закатом, и на востоке взошла полная луна. Женя спустилась проститься с Давидом.
    - Не хочу тебя обнадёживать, Женя, и связывать тебя каким-либо соглашением. Я ещё не готов к тому, чтобы создать семью. А ты уже об этом заговорила. У нас с тобой серьёзный сдвиг по фазе, - сказал он.
    - В каком смысле?
    - И в прямом, и в переносном. 
    - Будем иногда видеться в Скайпе, ладно? – предложила она.
    - Конечно, мы ещё слишком мало знаем друг друга. И я считаю недостойным ограничивать твою свободу. Твоя жизнь там, в Америке.
    - Ты меня любишь?
    - Не знаю, можно ли назвать любовью возникшее между нами чувство?
Это какое-то помутнение рассудка. Скорей всего влюблённость.
    Она даже немного обиделась, но взяла себя в руки. Они поцеловались, он сел в машину и уехал, а она смотрела ему вслед, пока автомобиль не скрылся в темноте ночи.

                6

    На следующий день после возвращения домой Женя вышла на работу. Руководство большой промышленной компания, куда её приняли после окончания университета, последний год учёбы наблюдало за ней и на выпускном вечере сделало ей предложение, от которого она не могла отказаться. Из окна её кабинета на седьмом этаже открывался великолепный вид на Нью-Арк, серо-голубую полосу Гудзона и Манхеттен. Она была уверенна в себе, знала, чем ей нужно заняться и, ознакомившись с сотрудниками, нашла их приятными и доброжелательными. Начальник отдела благоволил ей и Женя, представив ему программу своей деятельности, получила его одобрение. Красота её стала одухотворённой, она любила и была любима, а ничто другое не украшает женщину лучше, чем любовь. В первый же день после работы она взяла лэптоп, легла на постель и вошла в Скайп. Давид ей долго не отвечал, и Женя уже была готова отключиться, когда увидела на экране его заспанную физиономию.
    - Привет. Я тебя разбудила?
    - Да, я как раз находился в стадии быстрого сна.
    - Извини, но я соскучилась и хотела сообщить, что уже прилетела.
    - Я видел в интернете, что ваш рейс благополучно приземлился.
    - Ты такой милый, когда сонный.
    - А ты всегда шикарно выглядишь.
    - Как бы мне хотелось, чтобы ты сейчас оказался рядом со мной. Мы бы не расставались до утра.
    - Почему до утра?
    - Потому что мне утром на работу.
    - Невозможно любить в сослагательном наклонении. Поэтому я и сказал тебе, когда мы прощались, что реальность, к сожалению, против нас. Ладно, пока. Спокойной ночи.
    Через неделю на корпоративе к ней подошёл молодой мужчина и пригласил на танец. Уайт хорошо танцевал и уверенно вёл партнёршу. Потом он проводил её к столику и спросил разрешения присоединиться. 
    - Ты великолепна, Евгения. Я обратил внимание, что все смотрят на тебя.
    - И что же мне делать, Уайт? Красота вызывает зависть женщин и поклонение мужчин. Но те, кому отказывают, могут мстить и оговаривать.
    - Поэтому тебе нужен друг-покровитель.
    - Я только начала работать и ещё не могу выбирать.
    - Положись на меня. Я предлагаю тебе свою дружбу.
    Женя окинула его изучающим взглядом. Высок, хорошо сложён, безукоризненно одет, умён, черты лица говорят о благородном происхождении, на руке дорогие швейцарские часы, значит богат. Он был одним из членов совета директоров: она заметила, как несколько дней назад он выходил из зала заседаний, беседуя с главным менеджером компании.
    - Я согласна.
    - Прекрасно. Вот за это мы и выпьем.
    Он подошёл к официанту, взял с подноса два хрустальных бокала с виски.
    - За твои успехи, Евгения.
    - Спасибо, Уайт.
    Он проводил её в подземный гараж и, когда она села за руль, поцеловал ей руку. Машина тронулась, и она посмотрела в зеркало заднего обзора. Он стоял, неотрывно глядя ей вслед.
    С Давидом она говорила раз в неделю, по субботам. Разница в семь часов позволяла ей включать компьютер и выходить на связь утром и днём. Иногда к ней в комнату, услышав разговор, заходил отец и передавал привет Илюше и Мире. Но с Уайтом дела осложнились. Он стал заходить и приносить ей цветы, шоколад и недорогие подарки, и она почувствовала, что его отношение к ней изменилось, и он серьёзно увлечён. Он как бы невзначай встречал её в коридоре, поднимался с ней в лифте, ожидал в вестибюле после работы, сопровождал до автомобиля и, прощаясь, пожимал ей руку. Она всё понимала, так может вести себя только влюблённый мужчина, и терпеливо ждала объяснения. Однажды Уайт пригласил её в дорогой ресторан.
    - Сегодня у меня день рождения.
    - Поздравляю. Но мне нечего тебе подарить.
    - Ты и есть мой лучший подарок. 
    Его слова лишь подтвердили её догадку. Они сели за столик, заказанный им ещё утром. Вышколенный официант приветствовал Уайта, как давнего клиента, и рекомендовал фирменный салат, гусиный паштет и запечённую в духовке телятину.
    - За тебя, мой друг, - подняла она рюмку с изысканным французским вином. 
    - Благодарю, Женя. Я волнуюсь, как юнец. Хочу тебе сказать очень важное для меня.
    - Пожалуйста, не волнуйся. Я слушаю, - произнесла она, улыбаясь и стараясь снять напряжение, которое начало захватывать и её.
    - Я не думал, что моя дружеская симпатия к тебе перерастёт в нечто большее. Кажется, я потерял голову.
    - Наверно, это просто увлечение, которое скоро пройдёт.
    - И я так думал. Нет, не проходит. Я влюбился в тебя и это окончательный приговор, как говорим мы - юристы.
    - Любовь мужчины к женщине естественна и делает мир лучше. В нашей благословенной стране столько прекрасных женщин. Они были бы счастливы услышать от тебя такие слова.
    - Но я люблю тебя. Я ещё не встречал такой, как ты.
    - Я люблю и уважаю тебя, как друга.
    - Но я говорю о совсем другом. Ты слишком умна, чтобы не понять.
    - Давно почувствовала, что с тобой что-то происходит. Теперь я услышала это от тебя. А что дальше? Ни к чему не обязывающий роман? 
    - Выходи за меня.
    Он вынул из кармана пиджака бархатную красную коробочку и открыл её.
Женя увидела роскошное золотое кольцо с брильянтом.
    - Я еврейка, Уайт. Я тебе не подхожу.
    - А я протестант. Для нас евреи – избранный народ и мы преклоняемся перед ним.
    - Мартин Лютер тоже нас вначале боготворил, даже написал памфлет о том, что Иисус родился евреем. А потом призывал изгнать нас и разрушить синагоги.
    - Но ты же знаешь, что мы это изжили. А когда первые из нас сюда приплыли, то строили страну по Библии и еврейским традициям. Я клянусь, что никогда от тебя не отрекусь.
    - Дай мне подумать, Уайт. Поверь, ты милый, дорогой мне человек. Но в Израиле живёт парень, которого я люблю. Поэтому кольцо я пока не возьму.
    - Я тебя не тороплю, Женя.
    Он подозвал официанта, расплатился, поцеловал ей руку и вышел из ресторана. Она посидела в раздумье, допила кофе, поднялась и отправилась домой. Родители были уже дома, Бенни сидел у себя в комнате, разговаривая по мобильнику с одноклассником. Увидев Женю, кивнул ей.
    - Привет, сестра.
    - Как успехи?
    - Последний год самый трудный. Нужны приличные баллы. Там, где я хочу учиться, в прошлом году был сумасшедший конкурс.
    - Ты справишься.
    - К сожалению, туда только черных берут без всякого. Наши либерасты подсуетились.
    - Только, пожалуйста, не ляпай об этом языком. Наложат на тебя эпитимию за расизм.
    - Я знаю.
    - Умничка.
    Из кухни вышла Вика и с удивлением взглянула на дочь.
    - Ты сегодня где-то была?
    - Мама, мне Уайт сделал предложение. Я в тупике. Что мне делать?
    На звуки женских голосов из кабинета появился Санька. Он прислушался к разговору и молча сел на кресло возле них.
    - Рассказывай, Женечка, - сказала Вика.
    - Уайт любит меня.
    - Дочка, ты красавица. Таких любить не мудрено. Выбор должен быть за тобой.
    - Я люблю Давида. Но где он и где я? Он зациклен на своей учёбе и не готов жениться.
    - Конечно, - вздохнул Санька, – пока ты училась, он родину защищал. Он заслужил своё право получить образование.
    - Верно. Но для того, чтобы выйти за него замуж кто-то из нас должен перебраться через океан. Он мне как-то сказал, что не сделает этого никогда.
    - Ты мне говорила, что Уайт – хороший человек, - произнесла Вика.
    - Но я хочу выйти замуж за еврея, мама. Вы помните, встречалась я с одним. Милый парень, но не мужик. Не везёт мне со своими.
    - А ты не торопись, молодая ещё, - сказала Вика. – Но если уж замуж невтерпёж, прими предложение Уайта. Вот Эллочка мыкалась, искала жениха-еврея, и вышла за Уильяма. Прекрасный парень, семьянин, Элку обожает.
    - Он мне нравится, он прекрасный друг. Но я его не люблю.
    - А ты поговори с Давидом, - осенило Вику. - Интересно, как он к этому отнесётся.
    - Я подумаю. А он не обидится?
    - Скорей всего, - заявил Санька. – Не говори ему ничего. Сама решай. Ещё успеешь ему сказать.
    - А пока присмотрись к Уайту. Если будет проявлять настойчивость, значит, он серьёзный парень и действительно хочет на тебе жениться.   
    - Ладно, - вздохнула Женя. – Пойду спать. Утро вечера мудреней.
    Уайт несколько дней к ней не подходил, ожидая её ответа. Когда он понял, что Женя так его проверяет, он зашёл к ней в кабинет.
    - Я хочу познакомить тебя с родителями, - произнёс он.
    - Я не думаю, что это сейчас уместно. Ведь мы ещё ничего не решили.
    - Ты права.
    Он замолчал и с надеждой взглянул на неё.
    - Я недавно купил квартиру. Хочешь посмотреть? 
    - Конечно, мне любопытно, как живёт холостяк.
    После работы они отправились к нему. Квартира находилась в недавно возведённом высотном доме в одном из центральных районов Нью-Арка. Оставив машины на подземной стоянке, поднялись лифтом на десятый этаж. Пятикомнатная квартира, отвечающая самым современным стандартам, поразила Женю. Высокие потолки, убираемая в стенные шкафы мебель, оборудованная по последнему слову техники кухня, бесшумно работающий центральный кондиционер. Она вышла на балкон, откуда открывался красивый вид на город и простиравшийся на многие километры зелёное море.
    - Потрясающая квартира. И ты один здесь живёшь?
    - Пока один. Если ты согласишься стать моей женой, нас будет двое.
    - А зачем тебе столько комнат?
    - Хочу, чтобы у меня было много детей. Эти комнаты для них и для родителей, когда они приедут навестить меня.
    - Скажи, Уайт. Я, наверное, кажусь тебе неблагодарной стервой? Тяну с ответом, избегаю откровенного разговора.
    - Я слишком тебя люблю, Женя. Поэтому не хочу оказаться бестактным нахалом. Боюсь быть отверженным.
    - Ты очень порядочный человек, Уайт. Но женщины любят настойчивых мужчин. Ещё Овидий Назон писал, что мужчина должен быть назойливым.
    - Ты этого действительно хочешь?
    - Этого хочет любая женщина, которой нравится мужчина. Я не исключение.
    Женя посмотрела на него испытывающим взглядом. Уайт был умный, красивый, хорошо сложённый мужчина. Он посещал элитный спортклуб и неплохо играл в теннис. Ему бы наверняка не отказала любая женщина её круга. Она испытывала к нему большую симпатию и гордилась дружбой с ним. Но тело её молчало, близость с ним казалась ей несбыточной или весьма далёкой перспективой. Он перехватил её взгляд, усмехнулся и подошёл к ней вплотную.
    - Выпьем что-нибудь? У меня есть прекрасный коньяк «Реми Мартен».
    - А чем будем закусывать? – кокетливо улыбнулась она.
    - Пирожными. Я вчера купил их в кондитерской.
    - Обожаю. Они с кремом?   
    - Думаю, да.
    Он принёс бокалы и блюдо с эклерами и поставил на журнальный столик бутылку коньяка. Они выпили и насладились вкуснейшими пирожными. Потом Уайт включил стерео систему и пригласил её потанцевать.
    - Ты ни разу не предложил мне переспать с тобой. Ты так ведёшь себя со всеми женщинами?
    - Раньше, до того, как познакомился с тобой, у меня не было таких проблем. Потому, что не любил и не дорожил. Теперь всё по-другому. Я боюсь тебя потерять.
    - Но ты меня даже не спросил.
    - А ты согласилась бы?
    - Сегодня ещё нет. Но это не значит, что я откажу тебе завтра. Знаешь что?
Сейчас мы расстанемся. А завтра поговорим об этом снова.
    Неожиданно для него она поцеловала его в губы. Он проводил её в подземный гараж и она, окинув его взглядом, выехала на улицу.
    На следующий день Женя позвонила своему еврейскому другу.      
    - Привет, Джоэл. Я уже вернулась.
    - Ну, как тебе Израиль?
    - Замечательная страна. Скажи, ты ещё меня любишь?
    Тот замялся и замолчал, не зная, как ответить.
    - Говори прямо, я же тебе не девочка.
    - Женя, я сейчас встречаюсь с одной роскошной бабой. Так получилось.
    - Желаю тебе счастья с ней. Ты славный, умный парень. Наверное, я тебе не подхожу.
    - О чём ты? Я был очень увлечён тобой.
    - Мне кажется, я очень завысила планку. Я была не права.
    - Уверен, ты достойна лучшего.
    - Спасибо, друг. Пожалуйста, не исчезай.
    Она поняла, что с Джоэлом у неё ничего не получится. Давид был далеко, и её любви к нему она не видела благополучного исхода. И она приняла решение. Уайт зашёл к ней в конце рабочего дня и предложил поехать в воскресенье в загородный дом.
    - Родители уехали в Коста-Рику. Нам никто не помешает хорошо провести время и поговорить.
    - Я, пожалуй, соглашусь, - лукаво ответила Женя.   
    Вечером, когда отец ещё не вернулся с заседания совета директоров, она подсела к маме в салоне и обняла её за плечи.
    - Я хорошо тебя знаю, Женя. Захотелось поделиться со мной чем-то важным? Ну, рассказывай.
    - Мама, со мною, наверное, что-то не так. Я всё время отторгаю от себя мужчин. Джоэл вот нашёл себе другую женщину и сказал мне, что, наверное, он мне не подходит.
    - Девочка моя, ты ещё слишком молода, чтобы беспокоиться.
    - Уайт пригласил меня в свой загородный дом на воскресенье. Я согласилась.
    - Будь благоразумна.
    - Может быть, если он будет настойчивым, дать согласие? Ведь во многих случаях в браке кто-то любит, а кто-то позволяет себя любить. Мне иногда представляется, что второй вариант лучше.   
    - Лучше взаимная любовь, дочка.
    - Вот у меня с Давидом такая любовь, а счастья и нет, и не предвидится. А мне уже двадцать четвёртый год и я не вижу вокруг себя достойных мужчин.
    - Не торопись. Они обязательно появятся.
    - Уайт достойный и преданный друг. Не будет ли ошибкой отвергнуть его? В этом случае он не захочет поддерживать со мной отношения. У него тоже есть самолюбие.
    - Решай сама, милая. Но будь очень осторожна. Ты же у меня умница.
    - Я хоть и психолог, а такие вопросы ставят меня в тупик.
    - Любовь, дорогая, гораздо сложней любых теорий. Это как игра в шахматы. Можешь выиграть, а можешь и проиграть. Тут невозможно просчитать все ходы.   
    В воскресенье он ждал её возле супермаркета на въезде в небольшой элитный городок, расположенный километров в двадцати к северу от Нью-Арка. Двухэтажный старинный особняк со всех сторон окружала рощица высоких лиственных деревьев, расступавшихся перед фасадом, чтобы освободить место зелёной стриженой лужайке.
    - Как здесь хорошо, Уайт! Какой воздух!
    - Пойдём, я покажу тебе дом.
    Они поднялись по широкой лестнице и вошли в прихожую. Из маленькой смежной комнаты вдруг показался сенбернар. Женя вскрикнула от испуга, но Уайт успокоил её и потрепал собаку за шею.
    - Не бойся, он очень дружелюбный. Правда, Кинг? – обратился он к псу.
    Тот солидно тявкнул два раза и лизнул ей руку.
    - А кто-нибудь в доме есть ещё?
    - Никого. Домработница по выходным уезжает к себе домой. Но она всё готовит и убирает.   
    Они оказались в огромном салоне, обставленном мебелью в стиле ретро. Дорогие картины на стенах и вазы китайского фарфора говорили о хорошем вкусе владельцев особняка.
    - Дом приобрел ещё в девятнадцатом веке мой прапрадед. И с тех пор в нём почти ничего не менялось.
    - Я вижу. Здесь много антикварных вещей. По ним можно изучать историю.
    - Я самый младший в семье. Мои братья преуспели и живут в своих домах. Так получилось, что никто не заинтересован здесь остаться. Здание прочное, но нуждается в ремонте. В нём живут родители, а по праздникам сюда съезжается вся наша семья. Они поговорили с нами и написали завещание. Решили поделить дом и участок на всех поровну.
    - И мудро поступили. Только так можно сохранить мир.
    Они поднялись по лестнице на второй этаж и оказались в широком коридоре с множеством дубовых дверей.
    - Шесть спален. Родительская внизу, а здесь располагаемся мы и наши дети. 
    - А где твоя?
    - Идём, покажу.
    Он открыл дверь, и её взору предстала большая комната с огромной кроватью у дальней стенки и старинным деревянным шкафом в углу.
    - А твоя спальня напротив, - произнёс он, стараясь избежать неловких вопросов, и пристально посмотрел на Женю.
    Она мгновенно это оценила и, положив руку на его плечо, посмотрела ему в глаза.
    - А ты уверен, что я останусь здесь на ночь?
    - Я предлагаю тебе переночевать. Буду счастлив, если ты согласишься.
    - Это зависит от твоего поведения, дорогой, – усмехнулась она.
    - Пойдём что-нибудь поедим. Сядем на веранде. А вечером затопим камин.
    Они спустились в салон. Уайт прошёл в кухню, открыл огромный холодильник и стал вынимать из него коробки с едой. Битки с картошкой он поместил в большое фарфоровое блюдо и поставил его в духовку, а салаты и бутерброды с кетовой икрой разложил по тарелкам. Вскоре приготовления были закончены, они сели за стол и с аппетитом поели, запивая красным калифорнийским вином. Кинг тоже получил свой обед и, насытившись, лежал у ног Уайта.
    - Хочешь пройтись по лесу?
    - С удовольствием. Только нужно переодеться. Хорошо, что ты предупредил меня. Я взяла с собой джинсы и кроссовки.
    Лес оказался совсем недалеко. Они шли по тропинке, петляющей между деревьями. Сенбернар бежал перед ними, забавно дыша и принюхиваясь к почти неподвижному воздуху. На полянке повернули обратно. Вечером поужинали в салоне.  Уайт затопил камин, поставил пластинку, и комната наполнилась музыкой.
    - Отец собрал прекрасную коллекцию пластинок, и мы всегда слушали что-нибудь, когда собирались вместе.
    - Это Бетховен?
    - Да. Пятая симфония. Оркестр под управлением Герберта фон Караяна.
    - Отец моей израильской подруги знаменитый пианист и дирижёр Илья Вайсман.
    - Я был на его концерте лет пять назад. Он просто воплощение еврейского гения.
    - Не ожидала такого от тебя.
    - Давай-ка выпьем коньяка.
    Он налил ей и себе и протянул бокал Жене. Они слушали музыку и потягивали великолепный «Курвуазье», улыбаясь друг другу. Когда симфония закончилась, он подошёл к ней и взял её за руку.
    - Ты согласна выйти за меня замуж?
    - Я согласна, - ответила она.
    Он поцеловал её, подхватил на руки и понёс вверх по лестнице. Потом была волшебная страстная ночь. Утром она проснулась обнажённая и прекрасная и посмотрела на него, спящего рядом с ней. Она сделала свой выбор.




                Глава 15

                1

   Минуло четыре года. Давид закончил обучение на факультете естественных наук и защитил дипломную работу по математике. Профессор Сегаль, у которого он учился, дал положительный отзыв, написав, что работа выполнена на уровне диссертации, и рекомендовал ему продолжить учёбу на третью степень. Давида, ещё в школе осознавшего свою очевидную предрасположенность к научной стезе, не нужно было уговаривать – он мечтал об этом и его желание, наконец, становилось реальностью. Он легко справился с конкурсным экзаменом, прошёл собеседование и был принят в докторантуру. Дан, его отчим, советовал ему заняться актуальными проблемами математической физики, надеясь вместе с ним на прорыв в вопросах, над решением которых работал. Давид отказался и предложил это своему талантливому коллеге, который без колебаний согласился. А он со всей страстью новичка присоединился к группе аспирантов, занимавшихся теорией искусственного интеллекта. Она уже давно его интересовала и будоражила воображение своим дерзким стремлением познать тайну человеческого мышления. К тому времени университет получил крупный грант от Евросоюза и построил новый корпус, где проходили исследования. В течение года Давид опубликовал несколько статей и приобрёл известность в научном мире. Он выступил с докладом на международной конференции, организованной Еврейским университетом, и профессора Принстона и Гарварда пригласили его прочесть лекции у них. Блестяще защитившись, новоиспеченный доктор готовился к поездке по ведущим американским университетам.
    Анна услышала об этом от него самого и рассказала Жене. Давид, уязвлённый её «предательством», уже тогда порвал с ней отношения. А как ещё мог поступить влюблённый в женщину молодой мужчина?! Он сознавал, что причина и в нём, в его неготовности к браку. Она знала, что её решение  выйти замуж ему не понравится, но разрыва не ожидала и получила ещё одно неоспоримое подтверждение его искренних к ней чувств. Интерес женщин к талантливому математику и докторанту всегда был велик, но прежде их останавливала его необоримая любовь к Жене. Теперь, терзаемый ревностью и страдая от бессилия что-либо изменить, он уже не упускал возможности завести ни к чему не обязывающий роман, давая себе отчёт в том, что так только мстит «кинувшей» его возлюбленной.
    Женя и Уайт зарегистрировали свой брак в муниципалитете Нью-Арка. Будучи человеком светским, она не захотела принять христианство, да и жених не настаивал, полагая до поры, что духовная и физическая близость важней различия в их религиозных предпочтениях. Свадьба прошла в большом зале торжеств, а на следующий день они на неделю улетели на один из живописных островов Карибского моря. В январе Женя забеременела и в середине ноября родила здорового улыбчивого мальчика. Ему дали имя Айзек, что стало неким компромиссом между супругами – ей хотелось утвердить принадлежность сына к еврейству. Санька обратился за советом к раввину синагоги и тот объяснил ему, что, согласно Галахе, совокупности законов и установлений иудаизма, ребёнок матери-еврейки является евреем. Науму Марковичу, отцу Саньки, к тому времени уже исполнилось семьдесят, но он продолжал работать. А Инна Сергеевна вышла на пенсию с намерением растить и воспитывать внука. Женя попросила мужа, и Уайт не без колебаний согласился с тем, чтобы прабабушка на время переехала к ним на квартиру. Воспитанный в уважении к евреям, он вынужден был смириться с её проживанием в их доме. Женя утверждала, что она справится с ребёнком лучше, чем любая нанятая воспитательница. Это позволило ей вскоре вернуться на работу и продолжить свой профессиональный рост. Уайт не был доволен её желанием делать картеру. Обычаи традиционной протестантской семьи, воспринятые им с молоком матери, говорили о том, что обязанность молодой и здоровой жены рожать детей. Примером для него всегда являлись его родители. Счастливые в браке, Гладстоны произвели на свет четырёх сыновей и двух сестёр, преуспевших в жизни благодаря моральной и материальной поддержке всей семьи. Женя как бы ломала установленный традицией порядок вещей, но любовь Уайта к ней была столь велика, что он не упрекал её ни в чём и не высказывал никаких претензий.
    Чета Гладстонов по праздникам наведывалась к ним в Нью-Арк. Туда же приезжали в эти дни и родители Жени, и ей было любопытно наблюдать и слушать бесконечные богословские беседы отца со сватом. Импозантный моложавый мужчина лет шестидесяти с аккуратной бородкой, он владел известной юридической компанией, оказывающей услуги крупным предпринимателям, бизнесменам и общественным деятелям.
    Сегодня они вновь сидели в гостиной с двух сторон стеклянного журнального стола, на котором стояли наполненные виски бокалы и блюда с пирожными, орехами и сухофруктами.   
    - Мистер Абрамов, жаль, что вы не стремитесь соблюдать еврейские традиции. Вы бы могли полнее ощутить и осознать свою принадлежность к еврейскому народу.
    - Я и так это чувствую. Все мои предки по отцовской и материнской линии были евреями. А кровь весьма сильное средство, привязывающее меня к ним. Кроме того у меня здоровое еврейское самосознание и мировоззрение.
    - Но всё же иудеев всегда отличала от других народов вера в единого Бога.
    - Ты же знаешь, Ален, в Советском Союзе верить позволялось только в партию большевиков и светлое будущее. Сталинский режим репрессировал наших священнослужителей и разрушил синагоги. А вслед за духовным и культурным он намеревался осуществить и физическое уничтожение народа. В начале пятидесятых годов готовилась массовая депортация в Сибирь и на север, но смерть тирана предотвратила геноцид, который мог бы сравниться по своим масштабам с Холокостом.
    - Вы поступили очень мудро, что уехали из той жестокой страны. Правда, жаль, что не в Израиль. Мы евангелисты, свято верим, что воссоздание еврейского государства на земле, обещанной Аврааму, Исааку и Якову, было божественным предначертанием. Мы поддерживаем Израиль, потому что свято верим, слова Моисея и пророков вложены в их уста Богом.
    - Но это же утверждают и наши раввины.
    - А тут мы расходимся с вами, мистер Абрамов. Евангелисты, в отличие от вас, безоговорочно верят в Евангелие, Новый Завет – учение Иисуса Христа, мессии, о котором говорили пророки и которому Бог доверил распространение своего послания через двенадцать апостолов.
    - Евреи ведь тоже ждут прихода мессии. Я, Ален, читал, что Иисус не во всём отвечал требованиям, присущим мессии. Я, честно говоря, в этом вопросе не разбираюсь.
    - Мы верим, уважаемый, что Бог имеет план для вашей нации, которая должна стать благословением для всех наций на земле. Поэтому вы должны все вернуться в Израиль. Еврейский народ играет главную роль в мессианском процессе. Мы проповедуем обращение всего мира в свою веру.
    - А евреев?
    - Вас в первую очередь.             
    - Но иудеи принимают отличие вашей веры от иудаизма без осуждения и претензий и не стремятся обратить всех в свою веру.
    - Ты порядочный человек, мистер Абрамов. Давай-ка выпьем за то, чтобы наши дети были счастливы, несмотря на их принадлежность разным народам, и чтобы Бог ниспослал им много здоровых и красивых детей. Поговорите с Женей, не разумно останавливаться на одном ребёнке. Посмотрите, какой у нас с вами прекрасный внук.
    - Я согласен с тобой, Ален. Но наша дочь зрелый человек, как и ваш сын. Пусть дети этот вопрос сами решают.
    - М-да, проблема-то в том, что у них всё решает один человек.
    В гостиную вошла Вика и позвала мужчин в столовую, где уже был накрыт праздничный стол.
    Со временем отношения между Женей и Уайтом разладились. Принимая вначале отказ жены от материнства за женский каприз, он понял, что причина разногласий серьёзней и глубже. Он давно почувствовал, Женя, принимая его любовь, остаётся холодна. Действительно, решившись на брак, она надеялась, что полюбит, но вскоре осознала тщетность своих попыток. Давид не выходил из головы, невзначай появляясь в её воображении и мечтах. Уважая и по-женски жалея Уайта, она не хотела разрушить семью, и работа стала для неё только поводом уйти от наболевшей проблемы. Поэтому, когда Анна рассказала ей о предстоящей поездке брата в Америку, она воспрянула духом и втайне от мужа стала готовиться к встрече.
    
                2

    Давид улетал из страны впервые. Многие его армейские сослуживцы после демобилизации отправлялись в длительные заграничные путешествия. Они были необходимы ребятам, чтобы прийти в себя после нечеловеческого напряжения ночных рейдов в арабские города и деревни, каждый из которых мог быть последним. И вернуться психически здоровыми и полными жажды жить обычной и благополучной жизнью. Давид же, повинуясь инстинкту самоутверждения, сразу записался в мехину, подготовительное отделение университета. Теперь он, молодой доктор наук, знаменитый учёный, отправлялся в Соединённые Штаты по приглашению лучших в мире университетов. Накануне он позвонил бабушке Лизе, хотел поговорить с Гольдой, но она неважно себя чувствовала. Отец, пожелав ему успеха и попросив передать привет Саньке и Вике, неделю назад улетел с оркестром на гастроли в юго-восточную Азию и Японию. В Бен-Гурион его никто не провожал, да он и не хотел этого. Короткая деловая поездка, после которой возвращение в университет, где его ждут студенты и любимая работа. С собой Давид взял тезисы своего выступления и наброски новой статьи и, поднявшись на борт самолёта, он открыл папку и стал просматривать материалы. Миленькая стюардесса призывно улыбалась ему, а он, не скованный никакими обязательствами, даже затеял с ней шутливый разговор. В аэропорту Бостона его ожидал представитель Гарварда. Тот погрузил в багажник единственный чемодан Давида и уже через час он оказался в Кембридже, в живописном кампусе у входа в небольшую университетскую гостиницу. Лекция должна была состояться завтра утром, и он решил наведаться к профессору Финкельштейну, с которым был в переписке после конференции в Иерусалиме. Устроившись в небольшом, но вполне удобном номере, он разделся, принял душ, накинул новый махровый халат и приготовил себе кофе с глазурованным шоколадом печеньем. Его стало клонить ко сну, сказывалась бессонная ночь в воздухе. Сообразив, что бороться с природой бессмысленно, Давид прилёг на постель и в одно мгновение погрузился в сон. Разбудил его телефонный звонок. Он вскочил и взял трубку.
    - Это Финкельштейн беспокоит. Администратор перевёл меня в твой номер.
    - Здравствуйте, профессор. Извините меня за невольную бестактность. Меня просто свалил сон.
    - И правильно сделал. Всё в порядке, Давид. Я живу тут недалеко. Мой сын через полчаса к тебе подъедет.
    - Я буду готов.
    - Жду тебя.
    В трубке раздались гудки. Он одел костюм, который отчим посоветовал ему взять с собой, и спустился в фойе.
    Профессор проживал в небольшом особняке, отдалённым от дороги благоухающим весенними цветами палисадником. Он сидел в салоне, читая статью коллеги, опубликованную в университетском журнале. Увидев входящего Давида, поднялся, подошёл к нему и обнял за плечи.
    - Я, дорогой мой, только что подумал: стоило ли нам с моим боссом Норбертом Винером оживлять Голема? Я очень боюсь, что он может выйти из повиновения.
    - Но, профессор, искусственный интеллект строится на базе этических законов роботехники, сформулированных Айзеком Азимовым ещё семьдесят лет назад. Робот не может причинить вред человеку.
    - Верно. Однако, по мнению Стивена Хокинга, на каком-то этапе развития он сможет самосовершенствоваться без человеческой помощи и его способности превзойдут наши. Речь идёт не о восстании машин. Нам стоит опасаться не злого умысла сверхчеловеческого интеллекта. Необязательно быть ненавистником муравьёв, чтобы уничтожить муравейник. 
    - И всё же стоит идти дальше. Учёные, участвовавшие в «Манхэттенском проекте», знали, что не хлеб пекут, а делают атомную бомбу. Но они вдохновенно трудились, и недаром. Хиросима и Нагасаки спасли миллионы американских солдат, Япония капитулировала. Ядерный паритет Америки и Советского Союза сохранил мир от Третьей мировой войны.
    - Ты оптимист, потому что молод и полон сил, а я уже пожилой человек. Но я доволен, что у меня есть ученики и последователи. А ты один из самых талантливых.
    - Спасибо, профессор.
    - Поэтому и пригласил тебя сюда. Здесь есть чему поучиться. Между прочим, Винер, отец кибернетики и основатель теории искусственного интеллекта, учился в Гарвардском и Корнельском университетах и уже в восемнадцать лет стал доктором философии по специальности «математическая логика». Он родился в еврейской семье, эмигрировавшей из бывшей Российской империи.   
    - Правильно сделали, что бежали оттуда. Иначе бы погибли и не появились на свет такие выдающиеся люди. А вот Исаак Азимов родился ещё там в двадцатом году, и родители увезли его малышом, как сам он потом говорил,            «в чемодане».
    - Здесь он сменил имя на Айзек, учился в Колумбийском университете в Нью-Йорке, преподавал в Бостонском и со временем стал полным профессором. А Винер в последние годы работал здесь, в знаменитом МТИ. Я тогда был молодым человеком и его идеи об информации, компьютерах и компьютерной сети захватили меня. А его ученики, тоже в большинстве своём евреи, потом, лет через двадцать, создали интернет. Это был гениальный человек, математик, философ и учёный. Таких, как он, уже нет, дорогой мой, они вымерли.
    Утром в большой аудитории собралось множество студентов и преподавателей. Профессор Финкельштейн представил Давида публике. Его выступление слушали с большим интересом, потом задавали вопросы. Некоторые из них были не по теме и с явным «антисемитским душком». Он всё же сумел «политкорректно» ответить на них, не теряя чувства юмора и собственного достоинства. Но большинство отнеслось к нему с симпатией и его проводили аплодисментами. После обеда в студенческой столовой Давид встретился с парнями из МТИ, тоже занимавшимися проблемами искусственного интеллекта. Побродив по Бостону и отдохнув денёк в Массачусетсе, он на другой день сел в автобус, шедший в Нью-Йорк. Перед отъездом он поговорил по телефону с профессором из Принстона. На станции его ждал человек, который и доставил Давида к нему. Была милая встреча с Зускиным, воспоминания о поездке в Израиль и «удивительной» конференции в Иерусалиме. А назавтра профессор представил его аудитории, как серьёзного учёного, занимающегося сложнейшими вопросами моделирования интеллектуальной деятельности. И выступление прошло с большим успехом.
    На выходе Давид увидел её. Он вначале хотел скрыться, но сразу понял, что избежать встречи не удастся. Женя подошла к нему сама, прекрасная и сводящая с ума молодая женщина. На них оборачивались, а они стояли, неотрывно смотря друг на друга.
    - Здравствуй, Давид, - тихо сказала она.
    - Зачем ты пришла? Мы же с тобой расстались. Ты вышла замуж.
    - Это было ошибкой. Но что мы могли сделать? Между нами лежал океан.
    - Он, Женя, там же и лежит.
    - Мы стали другие, но мои чувства к тебе никуда не делись. Это любовь, Давид. А с ней ничего поделать невозможно.
    Они вышли на лужайку кампуса и долго стояли там и разговаривали, но не могли наговориться и наверстать упущенное время. Потом он замолчал, повернулся и направился к дому, где находился пансион. Она пошла за ним. Она бы пошла за ним на край света, куда угодно, потерять его, разлучиться с ним стало для неё невыносимо. В его комнате ещё не успели убрать, но им было всё равно. Ими овладела неодолимая, всепоглощающая страсть. Он поднял её и понёс к постели. Она целовала его чуть заросшее щетиной лицо, а слёзы счастья текли по её зардевшимся щекам. Они разделись, побросав одежду на пол, он заключил её в объятия и их тела, наконец, соединились. Они любили друг друга весь день, не в силах разомкнуть связывавшие их объятья. К вечеру проголодались, вышли из пансиона, сели в её машину и поехали в городок. В центре Принстона они нашли уютный ресторан и заняли столик в углу.
    - Женя, что ты скажешь мужу? Он же наверняка спросит, где ты была весь день.
    - Я сказала ему, что у меня в Принстоне семинар психологов.
    - Он рано или поздно всё узнает.
    - Я пока об этом не думала. Мне как-то всё равно.
    - Мы сейчас опьянены любовью. Но потом всегда приходит отрезвление.
    - Ты прав. Наверно, расскажу о нас и попрошу прощения. Ведь он ни в чём не виноват.
    - А что будет с нами дальше?
    - Не знаю ещё, многое зависит от того, как поступит мой муж. У меня же от него сын.
    - Ты попросишь развода?
    - Скорей всего, невозможно же жить с мужчиной и делить с ним ложе после того, что произошло сегодня.
    На улице потемнело. Женя отвезла Давида в кампус, и они долго целовались в машине, не в состоянии оторваться друг от друга. Зазвонил мобильник, она ответила, и он услышал голос её мужа.
    - Женя, ты где? У тебя всё в порядке?
    - Да, Уайт. Я выезжаю, через час - полтора буду дома. Пока.
    Она отключила телефон и посмотрела на Давида.
    - Дорогой, мне пора.
    Она поцеловала его в губы и оттолкнула от себя. Он вышел из машины, и она отчаянно надавила на педаль газа. Мотор взвыл, словно от боли, и автомобиль рванулся вперёд. Она включила «Навигатор» и выехала на дорогу номер 1.
    Уайт ждал её в гостиной, держа спящего Айзека на руках. Она подошла к нему, взяла сына и положила его в кроватку.
    - Как прошёл семинар, Женя? – спросил Уайт.
    Хорошо зная мужа, она услышала в его интонации нотки недоверия, и в эту минуту поняла, что жизнь её уже не будет такой, какой была прежде. И решила, что нужно сказать правду.
    - Извини меня, Уайт. Не было никакого семинара.
    - Ты с кем-то встречалась?
    - Да, с Давидом. Помнишь, я тебе рассказывала о моей подруге Анне. Это её сводный брат.
    - Помню, ты говорила, что он служил в войсках специального назначения.
    - После этого поступил в университет, получил степень магистра и  защитил докторскую по математике.
    - Значит, талантливый человек, как и многие евреи, с которыми я знаком.
    - Он стал известным учёным в изучении искусственного интеллекта и его пригласили в Америку читать лекции в университетах «Лиги плюща». Но не в этом дело. Мы любим друг друга.
    - Ты в Принстоне с ним переспала? 
    - Ты достойный, честный человек. Поэтому не хочу тебя обманывать.
    - Значит, когда ты согласилась выйти за меня, тоже любила его?
    - Да, но считала наше счастье несбыточным. Я ведь не лукавила перед тобой, чувствовала твою искреннюю любовь ко мне и решилась, надеясь, что полюблю тебя. До чего же я была наивна! Я, профессиональный психолог, допустила ошибку, полагая, что человек со временем меняется, его вкусы и предпочтения становятся другими. Но мне не удалось изменить себя.
    - Мне нелегко слышать твоё признание, Женя. Но я слишком тебя люблю. И готов простить.
    - Ты можешь со мной развестись, Уайт.
    - Мне больно сознавать, что ты изменила мне с другим мужчиной. Но, как юрист, не считаю случившееся поводом для развода. У нас, дорогая, есть сын. Он ведь ни в чём не виноват.
    Женя горько усмехнулась. «Он прав и по-настоящему благороден, - подумала она. - Господи, что же мне делать?» Она разделась, приняла душ, легла в постель, но события минувшего дня яркими вспышками являлись в голове, не давая покоя. Она слышала, как Уайт прошёл мимо спальни в кабинет и лёг на софу, укрывшись пледом. Но усталость взяла верх, и она незаметно для себя погрузилась в освобождающий тело и душу сон.
    С Давидом она решила не связываться и даже не поехала в Саммит к родителям в тот день, когда он приехал к ним по их приглашению. Они недоумевали, но Женя сказала, что неважно себя чувствует и не хочет портить им настроение. Конечно, отец и мать знали о разрыве отношений между ними и подумали, что причина именно в этом. Давид и Женя договорились о свидании родителям пока не рассказывать. Перед его отъездом она всё же позвонила ему с работы.
    - Давид, я никогда не забуду нашу встречу. Я думала, что чувства во мне умерли. Но когда увидела тебя, будто вернулась на четыре года назад в Иерусалим.
    - Ты говорила с мужем?
    - Да, я всё ему сказала, ничего не утаила. Он не желает меня отпускать, говорит, что для него моя измена не причина для развода.
    - Но он же понимает, что ты его не любишь?
    - Он всегда это знал. Ему хватает его любви ко мне.
    - А если ты подашь на развод?
    - Успех не гарантирован. За ним лучшие адвокаты и юридическая фирма его отца. Вот так, любимый мой. Но не будем терять надежды.
    - Целую тебя. Я должен ехать в аэропорт. Машина уже у крыльца. Кстати, тебе привет от профессора Зускина. Он сказал, что у меня очень красивая подруга.
    Самолёт поднялся в воздух и расправил свои крылья над заливом. Нью-Йорк распластался внизу слева по борту до самого горизонта. Манхэттен блеснул стальным клинком между Гудзоном и Ист-Ривер и Давид вспомнил, как два дня назад обсуждал алгоритмы и математические модели с парнями в Колумбийском университете и гулял с одним из них по Бродвею и Пятой авеню.


                3

    Бурная весна покрыла Нью-Джерси неисчислимой зелёной листвой, леса и парки дышали влагой, и наст прошлой осени затерялся в мощных побегах травы и кустарников. Солнце светило щедро и к концу апреля установилась теплая погода, иногда сменяемая периодами непродолжительных дождей.
    Давид улетел, улёгся в душе порыв страсти, Женя смирилась со своим положением и постаралась не давать повода Уайту подозревать её в тайной игре. Они брали с собой Айзека и уезжали из города в лес. Их сын теперь был единственным дорогим существом, кто связывал её с мужем в претерпевающем кризис браке.
    Но недели через три произошла задержка месячных, её стало подташнивать и рвать, и она поняла, что беременна. У неё не было никаких сомнений от кого, и она уже не могла скрыть это от мужа. Да и он обратил внимание на её участившееся недомогание. Тем вечером он сидел в кресле на балконе, читая газету и потягивая кофе. Она присела в кресло напротив и, сокрушённо вздохнув, произнесла:      
    - Уайт, я должна сообщить тебе очень важное. Я беременна.
    - Слава Богу, Женя. Я давно мечтал о ребёнке, но ты не желала снова стать матерью.
    - Ты ничего не понял. Он не от тебя.
    - Ты уверена?
    - Женщина никогда в таких вещах не ошибается. Прости меня, но в тот день в Принстоне я не предохранялась. Я тогда просто потеряла голову.
    Он замолк и пристально взглянул на неё. Гримаса боли пробежала по его лицу.
    - Сделай аборт. Мы найдём хорошего гинеколога.
    - Аборта я делать не буду. Я хочу этого ребёнка. Он от любимого человека.
    Уайт резко поднялся с кресла, пошёл в гостиную и, чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей, включил телевизор. Женя вернулась в детскую и стала готовить постель сына ко сну. 
    - Мама, поиграй со мной, - сказал Айзек и протянул ей игрушку.
    - А хочешь, я тебе почитаю?
    - Хочу.
    Он подбежал к шкафу, взял с полки свою любимую книгу и забрался на диван. Она улыбнулась и села возле него.
    «Не будет мира под оливами», - подумала Женя, листая книжку. Она прочитала сказку про Микки Мауса и посмотрела на сына. «Бедный Айзек, ты не представляешь, что тебя ждёт». Она вышла из комнаты в гостиную и подошла к мужу.
    - Я завтра переберусь к родителям. Наша совместная жизнь стала  невозможной, поэтому хочу развестись. Извини, во всём виновата я. Я очень сожалею.
    - Если ты избавишься от ребёнка, семью можно будет сохранить.
    - Я приняла решение, Уайт. Я была тебе плохой женой. Ты достойный и красивый человек. Ты ещё будешь счастлив.
    - Я больше никогда не буду счастлив, Женя.
    На следующий день она взяла отпуск, отвезла Айзека в садик, собрала вещи и позвонила отцу.
    - Я ухожу от Уайта, папа.
    - А что произошло?
    - Дома всё вам расскажу. Ты можешь сейчас ко мне приехать?
    - Хорошо, дочка. Через час буду.
    - Спасибо, папа.
    Подъехал расстроенный Санька и недоумённо уставился на Женю.
    - Рассказывай, что стряслось.
    - Папа, я люблю Давида. Когда он был в Принстоне, я помчалась к нему. Мы провели с ним восхитительный день. А три дня назад я поняла, что беременна. От него.
    - Сказала бы Уайту, что ребёнок его.
    - Не хочу лгать. Ложь развращает душу. И правду всё равно не скроешь. Он потребовал, чтобы я сделала аборт. Но я уже люблю этого ребёнка. Вчера мы с ним говорили, и я сообщила ему о моём решении.
    Санька развёл руками, вздохнул и покатил к входной двери два больших чемодана. В Саммите они внесли вещи в комнату, где обычно останавливались родители Саньки, Вики или заезжавшие порой друзья.
    - Будешь жить здесь. Потом решим, что делать дальше.
    - Прости меня, папа. Я такая непутёвая дочь. Со мной одни проблемы.
    - Жизнь, Женя, не хай-вей. Ты психолог и сама знаешь это не хуже меня.
    - Знаю, ну и что?
    - Мама будет очень переживать.
    Вернувшаяся с работы Вика была удивлена, увидев дома озадаченного мужа и дочь. Женское чутьё её никогда ещё не подводило.  Она сознавала, что брак Жени проблематичен и держится лишь на безмерной любви Уайта. Но сегодня случилось что-то чрезвычайное.
    - Женя, что произошло?
    - Я беременна, мама.
    - Беременность в твоём молодом возрасте – естественное состояние женщины.
    - Не от мужа, мамочка. Я встречалась с Давидом.
    - Уайт знает?
    - Конечно. Я призналась и сказала, что хочу развестись. Он предложил сделать аборт, но я хочу родить этого ребёнка. Я люблю Давида.
    - Боже мой. Где он, а где ты.
    - Мама, давай-ка решать проблемы по мере их поступления.
    - Ты показывалась врачу?
    - Ещё нет.
    - В Саммите есть хорошая клиника. Я всё узнаю. Не волнуйся, Женя. Всё образуется.
    На другой день Вика позвонила туда с работы. Гинеколог принимал там два раза в неделю, и она заказала очередь. Женя на тот день взяла отпуск. Приветливый пожилой мужчина осмотрел её и, удовлетворённый, сказал:
    - Я всегда радуюсь, когда ко мне на приём приходит белая женщина. Не сочтите меня расистом. Но Америку построили европейцы. Увы, сегодня они составляют меньшинство, и я беспокоюсь о том, в какой стране будут жить мои внуки и правнуки.
    - Скажите, доктор, у меня всё в порядке?
    - Бесспорно. Скоро месяц, как произошло великое событие: с женской яйцеклеткой слилось стремительное мужское семя. Тебе, красавица, нужно наведаться ко мне через месяц. Муж твой, наверное, счастлив?
    - Напротив, он хотел, чтобы я избавилась от плода.
    - Господи, мир сошёл с ума. Не делайте этого.
    - Я хочу родить.
    - И правильно. Потом он будет благодарить, что ты сохранила ребёнка для него.
    - Спасибо, доктор.
    Она вернулась домой. Вскоре появился и Бенни. Он учил в университете медицину и, как большинство студентов, жил в общежитии. На выходные приезжал в Саммит насладиться покоем живописного городка и пообщаться с родителями.  Увидев Женю, он сочувственно вздохнул и, бросив сумку на стул у себя в комнате, растянулся на софе. В свои двадцать два года он был похож на отца в молодости. Красивый и умный Бенни нравился девушкам, не дававшим ему прохода. Иногда он решался на роман, но старался не попасть в историю и, вступая в отношения с девушкой, был осторожен и не давал ей никаких обещаний.
    - Есть будешь? – позвала из кухни Женя.
    - Не откажусь. Надоела мне столовка. Только дома и отводишь душу.
    - Со специализацией определился?
    - Да, выбрал хирургию.
    - Здорово.
    - Знаешь, сестрица, изучая человека, всё больше поражаешься его совершенству и понимаешь, что не мог он произойти от амёбы эволюционным путём. Без вмешательства высших сил такого бы не произошло.
    - Но мой ребёнок появится на свет самым человеческим путём.
    - Не понял. Ты беременна?
    - Да.
    - Тогда почему ты здесь, а не в Нью-Арке с мужем?
    - Это не от него.
    - Колись, сестра, я в шоке. И кто отец?
    - Давид, сын папиного друга. Он приезжал сюда по приглашению университетов «Лиги плюща».
    - Обалдеть. Так он знаменитый учёный?
    - Похоже. Я была на его лекции. Это было потрясающе.
    - Так ты влюбилась в него?
    - Четыре года назад в Иерусалиме.
    - И что собираешься делать?
    - Не знаю.   
    Вернулись с работы Санька и Вика, и Женя рассказала им о визите к врачу.
    - Он сказал, что я рожу к Новому году.
    - А когда следующий приём? – спросила Вика.
    - Через месяц.
    - О поле ребёнка ещё рано говорить, - заметил Санька. – Ультразвуковое исследование проводится на шестнадцатой неделе.
    - Если ребёнок не повернётся правильной стороной, можно и не узнать, мальчик или девочка, - улыбнулась Вика.
    - А мне всё равно, кто будет. Я его уже люблю, потому что ребёнок от Давида.       
    Вика озабоченно взглянула на дочь. Она не разделяла её душевный подъём, связанный с отцом, проживающим в далёком Израиле, и в тайне не желала её замужества с ним. Будущее дочери было туманно и неопределённо, но она верила, что пройдёт год-два, и в её жизни всё наладится.
    Она помогла матери приготовить ужин и накрыть стол в кухне. Ели с аппетитом, слушая смешные истории Бенни из университетской жизни.
   В воскресенье после обеда Бенни вернулся в Нью-Йорк. Свой автомобиль  ему передал отец, когда три года назад покупал новый. А в понедельник после завтрака уехала в Нью-Арк Женя. Айзека она увидела во дворе детского садика. Заметив её, он подбежал к ней, обнял за ноги и посмотрел на неё снизу вверх.
    - Мама, мамочка, почему ты со мной не живёшь?
    - Так получилось, сыночек.
    - Ты приехала за мной?
    - Нет, просто повидаться. Тебя заберёт сегодня папа. А я к тебе скоро снова приду. Беги к своим друзьям.
    Мальчик нахмурился и направился к группе детей, игравшихся в центре двора. Женя посмотрела на сына, печально вздохнула и вернулась к машине. 
В суде для подачи заявления и открытия дела о разводе ей дали бланки. Секретарша дружелюбно ответила на её вопросы, и она вернулась домой. Вечером после ужина она села с мамой и стала заполнять анкету. Не всё ей было ясно, требовалась консультация адвоката. Но порядочность и безукоризненная честность мужа не вызывала сомнения и Женя решила поговорить с ним. Утром она вышла на работу и набрала его номер.
    - Уайт, здравствуй.
    - Доброе утро, Женя.
    - У меня есть к тебе вопросы. Ты можешь ко мне зайти?
    - Конечно.
    - Ты понимаешь, о чём я хочу с тобой поговорить?
    - Догадываюсь.
    - Я жду тебя.
    Он появился через десять минут, элегантный, с иголочки одетый мужчина.
    «Любая молодая женщина посчитала бы за счастье стать его женой», -подумала она, наблюдая как он прошёл по кабинету и сел в кресло напротив неё.
    - Уайт, я подготовила бланки для развода. У меня нет к тебе никаких имущественных и финансовых претензий. Я думаю, у тебя ко мне тоже их нет. Мы вели с тобой совместное хозяйство, и каждый из нас вносил в семейный бюджет достаточную сумму. Кроме того, мы вели отдельные банковские счета. 
    - Согласен. Недвижимость, мебель и оборудование были приобретены мной. Они же и останутся в моей собственности после развода.
    - Фактически остался лишь один болезненный вопрос. С кем будет жить Айзек. Он не может всё время перебираться с места на место. Это травмирует и дезориентирует ребёнка.
    - Я хотел бы, чтобы он как можно меньше страдал от перемены, которая неизбежно ударит и по нему. У меня в квартире созданы прекрасные условия для его жизни. Пусть так и будет.
    - Уайт, в моём доме ему будет лучше. Мои родители с удовольствием займутся его воспитанием. Самое главное – я его мать.
    - Это исключено. Айзек будет жить со мной. Сабина его любит и продолжит работать у меня. Будет забирать его из садика, кормить, играть с ним. А ты была, есть и останешься его матерью. Встречайся с ним, когда пожелаешь. Я не намерен препятствовать вашему общению.
    - Уайт, я не заинтересована затягивать развод. Я предлагаю достичь соглашения и не доводить дело до суда. Поэтому вынуждена смириться с твоим требованием. Я надеюсь, ты не возражаешь, если я буду брать его к себе на выходные.
    - Два раза в месяц.
    - Ладно. У меня нет другого выхода.
    - Хорошо. Дай мне твои бланки. Я подготовлю соглашение. Я тоже не хотел бы передавать дело в суд.
    - Спасибо, Уайт. Мне очень жаль. Ты прекрасный человек.
    - Пока, Женя.
    Через несколько дней он позвонил ей в кабинет.
    - У меня всё готово.
    - Зайди ко мне через полчаса. Нужно провести беседу с новым сотрудником.
    Женя прочла соглашение и не раздумывая подписала. Пока она читала, Уайт тоскливо, не сводя взгляда, наблюдал за ней. Четыре года счастливой жизни с женщиной, которая позволяла себя любить, подошли к концу. Сегодня он сознавал и чувствовал это. Перед ним сидела его любимая женщина, держа в руках окончательный приговор.
    - Судье всё равно придётся показаться. Когда тебе удобно? – спросил он, когда она протянула ему папку.
    - Мне всё равно.
    - Хорошо. Я подам документы и сообщу, когда наша очередь.
    Через полмесяца они уже сидели в небольшом зале городского суда. Седовласый мужчина за столом взглянул на них, открыл дело, полистал материалы и начал вслух читать соглашение.
    - Жаль, очень жаль, - произнёс он. – Какая прекрасная пара. И общий ребёнок. Вы не думали о примирении?
    - Это моё решение, господин судья, - ответила Женя. – Я инициатор и виновница развода. Брак наш уже не спасти.
    - Ну, что ж. Госпожа Евгения Гладстон и господин Уайт Гладстон. Законом Соединённых Штатов Америки объявляю ваш брак недействительным.
    Они поднялись и вышли из зала, а судья с печальной улыбкой посмотрел им вслед.

                4

    Анна два года назад закончила Тель-Авивский университет, где изучала компьютерные науки, и поступила на работу в знаменитую хай-тек компанию. Юра, её друг, защитил докторскую по физике, получил предложение от концерна «Оборонная промышленность» и дал своё согласие. Они продолжали встречаться, а потом решили жить вместе в гражданском браке, и Анна перебралась к нему в Петах-Тикву. Яна была недовольна и настаивала, чтобы дочь потребовала от Юры жениться. Но Анна отвечала ей, что счастлива, чувствует себя замужней женщиной и пойдёт на это только когда забеременеет.      
    Подруги говорили по Скайпу нечасто. Они вспоминали о своих встречах в Израиле, поездках в Иерусалим и Хайфу и мечтали увидеться снова. Несколько раз обсуждали предложение Уайта, и этот вопрос всегда ставил Аню в тупик. Она знала о любви подруги к Давиду и каждый раз говорила, что ей и решать. На свадьбу Жени Анна вырваться не смогла, в эти дни ей предстояла трудная экзаменационная сессия. Она переживала за Давида, болезненно воспринявшего известие о замужестве Жени и бахвалившегося перед ней многочисленными романами. Потом родился Айзек, который мило улыбался ей на экране беззубым ртом. Анна рассказала Жене о предстоящей поездке брата в Америку и не предполагала больших потрясений, которые вызовет их встреча. Когда Давид вернулся, она связалась с ним и сразу почувствовала большую перемену в его настроении. Она поняла, что любовь Давида к Жене никуда не делась, лишь затаилась на время и прорвалась наружу при первой оказии, которую предоставила им жизнь. А через месяц Женя сказала, что беременна и хочет развестись с Уайтом.
    - Может быть, поговоришь с Давидом? – предложила Анна.
    - Боюсь я. Не хочу загружать его своими проблемами.
    - Да что ты, Женя! Это же его ребёнок. Он тебя любит, я уверена. Он не простит, если утаишь.
    - И что это изменит?
    - Жизнь научит. А не скажешь ему, подцепит его какая-нибудь пробивная баба и пропадёт мужик. А потом, когда узнает, что у тебя от него чадо, попытается развестись и будет много крови. Твоя сегодняшняя жалость к нему может в будущем обернуться вашими новыми страданиями.
    - Аня, скажи ему ты, хорошо?
    - Ладно, подруга.
    Анна позвонила Давиду и всё рассказала. Он связался с Женей по мобильному телефону.
    - Женя, это была русская рулетка?
    - Давид, я просто потеряла голову, когда увидела тебя.
    - Ты врачам показывалась?      
    - Да, позавчера. Сказали, что всё хорошо. 
    - Что будем делать, Женя?
    - Не знаю. Вначале хочу родить здорового ребёнка.
    - А в Израиль переехать не хочешь?
    - Я думала об этом раньше. Особенно когда вернулась оттуда и не знала, выходить мне замуж за англосакса или ждать тебя. Но тогда мама очень этого не хотела. А сейчас всё переменилось.
    - А когда роды?
    - В конце года. В декабре или начале января.
    - Береги себя, Женя. Ты же знаешь, как я тебя люблю.
    - Я тоже люблю тебя, Давид.
    Она положила трубку и заплакала. Но это были слёзы радости. Он принял его ребёнка, не отказался, он любит её. В конце рабочего дня она ехала домой в приподнятом настроении. Из радиоприёмника лился соул, который своим хрипловатым баритоном пел Рей Чарлз. Внезапно на перекрёстке появился автомобиль. Он выскочил на красный свет. Избежать столкновения было невозможно, Женя не успела бы отреагировать. Правую переднюю дверь искорежило, она почувствовала сильный удар по голове и потеряла сознание. 
    Тёплый майский вечер спустился на Саммит. В это время дочь всегда была дома. Если она задерживалась, то звонила домой и предупреждала. Санька позвонил ей на мобильный телефон, гудки долго звучали в аппарате, но никто не отвечал. Чтобы отвлечься от нараставшего волнения Вика включила телевизор. Передавали последние новости. Когда диктор стал говорить о дорожной аварии в Нью-Арке, она узнала разбитый автомобиль.
    - Боже мой, Саня, это Женя, - вскрикнула она.
    Санька увидел, как из опрокинутого «Шевроле» вытащили молодую женщину и положили на носилки, и скорая умчалась с истошным воем. Дававший интервью корреспонденту полицейский сообщил, что виновник аварии наркоман и против него ведётся следствие.
    Он сразу же набрал номер городской полиции. Капитан Спенсер  выслушал его, подозвал сержанта и что-то у него спросил.
    - Мистер Абрамов ваша дочь находится сейчас в городском госпитале. Желаю ей скорейшего выздоровления.
    - Что с ней, Саня? Она жива?
    - Надеюсь. Поехали, Вика, она в госпитале Нью-Арка.
    Они сели в машину и помчались по дороге, по которой ездили на работу уже много лет. В приёмном покое им сказали, что Евгения Гладстон поступила к ним в тяжёлом состоянии, без сознания, с серьёзной травмой головы и что она переведена в хирургическое отделение, находящееся на третьем этаже. Они увидели дочь в палате с забинтованной головой. Она неподвижно лежала на постели, тоненькая прозрачная трубка, соединённая с центральной системой газоснабжения, раздваивалась на груди на два усика, вставленных в ноздри. Аппарат искусственной вентиляции лёгких тихо урчал справа от кровати. Дежурившая возле неё медсестра сообщила о повреждении черепной коробки и посоветовала поговорить с врачом.
    - Ваша дочь получила серьёзную черепно-мозговую травму в районе правого виска. Ещё сантиметр и травма стала бы несовместима с жизнью. Кроме того у неё сотрясение мозга.
    - А когда она придёт в сознание? – спросила обеспокоенная Вика.
    - Она может находиться в таком состоянии несколько дней. Но жизни её ничего не угрожает.
    - Доктор, она беременная.
    - Мы знаем. Анализ крови это показал. Увы, есть серьёзная опасность выкидыша. Система безопасности автомобиля сработала, но её подушки не перина. К счастью, нет переломов. Есть трещинка в одном ребре, но в течение месяца она зарастёт.
    - А можно быть с ней в палате?
    - Конечно. Там есть кушетка рядом с кроватью и мягкое кресло.
    - Спасибо, доктор.
    Когда Женя перестала выходить на связь, забеспокоилась Анна и позвонила её отцу.
    - Здравствуйте, это Аня из Израиля. Женя мне не отвечает уже несколько дней. Что с ней.
    - Привет, Анечка. Женя попала в дорожную аварию. Она пока без сознания. Сильное сотрясение мозга.
    - Господи. А как ребёнок?
    - С ним плохо, может случиться выкидыш.
    - А когда она очнётся?
    - Она уже стала двигаться. Врачи говорят, скоро.
    На следующий день позвонил Илюша.
    - Санька, держись. Мы с Яной понимаем, как вам сейчас трудно. Мы верим в её выздоровление.
    - Спасибо, дружище. Ею занимаются медицинские светила, профессора. Надеемся, что она выкрутится.
    - Тут вот ещё что. Давид, как узнал, купил билет и летит к вам.
    - Он замечательный парень.
    - Санька, он сказал мне сегодня, что любит Женю.
    - Я тебе больше скажу. Она носит его ребёнка.
    - Вот это да! Так мы ещё породнимся?!
    - Если ребёнок выживет.
    - Да, конечно. В Израиле говорят: ба эзрат ха-шем, с божьей помощью.
    Профессор гинеколог наблюдал за ней с первого дня. Удар, потрясший при столкновении всё её тело, мог вызвать разрывы кровеносных сосудов в области матки. Но с каждым днём в нём росла уверенность, что организм этой молодой женщины справится с опасностью. Сегодня после осмотра он вызвал Вику в кабинет.
    - Госпожа Абрамов. Мы приняли необходимые меры, чтобы предотвратить выкидыш. Сегодня я уверился, что они были успешны. У вашей дочери сильный организм. Она сумеет родить.
    - Спасибо, профессор. Для неё, когда она придёт в себя, это будет очень серьёзный стимул.
    - Безусловно. 
    В компании в первый же день узнали об аварии, и сотрудники подошли к
Уайту спросить о её здоровье. Деликатный и благородный человек, он решил держать пока в тайне их развод, и их вопрос поставил его в тупик. Он связался с Викой, выразил сочувствие и пожелал ей скорейшего выздоровления. Она сказала ему, где найти Женю.
    Когда Давид вошёл в палату, рядом с ней никого не было. Он сел на стул и произнёс:
    - Женечка, любимая, посмотри на меня. 
    В этот момент её матовое лицо вздрогнуло, и она открыла глаза. Появившаяся вслед за Давидом медсестра радостно вскрикнула и выбежала из комнаты. Через несколько секунд энергичным шагом в палату вошёл врач.
    - Наконец, Женя!
    Он приблизился к ней и счастливо улыбнулся. Слабая и бледная, она смотрела на доктора. Потом устало закрыла глаза.
    - Молодой человек, я очень тебе благодарен. Не раз слышал о чудесном исцелении любовью. Но в моей богатой врачебной практике такого ещё не случалось. Пожалуйста, не уходите. Подождите, она должна ещё раз проснуться.
    Дверь в палату открылась, и на пороге появился Уайт. Они впервые увидели друг друга, двое её мужчин.
    - Уайт, - протянул он руку для рукопожатия.
    - Давид.
    - Я её муж, бывший.
    - А я её друг.
    - Из Израиля?
    - Да, сегодня прилетел.
    - Она любит тебя. Поэтому мы развелись.
    Давид поднялся и посмотрел на него. Их взгляды встретились. И неожиданно для них самих, они обнялись. Теперь их связывала одно чувство – любовь к лежавшей на постели женщине. Уайт подошёл к Жене, взял её за руку, постоял так несколько минут, ожидая её пробуждения, попрощался с Давидом и удалился, сознавая, что может помешать её воскрешению к жизни.
    - Женя, Женечка, - снова произнёс Давид.
    Её глаза дрогнули и открылись, и по лицу пробежала слабая улыбка. Её губы шевельнулись и она произнесла:
    - Давид, дорогой.
    В палате вновь появился врач, проходящий мимо и случайно услышавший её голос.
    - Женя, как ты себя чувствуешь? – спросил он.
    Она перевела на него взгляд и едва слышно ответила:
    - Хочу пить.
    - Умница. Теперь я за тебя спокоен.
    Давид улетел через несколько дней, когда Женя поднялась на ноги и с его помощью прошлась по больничному коридору. Вскоре её выписали, она ещё десять дней провела дома и вернулась на работу. 
   
5

    Гинеколог провёл осмотр и с очевидным удовлетворением взглянул на неё.
    - Ты родилась в рубашке, милая. Попасть в такой переплёт и не потерять ребёнка.
    - Были сильные боли и большая опасность выкидыша.
    - Да, всё написано в медицинских документах. Я знаю профессора, который тебя лечил. Умнейший человек. Тебе с ним очень повезло.
    - Отец поднял на ноги всех светил.
    - Молодец. Судьба бьёт нас, но оставляет шанс. У меня пока нет полной уверенности в том, что ребёнку не нанесён ущерб. Но надеюсь на наше еврейское счастье. Будем вести наблюдение и регулярно встречаться.
    В конце июля Женя пошла на очередную проверку. Ультрасаунд должен был, наконец, определить пол ребёнка. Она волновалась, хотя ей было всё равно, лишь бы ребёнок родился здоровым и последствия аварии не сказались на нём.
    - У тебя мальчик, красавица. Он так охотно демонстрировал свой писюн!
    - Я очень рада, доктор.
    - Вот смотри. Крупный хороший мальчик.
    На снимке она с трудом разглядела его голову, туловище, ноги, торчащий между ними членик и недоумённо посмотрела на сидящего напротив гинеколога.
    - Поверь моему немалому опыту. Я уже представляю, каким он будет через два, четыре, пять месяцев. «Гей гезунт ун кум гезунт*». Понимаешь на идиш?
    - Прабабушка София немножко говорила раньше с прадедушкой. Отец и мама ещё успели что-то услышать. А я отрезанный ломоть.
    - А ребёнок от еврея?
    - Да.
    - Ну, слава богу. Наш народ плодится и размножается, и мы ещё дождёмся мессии. Говорю тебе это, хоть я и светский человек. С годами всё больше верится, что нечто непостижимое нас бережёт и не даёт нам исчезнуть.

*Иди здоровым и возвращайся здоровым (идиш)
    Вернувшись домой, она включила компьютер и связалась с Давидом по Скайпу.
    - У нас будет мальчик. Я его уже видела.
    - А мне покажешь?
    Она поднесла снимок к веб-камере.
    - Должно быть богатое воображение, чтобы усмотреть в этом что-то.
    - Доктор сказал, красавчик. Я ему верю.
    - Ничего не остаётся, мне тоже придётся поверить.
    - Ты высокий и умный, я красивая. Значит, он будет высокий, умный и красивый.
    - А если наоборот, он будет красивый, как я и высокий, как ты?
    - Был бы только здоров. Давид, я тебя люблю.   
    - Я тоже люблю тебя, Женя.
    В конце декабря начались схватки. В тот день Вика позвонила Саньке и сообщила, что пора везти дочку в больницу. Он извинился перед вызванными им на совещание сотрудниками и выехал в Саммит. Женя была уже собрана. Он взял её под руку и повёл к машине. Вика села вместе с ними.
    - Не волнуйся, дочка. У тебя это хорошо получается, - успокоил её Санька.
    - Я уже и забыла, как всё делается. Айзека родила четыре с половиной года назад.
    - Я буду рядом. Кроме того, там великолепный персонал. Ты же знаешь их.
    - Мой гинеколог Зильбер просил сообщить, когда я появлюсь. Он хочет прийти поддержать и поговорить с коллегами-акушерами.
    В родильном отделении её уже ждали, сразу переодели и положили в палату, в которой, кроме неё находилась ещё одна роженица. Санька и Вика остались в коридоре.
    - Женя сказала, что родит, возьмёт ребёнка и поедет к Давиду, - удручённо произнесла Вика.
    - Ты не можешь ей запретить. Она сама кузнец своего счастья.
    - Поговори с ней. Может быть, Давид сюда приедет? Он талантливый человек. Его здесь выхватит любой университет.
    - Не буду вмешиваться. Пусть сами решают.
    Часа через три Женю вывезли из палаты. Её сопровождала молоденькая медсестра. Медбрат толкал носилки перед собой.
    - Женечка, всё будет хорошо, - сказал Санька, следуя за ней.   
    - Я знаю, папа.
    - Ты дыши и работай животом.   
    - Хорошо, мама.
    Её завезли в операционную, где уже был Зильбер. Увидев Женю, он улыбнулся.
    - Сегодня, милая, с тобой работает самая лучшая команда.
    - Спасибо, доктор.
    - Папа останется за окошком. Он тебя будет отлично видеть. А маму допускать сюда нельзя.
    - Наверное, так лучше, а то ещё в обморок упадёт.
    Схватки участились, у Жени отошли воды, и бригада принялась за дело. От эпидуральной анестезии она отказалась. Боли усилились, в какой-то момент они стали нестерпимыми, ребёнок проскочил границу воспалённой плоти, его подхватили умелые руки и Женя услышала пронзительный плач. Боль улеглась. Она увидела радостного отца и махнула ему рукой.
    - Прекрасный здоровый мальчик, - сказала улыбающаяся акушерка. – Ты отлично держалась, девочка.
    Её переложили на носилки и повезли в палату. Вика, услышавшая крик новорожденного, успокоилась и прослезилась от счастья.
    Дома ребёнка поместили в деревянную кроватку, купленную и собранную Санькой на следующий день после родов. В первое время он не давал спать, Женя поднималась с постели, кормила, меняла подгузники, носила на руках, и, угомонив, укладывала его снова. Вика помогала, а утром отправлялась на работу в аэропорт. В субботу утром Женя зашла в Скайп и вызвала Давида.
    - Хочешь увидеть сына?
    - Ещё бы. Покажи. Ого, какой богатырь.
    - Только он мне спать не даёт.
    - А потом он тебе жить не даст. Что собираешься делать?
    - Обрезание. Восьмой день выпадает на четверг. Я уже связалась с раввином местной синагоги. Он предложил опытного моэля и дал его номер телефона. Я с ним уже говорила.
    - А мама знает?
    - Ещё нет. Я помню, как она переживала за Бенни. Насилу отец её уговорил. А Соня, папина бабушка, сказала: «Вика, это же красиво».
    - Я, Женечка, не смогу прилететь. Сейчас много лекций и семинаров, и сессия на носу, у моих студентов экзамены.
    - Справлюсь сама.
    - Как ты хочешь его назвать?
    - А что ты предложишь? Специалист по еврейским именам среди нас двоих это ты.
    - «Рон» тебе нравится?
    - Очень. А что оно означает?
    - Песня, радость, ликование.
    - Здорово, подходит.
    - Тогда запиши его Роном. 
    В тот день она сказала Вике, что готовит обрезание. И ощутила её неожиданное упорство. Она сразу же осознала подспудную причину её недовольства: внук как бы проходит гиюр, приобщается к еврейству, к иудаизму. Мама, сама чистокровная еврейка, никогда не была против этого. Но она намерена увезти сына в Израиль, мама это чувствует, женская интуиция её не обманывает и подталкивает к сопротивлению.
    - Ему будет больно, Женя. Ведь он ещё очень слаб.
    - Но вы же с папой сделали Бенни обрезание. Разве он был сильнее?
    - Чем старше становишься, тем больше переживаешь за детей. Особенно за внуков.
    - Мама, тебе не будет стыдно, когда Рон подрастёт и спросит, почему ты не позволила сделать ему обрезание?
    - Пусть тогда и решит, делать или нет.
    - Но это будет уже операция. Мама, я уже обо всё договорилась. В четверг в синагогу приедет опытный моэль, которого рекомендовал наш раввин.
    - А папа знает?
    - Я хотела вначале поговорить с тобой. В папе я уверена.
    Санька и сам подумывал о том, что нужно сделать внуку обрезание. Поэтому когда вечером Женя ему сказала о своих приготовлениях, сразу её поддержал и тут же почувствовал недовольство жены. Вика поняла, что обрезание предотвратить не удастся и пригласила Джозефа Фридлянда, с которым подружилась на работе. А Санька позвал старых друзей Джоша Кантора с Тами, его женой, и Диму с Вивиан, сотрудника-еврея и сестру Эллу с Уильямом. Приехали родители Саньки и престарелая, но энергичная Софья, а родители Вики позвонили из Чикаго и перевели на счёт внучки щедрый денежный подарок. В зале торжеств при синагоге брит-мила и состоялась. Моэль, произнося слова молитвы, умело и уверенно сделал свою работу. Исполнился ещё один союз еврея со Всевышним. Рон негромко всплакнул на руках у Наума Марковича, ещё крепкого и деятельного прадеда, не скрывавшего своего удовлетворения и гордости за любимого правнука, и тут же успокоился. Женя взяла сына из его рук и положила в коляску. Потом сели за столы и выпили за здоровье Жени и мальчонка, который мирно спал, сопя носиком, не ведая, какое будущее ожидает его.
    На зимних каникулах приехал Давид и попросил у родителей Жени благословение. Вика предложила ему перебраться в Америку. Он, не желая её разочаровывать, ответил, что ему нужно всё обдумать. Женя знала, что он никогда на это не согласится.
    - Мама, я люблю Израиль и поеду туда к Давиду. Хочу жить и строить там свой дом.
    - А Америка вам не подходит? Ты прекрасно устроена, Давид станет профессором университета.
    - Я и в Израиле найду работу. А Давид и там скоро будет профессором.
    - Женя, ты ещё не поняла, что эта страна находится в состоянии войны со всем арабским миром. Рон вырастет и пойдёт служить в армию, а во время войны будет воевать. Дай бог, чтобы он вернулся живым. И ты поседеешь за одну ночь, когда он тебе не позвонит.
    - Так он станет мужчиной, а не хлюпиком-либералом. Не кажется тебе, мама, что ты больше беспокоишься о себе, а не о нас? Но ведь вы все останетесь в Америке, с вами будет Бенни, его будущие дети, твои и папины родители. Да и Израиль не на другой планете. 
    - Ты ещё пожалеешь о своём решении.
    - Никогда, мама.
    Через несколько дней Женя уволилась и приобрела билеты на самолёт. В один конец. Давид помог ей собрать вещи. Провожала их в аэропорту Нью-Арка вся семья. Рон пошёл по рукам, улыбаясь всем.
    - Мы с Давидом зарегистрируемся в раввинате и подадим заявление на хупу. Приезжайте все.
    Они стояли у огромного стеклянного окна и смотрели, как взлетал самолёт, направляясь в далёкий, а теперь такой близкий им Израиль.
            
                6

    Мира и Дан предложили поселиться у них. Там жил и Юваль, их сын, который уже полгода служил в армии и каждые две недели приезжал домой на выходные. Давид и Женя всё же решили арендовать квартиру, им хотелось начать самостоятельную жизнь с чистого листа. Правда, в первое время, пока искали квартиру и регистрировались в МВД, жили у Миры, поставив кроватку Рона в своей спальне. Вскоре появился хороший вариант. Трёхкомнатная квартира находилась недалеко, в районе Бейт ха-Керем на соседней улице. У её хозяйки недавно умер муж, и она перебралась к дочери, сделав у себя небольшой ремонт. Балкон выходил в тихий сад, который расцветал ранней весной и наполнял воздух запахом клейких зелёных листьев и свежей травы. Перебравшись туда, они поехали в раввинат. Одетый в чёрный костюм и белую рубашку мужчина с чёрной кипой на голове приветливо взглянул на них.
    - Ваше желание сочетаться браком похвально. Но по Галахе в брак могут вступать только евреи, и он заключается на основании религиозной церемонии. Поэтому вам необходимо доказать своё еврейство.
    - Что для этого требуется? – спросил Давид.
    - Евреем по нашей традиции является тот, кто рождён от матери-еврейки.  Каждый из вас должен предоставить документы матери и бабушки по матери, подтверждающие их национальную принадлежность. Свидетельства о рождении или смерти, старые паспорта, любые другие документы, касающиеся их происхождения. Я вас немного озадачил? Поверьте мне, если вы действительно евреи, с вами всё будет нормально. 
    Они вышли из раввината озабоченные. Вечером Давид обратился к Мире, а она позвонила её матери, Инне Яковлевне. А Женя связалась по Скайпу с родителями.
    - Тебе это надо, дочка? – спросила Вика. – Заключите гражданский брак и не морочьте себе голову. 
    - Я хочу выйти замуж под хупой, мама. Пожалуйста, пришли мне бумаги, которые я прошу.
    - Ладно, сделаю копию свидетельства о рождении, позвоню в Чикаго, поговорю с родителями. А потом заказным письмом.
    - Спасибо, мама. Целуй папу.
    - Будь здорова, Женя. Мы очень скучаем по Рону.
    - Так готовьтесь к поездке. Он тоже скучает по вам.
    Когда все документы были собраны, они опять поехали в раввинат. Тот же служащий посмотрел бумаги и задал несколько вопросов.
    - Всё в порядке. Ваше еврейство подтверждено. Когда вы желаете провести церемонию?
    - В июне. Могу ли я попросить знакомого раввина? – спросил Давид. 
    - Конечно, молодой человек.
    Над Иерусалимом стояло чистое голубое небо, и весеннее солнце светило ярко и безмятежно. Счастливые и влюблённые, они спустились на Яффо и сели в трамвай. Сошли на Площади Дания и направились к Мире, на которую оставили ребёнка.
    - Мы дипломированные евреи, мама, - засмеялся Давид.
    - А я и не сомневалась. Когда хупа?
    - Думаю, к первого июня успеем. У Дана сессия в конце июня. Сегодня свяжемся с Америкой, всё обсудим.
    Они вернулись к себе, неся на руках сына, с любопытством посматривающего по сторонам. Дома его переодели, сменили памперс и уложили его в кроватку, потом стали страстно целоваться, разделись и занялись любовью.
    Свадебное платье Мира заказала у своей знакомой портнихи. Зина, так её звали, изобразила фасон на листке бумаги и Жене очень понравилось. На примерку ездила сама, а получать платье отправилась с Мирой. Когда она вышла из примерочной, та всплеснула руками от восторга.
    - Зина, ты превзошла саму себя. Это шедевр.
    - Я здесь не при чём. Посмотри, какая у тебя невестка-красавица.
    - Ты права. Думаю, Давид заслужил такую.
    Гости стали слетаться в конце мая. София настояла, что перед смертью хочет посетить «Землю обетованную» и благословить правнучку и её возлюбленного, и её взяли с собой. Илюша поселил у себя Саньку с Викой и Бенни. Он хотел, чтобы Элла с Уильямом тоже остановились у него, но они предпочли заказать номер в гостинице «Леонардо Плаза» на улице Короля Георга в Иерусалиме. Давид с Женей перебрались к Мире и Дану, освободив квартиру для Софьи и родителей Саньки и Вики. Елену Моисеевну с Духиным взяли к себе Елизавета Осиповна и Гольда, а Льва Самойловича с Верой - родители Миры. Прилетели Маша, Ричард, Светлана и Гарри и поселились в великолепном отеле на улице Короля Давида.
    Зал торжеств выходил на большую террасу, откуда открывался вид на старый город, Яффские ворота и Цитадель Давида напротив. Это и определило их выбор, когда Женя с Давидом искали место для церемонии. Она вышла на террасу и вся засветилась от восторга.
    - Какой потрясающий пейзаж, какие древности! Хупу поставим здесь, и гости будут стоять и смотреть на эту рукотворную красоту.
    - Согласен, замечательное место. Первое июня выпадает на пятницу. Предлагаю всё организовать днём, потому что вечером заходит шаббат.
    - А в шаббат целоваться можно?
    - Если не спрашивать, то можно.
    Женя засмеялась, обхватила его за плечи, поднялась на цыпочки и поцеловала.
    Давид позвонил своему военному раввину, с которым служил в батальоне «Дувдеван», не раз выходил на ночные операции, а потом призывался на ежегодные резервистские сборы.
    - Дорон, шалом. Это Давид Вайсман.
    - Шалом, друг мой. Как твои дела?
    - Жениться собираюсь.
    - Молодец. Мужчина, чтобы выполнить своё предназначение, должен найти свою женщину.
    - Хочу, чтобы ты провёл церемонию. Ты мне не откажешь?
    - Конечно, проведу. Для меня это мицва, доброе дело. Особенно, для тебя, моего товарища по оружию.
    - Зал в Центре Шимшона, в районе Мамила.
    - Хороший выбор, Давид.
    Они договорились о встрече и попрощались.
    В половине двенадцатого жених и его свидетель Идан в присутствии Илюши и Саньки подписали ктубу, а в двенадцать Илюша и Мира привели в зал Давида. Потом появилась Женя в сопровождении Саньки и Вики. К ней вышел Давид, и они вместе стали под хупу. Дорон шутил, умело вёл обряд, читал молитвы и произносил благословения. Когда молодые выпили вина и обменялись кольцами, Давид произнёс: «… Если забуду тебя, о Иерусалим, пусть забудет меня десница моя…» и раздавил стакан, заскрежетавший под его ногой.
    На следующий день собрались у Илюши в Рамат-Гане. Он с удовольствием играл Скрябина, и звуки прекрасной музыки вырывались из-под деки рояля и устремлялись ввысь. Яна с помощью Вики и Анны накрыли стол в салоне. Наум Маркович поднялся, держа в руке рюмку с вином и произнёс:
    - Я счастлив, что дружбу между нами и нашими мальчиками, начавшуюся много лет назад в одном московском дворе, продолжили наши внуки и внучки. Жаль, что Роман и Лёня не дожили до этого дня, и их нет за нашим столом. Светлая им память. Но пройдя свой непростой жизненный путь, наши дети вчера соединили свои судьбы. Сегодня здесь с нами их чудесный сын, наш правнук Рон, плод их преодолевшей все преграды любви. Женя и Давид, я хочу выпить за ваше здоровье и благополучие.
    Один за другим звучали тосты и речи. К вечеру мужчины расселись на террасе вокруг стеклянного столика, на котором стояла бутылка шотландского виски.
    - Михаил Семёнович, как сегодня живётся в Москве евреям? – спросил Борис Ефремович, отец Миры.
    - В России у власти находятся люди, которые в силу разных причин не антисемиты или не хотят ими казаться, - ответил Духин. - У Путина, ты же знаешь, друзья – евреи. Пытаются возродить еврейскую жизнь, отреставрировали и открыли все старые синагоги. На Поклонной горе построили новую, работает еврейский университет, ешива. К сожалению, эмигрировало подавляющее большинство, а оставшиеся нерелигиозные евреи  ассимилируются и через одно-два поколения исчезнут. Правда, есть небольшая прослойка верующих. Но я не думаю, что она имеет какое-то влияние на секулярных евреев.
    - Русский народ серьёзно травмировал нашу психологии и самосознание жестокими погромами, которые поощряла и даже инициировала власть, чертой оседлости, бесправием, ничтожной процентной нормой в учебных заведениях, - присоединился к разговору Наум Маркович. – Поэтому какая-то часть из них и рванула делать революцию. Советская власть продолжила нас изводить. Когда Сталину больше не нужен был еврейский антифашистский комитет, который собрал с мирового еврейства на войну огромные деньги, он распорядился ликвидировать Михоэлса, после чего всех комитетчиков, а потом занялся космополитами. Была уничтожена наша интеллектуальная элита. Дело врачей предполагалось использовать как запал для депортации в Сибирь и Дальний Восток всех советских евреев. Готовился геноцид миллионов. Только загадочная смерть вождя остановила весь этот кошмар. Возрождение началось после победы в Шестидневной войне. Евреи стали добиваться права на эмиграцию.
    - Да, теперь в России предлагают евреям любую работу, поняли, кого они потеряли, - сказал Лев Самойлович. – Я сейчас ищу еврея на должность инженера и не могу найти. Уехали, занялись бизнесом, программированием, экономикой, стали чиновниками. Строителем уже никто не желает быть.
    - Друзья, мы являемся свидетелями драмы космического масштаба, - произнёс Борис Ефремович. – Исчезает с лица земли некогда мощный народ – русское еврейство, сыгравший огромную роль в создании современной западной цивилизации. Он дал миру великих учёных, писателей и поэтов, композиторов и музыкантов, шахматистов, выдающихся философов, журналистов, актёров и режиссёров, педагогов и инженеров.
    - Сталинский режим это плохо понимал, - вздохнул Давид Самойлович. – Американцы оценили нас гораздо лучше. Меня вот нашли и взяли на работу в компанию Боинг, сотни наших учёных приняты в лучшие американские университеты. А опричники вождя-антисемита уничтожали цвет нашего народа. Великого Льва Ландау помог освободить академик Капица, а вот за Матвея Бронштейна, гениального физика, никто не заступился. Исаак Бабель умер в Бутырской тюрьме, Осип Мандельштам в ГУЛАГе, угробили Бориса Пастернака. Иосифу Бродскому повезло, потому что родился в другое время. Его просто выбросили из страны, как и Галича.
    - Но атомную бомбу и ракеты в Советском Союзе делали всё же евреи, Зельдович, Харитон, Минц, Гинзбург и прочие, - заметил Наум Маркович. - Негодяи-большевики боялись за свою жизнь, за концлагерь, в который они превратили страну. Американцы к тому времени бомбу уже сделали и применили в Японии.
    - Так вот, я хочу продолжить, - сказал Борис Ефремович, – наш народ, получив свободу, о которой мечтал, рванул из Союза. В основном в Штаты и Израиль. Но в Америке у него нет будущего. Демография и ассимиляция рано или поздно сыграют свою роль. Дети и внуки, опьянённые воздухом Нового света, уже сейчас женятся и выходят замуж за гоев. Одно-два поколения и русское еврейство там исчезнет. В Израиле несколько другое дело. Здесь существует крепкая община, и наши дети и внуки тоже заключают межобщинные браки. Но браки с евреями, прибывшими на святую землю из множества других стран, где они были в рассеянии, или с родившимися уже здесь. Происходит медленный, но неизбежный процесс рождения народа Израиля. На новом витке истории.
    - Следовательно, шестидесятые - семидесятые годы, когда эмиграция только началась, были временем демографического максимума, хотя и тогда было немало браков с гоями, - произнёс Давид Самойлович. - С этим ничего не поделаешь. Одна из дочерей Тевье-молочника приняла православие и ушла из дома. Уже тогда, сто лет назад. Сегодня же просто эпидемия. «Ла комедия э финита» - такими словами заканчивается опера «Паяцы».
    - Не комедия, я драма, - поправил Борис Ефремович. - Но еврейская нация никуда не денется.   
    - Нас избивали, унижали и убивали тысячи лет, тренируя наш врождённый инстинкт самосохранения, - рассуждал Наум Маркович. - Столетия гонений и жизни в диаспоре не только развили наши ум и смекалку, но и наложили не самый лучший отпечаток на национальный характер. Мы - нация с покалеченной в результате тысячелетних преследований психикой, наша общееврейская травма - на уровне национального подсознания, которая является фоном нашего коллективного бессознательного. Некоторые не выдерживали психологического давления. Пастернак  хотел "свести счеты с еврейством", чтобы никогда ни из него, ни из его детей не делали мыла и абажуров, не отправляли в ГУЛАГ и не обзывали жидами, христопродавцами и презренными космополитами. Это и есть основной мотив всех ассимиляторов и самоненавистников: купить себе счастье ценой предательства. Иосиф Бродский ни разу в жизни не зашел ни в одну синагогу и наотрез отказался посетить Израиль. Хотя бы из чистого любопытства. Боялся, что его «охмурят ксендзы». А сегодня в России стало модным среди известных евреев переходить в христианство. Вот и лучший её поэт, талантливейший человек Дмитрий Быков крестился.
    - Ну что мы всё о грустном? – Борис Ефремович поднял бокал с сияющим в вечернем свете виски. - Есть хороший анекдот. У Рабиновича спрашивают: «Как ваше здоровье?» А он отвечает: «Не дождётесь». Давайте выпьем, друзья. Когда ещё встретимся?
    Мужчины чокнулись и проглотили приятно обжегший горло напиток. На террасу вышли Светлана, Женя и Анна.
    - Какая красота! - воскликнула Женя.
    - Папа говорит: «Жить хорошо! А хорошо жить ещё лучше!» - сказала Аня. – Не понимаю я, что это означает. Какой-то осколок русской культуры.
    - Я уже давно столько не говорила по-русски, - вздохнула Светлана. – В Кембридже встретила парня, сына российского олигарха, но не получилось у нас. Мама хочет, чтобы я вышла замуж за английского джентльмена. А мне с ними скучно. Вчера на свадьбе мне очень понравился друг Давида.
    - Света, да у тебя еврейская душа! – осенило Женю.
    - Наверное, это у меня от отца.
    Гости простились и улетели. Женя с Давидом проводили в аэропорту Саньку с Викой, их родителей и Софью. Ариэль, брат Анны, уже второй год служил в армии. За эти дни он подружился с Бенни, но вырваться в Бен-Гурион ему не удалось.
     После свадьбы они пошли в отделение МВД внести изменения в паспорта, и Женя поменяла фамилию на Вайсман. Однажды её затошнило, и она поняла, что беременна. Давид был счастлив, но особенно радовались родители и бабушки. «Пру у рву*», «плодитесь и размножайтесь», - говорила она по телефону и Скайпу подругам и маме, - и смеялась. Она пошла в ульпан  учить иврит. Он был нужен ей, чтобы стать своей в этой стране и работать по специальности, психологом.
    Занемогла Гольда, прабабушка Давида. Елизавета Осиповна и няня, русская женщина, ухаживали за ней и несколько раз вызывали скорую, которая отвозила её в больницу. Каждую неделю к ним домой приходил семейный врач, осматривал её и назначал новые лекарства.
    Она умерла ночью во сне в возрасте девяноста пяти лет, а утром в городской больнице Женя разрешилась родами. Мальчик вскрикнул, и душа умершей прапрабабушки возрадовалась, услышав пронзительный голос праправнука, которого она перед смертью не успела обнять.