Меня зовут Грета

У кассирши было угрюмое лицо, плохие зубы и золотые с прозрачными камнями серьги. "Неужели бриллианты? Зачем?" - задумалась Галина. Какая пошлость - бриллианты на кассе в супермаркете!

Перед ней рассчитывалась супружеская пара - немолодые, неспешные. Добротно, но не вычурно одетые. Мужчина выкладывал продукты на ленту, женщина спокойно упаковывала их по пакетам. И почему-то было видно, что эти двое живут друг с другом много-много лет, возможно, что и работают вместе. "Муж - хирург, а жена операционная сестра, " - решила Галина. Она любила мыслить картинками, придумывать истории про незнакомых людей. "Достаток и покой"- это про них, если кратко. Да, именно так: достаток, покой, и еще что-то. Что-то неуловимое, но явное, отчего сразу ясно: вот эти люди - счастливые.

А продавщица несчастлива, хоть и в бриллиантах. Это тоже отчетливо видно. В том месте, где находится сердце, к желто-серой рабочей блузе прикреплен бэджик: "Галина". Тезка, стало быть. Галина - разве можно выдумать что-то более унылое и вязкое? Почти что "глина". Собственное имя ей никогда не нравилось. Хотелось чего-нибудь посложнее, поярче. На этот счет возникали разные идеи, например: "Меня зовут Грета. Родители назвали в честь Греты Гарбо..." Или вот: "Я - Эрика. Дело в том, что папа с мамой обожали Эрика Клэптона..." Конечно, ее родители даже близко не знали ни кто такая Гарбо, ни кто такой Клэптон. Но ведь не это главное, а главное - зацепить, воткнуть иголочку интереса. Чтобы блеснуло в мужском взгляде, завязался разговор, закрутилось знакомство. Кураж, понятное дело, авантюра чистой воды. Но работало.

"Хирург", протягивая карточку, улыбнулся кассирше, но та еще плотнее сжала узкие губы.

У молодых кассирш все легче: и мимика, и выражение. Для них работа на кассе - временная, а жизнь впереди - большая. Этой же на вид лет пятьдесят, и вся она какая-то изношенная. А злая не потому, что кто-то с утра настроение испортил, а потому, что жизнь не удалась. И никогда уже не удастся.
Галина поставила на ленту шоколадный батончик и бутылку сухого вина. В доме уже два года как шаром покати, но готовить неохота, да и для кого? Любовь перебродила, аппетит пропал – не только к еде, но и к жизни в целом.
- Пакет брать будете? - каркнула кассирша. "Бедная ты, несчастная. Господь с тобой," - Галина расплатилась и поспешила выйти на воздух.
Город красиво смотрелся в дожде - серый и прохладный. Вообще, если забыть о проблемах, то можно почувствовать, как вкусно пахнет влажная листва. Вдохнуть прелый аромат, отвлечься, подумать о хорошем..... Найти хоть что-то приятное во всем неприятном.

Но отвлечься не выходило. А все потому, что сегодня у дочки мужа выпускной. Празднуют всем комплектом – дочка старшая, дочка младшая, муж и, конечно, Моль, бывшая жена. Вроде бы ничего личного, а внутри - словно гнойный нарыв.

Галине не хотелось идти домой, в запущенную квартиру. Все в ней, в этой квартире, раздражало: и холодильник гудит, и кран капает, и даже липа за окном какая-то неряшливая. Разве это жилье? Зона беспомощности, территория одиночества, капкан. Но где-то же нужно сесть, откупорить бутылку и отпраздновать – пусть и не свое, но все же событие.

Она подошла к остановке, но потом подумала, что лучше пешком. «Ну и что, что под дождем, зато домой приду на полчаса позже!»

***
Наверное, не так нужно было начинать свою жизнь. Да и продолжать тоже не так надо было. Только теперь-то что. Лучшие годы прожиты глупо и безвкусно, а главное – стремительно. Будто из детства сразу в старость.

Знакомства "на Грету" были поверхностные, недолгие. Как говорила мать, "у брехни короткие ноги".  Романы приходилось останавливать, пока не вылезет обман. Но в эти короткие периоды Галя-Грета становилась, как теперь принято говорить, лучшей версией себя. Хотелось жить сочно, хотелось быть дамой. Каждое свидание - выверенная постановка. Понятно, что кавалер поведет в кафешку, но перед этим можно невзначай уронить: "Как жаль, что мы не в Нью-Йорке. Всю жизнь мечтаю выйти на крышу небоскреба и посмотреть вниз. И чтобы где-то вдалеке играл блюз... Как здорово целоваться под звуки блюза!" Когда смеялась, прикрывала ладонью рот. Держала в рукаве несколько удачных цитат, которые можно вставить в любую тему: "надо быть в потоке и доверять пространству", " жизнь - это игра, в которую играешь, не зная правил", "то, что мы видим, зависит от того куда мы смотрим". Порывисто откидывала руку с дымящейся сигаретой ("и почему в наше время нет мундштуков?") А отправляясь в дамскую комнату, произносила загадочно: "Пойду Черчиллю позвоню!"

Кружить голову было приятно. Потом стукнуло тридцать, и сразу, без всякого перерыва – тридцать пять. А ощущение такое, что все семьдесят: выгорела, выдохлась и заскучала. Стала мысленно просить у судьбы чего-то настоящего, окончательного.

Судьба услышала и послала Грете красивого и осанистого Витторио. Губы тонкие, несимметричные, рот набок, нос - горбатый, ноздрятый. Но ему шло. Необычное лицо, как из итальянского фильма. Плюс неплохая одежда, плюс вьющиеся волосы, плюс голос с хрипотцой. Познакомились банально, на производственной почве: она – рекламный агент, он – замдиректора лако-красочного завода. Пришла за рекламной статьей, а наткнулась на любовный роман. Закрутилось быстро, словно ураганом подхватило: тем же вечером пили шампанское на брудершафт. Правда, теплое и без пузырьков, но какая разница.

- Давай так: никакой я тебе не Виктор и не Андреевич. Предлагаю Витя и на «ты». Согласна?
- Что за кощунство! – запротестовала Грета, – Нет. Нет-нет-нет-нет... Для меня ты будешь Витторио.
Он не возражал. Сидели в его машине, окна не открывали – комары. Было темно, душно и липко. Грета пошла с козырной карты: сказала про блюз и про небоскреб, потом про жизнь-игру и поток.
- А ты интересная. Не такая, как все, - заметил Витторио, наполняя пластиковый стаканчик.
- Сегодняшний вечер согреет всю мою дальнейшую жизнь. Я положу его на депозит своей памяти и буду бережно-бережно хранить...

Следующее свидание было у нее. Квартирка маленькая, съемная, но вполне уютная. Грета вымыла окна, постелила свежую постель и накрыла стол. Одолжила у матери две фарфоровые тарелки и два хрустальных бокала. Готовить она не умела, но с горем пополам собрала лазанью. Вроде бы все шло хорошо: и ужином угодила, и язык от поцелуев распух, и в кровати скакала зайцем. А потом, стоя в тесной прихожей, смотрела, как Витторио надевает мокасины. И почему-то вспоминала детсадовскую загадку: «висит груша, нельзя скушать...»

***
Грета хотела большой дом, шелковую пижаму, и чтоб утро начиналось со стакана свежевыжатого сока. Чтоб зимой горы, а летом океан... Это по молодости. С годами мечты сгладились, приземлились. В принципе, можно просто дом, просто пижаму и обычный сок из пакета. Витторио олигархом не был, но ведь и она сама тоже не топ модель, а так, «товар со скидкой», как говорила мать. Витторио неизменно ускользал, Грета проявляла изобретательность:
- Скажи, у меня красивая улыбка?
Витторио смотрел, отвечал:
- Красивая. И улыбка, и ты сама.
Грета вздыхала:
- За этой улыбкой нет радости. Моя жизнь как полет на низкой высоте... Ты можешь поднять меня ввысь. Если захочешь... Знаешь такую песню, «Позови меня с собой»? Позови меня! Возьми к себе в будущее!

Не звал, не брал. В будущем, как и в настоящем, существовала Моль. Невыразительная тусклая тетка - две руки, две ноги, посредине платье. Ничего больше, даже личной странички на фейсбуке нет. У Греты относительная молодость, внешняя привлекательность и внутренняя утонченность. Зато у Моли - общая фамилия, две дочери и пятнадцать совместно прожитых лет. Дочери, кстати, такие же некрасивые, как и мамаша - одной четырнадцать, другой десять.
Витторио свою позицию в бархат не укутывал, сказал, как отрубил:
- Детей не брошу. Пусть вырастут.

Ага, значит плюс еще минимум десять лет. И что? Просидеть мышкой в хлебушке, в тихом покорном ожидании? Грета решила действовать грубо: если Витторио не решается уйти от Моли, пусть Моль сама уйдет от Витторио. Самое простое – снять с себя трусы и засунуть в бардачок машины. Моль найдет, разгорится скандал, и все, вопрос решён. Но, с другой стороны, как тогда с разделом имущества? Будет суд, оставит Витторио ни с чем.
Можно и более творчески: подсунуть Моли какого-нибудь молодого альфонса, и чтоб Витторио их застал. Тогда все идеально сложится, как в пасьянсе: развод, раздел и свобода. И можно загадывать все, что хочешь. Впрочем, схема сложная, многоходовая и ненадежная.

В конце концов решилась на классику: внезапная беременность. Тест с двумя полосками в наше время не проблема. И фотку с УЗИ не проблема подделать, были бы деньги и желание. Желание у Греты было, деньги тоже насобирались.

Грета настроилась на борьбу, но Моль отпустила без боя. Витторио явился без вещей и прочно молчал несколько часов кряду. Вид у него был какой-то неопрятный, пыльный. Глаза растерянные. И вздыхал, будто случилось горе.

Позже, когда стали делить имущество, Грета решила вести себя благородно. Так и сказала, мол, пусть все будет по совести, как положено, справедливо: тебе половина, и ей половина. Но Витторио неожиданно возразил:
- Справедливо – не значит поровну!
Он тоже хотел благородно. Решил, что справедливо, если квартира, машина, дача и гараж – ей, Моли. А ему – личная одежда, обувь и фотографии детей.

Это была их первая размолвка. Грета стояла в кухне и крутила жгут из полотенца:
- Значит, в рыцаря играешь? А как же мы?
- А как-нибудь...
«Как-нибудь» – это компактная трешка в спальном районе. Не дом мечты, конечно, но что поделаешь. Грета купила краску, наняла маляров. Думала навести красоту и уют, но что-то пошло не так: цвет у стен получился холодный, неприветливый, что-то между голубым и фиолетовым. На пробнике выглядело хорошо, а на целой стене – так себе. Маляры оставили грязь и кляксы на полу. Грета вызвала уборщицу по объявлению. Пришла молодая крепкая деваха с наглыми глазами, убрала быстро и небрежно. Грета хотела ей не платить, но Витторио торопливо рассчитался.
- Нравится? – спросила виновато.
- Да, - ответил вяло и не сразу. Так вяло и так не сразу, что прозвучало как «нет».
- Ну давай еще раз перекрасим...
Витторио скривился, рот съехал к уху.

Примеряла, называется, красивую жизнь. Словно дорогую кофту наизнанку надела... Думала, будут ходить в гости к его друзьям и у себя принимать. А на самом деле за два года в гостях были всего однажды, да и то, смешно сказать, у ее родителей. Вечер прошел скомканно – а как он еще мог пройти? Не помог ни парадный сервиз, ни майонезные салаты, ни мясо по-французски. Грета отчаянно стеснялась настенного ковра, старой мебели, и особенно серванта с непрочитанными собраниями сочинений. Книги мать называла описательно: «синяя книга», «черная книга»... Отец по старой привычке набирал большой глоток компота, пару секунд держал за щеками, полоскал рот и шумно глотал. Витторио при этом старательно отводил глаза, будто воспитанный ребенок, которого научили не пялиться на калеку. Грета сидела ровно, пережевывала ненужную еду и не знала о чем говорить. Отец зачем-то рассказал сальный анекдот, Витторио вежливо хихикнул. А потом она с матерью пошла на кухню мыть посуду.

- Косопузый, а строит из себя! Покрасивше не могла найти? – буркнула мать.
- Ну, знаешь, вы тоже хороши...
- Ишь, царь. Скользит как мыло в бане. И еще смех этот...
- Что - смех?
- Будто свинья кашляет. Не пара вы!
После посещения родительского дома Грета всегда чувствовала одно и то же: острое желание срочно принять душ и чистенькой перейти куда-нибудь в новую жизнь.

Мечта выйти замуж за Витторио сбывалась, но не целиком, а какими-то кусками: просто зашли в ЗАГС. Десять минут - и она вполне обыденно, без всякого таинства, стала женой. Как человек на остановке, зайдя в автобус, становится пассажиром. Только и всего.

Вскоре пришлось осторожно объявить, что с ребенком в этот раз не вышло, но может быть когда-нибудь... Витторио отреагировал странно: сморщил нос, вроде понюхал чего-то несвежего.
- Слушай, давно хотел спросить: ты чего так разговариваешь?
- Как - так? – на поняла Грета
- Да как в мультфильме. Вроде взрослая баба, а пищишь, как Чебурашка. В ушах болит... Может, хватит уже кривляться?
Сорвал с вешалки плащ и хлопнул входной дверью. Грета ходила бессмысленно из комнаты в комнату, терлась о воздух, смотрела на часы, гадала: обиделся – не обиделся? Вернется – не вернется? Позвонит - не позвонит? А пошёл бы ты! Чебурашка, надо же. Голос как голос, чего ему не так? Обычный самый, никто пока не жаловался...

Витторио ничего не хотел. Ни в отпуск, ни в театр, ни на выставку. Грета заметила, что он перестал обращаться к ней по имени. Раньше она для него была Галина, иногда в шутку Грета Эриковна. А потом оба имени куда-то пропали, вымылись из обихода. Она тоже не звала его никак. «Витторио» стало звучать фальшиво, а «Виктор» - словно чужое. Да он и был чужой. Иногда подходила, пробовала его растормошить:
- Что там у тебя на работе?
- Что всегда. Лаки, краски.
- А еще что?
- Больше ничего.
Грета обижалась:
- Ну нельзя же так. Давай поговорим о серьезных вещах...
- Давай... О каких? О Трампе? О Северной Корее? О глобальном потеплении климата?

Время от времени куда-то уходил. Возвращался в приподнятом настроении, даже напевал что-то под нос. Случалось, закрывал дверь в ванную и кому-то звонил. Грета терпела, сдерживалась, но в душе копошились тихие червячки. Любовница? Воображение рисовало то веселую и крепкую провинциалку, то, наоборот, томную инстаграмщицу с накачанными губами. Обе - хищные, опасные... «Господи, да что ж такое? Через сорок лет умирать, а я будто еще и не рождалась!»

А однажды шла по старому городу, проходила мимо бывшего дома Витторио. Взглянула на балкон на пятом этаже. Глаза ударились о мужскую рубашку, которая сушилась на веревке. Грета остановилась и смотрела, смотрела... Рубашка, синяя в черную полоску, трепыхалась на ветру, размахивала рукавами, словно звала на помощь. Это была, без сомнения, рубашка ее мужа. «Так вот ты где...» Грета не помнила, сколько простояла под балконом Моли. С пятого этажа доносилось отчетливое послание: «Ступай к себе, Галя, иди отсюда..» Обида сжала горло. Мир закрыт, ключа нет. Все люди делятся на своих и чужих - они свои, она чужая.

Вечером подошла к мужу:
- Давай поиграем?
- В камень-ножницы-бумагу? – хмыкнул Витторио
- Все язвишь. Нет. В Грету-дуру. Твоя бывшая как, рубашку своими руками стирала? Или в машинке?
Потом было много-много быстрых и неумных слов, и даже какая-то неуклюжая пощечина. Ненависть включилась на полную громкость.
- Убирайся к своей моли бесцветной! Беги давай, с низкого старта!
Он молчал. А Грета не могла остановиться:
- Вот смотрю на тебя и ненавижу. Не-на-ви-жу! На рвоту тянет!
Витторио растопырил ноздри, поднял брови шалашом и произнес детским голосом:
- Подсказываю: самая лучшая рвота это под звуки блюза и с небоскреба.

Стало страшно: перед ней стоял злой посторонний мужик. А ведь она думала, что он будет оправдываться, утешать и успокаивать. Его былое очарование исчезло без следа, осталась только кособокость в чистом виде. И совершенно не верилось, что Витторио два года назад и Витторио сейчас – это один и тот же человек... Позже, немного успокоившись, попробовала пристыдить:
- Я думала, ты честный, порядочный...
- А я и есть честный. Честно пытался втиснуть себя в твою жизнь.
Больше разговаривалось. На плечи давило что-то невыносимо тяжелое, ненависть к Моли, Витторио и самой себе текла по венам.

Жизнь лишилась колорита, хотя Грета по инерции продолжала считать себя красивой и надеяться на лучшее, а Витторио по инерции продолжал приходить домой. Грета нашла психологическое упражнение под названием «музей любви»: чтобы воскресить чувства, надо мысленно перебрать историю отношений, вырезать из нее все ссоры и обиды, и склеить свежую картинку, состоящую только из хорошего. Она попробовала, но получился какой-то убогий выкидыш из трех эпизодов: в душной машине, у нее дома, ну и десять минут в ЗАГСе. Музею элементарно не хватило экспонатов. Значит, никакой это не музей, а просто помещение.

***
Грета шла по мокрому городу и вспоминала свой выпускной. Платье шифоновое, цветок в локоне. Раньше перекрывали движение на центральной улице, и колонны выпускников шествовали по бульвару, при этом целый город будто молодел, расцветал, наполнялся свежестью. Теперь же все по своим школам, а потом по ресторанам. Дети, матери, отцы. Все свои, посторонним вход воспрещен.

Мир делится на тех, кто нашел своих, и тех, кому не повезло. Моль и Витторио – это, оказывется, навсегда.  Как Гольфстрим, который не перемерзает.  А она, Грета – всего лишь досадное обстоятельство, ни на что, впрочем, не влияющее. Потому что нельзя отнять неотнимаемое. Хоть килограмм умных цитат вывали, не поможет. Надо искать свой Гольфстрим.

Она смотрела на окна домов – какие грязные, какие чистые. За грязными живут такие, как кассирша и как она сама. За чистыми - хирург со своей медсестрой, Витторио со своей Молью. У них там, наверное, пахнет пирогом. А может, наоборот, жареной курицей или свежевыстиранным бельем. Вот бы туда! Не в гости зайти, а остаться пожить – в уюте, добре и тепле. Чтобы смеяться общим шуткам и смотреть фильмы, а потом их обсуждать. Рассказывать о работе, даже если это просто лаки и краски. Воспитывать детей и любить животных...

Дорогу перегородили двое девочек-подростков. На них были белые кители с нашитой красной каплей.
- Передвижной донорский пункт! Можете сдать кровь прямо сейчас!
Одна из девчонок сунула ей листовку «сдай кровь – спаси жизнь!» Грета покрутила бумажку в руках. 
- Это через двадцать метров отсюда, увидите, там большой автобус...

Автобус, действительно, был. У Греты взяли паспорт, велели ждать в очереди. Потом лысый врач мерял ей давление. Он был загорелый и коренастый, а губы - крупные, чувственные. «Интересная внешность, - подумала Грета, – мог бы сыграть копа в американском боевике».
- ... Малярией? Нет, не болела. В Африке не была, татуировок не накалывала.
- Прочтите и подпишите здесь, - коп протянул ей расписку.
Грета задержалась в нерешительности.
- Что-то не так? Что-то не соответствует?
- Видите ли... Мое имя не соответствует.
Коп слегка приподнял брови.
- Я сейчас объясню, и Вы все поймете. Так получилось, что Галина – это просто формальность. На самом деле меня зовут Грета. Представляете? Родители назвали в честь Греты Гарбо. Они были фанатами этой актри...
- Неважно – перебил коп, - это к делу не относится. Подписывайте, надевайте бахилы и проходите...

Грета встала, как ей показалось, с достоинством. Посмотрела на лысого сверху вниз, затем аккуратно поправила юбку и подобрала пакет. Ишь ты, даже слушать не стал! Что ж, значит, не в этот раз. Может быть, когда-нибудь...

И пошла спасать чью-то жизнь.