А. Глава вторая. Главка 5

5


     Бармен Гриша поставил передо мной стакан виски, и я словно очнулся от забытья. Самообладание уже начало возвращаться ко мне, и окружающее снова приобретало привычно конкретные очертания. Маргарита внимательно смотрела на меня, крутя в руках свой стакан.
     – Прямо страшно становится – Саша вот-вот выпьет сто граммов вискаря, – как-то очень даже серьёзно сказала она.
     Наши глаза наконец встретились. Меня удивило выражение неожиданной грусти, хорошо читавшееся на её лице. Она покачала головой.
     – Нет-нет, не спрашивай меня ни о чём, всё равно не скажу… пока, по крайней мере. Да и неинтересно это всё. Я ведь совсем недавно только приехала.
     – Ты уезжала?
     – Ну вот, даже голос у него охрип! Пей уже, не тяни.
     Я залпом опрокинул стакан. Виски хлынуло в горло, обожгло, схватило, ударило в нос. Я закашлялся, продыхнул, ощущая, как огнём наливаются щёки, брякнул стакан о стойку и решительно посмотрел на Маргариту. Она снова смеялась.
     – Ты неподражаем, дорогой, совершенно неподражаем. Такими темпами ты превратишься в настоящего монаха. У тебя и женщины небось нет?
     Я рассеянно покачал головой.
     – Само собой разумеется. Кстати, познакомься, это Игорь, мой старый знакомый.
     Откуда-то из пространства вдруг возник моложавый субъект подозрительной степени бритости и протянул мне гладкую, словно отполированную руку. Я машинально пожал её, озадаченно глядя на блестевшую его лысину.
     – Игорь, это Саша, журналист, помнишь, я говорила? Если потребуется, может написать прекрасную статью… ну, если потребуется.
     – Очень приятно, – с выделанной учтивостью выдавил бритоголовый Игорь, как-то жеманно передёрнув плечами. – Слышал, помню. – И, отвернувшись от меня, обратился к Маргарите. – Там ребята спрашивают, присоединишься ли ты к ним и…
     Она сделала отрицательный жест.
     – Сегодня не танцую. Так что развлекайтесь.
     Игорь кивнул и мгновенно растворился где-то в дальнем тёмном углу залы. Музыка, игравшая всё это время, вдруг остановилась. Кто-то притушил огни – наступил вечер. Маргарита вздохнула.
     – Сейчас начнутся танцы, – равнодушно заметила она. – Это нам совершенно ни к чему. Выйдем, если ты не против.
     Она оставила своё виски, к которому так и не притронулась, взяла меня за руку и быстро повела сквозь скопление людей к выходу. Рука у неё была неприятно холодной, несмотря на жару, стоявшую здесь. И странное дело – прикосновение этих холодных, узких пальцев, которое ещё пару минут назад представлялось мне чем-то волшебным, как-то сразу сняло с этой женщины ореол таинственности. Она держала меня крепко, я послушно следовал за ней, но вдруг мне пришла в голову мысль, что именно этим словом можно было её охарактеризовать – холодная. Снежная королева, неколебимая, несмотря на таившуюся, кажется, в глубине страсть, несмотря на зелёный огонь глаз – да разве бывает настоящий огонь зелёным? Она всегда вела меня, и я всегда был покорен и слушался её, но какой смысл заключался в этом во всём? Невозможно быть более чужими друг другу. И эта рука, прикасавшаяся ко мне, державшая меня, – просто рука не самой уже молодой и разуверившейся женщины…
     Мы вышли на площадку перед баром и заняли один из свободных ещё столиков у самого канала, так что при желании можно было прыгнуть в воду прямо оттуда. Наступило молчание. Маргарита рассеянно смотрела на чёрную рябь волн и словно забыла, где и почему находится. Подождав с минуту, я осторожно заметил:
     – Ты, кажется, хотела меня видеть по какому-то делу.
     Она кивнула, но по-прежнему молчала.
     – Не хочешь рассказать?
     – Конечно, правда… Мне сейчас подумалось, что это, наверное, совсем и неважно. А город всё-таки очень изменился, – добавила она вдруг некстати.
     Я выжидал. Маргарита, казалось, впала в нерешительность.
     – Не могу судить, потому как провёл тут безвылазно уже много лет. Так всё-таки, что же это за дело?..
     – Маргарита Николаевна! Какой сюрприз, преприятнейший сюрприз! – раздался над моим ухом воркующий басок, и в то же мгновение румяное лицо с крошечными усиками и широко улыбающимся ртом протиснулось между нами. – Прошу прощения, уважаемый, что так вот нарушаю вашу конфиденциальную беседу, – извинилось лицо, но тут же повернулось к Маргарите и уже не уделяло мне ни малейшего внимания.
     – Отец Иннокентий, здравствуйте, не ожидала вас тут увидеть. Совсем не ожидала!
     – Оно и понятно, матушка! – восторженно воскликнул он. – Ибо саном наделён и задачею привечать людские сердца и души – души-то самое главное, если позволите так выразиться. Но нравятся, вот знаете, мне такие заведения, до удивительного предела даже нравятся. Танцевать люблю – страсть! А уж какие тут женщины бывают, ах… Да что там, вы, матушка, не хуже меня знаете, тем более что и сами-то совсем недурны собой, можно сказать – прекрасны, как ангел, хоть и не смею я сравнивать слуг Божьих с грешным стадом его.
     – И к тому же вы мой духовник, – вяло вставила Маргарита.
     – Совершенно верно изволили заметить, Маргарита Николаевна! Абсолютно верно! А духовнику-то даже и мыслей таких неприлично иметь, не правда ли? Но – на этот счёт будьте совершенно спокойны. Я ни на палец, ни на волос – вот, видите, волоски-то у меня на пальчиках какие тонкие, – ни на волос, говорю, никогда и не думал о вас иначе как в самом возвышенном смысле. А танцы… да что танцы! Оно, конечно, и грех, если разобраться. Ну а если поглубже разобраться, то, может, совсем и не грех никакой. Это ведь всё от проникновенности изучающего ока зависит, если позволите так выразиться. Тут ведь движение, энергия, а что такое энергия, как не сама жизнь, спрошу я вас? Да, возразите вы, – и совершенно верно возразите, – танцы танцам рознь, и вовсе необязательно было бы духовному лицу именно такими танцами интересоваться, то есть во вместилище разврата, где и веселящие напитки отнюдь не за редкость почитаются. Но, с другой стороны, разве постыдно и выпить иногда вина али чего-нибудь более крепкого, если веселит оно дух и воздвигает сердца на большие дела – на действительно большие и богоугодные дела, скажу я вам... Так как же, Маргарита Николаевна, – оборвал он вдруг себя и выпрямился во весь свой немаленький рост, – зайдёте вы ко мне в воскресенье-то на исповедь, как обещались?
     Маргарита, кажется, была застигнута врасплох всей этой вычурной старомодной болтовнёй и с сомнением осмотрела теперь отца Иннокентия.
     – Приду, не сомневайтесь. Вы моё слово знаете.
     – Истинно так, матушка! – торжественно возвестил он, очутившись вдруг за моим стулом и совсем запанибратски положив мне руки на плечи, так что я даже вздрогнул. – Слово ваше твёрдо, твердыня покрепче веры некоторых будет. А засим позвольте откланяться, Маргарита Николаевна, и счастливого вам вечера в компании столь достойного молодого человека. Я же, с вашего позволения, отправлюсь в этот вертеп – то есть не в том смысле вертеп, что Бога нашего Иисуса Христа рождение принял, а в вертеп форменный, человеческий. Вот, уже и музыка моя любимая слышится, прощайте, прощайте, до скорого свидания!
     И он оставил нас, опешивших и как-то неожиданно смущённых, и улетел на крыльях своего всепокоряющего оптимизма.